В одном чужедальнем царстве, заграничном государстве жил был царь. Да так хорошо и ладно было в державе той - пшеница родилась, коровы доились, куры неслись, бараны паслись, а верблюды -твари заморские невиданные - плевали на всех. Да так было хорошо в царстве том, что соседи от зависти прозвали царя - Брильянт Брильянтович, попросту Брюль. Вот выйдет, бывало, Брюль на резной балкон во дворце своем белокаменном, глянет на направо, бросит взгляд налево. Хорошо! Красота! Ну что скажите делать царю, когда все в государстве ладом идет? Скука-то какая! Тоска смертная! И жить скучно, а уж рассказывать еще скучнее. Поэтому сказка наша не про это царство, а про то.
На границе царства Брыля и прилегающего государства, аккурат за скотным двором, стоял пограничный столб. К нему указатель был пригвожден, а на нем красивыми золотыми буквами прописано "Царство То". Но во времена давние разбойнички лихие, позарившись на золото блестящее, похитили кусок указателя. Поэтому никому не было известно, а что же собственно там было когда-то написано: "Царство тоскливое" или "Царство толстое", а может быть и "топкое". Вот и величали царство просто: То. Болот в царстве То было даже больше чем всего остального и все что ни на есть вязкие и топкие.
Правил в царстве том царь-государь по имени Авдей. Ох, и тяжко ему доводилось. Заботы и хлопоты одолевали. То крыша прохудится в комнате, а комнат во дворце целых пять, да еще и тронный зал в придачу. Ну, никаких крыш не напасешься! А то свинья в винный погреб залезет, выхлебает бочку вина, а потом верещит на все царство. Только-только со свиньей разберешься, тут другая беда подоспеет: цыплята в чужое государство убегут, а царь потом пиши дипломатические ноты, требуй перебежчиков назад, а сосед норовит цыплят взять под свое теплое крылышко. Как начнется бумажная волокита - на одни чернила и бумагу денег море изведешь.
Так и жил царь Авдей, с ночи до утра и с утра до ночи - заботы, хлопоты, горести и печали. В небо некогда глянуть. Звезды на досуге посчитать. Только с цыплятами разобрался, как новая беда нагрянула: уродилось на полях чудо невиданное. Сеяли пшеничку да овес, а получился - горох. Да такой, какого отродясь никто не видывал: крупный как орех, белый как жемчуг, твердый как камень. Уж и варили его, да не варится, били-молотили не разбивается, жгли-сжигали - не горит. Пробовали в землю закопать, а он из-под земли прет, стеблями все поля заплел, до дворца добрался, по балконам взобрался, плети развесил, усами зацепился. Света белого во дворце не видать стало. Царь по двору, словно по лесу пробирается. Одного раза заблудился, его два дня искали, с ног сбились! Государь же едва с голоду не помер в двух-то шагах от дворца.
Видит Авдей - эта беда всех других тяжелее будет. Собрал наиглавнейших людей государства - думу думать. Позвал генерал-адмирала Пантелея, по совместительству сторожа, наиглавнейшего царского советника - кухарку Марфу, да министра по делам забугорным - пастуха Егория.
Думали они рядили как беду изжить, да ничего не придумали.
- Надо позвать сестру мою пятиюродную! - предложила Марфа.
- Да виданное ли дело, на царский совет ведьму приглашать! Не по уставу! - возмутился генерал-адмирал.
- Да и дело у нас такое, никакими уставами не предусмотренное! - заступился министр.
- Ведьму во дворец! Срочно! - издал указ Авдей.
Генерал-адмирал указ прочитал, министру указание дал, чтобы тот лошадь оседлал, да отправил гонца-молодца - деда Федота ќ- в леса темные, дикие, ведьму изловить, во дворец препроводить.
- Ну, чего надо, царь мой распрекрасный, сокол ты мой ясный! - недобро молвила ведьма, представ пред ясны очи царя-государя.
К слову сказать, ведьма была всем на загляденье. Очи зеленые, брови соболиные, кудри цвета золота. Всем взяла: молода да пригожа, стройна как березка. Но был у нее один изъян - умна не в меру.
- Ты это не очень! - погрозил ей пальцем Авдей, но этого показалось ему мало, и царь-государь грозно сдвинул брови. - Ты нам отвечай. Чего с горохом делать!
- А какая мне с того корысть? Чего я задарма буду тебе отвечать? - спросила ведьма, поглядывая на генерал-адмирала и поигрывая пальчиками с локонами своими золотистыми.
Генерал-адмирал Пантелей приосанился, живот втянул, грудь выпятил, ус подкрутил.
- Дунька! Ты чего тут выкобениваешься! - напустилась на ведьму Марфа-кухарка. - Быстро государю отвечай!
Марфа давно глаз на Пантелея положила, в мечтах своих уже и оженила его на себе. Вот озлилась она на сестрицу. Вишь плутовка - кожа да кости, а туда ж - на генерал-адмиралов заглядывается!
- Добро! - согласилась ведьма и подмигнула Авдею. У того чуть корона с головы не свалилась. Ох, и очи у ведьмы! Ровно огонь горят!
- Надо вам скотинку завести, чтоб горох поела. Вот и весь сказ, - молвила ведьма Дуня.
- И как мне раньше в голову не пришло! - хлопнул по лбу пастух Егорий, министр по делам забугорным. - Точно! Оно и точно! Животина всякую дрянь схарчит, только дай!
Тут царский совет разутешился речами умными, стали обниматься, друг друга поздравлять со скорым избавлением от напасти. Генерал-адмирал в мечтах своих уже пару орденов себе на грудь прицепил, а ведьма тем временем к двери направилась.
- Эй, ведьма, ну-ка погоди! - крикнул ей вдогонку Авдей. - А что ж за скотинку надо завесть? Велика ли? Злая? Страшная?
- Да совсем не велика и не зла, если не злить. А страшная ли она - на то ответа у меня нет. Сама не видала, пасти не пасла. Драконом зовется. Ведь горох-то у тебя, царь-государь, не простой, а самый что ни на есть драконий горох.
В наступившей тишине было слышно, как шуршит по стенам горох, взбираясь на крышу.
- И где его взять, дракона этого? - нарушил молчание министр забугорный, по совместительству пастух. Как ни крути, а пасти такую животину ему придется.
- Да есть у меня яйцо одно, по случаю досталось. Продам, коли надо. Но дорого! - весело ответила ведьма
- Совести у тебя нет! - принялась стыдить ее кухарка Марфа.
- А мне совесть не надобна! - расхохоталась Дунька. - Ведьмам она не к лицу! Яйцо-то берете, али как?
- Вот и сладили! Тогда сегодня вечером посылайте гонца ко мне, да пусть телегу прихватит, яйцо тяжелое! А плата - золотом по весу яйца. За меньшее не отдам!
- Ох, и пройда ты! - от злости кухарка едва не задохнулась. - Зачем же денег тебе столько!
- А я царство себе куплю! - ответила ведьма.
На день следующий привезли яйцо на царский двор. Да ведьма строго настрого приказала - яйцо держать в тепле, подушками кутать, да сидеть на нем, своим телом согревая, ни на миг не отходить! Сказки яйцу ему вслух читать. Иначе дракон не вылупится. Вредная животина, капризная больно.
Стали судить да рядить кому же на яйце сидеть. А у всех дела неотложные. Пастуху надо свиней доглядывать, кухарке - стряпать, генерал-адмиралу границы охранять, да порядок блюсти. Только царь свободен. Знать ему и сидеть на яйце. Покряхтел Авдей недовольно, да делать нечего. Надо яйцо высиживать, государство спасать.
В тронном зале перины постелили, яйцо уложили, подушками прикрыли, царя усадили. День сидит, ночь там спит, день второй сидит, сказки читает. Потихонечку и привык. Когда никто не слышал, стал яйцо сыночком называть. Поглаживать по гладкому бочку. Чует - животинка внутри яйца шевелится, копошится. Радуется царь. Дальше сидит.
Однажды ночью только задремал Авдей, а тут в бок что-то как толкнет! Царь кувырком и слетел с подушек. Заголосил с перепуга. В темноте ничего не видать, только и слыхать как что-то трещит, ломается. Думает царь: стены рушатся, крыша падает, дворец разваливается. Тут и дверь нараспашку - генерал-адмирал бежит, в одних портках, босый, но с саблей наперевес. Царя защищать от напасти.
Слуги набежали, свечи зажгли. Глядят вокруг, а в тронном зале пух да перья летают из разодранных подушек да перины. Последи зала ворочается чудо-расчудесное, диво невиданное - дракон. Росту в нем всего-то сажень, а лапы когтистые, зубищи острые, глазищи огромные, а крылышки махонькие.
Жмутся слуги у двери, подойти боятся. А царь с пола подхватился, к дракончику подбежал. По голове гладит, чешуйки разноцветные разглядывает, крылышки расправляет, в нос целует, сыночком называет. Дракончик к нему ластится, хвостиком машет. По трону невзначай хвостом стукнул, тот в угол и отлетел.
Радость великая настала в том царстве. Дракончик горох исправно уплетает и растет не по дням, а по часам. Авдея папой величает, слушается как сын настоящий. Царь души в нем не чает. На старости лет слезами радости умывается, дитятко свое разлюбезное созерцая. Как положено по людскому обычаю - сыну названному имя дали. Нарекли Федором. Так и стали кликать дракона с той поры - Федор-царевич.
Много ли, мало ли времени прошло - вырос царевич всем на загляденье. Голова как амбар, крылья дворец закрывают, хвостом дубы в щепы крошит, чешуя золотом на солнце горит. Начнет царевич в небе летать, так во всех соседних государствах цари на балконы выходят, чаепития устраивают, любуются зрелищем невиданным. А Федор-царевич в небе кувыркается, круги рисует, а иногда и пламенем как дыхнет, так утки жареные на блюда к соседям и падают. Шибко полюбили все дракона. Только царь Брюль злобу на него затаил. Завидно ему стало, что у соседа такое чудо водится. Решил Брюль войной пойти на Авдея, царство завоевать, дракона отобрать, себе служить заставить. Послал он в То царство гонца, соседу войну объявил.
На зорьке вечерней в тронный зал, звеня орденами и медалями, вошел генерал-адмирал, весть печальную принес:
- Беда у нас, царь-государь!
Царь Авдей в ту пору с царевичем кушать изволили. Царь на балконе плюшки ел, чаем запивал, царевич под балконом сидел, из огромного золотого корыта горох уписывал. Услышали про беду-напасть, так сразу аппетит и пропал. Царь чашку отставил, в зал зашел, на трон сел, царевич в окно, специально для него в стене прорубленное, морду засунул.
- Что за беда? - спрашивает царь.
- Сосед наш, Брюль, чтоб ему пусто было, нашему государству войной грозит! - ответствует генерал-адмирал.
- А чего ему надо? - спрашивает Федор-царевич. Громко спросил, ковры со стен чуть не попадали, а генерал-адмирала едва ветром в дверь не выдуло.
- Хочет наше царство повоевать, Авдея с трона сбросить, на свинарник послать, а царевича себе забрать, - отвечает генерал-адмирал.
- И зачем ему мой сын? - удивляется Авдей.
- Дело в том, что ваше царское величество, - генерал-адмирал аж взопрел, пытаясь объяснить государю наглые притязания соседа, - что царевич наш, в некотором роде, не совсем человек. А так сказать, животное драконьей породы.
- Мой сын не животное! - возмутился Авдей.
- Да мы, царское величество, - вытянулся в струнку Пантелей, - народ ваш, целиком и полностью согласны. Мы любим нашего царевича, и желаем ему долгих лет жизни. Но сосед наш жаждет использовать его как дракона, зверя огнедышащего, в войне жутко полезного.
- Что ж это, батюшка, - удивился Федор-царевич, - против моей воли меня хотят зверем сделать?
- Истинно так, сынок мой любимый! - огорчился Авдей. - Враги наши хотят забрать тебя, кровиночка моя ненаглядная.
- Не бывать этому! - разгневался Федор-царевич. А когда он гневался, то начинал пламенем дышать.
- Ты аккуратнее, сынок, Главнокомандующего нашего не едва не изжарил! - ответил Авдей, с трона слез, к генерал-адмиралу подбежал, усы его дымящиеся потушил. - Злость для врагов наших побереги. Завтра пойдем воевать.
Царь корону поправил, приосанился, хлопнул по плечу генерал-адмирала:
- Ты, Пантелей, пойди отпиши Брюлю, что мы на войну согласны, только если на его поле будем воевать. На нашем мы отказываемся.
Вышел поутру Федор-царевич в поле чистое, посмотрел на войско Бриллианта Бриллиантовича. Стоит рать, соколу в день не облететь. Всю траву повытоптали. Хотел их Федор-царевич огнем пожечь, ногами потоптать, хвостом в землю вогнать, да жалко людишек стало. Подумал он, что ратники - люди служивые, а дома из жены с детями малыми ждут. Ну, как семьи сиротить, кормильцев лишить? Не по человечески это.
Налетел на царевича Брюль, в доспехах богатырских. Копьем долгомерным в бок чешуйчатый ударил, да только в щепы копье изломал. Мечом стал сечь - меч искры высекает, вреда никакого царевичу. А Федор голову на шее длинной повернул, сверху глядит, как Брюль старается. Войско тоже стоит, наблюдает. Ждет конца поединка. Бил-бил Брюль, меч затупил, а толку никакого. Достал тогда он палицу пудовую, вознамерился по голове царевича ударить. Федор-царевич не будь дурак, голову повыше поднял. Скакал Брюль на коне, скакал - никак не допрыгнуть. Царевич уже и заскучал на него глядеть.
В это время над сражением стая журавлей пролетала, курлыкала призывно. Федор-царевич голову поднял, засмотрелся-заслушался, хвостом нечаянно махнул да по поединщику своему и попал. Улетел Брюль на версту, вместе с конем. Через границу перелетел. В болото бултыхнулся - самое топкое и смердючее. Бросилось генералы его вытягивать, сами по горло увязли.
Федор-царевич за журавлями в небо взлетел. Войско смотрит - удивительное дело приключилось, воевать не с кем, командиры все в болоте увязли. Главный ворог по небу улетает. Его ни копьем, ни палицей, ни стрелой не достанешь. Побросали тогда воины мечи да копья и пошли по домам. Делами хозяйскими заниматься. Пусть генералы с Брылем сами воюют, если из болота смогут выбраться. Царевич же домой не вернулся, так с журавлями и улетел.
Долго царь Авдея по сыну кручинился, плакал, вестей ждал. Чудилось ему, что погибло его детище любимое в краях чужедальних. Но вскорости стали вести до царя доходить, что Федор-царевич в странах заморских показал себя воином храбрым да умелым. Подвигов много совершил и все во славу родителя своего. Стал своим сыночком Авдей гордиться. Заказал у живописца портрет царевича, да распорядился побольше орденов да медалей нарисовать. Портрет на стену повесил, а рядом карту прибил. Стал на ней крестики рисовать, где его сын, стало быть, подвиги совершает.
Долго ли коротко ли странствовал по свету Федор-царевич, много подвигов ратных совершил, да только пришла пора ему в края родные возвращаться.
В один день ясный да пригожий, после вкусного обеда, Авдей сидел на троне да любовался портретом сына. Примеривался царь и так и эдак - где бы еще орден нарисовать, чтоб покрасивее было. Как тут в зал твердой походкой вошел Пантелей, уже не генерал-адмирал, а самый что ни на есть Наиглавнейший маршал государства. Такое высокое воинское звание ему уже не дозволяло бегать, словно какому-то генералу. Вошел Пантелей, по форме доложился и повел такие речи:
- Ваше царское величество. Разрешите вас обрадовать. Прибыл ваш сын. Федор-царевич. Ждет у крыльца. Сомневается - соизволите ли вы его принять, так сказать, заключить в родительские объятия.
Царь с трона подхватился, к двери побежал, но запутался в своем халате царском, чуть на пол не грянул. Наиглавнейший маршал его подхватил, укорять принялся:
- Что же вы царское величество себя не бережете. Резвы ноженьки трудите? Ушибетесь, что же тогда мы делать будем?
Говорит Пантелей, а сам-то царя за локоток придерживает, к двери и не пускает. Царь осерчал, вырвался, ногами затопал:
- Что это ты такой-разэдакий меня к сыну не пускаешь? Али хочешь, чтобы я тебя разжаловал? Да все болота осушать отправил?
- Не извольте гневаться, царь-государь, - отвечает Пантелей, - за вас радею. Чтоб сердце ваше не сокрушать вестями горькими.
Царь с лица побледнел, за сердце схватился:
- Неужели с сыном беда приключилась?
Оттолкнул Авдей Наиглавшейшего маршала и вниз по ступенькам бросился. Откуда только прыть взялась. Выбежал во двор. Глаза от страху закрыл. Чтоб не увидеть тело сына своего бездыханного, так испугали царя речи Пантелея. С закрытыми глазами и грохнулся с крыльца царь, разбился бы, да только сила неведомая подхватила его в воздухе, на землю поставила. Открыл глаза царь и не поверил им - сидит во дворе Федор-царевич, живехонький. Только израненный. Через крыло шрам тянется, чешуя потемнела, ранами тело покрыто, хвост изломан, когти притуплены. Да и глаза у царевича тусклые стали, словно огонь в нем погас. Грустный сидит Федор-царевич. Царь за сердце снова и схватился.
- Что с тобой, дитятко мое ненаглядное приключилось? - спрашивает Авдей.
- Много всякого, батюшка мой родимый, - отвечает царевич. - Вот домой вернулся. Да только гложут меня сомнения. Не буду ли я вам в тягость?
- Да как ты речи даже такие можешь вести! - огорчается царь. - Как же я дите свое родное домой не приму? Не обогрею, не приголублю?
Подбежал Авдей, в боку теплому прижался, гладит чешую, руки в кровь обдирая, боли не замечает. Радостно ему на сердце, светло. Гладит и приговаривает:
Вздохнул тяжело Федор-царевич, осторожненько отца от себя отодвинул. Голову к земле наклонил, и говорит:
- Простите меня батюшка, но только хочу я сказать, что не сын я вам.
Потемнело в глазах у царя, земля из-под ног ушла, зашатался он, снова за сердце схватился, так бы и упал, если бы не верный Пантелей - подхватил царь, удержал.
- Да как ты речи такие можешь вести! - загремел маршал на царевича. - Как же ты ему не сын? Да как только язык твой поганый мог повернуться такое сказать! Смотри, как батюшку разогорчил!
- Прости меня Пантелей, и ты батюшка прости. Но я действительно не сын вам! - снова тяжело вздохнул царевич.
Заплакал царь:
- Я ли тебя не грел телом своим? Я ли тебе сказки на ночь не рассказывал, ушки твои не чистил? Крылышки твои не мыл? Пеленки тебе не менял? Как же ты можешь от меня отрекаться? Вот что заграницы с дитятями делают! - плачет, слезы реками льет царь.
- Батюшка, любимый мой, родимый! - заволновался царевич, да так сильно выдохнул, что маршала чуть на крышу дворца не забросило. Хорошо его царевич поймал, когда он мимо балкона летел. Поставил царевич Пантелея на землю и молвил.
- Вы послушайте меня батюшка и не перебивайте. Да я не сын вам. Потому что я... как бы вам правильно сказать... не мужского пола.
- Да что он такое говорит? - не может взять в толк Авдей.
Наиглавнейший маршал догадался, что хотел сказать царевич и непочтительно захохотал.
- Ты чего Пантелей? - царь от удивления плакать перестал. - Головой об балкон ударился? Чего ржешь аки мерин?
- Ваше царское величество, - отвечает Пантелей, а сам хихикает в кулак. - Поздравляю вас, царь-батюшка, у вас дочка!
- Как дочка? - задрал голову царь, чтобы в глаза царевичу глянуть. - Как же так? Каким же образом дочка?
- Простите меня батюшка, что скрывала от вас, - стала виниться царевна. - Но вы бы меня не пустили подвиги совершать, имя ваше прославлять!
- Конечно бы не пустил! - закричат царь. - Виданное ли дело, девица непутевая мужским делом будет заниматься! Я вот тебя в терем, под замок, чтоб знала, как родителя обманывать!
- Ваше величество, - маршал за рукав его дернул и на ухо говорит: - нет у нас такого терема, чтоб царевну запереть.
- Нету? - шепотом отвечает царь. - Так построить надо! Не могу я дочку у всех на виду держать!
- Не надо терем! - слезно просит царевна.
Царь посмотрел на дочку, посердился немного, но на радостях что домой вернулась, простил ее.
- Ладно, - говорит Авдей, - Пока не запру тебя в терем, Федора. Но вот тебе мое родительское слово, из царства нашего ни на шаг! А я пока тебе жениха подыщу. Хоть ты у нас и дева-воительница, истинная богатырка, но твои-то годы и пора о семье подумать! Так недолго и в девках остаться! Да и мне спокойно будет, когда замуж тебя отдам. Будет на кого царство оставить.
- Вы батюшка родимый, не беспокойтесь! - снова опустила голову царевна.
- Что еще? - почуял плохую весть царь. - Ну-ка винись! Чего еще натворила?
- Просто хотела сказать, что в девах не останусь. Вот...
Подвинулась царевна, и увидел царь, что за Федорой стоит телега, а в ней лежит белое блестящее яйцо. Точь-в-точь такое, как он сам двадцать лет назад высиживал.
Глянул царь на дочь свою неразумную, так строго глянул, что у Федоры слезы из глаз покатились. Закапали драконьи слезы на землю, вмиг весь двор промочили.
Шлепая по грязи, подошел маршал к яйцу, прислонил ухо к крутому боку и заулыбался:
- Шевелится!
- Шевелится, - повторил царь.
Смотри на дочь свою грешную, да такая жалость его сердце берет. Говорит тогда Авдей:
- Что теперь кручиниться, да слезы лить! Чай не басурман я, чтоб дочь неразумную из дому гнать.
- Батюшка! - зарыдала в голос Федора. Схватила Авдея в объятия, к груди прижала!
- Ты это потише! - заткнул уши Пантелей. - Всех соседей перепугаешь! А царя-батюшку отпусти! Раздавишь невзначай!
Вечером того же дня, счастливый царь Авдей сидел на балконе и пил чай. Под балконом сидела Федора - дочь любимая, неразумная - и кушала драконий горох. Царские советники - Наиглавнейший маршал Пантелей, кухарка Марфа - его жена, да министр по делам забугорным Егорий сидели на кухне за самоваром, пили чай вприкуску и думали думу важную: где сосватать царевне Федоре жениха.
- Ничего доченька, - молвил царь Авдея, наблюдая как солнце в болота садится. - Ты не переживай, найдем мы тебе мужа. Вот сосед наш - сынок того самого Брюля, которого ты повоевала, чем тебе не жених?
- А захочет ли он жениться на мне? - усомнилась царевна.
- Куда же он денется! Он мне денег должен!
- Не хочу за него! - раскапризничалась Федора.
- А куда ж ты денешься! - ласково похлопал царь по голове дочь свою. - Куда же ты, дитятко мое, денешься! Я царь, издам указ, и пойдешь за царевича. Уж такова твоя женская доля.
Царь поерзал на подушках, под которыми лежало яйцо, счастливо вздохнул и снова принялся за свой чай. Последние лучи солнца согревали Авдея, золотили чешую на спине Федоры, отражались в окнах дворца, обещая завтра прекрасный день...