Анна Григорьевна взяла тетрадку, немилосердно замученную многочисленными перечеркиваниями, помарками, наново выписанными главами - Федор Михайлович очень сумбурно диктовал.
-Итак, графиня от нервного удара слепнет на один глаз... Да, пусть так... Ты записала?
-Успеваю.
-Она в ярости на саму себя и всех окружающих! Она спешит убить кинжалом своего сына, но падает в конвульсиях. С ноги ее слазит ноготь... Нет, два!.. Нет, она так ушиблась, что из левой... нет, правой ноги... нет, черт, из обоих конечностей зияют переломанные кости, пронзившие старческую полусгнившую плоть...
-Феденька! Не слишком ли? И без того читать будет жутко!
-Права, как всегда права, любовь моя!
-И к чему ты всегда норовишь поставить читателя перед чем-то запредельным? Ведь ты же прекрасный беллетрист! А как замечательны твои переводы Диккенса!
-Прекрасно знаешь, что я тогда проигрался и, мне пришлось заняться переводом. И потом, зачем становиться вторым Диккенсом, если первый превосходен? Пойми, душа моя, я должен удивлять, поражать, я это умею лучше любого другого! Всегда за гранью ходил!.. Но продолжим... Однако сын уже успел подсыпать графине яд, в чем ему помог слуга, подлый червь...
-Федор Михайлович!
-Ну вот, Аннушка! Сбила меня! И я как будто сдулся весь настроением.
-Поехали-ка лучше в оперу! Сегодня дают Мейербера.
-Теперь, конечно, лучше и в оперу. В голове завязло всё. Идем одеваться.
На пороге он вдруг вскрикнул:
-Вернемся, душа моя, я, кажется, нашел отменный ход для романа! К черту Мейербера! Записывай!
Анна Григорьевна только вздохнула тихонько и изготовилась исполнить прихоть мужа, открыла тетрадку.
-Итак... На чем я остановился?
-Ты сказал, к черту Мейербера.
Федор Михайлович рассмеялся.
-Не сердись, Анна! Я должен успеть сказать миру нечто новое, пусть и пугающее, для некоторых невероятное и неправдоподобное. Поверь, я выведу этих погрязших в чванстве, корысти, неверии и социализме людишек на чистую воду... Но продолжим, однако! Итак. У сына душа и самый дух как бы взорван сомнениями изнутри, что не мешает ему, однако, заколоть графиню-мать вилкой в глаз.
Анна Григорьевна укоризненно покачала своей миловидной головкой: