Отсыревший фасад,
как бы ни был он рад,
не внушает радушья -
только тяжесть удушья.

Возвращается муж,
погубив сотни душ,
из далекой войны.
Его руки черны

от свинцовой земли,
где помимо зимы
нет сезонов иных.
Но хотя бы в живых,

пусть на костылях,
и в кровавых бинтах,
он остался. Домой 
воротился. Чужой

он для малых детей,
чьи глаза голодней
до подвигов ратных,
чем до бесплатных:

лагерей или книг.
Но главою поник
победитель врагов
из чужих берегов.

Мог ли он разуметь,
что полдела суметь
расквитаться с другими.
Это проще с благими:

помыслами и верой.
И скорей полумерой
был подвиг его, 
чем его торжество

мужества над душой,
чья цель - небольшой
шалашик у речки и лес,
и стон молодых поэтесс.

Разложения дух
не берет меньше двух.
Это правило войска
против тления воска,

против мягкости духа.
Вот еще одно глухо
Поколение к ним -
Пехотинцам седым.

И разрушены храмы.
Этюд панорамы
декадансом укрыт.
И цветов дефицит

режет серостью глаз.
Только стяг напоказ
багровеет в тумане,
как капля в стакане,

что был полон вина.
Только посвисть слышна
в развалинах ветра
на километры.

Волны бьются о камни.
Люди помнят о давнем
Только в форме могил
Тех, кто данность творил.