На дороге, за поворотом, клубилась пыль. До поворота было далеко и нельзя было понять, кто едет, но что кто-то едет Розина поняла сразу. Она выросла на постоялом дворе отца и прекрасно знала, что означают поднимающиеся на дороге клубы пыли. Кто-то ехал из города. А почти каждый, кто ехал из города, останавливался на их постоялом дворе. Потому что дальше шел большой лес, и путь до следующего ночлега был долгим.
Жалко лишь, что из города мало кто ездил. Их постоялый двор стоял на одной из самых глухих дорог, и посещали его в основном лесорубы, да углежоги. Редко когда в эти края заезжали бродячие торговцы. Отца это не слишком волновало, лесорубы и углежоги неплохо платили за еду и пиво, но девушке пятнадцати лет было с ними невыразимо скучно... А старый Клаус был не лучше.
Розина не знала, кто он и почему живет у отца на постоялом дворе. Знала лишь, что поселился он здесь еще до ее рождения, и за все эти годы ни гроша не заплатил. Тем не менее, отец его кормил, поил и спокойно давал сидеть зимними вечерами в темном углу рядом с камином, и задумчиво смотреть в огонь... А летними вечерами сидеть на завалинке и неспешно точить свою старую шпагу. Розина понятия не имела, зачем ему шпага, если она все время лежала в его каморке, и Клаус доставал ее лишь чтобы очередной раз наточить, да немного помахать ей в воздухе, уединившись за сеновалом.
Был лишь один случай, несколько лет назад, когда Клаус оторвался от своих скучных дел. Тогда на постоялый двор заявилось несколько нахальных оборванцев из горожан, и они, достав кинжалы, стали что-то требовать у ее отца. Тогда Клаус не спеша спустился по лестнице подошел к оборванцам, и просто посмотрел им в глаза. Он редко смотрел кому-то в глаза, обычно он вечно опускал взгляд, будто что-то рассматривал под ногами. Да и глаза его постоянно были полуприкрыты и словно бы прятались за густыми бровями - жесткими и рыжеватыми, как ржаная солома.
Розина тогда затаилась под лестницей, точно за спинами тех проходимцев, и она не видела их лиц, но она видела глаза Клауса и навсегда их запомнила. Они были светло-серыми и где-то в глубине их мерцали искры, как на его шпаге, когда он заканчивал ее точить... И незваные гости попятились, убрали кинжалы и, что-то недовольно бормоча, ушли.
Наконец то, что поднимало пыль на дороге, перевалило через бугор, и Розина смогла его разглядеть. Это была карета... Да, да, настоящая карета, такая в которых путешествуют важные и знатные господа. Девушка обомлела, никогда еще никакие важные и знатные господа не приезжали на их постоялый двор. Она спрыгнула с забора и побежала к отцу.
* * *
Клаус был еще совсем не стар. Стариком он казался лишь юной Розине. Такая непоседливая девчушка, попробуй за ней уследи... Он привстал с завалинки и стал внимательно рассматривать новоприбывших через щель в заборе. Кто-то из аристократов по каким-то своим аристократским делам потащился через это всеми забытое место... Интересно, что они забыли на этой кружной дороге?
Молодой человек в светлом камзоле и с застывшим на лице брезгливым выражением, оглядывал постоялый двор в ожидании пока перезапрягут лошадей. Второй путешественник - пожилой, одетый в лиловый бархат, оставался в карете и его пустой взгляд был направлен куда-то в сторону далеких горных вершин. Он был глубоко погружен в какие-то свои мысли. Кучер и пара слуг суетились у конюшни, а хмурый, средних лет блондин при шпаге и с большим шрамом на щеке обсуждал с хозяином постоялого двора цену.
Взгляд молодого человека упал на стоявшую в углу и завороженно глядевшую на происходящее девушку. В его бледно-голубых глазах появилось странное выражение. Он криво улыбнулся и сделал знак слугам.
Когда Клаус подоспел в амбар, было почти поздно. Доносившаяся оттуда визгливая ругань практически заглушала всхлипывания. Молодой аристократ потирал расцарапанную щеку и слетавшие с его пухлых губ выражения более приличествовали бы пьяному матросу. Плачущая Розина забилась в угол, и пыталась запахнуть порванное платье. Слуги стояли чуть позади, в ожидании приказаний, а человек в лиловом вполголоса в чем-то убежал разъяренного компаньона.
Клаус неспешно достал из складок плаща шпагу и задумчиво осмотрел клинок.
- Не заставляйте меня делать то, о чем мы все можем потом пожалеть, - наконец сказал он тихим и бесцветным голосом, оторвав взгляд от холодного металла.
- О, нет, только не это, умоляю, - пробормотал молодой человек, - хотя... Пожалуй, это меня развеет, и он потянул из ножен свое оружие.
- Ваша светлость, - забормотал человек в лиловом, - Ради всего святого... Ваш долг не позволяет... От Вас зависит судьба страны...
- Замолкните, Арнольд, - оборвал его аристократ, - и не делайте вид, что печетесь о моем здоровье, вы с самого моего рождения мечтали о моей безвременной кончине.
В амбар вошел человек со шрамом, привлеченный шумом. Он быстро сообразил, что происходит, и, обернувшись к Клаусу, пробормотал низким баритоном:
- Сынок, девчонка того не стоит...
- Это моя работа, - все таким же бесцветным голосом ответил Клаус, не оборачиваясь, - а я стараюсь выполнять то, за что мне платят.
* * *
Двадцать лет назад...
Аристократ в бархатном плаще, даже стоя в темном углу, выглядел среди посетителей городской таверны белой вороной. Тем не менее, низко надвинув шляпу на глаза, он наивно полагал себя неприметным. Его взгляд был направлен на молодого человека, неспешно потягивавшего вино, сидя недалеко от входа.
- Ты в нем уверен, - обратился он глухим шепотом к стоявшему рядом щуплому типу с жидкими светлыми волосами.
- Совершенно, сир. Не знаю, какие силы дали ему этот талант, но более быстрой и смертоносной шпаги Вам по эту сторону Уазы не найти.
- Он кажется слишком молодым... И ты готов поручиться, что он не будет задавать лишних вопросов?
- О да, господин Арнольд...
Человек в бархатном плаще дернулся.
- Сколько раз тебе говорить, не называй мое имя вслух...
- Извините, сир...
Не прошло и получаса, как все трое вышли из таверны через задний ход. Человек в бархате протянул молодому небольшой мешочек. Когда тот его брал, послышалось глухое звякание.
- И запомни, выжить не должен никто, особенно из тех, кто едет в карете, никто, ясно?
- Не бойтесь, я всегда делаю работу, за которую мне платят...
* * *
Звон клинков и сдавленные стоны, доносившиеся снаружи, не сулили ничего хорошего. Женщина крепче прижала к себе ребенка и прислушалась. Внезапно все стихло... Дверца распахнулась, обдав пассажиров холодным ночным воздухом, запахом крови и перегара. Темная фигура заслонила проем. Серо-стальные глаза, мерцавшие сквозь щель между плащом и низко надвинутой шляпой, и отливавшее красным лезвие шпаги были единственным, что выделялось среди ночной темноты...
- Я герцогиня Альфен и виконтесса де Ревж, - пробормотала женщина, чувствуя как слова застревают в горле и затихают, останавливаясь в густой ночной тьме, - что вам надо...
Она прекрасно знала, ЧТО надо незнакомцу, и, несмотря на то, что всегда считала себя храброй, зажмурилась.
Завернутый в шелковое покрывало младенец смотрел на убийцу широко раскрытыми светло-голубыми глазами и удивленно причмокивал.
- Не-е-е-т... Не было такого уговора, - голосом внезапно трезвеющего человека пробормотал тот...
Когда герцогиня открыла глаза, прямо на нее, через открытую дверцу кареты светили звезды. Где-то в переулке метались отсветы факелов и гулко ухали сапоги приближающейся городской стражи. Младенцу стало холодно, и он заплакал...
* * *
Когда хозяин постоялого двора вбежал в амбар, все было уже кончено. Блондин со шрамом, вполголоса ругаясь, сидел на соломе, зажимая рану на бедре, молодой аристократ лежал навзничь и кровь, пузырясь, текла по серебристому шелку камзола. Слуги жались к стене, а человек в лиловом со странным выражением лица смотрел на стоящего среди амбара Клауса.
- Ты только что убил, его светлость герцога Альфен, виконта де Ревж и первого наследника престола Баккардии, - пробормотал Арнольд, нервно поправляя седые волосы, - это неслыханно...