В голове копится столько мыслей, грязных и чистых, рваных и цельных, мгновенных и терзающих душу целую вечность.
И когда я сажусь их записывать, я сразу же теряю их. Нить обрывается в лабиринте, и я имею риск быть съеденным Минотавром.
Однако его молот не задевает моего нежнейшего темени, я остаюсь в этом мире. Самое большое наказание для таких, как я - остаться в живых в лабиринте без выхода.
Без просвета, который иногда появляется вдруг, дарящий заблудившемуся искорку надежды. Без руки помощи и без слова поддержки.
Самое страшное то, что заблудившийся сам соизволил заблудиться. Да, сам.
Переходя улицу, он думал о собственном теле, распластанном посреди дороги, в кишках и крови, который лишится души при Величайшем Соединении с автомобилем.
Каждую секунду он лицезрел Осень, Ее Прекрасное увядание, Танец Листьев и ее робкий, но тяжелый выдох.
Он мысленно крал тяжелые думы, грехи, роптал на Господа и Мать, дабы стать грязным, как диавол.
И проч., и проч.
А все для чего? Боль приносила вдохновение.
Я понимал, что Любовь, которой я любил, несла в себе малую искру. Я не умел писать серьезное по моему мнению и нравящееся мне, когда я вдохновлялся Любовью.
А когда я писал, поджигая себя изнутри Болью, то тогда мне нравилось и творить, и читать собственное.
Мною движет только Боль.
Ею я рожден, ею живу, и, чувствуя ее, умру.