Аннотация: Приключенческая повесть, непригодная для печати в современной россии по причине переселения Гослита в головы издательских идиотов.
Моей самой любимой Марине Орбелян
ИНГЕНФОРС
С самого утра, едва Сыромятников выбрался на улицу, ему начали попадаться люди необычного роста. Подобное скопление гигантов, ничем, вроде бы, не связанных между собой, оказавшихся в одно утро в заурядном спальном районе, где проживал Сыромятников, наводило последнего на странную мысль, что всех их объединяет единственно он - Сыромятников, что посланы они с главной таинственной целью: привлечь его внимание к происходящему. Это был явный знак Провидения, а значит, следовало к чему-то приготовиться.
Правда, когда Сыромятников вернулся домой, он чуть было не забыл про "бройлеров", как он язвительно окрестил великанов, но подошло время выгуливать пса и Сыромятников невольно насторожился: принадлежавший ему ротвейлер - трехлетка был любитель намять бока любому проходящему кобелю. Такая драка, с учетом характеров Рамзеса и Сыромятникова, могла закончиться чем угодно: гибелью собак, хозяев, тюрьмой... Собственно, Сыромятников сам с удовольствием съездил бы по морде любому прохожему, но сдерживался, а Рамзес - так звали его собаку, не сдерживался. Сыромятников, вообще-то, был против собачьих драк: его любимец позабыл однажды три передних резца в тупой башке отвратительного бойцового урода и повторений Сыромятникову не хотелось.
Они медленно шли по залитой солнцем улице, когда им повстречался большой рыжий кобель. Сыромятников отпустил собаку, лишь когда тот почти скрылся из виду. Однако он не увидел, как рыжий разрыл задними лапами землю и в знак неуважения помочился на ближайшее дерево. Однако, этот вызывающий факт заметил Рамзес. Огромными скачками ротвейлер мгновенно покрыл внушительное расстояние, притормозил возле рыжего так, что от его когтей посыпались искры, как от точильного круга, ударом лапы сбил наглеца с ног и, когда Сыромятников подоспел, сидел на нем, как на лошади, не выпуская из усеченных зубов кряжистого кобелиного позвоночника. Извинившись перед хозяином рыжего, довольный и расстроенный одновременно, Сыромятников вел пса за ошейник и думал о том, что он явно видел возле дерущихся собак на асфальте два красных светящихся камня. Сыромятников не решился их поднимать и камни исчезли на глазах. Странно, - размышлял Сыромятников, очень странно".
Так бы и окончился этот чудной день ничем, если бы уже вечером, застегивая в туалете брюки, Сыромятников не услышал в пении труб нечто похожее на длинные телефонные гудки. Они были настойчивыми - эти звуки, словно кто-то безуспешно до кого-то пытался дозвониться и Сыромятникову, вдруг, захотелось подурачиться. Он напустил на себя крайне серьезный вид и произнес: "Алло!". Гудки тотчас прервались, будто это действительно был телефон и приятный женский голос откуда-то оттуда же, из туалетного шкафа телефонным голосом спросил: "Алексей"? - "Да",- недоуменно ответил Сыромятников. - "С Вами говорит Ольга Павловна Зайончковская. Мне поручено передать Вам приглашение. Один чешский магнат, торговец пивом, некий Стан Свечина приглашает Вас посетить его дом в Москве в Кривоколенном переулке, 9. Завтра в 18 часов. Не опаздывайте. Адрес запомнили?" - "Запомнил", - неуверенно пробормотал Сыромятников. - "До свиданья", - произнес голос и растворился.
Поговорив столь фантастическим образом со столь загадочной дамой, Сыромятников тщательно обыскал весь туалетный шкаф, чего искал, не нашел и спать лег, нимало озадаченный происшедшим.
Весь следующий день Сыромятников почему-то чувствовал себя так, словно ему предстояла не идиотская встреча, а далекое магическое путешествие. Вечером он оказался в Кривоколенном. Одет он был превосходно, но на всякий случай удобно и по-спортивному. Привыкший никогда никуда не торопиться, Сыромятников медленно шел по засыпанному золотыми листьями троттуару, пока, наконец, не остановился возле указанного дома. Его удивлению не было границ: оказалось, что дом выселен, обнесен дощатым забором и, на первый взгляд, необитаем. Тем не менее Сыромятников поискал дыру и нашел, и протиснулся внутрь. Было удивительно тихо. Старинный, украшенный изразцами и кое-где сохранившимися витражами и позолотой, дом словно хранил какую-то тайну. Сыромятников нашел вход и поднялся по изуродованным ступеням. Наверное, не каждый отважился бы на описываемые действия, не то Сыромятников: мало того, что он рассчитывал найти-таки отремонтированный уголок, облюбованный пивным магнатом, но, на случай отсутствия такового, Сыромятников надеялся прибрать к рукам поразивший его редкой красотой витраж, на третьем, кажется, этаже. Перешагивая груды битых кирпичей и прочего строительного мусора, Сыромятников поднялся на второй этаж и с изумлением увидел, что лестница на третий отсутствует вообще, а к его удовольствию исчезла и лестница, спускавшаяся на первый. Сквозь узкие щели в заколоченных окнах с трудом пробивались редкие лучи света. Сыромятников огляделся и неожиданно заметил на потолке забитое досками квадратное отверстие. Он подошел поближе и вдруг квадрат осветился, наподобие телевизионного экрана. Сыромятников увидел смотревших прямо на него царственного облика пожилую даму и совсем юную девушку. Сыромятникову показалось, что его приглашают, он ухватился за что-то, подтянулся и, пройдя, словно сквозь светящуюся воду, оказался в большой, если не сказать огромной квартире. Не было и следа какого-либо ремонта, или разрушения. Сиял, натертый полотерами ореховый паркетный пол, старинная мебель составляла убранство залы, под потолком ослепительно сверкала люстра, поражавшая воображение множеством слегка потемневших серебряных цепей и цепочек.
Очутившись в обществе незнакомых людей, Сыромятников почувствовал себя неловко и решил представиться. "Сыромятников",- каким-то незнакомым голосом произнес он и потупился. - "Не тушуйтесь, Сыромятников, - отвечала дама, - а что касается объяснений, то мы о Вас все знаем. Вот, отдохнуть с дороги, пожалуй, для Вас не лишнее. Тем более, что есть некоторая разница во времени. Римма, - обратилась она к девушке, - проводи нашего гостя в опочивальню".
Сыромятников покорно позволил проводить себя в маленькую комнату, большую часть которой занимала кровать, над которой висел портрет красивой молодой женщины. Сыромятников хотел было спросить, где душ, но его вдруг стала одолевать дремота и он заснул, а когда проснулся, было уже утро.
Стараясь ступать неслышно, Сыромятников самостоятельно отыскал ванную, где с удивлением увидел себя в зеркале молодого, и отправился на поиски хозяев.
Они уже ждали его в столовой. Было около восьми. Сыромятников поздоровался, присел напротив окна и стал с аппетитом уплетать завтрак. Еда была знакомая, но с каким- то приятным специфическим привкусом. Он бросил взгляд в сторону окна и позволил себе спросить: "Скажите"...- "Меня величают Натальей Романовной",- ответила женщина. - "Наталья Романовна, - продолжал Сыромятников, - а что, какое теперь время года здесь"? - "Зима, улыбнулась женщина, - да Вы не переживайте, Алексей, - у нас зимы теплые. А необходимые вещи Ваши в комнате, смежной с той, в которой Вы спали".
Действительно, Сыромятников обнаружил в квартире любимые и привычные для него вещи, но удивление решил пока отложить.
Он накинул легкую куртку и вышел в коридор. " Надо хотя бы осмотреться, где я", - подумал он.
Проводите Римму в школу, Сыромятников, - услышал он Наталию Романовну, а потом идите на работу, в редакцию... Ведь, Вы литератор?" - "Да", - неуверенно проронил Сыромятников, литератор..." - "Редакция недалеко от школы, она Вам покажет."
С приятным металлическим щелчком открылся английский замок и Сыромятников вслед за Риммой спустился по зеленым ковровым дорожкам к лифту. Приветливый швейцар в ливрее распахнул перед ними дверь в просторную кабину с зеркалами, как в ресторане "Савой".
Лифт мягко опустил их на первый этаж. Неслышно ступая, они подошли к выходу и оказались на улице. Сыромятников плелся сзади по чисто выметенным аллеям и все оглядывался, надеясь узнать хоть одну деталь, но совершенно напрасно.
На улице девушка взяла его под руку.
Итак, Сыромятников, - она улыбнулась,- оказались Вы в тридевятом царстве, тридесятом государстве. Этот мир, который перед Вами, создан детьми, точнее, детским воображением. Конечно, не все дети способны творить миры. Кроме того, без помощи сильной воли они рассыпаются. Но нашелся ангел, согласившийся ценой своего спасения удерживать этот мир. Посмотрите, здесь довольно привлекательно...
Сыромятников и так был заворожен изумительно чистой незнакомой улицей, волновавшей, как может волновать нечто, увиденное во сне и встреченное наяву.
Я помню этот сон, - сказал себе Сыромятников.
Ну, а я пришла. Вам, Алексей, придется вернуться до красного здания на левой стороне улицы. Редакция там. Я зайду за Вами после уроков.
Девушка впорхнула в широкие школьные двери и Сыромятников остался один. Прозвенел звонок. Сыромятников присел на скамейку. Нужно было все обдумать.
В школьном дворе стало тихо. Сыромятников смотрел на игру разноцветных птиц, на кроличьи лапки веток, покрытых снегом, На рубиновые ягоды рябин, на серое, поблескивавшее инеем, здание школы, и никак не мог свести воедино две противоречивших одна другой мысли: с одной стороны он мог поклясться, что когда-то это уже видел, а с другой, понимал, что здесь он никогда не был и быть не мог.
Его отчасти волновала, оставленная им, как Наполеоном, Москва, где его не сразу, но уже, должно быть, хватились, и придется объяснять, что Сыромятникову нисколько не было по душе.
Так и не решив тревожащей теоремы, Сыромятников поднялся и по немноголюдной улице дошел до красного дома. Дом был построен в венецианском стиле; похожие дома он видел в Петербурге, однако какое-то незнакомое доселе тепло ощутил Сыромятников, поднимаясь по, слегка поскрипывавшей, лакированной деревянной лестнице.
Оказалось, что его ждали. Отнеслись к нему, как к старому знакомому, похвалили его перо и предложили занять просторный кабинет, отделанный дорогими породами дерева и уставленный множеством книг. "У нас к Вам просьба: есть один текст, нам кажется, он нуждается в расшифровке."
На этом Сыромятникова оставили одного. Он уселся в глубокое кресло, подвинулся поближе к камину и, вдруг, всем своим существом понял, что, странным образом, описывая своей жизнью элипсы и параболы, он, наподобие пули, выпущенной из уродливого ствола, вдруг, вопреки логике, увидел вплотную черную окружность мишени. Он подошел к окну и долго смотрел на редких прохожих, на подернутые серебристой вуалью зимние деревья, на дорожки, посыпанные красной кирпичной крошкой.
Текст назывался "Старая рукопись". Автором значился Алексей Сыромятников. Алексей мог поклясться, что никогда этого не писал, но кто теперь мог поручиться за достоверность чего- либо вообще? Поэтому Сыромятников приблизил кресло поближе к камину и сосредоточился на тексте.
Удивительная, завораживающая история поплыла перед его глазами. Он не заметил, как пролетело несколько часов.
Наконец, Сыромятников все прочитал. Он присел к клавиатуре, быстро написал пояснения. Оказалось, ничего сложного. Тот, другой Сыромятников, был странным образом знаком ему, будто с детства жил где-то неподалеку.
Но вот пробили огромные стенные часы и дверь отворилась. На пороге стояла стройная девушка в легком сером пальто.
Ну, как успехи?"
Да, вот...- отвечал Сыромятников, обводя глазами кабинет и, словно извиняясь.
Полноте, Сыромятников, - улыбнулась Римма, - кабинет по праву Ваш... Открою Вам, Алексей, одну тайну, - продолжала она, - с того момента, как мы с Вами впервые встретились, Вы все время жили и здесь... только неосознанно, инкогнито, можно сказать, как бы во сне. Но пойдемте, я хочу показать Вам Вашу квартиру.
Девушка открыла письменный стол, достала оттуда обычные ключи, отворила закамуфлированную под деревянную панель дверь и они оказались на винтовой лестнице. Поднявшись на один марш, они оказались перед обитой желтоватой кожей дверью. Поворот ключа и они оказались в квартире.
Загорелся свет и Сыромятников увидел себя в такой удобной и уютной обстановке, что на миг даже оторопел.
Удивляетесь, Сыромятников, - спросила Римма? Ну, конечно же, Вы не помните, а мы вместе все это выбирали...
Сыромятников подошел к окну, отодвинул гардины. Его поразила огромная рама, разделенная, словно деревянным крестом, на четыре равные части, Римма выключила свет и перед глазами Сыромятникова поплыла далеко внизу зеленоватая, словно фосфором светящаяся улица, сквер и в сквере одиноко стоящий памятник, изображавший какого-то воина на большой темной лошади.
Это Ваша редакционная квартира, Алексей, но у Вас есть еще одна.
Я знаю,- вдруг сказал Сыромятников, - на шоссе в огромном длиннющем доме, где всего два подъезда, мой от города ближний, на первом этаже.
Римма подняла удивленные глаза:
К Вам возвращается память, Сыромятников?
Нет, - отвечал Алексей, - но я там был точно и не во сне, вот, только, когда - не помню.
Скрипнула половица и к Сыромятникову подошла невесть откуда взявшаяся пушистая, белая с рыжим, кошка. Даже в слабоосвещенной комнате можно было разглядеть, что она необыкновенно красива, обладает миндалевидными зелеными глазами, походкой балерины и изумительными пропорциями. Алексей погладил ее. И тут его второй раз остро кольнули воспоминания о Москве, жене и, собственно, о собаке.
Не переживайте, Сыромятников, - услышал он голос Риммы, - в Москве время для Вас остановилось. Там все еще 18 часов 15 минут вчерашнего дня. Но беспокойство я Ваше понимаю. Ведь, Вы человек долга. Вы - самурай, Сыромятников. И хотя мне будет грустно без Вас, я готова Вас отпустить. Вы хотите вернуться?
Собака меня волнует, - отвечал Алексей."
Хорошо, -сказала Римма, пошли.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу.
Был теплый московский осенний вечер. Время от времени налетал ветерок и подхватывал листву и кружил по, освещенному вечерними фонарями, асфальту. Редкие прохожие торопились попасть домой и спешили перейти улицу перед ожидавшими автомобилями. Да, все тот же Кривоколенный. Алексей оглянулся. Риммы нигде не было.
Сыромятников вернулся домой. Ничего не изменилось. Жена по привычке спросила, где он был, Сыромятников поел, причем вкус еды показался ему противным, дождался полночи и пошел выгуливать пса.
Оказалось, что его отсутствия никто не заметил. И время ни капельки не ушло, словно Алексей и не отсутствовал вовсе.
Сыромятников медленно шел по аллее вслед за собакой и ему казалось, что временами он видит впереди, в зеленоватом фосфорном ореоле, освещенное окно с крестовиной и и даже разбирает черты лица человека, смотрящего на него. Алексею казалось, что он вот-вот узнает его, и узнал: это был он сам.
Еще Сыромятников понял, что уже не сможет жить, как жил раньше. Не то, чтобы писательский кабинет и редакционная квартира поразили его, и не Римма даже, но какое-то потрясающе фантастическое ощущение безопасности, не испытанное им на земле ни на мгновение.
И этот человек - Стан Свечина, - думал Алексей, - нужно будет обязательно с ним встретиться.
Но наступило утро, а с ним и привычные заботы нахлынули, пусковой механизм больного зуба пришел в действие. Сыромятников решил все же сходить к врачу. Он как-то давно еще вырезал из газеты заметку: "Врач Индейкин вырастил зуб перуанцу".
Авось, он и мне вырастит, - понадеялся Алексей, а для надежности решил прихватить с собой своего хорошего знакомого Дальневостокова.
Врач долго и недовольно оценивал состояние зубов Сыромятникова.
Вы что же, - проскрипел он, - всерьез полагаете, что здесь можно что-то сделать?
Полагаю, - огрызнулся Сыромятников, что если бы это был твой зуб, ты бы так не говорил. Кроме этого, я слышал, что Вы умеете зубы выращивать...
Это реклама, для привлечения клиентов, понятно? Как Вас там...
И Сыромятников", - вежливо подсказал: Алексей.
Все вырвать, - подвел итог докторишка, - и съемный... Только уже не ко мне. Следующий!
Словно тень большой птицы скользнула в кабинет и уселась ногу на ногу в кресле.
Фамилия? - не поднимая головы от писанины, - пробормотал стоматолог.
Дальневостоков.
Профессия?
Вор. В законе...
Индейкин вскинул глаза и оторопел от ужаса. Развалившись в кресле, дымя сигаретой прямо ему в лицо, перед ним сидел крупный мужчина с сильными руками и отсутствующим странным взглядом. Что-то было от зияющей космической вечности в этом, направленном в сторону, взоре: в нем пролетали кометы, болиды, планеты, звезды, но не было в нем ни капли жизни, отчего Индейкину показалось, что как только глаза их встретятся, он, Индейкин умрет, не сходя с этого места. Абрам Тимофеевич задрожал, из его подмышек градом покатился, смешанный с дениан авто шейпом, мерзкий холодный пот, и в мгновение ока весь он стал прилипшей одеждой похож на обоссанного кота.
Пиши. Я, такой-то такой-то, в присутствии господина Дальневостокова, взял у писателя Сыромятникова на выращивание зубов аванс 5 тысяч долларов. Деньги будешь вносить Сыромятникову на счет. Каждый месяц пять штук. И вот еще что: у родственников, знакомых по зубу вырвешь и вставишь Сыромятникову. Скажешь, "для зубной крыши", понял?"
Индейкин слушал, зажмурившись. Все же, когда голос стих и мало-помалу он решился разлепить, ставшие вдруг непослушными, веки, он не сразу, но осознал, что остался в кабинете один, что ему плохо, что под его ногами, невесть откуда взявшаяся, зловонная лужа.
А в это самое время виновники случившегося с Индейкиным фиаско, весело смеясь, в кафе на углу Пречистенской улицы, выпили по 150, запили кофе с малиновыми пирожными и разошлись каждый по своим делам.
Прошло два месяца. Как-то вечером Сыомятников собрался на службу. Следует пояснить, что он трудился на Ордынке сторожем на складе медикаментов. Собственно, охранять Сыромятников никогда никого и ничего не собирался. Склад служил ему убежищем, средством уединения и творчества. Покружив с собакой для моциона вокруг помещения, Сыромятников обычно запирался в маленькой теплой дежурке и до рассвета предавался сочинительству, после чего, довольный, засыпал на старом матрасе. Однако, в этот вечер к нему в гости напросился старый знакомый, греческий еврей и артист Геннадий Молоки, и теперь Сыромятникову приходилось встречать его возле Скорбященской церкви. Но вот, наконец, и он. Приятели поздоровались и зашагали узкими проулками и проходными дворами.
А вот здесь меня укусила бешеная собачка по кличке "Бекеша", - кивнул в сторону Сыромятников, Кстати, вон, по-моему, она и идет...
И действительно: вековые тополя, словно мехи консерваторского органа гудели в приближении порывов ветра. Тени носились, отбрасывая отблески на старинные кирпичные стены. И величественное здание строгого ампирного собора с ярко освещенным входом, безмолвное, окруженное безлюдным двором, казалось огромным космическим кораблем.
Приятели прошли еще немного и остановились у калитки металлического забора. На заборе красовалась вывеска, набранная готическим шрифтом. " Птичный склад" - прочел по слогам Молоки.
Вообще-то аптечный. Но если написать, как есть, он наркоманов отбоя не будет. А кому надо, и так поймут, - заметил Сыромятников.
Твоя работа?
А то чья же...
Они вошли в калитку. Их встретила заждавшаяся озлобленная уборщица, и несколько раздраженный отлучкой хозяина, ротвейлер.
Приятели остались одни. Сыромятников включил телевизор, чайник, достал рюмки и громко хлопнул в ладоши: "Тарелку Его Величества с окурками",- воскликнул он. По комнате поплыл ароматный синеватый дым.
Был на премьере твоей пьесы, - рассказывал Молоки, - на том месте, где Буратино говорит: Бедный, добрый папа Карло, ты плачешь... Ты не знал в своей жизни радостей. Ты не знал в своей жизни радостей... весь зал сотрясается от ржанья...
Эх, Гена, ты бы лучше картину написал. К примеру: "Погром русских евреями".
Ты смеешься. А мне очень нужны деньги. У моей "кобры" скоро день рожденья, - что подарить - голова раскалывается.
Купи ей трусы " Неделька".
Что за трусы?
А помнишь, такое кольцо было? Каждый день нужно одевать еще одно. Также и трусы. Глядишь, в воскресенье на ж... уже семь штук... И еще вот этот огурец возьми. Скажешь: если хочет, пусть сделает его мужчиной...
Слушай, а кому это памятник стоит во дворе?
Лампочкину.
Кому?
Ну, тому, которому все до лампочки.
Можно посмотреть?
Идем.
Собутыльники вышли в маленький дворик, сплошь заросший сиренью и отцветшими одуванами. Слева от флигеля стояло удивительное, напоминавшее огородное пугало, сооружение в виде одетого по летнему мужского торса, вместо головы которого торчала большая электрическая лампочка, отливавшая тусклым желтоватым светом. Сыромятников нажал на что-то и фигура озарилась.
Откуда это здесь?
Сделал форму, развел хороший цемент, провел электричество и вот...
А. Лампочкин",- прочел Моисей. Это ты, что ли?
Ну.
Да, с тобой не соскучишься...
Вот и начальство то же говорит. Хотели вначале уволить, но им не разрешили.
Кто?
Сам знаешь. Понимаешь, здесь я на виду, все просматривается, прослушивается. Нет, нельзя меня из такого места увольнять. Пойдем-ка выпьем еще.
Приятели вернулись в особнячок. Там настойчиво надрывался телефон. Сыромятников взял трубку.
Куприянова позовите!
Из какой камеры?
В трубке послышались гудки.
Вот я думаю, - заговорил Моня, - мы с тобой такие люди, не как все. Можем отколоть, что угодно. Нас боится государство. Мы можем и президента застрелить.
Это ты можешь. Я не могу.
Почему?
Потому, что это глупость.
Тебе хорошо говорить, ты приобрел известность. Тебя приняли в Союз, как ты их называешь, "сранописов".
Большое дело.
Ну все равно. А я?
А ты можешь уехать из этого зверинца.
Я бы уехал, но я не люблю евреев.
А я никого не люблю. Кстати, у меня есть кубинец супа. Хочешь, я заварю? Под водку хорошо, запивать...
Нет, меня и так уже от бесплатной лапши тошнит.
Если что не так с желудком, то врач у нас очень хороший.
Какой врач?
Профессор Мориартий. Вылезает вот из этого шкафа и ставит гостю мугексиновую клизмочку. Позвать?
Не надо.
Знаешь, Молоки, в чем твоя проблема? Ты тикаешь впереди часов. И еще ты любишь сладкие котлеты.
Это правда.
Пойду посмотрю, что делает собака.
Пес лежал снаружи на коврике у входной дери. Чужих нет? - осведомился у пса Алексей.
В ответ послышалось сдержанное рычание. Сыромятников вернулся в дежурку.
Ну, что, Гена, - по домам? Ты извини, я новую повесть сочиняю.
Мне тоже пора. На прощанье, скажи, с тобой в последнее время не случалось ничего необычного?
Да нет. А к чему ты?
Да, вот со мной все что-то странное происходит
Снова зазвонил телефон.
Это Обнинск?
Ебнинск.
Не принимай близко к сердцу, Гена. Тэйк ит изи.
- Изи, изи, - везде одни "изи".
Приятель ушел. Алексей позвал пса. Затем включил старинную зеленую лампу. Прилег на диван. И незаметно уснул. А Моисей ехал в метро, жалея потерянный вечер и обдумывая отчет служакам из ФСБ. Того, ради чего он приходил к Сыромятникову, выведать не удалось.
Обычно после дежурства Сыромятников приходил домой и спал часов до трех дня. Но в этот раз не успел он сомкнуть глаз, как зазвонил телефон.
С Вами желает говорить генерал Вашаблик - прогремело в трубке.
Да хоть римский папа...пошел на ...
С этими словами Сыромятников выключил аппарат, первернулся на другой бок и тотчас уснул. Вначале в его глазах переливались какие-то геометрические фигуры, по большей части, похожие на свернутых змей, спирали и треугольники. Потом Сыромятников начал проваливаться в какую-то пропасть, вслед за этим на него стали падать с неимоверной высоты огромные мягкие подушки, а затем Сыромятников увидел себя на вершине высоченного Алатау, на краю пропасти. Там, над пропастью кружили огромные хищные птицы с человеческими головами, голубыми глазами и белым опереньем. Они смотрели на Сыромятникова, взглядами приглашая его к ним. Алексей шагнул к обрыву и полетел, часто взмахивая руками, но руки не удержали его. Все же он не упал камнем, а медленно спланировал прямо в бирюзовую воду какого-то моря. Вода была прозрачная, сквозь нее было видно, как поднимаются пузырьки от песчаных холмиков прятавшихся под ними мидий и как на дне волнистой поверхности сверкало полуденное солнце. Не успел Сыромятников выйти на берег, как у воды появилась стайка юных девушек. Не замечая Сыромятникова они разделись и принялись резвиться в воде. Сыромятников понимал, что они его не видят и вовсю наслаждался зрелищем.
Вот, что притягивает Вас к земле, Сыромятников" - услышал он чей-то голос и проснулся. Было ровно три часа пополудни.
День оказался на редкость неудачным. Вашаблик таки дозвонился до Сыромятникова и "пригласил" Алексея на Лубянку. Можно было, конечно, еще раз послать его, устроить какую-нибудь гадостную провокацию, но лень было Сыромятникову, к тому же он понимал, что тот не отвяжется.
По дороге ему пришли слова какой-то странной песенки. Кто-то, словно напевал и напевал в сыромятниковской голове:" Это леди Гленарван лезет жопой на диван"...
В вагоне было, как всегда тесно и душно. Машинист, словно с похмелья, бубнил: "Следующующующуя станция..." Станции мелькали, как кинокадры. Рядом с Сыромятниковым сидела миловидная девушка. Она беспрерывно кашляла. Мужчина, сидевший с другой стороны, не выдержал, предложил:
Девушка, у меня есть таблетки от кашля...
А у меня есть менструация",- сквозь кашель зло ответила незнакомка.
Но вот, наконец, и Лубянка. Сыромятникова никто не задерживал, не обыскивал, сразу провели к генералу.
Сыромятников с ходу устроился в мягком кожаном кресле и слегка задремал.
Вошел адъютант.
- Вот что, Пердило, - душевно произнес генерал, - завари-ка нам чайку покрепче, с вином...
Не Пердило, а Пердилло!
Так - Сыромятников, подождав, пока посетитель отхлебнет из треснутой чашки, - сказал военный - давненько мы с Вами не виделись...
Видя, что Сыромятников не отвечает, Вашаблик добавил:
Был на Вашей постановке в Театре Инвалидов и решил возобновить знакомство. Вот Вы перемешали Дядю Ваню с Папой Карло, а зачем?
Для бодрости, для храбрости.
Ладно. А что Вы сделали со сказкой?
А что?
Во-первых само название чего стоит: "Сказка о рыбакее - рыбке". Что еще за рыбакея?
Рыбка такая. Рыбакея.
Нет, Вы послушайте, что она говорит!
А что она говорит?
А говорит она вот что: " Смилуйся, государыня - рыбка. Не дает старику мне покоя. Наша-то совсем развалилась..."
Во-первых, это старик говорит.
Старик-то, старик, а что он говорит!
Вы сами только что сказали.
Он чушь несет, несусветную чушь!
А я тут причем?
А Вы, стало быть, не причем? Хорошо.
Возьмем Вашу серию.
Пожалуйста.
Первая: Дантес. Как я убил Пушкина.
Вторая: Мартынов: Как я убил Лермонтова.
Третья. Сталин. Как я убил Ленина.
Четвертая. Сальери. Как я отравил Моцарта.
Пятая. Гончарова. Как я ...
Ну, что, хватит?
Что тут такого-то? Народ любит такие книги, я и пишу.
А что ж Вы все про пакости пишете?
А жизнь вообще пакость.
Ну, это, как сказать...Но продолжим. Вот цитата из Вашего эссе "Осы":
" Осы по запаху нападают на кого хочешь. А потом говоришь: Буркино Фаса! И они фасуют шоколад в таблетках..."
Ну, как?
Мне нравится.
Это еще не все. Вы издали книжечку. Автор Виконт де Бражелон "Всадник без головы". В ней Вы вывели образ чекиста, да еще спародировали его с романа "Над Тиссой". Обгадили человека, как никому не снилось.
Неужели?
Неужели! Чего стоит одна фраза: "Да, жаль хорошего человека", - подумал шофер Скибан и ударил Белограя чугунной гирей по голове..."
Ну, ладно, чекистов Вы ненавидите, я понимаю, а простые-то люди что Вам сделали?
Что сделали?
Вот именно. Ваш опус "Тихая охота"?
Ну, мой, что дальше?
Позвольте привести выдержечку: " Когда в лесу мало всем известных грибов, таких, как белый, подосиновик - не расстраивайтесь. В лесу много других грибов, а не собирают их грибники потому, что считают их несъедобными. Многие из них пригодны в пищу только в молодом возрасте. Их нельзя сушить, не всегда можно солить, но зато всегда можно приготовить хорошее первое блюдо, жаркое, или соус. Это поганка бледная, рядовка мутовчатая, мухомор крапчатый, гриб сатанинский. Главное - это любить их и при еде не бояться."...
Ну и что?
А если люди отравятся, погибнут? Вы знаете, где это напечатано?
В вестнике московского правительства. Но напечатано, как художественное произведение, я подчеркиваю, художественное.
Да кто из них понимает, что это художественное?
Ну, если там такие придурки, то им поганки в самый раз.
Ну, Вы даете, Сыромятников. Впрочем, этим идиотам действительно так и надо. Тут я с Вами согласен. Но что Вы на это сочинение скажете?
Гибель Орла. "Слесарь не существует сам по себе. Вечно наглый и пьяный, он не создает самостоятельной семантической единицы, а только входит в кран-буксу, наподобье прокладки, абсурдным лингвистическим парадоксом..."
В процессе рассказа Вы унижаете гордую и необходимую городу профессию. Но Вам этого мало. Заканчивается Ваш рассказ поистине вагнеровским аккордом...
Прям - таки, вагнеровским?
А Вы послушайте: " Тем временем Ольга Павловна Зайончковская и ее сын разрезали сантехника Пирогова на куски и спустили в унитаз. Так слесарь Лазукин погиб своей сантехнической смертью."
Здорово!
Вам-то здорово, а зачем же марать профессию? И еще: все время речь идет о сантехнике Пирогове, причем тут слесарь Лазукин?
Вы же сами сказали, что он не создает самостоятельной семантической единицы?
Ну, ладно, а кто такая Ольга Павловна Зайончковская?
Ну, вот, - подумал Алексей,- вот ты и попался. Вот, ради кого ты меня сюда притащил. Что ж, посмотрим.
Какая Ольга Ивановна?
Ольга Павловна.
Художественный образ. Откуда пришел - не знаю.
А Стана Свечину тоже не знаете?
Слышу это имя впервые. Вы, собственно, для чего меня вызвали?
Так, поговорить...
Ну, мы поговорили, что дальше?
Сотрудничать с нами не хотите?
Всю жизнь мечтал...
Мы Вам добра желаем, Сыромятников.
О себе побеспокойтесь. Самое время...
Все же придется Вам подумать...
Вы хотите меня задержать?
Ну, что Вы, как можно? Суточек на трое, разве что. Пердило!!
Так точно!
Проводи господина Сыромятникова, в камерку...
И очутился Алексей Сыромятников в карцере лубянской тюрьмы. Было нестерпимо холодно. Он закрыл глаза и задремал, прислонившись к стене. Ему казалось, что он бежит по степи, а за ним гонится Вашаблик в коричневом костюме, губастый, злой. Алексею казалось, что он вот-вот нагонит его, как, вдруг, с неба пал на нечистого ангел с рубиновыми глазами, придавил так, что бес обессилел. Сыромятников бросился к ангелу, закричал: Ангел, ангел!, но тот скрылся за облаком.
Сыромятников, на допрос! - услышал он и проснулся.
Ну, как Сыромятников, - сказал генерал Вашаблик, - выспались?
Пошел на хуй, - отчетливо произнес Сыромятников - пидор.
Зря Вы ругаетесь, Сыромятников, ну погорячились, ведь мы же русские люди...