В его подъезде я, как всегда, измазался побелкой - ремонт здесь никогда не заканчивался. И сам Игорь был в своем репертуаре: изящен и неловок, смущен и развязан одновременно. Судите сами: протягивая мне руку, он сбил локтем стоящий на полке телефон, умудрился перехватить его у самого пола и поставил на место задом наперед. Пока я разувался, Игорь ловко отряхнул мое пальто от снега, но так, что шапка слетела с моей головы и отправилась вслед за телефоном. Я нагнулся за ней, Игорь нагнулся тоже, мы естественно, столкнулись лбами...
Одним словом, это был Игорь, и к этому можно добавить только одно: таким он был, когда я видел его в последний раз.
- Вот хорошо, что зашел! Здравствуй, - он был действительно рад мне. - Курить пойдем?
То есть: "Пойдем в подъезд, я там запалю свою вонючку, а ты будешь покорно нюхать", - вот что он имел в виду.
- Да нет, спасибо.
- Ну, чаю тогда...
- Ладно... Только не пропадай надолго! Я на минуту заскочил! - крикнул я в удаляющуюся спину.
- Проходи в комнату, все кнопки к твоим услугам, - ответил Игорь из кухни. Зашипел чайник, и потянуло табаком.
В комнате я включил магнитофон и уже хотел плюхнуться в кресло, когда мое внимание привлек лист бумаги, валяющийся на столе как-то... слишком уж отдельно. Вернее, все остальное - всякие там книги и журнальчики - те валялись, а листок этот именно лежал. Отдельно.
И вы бы это сделали, и Игорь бы сделал, и все бы это сделали. И уж, конечно, я это сделал.
- Вот еще дерьмо, - буркнул я, швыряя прочитанную записку обратно. - Фокусы...
Только я успел это сделать, скрипнула дверь.
- Чем занимаешься? - Игорь сунул ногой назад, и дверь с грохотом захлопнулась. На столе возник поднос с двумя дымящимися стаканами и несколькими тарелочками. Содержимое тарелок к чаепитию подходило мало, и принесено было явно из эстетических соображений, - чтобы поднос пустым не казался. Картошка вареная, хлеб, еще что-то... Закусон, в общем.
А быть может, Игорь и надеялся, но я с собой ничего не принес.
- Да вот, хотел попросить у тебя книжку почитать, - я взял со стола первую попавшуюся и показал ему...
- Вот как...- сощурился Игорь, разглядывая обложку. - С каких это пор ты начал интересоваться философией?
- Ну... Так мы же все-таки давно не виделись, - будем считать, что я нашелся, что ответить. - А ты как поживаешь?
- Чай бери, - он протянул мне стакан. Я покорно отхлебнул. Чай был, как и раньше: крепкий и чуть- чуть переслащенный.
- В общем - да, ты прав, - он как будто не слышал моего вопроса. - Но ты ведь, когда...
Тут он, по своему обыкновению, оборвал фразу и, отвернувшись, сощурился на лампу.
Была у него такая привычка, по моему мнению - дурацкая: не смотреть во время разговора в сторону собеседника, и обрывать фразу, когда мысль, пришедшая ему в голову, грозила утяжелить беседу или была слишком неоформленной. В том случае, если отвести взгляд было неудобно, Игорь смотрел собеседнику в грудь, собирая при этом с его одежды крошки, ниточки, волос и прочую ерунду. И уж совсем была беда, если у собеседника оказывался плохо повязанный галстук или расстегнутая пуговица. Игоря это совершенно выводило из равновесия, он терял нить своих мыслей и не успокаивался, пока своими руками не исправлял недостаток. Часто это вызывало недоразумения.
Но это был Игорь, и я любил его.
Время шло. Я пил остывающий чай, Игорь щурился на лампу и черт знает, что происходило в его кошачьей голове. Наконец, поняв, что я так и буду хлюпать и молчать, он соизволил:
- Слушай... А почему ты ничего не спросишь о записке? Ты ведь прочел?
- За кого ты меня принимаешь?! Конечно, прочитал! "Погибаю от одиночества...", трали-вали... Баран ты.
Игорь довольно улыбнулся, и это завело меня. Я взорвался.
- Ну, чего ты лыбишься?! Титул получил, или потерянное имя вспомнил? "Одиночество..."! Что за одиночество такое, откуда?! Месяц всего не виделись!
- Два.
- Путь два - зато созванивались постоянно... Да и вообще: пошел ты! Я отказываюсь принимать это всерьез.
- Ты прав, всерьез этого принимать не надо. Да и пьян я был, когда писал... Но твои доводы... "Месяц..." С тобой два, с Машкой уже полгода, Костя - так вообще... ну ладно, с Костей тогда в троллейбусе... Олег... Где все? Когда ты их видел? Когда мы в последний раз собирались все вместе?
- Ну, когда... Давно, - я немного растерялся, чтобы доставить ему удовольствие.
- Вот! Видишь? А вспомни - ведь когда-то мы жить друг без друга не могли. Жить не могли, елки-палки! А теперь? Телефон, телефон... Вздор.
- О! О! Поехал! Драма какая! Конечно, как же без нее... Тебе что - все разжевывать? Ну, Костя женился, Машка белкой крутится, Олег...
- Это я и без тебя знаю, как ты мог догадаться.
- Так в чем же дело? Какого черта ты мне нервы треплешь? Я здесь! Давай болтать, черт возьми... О бабах, лошадях, бильярде... Ведь ничего, по сути не изменилось. Просто мы... ну повзрослели, что ли.
- Нет, Витя. Все изменилось. Мы уже давно не друзья. Только вид делаем.
- Ну знаешь... Я тебе сейчас в морду заеду!
- Только рад буду.
Помолчали.
- Ладно, Игорек, ты прав, - сдался я. - Кое-что действительно изменилось. Все как-то... Да. Но... Что поделаешь? Мы уже не те сопляки, копошащиеся на свалке, и лучше смириться с этим. Ничего не изменить.
- Ты в этом уверен? Я - нет.
- Ну, вещай, - вздохнул я после паузы. - Я тебя слушаю.
Мне давно пора было домой - честно говоря, я зашел к Игорю только затем, чтобы согреться. Нарвался, что называется.
- Не могу сказать что думал долго... - начал он. - Эта догадка пришла ко мне как-то сразу - наскоком, среди ночи. Нет, наверное, я все-таки долго думал. Перед этим... Потом забыл. А позавчера проснулся уже с готовым решением и записал его в темноте... Вот...
Он протянул мне листок с неровными каракулями.
"Горе. Горе сплотит нас, и мы снова будет дружить."
- Ну и что? - спросил я, возвращая уму листок, хотя сам все уже понял. - Что это значит?
- ...Спросил он, возвращая ему листок, хотя сам все понял, - была у него и такая манера - вставлять в разговоре реплики "от автора". - То и значит, что я напился. Ну, и сдуру...
- Дурак ты. Все еще детство в заднице играет... Это, в конце концов, неприлично - до сих пор быть таким придурком. И фраза-то какая глупая... пошлая...
- Да ладно тебе... Я же объяснил, - Игорь, кажется, немного смутился. Но я был доволен - мне удалось привести его в чувство. Во всяком случае, так мне тогда показалось.
- Объяснил... - вздохнул я и поднялся. Игорь поднялся навстречу. С минуту мы смотрели друг на друга, потом я схватил его за плечи и легонько встряхнул.
- Ну, чего ты? Кончай ныть. Слушай... Мне сейчас некогда... Давай как-нибудь...
- Выпьем, что ли? - он вскинул на меня напряженные глаза: недовольные, но и жаждущие.
- Обойдешься. Нет, просто посидим. Вызвоним еще кого-нибудь... Машку твою.
- Она не моя
- Я пошутил. Ну, так как?
- Хорошо.
- Договорились, - я выпустил его и шагнул к двери. - Пошли - выгонишь.
В прихожей Игорь помог мне надеть пальто и шутливо ткнул меня в бок.
- Ты прости, что я тебя напряг. Напряг, я же вижу... Но... Я так соскучился по вам всем, черти! Ведь как хорошо нам когда-то было... А сейчас... Ты не обращай внимание - у меня и раньше так бывало, ты знаешь... Ведь у каждого своя мера одиночества и свое понятие о том пределе, которого оно может достигать...
- Будет все хорошо. Все рассосется, вот увидишь, - нашел я оригинальные и нужные слова.
- Вряд ли... - Непонятно было, что именно "вряд ли": что рассосется, или что он это увидит.
- А ну тебя, - отмахнулся я и вышел вон. Пока я дожидался лифта, Игорь стоял в дверном проеме и курил.
Таким он и остался в моей памяти: слабый контровой свет, и его тонкая фигура, окутанная дымом. И тень. Тень, падающая на него от двери. Я уже входил в кабину, когда услышал его слова:
- Да, Витя... Тут есть еще кое-что. Она вернулась.
- Какая еще "она"? - не понял я.
- Трудно объяснить... У каждого человека есть Она. Виденная однажды. И у тебя есть, наверное... Моя вернулась вчера ночью, и...
Двери лифта захлопнулись. Я нажал кнопку и ждал несколько секунд, прежде чем они распахнулись снова. Но, когда это случилось, Игоря на площадке уже не было.
Добираясь домой, я все валял в голове его странные слова. Какая "она"? Куда вернулась? Но так ничего не придумав, я выкинул эту ерунду из головы.
А ночью эта ерунда выкинула меня из кровати. Дрожащей рукой я нащупал выключатель и сел.
Она. Она есть у каждого. Не смерть, не любовь, не боль и прочая философско-мистическая помойка. Ничего сложного и заумного - просто она, она, виденная однажды и позабытая. Но которая заставляет нас вглядываться в лица встречных, заставляет жить одному или влюбляться в женщин, которые похожи на нее так же, как растворимый кофе похож на настоящий, или как настоящий "Житан" похож на тот, который продается у нас и заставляет парижских таксистов воротить нос и спрашивать: "Вы что - из России?"
Или заставляет пить.
Или...
"Когда-нибудь я напишу о ней", - подумал я, хотя никогда за стол не садился, и даже в юности стишатами не баловался. Потом я уснул.
Утром меня разбудил звонок. Поначалу из трубки раздавались только рыдания. Я ждал и знал уже, что за этим последует.
У каждого в жизни бывает один такой звонок.
- Игорь... застрелился! - наконец выдавила Машка.
- Еду, - коротко бросил я и упал на подушку. Потом быстро оделся, выскочил на улицу и прыгнул в такси. Проверил карманы - денег в них не оказалось. Плевать.
Я ехал и знал, что тоже самое делает сейчас и Олег, давно плюнувший на всех нас, и Костя, может быть сегодня впервые пославший свою куклу, и Машка - модница наша - мчится в слезах и без косметики...
Горе. Горе сплотило нас, и мы снова будем дружить.