ЛУННЫЕ  РАССКАЗЫ.

Камил и Зарема

О, сколько лет тебе, Земля, ты мудростью насквозь полна,
И сколько видели глаза цветов твоих и снега пелена?

Но молчалива ты, на речи ты скромна, 
Быть может станет говорить со мной Луна?

Ты, светлоликая,свидетельница половины дел земных,
Готов я выслушать тебя, поведай мне о них.

Ответила согласьем мне Луна:
"Позволь, сначала лик приму другой" - промолвила она,

За облаком, плывущем рядом, временно укрылась,
Оделась и на землю феей нежной опустилась,

И вновь вокруг себя пространство светом озарила,
И за руку меня взяла, и повела, и ласково заговорила:

"Пока сестра моя, устав, спокойно отдыхает,
Пусть безмятежный сон её покой ночи ласкает.

Я книги вечности одну страницу пред тобой раскрою,
Глаза твои из жизни родника водой омою.

Я многое могу тебе сказать, ведь в основном
Все таинства Земли вершатся ночью, а не днём.

Свидетельницей многих дел, как подлых, так и благородных,
Как слёз возлюбленных, так и страданий, бед народных

И сладостных оков соединившихся сердец,
Что подвигов великих, мук естественный венец,

Была я с давних пор, и никогда
Не следовало счастье там, где не проложит путь ему беда.

Взгляни на этот ствол иссохший, много лет назад
Здесь слёзы над сестрой погибшей проливал её любимый брат,

Но времени затем прошло, нельзя сказать, что очень много,
Здесь негодяй схоронен был без покаяния и гроба.

А рядом царская чета подземных тварей стала пищей,
Где веком раньше все свои болезни излечил бродяга-нищий.

Тот жертвою убийства пал, а тот и сам убийца,
Тут дальше кроткая жена покой нашла во чреве мужа-кровопийца.

Давно снята со всех печать веселья и страданий,
Теперь все временем меж ними стёрты грани.

А здесь ..., об этом мой пойдёт рассказ особый,
Остановись, присядь и выслушать меня попробуй.

Мы не пойдём с тобою дальше в этот час,
Здесь путь свой прекратим, чтобы начать рассказ.

Взгляни на этот одинокий холм, под ним земля до сей поры хранила
Легенду двух сердец, историю любви Заремы и Камила".

Затем, устроившись удобно и недолгое прервав молчанье,
Луна, взглянув в глаза мои, продолжила повествованье:

* * *

"История такая: много дней бесчётных без детей
Жил некогда отважный воин в городе с супругою своей.

За подвиги былых времён был щедро одарён страны главой,
Но полноценно не бывает без детей в семье ни счастье, ни покой.

"К чему - он часто говорил - и роскошь, и дворец, и сад?
Коль нет наследника, богатству своему не долго будешь рад.

Когда стареет тело, сила покидает лоно ног и рук,
Отца сменяет сын, а сына - внук.

Так всё устроено: природа против сил старенья
Сама придумала закон возобновленья.

Нам почему-то уготован был удел другой -
Мечту о детях унесём в могилу мы с женой".

Представь, коль воина не покидают думы эти,
Сравниться ль может что-нибудь с тоской его жены на Свете?

Когда всего лишь с голодом сравним его страданье,
Её, похоже, тело зверю отдано на растерзанье.

Когда лишь ночь не спит он, думой тяжкой поглощён,
Она на месяц забывает, что такое сон.

И если б видеть мог своими всё глазами,
Её застал бы ты в любое время за молитвой в храме:

"О, Всемогущий! Раскрываю я сегодня в сотый раз уста,
Ты видишь, жизнь рабов твоих и безотрадна, и пуста.

Ты многое нам с мужем дал, я благодарна,
Не поступала с нами, как с другими жизнь коварно,

Но не закончил ты творить над нами благодать,
Всем одарил, а главного не хочешь дать.

Ведь даже нищий, чья лачуга в вечный мрак одета,
Не променяет своего сокровища на все богатства Света.

Молю тебя, в твоей всё власти, нам иначе счастья нет.
Как в засуху дождя, а в непогоду солнца свет,

Как жаждущему страннику глоточек влаги,
Как храброму побед, а трусу лишь отваги,

Как роднику того, кто может из него напиться,
Как птице небо, чтоб парить могла свободно птица,

Ты нам усладу дней оставшихся пошли,
Не обделяя милостью своей двух бренных жителей Земли".

Когда изноет сердце от печали, наконец
Бывает, смилостивится над ним Творец.

Однажды сладкий сон той женщине приснился
И тем знаменьем освящённый, в Свет ребёнок появился.

Такое счастье, выпавшее им на долю вдруг,
Избавило чету от всех страданий и душевных мук.

Тот дар бесценный господину своему жена преподнесла
И девочку счастливым именем Зарема нарекла.

Как жизнь, однако, в сущности проста,
Лишь разомкнём уста - подаст, и мы сомкнём уста.

С тех пор заботой, лаской, нежностью окружена,
Счастливой, крепкой девочкой росла она.

Забавами своими мать, отца, прислугу развлекая,
Смеялась звонко, прыгала, играла не переставая.

Когда реснички после игр дневных в усталости сомкнёт,
Мать в упоени над ней от счастья слёзы льёт.

Великая печаль великой радости сродни,-
От горя слёзы льются и от счастья проливаются они.

Так дни летели, годы проходили,
Кого-то старили они, кого-то молодили,

И много раз меняя свет на темноту и темноту на свет,
С рожденья девочки прошли пятнадцать беззаботных лет.

Теперь, мой друг, коль молод ты, красив и в жилах не свернулась кровь,
Погибнешь, раз её увидев, хуже смерти гибель эта, имя ей - Любовь.

Насколько Богом проклят может быть урод,
Настолько же и красотою одарить он может в состоянии щедрот.

Так в этот раз, собрав сияния небесных всех светил,
Их в облике Заремы воедино он соединил.

Взгляд был её предельно чист и ясен,
А грудь, как две скалы, восход на них опасен.

Остановись, не достигай вершин таких, случится
Весь в бездну канешь, голова вскружится.

Там, где стопа её земли коснётся,
Цветочек нежный расцветёт, проснётся.

В весёлом споре, где подружки пояском обвяжутся разок,
Зареме надобно, чтоб обвязаться, вчетверо сложить тот поясок.

Не только на Земле, но и подруг моих небесных
Смущали очертанья тела, глаз сияние её прелестных.

И я, бывало, часто пряталась, не скрою,
Затмила и меня она своею красотою.

Но мало внешности, в ней хороша,
Ещё прекрасней, чем лицо была душа.

Была она чиста, нежна невероятно и горда
И в помощи и состраданьи не отказывала никому и никогда.

За доброту её, мой друг, поверь,
Любил и мирный человек и дикий зверь.

* * *

Теперь знаком слегка ты с героинею поэмы,
Сниму твой взор на время я с красавицы Заремы.

Когда столь ценного материала много Бог в создание своё вложил,
Тем самым он, конечно, милостью своей кого-то обделил.

Как, если где-то на Земле воды прибавиться случится,
То из другого места для прибавки этой утечёт водица,

Так в том же городе, когда Зарему воина жена для счастья родила,
В кошмарном сне и адских муках ночи долгих три жена другая провела.

Не дожила она, родив ребёнка до седин,
Во время родов умерла, но смог вцепиться в жизнь рождённый ею сын.

Как в каждом случае рожденья человека в Свет, опять
Все посчитали появление его за божью благодать.

Но мало знает кто, что не в любви зачат младеней был,
Жены своей купец, супруг погибшей, не любил.

Намеренья чтоб наши были хороши,
Нам часто не хватает любящей души.

Когда нам дорог был любви утраченный предмет,
Мы сохранить воспоминания даём себе обет,

Но худо, если облегченье принесло нам избавленье от любви, подчас
Укором те воспоминанья мучат нас.

И по причине той, чтоб не терпеть отцу ненужных пут,
Недолог был для мальчика отеческий приют.

В коварных замыслах надежды нас прельщают,
Но исполненья - беды предвещают.

Пути добра и зла любого ранга
Напоминают более всего полёты бумеранга.

Итак, со свитою купеческой он по морю отплыл, увидеть дабы Свет,
Когда ему исполнилось немногим более трёх лет.

Корабль тот снаряжён был тщательно, но тайно,
И был приказ кормилице ребёнка за борт уронить "случайно".

Чтоб не доказывать тебе природы человеческой позор,
Я очень кратко передам тот тайный разговор.

По отношению к рабу у господина логика проста:
Он туп и думать не способен, коль не раскрывает рта.

Но при таких словах любая может быть разрушена твердыня,
И дрогнул голос, и взмолилась молчаливая, беспрекословная рабыня:

"О, господин! Я не могу такого совершить!"
"Учти, Лейла, что лишь один из вас останется на Свете жить.

И если не исполнишь в точности ты приказанья,
Я выдумать смогу и для тебя такое ж наказанье.

Ещё, чтоб не настигнул гнева моего тебя злой рок,
Рот свой запри навечно на замок.

Теперь ступай и слёз своих останови поток,
Чтоб он привлечь к себе внимания других не мог".

Само рожденье позволяет пользоваться жизни правом,
Но часто омывать приходится грехи одних другим в колодезе кровавом.

Замечу вскользь, что мальчик, хоть и был он очень мал,
К отцу до времени повествованья нашего особой ласки не питал.

Известно, кто к другому ненависть питает,
Такое ж чувство в нём тем самым возбуждает.

Увы, не надобно особого искусства,
Другому чтоб привить коварное или предательское чувство.

А Мир тогда не так уж дурно был устроен,
Поэтому, за исполненье приказанья своего купец тот был спокоен.

* * *

И вот теперь, порядок вновь времён переменив,
Перенесём свой взор в соседнюю страну, об этой временно забыв.

В ней, как и в ранее описанной, правители могущественны были,
Но, к сожаленью, не в согласии и мире эти государства жили.

Как тишина коварная в канун ненастья,
Сожительство такое не сулит народам счастья.

Достигнув совершеннолетья, многое был должен юноша уметь,
Особо славилось умение оружием, а также головой своей владеть.

Когда оружье может споры разрешать, законы таковы:
Кто не владеет им - не ценит головы.

И в эти времена прославиться черёд настал
Визиря сыну той страны, где царствовал Акмал.

Известно, гордости без меры
Не знают трусы, подлецы и лицемеры.

Они лишь перед слабым качество такое проявляют,
Колени же и голову пред сильным преклоняют.

А если чести молодость традициям верна,
Не станет головы ни перед кем склонять она.

Когда же юноша чрезмерно горд, не зная пораженья,
Пусть не заслужит он пока любви, но он заслужит уваженья.

Таким примерно и герой поэмы нашей был
В свои шестнадцать лет сын визиря страны, Камил.

Он в состязаньях праздничных соперника всегда лицом встречал,
Своим умением владеть оружьем воинов бывалых восхищал.

Волнуя несколько отца, а также друга верного, бывал настолько смел,
Что, шутки ради, защищал себя копьём, а не щитом от стрел.

Под ним, как вихрь и ярый, как огонь,
Послушный каждому движенью горячился конь.

Постиг наездник грозную науку острого кинжала,
Рука, натягивая тетиву тугую, не дрожала.

Щитом умело прикрывая от удара грудь свою,
Он также в пешем ловок был бою.

Гордится воином отважным мощная держава,
К нему спешат на всём скаку и почести, и слава.

Но может быть и так; коль молод победитель,
Что шутку с ним сыграть способен судеб устроитель.

Пусть даже в схватке ратной он останется не побеждён,
Но славою чрезмерной ум его бывает поражён.

Злодейка величавая, гордыни полная, сильна,
Вскружила не одну лихую голову она.

И лишь тогда возможно в мире с ней ужиться,
Когда сумеешь от неё покорности добиться.

Ведь првду говорят: сильны мы лишь тогда победою своею,
Когда она гордится нами, а не мы гордимся ею.

И вот от этого позора пораженья
Берёг Камила друг и воспитатель с самого рожденья.

Щадить противника Сардор его учил,
Поэтому руке, разящей грозно, точность он привил.

"Когда нельзя, - он говорил, - смертельной схватки избежать,
Обязан недруга ты сразу насмерть поражать.

Не может славы доброй принести тебе, Камил,
Кончающийся в муках воин, раненый тобой, лишённый сил.

А если хочешь ты его всего лишь наказать,
Уметь ты должен так же точно ранить, чтоб не убивать.

Но помни добрый мой тебе совет:
Врага себе коварного тем самым производишь ты на Свет.

Он станет встречь с тобой открытых избегать,
Но будет делать всё, чтоб хоть и медленно тебя, но верно убивать.

Пусть ты и молод, но в боях открытых за тебя учитель твой спокоен,
Так будь же и умом старейшин и отцов своих достоин.

Пусть не находит ненависть слепая в голове твоей приюта,
Но также не должна туда пробраться смута.

Прощать мы можем слабости, а не желанья,
Коль против нас направлены старанья.

Ужели мы себя заботою обременим,
Когда Мир тесен, чтоб ужиться в нём двоим?"

Так говорил, стремительно из ножен вынимая меч, Сардор,
Бросаясь на Камила, боем продолжая разговор.

Неплохо ученик учителя внезапные отаки знал,
Удар теперь его он за ударом ловко отражал.

Подобно молниям сверкало грозное оружье в их руках,
Вокруг в такое время всё крушилось, повергалось в прах.

Когда один из них от страшного удара уклонялся,
Другому в щит сию ж секунду меч вонзался.


Не смог бы выдержать такого натиска и полминуты воин,
Не будь в сей жаркой схватке ученик учителя достоин.

Бой продолжался долго и упорно,
В руке Камила меч гулял проворно,

И лишь тогда он прекратился, как пробит
В руке Сардора оказался крепкий щит.

Коль ученик сильней (устроил так Властитель),
Своим доволен пораженьем может быть учитель.

Камила крепко обнял он, к груди прижал,
Молчаньем выразив ему предел своих похвал.

"Теперь, мой друг, - затем Сардор ему сказал, - 
Науку ратную ты полностью познал.

Как ни печально мне, но должен сообщить я повелителя решенье,
Которое исполнить надлежит тебе по окончании ученья.

Я обучил тебя всему, что знал, ты большего достиг.
Ты силой ястреба напоминаешь, чистотой души - родник,

Твой бег подобен бегу лани, глаз - орлиного острей,
А стан твой стана девы юной гибче, тополя стройней,

Душа твоя не ведает ни страха, ни тревоги,
Лишь храбрецу сопутствует удача - с нею боги.

И ловкостью ты не уступишь хищному царю степей и гор,
И мысль твоя всегда вперёд летит во весь опор.

Ты молод, статен, речью ясен и красноречив,
И с человеком уважаемым бываешь ласков и учтив.

Тебя наш повелитель любит, сына ты ему родней,
Увы, всевышний не дал властелину сыновей.

Скажу без хитрости тебе, без всякого коварства,
Опорой можешь стать и повелителя ты нашего и государства.

Поймешь сейчас ты всё, о чём веду я речь:
Вражду напрасную разумное решенье может пересечь.

Не ладим мы с соседями уже который год,
Устал от напряженья Двор, измучился народ,


Не ходят караваны, высохли гостеприимства реки,
Остатков дружелюбья нити потерять рискуем мы навеки.

Гамаль сзывает воинов, - им нет уже числа
И наши мирного давно не изучают ремесла.

Пока, отвагу проявляя, в состязаньях воины друг друга бьют,
Их матери и жёны в ожидании несчастий слёзы молча льют.

С войной идти к Гамалю-шаху нет у нас причины - 
Благоразумья путь уделом служит пусть для каждого мужчины.

Скажу тебе: богатству своему Гамаль не знает счёта,
А золото всегда достойно уваженья и почёта.

И наша не пуста, конечно, царская казна,
Но много бед и разрушений принесёт война.

И крови, что прольётся, долго невозможно будет смыть.
Двум сильным государствам в мире надо и согласьи жить.

Так вот: пусть наш сосед известен и богат несметно,
Но вся любовь его склоняется заметно

К единственному существу, которое всех благ ему дороже,
То - дочь его, царевна Зульфия. И разделить с ней ложе

Отважному Создатель сможет лишь помочь,
И за него Гамаль отдаст царевну-дочь.

Задумал повелитель наш в союзе вас соединить,
Тем самым мир с Гамалем вновь восстановить,

А дальше время всё решит, быть может
Соединить два государства воедино Бог тебе поможет.

Теперь ты знаешь всё, - скажи своё решенье.
И к сказанному мной благое прояви расположенье".

Задумался Камил, сознаньем омрачился,
Час простоял в раздумьи, наконец решился.

Встряхнув главою и, расправив плечи,
К Сардору обратился он с такою речью:

"Несчастий полный дом к благому ль не стремится?
Пустыни странник жаждущий не хочет ли воды напиться?


Не станет утомлённый ссор искать с соседом,
Иначе дом его пристанищем послужит всяким бедам.

Кто зол, - меня ты сам учил, - тот глуп безмерно,
Две вещи сравнивать: горячность и отвагу, было бы неверно.

Пойдёт войной Гамаль - его достойно встретим
И на его коварство мужеством своим ответим.

Но если мирным может быть исход,
Уступим разуму дорогу и спасём народ".

"Хвала тебе, Камил! Достойна мужа эта речь.
Найдёт ли дело муж важней, чем Родину свою беречь?

Но почему не спросишь ничего о качествах принцессы?
А вдруг не совпадут твои и государства интересы?

Быть может Зульфия умна, прекрасна и стройна,
А может быть глупа, уродлива, худа чрезмерно, иль полна?

Тебя ли вовсе эти не интересуют знанья? -
Бывают жёны хуже всякого земного наказанья.

 "Остановись, Сардор, не надо лишних слов.
Я свой удел таким, как есть принять готов.

Как ты сказал зовут принцессу? Зульфия?
Поверь, учитель мой, прекрасней имени не знаю я.

А так не может быть, чтобы под именем, что слух ласкает,
Был спрятан образец, взор от которого страдает.

Могу тебе сказать, какой себе её я представляю,
Не видел никогда, но взглядом лишь одним коснусь - узнаю.

Тот образ, что душа хранит и сердце согревает,
Из грёз мучительных в реальный часто вырастает.

Она прекрасна, в этом нет сомненья,
Прекрасное ж любви достойно, - в ней его спасенье.

Я с ней встречался, имени не мог лишь разобрать,
Теперь и это мне известно. Стану ли я ждать,

Когда свершится то, к чему стремлюсь душою?
Отныне только встреча с ней - источник моего покоя".


Сардор глядел на юношу, был удивлён немало
Той пылкости и слову каждому, что с уст его слетало,

Поэтому, когда Камил остановился,
Сардор к нему с вопросом обратился:

"Похоже, твой учитель быстро стал стареть,
Коль не способен слов таких уразуметь.

Ты знаешь, если собеседник твой тебя достоин,
С ним говоришь ты откровенно, сам спокоен

За то, что правильно ты будешь понят, и конечно
Беседа станет продолжительна, сердечна.

Когда ж в речах своих ты прибегаешь к помощи тумана,
Не жди и от другого правды, - жди обмана.

Поэтому, когда желание имеешь правду скрыть,
Надёжней, друг мой, вовсе ничего не говорить.

Как можешь знать её, не видев, говоришь, ни разу
И говорить одновременно, что встречался? Не приемлет разум...".

"Постой, учитель мой, не горячи же кровь,
Причина пустословью моему имеется. Причина та - любовь.

Я расскажу тебе, как повстречался с нею.
Увиденное раз навеки сделалось мечтой моею.

Ты помнишь деревце, что старец посадил какой-то у ручья?
Год пролетел, но всё с тех пор за ним ухаживаю я.

Как я старался, чтоб оно зазеленело, лишь всевышний знает.
Как я старался, чтоб расцвёл тот куст, но он не расцветает.

Скажи, в природе есть пример такой, чтоб так умело,
Как это деревце: и не мертво чтоб было и не зеленело?

Тебе мой разговор, я вижу странен,
И смысл речей моих поистине туманен.

Но слушай дальше и рассеется туман,
Я сам лишь начинаю понимать, что знак мне свыше дан.

В ту ночь, пред тем, как появился этот старец в крае нашем,
Мой сон виденьем чудным был украшен.


Лишь очи смежил мне сладкогодосый чародей,
И охватил сознание дурманящий елей,

Степей раскрылся взору моему невиданный простор.
Но вот оазис вижу вдалеке, на склонах гор,

К которому стекаются со всех сторон, подобно сотне рек,
Стада газелей, хищников и стаи птиц. Один лишь человек

Спешит тропой свободной в одеяньи ратном,
И скалы вырастают на пути его обратном.

Но полный сил, вперёд лишь устремлён,
Не замечает ничего, не видит и не слышыт он.

А солнце, между тем, скользя по чаше голубой,
Уходит постепенно в ночь, свой покидая дом дневной.

И мрак, своё не уступая время свету,
Всё покрывая непроглядной мглой, садится на планету.

Спешить бы надо юноше, но глянул он вперёд,
Картины прежней, что манила прелестью своей, не узнаёт.

Вгляделся я в лицо - не он, а я в степи стою,
В его чертах и одеянии себя я узнаю.

Не размышляя долго, пробираюсь вновь во мгле,
Куда-нибудь да приведут дороги на Земле.

Но вдруг предстал передо мной ни див и ни дракон,
Ни человек, а говорит по человечьи он:

"Эй, чужестранец, - говорит, - прошёл ты длинный путь,
А надо бы тебе обратно повернуть,

Но скалы, что стоят теперь на том пути,
Тебе дорогу преградили. Некуда идти.

Иль сам на милость сдашься ты мою,
Иль приготовься к бою, - я тебя убью".

Лишь слово тёмное, что мгла вокруг, договорив,
Не медля ни секунды, бросился ко мне драконодив.

И завязался бой кровавый между нами,
В мой щит не раз впивалось чудище зубами.


Как наяву, жестокой и упорной стала схватка, -
Вот сна поистине великая загадка.

Был долгим бой наш, но каким бы ни был он,
Не в этом главный смысл увиденного заключён.

Противника серьёзно ранив своего,
По следу я кровавому направился его.

Плутая понапрасну в той степи пустынной,
Так вышел на тропу я вновь, что вьётся лентой длинной.

Но встал вопрос, в какую сторону идти,
Чтоб вновь не сбиться с верного пути.

Пока я размышлял в степи передрассветной,
Вдали мерцающей, едва заметной,

Мне точкой свет какой-то показался, я решил
Направиться в ту сторону, не тратя понапрасну сил.

Судьба, какой бы ни была коварною, сомнений нет,
Хоть слабый, но всегда подаст во тьме надежды свет

И на неё одну лишь уповая,
Не ведая, куда иду и местности не зная,

Так вышел я к прекрасному и чистому ручью,
Припал к нему, чтоб жажду утолить свою,

Но слышу голос, что подобен музыки звучанью,
Ручья звонкоголосого теченью, ранней птицы щебетанью.

Взглянул - и оторвать свой взор уже не мог.
За миг такой готов пройти хоть тысячу дорог

И сотни тысяч раз со смертью биться,
Чтоб чудом, что предстало взору моему, ещё раз насладиться.

Пересказать и сотой доли красоты её не хватит сил.
Сам ангел в облике царицы в сновиденьи посетил

Раба земного, и с тех пор в сознании своём
Ношу я чувство, что виденья своего я стал уже рабом.

О чувствах говорить так долго, понимаю, не престало,
Кто много говорит - рассказывает мало.


Но слушай дальше, удержу свою я страсть
И постараюсь в пленники к ней снова не попасть.

Стояла предо мной, почти у самого ручья
И пела, но о чём, теперь не вспомню я,

Богиня. Неужели только сон способен
Тот образ создавать, что Ангелу подобен?

Лишь осознав, что сплю, я ужаснулся,
Отчаянье исторгнуло из сердца кровь, когда проснулся,

Но я спешу. Об этом говорить не время.
Я встал, к ней подойти хочу. О, ада племя!

Меня она совсем не замечает,
Сама же ветку голую, что у ручья растёт, ласкает,

Так нежно с нею обращается, что не шутя
Ты скажешь - мать ласкает малое своё дитя.

Пытаюсь говорить, - меня она не слышит,
Я ж слышу всё: как говорит она, как дышит.

И непонятны были мне её старанья
Вокруг куста сухого, а её признанья

Добиться никаких мне не хватало сил.
О, как её я имя мне своё назвать просил!

Но в рабство мы впадаем, без сомненья,
Когда находимся во власти сновиденья.

Затем картина изменилась, и предстал
Старик передо мною. Он сказал:

"Ответь на три вопроса, - коли сможешь,
Узнать всё то, что хочешь, сам себе поможешь.

Вопрос мой первый: что ты каждый день встречаешь,
А как уходит - никогда не замечаешь?

Вопрос второй: кокда в глухую чащу входишь,
Что оставляешь, а при выходе - находишь?

Вот третий мой вопрос, сумеешь ли его понять:
Что сам себе даешь затем лишь, чтоб другим не дать?


И если справишься с вопросами моими,
Судьбы своей, что видел здесь сейчас, узнаешь имя.

Чтоб мысль твоя напрасно душу не терзала,
Знай, что в ответах скрыто имени её начало".

Затем старик ко мне рукою прикоснулся,
Исчез, как облако, а я проснулся.

Так путешествие моё закончилось ночное,
Лишившее меня веселья и покоя.

Что скажешь, мой учитель, обо всём, что слышал?
Рассказ закончен и молчанью твоему срок вышел".

"Рассказ твой хоть и связан был, но мал;
Похоже, ты чего-то недорассказал, -

Сардор ответил, сам задумчив был,
В том сне заметив преимущество недобрых сил. -

Скажи, Камил, зачем тебя так долго мучит,
Что мимолётно? И не нас ли мудрость учит

Тому, что: меньше в памяти своей храни
И да продлятся твоего блаженства дни!"

"Быть может прав ты, но себя заставить
Труд мой напрасен. Образ тот оставить

Не в силах я. И если не свершится сон,
Недолгим сделает моё существованье он.

А впрочем я, действительно, не все тебе раскрыл
События, участником которых наяву уже я был.

Весь день бродил я от людей вдали, сознаньем омрачённый
И наконец пришёл случайно, или силой неизвестной увлечённый,

К ручью, ты знаешь это место, той тропой,
Которой дикий зверь идёт на водопой.

Не часто человека в этом месте можно встретить.
Мне ж довелось у самого ручья заметить

Того, кто в этот миг заканчивал трудиться
Над только что посаженным кустом. Хотел я от него добиться


Раскрыть свой замысел, и ближе подошёл.
Не удивился мне он, бровью даже не повёл,

Не поднимая головы, спросил: "Уже ответил
Ты на вопросы, что я задал?" Я заметил,

Что сходство старика с представшим мне во сне - необычайно.
И встретился я с ним второй раз, верно, не случайно.

О, старец, - я ему ответил, - без сомненья
Вопросам не придал твоим я должного значенья.

Но почему не хочешь мне сказать ты сразу,
Где мне искать её? Я подчинюсь приказу

Любому твоему, коль мне поможешь.
Но если шутишь надо мной, поверь, не сможешь

Вовек подобной шутки повторить ни с кем -
Достойна смерть того, заслужена бывает кем.

В ответ старик так громогласно рассмеялся,
Что гор вершины содрогнулись, камень со скалы сорвался, 

Всё на своём пути стремительном сметая, 
Потоки пыли и осколков за собою увлекая.

"О, юноша, тебе ли знать дано, где смерть ютится,
Когда быть может и твоя лишь к одному стремится

Желанию повременить, чтоб поиграть с тобой?
С рожденья самого ты ходишь под её стрелой.

Капризная старуха вечно будет молода,
В любой момент наскучить может ей игра, тогда

Лишь тетиву отпустит. Стар ты, или молод,
Покинешь мир тепла и канешь в вечный холод.

Судьбу свою ты хочешь знать? О, наберись терпенья.
Что предначертано тебе - получишь, без сомненья.

А до поры ты приходить на это место будешь,
Чтобы за саженцем следить моим. Когда пробудишь

В нём жизни признаки, в неотвратимом роке
Жизнь потечёт твоя, как в бешенном потоке.


Ты мнишь, что чудо этой ночью видел? Без сомненья
Достоин чуда образ посетившего тебя виденья.

Но знай, - затем старик сказал мне на прощанье, -
Чудесна форма твоего виденья, а не содержанье".

Затем ушёл, оставив дерзостно в награду
Мне мысли, рвущиеся в свет, им сотворив преграду.

Теперь ты видишь, мой учитель, что рассказ
Подробнее сегодня оказался и длинней, чем в прошлый раз".

Сардор всё время погружён в раздумье был
И, помолчав немного, медленно проговорил:

"Да, год назад ты рассказал мне лишь о том,
Как повстречался мимолётно с неизвестным стариком.

Но почему ты ждал так долго, чтоб признаться
В том, что услышал я сейчас? До истины добраться

Быть может удалось бы нам путём коротким.
Иль быть приятнее тебе ягнёнком кротким

И ждать, когда судьба уж высоко поднимет меч,
Чтоб угрожать тебе, иль сразу голову отсечь?

Я говорю тебе обидные слова, Камил..."
"Я не в обиде, мой учитель, я тогда решил,

Что самому мне в этом надо разобраться.
Сегодня мне всё стало ясно, - я решил признатья".

"Что стало ясно для тебя? Поведай мне об этом,
Быть может помогу тебе я дружеским советом?"

"Благодарю, учитель, ты помог уж мне, назвав лишь имя
Той, что владеет безраздельно мыслями моими".

"Уверен ли, Камил, ты совершенно в том, 
Что та, что именем владеет этим, в разуме живёт твоём?"

"Уверен ли?...Какое в этом может быть сомненье?
Достаточно понять загадок старика нехитрое значенье.

"И ты их понял? Мне, признаться, не легко
Их смысл постичь. От моего сознанья далеко


Сейчас находится их тайное решенье".
"Я тоже, друг мой, понял их не в краткое мгновенье.

Чтобы понять загадку первую, я утром каждым
Всё замечал, запоминал, И вот однажды

Мне све зари отбросил всех сомнений тени:
Саму Зарю встречаем каждый день мы, нет сомнений.

Ведь истинно, её мы каждый день встречаем,
А как уходит - никогда не замечаем.

Чтоб на вопрос второй найти единственный ответ,
Послушал сердца своего я правильный совет

И в путь далёкий, помнишь, снарядился.
Шёл долго, конь устал, и я остановился

Пред диким лесом, Начало смеркаться.
Решил с рассветом я сквозь глушь пробраться,

Но в поисках питанья для костра
Не следовало ждать мне до утра.

В глухую чащу, не раздумывая, углубился,
Зарубки на деревьях оставляя, чтоб не заблудился.

И... О, помощник-случай, я нашёл,
Что оставлял, когда обратно шёл.

Зарубки - вот ответ и на второй вопрос,
Что я из странствия недолгого с собой привёз.

Но над вопросом третьим дольше я пробился,
Пока мой разум для ответа на него не просветлился.

Ведь я в начале самом дал себе Зарок
Всё в тайне сохранить до времени. Итак я смог

Найти ответ и на последнюю загадку.
И, если ты ответы все разложишь по-порядку,

Увидишь - все имеют равное начало:
Заря, Зарубки и Зарок. Уже немало

Известно стало мне. Лишь имя ты назвал,
Как вспомнил я, что старец мне сказал:


"Чтоб мысль твоя напрасно душу не терзала,
Знай, что в ответах скрыто имени её начало".

Неотвратимый действует закон. И вот судьба моя
Мной узнана. Она - царевна Зульфия.

Что скажешь ты на всех событий совпаденье,
В которых есть ещё одно немое дополненье?

Вчера я, как всегда, к ручью спустился,
Поверь, и ты бы этому немало удивился:

Куст, что так долго рос почти совсем сухим,
Украшен был до основанья убранством живым.

Вновь старца вспомнились слова, их не забудешь,
Сказал он мне, тот куст сажая: "Как пробудишь

В нём жизни признаки, в неотвратимом роке
Жизнь потечёт твоя, как в бешенном потоке".

Вот почему я принимаю твёрдое решенье
В путь отправляться и - без промедленья".

* * *

Итак, мой друг, с героем ты теперь знаком
Событий давних лет, которые замком

Тяжёлым время у себя в плену укрыло.
Лишь памяти упорной и неумолимой сила

Способна вновь восстановить явленья
Любого канувшего в Лету поколенья.

С тобою мы проделали уже немалый путь,
И, если утомлён, то можешь отдохнуть

На перекрёстке новых, неизведанных событий.
А если полон ты желанья, из укрытий

Готова вынести я судьбы всех героев,
Их потревожив души, - наши успокоив.

"Конечно, - я взмолился, - можно ль здесь остановиться?
Длинна ль дорога, коротка ль, мечтаю я добиться

Той правды, что хранят века былые.
Тебя я вновь прошу, пусть волосы седые

Украсят голову мою от времени иль от волненья,
Готов я в путь отправиться, как говорил Камил, без промедленья".

"Согласна я, - ответила Луна мне, улыбнувшись, -
На четверть путь мой пройден, в нём замкнувшись,

Обязана я в одиночестве вершить его по небосклону.
Коль сердце тронул ты моё, и я твоё рассказа продолженьем трону.

Так слушай дальше. Вновь картину представляя,
Стремись за мной, старухи-устали не зная.

Оставим мы Сардора в мрачном размышленьи,
С Камилом во дворец последуем. В его уединеньи

Проникнуть постараемся в те мысли, что тревожат
Ум воина влюблённого. Ему они быть может

Помогут отыскать единственное верное решенье,
Которое души напрасное утихомирит рвенье,

Что очень важно! Лишь рассудок хладный
Ряд выстроить поступков может ладный.

Должна сказать тебе: в ту пору не в обычьи,
Особенно для тех, кто не в простом обличьи,

Ходил под Всемогущим и вниманьем был его отмечен,
К невесте отправляться жениху - он с милостью не будет встречен.

Камилу всё это давно известно было,
Но удержать могло ли что-нибудь Камила?...

Любовь не ждёт, - она неукротима!
Скажи - опасен путь, слова те мимо

Ушей влюблённого, как ветер, пронесутся
И трепетом в душе его едва ли отзовутся.

Куда опасней для души, в бездействии томимой,
Вдали влачить существованье от своей любимой.

Так как же быть, когда нельзя, обычай сохраняя,
В путь отправляться самому, и в то же время зная,

Что ожиданье - груз невыносимый. Он под силу тем,
Чьё сердце пусто и свободно от любви совсем?

И родилась та мысль, что форму постепенно обрела,
Вслед за которой, мы увидим, и последуют дела.

* * *

Тем временем, немалое пространство преодолевая,
Мы пустимся в обратный путь, того пока не зная,

Что ожидает нас по возвращеньи в ту страну,
Которую когда-то мы покинули. Тебя не обману,

Ведя дорогою извилистой воспоминаний нежных.
Узнаешь правду ты из слов моих прилежных.

Взгляни! Ты видишь дом? Он окружён огромным садом,
Но охвати его лишь мимолётным взглядом

И внутрь него спеши. Поверь, с почётом
Ты будешь встречен. Но с другим расчётом

Войдём в него, используя невидимости покрывало, -
Лишь время, что прошло с тех пор, возможность нам такую дало.

Итак, внимай теперь ты не мои - другие речи
С рассказа моего при важной для его исхода встрече:

"Приветствую, тебя, Махтум неустрашимый,
В былых сраженьях подвигов немало совершимый,

И нынче благочестьем и богатством окружённый,
Сияешь ты, к Двору особо приближённый".

"Приветствую. И ты, хоть молод, но уже снискал
Расположение двора. Немало получил похвал

За храбрость, ловкость, шаху верное служенье.
Готов ты выполнить любое порученье,

Что повелитель даст. Так что же в этот раз
Тебя к нам привело? С чем посетил ты нас?"

"Дозволь и не гневись. Тебе я поручаю
Все помыслы и думы, всё, о чём страдаю

С тех самых пор, как посетил впервые дом, 
Который в сердце самое всепожирающим огнём

Сразил меня нещадно. И жестоко
Жечь продолжает, заронив его глубоко.

Чем прогневил я небо, вызвав у тебя презренье
К дарам, что в дом я твой прислал? Такое униженье

Достойно ли того, кто этот дом любя,
Не пожалеет ни богатства своего, ни самого себя?"

"Отвечу я тебе, Богир. Достойно
Мужчине быть мужчиной. Непристойно

Дарами осыпая человека, красться пауком
И под покровом тайн вносить в гостеприимный дом

Свои желанья, помыслы, надежды и мечты,
Которых исполнения, быть может, и заслуживаешь ты,

Но тайные желанья, - что скопленье туч,
Сквозь них не проникает света луч".

"О, тайну эту я хранить уже не в силах,
Становится туманом мысль, кровь стынет в жилах,

Когда я вновь мечте просторы раскрываю.
На благосклонность я твою ко мне отныне уповаю.

И слабости своей не вынося дальнейшего позора,
Как милости, великодушного я ожидаю приговора.

Ты проницательный, Махтум, и нет тебя умней,
И понимаешь, что веду я речь о дочери твоей.

Ты смелого знал воина, отважного, но пред тобой
Стоит смиренный раб. С единственной мольбой

К тебе он обращается. Отдай же ему руку
Той, что на вечное блаженство обрекла его, иль муку.

Но ты, я вижу, брови хмуришь, взгляд твой стал угрюм,
Слова ль мои источником явились мрачных дум?

Быть может честь моя, или богатство вызвали сомненье,
Иль что ещё? Скажи своё решенье".

"Решенье? Хорошо. Я ждал, когда ты обратишься
Ко мне с вопросом, на который наконей решишься.

Действительно, тебя я знал до этих пор
Как воина отважного, которому позор,

Иль пораженье - всё едино, чужды были, незнакомы.
Рука и разум твёрдою дорогою ведомы

Лишь у того, кто безответных чувств скопление презрев,
Свою вновь восстановит славу, разумом прозрев.

Замечено не только мной твоё к ней отношенье,
Но влюблена она в другого, в этом нет сомненья.