Аннотация: Бывает, одна ночь может круто изменить чью-то жизнь.
Тишину ночного проспекта, озаренного тускло-желтым глазом фонаря нарушил громкий стук. Дверь питейного заведения под вывеской "Пятый угол" чуть не слетела с петель от могучего пинка. Из недр кабака выплеснулись пьяные крики, шум и гам, запахи кислой капусты и крепчайших винных паров.
В сопровождении этого на улицу выскочил, не слишком культурно выражаясь, мужчина в наспех застегнутом плаще и сбитой на затылок шляпе. Все его движения и слова ясно и неопровержимо доказывали две вещи: во-первых, посетитель кабака чем-то взбешен, а во-вторых, упомянутый человек страшно, безбожно и омерзительно пьян.
Он с яростью пнул камень, неосторожно подвернувшийся ему под ногу и разразился тирадой о свойствах низких и подлых душ женщин, которая, не будь она пересыпана грязной бранью, могла бы быть очень поучительной.
Причина его гнева крылась в пьяной беседе в кругу друзей, имевшей место быть только что. Его жену, как совершенно неожиданно выяснилось, видели сегодня утром в компании бравого черноусого молодого человека, который недвусмысленно держал ее за руку и улыбался с видом коварного жиголо.
Несомненно, верные друзья наказали бы мерзавца не сходя с места, если бы только они не были к тому времени выпимши, а точнее пьяны вдрызг. Узнав о своей благоверной такое, рогатый муж, оставив недопитым стакан, бросился мстить.
- П-придушу..! - вырвалось из его груди между руганью и мужчина вылетел на ночную улицу. Дорога домой всегда легка, но сейчас обманутого мужа еще и подгоняла жажда мести.
Он летел, как на крыльях и приближался к своему дому неотвратимо, как рок. Мимо лавок, закрытых на амбарные замки, мимо редких тусклых фонарей и темных окон домов... Вот впереди арка, за которой находится внутренний двор, в коем он прожил без малого 30 лет...
Навстречу ему вдруг взметнулась с земли черная тень и через мгновение тяжелое тело сшибло мужчину с ног, а над ухом его раздался тихий рык. От неожиданности и удара о землю у него перехватило на миг дыхание и померкло в глазах, а когда спазм прошел, то мужчина увидел над собой лохматую морду громадной собаки.
- Ааа! Пшла! - мститель в страхе отпрянул от животного, не поднимаясь с земли. Собака не выказала никаких чувств и желания съесть человека не демонстрировала. По достоинству оценив такое миролюбие, мужчина встал на ноги.
Проем арки призывно чернел перед ним, но еще ближе сидел неизвестно откуда взявшийся пес и в его глазах отражался тусклый свет луны. Рогоносец, немного поколебавшись, сделал для пробы один шаг вперед, второй... На третьем мохнатое тело издало глухое ворчание и ощетинило шерсть. Человек отступил.
- Собачка, а собачка... Ты почему меня не пропускаешь? - помаявшись немного, снедаемый ревностью муж решил перейти в стадию переговоров. Собака равнодушно смотрела на него.
- Понимаешь, нет? Мне. Надо. Пройти.
Лохматый сторож сел поудобнее и приготовился слушать. Мужчина побродил немного кругами и вновь двинулся к "бастионам противника".
- Послушай, ты, животина...
Злобное рычание прервало его речь и заставило отступить на дозволенное расстояние.
- Зачем тебе это надо? Я оторву ей голову и назад, ясно? Нет, правда...
Собака фыркнула.
-Она мне изменяет, стерва... Размотаю ее за ноги, чтоб с черноусыми не блудила... - бредил страдалец, шагая вдоль незримой границы и бросая на пса взгляды разной степени гнева. Потом, неожиданно, он плюхнулся на колени. - Дай дорогу, а... А я, вот те крест, тебе мяска потом принесу...
Собака подняла одно ухо, будто заинтересовавшись и обманутый супруг продолжил горячо:
- Правда-правда, принесу тебе и мя... мяса и косточек... Ну... Давай?
Пес презрительно молчал и сверкал желтыми глазами. Мужчина окончательно снизошел до уровня непреклонного животного (а попросту - встал на четвереньки) и сообщил доверительно:
- Все равно уйдешь когда-нибудь...
Собака игнорировала его и с безмятежным видом положила морду на лапы, зорко следя, однако, за странным человеком. Тот же вдруг плюхнулся с ней рядом. Собака зарычала, но скорее удивленно.
- Да не рычи ты, слушай... Н-не трави душу... Видишь, я никуда не иду, дай хоть полежать спокойно...
Животное задумчиво собрало нос складками и рычание вышло уже откровенно недоумевающим. А человек, потеряв всякий стыд, даже не повернулся на звук.
- Отстань, мне и так плохо. Мне жена изменяет, понятно? Хотя что тебе понятно, ты же... псина. Тупое создание...
Потом, помолчав и, видимо, потеряв нить беседы, мужчина продолжал:
- Слышь, шкура, ты любила когда-нибудь? Молчишь... А я, черт бы ее побрал, любил... Да, любил. Я же не знал, что она мне, скотина такая, рога с усачами разными полирует... Вот же дрянь, а?
Далее на бедную собаку вывалились все подробности знакомства с будущей женой и перипетии семейной жизни, щедро сдобренные пьяными слезами, биением себя в грудь и обещанием растерзать ветреную женщину зубами. Много было сказано и о крапивном женском племени в целом, досталось и всем без исключения собакам обоих полов, и усатым соблазнителям и много кому еще. Собака деликатно молчала, не перебивая. А ее собеседник уже перешел с прозы на высокую поэзию.
- Э-ээх, родии-мая сторонка-а, дорога-ааа-аая ты моя-аа, - выводил он старательно и совершенно немузыкально куплеты старинной песни. Собака вежливо слушала, выказывая свое неодобрение лишь безмолвным показом клыков спине певца. Через какое-то время человек с собакой, окончательно привыкнув друг к другу, уже сидели обнявшись.
- Ничего-то ты не понимаешь, псина ты страшная... - ласково нашептывал мужчина, перебирая длинную шерсть своего сторожа. - Дура ты, понятно? И женка моя - дура...
Понемногу начинало светать, ночь медленно уступала позиции утру.
- Слушай, да ну ее к черту... - неожиданно пришел к идущему вразрез со всеми прежними планами решению муж. - Пусть живет хоть с чертом лысым... Заберу свои вещи - и прощай, милая, так получилось. Правильно я говорю, а?
Собака положила ему лапы на плечи и лизнула в нос.
- Ты чего? - рассмеялся мужчина.
А животное вдруг отошло в сторону и село с другой стороны от него.
- Ах, во-от ты какая... - человек встал на ноги и, помахав своей ночной спутнице (или спутнику. Не проверять же!) рукой, медленно двинулся к дому.
На балконе второго этажа стояла жена с черноусым молодым человеком и встревожено глядела на своего грязного и драного муженька. Тот уже открывал рот, чтобы сказать что-нибудь вроде "совет вам да любовь", но не успел.
- Ты где был весь день? Напился? Я же за тебя волнуюсь! А ты обо мне совсем не думаешь! Вот где ты так извазюкался, а? Мы с Германом тебя уже искать собирались... Вот сам все ворчал, что никто к нам не ходит, а когда мой брат приехал, так тебя нет как нет! Конечно, так никто приходить не будет... - завела жена вечную семейную песнь. Но муж, улыбающийся муж, пересекающий двор, ее уже не слушал.
***
Умирать всегда больно и тяжко, что там не говори. А ждать смерти еще хуже, в этом Арон, больной с тридцатилетним стажем, давно убедился сам. Когда тебе за восьмой десяток, хватает и мелких неприятностей, вроде ломоты в костях, распухших ног, отеков, пролежней, глухоты, кашля, проблем со зрением и многого другого. В таком возрасте смертельный недуг уже не воспринимается так остро, но ничего приятного, однако, Арон в этом не находил.
Родные давно забыли дорогу к старику, а те, кто иногда заходил-таки, вызывали только раздражение своими похоронными минами и преувеличенной заботой и их хотелось тут же выгнать. Последние 4 дня никто из них не показывался на горизонте и старик ждал смерти в относительном спокойствии. С кровати он решил не вставать, не видя ни малейшего смысла продлевать жизнь, не приносящую радости, а редкую нужду справлял в судно, которое уже изрядно попахивало и раздражало обоняние Арона.
Он сильно исхудал, ослабел и с некоторым удовлетворением думал о том, что так болезнь скрутит его быстрее. Было привычно больно, душно и (вот самая большая беда) скучно лежать без движения и ждать, когда Безносая придет за его душой. Чтобы хоть как- то скрасить ожидание, старик вспоминал интересные моменты своей жизни, но часто навещающие его головокружения все портили.
Как назло, днем, когда на улице кипела жизнь и ее звуки давали какое-то занятие ушам, Арон чаще всего спал, а бодрствовал ночью, когда слышно было разве что сверчка за печкой. Эта ночь тоже обещала быть скучной и тихой и старик приготовился скучать, когда вдруг со двора донесся вскрик.
Арон тут же навострил уши и вскоре уже начал разбирать чей-то пьяный бред, какие-то откровения неизвестно кому, из коих следовало, что некая особа подло изменила своему мужу. Умирающий со злорадством подумал, что если бы ее мужик не надирался по кабакам и не богодулил, то и жена, глядишь, на чужих-то не смотрела бы.
Это действительно было интересно и старик слушал, затаив дыхание, исповедь, часто, правда, прерываемую матерщиной и божбой. В чем-то взаимоотношения неизвестных напоминали Арону его собственную совместную жизнь с первой женой и он даже посочувствовал бедному пьянчужке, открывавшему душу не то спящему товарищу, не то и вовсе пустоте: во всяком случае его собеседник не сказал еще ничего в ответ. А потом мужик под окном завел песню. Пел он отвратительно, но зато песня была старая, как мир, ее во времена молодости Арона пели на каждом углу. Старик даже подпел слабым голосом пару куплетов, а когда дошло дело до строчки "друг старинный ждет письма" вдруг вспомнил кое-что.
У него, прямо как в песне, тоже был лучший друг, Род, его ровесник. Они поссорились из-за какой-то ерунды больше десяти лет назад и с тех пор не виделись. Старик представил себе, как он умрет, а Род через десятые руки, может, через год, узнает об этом. А может, он сам уже того..?
Нет, положительно, так нельзя, не должен Род раньше него помереть! Черт побери, где-то ведь у него есть адрес Рода, надо хоть письмо ему послать, разочаровать старого хрыча, что он уже на краю могилы, а тот, небось, лет до ста жить собирается... От таких мыслей сердце Арона забилось учащенно и он решил времени зря не терять.
Дождавшись из экономии, когда взойдет солнце, умирающий с трудом поднялся с кровати и начал составлять письмо. Текст сложился довольно быстро и возникло только одно затруднение: как писать правильно, "лутше" или "лутсше". В конце концов Арон написал "лудше" и, подписав на конверте адрес, запечатал его.
С трудом одевшись и едва шевеля ногами, старик выбрался из дому и потихоньку, полегоньку, опираясь на клюку, двинулся к отделению почты, почти с удивлением глядя на небо, людей и деревья, так непохожих на потолок и стены. На обратном пути его вдруг посетила мысль: ведь когда Род получит письмо, он, труха, небось и ответ напишет, а это что же, значит, ждать его надо?
Постояв и потерев плешивую голову, Арон вздохнул с сожалением о непредвиденных расходах и двинулся в ближайшую лавку, купить чего-нибудь поесть. Дождаться письма от Рода теперь было для него просто необходимо, а помереть никогда не поздно.
***
Они встретились во дворе. Арон с неудовольствием поглядел на мужика, заслонявшего пол-арки, да еще и с собакой размером с теленка.
- Понаехало тут... - буркнул он под нос, старательно обходя собаковладельца и по чуть-чуть продвигаясь к дому.
- Ну, как тебя, Жучка? Лапа? Найда? - муж, сохранивший семейное счастье, протягивал собаке руку, не обращая на что-то брюзжащего под нос старикашку ни капли внимания. Собака неуверенно вильнула хвостом.
- Да не бойся, дура, иди сюда. Я тебе, помнишь, мяса обещал. Ты меня один черт не пустила, но ладно уж, вот, держи! - и с этими словами мужчина протянул ей кусок мяса. Угощение собака взяла с великой охотой и проглотила не жуя.
- Ну вот, хорошо. Пойдешь ко мне жить, а? С женой моей познакомишься...
Собака, немного подумав, ткнулась мордой ему в бедро.
До дверей своих домов Арон и нашедшие друг друга человек с собакой дошли одновременно. Ночь перемен кончилась, наступил новый день...