Барышева Мария Александровна : другие произведения.

Увидеть лицо ч.4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Часть 3.
  
  ИГРЫ В БОГОВ
  
  I.
  
   По-разному и от разного просыпаются спящие. У одних пробуждение может быть бодрым, у других - ленивым, у иных - недовольным или болезненным, и разные картины и миры остаются за быстро затягивающейся пеленой ушедшего сна - волшебные, светлые, мрачные, пугающие, и у кого-то из тьмы глаза от-крываются в тьму совершенную.
  
  * * *
   Виталий открыл глаза и тотчас же дернулся, но по-прежнему так и не смог встать на ноги. По-прежнему вставать было не на что, и пустые рукава рубашки хлопали его по бокам.
   Сон? Он спал? Или спит? Кто он? Где он был до этого? Были какие-то люди, какая-то жизнь... кажется, он был здоровым в той жизни. Был какой-то чело-век... Ему показалось очень важным вспомнить, кто это был - это было даже важнее, чем пустые рукава рубашки. Он напрягся, но в памяти появилась лишь бесформенная расплывчатая фигура, лишенная лица и имени.
   Виталий огляделся. Вокруг сгущался вечер, дыша прохладой и сиренью. Он сидел на бордюре, на ящике, поверх которого было постелено свернутое одея-ло. Он узнал улицу - одну из самарских улиц, малооживленных в это время су-ток, по которой бесчисленное множество раз бегал когда-то в школу. Стоявший неподалеку тусклый фонарь бросал на него круг слабого, реденького света, и он чувствовал взгляды иногда проходящих мимо людей - то равнодушные, то жа-лостливые, от которых его коробило еще больше, чем от первых. Мимо прошли две девушки, держась за руки и смеясь, - одна рыжая и высокая, другая чуть поменьше ростом, с темно-каштановыми волосами. Они вскользь глянули на него и пошли своей дорогой, стуча каблучками, а Виталий остался сидеть, не заинтересовавший, не узнанный, не имевший значения. Он открыл рот, чтобы окликнуть их
   ее?
  по имени, но не смог произнести ни звука, а они уходили все дальше и, нако-нец, исчезли за углом дома, забрав с собой свой звонкий, беззаботный смех.
   Виталий болезненно зажмурился, потом отвернулся, открыл глаза и увидел Дашу.
   Она шла к нему по узкой асфальтовой дороге между пухлыми, бесформен-ными грудами кустов, щелкая каблуками и кокетливо вихляя бедрами - его Дашка, веселая, стройная и в свои пятнадцать невыразимо хорошенькая. Ее длинные русые волосы тяжело колыхались из стороны в сторону, в руке пока-чивалась сумочка. В пальцах другой руки тлела сигарета, которую она держала не очень умело и которая делала ее смешной, как смешны дети, примеряющие перед зеркалом родительскую одежду. Увидев его, она поспешно швырнула си-гарету себе за спину, улыбнулась и помахала ему, и он тоже улыбнулся в ответ. Опять курит, негодяйка! Он бы отшлепал ее... если б мог.
   А потом он увидел, как от одного из кустов, мимо которого она только что прошла, отделилась тень и бесшумно и очень быстро двинулась следом за ней. Виталий попытался закричать, но вместо крика изо рта вырвалось только сухое сипение. Тень взмахнула рукой, и он услышал сырой звук удара. Даша, не из-дав ни звука, сунулась лицом в асфальт, и ее волосы разметались во все сторо-ны, и со своего места он видел, как они шелковисто поблескивают в тусклом фонарном свете. Виталий снова попытался закричать, и снова голос отказался ему повиноваться. Он качнулся и упал лицом вперед, больно ударившись лбом об асфальт, потом приподнял голову и задергался, кое-как продвигаясь вперед судорожными рывками. Кровь из рассеченного лба заливала ему глаза, но все же он видел, как уже две тени склоняются над его неподвижно лежащей сест-рой. Одна сдирала с нее куртку, другая выдергивала из ушей серьги и рылась в сумочке. Потом тени повернулись и так же бесшумно растворились в сирене-вом вечере, так и не заметив Виталия.
   Закусив губу от усилия, он все же добрался до Даши. Она теперь лежала на спине, и из-под ее затылка по смятым волосам и по асфальту медленно распол-залась темная кровь. Раскрытые губы сестры слабо подергивались, и он видел, как на ее тонкой бледной шее бьется жилка. Виталий смотрел на нее - это все, что он мог сделать. Что может сделать лишенный голоса калека, кроме того, как смотреть, дожидаясь пока кто-нибудь не пройдет мимо?
   Чья-то изломанная тень упала на лицо Даши, и, подняв голову, Виталий увидел, что рядом на корточках сидит человек - совсем еще мальчишка, в крос-совках и джинсовом костюме. На его указательном пальце висели ключи с бре-локом в виде большой жемчужины.
   - Да, очень печальная история, - проникновенно сказал он. - Печальная... но теперь она закончилась. Это оказалось гораздо хуже, чем находиться в этот мо-мент в другом месте, верно?
   Виталий снова открыл рот, и, к его удивлению, на этот раз крик получился - громкий, отчаянный, эхом раскатившийся среди темных дворов.
   - Помогите! Кто-нибудь! Помогите!
   - Покричи, покричи, - дружелюбно сказал человек, выпрямляясь. - Никто не придет.
   С губ девушки сорвался слабый стон, и Виталий, повернув голову, хрипло прошептал:
   - Дашка...
   - Я бы мог отправить тебя обратно на войну, - сказал человек, позвякивая ключами. - Но я знаю, что ничто в этом мире не имеет для тебя большего зна-чения, чем твоя несчастная сестренка. Я ведь прав?
   - Сволочь! - взревел Виталий, безуспешно пытаясь подняться. - Гнида! Убью, падаль!
   - Закусаешь до смерти? - Лешка усмехнулся, потом ударом ноги перевернул его на спину, вдавил ногу ему в живот, и Воробьев закашлялся. - Кстати, ты не приметил тут недавно двух девчонок, а? Занятно, я ведь их тут не планировал.
   - Это сон! - закричал Виталий. - Я не верю в это! Все это сон!
   - Иные сны нельзя отличить от жизни, - заметил Лешка, убирая ногу. - А ты сейчас живешь. Я могу повторить это. Я могу сделать это бесконечным. Я могу сделать это и хуже!
   - Я все равно проснусь! Я проснусь!
   - Ну, так просыпайся же! - сказал Лешка и ударил его ногой в бок.
  
  
  
  * * *
   Он стоял на обочине дороги, и ему было восемь лет. Он осознал это сразу же, как и твердый асфальт под ногами, и тяжесть чуть теплого от дневного солнца камня в правой руке. Но этого не могло быть, потому что ему было не восемь, ему было...
   Сколько?
   А потом ему в уши ударил крик - страшный, полный муки, высокий вибри-рующий вопль, и он знал, чей это крик, даже еще не взглянув на дорогу, - он знал, что там в луже крови бьется Бэк - его Бэк, веселый вислоухий, лохматый пес, которого только что сбила промчавшаяся машина - сбила и улетела прочь, и ее водитель уже, наверное, забыл об этом. А Бэк кричал. Виталий уже знал, что никто не в силах ему помочь, но он никак не умирал, он кричал. Ни одно существо в мире не должно так кричать, ни одно существо в мире не должно испытывать такой боли!
   Он опустил взгляд вниз, потом зажмурился, сжав зубы. Ведь это уже было когда-то, кажется, было... Почему же это происходит снова?!
   Не верь ему! Это - лишь иллюзия!
   Кто это сказал? И для чего?
   Виталий шагнул вперед и опустился на колени рядом с умирающим псом. Карие собачьи глаза смотрели на него в упор, полные боли, ужаса и беспре-дельного укора.
   Как ты допустил это, хозяин? Помоги мне! Почему ты мне не помогаешь? Для чего тебе этот камень?
   - Бэк... - прошептал он и дотронулся дрожащими пальцами до его широкого лба, до свисающего лохматого уха. - Прости меня, пожалуйста...
   Его правая рука резко взлетела в воздух и с силой опустила тяжелый камень на лобастую лохматую голову. Раздался страшный, чавкающий звук, и крик сразу оборвался, и в наступившей тишине, он услышал, как вдоль дороги шу-мят под весенним ветром деревья. Уронив камень, Виталий вытер ладонью мокрое лицо, потом поднял голову и огляделся. Двор был пустынным, и только далеко, возле угла дома стоял какой-то человек. Женщина. На ней было разве-вающееся на ветру темное пальто, светло-каштановые волосы вились вокруг головы, словно растревоженные змеи. Что-то в женщине показалось ему стран-ным. Он не сразу понял, что именно, и только приглядевшись, увидел, что у женщины нет лица. Там, где должны были находиться нос, рот, глаза, была лишь гладкая кожа - белый овал над черным воротником. Тем не менее, жен-щина смотрела на него, и Виталий знал, что она его видит.
   Ее нужно было помнить...
   Но почему?..
   Виталий посмотрел на мертвого пса и поднялся. Нужно было убрать его с дороги, нужно было...
   Бэк приподнял разбитую голову.
   Виталий судорожно сглотнул и сделал шаг назад, наткнулся на бордюр и чуть не упал. Бэк медленно, рывками поднимал с асфальта свое изломанное, почти разорванное пополам тело, дрожа и пьяно шатаясь. Внутренности выва-лились и влажно шлепали по серому камню, собирая пыль и мелкий мусор.
   - Бэк... - прошептал Виталий и снова шагнул назад, не понимая, что проис-ходит. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой
   мальчишкой?
  и ему было очень страшно. Бэк ведь был мертв - неужели он ошибся?! Неужели он проломил череп любимому псу, хотя тот, на самом деле, не был так уж серь-езно ранен, как ему показалось?!
   Бэк повернул голову, отыскал его неподвижным взглядом и, вздернув верх-нюю губу, зарычал. В чуть суженных глазах горела жуткая, потусторонняя не-нависть и злоба, из пасти тянулись темные нити слюны, солнце блестело на мощных острых клыках. Он покачнулся, потом медленно пошел на Виталия, припадая на переднюю лапу, вывернутую под немыслимым углом, и волоча за собой внутренности. Виталий попятился, потом развернулся, и в тот же момент Бэк прыгнул, покрыв одним прыжком огромное расстояние, сбил его с ног и повалил на спину. Долю секунды Виталий видел над собой его страшные свер-кающие глаза и раскрытую пасть, из которой тянуло смрадом, потом эта пасть качнулась вниз, и клыки вонзились ему в горло, раздирая его в клочья. Он за-кричал, пытаясь отбиваться, но это уже было бесполезно, и крик сразу же пре-вратился в булькающий хрип, он чувствовал, как из разорванного горла вместе с кровью и болью выходит воздух. Виталий закрыл глаза...
   И проснулся.
  
  * * *
   Была ночь. Он стоял на каком-то диком пустыре среди груд мусора, накреп-ко примотанный веревкой к толстому стволу дерева, и, крича, отчаянно дергал-ся, пытаясь освободиться, но те, кто привязывал, знали свое дело, и у него ни-чего не получалось, и никто не приходил на его крик - никто его не слышал. Неподалеку, на чистом пятачке земли, покрытом жухлой прошлогодней травой, горел небольшой костер, бросая вокруг прыгающие алые отсветы, и суматош-ные пугливые тени суетились между ними, и сквозь этот танец теней и света Виталий смотрел, как пятеро пьяных, здоровенных, гогочущих мужиков по очереди насилуют его сестру - снова и снова, и ничего не мог сделать, мог только кричать. Веревки держали намертво, словно он был не привязан, а при-кован, и освободиться он мог, только прорвав свою плоть... наверное, он и сде-лал бы это, в конце концов, глядя на ее смятое, обнаженное тело, на дергаю-щееся в такт толчкам бледное лицо, на закрытые глаза и закушенные губы... Неподалеку от костра лежал лохматый вислоухий пес и с интересом наблюдал за происходящим. Не выдержав, Виталий попытался закрыть глаза, но обнару-жил, что у него нет век.
   - Не смотри, не верь ему, - сказал рядом чей-то голос, и повернув голову, Виталий увидел рядом безликую женщину в черном пальто. Он знал ее голос. Это был голос...
   - Да что ж это такое?! - полусердито-полувесело воскликнул кто-то с другой стороны от него. - Что ж ты такой неугомонный, всюду ее с собой таскаешь?! А ну сгинь!
   Пустой воздух схлопнулся на том месте, где только что стояла женщина, и Виталий сдвинул брови - ее исчезновение почему-то принесло еще один всплеск боли. Потом он взглянул на человека, который, помахивая звякающими ключами, приветливо ему улыбался. Он знал этого человека. И тут же осознал, что знает и все остальное.
   - Ну, как? Нравится? - спросил Лешка, потом театральным жестом прижал ладони к груди. - Ой, прости, я тебе обзор загораживаю, да?
   Он шагнул в сторону, и Виталий тотчас отвернулся, потом снова забился, пытаясь разорвать веревки.
   - Отпусти меня! - закричал он и, обессиленный, обвис, жадно хватая ртом воздух. - Что тебе надо?! Останови! Этого не было! Этого никогда не было!
   - Ну, а теперь есть, - Лешка, вздохнув, задумчиво взглянул в сторону костра. - Пойти что ли присоединиться? Устали, наверное, ребята.
   Выслушав порцию отборного, гневного и болезненного мата, он удрученно покачал головой, потом достал из кармана сигарету и закурил.
   - Ай-яй, а с виду такой воспитанный молодой человек!.. Слушай, повтори последнее выражение - я еще такого никогда не слышал...
   - Зачем ты это делаешь?!
   - А разве я что-то делаю? - Лешка развел руки в стороны. - Ничего я не де-лаю, стою себе тихонько. Это все происходит само по себе, я лишь немного корректирую направление, чтобы сделать картину... м-м... более волнующей. Это твой ад, Воробьев. Вернее, лишь малая его часть. Поверь, тебе еще многое предстоит увидеть... У каждого человека - свой личный ад, ты знал об этом? Бесконечный ад... А знаешь, почему он бесконечен? Потому что время в аду всегда идет по кругу.
   - Где остальные?! Где Аля?!
   - Тьфу ты! - Лешка досадливо сморщился. - Да какая тебе сейчас, хрен, раз-ница?! О себе побеспокойся! А у них сейчас и без тебя забот хватает.
   - Что тебе надо?!
   - Шоколада! - он усмехнулся. - Шучу, понятное дело... Твою душу! Опять шучу. Знаешь, на самом деле мне очень сложно объяснить, что мне надо. Мо-жет, ничего, а?
   - Псих!
   - Ну вот, опять... - Лешка подошел ближе, глядя Виталию в глаза. - Не надо так, Виталик. На самом деле, я хочу помочь тебе. Ну... представь, что я врач.
   - Что-о?! - взревел Виталий, и Лешка поспешно вскинул руку в воздух. Си-гарета мерцала в его пальцах, словно маяк.
   - Объясню проще. Есть не только ад, Воробьев. Есть ведь еще и рай. Контра-стный метод. Я показываю тебе твой ад, чтобы ты глубже оценил свой рай. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне.
   - Никогда!
   - Отложим пока героические высказывания в сторону. Нельзя убить мертве-ца и обокрасть нищего, но живые и состоятельные очень дорого ценят и жизнь, и имущество. Мы поговорим на эту тему чуть позже, - Лешка снова шагнул в сторону. - Хочешь еще посмотреть?
   Виталий бросил взгляд вперед, потом до хруста сжал зубы и глухо застонал.
   - Это значит "нет", - констатировал Лешка. - А проснуться хочешь?
   Виталий посмотрел на него измученными глазами, потом опустил голову и хрипло сказал:
   - Да.
   - Ну, так просыпайся же скорей! - Лешка наклонился и охлопал его по ще-кам. - Виталик!.. Проснись!.. Виталик!..
  
  * * *
   - ... Виталик! Ну проснись же ты, наконец!
   Его хлопнули по щеке, и он всполошенно распахнул глаза и уставился на изящную лампу, расписанную тропическими птицами. Потом его взгляд скользнул в сторону и наткнулся на хорошенькое женское лицо, смотревшее на него немного сердито.
   - Ты чего... стонал так страшно? Плохой сон?
   - Да, наверное, - Виталий сел на кровати, почесывая голую грудь, потом зев-нул и нахмурился. Что-то снилось, что-то... Впрочем, какая разница? Сны - всего лишь сны, а он не суеверен.
   - Ты меня напугал, - сказала девушка и чуть отодвинулась, отчего одеяло свалилось с ее груди. Походя он отметил, что грудь красивая и упругая, потом рассеянно спросил:
   - Слушай... а ты кто?
   - Не, нормально! - возмутилась девушка, округляя глаза. - Ты, конечно, над-рался вчера, но я не думала, что до такой степени!
   Виталий пожал плечами.
   - Ну, извини.
   - Я Лена! - девушка зло сверкнула глазами, но их блеск тут же стал мягким, кошачьим. Она потянулась к нему, потащив вниз одеяло, и потерлась о его жи-вот обнаженной грудью. - Ты уже пришел в себя или как? Ну, что же ты?! Хоть обнял бы женщину! Мне так нравятся твои руки.
   Виталий вздрогнул - что-то трепыхнулось в его памяти и тотчас исчезло, но осталась легкая тревога. Почему она говорит про руки? Он поднял их воздух и осмотрел каждую. Руки как руки...
   - А что руки? - быстро спросил он, и Лена подняла голову и недоуменно на него посмотрела, но на мгновение ему показалось, что в ее глазах он видит странную досаду.
   - Сильные... Слушай, да что с тобой сегодня?!
   - Знаешь, я бы еще поспал.
   Она недовольно скривила губы, потом отодвинулась.
   - Как знаешь! Впрочем, мне все равно пора.
   Закинув руки за голову, Виталий наблюдал, как она одевается, причесывает-ся и выходит в коридор. Через несколько минут она вернулась - уже в легком плаще.
   - Вечером ты как?
   - Никак. У меня много дел сегодня.
   - Ладно. Позвонишь, когда будет время, - Лена перекинула ремешок сумочки через плечо. - Телефон я тебе вчера сама записала, так что не ошибешься. Ну, пока.
   - Счастливо. Дверь захлопнешь?
   - Ага.
   Она вышла. Полминуты спустя громко хлопнула дверь, и Виталий тут же за-был он ней. Он всегда забывал о них, когда они уходили, и никогда не звонил - обычно они звонили сами, и это вполне устраивало обе стороны. Виталий не отягощал себя привязанностями - может, из-за того, что сильная привязанность нередко может принести с собой и сильную боль, а может, из-за того, что пока еще не встречал такого человека, к которому бы смог привязаться. Именно вто-рым Дашка упорно оправдывала его жесткость и равнодушие и оптимистично заявляла, что все самое главное еще впереди. Иногда он не понимал, кому из них двоих она это говорит.
   Одному спокойней, правда?! Удобней! Безопасней! Отличная и очень полез-ная душевная организация!..
   Кто это говорил?! Чьи это слова?!
   Да нет, никому из знакомых и в голову не пришло бы говорить ему подоб-ные вещи. И все же...
   Виталий задумался, но его размышления тотчас прервал звонок в дверь. Он недовольно поморщился, потом выпутался из одеяла, натянул брюки и вышел в коридор, где уже возле двери заходился в сердитом лае большой лохматый длинноухий пес совершенно неопределенной породы. Виталий посмотрел в глазок, потом резко распахнул дверь и на него налетел ураган - визжащий, яр-кий, веселый ураган с запахом сирени, фруктовой воды и ванильного мороже-ного. Смеясь, он ухватил ураган в охапку обеими руками, потом опустил его на пол, и он разделился на молодую женщину с русыми волосами и маленькую де-вочку с липкими от мороженого губами, держащую в руке пушистого игру-шечного цыпленка. Пес прыгал вокруг них и лаял, но уже восторженно.
   - Дашка! - Виталий крепко обнял сестру, потом чуть отодвинул и вопроси-тельно взглянул на ее смеющееся лицо. - Вы почему без звонка?! Я бы встре-тил... Бэк, да замолчи же ты!
   Бэк сел, продолжая бешено вилять пушистым хвостом, отчего в коридоре поднялся ветер. Виталий захлопнул дверь, и девочка тотчас потянула его за брючину.
   - Дядя Виталя, смотри, что у меня есть!
   Она нажала цыпленку где-то под мышками, и тот истошно закукарекал. Бэк вскочил, потом залился изумленным лаем, и Даша зажала уши.
   - Сумасшедший дом!.. Галка, перестань!.. Почему без звонка? Хотели сюр-приз тебе сделать. Удалось? - она чуть наклонилась вперед и тихо прогнусави-ла. - Надеюсь, у тебя сейчас в постели никого нет?
   - Все язвишь?! - Виталий легко щелкнул ее по кончику носа. - А где муж?
   - Дома, завален работой и поэтому совершенно неинтересен. Вот я решила сгонять на несколько дней к любимому брату. Приютишь?
   - Конечно нет. Будете спать на скамейке, во дворике. Как раз и погода уста-новилась.
   - Ты все такой же милый! - она сбросила с плеча ремень дорожной сумки и грохнула ее на пол, потом посмотрела на себя в зеркало и принялась поправ-лять волосы. Галя, привстав на цыпочки, потянулась к Виталию и требователь-но закричала:
   - Дядя Виталя! А где Мэй?! Мама сказала - у нее щеночки! Покажи!
   Он подхватил ее на руки, потом посадил себе на шею и, придерживая, под-нялся по лестнице, открыл дверь и вошел в комнату, где в дальнем углу, в большой собачьей корзине величественно возлежала чау, сонно глядя на тычу-щиеся ей в живот четыре пушистых повизгивающих комочка. Увидев вошед-ших, она вздернула верхнюю губу и угрожающе зарокотала. Галя, которую это нисколько не напугало, тотчас свесилась с его плеча и потянулась рукой.
   - Я хочу погладить!..
   - Нельзя, можно только смотреть. Они еще совсем маленькие. Видишь, Мэй сердится?
   - Она всегда сердится! Ну одного хотя бы! Они такие!..
   - Нет, Галь, нельзя. Давай так - они подрастут чуть-чуть, и я тебе одного привезу. Насовсем.
   - Правда?! - девочка восторженно распахнула рот. - Самого-самого пуши-стого?!
   - Самого-самого! - он усмехнулся. - Только маме не говори, а то она мне го-лову открутит! - Виталий прижал палец к губам, и Галя поспешно закивала, не сводя умиленного взгляда с компании крохотных чау. В комнату вошла Даша, держа руки в карманах расстегнутой куртки.
   - Что это вы тут делаете?! Опять плетете какие-то заговоры?!.. Ой, какие хо-рошенькие! Прямо игрушки!.. Кстати, Виталик, не вздумай кого-нибудь из них нам привезти! Мне и Гальки с мужем хватает, а то еще собака!..
   - Не беспокойся - на них уже есть покупатели, - отозвался Виталий, потом задрал голову и подмигнул Гале, уже надувшей губы, и та, просветлев, подмиг-нула в ответ.
   - У тебя, надеюсь, сегодня выходной?
   - Да, - Виталий спустил девочку на пол, но руки не отпустил, чтобы та не ринулась-таки к щенкам. Мэй, конечно, ее не укусит, но напугать напугает - в этом она была большая мастерица.
   - Тогда может свозишь нас с Дашкой на наше озеро. Помнишь, где ирисы росли... Пикничок устроим маленький... Сегодня тепло.
   - Ну конечно, - он улыбнулся. - С удовольствием.
   Неожиданно на его лицо набежала тень - Виталий почувствовал странную, глухую тревогу. Следом на мгновение накатили непонятные отчаянье и боль, но тотчас исчезли, и он даже не успел понять, были ли они на самом деле.
   - Ты чего? - спросила сестра. Он посмотрел на нее, потом покачал головой.
   - Да нет, ничего. Просто... иногда бывают всякие странные мысли... впро-чем, это бывает у всех.
   - Жениться тебе надо, вот что! - авторитетно заявила Даша. Виталий усмех-нулся.
   - И, конечно же, на ком-то из твоих подруг?
   - Не обольщайся - я и близко к своим подругам не подпущу такого циника, как ты!
   Они наскоро позавтракали. Галя, жуя бутерброды, настойчиво выспрашива-ла, почему у папы и дяди Виталия растут на груди волосы, а у нее нет? Каза-лось, ее этот факт страшно удручал. По телевизору шли новости - передавали репортаж из Чечни, где был ликвидирован очередной бесчисленный особо опасный боевик, и Даша, поспешно схватив пульт, переключила канал.
   - Показывают с утра ужасы всякие! - сказала она. - Я не устаю радоваться тому, как хорошо, что ни тебе, ни Андрею не довелось побывать в этом кошма-ре!
   Наливая себе чай, он рассеянно кивнул.
   Машину Виталий вчера не отогнал в гараж, и она стояла недалеко от подъ-езда, сверкая под солнцем полированными боками. Галя с Бэком бежали впере-ди, играя в догонялки, причем Бэк явно жульничал, намеренно поддаваясь. Ви-талий и Даша шли неторопливо, болтая о разных пустяках, - в теплый солнеч-ный день не хотелось говорить ни о чем серьезном.
   Дорогу им заступила встрепанная смешная девушка в джинсовом костюме и огромных, почти на пол-лица солнечных очках, делавших ее похожей на запы-хавшуюся от бесчисленных дел стрекозу. В руке она держала диктофон.
   - Извините, я провожу от газеты блиц-опрос! Скажите, вы считаете, что ваша жизнь удалась?
   - Вполне, - с усмешкой отозвался Виталий, чуть замедляя шаг. Девушка за-спешила рядом, размахивая диктофоном.
   - Как по-вашему, вы достигли всего, чего хотели?
   - Возможно. Хотя, может быть, я еще не осознал всего, что я хочу.
   - Значит, можно сказать, что вы считаете себя человеком счастливым?
   - Думаю, да, - он почувствовал, как пальцы Даши легли на его плечо, и взглянул на нее - она улыбалась теплой, солнечной улыбкой. Ощутив прилив нежности, он приобнял ее за плечи, потом прищурившись, посмотрел туда, где Галя помахивала перед мордой Бэка своим пушистым, истошно кукарекающим цыпленком.
   - И вы не хотели бы поменять эту жизнь на какую-то другую?
   - Нет, - Виталий снова усмехнулся, - другая жизнь мне не нужна! С меня вполне достаточно этой.
   - Большое спасибо.
   - Большое пожалуйста, - отозвался он и подошел к машине. Открыл дверцы, не глядя на девушку, которая осталась стоять позади, все так же держа дикто-фон в вытянутой руке. Несколько секунд она смотрела вслед отъезжающему джипу, потом щелкнула кнопкой диктофона и сняла очки. Солнце засияло в ее светлых довольных глазах.
   - Сладких снов, Виталий, - негромко сказала она.
  
  
  
  II.
  
   Марина открыла глаза и тотчас же зажмурилась от яркого света, успев осоз-нать две вещи - во-первых, ей очень холодно, во-вторых, она с согнутыми но-гами лежит на чем-то твердом и очень неудобном, больно давящим на позво-ночник. Где-то рядом, над ней раздалось громкое звяканье, и она знала, что это звенит связка ключей с брелоками. Она была уверена в этом.
   Марина дернулась, но что-то надежно держало ее руки и ноги. Тогда, посту-кивая зубами от холода, она приоткрыла глаза и увидела над собой сверкающий зеркальный потолок. Она, совершенно голая, лежала в старой, сильно обшар-панной, очень знакомой ванне. Конечно - разве не такая стояла дома у Норма-товых - большая чугунная ванна на ножках, вся в ржавых потеках и пятнах. Ее руки, заведенные высоко над головой, так что груди стояли торчком, были к чему-то привязаны, от ног тянулись веревки к ржавой трубе полотенцесушите-ля. Марина испуганно пискнула, потом, щурясь, повернула голову, успев заме-тить, как ее зеркальный, распростертый, дрожащий двойник на потолке сделал то же самое.
   Рядом с ванной стояла Шахноза Норматова - такая, какой она ее видела за несколько недель до смерти, - высокая, высохшая, морщинистая, с темным, словно неумытым лицом и запавшими глазами под тонкими дряблыми веками. Седые волосы были заплетены в длинную жидкую косу. На старухе было длин-ное потертое цветастое платье - нелепое и уродливое - казалось, та надела на себя разрисованный блеклыми цветами мешок. Норматова мелко тряслась всем телом, и ее лязгающие желтые зубы выглядели очень длинными. Связка клю-чей позвякивала на длинном костистом пальце. Запах лекарств и старости на-полнил ванную.
   Марина завизжала, дергаясь изо всех сил, и Шахноза, усмехаясь одной сто-роной рта, протянула руку с ключами и позвенела ими над Рощиной, точно ма-маша погремушкой над капризничающим младенцем, потом что-то угрожающе забормотала на непонятном языке.
   - Отпусти меня! - закричала Марина, мотнула головой и больно стукнулась затылком о чугунную стенку. - Сумасшедшая вонючая бабка!
   - Змея, мерзкий выродок! - прошипела Норматова, продолжая звенеть клю-чами. - Ты украла ключи у моей племянницы! Воровка!
   - Я их потом вернула! Мы просто хотели поиграть!
   - Это ты хотела поиграть! И из-за тебя Дилярам не пришла домой вовремя, а она всегда должна приходить домой вовремя и подавать мне еду! В нашем роду испокон веку уважали старость и в нашем роду никогда не было непослушных женщин! Я всегда запрещала Дилярам водиться с тобой, потому что ты - изба-лованная, бессердечная, мерзкая девчонка! Твоему отцу следовало бы бить тебя каждый день, чтобы воспитать нужным образом и научить подчиняться словам старших! Но если твой отец не мужчина, а квохчущая курица, я сама накажу тебя как следует!
   Шахноза нагнулась и с усилием подняла большую тяжелую кастрюлю, в ко-торой что-то шевелилось. Кряхтя, поставила ее на бортик ванны, потом накло-нила, и на Марину дождем посыпались большие, с кулак, размахивающие лап-ками, мохнатые черные пауки. Рощина завопила так, что казалось, у нее вот-вот разорвутся легкие, и забилась, хрустя суставами вывернутых рук и ног. Пауки мельтешили по ее голому телу - одни бегали быстро, другие вышагивали нето-ропливо, исследуя каждый сантиметр кожи. Зажмурившись от ужаса, Марина чувствовала их отвратительные щекочущие прикосновения, бесчисленные лап-ки бегали по ее закрытым глазам, лезли в открытый кричащий рот и копоши-лись там, лезли внутрь - все глубже и глубже, и она начала задыхаться, крик превратился в жалкое хрипенье. Тело горело огнем от десятка укусов, и новые и новые пауки все сыпались и сыпались в ванну, словно кастрюля Норматовой была бездонной. Насекомые покрыли Марину густой шевелящейся волной, утопили ее под собой, и наружу выглядывали только ее все еще слабо подерги-вающиеся ноги.
   - Фу, слушай, гадость-то какая! - произнес где-то рядом знакомый голос. Пауки внезапно покинули ее лицо, и Марина, с отвращением выплюнув раздав-ленное зубами паучье тело, отчаянно задышала, потом открыла глаза и увидела рядом худого паренька, который внимательно смотрел на нее, присев и опе-ревшись руками о борт ванны.
   - Убери их! - пронзительно закричала она. - Пожалуйста, убери их с меня!
   - Ну, не знаю, - Лешка озадаченно покачал головой. - Понимаешь ли, я их сам боюсь до ужаса! Я ж ведь не Дроздов - это он с пауками запросто. Может, подождать - они сами разбегутся?
   - Убери-и-и! - взвыла Марина из последних сил, мотая головой и всхлипы-вая. Ее била крупная дрожь. Пятки стучали о чугун. Лешка хмыкнул, потом его лицо просветлело.
   - Слушай, а давай-ка мы их просто смоем, а?
   Он включил душ, и мохнатые тела копошащихся насекомых задымились под хлынувшими желтоватыми струями, распадаясь прямо на глазах, а сама Марина дико закричала от невыносимой боли. Лешка немного подождал, а потом вы-ключил душ и сказал:
   - Извини. Сильно горячая, да?
   Марина зарыдала от боли и ужаса, глядя на свое тело, покрытое паучьими останками и испещренное мелкими кровавыми язвочками, потом завизжала:
   - Хватит! Хватит! Пожалуйста! Она говорила, что все это сон! Но тогда по-чему так больно?!
   - Ну, наверное, потому, что она тебя обманывала, - доверительно сообщил Лешка, перегибаясь через бортик. - Наверное, потому, что ты, Марина, слушала не того человека. Да и вообще, такая красивая женщина не должна слушать других женщин. Посмотри на себя.
   Марина, всхлипывая, подняла взгляд к зеркальному потолку и увидела там роскошную золотоволосую красавицу с нежной кожей и аметистовыми глаза-ми. Именно такой она была там, в том сне. Одно из самых заветных желаний - внешность Екатерины Ганальской, ее богатой клиентки, которую она ненави-дела всей своей душой.
   Она опустила взгляд и посмотрела на свое покрытое ожогами тело почти с ненавистью.
   - В чем-то она была права, ты знаешь, - Лешка наклонился, дотронулся ука-зательным пальцем до ее соска, и ее передернуло от боли и отвращения. - В чем-то это действительно сон. Но я могу разбудить тебя, Марина. В реальности, где ты красива и счастлива, либо в новом кошмаре. В твоей памяти, милая, ой как много темных комнат, в которых живут темные создания, но в прошлый раз эти глупые исследователи заблокировали их, пропустив всего парочку. А сей-час исследователей нет, зато есть я - и мне под силу открыть все двери этих комнат. Есть вещи гораздо хуже боли физической, поверь мне! Хотя с тебя...
   - Не надо! - застонала Марина. - Пожалуйста, не надо больше! Я сделаю все, что ты захочешь!
   На лице Лешки появилось искреннее огорчение.
   - Так быстро?! Ну-у, милая, ты меня разочаровала! Я ведь только начал! Я рассчитывал столько тебе показать...
   - Не-е-ет!!! - Марина зарыдала. - Я хочу проснуться! Сделай все, как рань-ше! Пожалуйста!
   - Так значит, ты со мной, Марина? Ты поможешь мне?
   - Да! Все что угодно!
   - Ну, что ж... - Лешка наклонился и нежно провел пальцем по ее искусанной распухшей щеке. - Тогда проснись.
  
  * * *
   Марина сонно отмахнулась, но что-то опять настойчиво и мягко мазнуло ее по щеке. Лениво приоткрыла она глаза и столкнулась взглядом с ярко-голубыми глазами одной из своих препушистых персидских кошек, сидящей на краю шелковой простыни. Та чуть развернулась и снова мазнула Марину по щеке хвостом. Она погладила ее, потом отодвинула и сладко зевнула, грациоз-но выгнулась, потягиваясь, перекатилась на живот и взглянула на часы. Стрел-ки показывали без пяти двенадцать - слишком рано, вполне можно было бы и еще поспать. Но спать уже расхотелось - может быть, из-за сна? Что-то снилось ей - что-то не очень хорошее. Впрочем, какая разница, если она проснулась и с ней все в порядке, и ее отражение в зеркале на потолке над кроватью прекрас-но, и она спит на шелку, и вокруг достаток, и шерсть у ее ухоженных кошек пушится и блестит. Разве остальное имеет значение?
   Марина села, и голубой шелк простыни соскользнул с ее тела. Потянулась снова, потом встала, набросила легкий халат и пошла в ванную, где в течение нескольких минут тщательно изучала в зеркале свое лицо. Потом заколола во-лосы и встала под теплый душ, покрутилась под ним, мурлыча от удовольствия, после чего принялась неторопливо водить по телу мочалкой, исходящей пухлой ароматной пеной.
   В столовой, залитой ярким дневным солнцем, уже было накрыто. Сев за стол, Марина недовольно сощурилась, и домработница Тонечка привычным стремительно-текучим движением оказалась возле окна и задернула одну из тяжелых портьер.
   - Простите, простите, Мариночка Владимировна! Так лучше?!
   - Да, вполне.
   - Вы сегодня особенно чудесно выглядите, прямо светитесь! - на лице То-нечки расцвела восхищенная, сладкая, высокооплачиваемая улыбка. - Как вам это удается. Все женщины всегда просыпаются какие-то мятые, блеклые, а вы - как картинка - в любое время суток!
   - Ну, что ты, Тоня, ты преувеличиваешь! - мягко заметила Марина, невольно вкладывая во фразу прямо противоположный смысл.
   - Нисколько! - Тонечка наклонила золотистый фарфоровый чайник, и в чаш-ку протянулась яркая, шелковая чайная струя, пахнущая свежестью и солнцем. - Фея, чисто фея!
   Марина согласно улыбнулась, выуживая вилкой кольца маслин из салата и перелистывая журнал, внимательно изучая наряды и прически. Кошки, накорм-ленные, возлежали на сиденье кухонного диванчика, надменно наблюдая за То-нечкиной суетой.
   Закончив с салатами и сырным ассорти, Марина отпила немного чая, потом подтянула хрустальную вазочку с крупными, умытыми ягодами клубники, при-кусила одну, но тут же недовольно положила остаток обратно.
   - Тоня, эта клубника слишком вялая!
   - Не может быть! - Тонечка схватила одну ягоду, прищурившись, посмотре-ла на нее, словно ювелир, разглядывающий бриллиант на солнечный свет. - А ведь я ее только что купила! Там же, где и всегда! Вот сволочи, а! Присыпали нормальными ягодами, а снизу!.. Так и норовят обмануть! Вот пойду сейчас и всю эту клубнику им в рожу!..
   - Пустое! - Марина лениво отмахнулась. - Просто выкинь ее... или можешь съесть, если хочешь. А мне принеси винограду.
   Тоня упорхнула с вазочкой в руке и вернулась с другой, где лежала огромная виноградная кисть. Марина отщипнула янтарную виноградину, попробовала, одобрительно кивнула и снова занялась журналом.
   Закончив завтрак она, прихватив журнал, перешла в гостиную и прилегла на софу, продолжая перелистывать страницы. Кошки улеглись у нее в ногах. То-нечка перенесла к софе вазочку с виноградом и ушла убирать в столовой. Ма-рина слышала, как она звенит посудой, потом раздалось приглушенное бормо-тание - домработница включила на кухне телевизор - конечно же, чтобы по-смотреть свой любимый сериал. Все бы ей бездельничать!
   Проведя на софе сорок минут, Марина закрыла журнал, придирчиво осмот-рела свои ногти, после чего позвала Тонечку, и та появилась стремительно, точно ее принесло неожиданным порывом ветра.
   - Тонь, подготовь мой костюм, который я вчера купила - помнишь, персико-вый?.. и позвони шоферу. Пусть подгонит машину через полчаса. Я поеду в "Гебу", а потом, может быть, загляну в пару магазинов... И предупреди - если в салоне еще хоть раз будет пахнуть табаком, я его выгоню!
   - Сейчас все сделаю, Мариночка Владимировна! - прощебетала домработни-ца и упорхнула.
   Спустя сорок минут Марина вышла из своего особняка, надевая солнечные очки. Тонкий, воздушный шарф окутывал ее голову и длинную шею. Она шла грациозной, величественной походкой, продуманно покачивая бедрами, и про-ходившие по улице мужчины смотрели на нее восхищенными тоскующими глазами. Состоятельный сосед, прогуливавший своего мрачного питбуля, отве-сил ей неуклюжий комплимент, и она снисходительно кивнула ему. Он уже не раз пытался пригласить ее в ресторан, но Марина деликатно отказывала - во-первых, в нем не было шика, во-вторых, он казался довольно скучным типом, а в-третьих, вряд ли он был стоящим любовником. Наверняка недалеко ушел от своего коренастого жутковатого пса.
   Шофер распахнул ей дверцу, как обычно восхитившись безукоризненной внешностью хозяйки. Марина, одарив его холодным взглядом, скользнула в са-лон и сразу же потянула носом. Нет, табаком не пахло - его счастье! Она еще могла выносить табачный дым на разнообразных светских тусовках, но только не в собственной машине или в собственном доме.
   Она отлично провела время в "Гебе", пройдя весь комплекс процедур, спе-циально составленный ее сотрудницами персонально для нее, напоследок посе-тив вертикальный турбосолярий, - Марине показалось, что ее кожа стала слиш-ком уж бледной. Весь персонал салона окружил ее предельным вниманием, старательно следя, чтобы хоть что-то, не дай бог, не пошло не так. Вокруг нее хлопотали, ее осыпали комплиментами и почти к каждой процедуре приступа-ли с крайней осторожностью, чтобы Марина не подумала, что действительно остро в ней нуждается. Под конец она выпила пару чашек крепкого зеленого чая с двумя маститыми стилистками и молоденьким, очень нервным, но очень талантливым парикмахером, и ушла, напоследок предупредив, чтобы кто-нибудь из них обязательно приехал в ее дом к половине седьмого, чтобы уло-жить ее роскошные волосы. Вечером она была приглашена на открытие вы-ставки жутко модного голландского флориста.
   После "Гебы" Марина встретилась с двумя подругами, и они посвятили не-сколько часов хождению по дорогим фирменным магазинам, после чего маши-на каждой оказалась, как обычно, забита бесчисленными пакетами и пакетика-ми. В одном из магазинов Марина приобрела чудесное вечернее платье - сплошь бледно-аметистовый шелк и органза, а к нему купила очень красивый серебряный гарнитур. О деньгах можно было не задумываться - денег было много, и тратить их было бесконечно приятно.
   Прибывший в указанное время стилист соорудил из ее волос настоящее про-изведение искусства, украшенное сверкающими серебряными нитями. Марина в новом платье и гарнитуре, с потрясающей прической долго с мягкой улыбкой рассматривала себя в зеркалах, благосклонно слушая захлебывающийся Тонеч-кин восхищенный шепоток.
   На мгновение на нее вдруг накатила тревога, почти ужас. Она вздрогнула, и вздрогнул ее обожаемый двойник в серебряном озере, словно подернувшись рябью.
   А вдруг всего этого нет. Вдруг все это тебе лишь кажется? Ведь нет ни тебя, ни "Гебы". Разве ты забыла?
   Она яростно мотнула головой, и ее серьги нежно звякнули, и тотчас чей-то далекий ласковый голос произнес где-то в голове:
   - Не беспокойся. Взгляни на себя. Разве такое может казаться? Это - и толь-ко это настоящее! Разве не так?
   - Так! - произнесли ее губы. Тыльной стороной ладони Марина дотронулась до своей щеки и провела до уголка глаза, наслаждаясь прикосновением к собст-венной мягкой бархатистой коже.
   - Богиня! - щебетала Тонечка, танцуя вокруг. - Чисто богиня! Ох, Мариноч-ка Владимировна, современные мужики вас недостойны.
   Марина согласно улыбнулась. Впрочем, других не было, и с этим, волей-неволей, приходилось считаться.
   Вскоре за ней заехал ее новый друг - Эдуард, владелец крупнейшего в Вол-жанске автосалона. Он прикатил на своей шикарной большой машине - Марина совершенно не разбиралась в марках - машина была красивой, и этого ей впол-не хватало. Ей нравилось, что Эдуард не пользуется услугами шофера, а водит сам - она всегда считала, что мужчина кажется более мужественным, когда са-молично сидит за рулем. Возможно, он и вызовет шофера на обратную дорогу, но сейчас он один - и это главное.
   На выставке было людно, и Марина с небрежным удовольствием принимала комплименты и восхищенные взгляды от мужчин, обращавших на нее куда больше внимания, чем на экспонаты или на своих спутниц. Эдуард ревновал и похаживал вокруг, словно раздраженный лев. В глазах женщин прорастал бес-сильный лед, и их приветливые голоса походили на змеиное шипение. Подруги и приятельницы целовали воздух рядом с ее щекой, и в движениях их губ была бешеная зависть. Официант, разносивший шампанское, остановился возле нее, с легким поклоном протягивая поднос, и Марина неохотно, но все же взяла бо-кал с пенящейся жидкостью. Она не очень любила алкоголь. Отпив глоток, она отвернулась от безмолвно застывшего официанта, который для нее был лишь неким безликим и бесполым существом, и снова окунулась в набежавшую вол-ну восхищенных улыбок и медовых голосов. Официант, сделав шаг назад, взял с подноса один из бокалов, осушил его в пару глотков и, глядя сквозь него на золотоволосую красавицу, произнес с легкой усмешкой:
   - Ну, вижу, тебя и спрашивать смысла нет! Спи, золотая моя Нарцисса. Спи...
  
  
  III.
  
   Олег открыл глаза, отчаянно зевнул, потом поднял голову и недовольно по-тер отпечаток руля на щеке. Он устал - отчаянно устал - так, что заснул прямо в машине. Слава богу, что он сделал это уже после того, как припарковался.
   Он вылез, запер свою любимую "блондиночку", любовно похлопал ее по крылу и направился к подъезду. И с чего он так устал? Впрочем, это было не так уж важно. Важно было, что сейчас он будет дома, а дома - мама, которая откроет ему дверь, растреплет ему волосы, разогреет вкуснейший ужин, и, пока он ест, будет сидеть рядом, слушать его болтовню и, качая головой, говорить, как обычно: "Олежа, когда же ты повзрослеешь? Олежа, когда же ты переста-нешь заниматься ерундой? Олежа, тебе тридцать четыре, а ты все еще ведешь себя так, будто тебе лет одиннадцать!" А потом он немного повозится со своей чудесной коллекцией...
   Олег замедлил шаг, нахмурившись. Одиннадцать лет, одиннадцать... Эта цифра отчего-то неожиданно показалась ему очень важной.
   Вспомни! Разве ты не помнишь?!
   Он покачал головой. В голове метались какие-то воспоминания - неопреде-ленные, бесформенные, словно силуэты рыб во взбаламученной илистой воде. Так ничего и не поняв, Олег пожал плечами, потом открыл дверь подъезда и начал подниматься. Возле своей квартиры он остановился, снова зевнул, потом нажал на пуговку звонка, и где-то в недрах квартиры громко затренькало. Если он возвращался не слишком поздно, то старался не открывать дверь своим ключом. Мать настаивала на этом, твердя, что ей нравится самой отпирать ему дверь. Ну, нравится, так нравится, и сейчас он ждал, сонно елозя ботинками по влажному коврику.
   Дверь долго не открывали - так долго, что вначале появившееся удивление на его лице начало сменяться тревогой. Он порылся в карманах, нашел ключи, выбрал нужный и начал толкать его в замочную скважину, но ключ почему-то не подходил. Замок, что ли, засорился? Олег вытащил ключ и сердито посмот-рел на него, и в тот же момент из-за двери раздался приглушенный голос мате-ри.
   - Я звоню в милицию!
   - Смешно, - сказал Олег с облечением и спрятал ключи. - Может прервешься и откроешь мне?!
   - Что вам надо?! - испуг в голосе был почти искренним. Олег ошарашенно посмотрел на дверной глазок, потом привстал на цыпочки и помахал ему ладо-нью.
   - Мам, ну хватит уже! Открывай, я жутко устал! Потом вместе посмеемся!
   За дверью наступила удивленная тишина, потом послышалось неразборчи-вое мужское бормотание - похоже, отец еще не спал. Олег стукнул кулаком в дверь и раздраженно произнес:
   - Открывайте, елки-палки! Дожили, родного сына на порог не пускают! Вы что - замок сменили?! А меня предупредить не надо было?!
   Дверь отворилась, и на Олега подозрительно взглянул полузнакомый муж-чина со встрепанными темными волосами, облаченный в отцовский халат. Мать встревоженно выглядывала из-за его плеча, смешно вытягивая шею.
   - Чего вам?! Чего вы в замке ковыряетесь?!
   - Дядя Костя?! - изумился Олег, узнав старого отцовского приятеля, и тут же вспомнил, почему это словосочетание "одиннадцать лет" показалось ему таким важным. Он вспомнил скандалы. Вспомнил разбитую вазу. Вспомнил обидные, ранящие слова матери.
   Господи, почему это не Костин ребенок?!..
   Но разве дядя Костя не умер?! Он ведь умер! Давно умер!
   - Не знаю, кто ты, - процедил дядя Костя сквозь зубы, - но вали-ка ты, ма-лый, отсюда, пока я тебя с лестницы не спустил!
   - Ты смотри!.. Ты чего раскомандовался в чужом доме! - вскипел Олег. - Еще и отцовский халат напялил! Еще не известно, кто кого сейчас спустит! Мам, что еще за дела?!
   Та ошеломленно округлила глаза.
   - Мам?!
   - Мама, что происходит, - Олег попытался было протиснуться в квартиру, но дядя Костя отпихнул его назад, но не это его поразило, а то, что мать помогла ему это сделать.
   - Мам, да ты что?! Где отец?!
   - Чей?
   - Мой, разумеется! И твой муж, если ты забыла! Сергей Семенович Кривцов!
   Ее глаза стали еще больше.
   - Да вы что?.. Мы развелись много лет назад! Вот мой муж, - она кивнула на дядю Костю, который сверлил его враждебным взглядом. Олег с потрясенным возгласом качнулся назад.
   - Что?!
   - Молодой человек, вы наверное, ошиблись квартирой, - сказала его мать с легким оттенком сочувствия, смешанным с паникой. - Вы... уходите!
   - Мама...
   - Я не ваша мать!
   - Да ты что, с ума сошла?! Это же я, Олег! Твой сын!
   - Это вы сошли с ума! У меня никогда не было детей! - отрезала она, и дверь с грохотом захлопнулась. Олег ударил по ней кулаком, потом сполз по косяку, тупо глядя перед собой. Его лицо искривилось в болезненной гримасе.
   - Что это за бред?! - прошептал он прыгающими губами. - Моя мать заму-жем за этим кретином?! Что значит... не было детей?! Господи, что это зна-чит?!..
   - Наверное, только то, что у нее действительно никогда не было детей, - дружелюбно пояснил чей-то очень знакомый голос совсем рядом. Олег вскинул голову и увидел худощавого паренька, который сидел на перилах и покуривал, болтая ногами. Он знал его. Конечно же, он знал его. И теперь вспомнил и все остальное - и Гершберга, заваливающегося назад, и кружащиеся подвески, и крик экс-рыженькой Али, уверяющей, что все это - лишь иллюзия, пусть и вполне реальная, и женщину с лицом его матери и ее голосом, снова и снова всаживавшую кинжал ему в живот. И, конечно же, он знал его имя.
   - А-а, Леха-Кристина! - зловеще протянул Олег, медленно поднимаясь. - Гермафродит несчастный! Твои штучки?!
   - Хм-м, боюсь, нет, приятель! - Лешка широко улыбнулся и приподнял над головой воображаемую шляпу. - Как раз твои! Признайся, ты ведь всегда боял-ся такого поворота событий? Удивительно, как много разнообразных по степе-ни идиотизма страхов спрятано в каждом человеке! Они копошатся в нем, как блохи!
   Разъяренный и напуганный Кривцов уловил только последнее слово.
   - Я тебе сейчас покажу блох! - закричал он и прыгнул к нему. Лешка соско-чил с перил и спокойно позволил Олегу нанести себе сокрушительный удар в челюсть. Тот, охнув, отдернул ушибленную руку, потом изумленно посмотрел на Лешку, который задумчиво подвигал челюстью, усмехнулся, после чего вос-произвел движение Олега, и тот, слишком ошарашенный, чтобы успеть защи-титься или отскочить, полетел через всю площадку, впечатался плечом в стену и с болезненным возгласом обрушился на холодный грязный пол.
   - Штука в том, что я могу отключать свои нервные окончания и чувствовать боль лишь, когда мне этого захочется, - преподавательским тоном сообщил Лешка, останавливаясь рядом с ним, и Олег, приподняв перекошенное от боли лицо, прошипел:
   - Ах ты, падла! Нечестно играешь!
   - А честно и не интересно, - заметил Лешка. - Честно - это уже не игра. Это правила. Все равно, что переход дороги по зеленому сигналу светофора. Чест-ность скучна и скудна, как государственная пенсия. Будь я честным, то просто убил бы вас - и все! А так ты до сих пор жив лишь благодаря тому, что я со-вершенно нечестный парень!
   - Это сон! - пробормотал Олег и привалился к стене, потом сплюнул ярко-красным и вытер ладонью разбитую губу. - Я сплю! Я знаю это! И мне на тебя наплевать - понял, гнида?!
   - Ну, мозгами может и спишь, - Лешка покладисто кивнул и сделал шаг на-зад. - А сердцем? Каково чувствовать, что твоя мать тебя не знает, да еще и вышла замуж за своего любовника?! Ведь твое сердце тут не спит, а? Каково чувствовать себя тем, кого никогда не существовало.
   Олег сжал зубы, посмотрел на дверь своей квартиры, потом начал вставать, придерживаясь за стену. Кровь стекала из его разбитой губы, и он абсолютно реально чувствовал на языке ее солоноватый медный привкус.
   - Но все это можно прекратить, - Лешка развел руки, точно собирался за-ключить его в дружеские объятия. - Прямо сейчас. Сделать все, как раньше. И даже лучше. Я знаю, что тебе нужно. Зачем путешествовать по аду, когда ты можешь попасть в рай? Согласись на рай, и я создам его для тебя!
   - Зачислив в свое святое воинство? - с кривой усмешкой осведомился Олег. - Да пошел ты!..
   Ладони Лешки огорченно хлопнули друг о друга.
   - Что ж, тогда продолжим! Кстати... правда, у меня нет медицинского обра-зования... но... хочешь, я покажу тебе, как ты перестал существовать?! Про-снись, Олег! Твой сон затянулся!..
  
  * * *
   Вздрогнув, он приоткрыл глаза и тут же закрыл их, потрясенный. И снова открыл, ничего не понимая.
   Было очень темно. Он плавал в какой-то теплой жидкости, полностью в нее погруженный, находясь в странной скрюченной позе с подтянутыми к животу ногами и руками, обхватывавшими тело - каждая со своей стороны. К тому же он находился вниз головой. Пальцы рук были сжаты в кулаки. Он был совер-шенно голый, и от его тела тянулась куда-то вбок и вверх едва различимая пульсирующая трубка, которой он был крепко к чему-то прикреплен. Олег по-пробовал пошевелиться, но не смог. Он попробовал вздохнуть, но вместо воз-духа в легких колыхалась все та же жидкость, и все же он почему-то не зады-хался. Закричать тоже не получилось. На него накатил приступ паники, и Олег сжал зубы, пытаясь успокоить себя и трезво подумать, что ему делать.
   Это все еще эксперимент? Я где-то в их клинике, в какой-то камере? Где я?
   Олег закрыл глаза. Несмотря ни на что, здесь было приятно. Здесь, в теплой темноте было чудесно и так безопасно, и, кроме того, накатывало такое стран-ное, ни на что не похожее, прекрасное чувство, что он...
   Лешка... Лешка что-то мне сказал... что он что-то мне покажет...
   Лешка?
   Лешка, Лешка! Я помню!
   У меня никогда не было детей!..
   Господи ты боже!..
   Олег, потрясенный, широко распахнул глаза, внезапно сообразив, где нахо-дится. Он был внутри своей матери. Он был ее еще нерожденным ребенком.
   Нет, не может быть!
   Сон, сон...
   У меня нет медицинского образования...
   Сколько ему месяцев... по развитию?!.. Почему он думает?! Почему он все помнит... что помнит?!.. У него уже сформировались и тело, и мозг?.. какой бред!.. да что же это такое?!..
   Олег попытался вспомнить степень формирования тела плода в зависимости от возраста, но сразу же забрался в такие дебри, что перепугался еще больше. Если это сон, то почему он не чувствует фальши? Почему он не может про-снуться?! Почему он - взрослый человек оказался в теле зародыша?! И как во-обще?!
   Мир вокруг покачнулся, сдвинулся, и Олег ощутил, что уже не висит вниз головой, а, скорее, лежит. Слышались далекие женские голоса, резкие и непри-ятные. Раздалось металлическое звяканье, потом ему показалось, что он чувст-вует что-то, похожее на запах йода.
   Нужно было как-то выбираться... Можно ли родиться самому, если очень приспичит? Наверное... Но он чувствовал себя маленьким, очень маленьким, крошечным... У Лешки нет медицинского образования, и, наверное, поэтому его тело уже так хорошо сформировано, хотя, наверное, ему еще всего лишь от силы месяца два... А родиться в два месяца никак нельзя. Можно только...
   ... сделать аборт никогда не поздно!..
   ... у меня никогда не было детей...
   ... я покажу тебе, как ты перестал существовать...
   Мир снова покачнулся, и внезапно внутрь проник тонкий луч электрическо-го света. Олег попытался закричать и снова не смог. Чьи-то отвратительные пальцы сжались на его теле и тотчас исчезли, а вместо них на него начал надви-гаться какой-то жуткий металлический инструмент. Он схватил Олега и начал безжалостно выдирать, словно гнилой зуб. Жуткая боль пронзила все его тело, и мир вокруг содрогнулся, словно ему передалась эта боль, но закричать он так и не смог. Его тянули и дергали, сминая, кромсая, и, наконец, вытащили нару-жу, измочаленного, окровавленного, и он увидел облупившийся потолок и бес-конечно длинную, покосившуюся люминесцентную лампу. Потом ее на секун-ду заслонило гигантское женское лицо с нацистскими глазами и перекошен-ным, злым, ярко накрашенным ртом. Лицо внимательно его разглядывало.
   "Я же живой! - хотел закричать он. - Я же думаю, я же осознаю, я моргаю - неужели вы не видите, что я живой?!"
   Но так и не смог этого сделать. Потом лицо исчезло, и Олега с размаху шлепнули на что-то твердое, железное, холодное. Сверху, нарастая, надвину-лась огромная крышка и с лязгом опустилась, погрузив его в пропитанный бо-лью и пустотой мрак.
  
  * * *
   Он проснулся от того, что его яростно тормошили. Во рту был вкус пива и табака, а вокруг - смешанный запах духов, шампуня и ветра. Олег открыл один глаз и взглянул на недовольное девичье лицо.
   - Олег! Нашел время спать! Мы едем или как?!
   Олег поднял голову и огляделся. Они все смотрели на него выжидающе, и их губы были мокрыми от пива и очень яркими. Одна сидела рядом, на пассажир-ском сиденье, трое разместились сзади, на диванчике - легко одетые, длинно-ногие и такие хорошенькие, что он ощутил естественное желание обнять сразу всех четверых. В руках они держали запотевшие бутылки с пивом, и он знал, что в багажнике есть еще пропасть пива. Полупрозрачные майки туго облегали их крепкие груди - так туго, что у него в голове произошло приятное кружение. Потом он любовно похлопал по рулю своего новенького ярко-красного "Ягуара R-D6", окинул взглядом прикрытые козырьком белые циферблаты на прибор-ной доске, поерзал ягодицами по дорогой черной коже, обтягивающей сидение, и кружение в голове стало еще более приятным. Он нажал на кнопку на при-борной панели и запустил двигатель, и "кошечка", под капотом которой скры-валось 230 сил, мягко замурлыкала.
   - Ну, держись, бабье! - лихо прокричал Кривцов, и машина рванулась с мес-та, за несколько секунд разогнавшись до сотни километров. Девушки востор-женно завизжали, влипнув спинами в кресла. Олег довел скорость до двухсот пятидесяти, и "ягуар" стремительно полетел вперед. Казалось, его колеса вовсе не касаются дороги, и машина, подхваченная мощнейшим порывом ветра, па-рит над убегающим к горизонту широким загородным шоссе. Из редких встречных машин смотрели глаза водителей, в которых горела бешеная зависть. Девушки верещали и смеялись, пили пиво и лезли к нему целоваться, нимало не боясь того, что водитель отвлекался, и машина, несущаяся на бешеной скоро-сти, начинала выписывать на дороге зигзаги. Олег включил аудиосистему, и все восемь динамиков обрушили на сидящих в салоне истошный вопль солиста "АС/DC". Оглушительная музыка окружила летящий "ягуар", словно некая взбалмошная аура, и шлейфом стелилась следом, вспугивая ворон с неубран-ных помидорных полей и арбузных бахчей. Олег восторженно вопил и, когда на дороге ни впереди ни позади не было машин, крутил руль, и "ягуар" вихлял-ся и кружился, словно танцевал на широкой асфальтовой ленте некий диковин-ный танец кошки, перебравшей валерьянки. Иногда он и вовсе бросал руль, чтобы посмотреть, как машина мчится самостоятельно, и девчонки принима-лись пищать, но страха в их криках было мало. Ветер яростно бился о крылья "ягуара", словно завидуя его совершенным формам. Одна из девушек, уже вдребезги пьяная, стащила с себя майку и высунулась в открытый люк, радост-но завизжав, и ветер развевал ее волосы и колотился об обнаженную грудь. Бу-тылки пива ходили по кругу, хрустели чипсы и орешки, табачный дым выматы-вался в открытые окна. Олег тоже пил, ничего не боясь. Он опытный водитель, и ни с кем ничего не случится. К тому же, это всего лишь пиво. Ему было страшно весело, и он жалел только, что сейчас с ним не было...
   кого?
   Да не важно, потом вспомнит. А может, и не надо вспоминать. Важно то, что есть сейчас - эта бесконечная трасса, эта машина-мечта и хорошенькие вкусные девчонки вокруг, смотрящие на него с неким языческим восторгом и готовые для него на все. Да, да, девочки, вы не пожалеете, ибо я - Олег Кривцов, вели-кий и ужасный и крайне, крайне прекрасный!..
   Олег чуть сбросил скорость, издалека заметив притулившийся у обочины милицейский автомобиль и прислонившегося к нему гаишника, выглядевшего очень пыльным и очень печальным. При виде стремительно подлетающего "ягуара" он стал еще более печальным, но Олег притормозил и, медленно, ве-личественно проплывая мимо жестких кошачьих усов автоинспектора, извлек из кармана несколько скомканных крупных купюр, скомкал их еще больше и швырнул комок в гаишника, и тот, подставив широкую лопатообразную ладонь поймал его.
   - На развитие сострадания у дорожной милиции! - гаркнул Олег, и гаишник, вытянувшись и взяв под козырек, прогудел:
   - Благодарствую!
   Дверца "ягуара", свернувшего на обочину, приоткрылась, и из нее на траву выкатилась неоткупоренная бутылка "Невского". Гаишник подсеменил к ней, ловко отвернул зубами крышку и сделал несколько жадных глотков.
   - Кайф! - сказал он, вытирая с усов хлопья пены.
   - Воистину! - отозвался Олег. - Всего этого хватит, чтобы сегодня никого не щемить?! Думаю, хватит! А то смотри - узнаю, так в следующий раз и не дам ни фига!
   Дорожный хищник снова козырнул, потом сказал:
   - На втором повороте Костенко стоит, так вы ему ничего не давайте - он ко-зел!
   - Учтем! - Олег хлопнул дверцей, и "ягуар" умчался, обдав гаишника тучей пыли. Тот ухмыльнулся, в несколько глотков выпил полбутылки, снова ух-мыльнулся и сказал вслед улетевшей красной машине:
   - Ну? А ты еще трепыхался! Спокойной ночи, Олег!
  
  
  
  IV.
  
   Алексей открыл глаза и сразу понял, где он и что с ним сейчас произойдет. Это уже, кажется, было? Или нет? В любом случае, только не это! Он рванулся, но множество сильных рук держало крепко. В нос бил запах немытых тел, за-старелого пота, мокрых носков и прокисшей мочи. Алексей хотел закричать, но чей-то кулак вмялся ему в живот, и он бессильно обвис, хватая ртом воздух и отстраненно ощущая, как с него торопливо сдирают штаны и трусы. За стеной на улице грохотало - там лил дождь, и это вселяло еще больший ужас.
   - Я первым засажу!.. - сказал чей-то хриплый голос у него за спиной, и он судорожно сжался, хотя знал, что уже ничто ему не поможет...
   А потом его вдруг отпустили, и он шлепнулся на пол, рассадив себе нос. Раздался дружный хохот, но теперь он доносился откуда-то спереди, от окна. Алексей торопливо завозился на полу, потом приподнялся и дрожащими рука-ми принялся натягивать на себя штаны. Встал, придерживаясь за стену и втянув голову в плечи. Его сокамерники скалили зубы, сгрудившись в дальнем конце камеры. Возле него же стоял худощавый паренек в джинсовом костюме, кото-рый, сунув руки в карманы, смотрел на него с любопытством, смешанным с от-вращением.
   - Да-а-а, - протянул он, глядя Алексею в лицо смешливыми светлыми глаза-ми, - сколько всего интересного я о тебе не знал. Потрясающе, Гамара, что то, как тебя в свое время на зоне опустили, для тебя страх и кошмар, а то, как ты сделал свою дочь инвалидом, нет! Вот и пойми тебя после этого! Весенний до-ждичек - страх, а распотрошенная девчонка - нет. Интересно, а что бы сказали остальные, узнай, что ты местной тусовке был вместо бабы, а?
   - Убью! - проревел Евсигнеев, бросаясь на паренька. Конечно же, он знал его! Сволочь! Его вывернули наизнанку один раз, а теперь выворачивают снова - и это намного, намного хуже! Он будет бить этого недоумка, пока тот не по-дохнет!
   Лешка ловко увернулся от удара и в следующую секунду исчез за плотной стеной надвигающихся на Алексея ухмыляющихся людей. С жалобным воем он метнулся в угол и сжался там, дрожа всем телом.
   - Не надо! Только не это! Пожалуйста!
   На улице громыхнуло, с шипением камеру озарила холодная вспышка, и он сжался еще сильнее. Сокамерники остановились, и из-за их спин проворно вы-глянул Лешка.
   - Что, Гамара, воинственный настрой резко осыпался?! Понимаю, понимаю! Столько страшных, больших и страстных дяденек!.. Любой бы сник. Ну, как, будешь вести себя хорошо? - он уставил на Алексея указательный палец. - Уч-ти, я делаю это только из уважения к твоей и без того измочаленной психике. Слюнявые безумцы мне неинтересны. Ну? У меня еще куча дел и мне некогда с тобой возиться! Мне ведь не придется возиться с тобой, а, тезка?!
   - Нет, - хрипло ответил Алексей, шаря глазами по сторонам.
   - Хороший мальчик! - Лешка благосклонно покивал ему. - Хочешь про-снуться?
   - Да!
   - Поможешь мне?
   - Да! Да!
   - Чýдно! - Лешка подошел к нему, протянул руку и помог подняться. - Я знал, что могу на тебя рассчитывать! Ты ведь не обременен этими разнообраз-ными глупыми принципами, верно? Я знаю, что тебе нужно - как следует от-дохнуть! По-русски, с огоньком, так чтобы - э-эх! - он взмахнул растопырен-ными пальцами перед лицом Евсигнеева, и тот торопливо кивнул. Потом спро-сил:
   - А я что - умер?
   - Евсигнеев, ты дурак! - ласково ответил Лешка. - Ты не умер! Ты начал жить! А вот они могут умереть - вся эта теплая компания из твоего сна, которая не смогла тебя оценить! И вот эти, - он кивнул на стоящих у окна камеры лю-дей, - тоже могут умереть. Тебе достаточно лишь захотеть. Хочешь?
   Глаза Евсигнеева загорелись. Он несколько раз облизнул пересохшие губы, потом взглянул на Лешку и на его руку, дружелюбно протягивавшую ему но-венький "калаш". Евсигнеев схватил его, передернул затвор и ухмыльнулся. Лешка присел на корточки рядом с ним и закурил, глядя вперед прищуренными глазами. Алексей бросил на него косой взгляд, потом вскинул автомат, и тот за-трясся в его руках, точно живой, и он заорал от восторга, видя, как разлетаются в кровавых ошметках плоти и осколках костей ненавистные, потные, ухмы-ляющиеся лица, и их крики были для него, как нежнейшая музыка для уха це-нителя классики.
   А потом он проснулся...
  
  
  
  * * *
   - Леха, не спи! - кричали ему в ухо. - Не спи!
   - Я не сплю! - ревел он в ответ и, поднимая голову, ловил их лица в мутный фокус взгляда. Ему было жарко, полотенце сползало с бедер. Кругом были сплошь потные полуобнаженные тела - как мужские, так и женские. Грохотала музыка. Две голые девушки выплясывали на столе, вращая бедрами и то и дело заваливаясь вбок, но руки зрителей подхватывали их и вскидывали обратно в вертикальное положение. Слышался громкий хохот и визг, в прохладных водах бассейна шло настоящее сражение, и оттуда летели тучи брызг, мокрые поло-тенца и трусики. Какой-то человек, очень пьяный и очень толстый, ползал на четвереньках по мокрому полу, мотая головой, и ухал, а восседавшая у него на спине девица с прилипшими к затылку и плечам волосами хлопала его ладонью по мокрому заду и кричала:
   - Н-но! Пошел!..
   Алексей хохотал, глядя на них, щипал подворачивающиеся женские округ-лости, ему наливали и он пил, и снова пил, и ему становилось все веселее и ве-селее. Он имел полное право как следует отдохнуть после тяжелой рабочей не-дели. Нелегко управлять крупной строительной фирмой. Управлять и владеть ею еще сложнее. Но дела идут блестяще, недавно они подписали несколько крупных выгодных контрактов, и Евсигнеев вполне мог позволить себе хоро-шенько выпить вместе с друзьями.
   Он опрокинул в себя еще одну рюмку, потом встал и ухватил пробегавшую мимо хорошенькую полуголую девчонку. Та протестующе взвизгнула и начала вырываться - то ли испугалась, то ли Евсигнеев ей не понравился. Так или ина-че это его разозлило. Он встряхнул ее, потом наотмашь ударил по лицу.
   - Заткнись, курва!
   - Леха! - укоризненно прогудел кто-то из-за стола, но это возглас тотчас же перекрыл другой голос:
   - Да ладно, пусть!.. Подумаешь, блядь, им за то и платят... Давай, Леха, вставь даме!..
   Алексей засмеялся и поволок извивающуюся девушку в парилку. Там лениво обнималась какая-то потная парочка и он рявкнул на них:
   - Пошли на хрен отсюда!
   Парочка моментально исчезла. Девушка попыталась улизнуть следом, но он дернул ее за плечо и отвесил оплеуху. Потом сорвал с нее полотенце, ухмыль-нулся, после чего ловким движением повалил прямо на пол.
   - Лежать, сука! А то удавлю на хрен!
   Она сразу же затихла, глядя на него вытаращенными, стремительно трез-веющими глазами. Евсигнеев ухмыльнулся и снял с бедер полотенце.
   Уже умащиваясь сверху, он услышал осторожное деликатное покашливание и, вскинув голову, свирепо уставился на худощавого человека, стоящего в при-открытых дверях.
   - А тебе какого хрена тут надо?!..
   Человек поднял руку и погрозил ему указательным пальцем, и Алексей мо-ментально присмирел, почувствовав, что человек имеет полное на это право, и он, Алексей, только что заступил за недозволенную черту.
   - Извините, - поспешно сказал он. Человек скрестил руки на голой груди и доброжелательно улыбнулся, но за его улыбкой не скрывалось ничего добро-желательного.
   - Всего лишь хотел узнать, как вам у меня нравится?
   - Отлично! - просипел Алексей. - Круто!
   - Надеюсь, вы еще долго у нас пробудете?
   - Да хоть всю жизнь! - отозвался он, нисколько не слукавив. Человек кив-нул.
   - В таком случае, приятного отдыха.
   Он потянул на себя ручку двери, несколько секунд вслушивался в донося-щиеся из-за нее животные похрюкивающие звуки, потом усмехнулся.
   - Как мало иным надо для счастья! Сладких снов, тезка! Сладких!..
  
  
  
  V.
  
   Петр открыл глаза, потом резко сел в кресле, потирая чуть опухшие от сна глаза. Перед ним приглушенно бормотал включенный телевизор. Похоже, он задремал. Что-то снилось ему, что-то... Кажется, чей-то крик, чей-то голос, звавший его по имени...
   Разве?
   Внезапно крик повторился - громкий, полный ужаса.
   - Петя! Петя!
   Это был не сон.
   Он вскочил, и тотчас в комнату влетела Галя с белым от ужаса лицом и в расстегнутом халате, и между разлетающимися полами прыгала ее голая тяже-лая грудь. Она вцепилась в мужа, и он невольно охнул - с такой силой ее паль-цы сдавили его плечи.
   - Что такое?!
   - Андрюшка! - она затрясла его. - Он не дышит!.. Петя!
   Смысл ее слов не сразу дошел до него, и доли секунды Петр тупо смотрел, как шевелятся ее мокрые от слюны губы, пытаясь вникнуть в то, что она только что сказала.
   - Да сделай же ты что-нибудь! - взвыла жена и ударила его по лицу. - Что ты стоишь?!..
   Петр пришел в себя, отодрал от плеч ее пальцы и швырнул Галю в направ-лении журнального столика, на котором стоял телефон.
   - В "Скорую" звони, дура!
   Он выбежал из комнаты и метнулся в спальню, к крошечной кроватке их де-сятидневного сына. Андрюшку и Галку выписали из роддома только позавчера, и в Петре еще до сих пор жило то, совершенно ни на что не похожее ощущение, когда в его ладонях впервые оказалось это удивительное маленькое существо со сморщенным личиком, блестящими глазами и кукольными пальчиками, из-дающее хнычущие, дергающие за сердце звуки.
   Андрюшка неподвижно лежал на спине, и ему сразу же бросилось в глаза, что кожа на его лице приобрела странный голубоватый оттенок. Его глаза были закрыты, а ротик наоборот распахнут, словно в безмолвном крике. Петр выхва-тил сына из кроватки - крошечное тельце было пугающе холодным, и голова малыша сразу же безвольно запрокинулась назад. В ужасе он встряхнул ребен-ка, потом уложил его на их двуспальную кровать и начал делать ему искусст-венное дыхание. Галя, дозвонившаяся до "Скорой", мельтешила у него за спи-ной и бормотала, словно заклинание:
   - ... я думала, он спит... я думала, он спит... Петя, сделай что-нибудь, Пе-тя!.. я думала, он спит...
   Он не слышал ее, снова и снова пытаясь вдохнуть жизнь в неподвижные легкие и замершее сердце. Он бы мог делать это бесконечно - и делал бы, если бы его не оттащила от тельца приехавшая бригада "Скорой".
   Врач потом объяснил, что это бывает - ребенок ухитрился перевернуться на спину, отрыгнул во сне и захлебнулся. Но что ему было толку от того, что такое бывает?! Им следовало следить за ним, а они оба, уставшие, заснули... и какая теперь разница, что такое бывает? Петр ненавидел себя. Первое время он нена-видел и Гальку, особенно когда смотрел на ее осунувшееся, пустое лицо, но эта ненависть быстро исчезла. "Два дня, - думал он, кладя на крохотный холмик земли резиновые игрушки, которыми его сыну так и не довелось поиграть. - Он прожил со мной всего лишь два дня. Как такое может бывать?!"
   Цветная погремушка скатилась с холмика, весело звякнув - нелепый звук здесь, где так много этих кошмарных маленьких холмиков, украшенных иг-рушками - холмиков, красноречиво подтверждающих, что такое бывает... Вздрогнув, Петр наклонился и поднял ее, и вдруг кто-то толкнул его в плечо. Он обернулся...
  * * *
   ... и открыл глаза, сидя в кресле перед включенным бормочущим телевизо-ром. Вскочил и испуганно огляделся, потом побежал в спальню. На пороге он столкнулся с Галей, и она испуганно вскрикнула.
   - Ты что - ополоумел что ли?!
   Не отвечая он метнулся к крошечной кроватке, ощущая в груди непонятную смесь восторга и ужаса, а в его уши уже вливалось недовольное хныканье ре-бенка, проснувшегося от Галиного возгласа. Петр хрипло выдохнул, потом опустился на пол рядом с кроваткой и обхватил голову ладонями.
   - Господи, приснится же такое! - хрипло прошептал он. Галя присела рядом с ним и встревоженно спросила:
   - Петь, ты что?!
   Он потянул ладони вниз, открывая покрасневшие глаза.
   - Ничего. Просто устал.
   - Так пошли спать.
   - Ты иди... - Петр мягко отодвинул ее. - Иди... Тебе еще сколько раз вска-кивать... Иди, я пока посижу с ним...
   Галя пожала плечами и забралась в кровать. Вскоре она уже тихо спала. Петр не сводил глаз с лица Андрюшки, казавшегося во сне очень смешным. Иногда он очень осторожно, затаив дыхание, дотрагивался до него кончиком пальца и упивался теплотой его кожи.
   Потом он задремал - всего лишь, кажется, на минуту. Разбудил его громкий крик жены. Она яростно трясла его за плечо, и Петр вскинулся, посмотрев на нее безумными глазами, потом бросил взгляд в кроватку и похолодел, увидев сына, лежащего на спине, и его личико, приобретшее странный голубоватый оттенок. На мгновение Петр непонимающе застыл, потом закричал:
   - Нет! Не может быть!
   Он выхватил Андрюшку из кроватки, краем уха слыша, как жена истерич-ным захлебывающимся голосом вызывает по телефону "Скорую". Затряс ре-бенка, потом начал делать ему искусственное дыхание, хотя ведь все это уже было, и в прошлый раз не помогло ни капли...
   Врач потом объяснил, что такое бывает... и едва он произнес это слово, как Петр ударил его по горестно-изумленному лицу, схватил ребенка и попытался выбежать из квартиры, но его успели поймать...
   Петра выписали через несколько недель, но домой он не поехал. Делать там было нечего - ему уже сообщили, что Галя ушла и собирается подать на развод. Это известие он встретил с совершенно безучастным лицом. Потом в первом же ларьке накупил детских игрушек и поехал на кладбище.
   Глядя на крошечный холмик, Петр внезапно почувствовал кроме горя еще и потусторонний ужас. Разве это уже не происходило раньше? Сколько раз? Один или два? Ему было послано предостережение, но он все равно не смог уберечь сына. Всхлипнув, он вытер лицо рукавом, потом принялся аккуратно раскладывать на холмике принесенные игрушки. Из игрушек, принесенных Га-лей, уже почти ничего не осталось, и он все с тем же ужасом подивился тем людям, которые способны таскать игрушки с детских могил. Возможно, это и не люди вовсе!
   Яркая погремушка скатилась с холмика, весело звякнув, и Петр застыл, оше-ломленно глядя на нее. Потом на его лице под стылым пыльным ветром рас-цвела улыбка, наполненная жутковатой радостью и надеждой. Он потянулся и схватил игрушку, накрепко зажав ее в кулаке...
  
  * * *
   ...и открыл глаза, всполошенно оглядываясь. Вокруг была шумящая улица, и кто-то настойчиво дергал его за рукав. Опустив голову, Петр расширенными глазами уставился на светловолосого мальчика лет четырех, и в этот момент тот снова потянул его за рукав.
   - Пап! Ты спишь?! Па-апа!
   Петр наклонился, схватил удивленно взвизгнувшего ребенка в охапку и крепко прижал его к себе, зажмурившись. Мальчик протестующе запищал:
   - Пап, пусти! Больно, пап!..
   - Прости, прости... - суетливо пробормотал Петр и поставил ребенка на ас-фальт. Присел рядом, держа ладони на его маленьких узких плечиках и глядя ему в лицо. - Прости, солнышко! Папа не спит. Папа просто задумался... У па-пы едет крыша, - последние слова он произнес так тихо, что Андрей их не рас-слышал. Впрочем, ребенка сейчас занимал один вопрос.
   - Ты же сказал, что купишь мороженое!
   - Ну конечно! - Петр поднялся и крепко взял малыша за руку. - Папа купит все, что хочешь! А... мама где?
   Андрей удивленно взглянул на него.
   - Как где - у тети Светы! Мы ведь к ней не пойдем, правда?! Она все время лезет целоваться! И от нее противно пахнет!
   - Мы не пойдем к ней, обещаю! - с улыбкой произнес Петр, медленно идя по улице. Он не отрывал от сына растерянно-любящего взгляда. Что-то было не так, что-то вообще было не так, но он не понимал, что именно. В голове шеве-лились какие-то воспоминания, и чьи-то забытые голоса нашептывали нечто жуткое, но он упорно отодвигал их вглубь, не желая ничего слушать и ничего знать. И уж тем более, ничего вспоминать! Он видел кошмары - теперь он про-снулся. Все! Рядом с ним его сын - его живой сын, и Галя скоро вернется до-мой!
   Возле лотка Андрей долго и придирчиво выбирал мороженое, стараясь оты-скать такое, в котором были бы все вкусности сразу и в большом количестве. Наконец ткнул пальчиком, и Петр зашарил в одном кармане, потом отпустил руку сына и сунул ладонь в другой. Извлек оттуда смятую купюру, протянул продавщице, та вручила ему мороженое и вдруг завизжала и закрыла лицо ла-донями, уронив деньги. Петр обернулся и увидел, что Андрей, только что сто-явший рядом с ним, теперь бежит через дорогу, а на него стремительно надви-гается громада рейсового автобуса. Он закричал и бросился к сыну, но было уже поздно, и автобус смел маленькую фигурку, словно игрушечную и про-мчался мимо, и из его открытых дверец на Петра с изломанной страшной ух-мылкой посмотрел окровавленный человек с раздавленной головой. Он знал, кто это был.
   А потом взглянул на асфальт и закричал снова...
  
  * * *
   ... и проснулся. Он опять стоял на продуваемом пыльным холодным ветром кладбище, перед маленьким холмиком, на котором были сложены детские иг-рушки. Но теперь он был не один. Рядом стоял какой-то человек. Петр, поша-тываясь, повернул голову и безучастно взглянул на него, и вдруг в его голове что-то вспыхнуло, и он с беззвучным воплем отшатнулся назад. Человек - мо-лодой, почти мальчишка, сочувственно улыбнулся ему и почесал слегка отто-пыренное ухо.
   - Нет ничего хуже, чем потерять своего ребенка, - негромко произнес он. - Худшая вещь никогда не приходила мне на ум. Это так печально. Это еще пе-чальней, когда виноват кто-то из родителей.
   - Это ты делаешь, да?! - закричал Петр, сжимая дрожащие пальцы в кулаки. - Чудовище! Играть со смертью ребенка... Я тебя убью, я тебя...
   Но прежде, чем он успел наброситься на Лешку, тот упреждающе вскинул в воздух левую руку, и Сливка застыл, глядя на зажатую в пальцах яркую погре-мушку. По его лицу пробежала судорога, потом глаза загорелись полубезум-ным огнем, в котором снова нашлось место надежде.
   - Может, ты и прав, - задумчиво произнес Лешка. - Но иногда приходится делать больно, чтобы заставить человека понять, что ему на самом деле нужно. Всем нужно разное.
   Петр снова замахнулся, но уже медленнее, и его взгляд прирос к игрушке.
   - Убьешь меня - ничего не получишь, - жестко сказал паренек. - Одумаешь-ся - и у тебя снова будет семья. Семья, с которой ничего никогда не случится, обещаю. Помнишь, как ты хотел повести сына на рыбалку?
   - Это будет сон... - хрипло прошептал Петр, не сводя с погремушки расши-ренных глаз, становящихся все более и более бессмысленными. - Она говорила, что все это иллюзия, а мы...
   - Забудь все глупости, которые говорила эта взбалмошная баба! - раздра-женно отрезал Лешка. - Разве она способна понять, что ты чувствуешь?! Разве она способна понять, что это такое - стоять перед свежей могилой своего ре-бенка?! Нет, Петя. И это будет не сон. Сон сейчас, - он махнул брякнувшей по-гремушкой в сторону холмика. - Вот это сон. Кошмарный сон. А я тебя просто разбужу. Ты только должен согласиться. Ты согласен?
   - Да, - прошептал Петр. Лешка подбадривающе улыбнулся, протянул ему по-гремушку, и пальцы Петра крепко сжались вокруг нее...
  
  * * *
   Он открыл глаза от того, что Андрей всполошенно стукнул его по плечу, и хотел было вскочить, но сын завопил, тыча пальцем в направлении воды.
   - Клюет! Папа! Клюет!..
   Петр ошеломленно посмотрел на него, хлопая ресницами, словно разбужен-ная днем сова, потом взглянул в нужном направлении, и в этот момент сторо-жок снова вздрогнул, и латунный колокольчик упреждающе звякнул. Действуя скорее механически, чем осознанно, он сделал подсечку, с просыпающимся восторгом почувствовал на тот конце лесы тяжелое трепыханье, вскочил и на-чал выводить попавшуюся рыбу. Андрей стоял рядом, сжимая в пальцах круг, его присыпанное веснушками лицо было взволнованным и торжественным, словно ему предстояло не помогать выуживать рыбу, а встречать высокопо-ставленную делегацию, и Петр, внутренне посмеявшись, сказал:
   - Нет, круг не нужен. Ты же гляди - и у тебя клюет!
   Андрей, не успев обидеться, умчался к своей удочке, чуть не растянувшись на песке. Петр усмехнулся, подтянул леску и на песке запрыгал берш, зло разе-вая зубастую пасть и глядя холодными глазами, на солнце кажущимися голубо-вато-зелеными и очень яркими. Петр носком сапога отшвырнул его подальше от воды и положил удочку. Андрей уже спешил к нему, восторженно размахи-вая средних размеров нарядным сердитым окунем, держа его осторожно, чтобы не уколоться о плавники.
   - Ну, с почином нас! - весело сказал Петр. - Еще парочку таких, и можно и ушицу ставить!
   Андрей исполнил важную миссию погружения пойманной рыбы в садок и снова умчался к своей удочке. Петр с улыбкой посмотрел на него, потом пошел в густую тень, где стоял бидончик с наловленными уклейками. Сунул в него руку, рассеянно думая, что сделал правильно, не взяв с собой Галку. Бабы ры-балке только помеха. Пускай ее, стрижет языками со своими подружками - и им спокойней, и она от них отдохнет. Он чуть прищурился, вылавливая скольз-кую юркую рыбку, и в который раз подумал, насколько ему повезло в жизни. Все было так чудесно, что иногда даже казалось сном...
   В ивовых ветвях зашумел порыв ветра. Солнце скрылось за набежавшим об-лаком, на реку легла тень, и она сразу стала угрюмой, недоброй. Потянуло хо-лодком, и Петр вздрогнул, вдруг почувствовав себя так, словно кто-то невиди-мый и очень могущественный погрозил ему упреждающе пальцем.
   Да, тебе повезло в жизни.
   И все!
   Он передернул плечами и выбросил из головы эти глупые мысли. Выудил уклейку и, держа в пальцах, отправился к брошенной удочке. Потревоженные было ивы снова сонно замерли, солнце вынырнуло из-за облака и залило реку золотом. Петр оттер вспотевший лоб, оставив на нем серебристую чешуйку, и принялся насаживать рыбку на крючок. Потом, примерившись, забросил донку и снова взялся за спиннинг. Он смотрел на сына, который держал в руках удоч-ку, сосредоточенно глядя на поплавок совершенно по-взрослому, и улыбался, и над ними сверкали слюдяными крыльями хрупкие большеглазые стрекозы. А кто-то невидимый улыбнулся удовлетворенно и ушел в безмолвии. Иногда сло-ва портят дело.
  
  
  
  VI.
  
   Жора приподнял голову и сонно взглянул на монитор, на котором журчал компьютерный водопад, и среди компьютерных ветвей порхали компьютерные птицы. Он опять уснул за машиной - уже в который раз!
   Он зевнул и откинулся на спинку вращающегося стула. Провернулся, глядя на потрескавшийся, затянутый паутиной потолок. Потом рассеянно оглядел крошечную комнатку, заставленную и заваленную различными запчастями - и годными, и вышедшими из строя, а так же скомканной одеждой. Для житья и вообще перемещения остались только узенький, в треть метра, проходик до двери комнаты и пухлый диван, на котором он обычно не столько засыпал, сколько выключался, не утруждая себя расстиланием постели и сниманием одежды. В этом Жора очень напоминал свой компьютер и иногда посмеивался сам над собой, но веселья в его смехе не было. Нажмите в программе "Жора" экзешный файл. Выберите тип деятельности. Выберите время. Озвучка - слу-чайный набор. Еда - по умолчанию. Сигареты - с интервалом в тридцать ми-нут. Запуск. Вас приветствует Георгий Вершинин!..
   Чтоб ему провалиться!
   Жора потер лоб и понял, что ощущает острую потребность в чашке свежего кофе. Взял стоявшую рядом с клавиатурой чашку и заглянул в нее. Оттуда вы-порхнула мушка и весело устремилась к лампе. Он скривился и, прихватив чашку, пошел на кухню. С грохотом свалил чашку в раковину, наполненную грязной посудой, и взял из шкафчика другую. Посуду он помоет утром. Вот ей же ей помоет!
   Все равно никто кроме него этого не сделает. Вот уже много лет он жил со-вершенно один - с тех пор, как умерла мать. Они с Колькой долго грызлись и в конце концов разменяли квартиру, причем брату досталась неплохая одноком-натная недалеко от центра, тогда как Жора получил крошечную квартирку на окраине, куда свез всю свою технику. Отношений они с тех пор не поддержи-вали, и Жора давно уже потерял счет этому времени. Иногда ему казалось, что так было всегда.
   Он сварил кофе, осторожно перелил его в чашку, но несколько капель все же попали на стол. Жора скучающе посмотрел на них, потом махнул рукой, взял чашку и пошел в комнату.
   По дороге его взгляд рассеянно обмахнул большое пыльное зеркало, висев-шее в коридоре. Он привез его из дома - Кольке оно было без надобности, и он отдал его без препирательств. Жора очень редко вытирал с него пыль, и зеркало казалось покрытым густым туманом, и он разглядел в нем лишь свой смутный силуэт, и остановился, внезапно почувствовав что-то, похожее на угрызения совести. Все-таки, оно принадлежало его матери.
   Держа чашку в одной руке, Жора включил тусклую лампу, затянутую фес-тонами застарелой паутины, потом провел ладонью по стеклу, оставив в пыли широкую неровную серебристую дорожку, и застыл, потрясенно глядя на свое отражение. Он слишком давно не смотрелся в зеркала, и теперь никак не мог узнать этого человека, который смотрел на него из сияющей глубины, окайм-ленной махровой пылью, - человека, чьи глаза за стеклами линз казались ог-ромными. Кожа на лице выглядела обвисшей, несвежей, старой. Волосы, от-ступившие со лба и висков, были слипшимися, сальными. Горькие складки в уголках поджатых губ говорили об абсолютном одиночестве, и тоска в глазах из частой гостьи давно стала постоянной жительницей. Нос на худом лице по-ходил на клюв пожилого больного грифа. Футболка, когда-то белая, а теперь приобретшая желтоватый оттенок, была испещрена пятнами и в двух местах прожжена. Из разошедшегося шва свисали хвосты ниток. Чашка подрагивала в костлявой руке, и по ее стенке медленно ползла горячая кофейная капля.
   Жора сглотнул, потом потрясенно приоткрыл рот, и незнакомый человек в зеркале сделал то же самое, словно дразнясь. Нет, это не мог быть он! И все же это был он - Георгий Вершинин, два дня назад в полном уединении под ком-пьютерное бормотание отпраздновавший свой сорок шестой день рождения, Георгий Вершинин, которого поздравила только лишь интернетовская служба рассылок "Мэйл ру", прислав ему электронную открытку с английским бульдо-гом, держащим в лапе кружку пива.
   Сжав губы еще сильнее, он отступил назад, потом вдруг с жалобным воем швырнул чашку прямо в зеркало, и чашка хлынула во все стороны осколками и брызгами кофе, и по неповрежденному стеклу поползли темные потеки, словно смывая жуткое, жалко дрожащее отражение. Жора прижался к стене, потом сполз на пол и заплакал, уронив голову и обхватив руками острые колени. Он плакал долго. Большая часть жизни осталась позади, пустая, бессмысленная, мертвенная. В ней не было ни друзей, ни любимой, ни детей, ни праздников, ни задушевных разговоров, ни подлунных улыбок, ни настоящего дела, ни уюта, ни переживаний, ни радости. Уже много лет никто не спрашивал у него, как де-ла, не интересовался здоровьем, не допытывался, как у него на личном фронте, и разговаривал и пил пиво он с полузнакомыми людьми, с которыми пересекал-ся по работе, и им было совершенно наплевать, как у него дела, равно как и са-мому Жоре было наплевать на их дела. Все это время занимал один лишь толь-ко компьютер. Вся жизнь состояла из компьютера. Может, он, Жора, и впрямь некая программа? Ма-аленькая такая, примитивная, архаичная программа, ко-торую в один прекрасный день просто деинсталируют и сразу же о ней забу-дут?!
   Программа...
   Жора поднял голову и яростно вытер ладонью мокрое покрасневшее лицо. У него появилось назойливое ощущение, что он упустил нечто очень важное. Это было связано
  со снами...
   Да нет же!
   С людьми, которые приходили к нему...
   Какие люди?! К нему много лет никто не приходил!
   Зеркало. Если смотришь в зеркало, нужно понимать...
   Понимать что?!
   Бред!
   И все же...
   Он посмотрел на испачканное зеркало, на осколки и кофейную лужицу на полу, потом поднялся и побрел в комнату. Постепенно его шаг убыстрялся, и до компьютерного стола он уже добежал - добежал и плюхнулся в свое любимое вращающееся кресло, и тотчас ему стало намного легче. Жора закрыл все про-граммы, потом уже хотел нажать на ярлык своих обожаемых четвертых "Геро-ев", как вдруг в его голове возник весьма важный вопрос. Он убрал руку с "мышки" и, вцепившись себе в волосы, чуть ли не ткнулся лицом в монитор.
   Он родился в восемьдесят пятом, сейчас ему сорок шесть и, соответственно, на дворе - две тысячи тридцать первый год - разве не так? Почему же он соби-рается играть в четвертых "Героев"? Разве с тех пор игра так и не изменилась, не усовершенствовалась? "Герои" должны быть как минимум десятые! Но их не существует, иначе он, фанат, непременно бы их достал. Или появилась бы некая суперновая и суперсовершенная стратегичка, но ее он был достал тоже! Как так?! А на машине стоят миллениумовские "винды"... Но если сейчас три-дцать первый год, то почему он установил себе такую архаику? Должна быть целая куча новых оболочек! И уж конечно должна быть совершенно другая техника. Компьютеры устаревают очень быстро. Программное обеспечение по-стоянно совершенствуется, и уж больше, чем за четверть века... Нет, не может быть, чтобы сейчас был две тысячи тридцать первый! Никак! От силы десятый!
   Но ему сорок шесть лет!
   Значит, он родился не в восемьдесят пятом!
   Да? А в каком же, интересно? Уж что-что, а дату своего рождения он помнит - не совсем еще дошел!
   Детали и детальки... нелепости, возникающие из-за несовпадения знаний и представлений... возникающие, когда кто-то рассказывает о том, в чем он не очень смыслит...
   Когда кто-то показывает то, в чем он не очень смыслит!
   Жора резко повернулся, оттолкнувшись от стола ребром ладони, отчего кресло описало полукруг, и обнаружил, что один из старых стульев помимо брошенной кое-как одежды теперь содержит на себе еще и человека - паренька в джинсовом костюме, смотрящего на него с досадой и любопытством.
   Его неожиданное появление вовсе не удивило Вершинина. Впрочем, теперь его уже ничто не могло удивить.
   - Никогда не разбирался в этих штуках! - доверительно сообщил паренек и сунул в рот смятую сигарету. - Странно, что ты - человек, повернутый на ком-пьютерах, никогда не мечтал дальше, чем лет на пять. Впрочем, - он повел ру-кой по пространству захламленной комнаты, - при таких условиях счастье, что у тебя есть хоть такая рухлядь, не правда ли?
   Жора усмехнулся, давая понять, что оценил и юмор, и досаду противника, после чего крепко зажмурился и окаменел лицом от напряжения, изо всех сил пытаясь открыть глаза совершенно в другом месте.
   - Не выйдет, - услышал он сочувственный голос. - Видишь ли, я не хочу, чтобы ты просыпался. А когда я чего-то не хочу, то этого и не происходит - здесь, в моих мирах!
   Жора открыл глаза. Он ненавидел сидящего на стуле всеми клетками своего (стареющего?) тела, но исследовательский интерес в нем был слишком силен, чтобы сразу же слететь с кресла и включиться в потасовку. Кроме того, в глу-бине души (уж душа-то все та же, она-то не снится!) он осознавал, что исход будет не в его пользу. Его сон во власти Лешкиного сна, и ничто не помешает тому превратиться в некое чудовище с одной из Жориных картин, с которыми он, без сомнения, хорошо знаком, после чего вдумчиво разжевать его, Жору, в кашицу. Причем вследствие своего извращенного мозга, сохранить Жоре и боль, и жизнь, и способность мыслить на весь процесс пережевывания. Вспом-нить хотя бы выставку трупов на лестнице, о которой рассказывали Алина и Виталий!
   - Но ведь Але удалось это сделать! - сказал он, вспомнив, как Алина растая-ла в воздухе, словно дух. Лешка закурил и насмешливыми прищуренными гла-зами посмотрел на него сквозь струйку дыма.
   - Она другая, ты ж знаешь! Выскользнула, как змея в щель клетки, но для вас, мои драгоценные, щели в моей клетке слишком узкие!
   - Значит, щели все-таки есть?
   Лешка сделал в воздухе пальцами затейливый жест, словно вворачивал элек-трическую лампочку.
   - Это просто образное выражение. Так или иначе, забудь о ней! Она бросила вас и сбежала. Скорее всего, она уже давно дома, в своей маленькой серой жиз-ни. Что ж, ее не в чем упрекнуть, она поступила мудро. Никому не захочется умирать во второй раз. Ведь так это может войти и в привычку, а? - он подмиг-нул Жоре и забросил ногу на ногу. Жора покачал головой.
   - Я тебе не верю!
   - Отчего же? - Лешка улыбнулся, потом приставил ладонь ребром ко рту и закричал, поворачивая голову в стороны. - Аля?! Аля?! Где ты, милое дитя?! Выходи! - он опустил руку и снова улыбнулся. - Нету. Думаешь, она сейчас сидит в реальности в компании ваших храпящих тел и исходит потом от на-пряжения, пытаясь что-нибудь придумать? Не-а. Спроси себя, зачем это ей на-до? Вы ведь ей никто. Просто случайные попутчики. Она еще могла бы попы-таться что-то сделать ради Воробьева - парень хоть и калека, но ей явно при-глянулся... а вот ради вас...
   - Где остальные?!
   - О, очень далеко, - Лешка взъерошил свои волосы и посмотрел в потолок. - Далеко и давно. И им там хорошо, уверяю тебя. Я ведь не садист.
   Жора искренне рассмеялся, точно Лешка только что отлично и со вкусом пошутил. В сущности, так оно и было.
   - А кто же ты?! Ангел с крылышками?!
   - Я творец, - очень серьезно ответил паренек. - Разве бога обвиняют в том, что что-то происходит? Просто таков порядок вещей. Люди умирают - так или иначе. Как и твоя мать.
   Жора внутренне напрягся, но его лицо осталось безмятежным.
   - Я атеист, как большинство программеров. Я верю в науку. Например, в психологию, согласно которой ты, Леха, полный псих! Тебя нужно лечить. Же-лательно ампутацией. И начинать с головы.
   - Надрывный юмор, - Лешка уважительно покивал. - Понимаю. Но ты заго-воришь по-другому, когда проснешься совсем в другом мире. Хочешь снова стать большим, сильным и красивым? Деньги, уважение... Все бабы твои бу-дут! Может, внешность Рока тебе уже не по душе, так я сделаю тебя, кем захо-чешь. Хочешь, Арни Шварценнегером образца восьмидесятых?
   - Тьфу! - только и сказал Жора. Лешка усмехнулся.
   - Можно обратиться и к отечественным звездам. Певцов, Домогаров... О! Молодой Сергей Юрский! Во красавец был! Хочешь?!
   - Какой смысл отправлять нас в рай, если ты всегда любил наблюдать за адом? - спросил Жора, постукивая пальцами по столу. На лицо Лешки внезапно набежала тень, и Жора почувствовал, что вопрос ему неприятен.
   - Скажем, на ад я уже насмотрелся. Интересно, как вы поведете себя в раю. Подумай, Жор. Ты единственный, у которого я буду принимать заказы. Неда-ром бедняга Гершберг назвал тебя смышленым малым. Ты не только смышле-ный, но и интеллигентный, и с тобой единственным из всей вашей компании интересно беседовать. Воробьев и Кривцов и говорить-то толком не умеют - сразу в драку... если удается. Евсигнеев - просто тупой сумасшедший ублю-док! А прочие слишком быстро раскисают и вообще не способны на что-либо. Высказывай пожелания, Жор. Представь, что я - волшебник.
   Жора посмотрел на свою мятую футболку, потом на руку с пожелтевшими от никотина пальцами и рассеянно произнес:
   - Глупости все это! Сны - всего лишь сны. Они ничего не значат. И этот сон - тоже.
   - Неправда, - Лешка неожиданно смял недокуренную сигарету в кулаке, по-том разжал испачканные пеплом пальцы, и с его ладони вспорхнула большая стрекоза. С деловитым жужжанием она описала под потолком круг, потом стремительно вылетела в открытое окно. - Все что-то значит. Ничего не значит только твоя память. Я могу сейчас уйти, а ты останешься здесь. Что с того, что ты будешь знать, что это сон. Ничего не изменится, и все будет, как по-настоящему. Мать твоя будет в могиле, а ты будешь дряхлеть у своего компью-тера - один, никому не нужный, и умирать ты тоже будешь в одиночестве - скажем, лет через двадцать - и тогда я приду и спрошу еще раз. А потом возьму и начну все сначала. Время здесь бесконечно, Жора. В реальности может прой-ти пять минут, а здесь - пятьдесят лет! Я бы мог показать тебе и другие миры, Вершинин, я бы мог убивать тебя в них много раз и многими способами, но это не так страшно, как то, чего ты всегда боялся - остаться совершенно один. Че-ловек, живущий одиноко, существует только наполовину, как сказал француз-ский лексикограф Пьер Буаст.
   Жора пристально посмотрел на него, потом провел рукой по редеющим во-лосам и насмешливо произнес:
   - Рыбке все равно, в каком аквариуме плавать, Леха. Это все равно будут всего лишь аквариумы. Реки тебе не создать. Рано или поздно я пойму, где я и что со мной происходит на самом деле! Думаю, тебе проще меня убить. Мне от тебя ничего не нужно.
   - Ну и очень глупо! - заметил Лешка с искренним огорчением. - К счастью, выбираю здесь я, а не ты! А аквариумы, сударь, бывают очень разными. Ты по-плавай вначале, а потом скажи - хочется ли тебе попасть в реку.
   Он резко вскочил, одним прыжком оказался возле кресла Жоры и встряхнул его за плечо:
   - Э-эй! Не спи!
  
  * * *
   Жора вскинул голову и непонимающе огляделся, и тогда Виталий снова встряхнул его за плечо.
   - Не спи, говорю! Кунять в день собственного триумфа - это уже перебор! Наверное, ты выпил слишком много шампанского! - он кивнул на пустой бокал в Жориной руке. Вершинин усмехнулся и поставил бокал на поднос подско-чившего к нему официанта. Олег, сунув руки в карманы потертых джинсов, ко-торые он принципиально не желал менять на шикарные брюки, хотя вполне имел такую возможность, усмехнулся.
   - Шампанское! Никогда не понимал, что люди находят в этой шипучей кис-лятине! Пиво - вот что должны пить настоящие мужики! Даже художники!
   - Кривцов! - сердито сказала Алина, обернувшись и раздраженно дернув об-наженным плечом. - Бога ради, перестань вопить на весь зал! Ты пугаешь ино-странных граждан и мешаешь даже мне!
   - Что пардон, то пардон! - отозвался Олег, сдвигая кепку на затылок, потом оглядел длинный зал, на стенах которого расположились бесчисленные карти-ны, созерцаемые толпой тихо переговаривающихся людей. - Не, Жорка, выну-жден признать - выставка что надо! Классные картины! И очень, очень много эротики! - он причмокнул губами, словно ребенок, с удовольствием сообщаю-щий, что в мороженом очень, очень много шоколада. - А ты всех девушек с на-туры рисовал? Слушай, познакомь хоть с одной, а?!
   - Если б все мои критики были настроены, как ты, я б уже был звездой миро-вого значения! - Жора засмеялся, с обожанием глядя на друзей. Виталий по-хлопал его по плечу.
   - Для нас ты всегда будешь звездой мирового значения, старик! Если б не ты, нас бы тут сейчас не было! Если б ты не смог проснуться и не прихлопнул бы этого урода... бог его знает, в какой психушке мы бы все сейчас обитали!
   - Если бы вообще обитали! - вставил Петр, прихлебывавший шампанское, словно воду, и Жора нахмурился.
   - Давайте не будем об этом больше, ладно?! Думаю, нам лучше совсем об этом забыть!
   - Может, ты и прав, - Олег пожал плечами. - Лешка мертв, Евсигнеев за ре-шеткой, никто ничего не просек... Но все-таки мы имеем право время от вре-мени выражать тебе свое восхищение!
   Жора, не выдержав, улыбнулся. Искреннее дружеское восхищение - жаркое солнце даже для самого крепчайшего льда. И все-таки, было б хорошо забыть все те ужасы, через которые им пришлось пройти. Теперь все было замечатель-но. Его первая большая выставка имела огромный успех, он подписал несколь-ко контрактов, в том числе и с тремя зарубежными издательствами на иллюст-рации к романам фэнтези, и все сулили ему блестящее будущее. На выставку он пригласил всех - даже, скрепя сердце, Марину и Ольгу. Но Марина не пришла, а Ольга пробыла на выставке всего лишь полчаса, после чего удалилась, по-здравив Жору дежурными фразами. Его удивило, что уход Харченко доставил ему хоть крошку, но огорчения. Впрочем, остальные были здесь. Он снова улыбнулся и помахал рукой Светлане и Борису, которые рассматривали карти-ны на дальней стене зала. Светлана восторженно помахала ему в ответ, Борис же только покивал - он все еще передвигался в коляске под присмотром забот-ливой Бережной, загипсованный и похожий на современный вариант египет-ской мумии. Гипс ему должны были снять еще не скоро, но Жора был уверен, что Борис выздоровеет. Какое счастье, что он выжил после своей чудовищной ошибки! И как хорошо, что Евсигнеев все же напутал в своем расследовании, и убийцей собственного мужа была совсем другая Света Бережная! С другой сто-роны, Светлане это было на руку, потому что ей не довелось видеть сны во вто-рой раз и Лешка до нее так и не добрался. Итак, в целом все отлично, и пусть катятся к черту те критики и журналисты, которые обвиняют его в подражании Борису Валеджо. Его картины совершенно другие!
   К их веселой группке подошла элегантно одетая, немолодая, но все еще очень красивая женщина и посмотрела на Вершинина с легкой укоризной.
   - Жора, мне очень нравятся твои картины, они замечательные... Но не ка-жется ли тебе, что обнаженные девушки слишком уж превалируют в твоем творчестве? Из-за них мысль картины становится довольно расплывчатой.
   - Мам, напротив они делают смысл картины предельно ясным, - заметил Жора, решивший сегодня ни на кого не обижаться, и стоявший рядом Олег тут же подхватил:
   - Точно-точно! Сразу же все понятно! Лично мне очень нравится, когда де-вушки превалируют. Да еще так откровенно! Я всегда в восторге, когда девуш-ки сразу же начинают превалировать...
   - Когда я в последний раз видела вас, молодой человек, - сурово прервала его профессор, - вы были недопустимо пьяны!
   - Иногда молодым людям свойственно такое состояние, - печально ответил Олег. - У меня была депрессия. И со мной так давно никто не превали...
   Жора наступил ему на ногу, и Олег, ойкнув, замолчал.
   - Мам, не хочешь еще шампанского?
   - Ой, нет! - поспешно сказала Клара Петровна. - Я и так его выпила доста-точно! Ладно, пойду смотреть дальше... Жорочка, несмотря ни на что, я так за тебя рада! Я всегда знала, что ты способен на большее, нежели стучать по кла-вишам!
   Она удалилась. Виталий подмигнул ему, обнимая Алину за плечи, потом кивнул туда, где возле одной из картин стояла красивая стройная брюнетка в длинном сиреневом платье.
   - У тебя прехорошенькая подружка, Жорка! И неглупа, к тому же! Считай, что мы ее одобрили, только не подпускай к ней Олега - он и так уже весь слю-ной изошел!
   - Что за клевета?! - громко возмутился Олег, делая обиженное лицо. - Что я - крыса - у друзей?!.. Но девочка вкусная, да не спорю... Смотри-ка, Жор, по-хоже на тебя готовится новое нападение со стороны прэссы! Пойди и дай им жару! Ежели что - кричи!
   Жора усмехнулся, надвинул ему кепку на нос и направился к приближаю-щимся журналистам с диктофонами и камерами, вскользь подумав, что слава - не такая уж и плохая вещь. В чем-то бедная призрачная Кристина была и не так уж не права.
   Какой-то человек с бокалом шампанского в руке, проходя мимо, замедлил шаг и дружелюбно сказал ему:
   - Поздравляю вас, Георгий Николаевич. Это грандиозный успех. Я всегда рад за творческих людей, чьи мечты сбываются! Наверное, сегодня самый сча-стливый день в вашей жизни?
   - Кто знает? - Жора философски пожал плечами. - Счастье - понятие на-столько зыбкое... Главное, чтобы эта первая выставка не стала и последней - вот на что мне хотелось бы надеяться... Извините меня.
   - Конечно, - человек кивнул, потом, глядя в его удаляющуюся спину, произ-нес с умиротворенной улыбкой. - Уж я об этом позабочусь. Спи спокойно, Жо-ра. Никто не тронет твой аквариум.
  
  
  
  VII.
  
   Ольга застонала, попыталась открыть глаза и застонала снова - даже это простое движение принесло новый всплеск боли. Тело казалось единым пуль-сирующим болевым сгустком. Между ногами словно бурлила раскаленная лава, внутренности жгло. Ее сильно тошнило - отвратительное ощущение, немногим лучше боли. Ссохшиеся губы слиплись, во рту было горько и сухо, очень хоте-лось пить. Сквозь приоткрытые веки она видела серый пасмурный свет и что-то белое и круглое, покачивающееся над ней. Лежать было очень неудобно, и Оль-га дернула рукой, пытаясь подвинуться, но обнаружила, что рука привязана к кровати. От руки тянулась трубка куда-то вверх, где что-то поблескивало.
   - Эй, эй! - сказал сверху знакомый голос. - Тихо, а то иголку выдернешь!
   Сделав над собой громадное усилие, Ольга открыла глаза чуть пошире. Мир приобрел резкость и четкость, а покачивающийся над ней белый блин превра-тился в лицо Нины - коллеги и приятельницы, у которой всегда можно было стрельнуть сигарету и немного денег. Пожалуй, Нина была единственным в Волжанске существом женского пола, с которым Ольге удавалось поддержи-вать почти дружеские отношения.
   - Ну, ты как? - тихо спросила она, улыбаясь - очевидно, желая приободрить Ольгу, но улыбка получалась жалкой и испуганной. Ольга шевельнула губами, пытаясь разлепить их, потом хрипло прошептала:
   - Воды дай...
   - Сейчас! - воскликнула Нина - очевидно, громче, чем положено, потому что с одной из кроватей на нее шикнули. Она наклонилась и начала шарить в тум-бочке. - Да где ж она?!.. Я специально принесла тебе свою чашку с носиком - она у меня с детства еще... Ага, вот она!
   Ольга почувствовала, как ей в губы просунули фарфоровый носик, на язык капнула прохладная жидкость и она ее проглотила, потом жадно присосалась к носику, словно изголодавшийся младенец, торопливо глотая. Но после четырех глотков Нина безжалостно отняла кружку.
   - Отдай! - болезненным шепотом потребовала Ольга, тщательно облизывая мокрые губы. - Отдай, блядь, обратно! Сюда, лошадь!
   - Нельзя, - сказала Нина, отставляя чашку и нисколько не обидевшись. - Врач сказал, что тебе нельзя много давать...
   - Лина! - вдруг закричал где-то возле окна басовитый старушечий голос. - Лина! Лина!.. А-ах!.. Лина!
   - Опять бабулька с кровати падает, - устало сказала какая-то женщина. - Сейчас снова капельницу выдернет! Не могут что ли нормально ее привязать? Где нянька? Опять у нее перекур, что ли?! Ведь заплатили ж, гадюке, хоть бы раз за час рожу свою показала!..
   По полу зашаркали чьи-то тапочки. Нина встала и ушла, оставив Ольгу тускло смотреть в потрескавшийся потолок. Ей было очень больно. Она счита-ла, что на своем веку ей довелось испытать всякое, но никогда Ольга не думала, что может быть так больно. Ей казалось, что все кости переломаны и внутрен-ности превратились в кашу. О лице было страшно и думать. Харченко закрыла глаза, стараясь дышать ртом - воздух был спертым, сильно пахло лекарствами, мочой, немытым телом и болезнью.
   Нина вернулась и, снова сев на шатающийся стульчик рядом с ее кроватью, пояснила полушепотом.
   - Доходит, похоже, бабулька. Бредит уже. И все рвет и рвет ее... желчью... ужас! Дочка ее с нею двое суток просидела, совсем никакая стала - поехала до-мой поспать пару часов.
   - Ты матери моей позвонила? - спросила Ольга, и Нина сочувственно кивну-ла.
   - Два дня назад еще. И ей сказала, и сестре твоей... Только что-то они не то-ропятся, хотя Волжанск - не такой уж большой город, - она помрачнела. - Оль, мне, конечно, неудобно спрашивать, но у тебя не осталось каких-нибудь сбере-жений? Все, что мы... - Нина запнулась, - с девчонками скинулись, я уже по-тратила, но даже и половины того списка не купила, что врачи выкатили... - она извлекла смятую бумажку из кармана ярко-голубых брюк с низким поясом, выставлявшим на обзор загорелый живот и сверкающий синий цветок в пупке. - Здесь все на латыни... ничего не понимаю... Я рассчитывала на твою семью, но их нет и нет... а лекарства нужны сейчас.
   - Ничего не осталось, - Ольга закрыла глаза. - Сова все забрал.
   - Вот мудак! - с негодованием воскликнула Нина, и на нее снова зашикали, и она виновато покивала, потом зашипела. - Сволочь! И почему его до сих пор никто не грохнул?! Ведь ничего ж этой вороне е...й за это не будет, ничего!.. Хорошо, хоть не убил.
   - Ты и вправду считаешь, что это хорошо? - осведомилась Ольга с мрачным юмором. - Врачи хоть что говорят?
   - Да ничего они толком не говорят! - Нина поджала губы. - Тут не врачи, а инопланетяне какие-то! Список, вот, только дали... Нет, ну иногда они чего-то говорят, только я ни фига не понимаю! На операцию намекали... но это только если... то есть, когда ты стабилизируешься. Ну и, понятно, деньги, деньги... Слушай, может скажешь, где твои живут, да я к ним съезжу? Не дадут, так от-ниму - что ж это такое?!..
   - Да нет у них ни хрена! - Ольга передернулась, и Нина наклонилась, хотев было положить ладонь ей на запястье, но побоялась, и ладонь повисла в возду-хе.
   - Сильно больно, Оль, да? Я попрошу, чтоб тебе еще укол сделали...
   - Не надо. На дольше хватит. Что с лицом?
   Нина промолчала, и Ольга упавшим голосом произнесла:
   - Понятно.
   - Оль, ты главное не расстраивайся! - торопливо затараторила Нина. - Все образуется. Что-нибудь придумаем. Ты лежи только спокойно, не дергайся, а то иголка выскочит... Пусть тебя прокапает хорошенько. Я вечером перед работой заскочу и покормлю тебя... Ну, пока!
   Она помахала Ольге узкой ладонью и исчезла за белой дверью. Ольга вяло улыбнулась потом закрыла глаза и на некоторое время провалилась в мило-сердное забытье.
   Когда она снова открыла глаза, капельницу уже убрали. В комнате горел тусклый электрический свет. Слышались приглушенные голоса, звон ложки о чашку, хруст печенья, шелест перелистываемых страниц и странные звуки, словно кто-то медленно и методично накачивал велосипедную шину.
   Закусив губу, Ольга попыталась сесть, и после третьей попытки ей это уда-лось. Тело возмущенно отреагировало новыми приступами боли, и ей показа-лось, что чьи-то увесистые кулаки принялись мять ее желудок, точно пытались замесить из него тесто. Тем не менее, она осталась сидеть, оглядываясь сужен-ными от боли глазами.
   В палате стояли шесть кроватей. Она занимала ближайшую к двери, на со-седней лежала очень бледная девушка, совсем еще девчонка с разрезанной и залепленной пластырем грудью, из которой торчали какие-то трубки, и, закрыв глаза, беззвучно плакала. На двух следующих сидели пожилые женщины, кото-рые пили чай и листали газеты, тихо переговариваясь друг с другом. У одной из них на шее был страшный свежий ожог. На пятой кровати спала женщина средних лет, укрытая старым красно-белым одеялом до подбородка, вздраги-вающая и болезненно постанывающая во сне. На шестой же лежала старушка с растрепавшимися молочно белыми волосами и морщинистым, словно бы вва-лившимся внутрь черепа лицом. Ее одеяло было наполовину сброшено на пол, ноги косо свисали с кровати, трикотажная рубашка задралась почти до середи-ны дряблых желтоватых бедер. Глаза старушки были плотно закрыты, и голова методично чуть вскидывалась на подушке в такт каждому сухому судорожному вздоху, будто кто-то в насмешку поддергивал ее за крепкую нить, привязанную к вздувающимся и опадающим губам. С далеким и каким-то равнодушным чув-ством, из сомнения сразу же перешедшим в уверенность Ольга поняла, что та умирает.
   - Где ж дочка-то ее? - негромко произнесла одна из женщин. - Так и не ус-петь ведь может... Ох!.. И некому-то... Девочка возле двери совсем плохая... а подружка ее ушла...
   Она встала и, тяжело переваливаясь, подошла к окну. Наклонилась, с усили-ем забросила ноги хрипящей старушки на кровать и прикрыла ее одеялом.
   - Нянька-то заглядывала недавно, - заметила другая женщина, шелестя газе-той. - Губами только почмокала - и, поминай, как знали!.. Конечно, чего с уми-рающими стариками возиться? Вот год назад, когда я здесь лежала, другой пер-сонал был... сестричка Танечка - заботливая, хорошая такая... Сказали, в дек-рете она сейчас...
   Ее собеседница, возвращаясь к своей кровати, хмыкнула.
   - Да, никому мы тут не нужны.
   Ольга, отвернувшись, сползла обратно на подушку и закрыла глаза, чувст-вуя, как по щекам медленно текут слезы. Было больно - так больно - казалось, даже воздух вокруг стал болью.
   Никому мы тут не нужны...
   Удивительно, что в этой иллюзии боль настолько реальна.
   Ольга резко открыла глаза и уставилась в потолок мутным от боли взглядом. Потолок раскачивался и то и дело принимался кружиться вокруг своей оси, и тогда она снова опустила веки - так думать было легче.
   Ну конечно! Иллюзия! Сон! Алина говорила... Нужно только проснуться! Только как понять, когда именно она проснется? Уже был один сон, в котором с остальными вокруг нее происходили ужасные вещи, в котором существо со страшным изъеденным лицом плеснуло в нее кислотой, как она это сделала ко-гда-то, и это тоже было жутко больно и абсолютно реально... Сколько можно? Кто в сопливой молодости не совершал идиотских и жестоких поступков, о ко-торых жалел впоследствии? Сейчас она бы такого не сделала... Только вот ко-гда наступило это сейчас - до того, как они приехали в тот особняк, или сию секунду?
   Нужно проснуться! Нужно не верить в эту боль, и тогда она исчезнет!
   - Нет, малышка, не исчезнет, потому что я в нее верю, - сочувственно сказа-ли рядом. Ольга открыла глаза и повернула голову. Рядом с кроватью, на рас-шатанном стульчике сидел Лешка с наброшенным на плечи белым халатом, и доброжелательно смотрел на нее, уткнув локти в ноги и умостив подбородок на переплетенных пальцах, - ни дать, ни взять, любящий брат, забежавший прове-дать прихворнувшую старшую сестричку. Никто в палате не обращал на него внимания, словно его тут и не было.
   - Верни меня обратно! - прошептала Ольга, пытаясь приподняться, но Леш-ка настойчиво и заботливо уложил ее обратно.
   - Тихо, тихо. Тебе нельзя двигаться. А то еще, чего доброго, кишки вывалят-ся... Здорово тебя твой приятель обработал! От лицезрения такого возвышен-ного проявления чувств просто слезы наворачиваются! - он усмехнулся и отки-нулся на спинку стула.
   - Чтоб ты сдох!
   - Извини, но это заветное желание я выполнить не могу, - Лешка виновато развел руками. - Видишь ли, оно не совпадает с моими заветными желаниями. Но, Оленька, остальное - все, что угодно! Исключительно из глубочайшей симпатии и уважения к твоей особе. Ты - сильная женщина, очень сильная. Они этого так и не поняли, но я-то знаю... Честное слово, мне было очень трудно понять, с чего должен начаться твой ад. Сложно моделировать ад для человека, который слишком много о нем знает. Но ведь и у сильных людей все-гда есть свои слабости. И они, порой, оказываются так примитивны. Изувечен-ная, беспомощная, практически всеми брошенная... Женщина ты теперь только внешне, детей у тебя никогда не будет и остаток своей жизни ты проведешь в этой кошмарной палате, питаясь овсяной кашкой и пустым бульончиком из ку-биков "Галина Бланка". Как это грустно все.
   Глядя на него немигающим взглядом, Ольга, кривясь от боли, в нескольких красочных выражениях расписала Лешке его ближайшее будущее и сексуаль-ные ориентиры, и на лице паренька появилось почти искреннее уважение, сме-шанное с легкой обидой.
   - Я же говорю, сильная... Ну, зачем так грубо, Олечка? Не забывай, что это еще не ад - о, далеко не ад. Это еще всего лишь вестибюль. Знаешь, если бу-дешь так напрягаться, то можешь неожиданно впасть в состояние, близкое к смерти. Никаких рефлексов. Будет сознание, будет боль, а внешне труп, как в глупых страшных киношках... Ты ведь боялась, что такое может с тобой слу-читься, я не прав? Отправят тебя на холодный стол, распотрошат, потом похо-ронят... а ты будешь все чувствовать... Бр-р! - Лешка передернул плечами. - До чего ж у некоторых извращенная фантазия!
   Ольга растянула губы в болезненной улыбке.
   - Вонючий, понтующийся козел!
   - Зря ты так, - огорченно заметил он. - Я же в прошлый раз с тобой по-доброму, ты тихо-тихо умерла, даже не заметила. А ведь я очень сильно на тебя злился. Если бы не ты на пару с Воробьевым, все могло бы получиться гораздо интересней. А из-за вас эта вздорная девка осталась жива-здорова и принялась мутить воду! Зачем ты это сделала, а? - Лешка наклонился ближе. - Ну, вот оно тебе надо было?!
   Ольга, примерившись, плюнула ему в лицо, но промахнулась и попала на одеяло. Лешка отдернул голову, потом схватил Харченко за горло и вдавил ее в подушку. У нее вырвался пронзительный вопль, но никто в палате по-прежнему не смотрел в их сторону.
   Никому мы здесь не нужны...
   - Дешевая затраханная блядь! - прошипел Лешка, сжимая пальцы. - Да ты знаешь, что я могу...
   Он неожиданно отпустил ее горло и снова откинулся на спинку стула, при-нимая прежний безмятежный вид. Ольга надрывно закашлялась, потом снова уставилась на его такое невинное молодое лицо.
   - Где Алька?!
   - Алька? - казалось, Лешка искренне удивился. - Дома давно. Она-то ведь может проснуться... вот она и проснулась и пошла себе тихонько домой. Мне такие экземпляры неинтересны, чего мне с ней возиться?..
   - Вранье! - в глазах Ольги вдруг появилась смешинка. - Она - слишком до-тошная баба, она не могла так сделать. Она попытается нас разбудить, она не...
   - Она не бросит своего приятеля, хочешь ты сказать? - Лешка усмехнулся. - Да, это вариант. Ну, а ты-то ей на кой черт сдалась? Из чувства благодарности? Я тебя умоляю, Оля, не настолько же ты наивна?! Никто в этом мире не сможет испытывать к тебе благодарность - ни за что! У тебя омерзительный характер! Вспомни особняк! Разве кто-нибудь тебе симпатизировал, кроме бедного Жо-ры? Да и тот лишь на короткий период, когда был в сиську пьян. Они были только рады, когда увидели тебя с ножом в горле. Ты ведь знаешь это... Ладно, так или иначе, Сухановой здесь нет.
   - Вранье! - повторила Ольга. - Она где-то здесь! И ты до сих пор не убил ее! Это видно по твоей физиономии!
   Лешка нахмурился, потом в его глазах появилась отчетливая тревога.
   - Боже мой, девочка, ухудшение налицо. У тебя начинается бред. Знаешь, что, думаю, тебе лучше проснуться.
   Он снова наклонился, схватил ее за плечи, потом улыбнулся и впился губами в ее губы, сминая их, раздвигая, и Ольга задергалась, мыча от боли и отвраще-ния и...
  
  * * *
   ...сонно мурлыкнула, с удовольствием отвечая на поцелуй. Он поцеловал ее еще раз, потом отодвинулся, глядя чуть виновато.
   - Извини, что разбудил.
   - Ничего.
   Виноватая улыбка превратилась в ухмылку, и его ладонь скользнула по ее груди, но Ольга оттолкнула ее и села, машинально поправляя растрепавшиеся волосы.
   - В другой раз! Все было чудесно, котик, но сейчас уходи. Я тебе позвоню.
   - Ты уверена, что не хочешь? - осведомился он с явным огорчением, глядя на нее снизу вверх. Ольга усмехнулась.
   - Хотеть и иметь возможность - разные вещи, лапсик! Все, давай, давай, одевайся! Мне нужно в клуб.
   Он вздохнул и слез с кровати. Ольга же снова прилегла, с удовольствием на-блюдая, как он одевается. Славный мальчик и у него такое отличное тело! Глу-поват, правда, как все юнцы, но в постели делает все, как ей нравится. Кроме того, влюблен в нее до одури, и это весьма, весьма на руку.
   - Может, я тебя отвезу? - спросил он, застегивая ремень брюк и снимая со стула светло-серый пиджак. Ольга, улыбаясь, покачала головой.
   - Нет, за мной заедет подруга.
   - А когда ты позвонишь?
   - Скоро, котик, скоро.
   - Ты всегда так говоришь! - бросил он по-детски капризным голосом, потом подошел к кровати, и Ольга, приподнявшись, обняла его и поцеловала, водя ла-донями по его широкой спине.
   - Я позвоню тебе вечером, - сказала она, отпуская его. - Съездим куда-нибудь за город, развеемся. Мне надоел волжанский воздух.
   - Точно? - на его лице появилась недоверчивая улыбка, и Ольга едва сдер-жалась, чтобы не рассмеяться.
   - Ну конечно.
   - Ладно. Тогда пока, до вечера.
   Когда он вышел из комнаты, и Ольга услышала, как закрылась входная дверь, то все же рассмеялась, упав на подушку. Милый и такой наивный. Неу-жели он и вправду воображает, что она обязана сосредотачивать на нем все свое внимание? Ольга любила разнообразие. Разумеется, она позвонит ему, но не сегодня. На вечер у нее были совершенно другие планы.
   Повалявшись еще немного, Ольга встала и начала собираться. Телефон то и дело звонил, но она не снимала трубку и с улыбкой слушала голоса, раздавав-шиеся из динамика. Звонила мать, плачущим голосом спрашивая, когда же она соизволит к ней заехать, и сообщая, что видела в витрине магазина премилень-кую беличью шубку, но у нее не хватает денег. Звонила сестра и требовала, чтобы Ольга обязательно ей перезвонила, и жаловалась, что у нее с мужем сно-ва неприятности - что же ты хотела, дура, выходя за праведника с государст-венной зарплатой?! Звонила Таня Дердюк, главный администратор "Вавилона", с которой они когда-то вместе учились в модельной школе, и нудным голосом перечисляла несколько мелких неприятностей и сообщала, что одного из ох-ранников необходимо уволить. Звонили молодые люди, то жалобными, то сер-дитыми голосами напоминая ей о своем существовании и требуя немедленной встречи. В очередной раз позвонили сначала дочь, а потом жена покойного прежнего владельца "Вавилона", привычно угрожая скорой и страшной рас-правой. Эти звонки ее всегда очень смешили, и Ольга частенько прокручивала их записи Нинке, которая, слушая их, хохотала, как безумная.
   Под конец позвонила и сама Нина - только уже на сотовый, и раздраженно осведомилась, собирается ли Ольга вообще когда-нибудь выходить из дома, по-тому что она, Нина, ждет ее в машине уже черт знает сколько, и вообще это свинство, и она сейчас уедет, а Ольга пусть едет верхом на ком-нибудь из своих бойфрендов, и вообще ей тут скучно и не терпится показать Ольге свои новые туфли. Ольга засмеялась, выключила задумчиво напевающий музыкальный центр и покинула квартиру, тщательно закрыв дверь.
   Она скользнула в вишневую "тойоту-камри" подруги, придирчиво осмотре-ла ее новые, вишневые, под цвет костюма и машины, туфли, похвалила и нача-ла рыться в сумочке, ища сигареты. Нина, трогая машину с места, поинтересо-валась:
   - Вечерний беспредел еще в силе?
   - Разумеется.
   - А кто у тебя сегодня ночевал? - спросила она немного ревниво, и Ольга усмехнулась.
   - Ваня.
   - Который? - Нина нахмурилась. - Такой здоровый, из спортклуба?
   - Ага.
   - Он симпатичный, - признала она, держа руль так, словно только что накра-сила ногти. - Но, по-моему, дурачок.
   - Мне от него мозгов и не требуется, - Ольга зевнула и скосила глаза на под-ругу. - Знаешь, что я надумала?
   - Ну?
   - Завести ребенка.
   Машина чуть дернулась, и Нина изумленно спросила:
   - Ты что - замуж собралась?!
   - Господи, это еще зачем?! - Ольга округлила глаза. - Чтобы по моей квар-тире ежедневно шлялся один и тот же идиот?! Разве, чтобы заводить ребенка, обязательно нужно выходить замуж?!
   - Ну, большинство так считает...
   - Глупости! У меня полно денег, и я могу завести не одного, а хоть двадцать детей! Я прошла все обследования, врачи в один голос утверждают, что я абсо-лютно здорова, и у меня все будет, как надо.
   Нина пожала плечами.
   - Ладно. Тогда, кто же будет счастливым производителем?
   - Еще не решила, - задумчиво отозвалась Ольга. - Может, поможешь вы-брать?
   - Ну, не знаю, - лицо Нины по-прежнему оставалось изумленным. - А как насчет того юриста, Родика? Он, вроде, ничего, с головой, да и спортивный. Твоему ребенку нужна хорошая наследственность.
   - Надо подумать.
   - И все равно ты меня удивила!
   Ольга рассмеялась.
   Оставив машину, они вошли в "Вавилон" через главный вход и прошли к лестнице через первый зал, где стояли игральные автоматы. Было очень рано, народу в зале было немного, но к вечеру он набьется битком, тем более что зав-тра выходной. Автоматы весело перемигивались. Возле одного сидел мрачный человек, шлепал ладонью по кнопкам, тянул холодное пиво и безбожно ругал-ся.
   - Который день сидит!.. - скучающе заметила встретившая их у лестницы Татьяна, потом ее красивое, ухоженное лицо стало сердитым. - Так что насчет Тишина? Второй раз уже с побитой мордой! На хрена нам охранник, который не в состоянии охранять даже самого себя!
   - Так Стеценко скажи об этом, чего ты мне говоришь? Он начальник охраны - пусть он и разбирается! - Ольга раздраженно передернула плечами - ее сей-час занимали совсем другие мысли.
   - А я будто не говорила! Он бубнит себе чего-то... говорит, пусть хозяйка решает...
   - О-о-ой! - недовольно протянула Ольга и подтолкнула вперед подругу. - Нин, сходи, разберись! Стеценко - мужик с мозгами, раз он мнется, значит есть причины. Выясни и доложи!
   - Да, моя королева! - Нина усмехнулась, ловко подхватила под руку не ус-певшую увернуться Татьяну и увлекла ее наверх, щебеча на ходу:
   - Таня, у тебя такое платье классное! Когда купила? Я бы примерила... да, по-моему, оно мне будет слишком велико.
   Татьяна что-то сердито ответила. Ольга не расслышала слов, но вряд ли Дердюк сказала Нине что-то лестное. Засмеявшись, она стала подниматься сле-дом. Нина и Танька все время грызлись, и их ссоры не могли не забавлять. Кошки, пусть их, сами разберутся!
   Она неторопливо обошла весь "Вавилон" - уверенная, строгая, подтянутая, с холодным выражением лица и надменно вздернутыми бровями-усиками, и вез-де вокруг нее плескались угодливые голоса и голосочки:
   - Здравствуйте, Ольга Викторовна...
   - Добрый день, Ольга Викторовна...
   - Все в порядке, Ольга Викторовна...
   - Так будет лучше, Ольга Викторовна?..
   - Вот, посмотрите, Ольга Викторовна...
   - В последний раз, Ольга Викторовна...
   - Вам принести что-нибудь в кабинет, Ольга Викторовна?..
   - Чудесно выглядите, Ольга Викторовна...
   - Как скажете, так и будет, Ольга Викторовна...
   - Пожалуйста, простите, Ольга Викторовна...
   - Я сейчас все сделаю. Ольга Викторовна...
   Харченко удовлетворенно улыбалась, купаясь в этих голосах, отвечая, про-веряя, придираясь, отчитывая, присматриваясь, ругая и похваливая. Просмат-ривая новый танцевальный номер, отметила симпатичного крепкого танцора и благосклонно ему улыбнулась, и тот улыбнулся тоже - не дурак, сразу все по-нял. Возможно, на этот вечер она возьмет его с собой.
   В конце концов, Ольга направилась в свой кабинет, но на полдороги вдруг остановилась, потирая бровь указательным пальцем. На мгновение что-то на-бежало на нее, какое-то странное ощущение, что она что-то упустила - что-то, о чем будет жалеть всю жизнь... Что-то было неправильно...
   Но странное чувство исчезло почти сразу же, и она пошла дальше, по дороге одернув официантку, заболтавшуюся с барменом. Та, сердито покраснев, ото-шла, но, сделав несколько шагов, тоже остановилась, внимательно глядя на удалявшуюся стройную фигуру Ольги.
   - Вот и все, Оля, - тихо сказала она. - Так ведь намного лучше, согласись... Вы так непреклонны и громки в словах, когда вам плохо, но вы все забываете, когда вам хорошо. Все и всех. Спокойной ночи.
  
  
  
  VIII.
  
   Вздрогнув, Алина открыла глаза, потом, моргая, посмотрела на Женьку, си-девшую напротив и постукивавшую ногтями по бокалу с исходящим холодны-ми пузырьками шампанским.
   - Что ты сказала?
   - Я сказала, что с твоей стороны просто свинство спать, когда я пытаюсь объяснить тебе наши проблемы с пожарниками! Насколько я помню, мы - ком-паньонки. А это значит, что мы не только с удовольствием на пару хлещем шампанское в собственном ресторане, но и на пару же разгребаем все неприят-ности, которые с ним происходят... Ты меня слушаешь?
   - Да, конечно... - Алина посмотрела на собственный бокал, потом оглядела зал, уютные лампы с абажурами на столиках, темно-зеленые стены с панелями из резного дуба, картины, удобные стулья с высокими спинками, хорошие ко-пии старинного холодного оружия на стенах, пустые латы, стоящие в углу, из прорези шлема которых смотрела темнота. В обложенном округлыми камнями небольшом бассейне плескались карасики и карпы и нежно журчала стекающая по увитой зеленью искусственной скале прозрачная вода, колыхая блюдца ли-стьев кувшинок. Негромко звучал французский шансон. Зал был полон на две трети, а они сидели за своим персональным столиком в нише, за резной дере-вянной занавесью.
   - М-да, - медленно произнесла Алина. - Забавно.
   - Что?! Тебе забавно?! - возмутилась Женька. Алина неопределенно пожала плечами и рассеянно посмотрела на обручальное кольцо на своем пальце, по-том повернула голову в сторону сухо шелестнувшей занавеси, и вошедший Ви-талий устало улыбнулся ей, наклонился и поцеловал в подставленные губы.
   - Сидите, мадамы?
   - Уже недолго. Выпьешь? - деловито спросила Женька, но Виталий покачал головой.
   - Не, я за рулем.
   - Ой, ну и нудный ты, Воробьев! Вначале бы тачку ставил, а потом за женой приходил! - Алина усмехнулась, внимательно глядя ему в лицо. Виталий опус-тился на стул, бросил барсетку на зеленую скатерть и зевнул.
   - Ну, насчет нудности я бы еще поспорил!..
   Алина поджала губы, задумчиво выстукнула ногтями на крае металлической пепельницы какой-то мотивчик, закурила, потом взяла свой бокал с шампан-ским и встала.
   - Ты куда? - спросил Виталий с легким холодком в голосе. Алина легко про-вела пальцами по его руке, потом покачала головой, взглянула на Женьку, су-нула руку в карман пальто и сжала там в кулак.
   - Я сейчас.
   Она раздвинула занавесь, осмотрелась и ее взгляд остановился на молодом человеке, одиноко сидевшем за столиком на двоих, потягивавшем из красивого бокала темное вино и задумчиво смотревшем вдаль, покачивая головой в такт музыке. Подошла к столику, поставила на него бокал и села, забросив ногу на ногу. Отпила глоток шампанского, посмотрела на деревянный резной потолок и негромко произнесла:
   - Ну и идиот же ты!
   - А что такое? - удивился Лешка и поставил свой бокал. - Что не так?
   - Это сон, - Алина взглянула в искрящиеся досадой светлые глаза. - Хочешь поймать меня сном, как сачком бабочку? Думаешь, я сочту его реальным?
   - А это и есть реальность, - Лешка заглянул в бокал, потом облизнул губы. - И в этой реальности подают неплохое вино. Мне нравятся крымские марки. Хо-тя, я бы предпочел отведать что-нибудь более древнее и изысканное. Жаль, что ваш ресторанчик слишком мелкомасштабен, хоть и весьма мил. Я бы с удо-вольствием отведал славного хиосского, критского или косского, или, на худой конец, хотя бы дешевого ретийского. В принципе, это можно устроить. Жела-ешь?
   Алина с усмешкой покачала головой.
   - Не вижу смысла. У этих вин будет вкус, который представляешь ты, и славное хиосское на вкус окажется мадерой, мускателем или вовсе славянкой!
   - Я разбираюсь в винах! - сердито сказал Лешка, подхватывая бокал со сто-ла. - Чего тебе, собственно, от меня надо?!
   - Где остальные?
   - Забудь про них. Они в своих мирах и им до тебя больше нет никакого дела. Так что наслаждайся своим миром...
   - Это не мир, это сон, - Алина выпустила в лицо Лешке клуб дыма, и тот сморщился, но стерпел. - И эта мечта сильно устарела.
   - Да? - казалось, тот искренне огорчился. - Ну, не беда, я могу все переде-лать... Я в этом деле большой специалист... Впрочем, чем плоха эта? Достаток, собственный ресторан, любящий муж... Ты хотела Виталия, так вот он - цели-ком твой!
   - Это не Виталий!
   - Как это не Виталий?! - в голосе Лешки прозвучали возмущение и обида. - Посмотри - его лицо, его тело... Я даже специально не стал возвращать ему одну руку, чтоб ты не особо придиралась!
   - Нас всех очень хорошо научили, как мало значения имеет лицо, - Алина не сводила с него тяжелого, ненавидящего взгляда. - Где он? Где остальные?
   - Откуда мне знать? - он развел руками. - Слушай, будь умницей, а?! Не зли меня. Я специально для тебя создал такую чудную реальность, я старался... Так что отправляйся к подружке и мужу и не мешай мне пить вино. Иначе я могу поселить тебя совсем в другую реальность!
   - Это не реальность, а сон! - Алина воткнула сигарету в его спокойно лежа-щую ладонь. Раздалось шипение, от кожи потянулся дымок, противно запахло горелым мясом. На лице Лешки не дрогнул ни один мускул. Он поставил бокал и укоризненно сказал:
   - Ну что за манеры! Слушай, прелестное дитя, а ты случайно не потомок ка-кого-нибудь симпатичного гестаповца, а?
   - Где остальные?! - зло повторила она, глядя на его руку. Лешка щелчком сбил окурок на пол, послюнявил палец и потер место ожога, оставив совершен-но чистую неповрежденную кожу. Усмехнулся.
   - Я все равно их найду!
   - Это вряд ли, - Лешка налил себе новый бокал. Приглашающе качнул бу-тылкой в ее сторону, пожал плечами и поставил бутылку. Потом поднял бокал и сделал деликатный глоток. - Видишь ли, солнышко, здесь распоряжаюсь только я и только я решаю, кто и где просыпается! Только я решаю, что пра-вильно, а что нет!
   Он поднял указательный палец левой руки, поднес к нему бокал и отпустил его, и бокал, слегка наклонившись, начал медленно вращаться в воздухе. От кончика пальца ножку бокала отделяли несколько сантиметров абсолютно пус-того пространства. Вино драгоценно переливалось под приглушенным светом ламп, почти касаясь хрустального края. Зрелище было необычайно красивым, волшебным, и Алина невольно восхитилась, глядя на этот удивительный танец. Потом сжала губы и встала.
   - Ты можешь решать, где мне проснуться, но не тебе решать, когда! И учти, что это и мой сон тоже!
   Она посмотрела на кружащийся бокал и чуть прикрыла глаза. Это был сон. Всего лишь сон. Но она ничего не могла поделать в этом сне. И все же...
   Ощущение было далеким, практически забытым, но все-таки оно было - крошечная его частичка. Так человек, в детстве занимавшийся игрой на форте-пиано и с тех пор за него не садившийся, перебирает пальцами клавиши и вдруг правильно проигрывает первые несколько нот давней мелодии.
   Алина снова посмотрела на бокал, и тот вдруг пьяно покачнулся и упал. По столешнице растеклась винная лужа, темная, как венозная кровь, и Лешка то-ропливо взмахнул рукой, вытряхивая из рукава липкий винный ручеек.
   - Зачем ты это сделала?! - обиженно спросил он. Потом нахмурился и непо-нимающе взглянул на медленно перекатывающийся по столу пустой бокал. Алина закрыла глаза, вызвала в себе привычное ощущение падения и...
  
  * * *
   ... открыла глаза в абсолютной темноте, наполненной знакомым хрусталь-ным звоном, некогда желанным, ласкающим слух, а теперь кажущимся чем-то жутким. Она лежала на спине, укрытая одеялом, в помещении, пропитанном полузнакомыми запахами, и слушала, как за стеклом невидимого окна громко стучит дождь.
   Ведь это уже было?
   А ты точно знаешь, с какого момента ты спишь?
   Алина села, дрожащими пальцами нашарила выключатель, и на стене возле кровати вспыхнула лампа, и ее свет немедленно заиграл в кружащихся под по-толком стеклянных цветах, и каждый из них словно издевательски подмигивал ей.
   Думала сбежать? Нет-нет. Мы не расстанемся. Ты наша.
   Алина спрыгнула с кровати и рванула на себя ящик тумбочки. Посмотрела на нож, на увядающие цветы, развернулась и вылетела из комнаты. Полутем-ный коридор был пуст. Она потерянно огляделась, потом побежала к комнате Виталия. Распахнула дверь и застыла, и Виталий с Мариной тоже застыли, хотя за секунду до этого двигались очень активно. Потом Воробьев криво усмехнул-ся, а Марина, сдув золотистую прядь волос, прилипшую к вспотевшему лбу, возмущенно спросила:
   - Ты еще и нимфоманка?! А ну вали отсюда, чего уставилась?!
   Алина медленно отступила назад, потом зажмурилась и...
  
  * * *
   ...еще не открывая глаз, почувствовала, что только что произошло что-то ужасное. Ее рука держала что-то влажное, липкое, и раздувающиеся ноздри втягивали сильный медный запах крови.
   Алина открыла глаза и испуганно уставилась на свои испачканные кровью пальцы, сжимающие рукоять ножа, всаженного в тело стоявшего перед ней че-ловека, и вокруг рукояти на его белой футболке стремительно расцветало страшное яркое пятно. Она подняла взгляд и в ужасе закричала, выпуская нож, и в тот же момент Виталий завалился назад и тяжело рухнул на пол. Алина упала на колени рядом с ним, дрожащими пальцами пытаясь остановить кровь.
   Это не я, не я, это не могла быть я! Я же...
   А провалы? Провалы в памяти?
   - А я... не верил... - хрипло прошептал Виталий, пристально глядя на нее стремительно тускнеющими глазами. - До конца...не верил... Как же так, Аля...
   - Нет! - громко закричала она и вскочила, не в силах отвести взгляда от лица умирающего. - Этого не может быть! Это...
   Волна понимания нахлынула на нее, снова приводя в чувство, и то, что толь-ко что было одним из величайших кошмаров, опять превратилось в искусные декорации. Не в силах сдержать слезы, она отвернулась от глаз Виталия, потря-сенная боль и укор в которых были такими реальными, и опустила веки, вытя-нув к полу руки с растопыренными пальцами...
  
  * * *
   ...и, открыв глаза, увидела нависшее над ней лицо Евсигнеева - огромное, налитое кровью и страшное. Его рот был раскрыт, и она сморщилась от отвра-тительного кислого запаха, ударившего ей в нос. Алексей навалился на нее, то-ропливо возясь с замком "молнии" на ее брюках.
   - В этот раз ты мне дашь!.. - задыхаясь, бормотал он, с треском раздирая "молнию". - Дашь, сучка мокрая!.. Щас я тебя так вдую!..
   Почувствовав его пальцы, Алина закричала, шаря в полумраке распростер-тыми руками, но ничего не подворачивалось под них, ничего... Но ведь должно было, должно!
   Конечно должно было! Потому что это уже происходило - и происходило иначе, а это, несмотря, что ужас и отвращение настолько реальны, и реальные его омерзительные пальцы, все же это...
   Не раздумывая больше, Алина вскинула руки и всадила большие пальцы Ев-сигнееву в глаза, с отвращением почувствовав, как ее ногти пробили что-то уп-ругое и погрузились во влажную липкую глубину глазниц. Дико взвыв от боли, Алексей дернулся назад и повалился на спину, суча ногами и прижимая к гла-зам ладони. Теперь у нее была возможность сбежать, и она сделала это немед-ленно, отгородившись от кричащего человека опустившимися веками.
  * * *
   Реальности сменялись одна другой, летели на нее и сквозь нее, и едва она с усилием покидала одну, как ее тут же с легкостью швыряло в следующую. Лешка для начала ограничился лишь особняком, поворачивая ситуации и так и этак, то одной гранью, то другой, и она скользила по этим граням, как скользит капля воды по вращающемуся ограненному драгоценному камню, и где-то внутри этого камня притаился его безумный создатель, следя за чистотой гра-ней и глубиной цвета. Он пока не давал особую волю воображению и не демон-стрировал своих полных сил, и Алину, помимо ужаса, не покидала жуткое ощущение, что Лешка еще только разминается, чтобы вызвать к себе интерес. Она ничего не могла сделать - могла только просыпаться, чтобы тут же заснуть снова, но это удавалось далеко не сразу и далеко не сразу она отделяла один сон от другого и сбегала из него, и каждая из лже-реальностей успевала иску-пать ее в абсолютно реальной боли и реальном ужасе, и соскальзывая с очеред-ной грани, Алина не понимала, как до сих пор еще умудряется сохранять отно-сительно здравый рассудок. Одно дело - осознать себя во сне, и совсем другое - осознать себя в сотнях снов... спать и видеть сон, что ты видишь сон, где ты спишь и видишь сон о том, как ты спишь и видишь...
   Ее убивали и она убивала, и падала на железные прутья ограды, и окуналась в разъедающую кислоту, и душила Свету на кухне, и вонзала нож Ольге в гор-ло, и повисала на пробивавшем ее тело пере алебарды, и чувствовала тупой удар, когда ей пробивала голову пуля, выпущенная Евсигнеевым, и тут же раз-бивала боулинговым шаром его лицо, и смотрела в глаза Виталию, с улыбкой перерезавшему ей горло, и всаживала топор в позвоночник Олега, и секунду спустя Олег перебрасывал ее через лестничные перила третьего этажа, и она топила Марину в бассейне, а мгновением позже падала туда, и это снова оказы-валась кислота, а потом мучительно мерзла в морозильной камере наедине с за-индевевшими искромсанными трупами, а потом на нее набрасывался Борис и по-волчьи вцеплялся зубами в шею, и тут же она подкарауливала его в полу-мраке за углом, чтобы сделать то же самое, и Света набрасывала ремень ей на шею, а потом то же самое делал Жора, которому она после этого простреливала голову, и Ольга, ухмыляясь, отпускала ее руку, отправляя в короткий полет, и Петр с безумными криками гонял ее по коридорам особняка, и она сидела, при-таившись, среди экспозиции трупов на лестнице, и опять Виталий убивал ее - снова и снова, чаще всех - и в автобусе, и в ванной, и в постели, и в столовой, приговаривая с усмешкой: "Ты была права, рыжик, убийца не обязательно должен быть в единственном экземпляре!" - и она умирала - снова и снова - и просыпалась - снова и снова, и был ужас, и была боль - бездна боли, и она по-гружалась в нее и выныривала снова с разрывающимися от крика легкими и бешено колотящимся сердцем - и вдруг все кончилось, и Алина упала на стул - обессиленная, измученная, стучащая зубами от беспредельного напряжения, и мягкий свет лег на ее уставшие смотреть и открываться глаза, и где-то рядом безмятежно звучал французский шансон, журчал искусственный водопадик, и Лешка, сидевший напротив, за столиком, приветливо ей улыбался, покачивая головой в такт музыке.
   - Передохни, - участливо сказал он и пододвинул к ней бокал, полный тем-ного вина, и Алина, схватив его, выпила в несколько глотков, как простую во-ду, и в ее голове мягко стукнуло, и улыбающееся лицо перед ней покачнулось и стало еще более четким. Вино оказалось приятным, чуть терпковатым, с мус-катным вкусом.
   - Где остальные? - хрипло спросила она, отодвигая пустой бокал, и Лешка покачал головой. На его лице была легкая досада.
   - Слушай, ну чего ты уперлась, а?! Хочешь еще попутешествовать? Ты, оче-видно, не понимаешь, что еще пара таких полетов - и твой мозг и сердечно-сосудистая система там просто взорвутся! Ты хочешь умереть, как умер Ки-рилл? Знаешь, мне кажется, я понял, зачем он взял тебя с собой. Ты умеешь просыпаться - ты отлично умеешь просыпаться, если захочешь! Сукин сын что-то чуял - наверное, у него были чертовски нехорошие предчувствия насчет предстоящего опыта, и он прихватил тебя в качестве запасного аккумулятора, чтобы безболезненно свернуть реальность и успеть удрать самому. Ведь один раз ты даже чуть не прорвала его мир. Но я сильнее, чем Кирилл, малышка, я теперь намного сильнее. Ты можешь раздирать мои реальности, но от меня ты никуда не денешься! Так что, может, уже хорош брыкаться-то, а? И тогда больше никаких кошмаров - только славный, чудесный мирок. Я постараюсь устроить, чтоб он был настолько чудесен, что ты не захочешь осознавать, что это сон, обещаю. Хочешь еще бокальчик?
   - Где остальные?! - тяжело повторила Алина, с трудом выговаривая слова. Прожитые миры до сих пор мелькали у нее перед глазами - миры, каждый из которых хоть на несколько секунд, но казался истинным и настоящим. Лешка прищелкнул языком и склонил голову набок.
   - Слушай, ты такая зануда! Какая тебе разница?! Они о тебе и не вспомина-ют, уверяю тебя! Им хорошо, они счастливы...
   - Разумеется, ты ведь отослал их в те жизни, о которых они мечтали, где жи-вы их близкие, где они не совершали ужасных ошибок, поступков... но это все-го лишь сон!
   - Для них больше нет. Для них это жизнь - настоящая жизнь, моя сладкая! - Лешка устало вздохнул, точно изможденный дневным трудом работяга. - Это ты ко всему придираешься, а они - ребята сговорчивые. Я спрашивал каждого - честно спрашивал - довольны ли они, и все ответили утвердительно. Так что...
   - Все равно это сон! - упрямо сказала Алина, сжимая и разжимая пальцы и скребя ногтями по столу. - Они не смогут видеть этот сон до конца жизни.
   Лешка усмехнулся.
   - Смотря, какой длины будет эта жизнь!
   Алина, взбешенная, хотела было наброситься на него, но не смогла сдви-нуться с места. Руки и ноги не слушались, словно ее парализовало, и когда она с трудом подняла голову, то ее взгляд уперся в насмешливую и в то же время удивительно обаятельную улыбку.
   - Не стоит давать волю эмоциям, Аля, поверь - это лишнее. Скоро тебе будет совершенно все равно - где твои сосонники, что с ними...
   - Никогда!
   - Как говорил персонаж одного фильма, громкие слова потрясают воздух, но не собеседника! - его улыбка подернулась легкой меланхолической печалью. - Знаешь, в самом начале большинство из твоих друзей говорили то же самое, горделиво выпячивали грудь, и глаза их метали молнии. Но это сразу же сошло на нет, когда я показал им, что умею создавать не только ад. Психология кон-траста.
   Он потянулся и взял в свои пальцы руку Алины, безвольно лежащую на сто-ле, и она передернулась, но отнять руку не смогла. Лешка перевернул ее ладо-нью вверх и бережно провел по ней пальцами. Они скользнули по коже вниз, до сгиба локтя, потом вернулись и начали ласково оглаживать ее запястье.
   - Хороший пульс, - задумчиво сказал он, чуть прикрывая глаза. - Кровь можно слушать - знаешь это? Кровь - как музыка, удивительная музыка, у ка-ждого своя, и в твоей крови я слышу отзвуки великих водопадов, и шум древ-них лесов, и свежесть ветра, который летит к беспредельному горизонту... Я слышу, как рассекают воздух крылья удивительных птиц, и как океан ласкает прибрежный песок, и как восходящее солнце зажигает воды широкой реки, превращая их в золото, и как капли падают с листьев деревьев, и как снежные хлопья ложатся на луга, я слышу, как молодая луна смотрится в озеро, и как распускаются лотосы - и все это музыка твоей крови, а кровь никогда не лжет...
   Алина расширенными глазами смотрела на его полузакрытые веки, слушая мягкий струящийся голос. Потом и ее собственные веки начали опускаться.
   -... Покой - вот твой истинный рай, дитя. Мир кристальной девственной чистоты, до которой не дотрагивались грязные и неразумные людские пальцы - вот твоя настоящая заветная мечта... Мне нет нужды что-то создавать для тебя - ты давно создала это сама, и тебе нужно просто вернуться...
  
  * * *
   Алина открыла глаза и, не удержавшись, испуганно ахнула.
   Она стояла на крошечном, шириной в две ладони, скользком выступе скалы, на чудовищной высоте, и далеко внизу билась об острые камни быстрая река. Гора, поросшая густым лесом, на которой притулился этот выступ, изгибалась гигантским полумесяцем, и отовсюду низвергались водопады и водопадики - казалось, вода хлещет прямо из пушистых крон деревьев, и над долиной висела холодная завеса из мельчайших водяных брызг, и они остужали ее разгорячен-ное лицо, и унизывали распущенные волосы, переливаясь под солнцем, словно крошечные бриллианты, и снизу доносился чудовищный рев и грохот, словно там в ярости ворочалось некое доисторическое чудовище.
   Сглотнув, она огляделась, потом потянулась вверх к ветке склонившегося над пропастью дерева, и в тот же момент ее нога соскользнула, и она с воплем полетела вниз, сквозь облака из разбившихся водопадов, и полы расстегнутого пальто развевались за ее спиной, и река внизу начала стремительно расти, словно ей не терпелось принять ее в свои бурлящие воды. Она падала долго - неизмеримо долго, и когда уже, казалось, вот-вот наступит конец этому паде-нию, к ней вдруг пришло осознавание, и вопль ужаса, вырывавшийся из ее рта, внезапно сменился криком восторга. Конечно же, ведь это ее мир - тот, кото-рый она столько раз видела во сне, тот, который целиком принадлежал ей - и только ей, и в этом мире она никак не могла разбиться, потому что...
   Алина напряглась, раскинув руки, и ее суматошное, кувыркающееся падение вдруг превратилось в полет. Она взмыла над долиной, и мокрый ветер трепал ее волосы, и легкие втягивали вкусный воздух необычайной свежести, и река вни-зу тоже летела вперед, и шум низвергающихся водопадов из грозного стал ве-личественным, и они были прекрасны, как и умытая синева неба, и бескрайняя зелень древних лесов. Вскоре ложе реки оборвалось, и она сорвалась вниз, и этот огромный водопад грохотал во много раз громче предыдущих, и водяная пыль клубилась над зелеными островками, и в ней переливалась двойная раду-га.
   Алина повернула направо, и под ней потянулись безмятежные горы, покры-тые густыми покрывалами лесов, и где-то в их глубине звенели холодные ручьи и порхали разноцветные птицы. Замедлив полет, она опустилась вниз, паря среди высоченных деревьев, чьи толстые стволы одевал мох, и с них свисали длинные бороды плюща, и вокруг была сочная свежая зелень, и журчали хру-стальные воды лесных родничков, и вокруг была сонная прохладная тишина, пропитанная запахом грибов и палой листвы, в которой вспыхивали звонкие, чистые птичьи трели, и вокруг была тайна и был покой.
   Она поднялась вверх и полетела над широкими равнинами, над лугами, где ветер колыхал стрелы зеленой травы, и качали головками распускающиеся цве-ты, над которыми сонно жужжали пчелы, и под ней была феерия красок, и спустившись совсем низко, Алина задевала цветы рукой, купаясь в море луго-вых запахов, и потом снова взлетела, и в ее руке трепетал огненными лепестка-ми сорванный мак, и подмигивали синевой незабудки, и в желтых колокольчи-ках медуницы медово блестел ароматный нектар, и она парила над волнами стелющегося по ветру ковыля, глядя, как по нему, приминая пушистые нити, мчится куда-то табун диких лошадей, и их длинные гривы и хвосты развевают-ся в прозрачном воздухе. Алина сбросила наскучившее ей пальто, и оно, кру-жась, полетело вниз и мгновенно исчезло среди зелени, словно луг проглотил его - ненужную вещь, созданную в нелепом далеком мире.
   Она летела над широкой рекой, чьи воды были ленивы и чисты, и Алина ви-дела округлые разноцветные камни на дне, колышущиеся водоросли и стайки рыб, снующие в поисках еды, и водомерки ловко скользили по поверхности, словно мальчишки на коньках, и в колышущееся речное зеркало надменно смотрелись старые ели.
   Алина поднималась высоко-высоко и смотрела на остроконечные вершины скал, где сияли ослепительной белизной вечные снега, в которых поселилось безмолвие, и воды горного озера были, как небесно-голубой шелк, и где-то из-редка тоскливо кричала гагара, и припудренные снегом деревья стояли, как призраки, свесив неподвижные ветви, и легкий мороз пощипывал кожу, словно дразнясь.
   Она поднималась еще выше и летела сквозь пухлые облака, окрашенные в алый закатный цвет, и, казалось, облака охвачены страшным пожаром, но огонь был холодным, и от него тянуло не дымом, а влагой и озоном.
   Облака ей быстро наскучили, и Алина ринулась вниз - так стремительно, что у нее перехватило дыхание и в ушах неприятно закололо, но на то это и был ее мир, что она могла делать все, что захочет, и поэтому немедленно убрала эти ощущения и полетела над побережьем. Огромные океанские волны с грозным ревом катились к берегу, вздымаясь, одна за одной обрушивались на длинный песчаный пляж и отползали, разбитые, чтобы дать место следующим. Она вы-брала одну и влетела прямо под закручивающийся водяной язык и помчалась в сверкающем пенном холодном тоннеле, визжа от восторга, но шум воды за-глушал ее голос, и она снова взлетела вверх и, оставив берег далеко позади, до-бралась до того места, где океан лишь лениво ворочался, и стремительно, слов-но чайка, углядевшая у поверхности лакомую рыбку, врезалась в воду и помча-лась вниз, в темные таинственные глубины, сквозь водный лес, распугивая стайки разноцветных рыбок. Воздух не был ей нужен, и Алина долго плавала среди хрупких коралловых замков, наблюдала за величественными танцами скатов-мант, с восхищением разглядывала колышущиеся актинии, смотрела, как идут куда-то, исчезая во мраке, колючие длинноусые лангусты, маршируя, словно на параде, исследовала грот, возле которого деловито сновали рыбы-хирурги и хромисы. Акул можно было не бояться, потому что в ее мире акул не существовало - во всяком случае, не существовало на то время, пока она нахо-дилась в воде, и Алина наслаждалась подводным миром часами, месяцами, ве-ками, пока не покинула его, напоследок покатавшись на спинах раздраженных морских черепах и вволю наигравшись с дельфинами.
   Это был чудесный мир, и его можно было поворачивать любой гранью, и по одному лишь ее повелению среди пухлых грозовых ночных туч вспыхивали ги-гантские молнии, ветвящиеся от края до края небес, и ливень бился о широкие листья пальм и разбивал зеркальную гладь озер. Бархатная ночь сгорала в кро-ваво-красном пламени зари, и на морской поверхности вспыхивали мириады солнечных зайчиков. Алина летела высоко в небе вместе с огромными удиви-тельными птицами, лениво взмахивавшими крыльями, и если она устанет, то всегда может устроиться на спине какой-нибудь из них и смотреть, как зеленые леса внизу одеваются в золото и багрянец, и можно было спуститься и бродить среди груд опадающих листьев, и слушать осенние голоса птиц, и мягкий стук падающих лесных яблок, и смотреть, как осторожно ступают среди деревьев белохвостые олени. А можно было напустить зимнюю бурю, притаившись вы-соко наверху, а потом снова спуститься в безмолвные леса, укрытые пухлыми сугробами, и, паря над ними, гоняться за зайцами, смешно вскидывающими длинные задние лапы в снежных брызгах, обрушить снежный ком на задумав-шегося лося, сидя высоко на толстом суку, смотреть, как бежит куда-то волчья стая, и зимняя луна сеет призрачный свет на бескрайние серебристые поля, а потом вызвать рассвет и отправиться на замерзшее озеро разглядывать причуд-ливые ледяные узоры, или к застывшим водопадам, в которых драгоценно сия-ют солнечные лучи.
   Наскучит зима, так прочь ее! - и пухлые сугробы тают, и трещит лед, и взбухают переполненные реки, и с деревьев и скал звон, звон капель, веселый хрустальный дождь, и нежно-зеленые ростки тянутся к солнцу, и распускаю-щиеся подснежники склоняют белоснежные головки, и леса одеваются листвой, и цветов все больше, а солнце все жарче, и разгорается ослепительный белый вишневый пожар, и возносятся величественные свечи каштанов, и вербы уже давно распушились, и луга желты от одуванчиков, и вот уже пух летит над ни-ми и оседает на гривах лошадей, и из разогретых норок выбираются сонные длиннолапые тарантулы и часами млеют под солнцем, и весенний ветер, озор-ной и упругий, играет со всем, что только попадается в его невидимые пальцы, и треплет шевелюры деревьев, и гонит рябь по озерам, и на мир обрушиваются весенние грозы, и радуги тянутся до самого горизонта, и безмолвие разбито вдребезги, и в лесах начинается бурная жизнь, и всюду бабочки, как ожившие цветы, и можно выбрать самую красивую и подставить ей палец, и она сядет на него, чуть подрагивая сказочными крыльями, и слушать, как звенят в небе большеглазые стрекозы. Можно облететь весенний мир, можно затянуть весну на многие годы, а потом призвать лето и собирать землянику, душистую и сладкую, и уже отцвели ландыши, а на ветвях зреют плоды, и над лугами пови-сает тягучее летнее марево, в котором густо жужжат пчелы, и сейчас особенно здорово пролетать под ледяными струями водопадов, и парить над горными озерами, и с размаху бросаться в морские волны, и дремать на белопесчаных пляжах, и снова возвращаться в луга и раскидываться среди травы, такой высо-кой, что она заслоняет небо, и засыпать среди густых дурманящих запахов и тепла, а затем есть пушистые персики и сочную черешню, и разнимать на две половинки большие румяные абрикосы, а можно наловить рыбы и сварить жирную янтарную уху, можно сделать все, потому что это твой мир, и в нем твои законы. Он древен и в то же время юн, потому что каждый день можно что-то сотворить заново, хотя что такое день? - время уже не имело значения, и она уже не имела возраста, и имя стерлось из памяти, потому что оно тоже не имело значения. Она была частью этого мира, и мир был частью ее, и кровь в жилах билась в такт обрушивавшимся с чудовищных высот водопадам, и тугим порывам ветра, и волнам, ласкающим песок и разбивающимся о скалы, и птичьим голосам, и каплям дождя, и раскатам грома, и шипениям молний, и не-слышным течениям древесных соков, и каждому треску ветви в бескрайних ле-сах, и не были здесь нужны никакие люди...
   Люди? Безымянное существо, парящее высоко в небе под радужным мостом, удивленно моргнуло. Чуднóе слово, незнакомое понятие. Что такое люди? Они растут где-то в ее лесах? Водятся в ее озерах? Может, расцветают на лугах по весне? Или охотятся в лунных зимних ночах? Что это?
   Бог, лишенный возраста и имени, вдруг забеспокоился, разглядывая свой чудесный мир, который неожиданно как-то потускнел, словно подернулся ту-маном. Но ведь сейчас бог не хотел тумана, он наслаждался весенним днем, те-плым и солнечным. Люди, люди... Слово билось в мозгу, словно живое суще-ство с маленькими кулачками, отчаянно желающее привлечь к себе внимание. Люди, люди...
   Помни меня, слышишь? Обязательно помни...
   Я... действительно хотела тебя удержать
   А как же наши жизни, ты, сволочь?!
   Верните мне мою жизнь!
   У него был удивительный дар...
   Ты нравишься мне...
   Красавица ты моя! Настоящая! Я знал!..
   В конце концов, разве вам там было так уж плохо?! Ведь там исполнились ваши желания!..
   Наши желания...
   Мои желания...
   Покой - твой истинный рай...
   Мне нет нужды что-то создавать для тебя...
   Ты отлично умеешь просыпаться...
   Существо, задумчиво летящее над зеленой долиной, внезапно обрело печаль и боль, сжавшие сердце. Секундой позже оно обрело имя и остановилось, не-подвижно вися в прозрачном солнечном воздухе и вглядываясь в горизонт - мнимый край его чудесного мира, который внезапно разладился и оторвался от него, и это принесло новую боль, словно у него вырвали часть тела. Кровь в жилах больше не попадала в такт разбивающимся водопадам и биению волн, и леса шумели испуганно, и в красоте стремительных рек появилась угроза, и на солнце набежала серая холодная туча, и в глубоких озерах таилось что-то зло-вещее.
   А потом существо обрело память и гнев и закричало в ярости - и тотчас мир содрогнулся от чудовищного раската грома, небо расколола гигантская молния, и далеко внизу с треском рухнуло огромное вековое дерево, и взбухшая река поволокла его мимо каменистых берегов, словно труп великана.
   Как она могла забыть?! Как она могла запереться в своем мирке и бросить остальных?!
   Он заставил ее забыть!..
   Нет, она сделала это сама. Она и только она, потому что люди забывают обо всем, когда вдруг становятся счастливы...
   Люди.
   Никак не боги.
   Алина развернулась и сквозь ливень полетела туда, откуда когда-то, сотни лет назад начала свой путь, и вскоре отыскала это место - долину-полумесяц, заросшую лесом гору, и бесчисленные водопады, и клубящуюся водяную пыль. Она остановилась, сжав зубы и оглядываясь. Ей было страшно. Пусть так.
   Она глубоко вздохнула и отняла у себя способность летать - резко, как врач выдергивает мертвый зуб, и ее отяжелевшее тело рухнуло вниз, и бурлящая во-да и острые камни полетели навстречу, и когда до них уже осталось несколько десятков метров, Алина не выдержала и зажмурилась, ожидая удара, ожидая боли, ожидая темноты, и ее крик наполнил долину до самых краев.
   Но ничего этого не произошло, и она с вытянутыми руками внезапно проле-тела сквозь дно мира, как сквозь дымку и...
  
  
  
  IX.
  
   ... снова обрушилась на стул, и Лешка, сидевший за столиком напротив, вздрогнул и расплескал вино, и поднял на нее взгляд, в котором Алина отчет-ливо увидела не успевшее скрыться глубочайшее изумление.
   - Слушай, ну ты просто неугомонная! - возмутился он. - Как ты... Что тебе опять не понравилось? Что тебе здесь надо?! Оставь меня в покое, женщина! Я сижу и пью свое вино, я честно за него заплатил...
   - Как и мне?! Личным мирком?!
   - И что такого?
   - Где остальные?! - Алина вскочила и взмахом руки смела бутылку со стола. Лешка вскинул брови и вытянул руку, и бутылка остановилась у самого пола, и темная винная струя, начавшая было выплескиваться из горлышка, втянулась обратно, не успев коснуться сверкающих плит.
   Внезапно бутылка закрутилась юлой, потом запрыгала в воздухе, словно ее трясла чья-то невидимая рука, и во все стороны полетели брызги. И тут же по-тянулись обратно к горлышку. На лице Лешки появилось напряженное удивле-ние. Он смотрел Алине в зрачки, и она делала то же самое, крепко сжав зубы. На ее висках вздулись жилки, лоб покрылся бисеринками пота, но губы мед-ленно и верно раздвигались, складываясь в недобрую улыбку.
   Внезапно у обоих вырвался бессильный возглас, и бутылка вдребезги разле-телась на полу. Лешка тоже вскочил и треснул кулаком по столешнице.
   - Что за приколы?!
   Свет ламп потускнел, и в зале ресторана вдруг пошел снег. Крупные пуши-стые хлопья выскальзывали прямо из облицованного резным деревом потолка и, медленно и красиво кружась, ложились на пол и на головы посетителей, не обращавших на них никакого внимания, словно это было в порядке вещей. Лешка два раза быстро моргнул.
   - Секундочку! - возмутился он. - Такое тут могу делать только я!
   - Это еще почему?! - по-детски, капризно поинтересовалась Алина. - Я тоже хочу!
   - Это мой сон!
   - И мой тоже!
   - Твой сон - лишь часть моего!
   Алина подмигнула ему.
   - А что, если наоборот? Не глупи, Лешка, и не жадничай. Здесь хватит места и на двоих! И на двенадцать! Ты отпустил меня в мой собственный мир, сно-творец. А здесь в мирах время идет по-разному. Сколько я пробыла там? Мину-ту? Год? Сотни веков? Кто знает? Кто знает, сколько времени у меня было для тренировки?.. Даже ты этого не знаешь. Лешка, Лешка, теперь ты понял, какого свалял дурака?
   - Но ты не должна была... - Лешка осекся, раздраженно смахивая снег с во-лос, и Алина улыбнулась ему.
   - Вернуться? А вот же ж! Вот такая вот неприятность! Где остальные? От-пусти их, а то как бы я не засунула и тебя в какой-нибудь симпатичный мирок, где ты будешь веками перевариваться в чьем-нибудь желудке!
   - Ты?! - Лешка искренне расхохотался. - Думаешь, если ты научилась па-рочке маленьких чудес и отхватила себе чуть-чуть самостоятельности, так уже можешь что-то сделать?! Аль, ну ты же, в самом деле, не такая дура, верно? Конечно, я восхищен блефом, но края-то видеть надо. Так что, малютка, ступай обратно и не надоедай мне! Разлила хорошее вино... Девушка! - он махнул по-вернувшейся официантке, у которой оказалось лицо Женьки. - Еще бутылочку!
   - Где ты на самом деле? - тихо спросила Алина, отбрасывая за спину мокрые пряди волос. - Ты не можешь просто спокойно сидеть тут и попивать винцо.
  Это всего лишь показуха! Где ты сидишь на самом деле? Ты ведь должен на-блюдать за всеми нами? Где ты это делаешь?
   - Ты начинаешь меня утомлять! - раздраженно сообщил Лешка и, подняв руку, качнул указательным пальцем, словно подзывая кого-то, и в дальнем кон-це зала вдруг что-то хлопнуло, и вдоль стен покатилась волна ревущего пламе-ни, и люди, попадая в него, мгновенно сгорали и рассыпались пеплом, и огонь катился, словно морской вал, приближаясь к двоим, застывшим посередине за-ла, и Лешка улыбался, раскинув руки, точно хотел заключить Алину в жаркие объятия.
   - Мне ничего не будет, - сказал он, - а вот тебе, солнышко, извини, будет зе-ло больно!
   Алина закусила губу так сильно, что по ее подбородку потекла тонкая струйка крови, и за ее спиной внезапно выросла огромная сверкающая тусклой зеленью волна, заполнившая зал до самого потолка, и хлынула вперед, сметая мебель, и от нее несло холодом и солью.
   - Ничего не выйдет! - заявил Лешка, уже окутанный пламенем, которое ле-ниво колыхалось перед его лицом, и на мгновение две стихии застыли друг пе-ред другом, разделенные всего лишь несколькими сантиметрами. - Мой огонь не потушить никакой водой!
   Алина улыбнулась ему из зеленоватой толщи, подернутой рябью.
   - А почему ты решил, что это вода?
   Лешка беззвучно шевельнул губами, и в следующий момент две стены об-рушились друг на друга, смешались, рассыпались и исчезли, оставив посреди пустого, разгромленного зала двоих насквозь мокрых людей. Лешка задумчиво почесал нос, потом огляделся.
   - Да, впечатляет, вынужден признать. Но это все ерунда. Я могу...
   - А уж как я могу...
   - Подожди, подожди!.. - проговорил он - несколько суетливо. - Возможно, я ошибся, да, ошибся... Возможно, я предложил тебе не тот мир! Мы сейчас все это быстренько исправим! Давай, пошли!..
   Метнувшись вперед, Лешка крепко схватил Алину за руку, и пол под ними внезапно провалился и они полетели куда-то в темноту. Алина с трудом успела сдержать испуганный крик, и в следующее мгновение под ее ногами оказалась твердая поверхность.
   - Вот! - сказал Лешка, отходя. - Как тебе так?
   Они стояли возле роскошного дворца, и кругом замерли слуги и рабы, гото-вые выслушать любой приказ и немедленно его исполнить. Вдали виднелись очертания гигантских пирамид-усыпальниц, небо дышало жаром, и где-то за стенами катились темные воды древней реки. Алина вытянула руки, унизанные золотом, качнула головой и осторожно потрогала священный урей на лбу, по-том вопросительно взглянула на Лешку.
   - Древний Египет, - горделиво произнес он. - Будешь царицей. Все, что угодно - весь мир для тебя! Живи, сколько хочешь, роскошь, богатства, рабы...
   Алина засмеялась, глядя на согнутые людские спины.
   - Сразу видно, Леха, что в истории ты разбираешься не особенно. Кроме то-го...
   Что-то взметнулось, и царский двор и роскошный дворец исчезли, и теперь они стояли неподалеку от одной из огромных пирамид, побелевшей от снега, и вокруг лежали сугробы, в которых их ноги утопали по колено, и кто-то с ги-каньем мчался по склону на санках - очевидно, это были древние египтяне.
   - Ты что творишь?! - возмутился Лешка, и в следующее мгновение они ока-зались посреди роскошного средневекового бала. Колыхались тяжелые наряды, звенели драгоценности, бряцало оружие. Алина сидела на троне, придвинутом к накрытому столу. Лешка примостился рядом на подлокотнике.
   - Ну, а если так? - осведомился он.
   Алина благосклонно покивала, потом сделала величественный жест рукой.
   - Мило. А почему сей барон смолит "Беломор", не считаясь с присутствием королевской особы?!
   - Не хочу я жареного вепря! - закричал кто-то из-за стола благородным го-лосом. - Немедленно принесите килек в томате, е-мое!
   Лешка выругался, и бал и пир смялись и исчезли, и над ними протянулись стройные мраморные колонны, и вокруг сидели люди в хитонах и потягивали из чаш смешанное с водой розовое вино, глядя на нагих нубийских танцовщиц, а возле Алины сидел симпатичный полуобнаженный молодой человек атлети-ческих пропорций и смотрел на нее с восхищением.
   - Я завоевал половину Вселенной и завоюю другую, если ты станешь моей царицей! - воскликнул он. Алина, не сдержавшись, рассмеялась, и он поспешно добавил: - Как только я разберусь с налоговой, которая уже достала меня подо-ходным с персидского похода!
   Лешка, стоявший за ее спиной, раздраженно сплюнул, и все исчезло. Теперь они стояли на трибуне Мавзолея, и маршировавшие мимо военные в парадной форме, слаженно громыхали в сотни глоток:
   - Товарищу Сухановой ур-р-ра-а-а!!!
   - Ты обалдел?! - возмутилась Алина, взглянув на Лешку округлившимися глазами, и тот смущенно дернул узкими плечами.
   - Это просто проверка! - заявил он, потом его губы зло искривились. - Я создам для тебя нормальный мир, если ты перестанешь мне мешать!
   - Мне не нужен нормальный мир! - рявкнула Алина. - Мне нужна моя ре-альность и мои друзья - живые, разумные и неспящие!
   Лешка скрипнул зубами, и внезапно они оказались в самой гуще сражения. Лязгало оружие, надсадно орали раззявленные рты, валились на скользкую от крови землю разрубленные тела. Алина испуганно присела, глядя на опускаю-щуюся прямо ей на голову кривую саблю, но тотчас же кто-то огромный, в кольчуге, оттолкнул ее в сторону и закричал:
   - Уберите отсюда бабу! Ну, держись, татарская сволочь!
   Он передернул затвор и принялся методично скашивать противников длин-ными очередями из "калаша". Над полем полетели испуганные вопли. Алина начала вставать, чтобы лучше рассмотреть, что происходит, но ей в руку тотчас вцепились крепкие Лешкины пальцы. Алина в свою очередь схватила его, и по-ле битвы исчезло. Они стояли на холодной каменистой равнине, а неподалеку от них на камнях умостились трое странных существ, лохматых, обмотанных звериными шкурами, низколобых и страшных, отдаленно напоминающих лю-дей. В сторонке лежала искромсанная туша мамонта.
   - Вот здесь тебя и оставлю! - прошипел Лешка. - Самое для тебя место! Бу-дешь радоваться жизни вместе со своими предками! И скажи спасибо, что я те-бя в мезозой не закинул!
   - Просто ты его плохо знаешь, - заметила Алина, и в тот же момент один из первобытных охотников извлек из-под камней бутылку "Столичной", отвернул крышку и со вкусом сделал несколько глотков, потом передал бутылку осталь-ным и прогнусавил низким, рыкающим голосом:
   - Хорошо, что баб с собой не взяли!
   Лешка схватился за голову, потом взглянул на Алину, и его взгляд стал та-ким холодным, что внезапно ей расхотелось шутить дальше. Она отступила на шаг, глядя на улыбку, расползающуюся по его губам.
   - Хочешь к друзьям, говоришь? - задумчиво протянул он и кивнул. - Ладно. Я тебе сейчас покажу друзей. Но потом не проси меня прерывать вашу друже-скую встречу. Пока, Аля.
  
  
  * * *
   Алина с трудом разлепила веки и с облегчением увидела перед глазами зна-комый грязный цементный пол. Это зрелище доставило ей такую радость, что она почти была готова его расцеловать, но все же воздержалась. Сжала пальцы, и тут же ее охватила тревога. Когда она уходила, то в них оставался нож. Те-перь его не было. Она взглянула туда, где возле окна должна была сидеть Кри-стина... вернее, тело Кристины. Но оно исчезло.
   Опять сон?
   С трудом приподнявшись, она огляделась и увидела остальных. Они тоже проснулись и, судя по всему, намного раньше нее, но почему-то не помогли ей и вообще не обращали на нее никакого внимания, сгрудившись у дальней стены и склонившись друг к другу, очевидно, о чем-то совещаясь, так что она могла видеть только их затылки. Алина взглянула на руку Виталия, свободно висев-шую вдоль бедра, и увидела, что на ней протез. Значит, реальность? Где же Лешка? Сбежал?
   - Эй! - крикнула она, пытаясь встать. Это было тяжело - болел, казалось, каждый сустав, а в голове пульсировала тупая боль. Она посмотрела на мертво-го Гершберга, лежащего рядом с опрокинутым стулом, и болезненно сощури-лась. - Может, вы соизволите мне помочь?! Олег!
   Окликать Виталия Алина не решилась, - скорее всего, он до сих пор был взбешен из-за ее такого глупого подозрения. Неожиданно ей захотелось сесть обратно на пол и разреветься. В последнее время вообще реветь хотелось до-вольно часто, словно она была не девушкой, а осенней тучей.
   "Я из-за них покинула такой чудесный мир, а они стоят ко мне задом, будто меня тут и нет вовсе!" - мелькнула в ее голове злая мысль, и она снова закри-чала:
   - Где Кристина?! Да вы что мне бойкот объявили, что ли?! Я тут при чем?!
   Виталий медленно повернул голову, а следом за ним к ней обратились и ли-ца остальных, и Алина, задохнувшись, попятилась назад, глядя на страшные сверкающие белки их закаченных под лоб глаз.
   Они спали.
   Она тоже спит?
   - Проснитесь! - в ужасе закричала она, продолжая отступать и глядя, как они медленно, неуверенными, пьяными шагами идут к ней, словно испорченные механические куклы. Их руки безвольно болтались, головы качались, из-под разошедшихся отвисших губ блестели зубы - блестели нехорошо и даже хищ-но, по подбородкам текла слюна. Сон, да, наверное это, все-таки, был очеред-ной сон, но они выглядели такими реальными... А что, если это реальность, и Лешка управляет их телами? Они убьют ее, а потом даже не вспомнят об этом!
   На мгновение спящие остановились, словно споткнувшись, а потом снова пошли дальше - теперь уже намного уверенней, но и Алина уже поняла, что это сон - очередной сон, потому что по полу перед идущими катилась тонкая волна желтоватой жидкости, и пол вспухал, пузырясь и шипя, и по стенам и потолку стремительно расползались, перебирая мохнатыми суставчатыми ногами, пауки - сотни пауков, и, крадучись, шел окровавленный пес, оскалившись и сверкая страшными горящими зеленью глазами, и в комнате знакомо погромыхивало и быстро темнело, и пока Алина смотрела на них, что-то блеснуло в воздухе, и рядом с ее щекой со свистом пролетел, вращаясь, тяжелый моргенштерн и вы-бил из стены позади нее куски штукатурки. Секундой позже и сама она ударила по этой стене кулаками, потом, повернувшись, вжалась в нее спиной, обречен-но глядя на наступавших. Она ничего не могла с ними поделать - ни разбудить, ни заставить исчезнуть, не могла даже сбежать, потому что это был и их сон тоже - плата за обретенный рай.
   - Вы отдали меня ему... - хрипло прошептала она. - Вы отдали меня ему и даже этого не поняли.
   В бессильной ярости Алина еще раз ударила по стене ногой, и стена вдруг просела, и она провалилась в удушливую тьму, но тут же вскочила. Конечно же, ведь раньше здесь была дверь! Только вот этого бесконечного коридора раньше здесь не было.
   Раздумывать было некогда - в отверстие уже скользили первые ряды паучь-ей гвардии, просовывалась хищно оскаленная собачья морда с капающей с клыков красной слюной, к ней тянулись слепые сомнамбулические руки, и, развернувшись, Алина побежала вперед.
   Коридор петлял и изгибался бесчисленными поворотами, то и дело попада-лись развилки. Алина сворачивала, не думая - думать было некогда, они не от-ставали, они уже бежали, и она слышала за своей спиной топот, шелест лапок, шипение, грохот и глухой рык.
   "Мне нужно проснуться! - в отчаянье думала она, цепляясь руками за стены, чтобы не упасть. - Мне нужно проснуться! Он должен отвлечься, чтобы я про-снулась! Но как, как?!"
   Внезапно пол расступился под ее ногами, и Алина с криком полетела вниз. Больно ударившись обо что-то твердое и холодное, она охнула, потом, не под-нимая головы, прислушалась. Было тихо, и звуки преследования больше не до-носились до нее - лишь что-то потрескивало и сильно пахло жженым. Еще одна реальность? Еще одна ловушка? Интересно, она уже сошла с ума, или пока еще на подходе?
   Алина со стоном приподняла голову и увидела, что лежит у подножья широ-кой мраморной лестницы. За ее спиной была темнота, впереди же, там, куда ве-ла лестница, виднелся странный прыгающий свет и что-то ослепительно свер-кало.
   С трудом поднявшись, Алина начала подниматься, держась за холодные пе-рила, и когда ее нога коснулась последней ступеньки, она, не выдержав, изум-ленно вздохнула при виде того, что открылось ее глазам.
   Зал был огромным, роскошным, со сверкающими полами, вишневыми дра-пировками и легкими вишневыми занавесями, которые медленно колыхались словно бы сами по себе - вишневый шелк лениво струился вдоль стен, и стены эти были увешаны огромными, в два человеческих роста, тяжелыми зеркалами в золотистых рамах необычайной красоты. Никакой мебели в зале не было, а странный качающийся свет исходил от сотен, тысяч свечей - на небольших мраморных полочках стояло множество тяжелых шести-, восьми- и двенадца-тисвечных канделябров, упиравшихся в мрамор хищными львиными и птичьи-ми золотыми лапами, и чуть покачивающиеся сонмы ярких огоньков слепили глаза.
   Алина медленно пошла вдоль стен, потом остановилась и посмотрела в одно из зеркал, и из серебристых глубин на нее взглянула жалкая окровавленная фи-гурка в грязном костюме с мокрыми, прилипшими к плечам волосами и дро-жащими губами. В зеленовато-карих глазах бился полубезумный ужас, пальцы свисающих рук нервно подергивались. Неожиданно ей захотелось расколотить это зеркало вдребезги - расколотить вдребезги все зеркала в этом зале, чтобы не видеть этой жалкой фигурки, прожившей сотни миров, возомнившей себя чем-то значительным и, в результате, оставшейся ни с чем. Ей никого не спа-сти, никого не найти, Лешка забрал их всех. В принципе, он уже забрал и ее.
   Она протянула к зеркалу руку, и глаза отражения вдруг вспыхнули изумруд-ной зеленью, и волосы стянулись в тугие медно-рыжие локоны, и лицо измени-лось совершенно, и теперь из зеркала на нее смотрела Оксана... или Алина из сна... из сна, который был множество снов назад... Отражение насмешливо улыбнулось ей, хотя губы самой Алины остались неподвижными. Взвизгнув, Алина отшатнулась, потом пробежала несколько метров, и тут ее взгляд на-ткнулся на одно из зеркал, и она снова остановилась. Потом медленно подошла к нему, изумленно глядя в стекло. Оно ничего не отражало - оно открывало, и Алина увидела гладь озера, и берег, поросший ирисами, и машину, косо стоя-щую за деревьями, а на берегу, на расстеленном покрывале сидели молодая женщина и маленькая девочка. Они ели бутерброды и смеялись, и рядом с де-вочкой валялся пушистый игрушечный цыпленок, а чуть в стороне на стволе поваленного дерева сидел Виталий, курил и улыбался, глядя на них.
   - Господи... - прошептала Алина, потом изо всей силы ударила кулаком по толстому стеклу и закричала: - Виталик! Виталик, проснись!
   Но никто не услышал ее голоса. Виталий выбросил окурок, потянулся, сел на покрывало рядом с женщиной и девочкой, и ребенок немедленно забрался ему на колени и начал с жаром что-то рассказывать. Алина закусила губу, поч-ти прижимаясь носом к холодному стеклу. Она уже поняла, что рядом с Вита-лием сидит его сестра Даша с дочкой. Конечно, он счастлив там. Имеет ли она право отнимать у него этот сон? Не лучше ли будет оставить его в покое, и пусть смотрит свой сон до конца жизни?
   Смотря, какой длины будет эта жизнь!
   Алина схватила с полочки один из канделябров и, застонав от напряжения, метнула его в зеркало. Канделябр с грохотом ударился о стекло и обрушился на пол, горящие свечи веером разлетелись во все стороны, одна обожгла ей руку. Алина поспешно загасила их, потом взглянула на зеркало и, не выдержав, за-стонала от разочарования - на стекле не было даже царапины. Она набросилась на зеркало и неистово заколотила в него кулаками, сбивая их в кровь.
   - Виталий, проснись! Проснись, бога ради! Он убьет тебя! Он уже тебя уби-вает! Проснись! Почему ты меня не слышишь?! Виталий!!!
   Плача от бессилия, она сползла на пол, и ее ладонь со скрипом проехалась по холодному стеклу. Алина ударила по нему еще раз, потом вскочила и заме-талась по залу.
   Она нашла остальных - среди десятков зеркал она нашла их всех, она звала их по имени и разбивала руки об окна в их миры, но никто не услышал ее и не повернул головы, и Алина могла только с отчаяньем смотреть, как Петр вместе с сыном сидят на берегу речки, забросив удочки, как Жора величественно про-хаживается среди собственных картин под руку с хорошенькой брюнеткой, как Олег мчится по дороге в ярко-красном "ягуаре", как Ольга ходит по залу собст-венного клуба, раздавая указания, и вокруг нее вьются крепко сложенные мо-лодые люди, как Алексей одну за одной опрокидывает стопочки в шумной компании друзей, как Марина в роскошном аметистовом наряде, прекрасная и золотоволосая, царит на какой-то вечеринке, окруженная поклонниками. Никто не слышал ее криков - или не хотел слышать.
   - Мечты! - с отчаянной яростью прошептала Алина, глядя на свои окровав-ленные руки. - Конечно, заветные желания... Вы разбежались по своим завет-ным желаниям и сразу же обо всем забыли! Он был прав! Он был прав с самого начала! Мне не стоило возвращаться. Почему я больше ничего не могу сделать? Почему я не могу управлять этим сном? Что это за место?
   Повернувшись, она медленно побрела к тому зеркалу, в котором видела Ви-талия. Если бы ей удалось хотя бы пробраться к нему... Может, даже, заплатив за это волей и памятью. Странно, почему Лешка до сих пор не появился? Мо-жет, он не знает, где она? Ничего, рано или поздно он появится, и тогда она по-просит отправить ее в эту реальность. Он ей не откажет, он будет только рад. Все, хватит! У нее больше нет сил. У нее больше ничего нет.
  
  
  
  X.
  
   Виталий, сидевший на покрывале с Галей на руках, вздрогнул и поднял го-лову - на мгновение ему показалось, что он услышал чей-то голос, выкрики-вавший его имя. Голос был очень знакомым, и он принадлежал...
   Он украдкой посмотрел на Дашу, но лицо сестры было безмятежным - она ничего не слышала. Наверное, ему показалось.
   И внезапно он вспомнил голос. Он не помнил лица, да это было и не так уж важно, ведь и в первый раз, давным-давно, он вначале услышал голос, а не уви-дел лицо, - голос, который хотелось слушать снова и снова, голос, который на-стойчиво просил, чтобы его помнили, и ведь он сам просил о том же...
   Виталий снова взглянул на сестру и вдруг осознал, что никак не может си-деть здесь с ней на берегу озера, потому что Даша умерла много лет назад, и Гали здесь тоже быть не может, потому что она никогда не существовала... по-тому что все это - лишь иллюзия, сладкая, но иллюзия, и едва он об этом поду-мал, как его правую руку пронзила острая боль, и он поспешно отвернулся, с трудом сдержав вскрик. Потом осторожно спустил Галю с коленей и встал - так, чтобы они не видели его лица.
   - Ты что? - спросила Даша. Была в ее голосе настороженность, или ему это только почудилось, но, так или иначе, он понял все окончательно, и больше ни-что не сдерживало его память.
   - Да ничего, - Виталий стянул футболку, бросил ее на покрывало и шагнул к озеру. - Жарко. Искупаться что ли?
   - Прямо в джинсах? - насмешливо спросила Даша, и он услышал, что она тоже встала. Сзади пронзительно закукарекал Галькин цыпленок.
   - Почему бы и нет? - он шагнул в воду и вздрогнул - вода была очень хо-лодной, почти ледяной. Впрочем, может это и к лучшему. В реальности Лиф-ман совершил чудовищную ошибку, но в целом он был прав. Из этих миров уй-ти можно было только одним способом. Другое дело, куда он попадет? - Ф-фу, какое пекло! Нет, чертовски хочу искупаться!
   - Нет, не хочешь!
   Теперь ее голос был откровенно враждебным, и Виталий с трудом сдержал-ся, чтобы не обернуться и не посмотреть на нее. Не стоило смотреть на то, что осталось на берегу. Потому что это была не его сестра. Сощурившись, пошел вперед, и когда вода дошла ему до пояса, сзади закричали, но это уже не был голос его сестры.
   - Все было хорошо! Зачем ты все портишь?! Ты идиот! Твоя сестра была жи-ва, и ты никогда не был на той проклятой войне!
   - Я был на ней, - сказал Виталий, не оборачиваясь. Вода уже дошла ему до груди. - Ты всего лишь заставил забыть! Я хотел, чтобы мне не довелось по-пасть на нее, но, раз это случилось, я не имею права забыть ее! Да, мне напле-вать на эту войну, но я не хочу забывать людей, которые на ней погибли! Я должен их помнить! Каждого!
   Так и не обернувшись, он выдохнул и нырнул, сильными взмахами рук и ног направляя свое тело в темную глубину. Сделал вдох, и в легкие хлынула ледя-ная вода, и он погружался все глубже и глубже, в холод и тьму, и если кто и пытался его остановить, то из этого ничего не вышло.
  
  * * *
   "Ягуар" резко затормозил, и сидевшие сзади девушки испуганно завизжали, попадав друг на друга. Олег с белым лицом вцепился в руль, глядя перед собой неподвижными глазами, в которых медленно, но верно разгоралось злое изум-ление.
   - Ах ты, сволочь! - глухо произнес он. Потом огладил руль ладонью - с со-жалением и любовью, как гладят живое существо, и поднял голову, прислуши-ваясь, не повторится ли крик. Хотя, в сущности, в нем уже и не было нужды.
   - Олег, ты что? - спросила его сидевшая рядом девушка, и Кривцов, повер-нувшись, весело глянул на нее, потом смачно хлопнул ладонью по ее голому бедру.
   - Оп! Девчонки, выйдите-ка на секундочку и постойте тут. Что-то не нравит-ся мне, как двигатель работает. Давайте, быстрее, марш-марш. Только, чур, не разбегаться, а то вернется за вами дядя Олег, а вас нету. Опечалится тогда дядя Олег и найдет себе других!
   Девушки, ворча, кое-как выбрались из машины и выстроились вдоль ограды, опасливо поглядывая вниз, на крутой склон. Олег оглядел ряд стройных загоре-лых ножек и горестно вздохнул, подумав, какая же все-таки великолепная про-падает мечта. И все же это сон, ложь, как и то, что было до этого - то, что он теперь помнил лучше, чем ему хотелось бы.
   Он помахал обиженным девушкам ладонью и тронул машину с места. Разо-гнав "ягуар" до предела, Олег, сжав зубы, крутанул руль, и машина, проломив ограду, порхнула в пустоту.
  
  * * *
   Ольга, шатаясь, вошла в свой кабинет и закрыла за собой дверь, вытолкнув сунувшуюся было следом встревоженную Нинку.
   - Голова болит! - хрипло сказала она, предваряя все расспросы. - Отстань и занимайся своими делами!
   Тщательно заперев дверь, она подошла к своему столу и села в мягкое крес-ло, потом уронила голову на руки и разрыдалась.
   - Не хочу, - прошептала Харченко сквозь слезы, вздрагивая, - не хочу... Ведь это мое!.. Это должно было быть моим!..
   Но память, возрожденная память говорила об обратном. Здесь не было ниче-го, что принадлежало бы ей. Потому что это снова всего лишь сон. Мастерский сон. Сон, в котором можно было остаться навсегда и ни о чем не беспокоить-ся... рано или поздно Лешка вернется, чтобы проверить, как обстоят дела, и, конечно же, снова сгладит ее память, и все будет как прежде. И все-таки это всего лишь сон, и где-то там, в реальности лежит ее тело.
   Всхлипывая, Ольга встала и подошла к сейфу. Открыла его и достала писто-лет, который держала здесь на "всякий пожарный". Мало ли что? Придется за-щищаться... Защищаться действительно пришлось - от своих фантазий, кото-рые попали в руки сумасшедшего.
   Проверив пистолет и сняв его с предохранителя, Ольга положила оружие на стол, налила себе большой стакан коньяка и выпила его одним махом, и все сразу же стало казаться не таким ужасным, как было на самом деле.
   - Ну, во всяком случае, это был не самый плохой из твоих снов... - пробор-мотала она, взяла пистолет и вложила дуло в рот, но тут же вытащила его, сморщившись от отвращения. Вкус был омерзительным. Ольга прижала дуло к виску, потом снова опустила руку. А вдруг соскочит? В сердце? Исключено, пойди еще пойми, где оно там на самом деле?! Она устало посмотрела на пис-толет, потом решительно подняла руку, вжала дуло в кожу под подбородком и нажала на спусковой крючок.
  
  * * *
   - Я сейчас вернусь, - сказал Жора, похлопывая девушку по руке. - Не уходи далеко, хорошо?
   Она удивленно пожала плечами и снова принялась рассматривать картины. Он помахал друзьям, толпившимся в конце зала, и небрежной походкой напра-вился в сторону туалета. Но, не дойдя до него, повернул направо и вскоре оста-новился перед большим окном, одна из створок которого была чуть приоткры-та, словно приглашая.
   Дурак ты, Жора, господи, какой же ты дурак! Тебя так легко купили - прак-тически задаром! Почему ты повелся на это, почему ты все забыл? А еще так горделиво и возвышенно рассуждал, черт тебя дери!
   ...А аквариумы, сударь, бывают очень разными. Ты поплавай вначале, а по-том скажи - хочется ли тебе попасть в реку...
   Да, Леха, хочется! Представляешь, хочется!
   Только это будет очень больно.
   Жора потерянно огляделся - нет ли какого-нибудь другого, менее болезнен-ного способа? Следовать примеру несчастного Лифмана вовсе не хотелось. Вы-соко, конечно, а вдруг он не разобьется, а останется инвалидом?! Вот уж когда Лешка, разъяренный его выходкой, устроит ему настоящий ад!
   С другой стороны, медлить было нельзя - его могли хватиться в любую се-кунду и снова заставить все забыть. Подсунуть еще какое-нибудь райское мес-течко, будет порхать где-нибудь с девчонками среди пальм, а его настоящее те-ло тем временем станет медленно распадаться в какой-нибудь больнице, нико-му не нужное. Алина позвала его - значит, знала, где он, и, возможно, сможет что-нибудь сделать. Может, остальные уже давно с ней, а он тут еще чего-то думает!
   Жора решительно влез на подоконник, глубоко вздохнул, наклонился и бро-сился вниз головой, словно внизу его ждал не твердый асфальт, а прохладная прозрачная вода. Кричать он начал сразу же - не кричать было невозможно.
   Он был прав.
   Это и в самом деле оказалось больно.
  
  * * *
   В остальных мирах царила безмятежность. Крик, прилетевший извне, не расколол их, а лишь слегка продавил, и от него сразу же отмахнулись. Возмож-но, его и не было вовсе. Мало ли, что почудится. Мало ли, кто и зачем кричит. В любом случае, их это не касалось. Им было хорошо, и прочее не имело зна-чения. Жизнь была прекрасна.
   Почти, как сон.
  
  * * *
   Добредя до нужного зеркала, Алина подняла на него измученный взгляд и внезапно застыла.
   Сквозь стекло на нее смотрел Виталий. Он смотрел точно на нее и видел ее.
   Зеркало больше не показывало берег, в нем была одна лишь темная вода, и Виталий, глядя на Алину, колотил руками по стеклу, и его бледное лицо было искажено удушьем. Вскрикнув от ужаса, она ударила кулаками в зеркало, по-том подхватила брошенный канделябр и начала бить им по стеклу, но он отска-кивал, не нанося ни малейшего ущерба серебристой глади, и все же они била и била, хрипло выкрикивая что-то бессвязное.
   Виталий за зеркалом внезапно отрицательно покачал головой, и Алина по-няла, что он просит ее остановиться и подождать. Чего ждать, чего?! Она виде-ла, как синеют его губы и начинают закатываться глаза. Он умрет, а она не мо-жет разбить это проклятое стекло! Она ударила канделябром еще раз, потом уронила его и прижала к зеркалу ладони, и одна бледная рука по другую сторо-ну легко тронула стекло напротив ее руки. Потом глаза Виталия закрылись, и Алина вдруг услышала слабое звяканье. По стеклу стремительно побежали трещины, змеясь, рассекли его от края до края, и едва Алина успела отскочить в сторону, как зеркало раскололась, и в зал хлынула холодная, пахнущая тиной вода, и Виталий вывалился из него и, кашляя, уткнулся лбом в пол.
   - Виталик! - воскликнула она, с размаху хлопаясь коленями прямо на оскол-ки и вцепляясь ему в плечи. Виталий замотал головой, потом прохрипел:
   - Тихо... погоди...
   Вместо следующего слова у него изо рта хлынула вода, и он, надсадно каш-ляя, повалился на пол. Но тут же приподнялся, привалился к стене и, глядя на Алину еще мутными глазами, спросил:
   - Ты настоящая? Или это опять фокусы?
   - Конечно, настоящая! - Алина не сдержала возмущения, потом хотела было дотронуться до его плеча, но Виталий дернулся в сторону, пристально разгля-дывая ее сужеными глазами.
   - Да? Я уже совершенно запутался в этих реальностях! Может ты - всего лишь еще одно приснившееся воспоминание!
   - Я не спорю, что это сон! - рассвирепела Алина, сжимая окровавленные ку-лаки. - Но я настоящая, черт возьми, сейчас как звездану канделябром!..
   Виталий, усмехнулся, поднимаясь.
   - Ну, сразу бы так и сказала! - он взглянул на свое правое запястье и заметил без особого сожаления. - Руки нет. Почти, как в настоящем...
   Он протянул к ней руки, и Алина, задохнувшись, бросилась к нему, и Вита-лий крепко обнял ее, прижавшись лицом к ее вздрагивающему плечу, а она ерошила его мокрые волосы и то ли смеялась, то ли плакала.
   - Я думала, ты меня не слышишь!..
   - Но я услышал!
   - Прости, что я тебя разбудила. Я понимаю, что ты...
   - Перестань, ты все сделала правильно! - он поднял голову и огладил боль-шим пальцем ее подбородок. - Это ты меня прости. Я должен был сделать это сам...
   - Ты не виноват!
   - Это не так... - Виталий снова обнял ее, потом огляделся. - Аль, где мы?
   - Я не зна...
   Одно из зеркал неподалеку вдруг взорвалось, полыхнув огнем, и на пол вме-сте с грудой осколков вывалился какой-то человек. Тотчас же завозился и сел, ошеломленно моргая и размазывая по лицу копоть. Алина и Виталий со всех ног кинулись к нему, вздернули за ноги, и пахнущий дымом и бензином Олег, многократно поцелованный одной стороной и обхлопанный другой, произнес голосом человека с крайне тяжелой формой ангины:
   - Где моя кепка?
   - Я не брал, - Виталий встряхнул его еще раз, потом взглянул на Алину. Его глаза смеялись.
   - Тады сгорела моя кепчонка вместе с моим расчудесным "ягуаром"... - про-гундосил Олег, потом внезапно вцепился одной рукой в плечо Воробьева, а другой - в руку Алины, и на его черном лице появился ужас. - Ребята, вот чем угодно клянусь!.. вот хоть какая из моих подруг залетит - ни за что ее на аборт не отправлю, никогда! Если б вы знали!..
   Алина вздернула бровь, подумав, через какие же ужасы пришлось пройти бедняге Кривцову, чтобы привести его к такому категоричному и совершенно, по ее мнению, невероятному для мужчины заявлению. Олег чихнул и страдаю-ще произнес:
   - Ох, Виталя, ты бы видел эту тачку!..
   Раздался грохот, и еще одно из зеркал разлетелось вдребезги, словно кто-то изнутри запустил в него громаднейший камень. Практически сразу же разби-лось и зеркало на другом конце зала, и одновременно со звоном стекла они ус-лышали громкий звук выстрела. Виталий кинулся к Жоре, который со стоном перекатился на спину, обхватив голову руками. Олег и Алина подбежали к дру-гому человеку. К их удивлению, это оказалась Ольга, которая от их прикосно-вения сразу же вскочила, потом принялась дрожащими пальцами ощупывать свой подбородок.
   - Ты?! - громко изумился Олег на весь зал. - Ну, Харченко, не ожидал! От-казалась от сладкой жизни?!
   - Заткнись! - отрезала Ольга, потом взглянула на Алину испуганными глаза-ми. - Все еще сон?
   - Да.
   - Ты сможешь нас вытащить?
   - Я пока не знаю как.
   - Придумай! - она передернулась, потом пошатнулась, и Олег едва успел ее поддержать. - Ты ведь смогла достучаться до наших миров! Черт, нельзя ли, чтобы мне немедленно приснилась пачка сигарет и бутылка коньяка?! Пусть даже самого паршивого!
   - Хорошая мысль, - заметил Олег с явным уважением. Алина покачала голо-вой.
   - Извините, но я пока здесь ничего не могу! Я и так уже... И вообще, мне сейчас не до такой ерунды!
   - Коньяк - это не ерунда! - обиженно заметил Олег, ведя Ольгу вслед за Алиной к центру зала, где Виталий встряхивал Жору за плечи, что-то настой-чиво ему объясняя. - А еще лучше - пиво! Бочку, другую...
   Подойдя к Жоре, он с любопытством посмотрел на его еще подрагивающее от пережитого лицо.
   - И снова здорово! - Олег хлопнул его по плечу, потом протянул руку, и Жо-ра от души ее пожал, потом, помедлив, легонько похлопал Ольгу по предпле-чью, и та едко усмехнулась. - Ну, и как ты умер на этот раз? Лично я красиво - разбился на новеньком "ягуаре" в полный хлам!
   - Я выпал... короче, из окна! - отозвался Жора, раздраженный, что Олег на-ходит время шутить такими серьезными вещами, потом посмотрел на Харчен-ко. - А ты?
   - Застрелилась, - коротко ответила она, и ее снова передернуло.
   На несколько минут они замолчали, выжидающе оглядывая безмолвные тускло сверкающие зеркала, щурясь от мириад свечных огоньков. Потом Жора мрачно произнес:
   - И что - это все, что ли?
   - Где же остальные? - Олег вопросительно взглянул на Алину, и она, глубо-ко вздохнув, опустилась на пол и обхватила голову руками.
   - Мне кажется, они не придут.
   - Думаешь, они слишком завязли в своих мирах? - Виталий присел рядом и тронул ее за плечо. - Думаешь, они тебя не слышали?
   - Наверное, слышали, - она болезненно посмотрела на него. - Но... не смог-ли отказаться, как вы...
   Олег в сердцах выругался.
   - Ладно бы, Евсигнеев, он мудак, мне на него плевать! Но Петьку может как-то можно вытащить, а? И Маринку? Она все-таки баба, хоть и дура! Где их зер-кала?..
   Его оборвал громкий топот - кто-то стремительно взбегал по лестнице, и Виталий, Жора и Олег инстинктивно сдвинулись, заслоняя девушек, которые, верные своим инстинктам, вцепились им в руки и вытянули шеи, выглядывая из-за их плеч.
   На лестнице появилась одинокая фигура. Отвергнутый благодетель в джин-совом костюме остановился на верхней ступеньке и уставился на них. Потрясе-ние избороздило его лицо резкими линиями, и оно сразу же стало казаться очень старым и очень страшным - таким, каким должно было быть на самом деле.
   - Что?! - тонким изумленным голосом произнес Лешка и сделал шаг вперед, углядев над плечом Виталия бледное лицо Алины. - Как ты сюда попала, дрянь?! Я ее ищу, а она... Как ты сюда попала?! Это мое место! Ты что натво-рила?! - он сделал еще несколько шагов, водя растерянным взглядом по лицам остальных, смотревших на него ненавидящими глазами. - Ты что наделала, а?!
   - Просто открыла кое-какие из твоих клеток, козел! - задиристо ответил Олег, и Алина за его спиной громко шепнула.
   - Возьмите меня за руки! Держитесь за меня и друг за друга! Живо!
   Люди послушно сомкнулись вокруг нее, и, убедившись, что они в точности выполнили ее указания, Алина подняла голову и выжидающе посмотрела на Лешку. Тот вздохнул, потом спрятался за безмятежной улыбкой.
   - Ну ладно, это не беда. Не беспокойся, солнышко, я вовсе на тебя не сер-жусь. Сейчас я быстренько раскидаю их обратно, и мы продолжим наши пока-зательные выступления, лады?
   Его взгляд застыл, лицо окаменело, потом на нем появилось недоумение, сменилось растерянностью, сверху накатила волна злости, и Лешка огляделся по сторонам, и они поняли, что только что должно было что-то произойти.
   Но не произошло.
   - Проблемы? - ехидно осведомился Олег, и Жора тотчас пихнул Кривцова локтем в позвоночник.
   - Не зли его!
   Лешка повернул голову. Теперь его глаза казались черными провалами, из которых выглядывало нечто жуткое. Он шевельнул губами, потом его лицо на-чало мелко подергиваться.
   - Не выйдет, - хрипло произнесла Алина. - Я их разбудила! Я их забрала! Они теперь в моем сне! Они мои!
   - Твой сон ничего не значит! - прошипел Лешка, и по его лицу побежала рябь. Его черты плыли, и оно становилось то мужским, то женским, то детским, и в какое-то мгновение Алина с ужасом узнала в нем свое собственное. - Он - лишь часть моего!
   - Ну, тогда валяй дальше! - любезно предложила она и отвела взгляд, словно Лешка ее больше совершенно не интересовал. Жора в ужасе зашептал сзади:
   - Аля, что ты делаешь? Зачем ты его раздражаешь? Мы не можем просто уй-ти?
   - Нет, - зло отозвалась она. - Вы не возвращаетесь в его мирки, потому что я вас держу! А я не возвращаюсь в реальность, потому что он меня держит! Вы проснетесь, если смогу проснуться я! Но я не могу!
   - Что же делать? - спросила Ольга, крепко сжимая пальцами ее руку. - Мы можем что-то сделать, чтобы он тебя отпустил?!
   - Он должен отвлечься.
   - Как?
   - Не знаю! Не мешай! - Алина скрежетнула зубами, потом ее начало трясти, и все четверо испуганно вцепились в нее.
   - Елки, да он сейчас просто напустит на нас... хоть стадо тиранозавров, и привет! - оптимистично предположил Олег. Алина замотала головой.
   - Он не может! Это место... слишком логично. Слишком правильно. Если он разрушит его, то потеряет всех! Здесь можем находиться только мы и то, что является нашей частью. Подобные чудовища нашей частью не являются. Они для нас никогда ничего не значили. И для него тоже.
   - А вдруг он тогда нам просто ноги отрежет?
   - Это вариант. Но пока что он этого не сделает.
   - Почему?
   - Потому что я не поверю, что у вас отрезаны ноги!
   - Я запутался! - жалобно сообщил Олег и замолчал. Лешка повернул голову и взглянул в одно из зеркал. Мягко улыбнулся.
   - Вижу, всех забрать ты не смогла. Очень сложно отказаться от такого чу-десного мира, правда? Честно говоря, я вас не понимаю. Что вас ждет в той ре-альности? Могилы, нищета, серость, боль. Я еще могу вернуть вас обратно в ваши миры. Я не сержусь на вас - она задурила вам головы...
   - Это - всего лишь сны! - глухо отозвался Виталий. - Как бы они не были хороши, но это сны! А я хочу жить!
   - Глупо, - Лешка вздохнул с искренним сожалением. - Тогда мне придется вас убить. Немедленно. Видите ли, если вы умрете здесь, то вы не проснетесь. Вы умрете везде! Удивительное место, - он повел рукой вокруг себя, и зеркала подхватили этот жест. - Сюда, рано или поздно попадают все снотворцы - та-кие, как я. Сюда попадал и Кирилл - о, он бы очень много мог рассказать... Те-перь это место - мое!.. Но я не понимаю, как ты оказалась здесь? Ты не снотво-рец! Ты вообще никто! Твои фокусы ничего не значат!
   - Аля, ты не можешь нас закинуть хотя бы в другое место? - всполошенно зашептала Ольга. - Я умирать не хочу!
   - Будет только хуже. Кроме того, я могу растерять вас по дороге.
   - Так чего мы стоим - давайте шлепнем его - и все дела! - недоуменно ска-зал Олег. - Вон он, голубчик! Он-то тут тоже концы отдаст!
   - Дурачок ты, Кривцов, - на губах Лешки появилась печальная улыбка, и он провел ладонью по волосам. - Дурачок. Это же мой мир. Здесь мои законы. Можно вылить воду из стакана, но разве может вода сбросить с себя стакан? Кроме того, вы сейчас станете очень сильно заняты.
   Отвернувшись, он неторопливо пошел к лестнице - тонкий, безобидный со спины паренек, так обыденно позвякивающий ключами. Теперь, когда они больше не видели его лица, он был чем-то совершенно невзрачным, словно страх, который он нагонял, тоже повернулся к ним спиной, и Олег, не выдер-жав, рванулся было следом, но Алина дернула его обратно, потом кивнула в сторону зеркал, и Кривцов застыл, округлив глаза.
   На этот раз зеркала не разбивались - они просто пошли рябью, словно вме-сто стекла в тяжелых золотистых рамах вдруг оказалась неспокойная вода, и из этой воды начало выбираться нечто - с уверенной неторопливостью, ибо зачем торопиться в мире, где не существует времени. Лешка не стал ничего выдумы-вать - он и не смог бы этого здесь сделать. Он просто отпустил на свободу то, что уже давным-давно являлось его частью, хотя многое из этого раньше при-надлежало им.
   Из одного из колеблющихся серебристых зеркал выпрыгнул взъерошенный пес и медленно пошел вперед, показывая в оскале великолепные клыки, и глаза его отливали зеленью, из другого хлынули пауки - сотни пауков, и начали рас-ползаться по полу, стенам, потолку, неумолимо стремясь туда, где посередине зала стояло пятеро людей, испуганно оглядываясь. Они крепко держались друг за друга, и их взгляды кружились вокруг, и кружились зеркала, и серебро в них волновалось и расплескивалось вокруг пробирающихся тел, рук, ног, лиц, улы-бающихся жуткими бессмысленными улыбками, потому что это были не чело-веческие существа, а лишь сгустки страха, облеченные плотью. Человек с бес-форменной раздавленной головой. Женщина с изуродованным сожженным ли-цом. Еще одна - рыжеволосая, с располосованной шеей. Высокая морщинистая старуха с иссушенными глазами. Молоденькая девчонка с разбитым виском. Крепкий кряжистый мужчина средних лет, сжимающий в руке широкий плете-ный ремень. Маленькая девочка с искривленным тельцем, неловко ступающая перекрещивающимися ногами и волочащая за руку резиновую куклу с изгры-зенными ступнями. Пожилая женщина с окровавленной головой. Еще одна де-вочка - в очках с толстыми стеклами и подергивающимся лицом. Страх и боль выбирались из зеркал, если это можно было назвать зеркалами, и шли в центр зала, протягивая руки бездушно, словно механизмы. Лешка не побрезговал да-же болью несчастного водителя, и по полу полз на дрожащих ногах и подвора-чивающихся ручках крохотный младенец с посиневшим личиком, и при виде его Алина ощутила еще большую ненависть к тому, кто наблюдал за ними, стоя на мраморных ступеньках лестницы, хотя ей казалось, что это чувство давно уже достигло предела. А из зеркал все выбирались и выбирались люди - теперь уже совершенно незнакомые. Были ли то незадачливые постояльцы "Жемчуж-ного", или участники предыдущего эксперимента, или их страхи, или все вме-сте взятое - она не знала, да это уже и не было важно, особенно, когда она уви-дела тех, кто вышел в последнюю очередь, и хуже всего было смотреть на одну из них, которая была ее зеркальным отображением. Другая, рыжеволосая, те-перь мало волновала, но и она была тут.
   - Господи! - вырвалось у Олега, который с ужасом и растерянностью пере-водил взгляд с одного человека на другого. Один был его точной копией. Дру-гой был Олегом из сна - из того сна, выше ростом и гораздо моложе, и у обоих кепки были сдвинуты на затылок. Жора вытаращил глаза на самого себя, потом взглянул на гиганта с лицом Рока и мысленно выругал себя за такое идиотское желание, которому теперь ничего не стоило переломить ему позвоночник. Оль-га хрипло вздохнула, глядя на своих близняшек, одна из которых выглядела го-раздо ухоженней и счастливей другой. Виталий хмуро озирался, стараясь не смотреть в лица самому себе. Шла к ним Марина разбуженная и немолодая и шла Марина золотоволосая и прекрасная. Шли Евсигнеевы, обритая голова од-ного из которых блестела в свете свечей. Шли Петр молодой и Петр состарив-шийся. И только Кристина ступала одиноко, встряхивая черно-красными воло-сами, и Борис, подтянутый и элегантный, шел один, и рядом со стройной и лад-ной Светланой тоже никого не было.
   - Что нам делать?! - просипел Олег, вжимаясь в спину Виталия. - Они же нас разорвут! Аля, елки, вытащи нас отсюда!
   - Я не могу! - в отчаянье крикнула она, потом шепотом добавила: - Пусть подходят. Пусть начнется свалка. Он будет слишком занят, он любит смот-реть... и ему будет не до того, чтобы разбрасывать вас по разным мирам. Про-сто... держитесь друг друга.
   - Ты хочешь попытаться уйти одна? - тихо спросил Виталий и зло ударил ногой по полу, раздавив добравшегося до него большого паука, и тот лопнул с неприятным треском.
   - Да. Возможно, у одной меня получится. Мне нужно только несколько се-кунд, чтобы он не успел понять...
   - Время здесь другое! - прошипела Ольга, яростно давя пауков и сбрасывая их свободной рукой себе под ноги, стуча зубами от ужаса. - Тебя может не быть целый месяц! А несколько секунд там... ты даже не успеешь дойти до не-го за несколько секунд!
   - Я не знаю, что будет! Но другого выхода нет! Вы должны продержаться! Вы должны выжить, пока я не вернусь!
   Она не стала говорить им главного - ни к чему им это было знать сейчас. Сон прервется, если Лешка умрет в реальности. Но если он умрет до того, как она вернется обратно, они не проснутся никогда. И если он успеет понять, в чем дело, и воспользоваться их незащищенностью и снова запихнуть в другие ми-ры, они не проснутся тоже. Палка о двух концах. И самое худшее, что и ей нельзя просыпаться полностью, совершенно. Ей придется пребывать в состоя-нии полусна, но что она сможет сделать в реальности, находясь в таком состоя-нии? Ходить она точно не сможет...
   И все-таки она сделает!
   - Дите... - прошептал Олег, глядя на приближающиеся фигуры. - Как я смо-гу убить дите?..
   - Они не настоящие...
   Но в следующий момент они набросились на них, и они оказались абсолют-но настоящими, и настоящими были и их цепкие пальцы, и зубы, и крики, и тя-жесть тел, и разрывали плоть они абсолютно по-настоящему и по-настоящему умирали, и любая капля крови, падающая на сверкающий пол, была по-настоящему живой и горячей, и по-настоящему улыбался человек, сидевший на ступеньках лестницы, и глаза его горели восхищением и интересом. Он смотрел на центр зала, где образовалось кипящее людское месиво, и зеркала вокруг ум-ножали и умножали его, и казалось, что зал наполнен тысячами людей.
   Алина сразу же оказалось плотно втиснутой в самый центр свалки. Пауки дождем сыпались сверху, и она расшвыривала их в разные стороны, и тела на-секомых хрустели под ногами дерущихся. Она увидела Жору, который, закатив глаза, отчаянно пытался содрать со своей шеи широкий ремень, который затя-гивал на ней плотный ухмыляющийся мужчина, и рванулась было ему на по-мощь, но их тотчас заслонила чья-то широкая спина, потом ее больно дернули за волосы, чьи-то ногти располосовали руку, после чего она получила сокруши-тельный удар в грудь и на время утратила всякий интерес к происходящему и несколько мгновений тупо смотрела, как руки Виталия - другого Виталия - уверенно тянутся к ее горлу, но тут кто-то перехватил одну из его рук, и та за-хрустела, а существо закричало, и крик его был темным и страшным. Оно со-гнулось пополам от сильного удара, потом его горло неожиданно оказалось за-жатым в сгибе чужой руки, и на секунду перед ней мелькнуло лицо Виталия настоящего, разодранное и окровавленное - мелькнуло и тотчас исчезло. Алина глубоко вздохнула и юркнула в самую гущу, по дороге с неким садистским удовольствием впечатав сжатый кулак в зло улыбающееся лицо Марины, и та улетела куда-то в сторону.
   А потом она перестала отбиваться и напряглась, зажмурившись и нашаривая ту, нужную, крошечную лазейку, через которую можно было ускользнуть. Ее ударили - и ударили еще раз, сбили с ног, на нее посыпался целый град ударов, бедро рванулось острой болью, но Алина не открывала глаз, слушая свою боль и слушая крики вокруг, и они вдруг стремительно стали утончаться, уходить, пол под ней качнулся, податливо расступился, и она полетела в пустоту, сквозь чужие сны и чужие миры, и, казалось, это падение будет бесконечным, и были и холод, и огонь, и ветер, и ледяная вода, и ночь, и обжигающий свет, и запах заброшенного дома, и бугристый цементный пол...
  
  XI.
   Алина приоткрыла глаза - открывать их полностью было нельзя - малейшая неточность, и она проснется окончательно и разорвется эта тонкая бесплотная нить, связывающая ее с оставшимся где-то там залом с десятками зеркал. Мир вокруг плавал, качался - зыбкий, странный мир, подернутый туманом полусна, и этот туман мог лопнуть в любой момент, как туго надутый воздушный шарик, к которому прикоснулись раскаленным острием иглы.
   Она сжала пальцы, и конечно же в них оказалась рукоять ножа - дедушки-ного ножа, который она, уходя, оставила в своей ладони, и Алина знала, что Кристина сидит сейчас точно напротив нее - разве она не подготовила все, ухо-дя отсюда? Она видела не человека, а лишь мутный расплывающийся силуэт, но наизусть помнила местоположение каждой части его тела. Она точно пом-нила, где находится голова, и ее мутный полуспящий взгляд указал ей, что Кристина так и не переменила позу.
   Конечно, она не успеет дойти до нее. Алина знала, что где-то там, в другом мире, ее уже хватились - только что, но никуда не нужно было идти. Незачем. Забавно, что в том, первом сне она пожелала себе искусство боя на мечах. Сей-час оно бы не пригодилось. И не менее забавно, что многим вещам можно нау-читься, если достаточно сильно этого хотеть. День за днем, месяц за месяцем. Это просто игра. Игра, в которой ты заранее знаешь точку, в которую вонзается брошенный дротик, и в которой ты учишься управлять полетом ножа, пред-ставляешь, что рука дотягивается до цели, не выпуская нож, и мысленно вгоня-ешь нож в цель еще за мгновение до того, как он покинул твои пальцы. И те-перь главным было не столько попасть, сколько не проснуться при броске. И еще до того, как Алина метнула нож, она уже видела, как он вонзается под под-бородок склонившейся к плечу головы, и поэтому уже не смотрела на резуль-тат. В тот же момент, как нож исчез из ее ладони, и сила броска словно при-гвоздила раскачивающийся зыбкий мир, Алина закрыла глаза, глубоко вздох-нув, и помчалась обратно, по оставленной путеводной нити - сгусток сна, спле-тенного с болью - такой реальной, что потеряться было невозможно.
  
  * * *
   Она открыла глаза - в центре зала и в центре дикого, пронзительного вопля, в котором были страдание, и ненависть, и ужас, и обманутая ярость, и боль по-тери, но Алина не слушала его и не смотрела на того, кто кричит, а стремитель-но отыскала взглядом оставшихся и вцепилась в них всем своим существом - в тот самый момент, когда они уже ускользали, выдергиваемые из этого мира страшной, бездушной силой, еще сами этого не понимая, - вцепилась, удержи-вая, и удержала, видя и осознавая каждого - и Жору, надсадно кашлявшего, с побагровевшим лицом и широкой вздувшейся полосой на шее, и Виталия с ра-зодранным лицом и глубокими ранами на плечах и груди, и Ольгу, чья одежда превратилась в лохмотья, а из изорванной чьими-то зубами ноги густо струи-лась кровь, и Олега с разбитыми губами и нелепо вывернутой правой рукой. Существа вокруг них таяли, превращаясь в серебристую дымку, утягивавшуюся туда, где стоял кричащий человек. Внезапно он замолчал, и густая тишина, об-рушившаяся на зал, была еще более страшной, чем крик. Его глаза удивленно смотрели на грудь, кровь по которой стекала узкой лентой. Пальцы тронули кровь и поднесли к глазам, словно человек никак не мог понять, что это такое. Потом он медленно поднял голову и посмотрел на них, беззвучно шевельнув губами, и они инстинктивно вцепились друг другу в руки, словно испуганные дети.
   Лешка умирал.
   Они знали это.
   И он об этом знал тоже.
   А еще он знал, что смерть, которой в реальности нужна всего лишь секунда, здесь может растянуться на часы, и именно поэтому он улыбнулся им так снис-ходительно, хотя в снисходительности была горечь, потому что все-таки беско-нечность для него закончилась.
   Стены зала вздрогнули. Одно из зеркал сорвалось и рухнуло на сияющие плиты. Один за другим начали опрокидываться тяжелые канделябры, щедро разбрасывая горящие свечи, и тонкие колыхающиеся занавеси, прикасаясь к ог-ню, вспыхивали и мгновенно превращались в пепел.
   - Ты же сказала, что он здесь ничего не может! - болезненно прошептал Олег, и Алина с ужасом посмотрела на него.
   - Я не знаю! Я не понимаю, что он делает!
   - Так или иначе, похоже, всем нам крышка! - удивительно спокойно заметил Виталий, и в тот же момент в зале вдруг поднялся тугой ветер. Рассыпавшиеся свечи стремительно покатились в сторону лестницы, сталкиваясь друг с другом и подпрыгивая. Уцелевшие занавеси вытянулись, трепеща, ветер легко сорвал их, как цветочные лепестки и унес в темноту за Лешкиной спиной, который медленно оборачивался и на его лице было некое насмешливое недоумение, словно у человека, который всю жизнь потешался над сказками и вдруг по-встречал гнома.
   - Это не он делает, - Виталий взглянул на Алину. - Это ты?
   Она отрицательно замотала головой, чувствуя холодный, непреодолимый ужас. Развевающиеся волосы хлестали ее по лицу, стоять уже становилось трудно, и Алина с отдаленным подобием удивления заметила, что остальных ветер словно бы обходил, лишь слегка встрепывая их волосы. Ее же уже чуть ли не сбивало с ног. Лешка медленно, с усилием шел к ним, пригнув голову, вытянув руки и согнувшись почти пополам, пытаясь противостоять ураганным порывам, неумолимо утягивающим его к лестнице злыми рывками.
   В темной пустоте за лестницей вдруг вспыхнул ослепительный свет, и в этом свете они увидели нечто - гигантскую страшную воронку цвета густейше-го мрака, который невозможно было передать ни одним оттенком черного. Стремительно вращаясь, она висела в воздухе, словно некие кошмарные врата, и пульсировала, будто жадный рот, предвкушающий лакомый кусок, и исхо-дившая от нее бездушная сила сгибала и скручивала, и сминала сознание, как мощные пальцы крошечный кусок пластилина, и от нее тянуло гибелью и абсо-лютной всепоглощающей пустотой.
   - Что это? - хрипло прошептал Олег, опустив руки и зачарованно глядя на воронку, и тут же поправился. - Кто это?
   - Наверное, какое-то природное явление, - так же шепотом ответил Жора, зубы которого выбивали дробь. - Наверное, даже во снах есть свои законы. Свое равновесие.
   - Он нарушил его, - Виталий не отрывал взгляда от сползающей к лестнице фигуры, которая на фоне воронки казалась крошечной. - Он слишком далеко зашел. Наверное, так бывает со всеми зарвавшимися снотворцами...
   Как бы не велики были силы Лешки, они, в конце концов, кончились, и он, сбитый с ног, с криком кубарем покатился по полу. На ступеньке его тело взмыло вверх, и его с вытянутыми в последнем отчаянном усилии руками всо-сало в воронку, и напоследок они увидели его искаженное животным ужасом лицо - лицо человека, несущегося навстречу чему-то более ужасному, чем смерть. А потом он исчез, и его дикий мучительный крик оборвался, словно от-резанный ножом, и в тот же момент Алину швырнуло на пол и потащило в сто-рону лестницы. Стоявшая к ней ближе всех Ольга шлепнулась на плиты, вы-бросив руку, и успела вцепиться ей в запястье, и ее тотчас же поволокло сле-дом. Жора ухватил ее за ногу, остальные повалились сверху и с трудом доб-равшись до Алины, судорожно сжали ее руки, почти выворачивавшиеся из сус-тавов. Скольжение немного замедлилось, но их все равно неумолимо продол-жало подтягивать к лестнице.
   - Пустите! - закричала Алина, чье тело, уже висевшее в воздухе, вытянулось струной в направлении нетерпеливо пульсирующего темного рта. - Вы ей не нужны!
   В ответ они вцепились в нее еще крепче. Ольга, зажмурившись, завизжала, и Виталий вдруг заорал, глядя туда, где кружилась засасывающая тьма:
   - Это нечестно! Это была самооборона!
   Несмотря на весь ужас, Алина внезапно подумала, что еще никогда не слы-шала ничего более нелепого. Она попыталась вырваться, но ее не отпускали, ее держали до хруста в костях, и видя их лица, Алина внезапно поняла, что они ее не отпустят никогда.
   Сзади что-то хлопнуло, раздался невероятный по своей мощности чмокаю-щий звук, словно один огромный бог от души поцеловал другого, и ветер не-ожиданно стих. Алина обрушилась на пол, и четыре пары рук, так и не отпус-тивших, потянули ее прочь, обхватили, и она вцепилась в чье-то плечо, в чью-то руку, и все пятеро сбились в кучу, на мгновение обнявшись настолько креп-ко, что невозможно было разобрать, где кто, и в это мгновение было слышно только ошеломленное тяжелое дыхание, сухое и надсадное. Потом один из них приподнял голову и пьяно произнес голосом, отдаленно похожим на кривцов-ский:
   - А это мы где?
   Они лежали на полу длинного узкого помещения, который был теплым и странно зыбким, словно наполненный водой резиновый матрас. Комната обры-валась широкой лестницей, ступени которой убегали куда-то вверх, и воздух перед лестницей дрожал и искрился праздничными радужными всполохами.
   Виталий помог подняться Алине и, придерживая ее за плечи, тихо спросил:
   - Все еще сон?
   Она покачала головой, сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям.
   - Я не знаю... Я не понимаю, что это.
   Олег сел, ощупывая свою руку и ошарашенно крутя головой по сторонам. Жора, чье выражение лица уже почти приблизилось к привычной тихой безмя-тежности, держал за талию шатающуюся Ольгу, которая смотрела перед собой, сдвинув брови, словно пытаясь что-то понять, и в ее глазах была странная го-речь, смешанная с облегчением, словно она наконец-то завершила некий тяже-лый труд, на который ушли годы и который давно уже стал частью ее жизни.
   Алина повернула голову и вдруг увидела Петра. Сливка стоял совсем рядом, бережно держа на руках сверток, из которого выглядывало сморщенное мла-денческое личико. На губах водителя уютно устроилась тихая, какая-то благо-датная улыбка, и он неотрывно смотрел на ребенка. Потом поднял голову и взглянул на обернувшиеся к нему ошеломленно-удивленные лица, и в его взгляде были вина и смущение, но улыбка на губах так и осталась.
   - Вот ведь как... - произнес он, поочередно глядя на каждого. - Вы простите меня. Так уж вышло. Не смог я. Вот ведь как...
   - Не извиняйся, старик, - перебил его Виталий, смотревший на Петра во все глаза. - Не за что тут извиняться. Как вышло, так и вышло.
   - Лешка умер. Почему же ты здесь? Он сказал, что заберет всех своих с со-бой. Что они не проснутся. Он соврал? Или просто не сумел этого сделать? - Алина сделала несколько шагов вперед и остановилась.
   - Он не соврал, - Петр снова взглянул на ребенка, и теперь в его взгляде была усталая нежность. - Я не проснусь. Я... я теперь только здесь. Он убил... но за-брать ему не дали... Они сказали, что я могу уйти вместе со всеми.
   - Кто они?
   Петр молча кивнул в сторону лестницы, их головы повернулись, и Олег из-дал приглушенный возглас изумления.
   - Что это? Если Лешка мертв... Аля, это ты делаешь?
   - Ничего я не делаю! Я вообще такого не умею!.. - сипло отозвалась она, глядя на фигуры, спускающиеся по ступенькам - все ближе и ближе к прозрач-но-радужной стене, и первым сквозь нее прорвался большой пушистый висло-ухий пес совершенно неопределяемой породы, стрелой промчался через комна-ту и со звонким лаем запрыгал вокруг Воробьева, неистово крутя длинным хво-стом, и Виталий упал на колени и сгреб пса в охапку, и тот немедленно покрыл его лицо бесчисленными слюнявыми поцелуями.
   - Бэк! Хороший ты мой!.. Ах ты, псина!..
   Пес тыкался острой мордой ему в ладони, влажно шлепал языком и поску-ливал от восторга, и Виталий тряс его голову, гладил пушистую шерсть и сры-вающимся голосом говорил ему все те глупости, которые любящие хозяева го-ворят любящим их собакам. А потом он вскочил и крепко обнял подбежавшую к нему девчушку лет пятнадцати, и та повисла у него на шее, болтая ногами, и Бэк снова неистово запрыгал вокруг них, наполняя комнату радостным лаем.
   - Что это значит? - прошептал Жора, глядя на стену, которая осталась уже позади спин идущих людей, и стоявший рядом с ним Олег вдруг сорвался с места, по-детски воскликнув:
   - Мама!
   Красивая, чуть полноватая женщина средних лет протянула к нему руки, улыбаясь, и он влетел в ее объятия и уткнулся лицом ей в плечо, совершенно обалдев от счастья.
   - Мама... - бормотал он, задыхаясь, - мама... прости меня за ту вазу... я был дураком... таким дураком!.. мама...
   - Ну что ты, Олежа, - ее ладонь гладила его взъерошенные волосы. - Это все дело прошлое, не бери в голову. Я вовсе не сержусь... я никогда по-настоящему не сердилась на тебя. Это ты меня прости. Я говорила, не подумав... я обидела тебя...
   - Нет, нет...
   Жора медленно подошел к приземистому широкоплечему человеку, который стоял, сунув руки в карманы, и угрюмо смотрел на него. Остановился и не-громко произнес:
   - Значит, ты все-таки умер? Очевидно, я должен испытывать сожаление, но... Честно говоря, я вообще ничего не испытываю.
   Мужчина широко улыбнулся и принялся задумчиво раскачиваться, перека-тываясь с пятки на носок и обратно.
   - Ну и доходягой же ты стал! - сказал он. - Я всегда знал, что ничего путно-го из тебя не вырастет! Вот Колька - другое дело, Колька мужиком вырос! Зна-ешь, - его сощуренный левый глаз вдруг подмигнул Жоре, - я-то ведь видел, как ты ко мне с моим ремнем подбирался. Здорово же ты меня тогда удивил! Ба!.. подумал, да из этого щенка может вырасти неплохой пес! Но я ошибся, что ж...
   - Не тебе судить об этом, - заметил Жора, ошеломленно потирая подбородок. - Значит, ты все знал? Почему же ты меня не остановил... не отколотил, как обычно?
   Отец пожал плечами.
   - Зачем? Это было интересно... ты хотя бы попытался совершить настоящий мужской поступок. Да, у тебя все равно кишка тонка оказалась! Не в меня ты пошел, не в меня... в профессорскую кость потянулся...
   Ольга сделала несколько нерешительных шагов и остановилась перед высо-кой черноволосой девушкой с красивыми чертами лица, которая смотрела на нее выжидающе, чуть склонив голову набок. Харченко облизнула пересохшие губы, потом глухо сказала:
   - Я бы не сделала этого снова.
   - Я знаю, - ответила Татьяна и покачала головой. - Уж не знаю, Олька, как это произошло, но, похоже, тебе стало не чуждо сострадание. Кстати, должна сказать тебе, что меня довольно часто посещали мысли, похожие на твои. Мо-жет, я бы и решилась, рано или поздно. Ты меня просто опередила.
   - Правда? - с облегчением спросила Ольга. - Это хорошо... но ты все рав-но... меня извини... Я...
   - Я знаю, - повторила ее бывшая одногруппница по модельной школе.
   Алина шла, не отрывая взгляда от идущей ей навстречу рыжеволосой де-вушки с изумрудными глазами и присыпанным веснушками открытым лицом, и когда они, наконец, остановились друг напротив друга, девушка протянула ей руку, их ладони скользнули, соприкоснувшись, и они обнялись, словно старые приятельницы, не видевшие друг друга много лет, и Алина, не выдержав, рас-плакалась детскими, виноватыми слезами.
   - Если б я могла что-то сделать! Если б я... то тебя бы не убили!..
   - Ты ничего бы не смогла сделать! - решительно произнесла Оксана и, чуть отодвинув ее, крепко встряхнула за плечи. - Пойми это, прими и забудь! Все случилось, как случилось - это часть твоего прошлого, но это не должно стано-виться частью твоего настоящего. Ты всегда хотела понять, видела ли я тебя... Я тебя видела. В той пещерке, сквозь траву - испуганную маленькую девочку, и если бы я могла дать тебе знак не кричать, я бы это сделала. На самом деле я ведь думала, что закончив, они просто уйдут... а так, страшно подумать, что могло бы с тобой случиться. Я думала, что они уйдут... - повторила Оксана, от-пуская плечи Алины. - Я, в принципе, разбиралась в этих вещах... и я была не такая уж правильная, как ты думаешь... И тебе не в чем себя обвинять.
   Алина кивнула, потом прошептала:
   - Это сон?
   - Не совсем, - Оксана легко улыбнулась. - Не спрашивай себя, что это, и не задавай вопросов мне. Я все равно не смогу на них ответить. Это происходит - и все. Для тебя и для каждого из них, и все, что вам нужно сделать, это всего лишь с нами попрощаться. Вы это заслужили. Отпустите нас и мы отпустим вас. Таков порядок вещей.
   - А где же остальные? - Алина обернулась, потом снова посмотрела на лицо, которое целый мир было ее собственным отражением. - Где Евсигнеев, Марин-ка... Лешка?
   - Темные создания уходят иными путями. Путями, на которых они не ищут прощения, поэтому уходят в одиночестве.
   - А воронка? - спросила Алина. - Что это было?
   Оксана виновато развела руками.
   - Извини, Аль.
   - Значит, теперь мы сможем проснуться и все закончится?
   Рыжеволосая голова утвердительно кивнула.
   - Да. Ты заберешь их. Этот снотворец зашел слишком далеко, и он наказан за это. Но и ты будешь наказана тоже. Неосведомленность не снимает ответствен-ности. В нарушении равновесия есть и доля твоей вины.
   - Я умру? - дрогнувшим голосом спросила Алина, зябко охватывая себя ру-ками.
   - Нет. Ты будешь жить, но только жить. В реальности. Прогулки по снам для тебя закончены. Навсегда.
   Алина нахмурилась, пытаясь понять - огорчена она или нет, но так и не по-няла. Она снова взглянула на остальных - на Виталия, одной рукой обнимаю-щего сестру, а другой треплющего по голове весело скалящегося пса, на Олега, что-то говорящего своей матери, улыбаясь счастливой мальчишеской улыбкой, на Жору, хмуро беседующего со своим отцом, на Ольгу, что-то жарко доказы-вающую Татьяне, которая отрицательно качала головой и посмеивалась, на Петра, который все так же стоял в сторонке, держа на руках сына, и разговари-вал с тощим нескладным мужчиной - верно, тем самым, который когда-то уго-дил под колеса его автобуса. А потом она отвернулась и долго говорила с Ок-саной, и говорили другие, на какое-то время позабыв о существовании друг друга, - говорили с теми, кто олицетворял их боль и их вину - и боль и вина уходили все дальше и дальше, оставляя после себя лишь печаль, в которой не было ни тяжести, ни темноты. Они никогда никому не скажут, о чем были эти разговоры - они не скажут этого даже друг другу. Есть вещи, который должен знать только один человек.
   А потом пришедшие начали отступать обратно к лестнице. Их отпускали - неохотно, со слезами, с горечью, но отпускали, потому что таков был порядок вещей, и они удалялись с каждым шагом, продолжая смотреть на них и про-щально улыбаться - каждый своему человеку, и Петр уходил вместе с ними, качая на прощанье широкой мозолистой ладонью и продолжая улыбаться все так же виновато. И Татьяна, отступив от Ольги на шаг, кивнула ей, и Ольга, развернувшись, тоже отступила, становясь рядом с ней и глядя на остальных, которые теперь стояли рядом друг с другом. Олег, вытирая ладонью мокрое от слез лицо, спросил:
   - Что ты делаешь? Тебе ведь на эту сторону!
   Ольга покачала головой.
   - Нет.
   - Оля, не валяй дурака! - возмутилась Алина и подошла к ней с явным наме-рением удержать силой. - Что это ты надумала?! Ты ведь с нами, а не с ними!
   - Больше нет, - ответила Ольга и невесело усмехнулась. - В том, настоящем мире, меня нет уже несколько минут. Я думала, ты знаешь.
   - Нет! - Алина схватила ее за руку и крепко сжала пальцы - так же, как со-всем недавно Харченко держала ее ускользающую руку. - Не может быть! Как это могло случиться?!
   - Сердце, - Ольга посмотрела на нее, и внезапно ее глаза стали отчаянно не-счастными. - Поэтому поторопитесь. У вас тоже мало времени.
   Алина внезапно обняла ее и глухо сказала.
   - Вот уж не думала, что сделаю такое!
   - Да я сама в шоке! - Ольга вымученно усмехнулась. - Спасибо.
   Алина отпустила ее, прижимая ладонь ко рту, и Ольга подошла к Жоре и, прежде чем он успел что-то сделать, обхватила его за шею и крепко поцеловала прямо в губы.
   - Ты все-таки ничего мальчишка! - весело сказала она его изумленным гла-зам. - Не злись за то, что я тогда наговорила, просто у меня такой характер. На-деюсь, у тебя все сложится. Пока, народ! Вспоминайте меня и, по возможности, без мата.
   Отвернувшись, она подошла к Татьяне и та протянула ей руку, и Ольгина ладонь легла в нее, и вслед за остальными они подошли к радужной стене, прошли сквозь нее и начали подниматься по лестнице - все выше и выше. Жора сел на корточки и обхватил руками голову, что-то бормоча, прочие же не отры-вали глаз от уходящих и смотрели, пока те не исчезли.
   А потом и они исчезли тоже.
  
  * * *
   Четверо людей открыли глаза одновременно и долго смотрели кто куда, пы-таясь осознать, что произошло и где они находятся. Потом начали с трудом подниматься, словно древние старики, потерянно озираясь и все еще не в силах поверить, что на этот раз они проснулись окончательно.
   - Старая добрая реальность! - Олег закряхтел, растирая спину, потом уста-вился на свое запястье. - Четыре часа... Поверить не могу, всего лишь четыре часа прошло! Как это так?! Мне казалось прошло лет двести!
   - Может, и больше, - Жора присел возле лежащей Ольги и осторожно при-жал ладонь к ее шее, потом опустил голову и ударил себя кулаком по колену. Виталий поочередно подошел к телам Алексея, Марины и Петра и негромко сказал:
   - Мертвы. А выглядят... будто спят.
   - А может...- начал было Олег, но Воробьев отрицательно покачал головой.
   - Нет. Они умерли.
   Кривцов выругался, подобрал с пола свою кепку, обтряхнул ее о колено и нахлобучил на голову, после чего пробормотал:
   - Эх, Петька, Петька!.. Бедняга!..
   Виталий подошел к Алине, которая стояла, привалившись к стене, и расши-ренными от ужаса глазами смотрела на Кристину, которая все так же сидела возле окна, сильнее, чем раньше, завалившись набок. Ее куртка промокла от крови, а на лице навечно застыла злая досада. Распахнутые глаза стеклянно смотрели в никуда.
   - Алюш? - Виталий обнял ее, и Алина, пьяно покачнувшись, привалилась к его груди. - Как ты, рыжик?! Как?!
   - Господи... я человека убила!.. - хрипло пробормотала она.
   - Нет, Аль, - он погладил ее по волосам. - Нет. Человека ты не убивала.
   - Уходить надо! - деловито заметил Жора, поднимаясь. - Как мы объясним гору трупов, если нас тут застукают?! Как мы вообще будем с ними разбирать-ся?!
   - Придумаем, - Виталий отпустил Алину и повелительно махнул Олегу, ко-торый поспешно подбежал и поддержал девушку с другой стороны. - Потом. Я хочу отвезти Алю в больницу. Немедленно. Но вот это заберу сразу...
   Он подошел к Кристине и Алина отвернулась, чтобы не видеть, как Виталий будет выдергивать нож из мертвого горла. Олег ободряюще подмигнул ей.
   - Молодчина ты, Алька! Будешь награждена орденом за спасение засыпаю-щих!
   - Дурак, - сказала она, слабо улыбнувшись, и Олег, усмехнувшись, повел ее из комнаты.
   - Ну, какой есть! Идем, нечего тебе здесь делать. Дальше мы будем разби-раться.
   Они вышли на улицу - все четверо, и пока Виталий запирал дверь, жадно смотрели по сторонам, глубоко вдыхая осенний воздух. Жора, ошеломленно качая головой, пробормотал:
   - Не знаю, сколько пройдет времени, прежде чем я окончательно поверю, что проснулся. Но мы ведь проснулись? Да, Аля?
   Она хотела было ответить, но внезапно ощутила на языке знакомый солоно-ватый привкус, торопливо провела ладонью под носом, посмотрела на нее и увидела темную кровь. В глазах дернулась дикая боль, словно в каждый зрачок воткнули по раскаленной игле, накатил сильный приступ тошноты, в затылке стукнуло, и мир качнулся, опрокидываясь на нее. Подошедший Виталий успел подхватить ее на руки, и она слышала его срывающийся голос, которым он по-вторял ее имя. Алина смотрела на его лицо, плывя в воздухе, и лицо это уноси-лось в темноту - все дальше и дальше, или это уносилась она сама... и это было так несправедливо и страшно. В последнем усилии она шевельнула губами, чтобы сказать, что не хочет, отчаянно не хочет умирать, потому что...
   Но не успела.
  
  
  
  XII.
  
   К вечеру стало холодать, и она встала, чтобы закрыть окно - апрельские ве-чера были скупы на тепло - даром, что днем солнце разбрасывало свои лучи с отчаянной щедростью, нагревая землю, крыши и волжанцев, заслонявшихся от него темными очками и поспешно менявших приевшиеся зимние наряды на плащи и легкие куртки. Весна бродила по городу, накидывая на деревья долго-жданную листву, распушая хвосты млеющих от тепла и любви котов, игриво подбрасывая на ладонях первых бабочек и заглядывая в пивные бутылки, отку-да похлебывали коротающие время возле отогревающейся реки люди. В парках включили фонтаны и возле них возились дети, и закаты приходили все позже, и по вечерам в небе долго висела густая синь, прежде чем ее растворяла в себе ночная чернота.
   Окно закрылось не сразу - рама начала рассыхаться от тепла, и чтобы задви-нуть шпингалеты, она треснула по раме кулаком. От сотрясения откуда-то из щели вывалился сенокосец и торопливо засеменил в сторону шкафа, и Стаси, приметив его, пустилась следом, догнала, схватила и с горделивым видом ушла в коридор, и длинные суставчатые ноги подергивались, выглядывая из ее пасти.
   Сев за компьютер, Алина посмотрела на монитор, зевнула и сняла очки. Ухудшение зрения было, пожалуй, одним из самых печальных следствий со-трясения мозга, устроенного ей покойным Гершбергом, и мощнейшего нервно-го перенапряжения. Помимо этого ей в награду достались периодические го-ловные боли и быстрая утомляемость, правда, врачи обещали, что это вскоре пройдет, как прошел и ужасно раздражавший ее нервный тик на правом веке.
   В больнице ее продержали почти два месяца - и продержали бы и больше, но она, не выдержав, сбежала, не в силах больше выносить больничную обста-новку, болтовню соседок и запах лекарств. Женька, забегавшая каждый день, оставаться надолго не могла, телевизора в палате не было, плеер и радио надое-ли, а компьютер был дома. Она ушла - и ни на секунду об этом не пожалела, а дома сразу же плюхнулась в любимое кресло и принялась за работу. К своему удивлению, Алина обнаружила, что пишет совершенно другую книгу - не ту, которая уже давным-давно уютно лежала в голове, а ту, которая для нее самой была исключительно документальной, и, с каким-то остервенением стуча паль-цами по клавишам, то смеялась, то утирала слезы, вспоминая каждый, даже са-мый незначительный момент, - забыть их было невозможно, хотя происшедшее постепенно утрачивало остроту и Алина медленно, но верно приходила в себя. А каждый раз, выписывая на компьютерной странице имя, за которым она спрятала Виталия, мрачнела и не могла понять, что в ней преобладает - злость или глухая мучительная тоска.
   Прошло почти пять месяцев с того момента, как он подхватил ее на руки возле ярко-красного кирпичного здания, которое Алина будет считать самым кошмарным местом до конца своей жизни, и с тех пор она больше его не виде-ла. Она знала, что Виталий полностью заплатил за ее лечение, но он ни разу не навестил ее. Несколько раз заходил Олег, и когда она спросила у него про Ви-талия, почему-то сильно смутился и, теребя свою неизменную кепку, заявил, что, мол, тот где-то ходит и вообще ему ничего не известно. Видел в городе - и все.
   Дальше расспрашивать она не стала, внезапно поняв, что Виталий больше не придет никогда. Глупо было обижаться, ощущать себя брошенной. Они кину-лись друг к другу в отчаянные, тяжелые минуты и никогда друг другу ничего не обещали. Просто вместе было гораздо легче. Теперь же, когда весь ужас был позади, нужды в этом не было. Кроме того, глядя на нее, он постоянно бы вспоминал то, что произошло, а об этом лучше было бы забыть. Боль всегда лучше оставлять далеко позади. Ей было приятно видеть Олега, но он был тя-желым воспоминанием, как и однажды забежавший Жора, в глазах которого до сих пор было изумление человека, выпавшего с двадцатого этажа и оставшего-ся живым и невредимым.
   Алина не знала, что было дальше с людьми, оставшимися в страшном доме. О смерти Гершберга она прочла, уже выйдя из больницы, в старой газете - мо-лодой ученый, подающий большие надежды, был найден мертвым на скамейке в одном из волжанских парков. Скончался от сердечного приступа. Большая потеря для научных кругов, и т.д. Что ж, прощайте, Григорий Данилович! О его существовании она забудет нескоро, возможно никогда, но о его смерти она за-была сразу же.
   Куда большего внимания удостоилось двойное убийство на Славянской - версии выдвигались самые разнообразные и довольно зловещие, вплоть до то-го, что в городе появился очередной маньяк, но это объяснялось лишь тем, что в течение целого месяца в Волжанске ничего особенного не происходило, и трупы были исключительно бытовые, а тут можно было дать волю воображе-нию. Равно, как и кровавой трагедии в ювелирной мастерской, где версии на-чинались с буйного помешательства и заканчивались несчастной любовью, и самоубийство придавало этому особый шарм.
   О Светлане сообщили короткими сухими строчками в отделе происшествий: "Некая Б. в ходе семейной ссоры убила своего мужа, нанеся ему множество ран кухонным ножом. По дороге в отделение Б. скоропостижно скончалась от сер-дечного приступа". И, разумеется, из этих строчек никак нельзя было узнать, что Света боялась темноты, любила танцевать, мечтала о цветнике и была отча-янно романтичной.
   Кристина упоминалась, как обычная жертва ограбления, обнаруженная на городской окраине, чересчур ретиво цеплявшаяся за свою сумку и поэтому за-резанная раздраженным грабителем.
   Об Ольге, Петре и Алексее Алина в газетах не нашла ничего, и иногда ей ка-залось, что они просто исчезли, растворившись во сне, в кошмарных мирах, созданных человеком, которого никогда не существовало. Какая-то ее часть тоже навсегда исчезла там, и если существуют призраки отживших снов, она, возможно, бродит где-то, по стране великих водопадов, по залам с огромными зеркалами, по лестнице, уходящей в чудовищную высь, - та часть, которая со-стоит из вины и боли и которая не последовала за ней в реальность. Но два во-проса не давали ей покоя, и Алина знала, что не избавится от них до конца жизни. Что было бы, если б она не стала искать остальных в реальности? И смогла бы она там, во сне, найти остальных раньше, не увлекшись собственным цветочным мирком? Но на эти вопросы никто и никогда не сможет ей ответить. И никто никогда не объяснит ей, что же забрало Лешку и кто определяет там степень вины, и были ли сном люди, спустившиеся к ним по лестнице? Но на последний вопрос ей не хотелось искать ответа. Сны кончились, и теперь она просто закрывала глаза вечером и открывала их утром, и между этими движе-ниями были либо забытье, либо серая мгла. Если ей и снились сны, она об этом не знала.
   Зевнув, Алина потерла глаза и выключила компьютер. Глубокий вечер давно сменился ночью, завтра с утра нужно было идти на работу. В "Чердачок" она не вернулась, и теперь работала в маленьком продуктовом магазинчике, где было не особо прибыльно, но гораздо более спокойно. Свободное время она посвящала книге. Заработать с ее помощью Алина совершенно не рассчитыва-ла, просто эта книга не могла спокойно жить в ее голове долгие годы, как пре-дыдущая - она отчаянно просилась наружу, стучалась в сознании, спрыгивала с кончиков пальцев и растекалась строчками по монитору, словно живая. Иногда ее это даже пугало. Но не сегодня. Возможно, потому, что к концу недели она слишком устала.
   В Женькиной квартире над ней раздался грохот, потом чей-то восторженный вопль и сердитый голос подруги. Алина усмехнулась - похоже, Олег и Вовка опять затеяли возню, судя по звукам, играя то ли в звездные войны, то ли в та-таро-монгольское нашествие. Олег переехал к Женьке с полмесяца назад и пре-бывал с ней в тесных и далеко не дружеских отношениях. Он снова работал в автосервисе, возвращаясь оттуда грязный, уставший, но счастливый и, сталки-ваясь с Алиной на лестнице, неизменно снимал кепку и низко кланялся. Вовка, нашедший в Кривцове союзника, отличного слушателя и не менее отличного спорщика, дружелюбно пихал его локтем в бок и называл "папаней", отчего Олег пока еще смущался и, чтобы скрыть свое смущение, начинал отчаянно юморить. Женька выглядела вполне довольной жизнью, и, глядя на них, Алина улыбалась про себя, хотя иногда чувствовала легкие уколы зависти. Но сейчас она стукнула ручкой швабры в потолок исключительно для проформы, и навер-ху Олег громко сказал "Прощенья просим", после чего совершенно невозмож-ным фальшивящим голосом затянул "Спи, моя радость, усни...", и Алина ус-лышала Вовкино хихиканье. Смеясь, она юркнула в постель, закрыла глаза и мгновенно заснула.
   Проснулась она от того, что что-то щекотало ей щеку. Кто-то теплый поску-ливал и возился рядом с ней, на кровати, и это была не Стаси.
   Алина открыла глаза и увидела нечто, сидевшее рядом, на подушке.
   Нечто представляло собой невероятно пушистый ком палевой шерсти, из ко-торой выглядывали два веселых карих глаза и влажный нос. Нечто поскуливало и похрюкивало, обнюхивая ее лицо, потом по ее щеке заерзал влажный и уди-вительно нежный язычок, и от него пахло молоком. Алина изумленно моргну-ла, но толстый щенок чау-чау никуда не исчез, он не был сном и продолжал во-зиться рядом, помахивая пушистым хвостиком. Она сгребла его в охапку, сев на постели, и оглянулась, ища объяснение этому потрясающему явлению.
   Объяснение обнаружилось в кресле. Оно было в серой водолазке и темных джинсах, курило "Беломор", выпуская дым под потолок, и смотрело на нее смеющимися глазами. В ногах кровати пристроилась Стаси, которую раздирали стремления выгнуть спину в соответствии с древнейшими кошачьими инстинк-тами, и подойти и посмотреть, что же это такое.
   - Кто это? - спросила Алина, обнимая похрюкивающего щенка. Виталий ус-мехнулся.
   - Это Гера. Дочурка Мэй.
   - Она... - Алина заморгала, - она... тут...
   - Она твоя. Разве сегодня не твой день рождения? - Виталий затянулся папи-росой и выдохнул густой клуб дыма в направлении форточки. Алина ошелом-ленно тряхнула головой.
   - Откуда ты зна... - она нахмурилась. - А ты вообще как сюда попал?!
   - Через дверь, - Виталий затушил окурок в пепельнице и встал. - Кое-кто дал мне ключик.
   - Вовка! - Алина отпустила щенка, и тот принялся деловито исследовать кровать, переваливаясь на коротких ногах. - Ну я ему...
   - Не стоит. Вовка умнее нас с тобой вместе взятых. Мне даже спрашивать у него не пришлось, он сам мне его предложил. Еще вчера.
   - А-а, да тут целый заговор! - Алина поджала под себя ноги, потом взгляну-ла на Виталия с откровенным холодом. - Что ж, очень мило, что ты решил ока-зать мне такую честь. Не каждый день меня удостаивают посещением такие высокопоставленные особы. Зачем же утруждаться, мог бы ограничиться и те-лефонным звонком!
   Виталий сел на кровать рядом с ней. В его глазах по-прежнему сверкали смешинки.
   - Ты все так же невыносима.
   - Смотря кто меня выносит и с какой целью... Кстати, сделай одолжение, не дыми здесь больше своими жуткими папиросами - стены сырые и сильно впи-тывают запах!.. - Алина отодвинулась, но Виталий протянул руку и придвинул ее обратно.
   - В моей квартире со стенами все в порядке. Если ты будешь смотреть, как я курю свои жуткие папиросы, сидя в ней, то будет лучше, как ты считаешь?
   Алина нахмурилась, пытаясь сообразить, что к чему, потом произнесла единственное слово, пришедшее ей на ум:
   - Что?
   - Ясно, - Виталий погладил щенка, возившегося рядом, - начну издалека, по-скольку, по-моему, ты еще не совсем проснулась. - Я предлагаю тебе сменить место жительства.
   Она внимательно посмотрела на его лицо, не понимая, что его так смешит.
   - Зачем?
   - Затем, что я предоставляю тебе уникальную возможность выйти за меня замуж.
   Алина отвернулась и суженными глазами уставилась в пространство перед собой. Потом хрипло спросила:
   - А зачем тебе это надо?
   - Аль, - произнес Воробьев с легким удивлением, - я понимаю, что люди с утра бывают заторможены, но не настолько же! Я...
   - Я заторможена?! Ты являешься сюда после... - не договорив, Алина взви-лась с кровати, но Виталий схватил ее и дернул так, что она плюхнулась ему на колени. Он перевалил ее на кровать и, прижимая ее плечо правой рукой, очень серьезно произнес, оглаживая ее подбородок большим пальцем:
   - Разумеется, ты решила, что я сбежал, а?
   - А что я должна была...
   - Тихо, тихо, не буйствуй. Силы тебе еще пригодятся, - Виталий улыбнулся, но эта улыбка была очень серьезной. - Я был под следствием, по делу об убий-стве Эльвиры и ее соседки, меня промурыжили несколько месяцев... кроме то-го, мне пришлось улаживать еще и последствия того разгрома, который ты произвела на дороге. У машины ведь, Аля, существуют номера, а у людей - глаза. Пока я был занят, за тобой приглядывал Олег, а в процессе приглядыва-ния, - он усмехнулся, - устроил свою личную жизнь. Я рад за него.
   - Но он мне ничего не сказал! - возмущенно воскликнула Алина. - Он мне...
   - Мы просто хотели держать тебя подальше от всего этого. Еще не хватало, чтоб и тебя начали таскать... Мало ли что.
   - Но теперь все в порядке?
   - Теперь да, - он отпустил ее и сел, и Алина тоже села рядом, пристально глядя на свои руки. Потом негромко спросила:
   - Ты не приходил только поэтому?
   Виталий покачал головой.
   - Не только. Тебе нужно было время, чтобы прийти в себя. И мне тоже. Зна-ешь... очень тяжело было, засыпая, каждый раз думать о том, где именно ты проснешься. Первое время я долго не верил, что, все-таки проснулся оконча-тельно... и... вдруг все снова начнется сначала.
   - Не хотел привязываться к человеку, который мог оказаться сном?
   - Однажды так уже было.
   Алина съежилась, зябко обхватив руками колени.
   - Ты...
   - Я знаю, кто я! - резко перебил ее Виталий. - Когда-то, на набережной, ты мне уже сказала, кто я! В чем-то ты была права... тогда. Я не сбежал, но я... был в стороне... Рядом, но в стороне. Я приходил в больницу... много раз, но всегда, когда ты спала.
   Алина повернула голову и взглянула на него.
   - Почему же ты пришел сейчас, когда я не сплю?
   Виталий потер подбородок, и в этом жесте ей почудилось смущение, а потом произнес слова, которые она никак не ожидала от него услышать.
   - Я тоскую по тебе.
   Алина опустила взгляд, с досадой чувствуя, что краснеет.
   - Но ты...
   - Черт подери! - вдруг рассвирепел Воробьев. - Я так больше не могу! Ты выйдешь за меня или как?!!
   - Да! - заорала она в ответ, и Виталий рассмеялся так же неожиданно, как разозлился, и Алина тоже рассмеялась с удивительно смешанным чувством злости, досады и счастья, и обняла его за шею, и он крепко прижал ее к себе, и очень долго они ничего не говорили, и наблюдавший за ними щенок расчувст-вовался и напустил лужу прямо на простыню.
   - Чудесно! - сказала Алина, по-кошачьи потираясь щекой о щеку Виталия и глядя на испорченную постель. - Просто замечательно!
   - Ерунда! - заявил Виталий, вскочил, сдернул ее с кровати и сунул похрюки-вающую Геру ей в руки. - Я свалю это барахло в ванну, а ты одевайся - и по-быстрее. Нас ждут!
   Алина не стала спрашивать, кто. Ответ был очевиден. И когда они вышли на улицу, в теплое солнечное утро, друзья по сну ждали их, сидя на перилах подъ-ездного крылечка, и Олег щурился на солнце из-под сдвинутой на затылок кеп-ки, а Жора покачивал длинными ногами.
   - Судя по твоему выражению лица, Виталя, ты ее уболтал! - заметил Олег и соскочил с перил. - Можно и бабахнуть!
   Он извлек из стоявшего возле его ног пакета бутылку шампанского и осуще-ствил свою угрозу, распугав топчущихся неподалеку голубей. С дерева спрыг-нул толстый кот и унесся прочь, а сидевшие рядком на соседней скамейке ста-рушки, вздрогнули и посмотрели на них возмущенно и осуждающе.
   - Можно было и потише! - сердито сказал Жора, но сквозь эту сердитость неумолимо проглядывало удовольствие. - И вообще в другом месте!
   - А, ерунда! - отрезал Олег, торопливо разливая содержимое бутылки по пластиковым стаканчикам. - Нужно все делать в нужный момент... впрочем, ты не поймешь, у тебя мама профессор.
   - При чем тут это?! - вскипел Жора, но Виталий подтолкнул его локтем.
   - Ладно вам уже!.. Аль, поставь ты ее на землю, здесь машин нет, она никуда не денется!
   Алина с неохотой отпустила щенка, и тот тотчас же начал обнюхивать сту-пеньки. Олег торжественно вознес стаканчик так, словно это был изящный хру-стальный бокал, и провозгласил:
   - Итак, за четверых мечтателей, благополучно выбравшихся из собственной мечты! А, ну еще и с днем рождения кое-кого!
   - Поддерживаю! - с усмешкой сказал Жора, и стаканчики соприкоснулись. Прохожие поглядывали на них - кто удивленно, кто негодующе, кто - с откро-венной завистью. Олег вытер губы и сказал:
   - Все равно пиво лучше! Что вы находите в этой кислятине - ума не прило-жу!
   Жора обвел друзей задумчивым взглядом и очень тихо произнес:
   - Подумать только... Мы просто увидели сон.
   - Да, - эхом отозвался Виталий и, прищурившись, посмотрел на восходящее солнце. - Мы просто увидели сон...
   - Ну, а теперь-то что? - спросила Алина, держа Виталия за руку так крепко, словно боялась, что он может исчезнуть в любой момент, и Виталий повернул голову и подмигнул ей.
   - Как что? Сны кончились! Пошли жить!
   Они пошли через двор, а Гера катилась впереди пушистым колобком, и хотя ее лапки были очень коротенькими, и бежала она медленно и неуклюже, и двор был очень широким, и дорога была очень далеко, они все же не выдержали и припустили за ней, и те, кто шел мимо, удивленно смотрели на бегущих сквозь раннее утро понедельника четверых взрослых, вовсю хохочущих людей, один из которых воинственно размахивал на треть полной бутылкой шампанского, и на трусившего перед ними толстого щенка, смешно переваливающегося с одно-го бока на другой, и некоторые раздраженно думали о том, как много в послед-нее время развелось сумасшедших.
  
  
  
  
  
  Где солнце то, что вскроет небо,
  И ветер тот, что тучи сдует,
  И поле, что одарит хлебом,
  И голос тот, что нас разбудит?
  Где та река, что жизнь напоит?
  И птахи где полет несмелый?
  Где тот огонь, что тьму прогонит?
  И песня где, что дева пела?
  Где те снега, что пепел спрячут?
  Где те дожди, что мир умоют?
  Живые, кто бойцов оплачет?
  И та трава, что раны скроет?
  Где те сады, что встретят осень,
  И та любовь, что все прощает,
  Рука, что милости не просит,
  И сердце, что не забывает?!
  
  
  04.06.2005 год.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"