В этот день в Вятке валит снег, у нас - уже с утра тёплая, даже жаркая погода. Небо - с редкими облаками. Солнце - ярко и нежно; оно светит так, что внутри щемит, щемит от почти невыносимой полноты жизни вокруг; ты кожей чувствуешь эту окружающую насыщенность, но не можешь вместить её в себя.

Моё рабочее место расположено в нескольких зданиях по всему городу. Это иногда очень удобно. - Рабочий день мой начинается, как и принято, в 9. В этот день с утра я отправляюсь не в основные свои помещения в головном здании, а в другие - в здании, находящемся отдельно, за несколько кварталов от головного. Я выхожу из дома во второй половине десятого часа и не спеша и пешком иду на работу.

Неподалёку от дома я встречаю удивительного для меня человека. Это совсем древняя старушка. Именно старушка или бабуля, а не старуха и не бабка. В "старухе" и "бабке" есть что-то сильное и злое; к этому же существу эти качества не имеют отношения. Я, конечно, не знаю, кто она, где и чем живёт. Я только вижу её иногда в окрестностях своего дома.

Когда я впервые увидал её, я почти не поверил своим глазам - настолько удивительной для меня была её внешность. Я сам не самого высокого роста, но эта старушка ниже меня, наверное, на две головы. Одета она всегда, конечно, чрезвычайно бедно: даже в уже очень тёплую весеннюю погоду на ней заношенное и заплатанное, но чистенькое убогое пальтишко и платок на голове, на ногах - очень старые и заношенные, стоптанные туфельки. В руках её - палка, на которую, впрочем, она и не всегда даже опирается - я видал несколько раз, как она шла, держа эту палку (обычный сук с дерева) на весу, не опираясь на неё и не касаясь ею земли. На глазах у неё - большие, очень старые и подержанные очки, перекошенные на одну сторону и закреплённые на её голове верёвочкой. Зубов у старушки, по-видимому, нет ни одного - это видно по шамканью её крохотного рта. Ходит она очень медленно, каждый шаг её (правильнее сказать даже не шажок, а шажочек) - крайне осторожен, неуверен и нерешителен; я думаю, что каждый выход из дома для этого существа - серьёзное и опасное испытание.

Её лицо кажется мне удивительным. Оно - маленькое, сплошь в морщинках и выглядывает из обёрнутого вокруг головы серого платка как сморщенное печёное яблочко. В её лице главная черта - глазки. Её глаза - умные и по-доброму хитрые, они - совершенно беспомощные, беспомощно-ласковые и понимающие. Мне кажется, что она всё понимает. Она понимает, что беспомощна и вопиюще убога. Мне кажется, что она понимает это, и я не видел в этих глазах обиды. Я вижу в этом существе беспредельную, крайнюю беспомощность и начинаю сам понимать, насколько ничтожны и бесполезны, бессмысленны внешняя сила и гордость за неё. Обычное для меня тщеславие кажется мне удвоенно нелепым и постыдным. Я смотрю на эту маленькую, немощную старушку, и что-то переворачивается у меня в голове, моя душа начинает рваться куда-то, и глаза застилает какая-то пелена - на какое-то время я иначе смотрю на мир и на происходящее со мною, я по-другому оцениваю свою жизнь. Сколько-то времени у меня получается чувствовать верно и отбрасывать хоть что-то из того, что засоряет меня. Мне хочется сделать что-нибудь для этого человека. Дать денег - на большее меня не хватит. Но даже и это у меня отчего-то не получается - как-то странно всё-таки и, может быть, даже невежливо подойти к незнакомому человеку и вдруг дать денег...

Но, впрочем, надо сказать, что с каждой новой встречей с этим существом я чувствую всё меньше. Эта маленькая бабуля становится привычной для меня. Её беззащитность уже не нова. В этот день я быстро забываю о ней...

Солнце светит мне прямо в глаза, но не слепит. Это приносит радость. Мариинский бульвар чист и свеж, площадь перед гостиницей "Платан" - светла и наполнена какой-то весёлой лёгкостью. Я люблю эти места. Я здесь вырос и знаю, наверное, каждый метр этих улиц. Иногда мне кажется, что тут всё - сроднено со мною. Я помню, насколько странным и противоестественным показался мне случай, когда меня не пустили пройти мимо входа "Платана"; гостиница была оцеплена людьми в милицейской форме, их были десятки, они стояли метра по четыре друг от друга - они охраняли президента в гостинице и не пустили меня обычной дорогой домой.

Рабочий день начинается заурядно - моя работа всегда одна и та же, она - рутинна и физически беспокойна и монотонна... Есть люди, которые живут работой. Она - их основной жизненный интерес, работа - содержание их жизни. Для таких людей главное - сам процесс делания чего-то; за этим процессом они не видят или не хотят видеть ничего и никого. Эти люди живут иллюзией, бегут от себя и от того, что окружает их. Они не понимают или боятся принять, что главное для человека - другой человек и то, как ты проживёшь рядом с ним. Люди вокруг - искушение и возможность спастись, выдержав его.

Таня, кажется, любит меня. Если так и есть, дела её и мои - очень плохи. Никуда не деться от дурацкой гордости за себя, но это - чушь. Любовь к другому человеку и при лучших исходных обстоятельствах - стремление в никуда; желаемое - недоступно; достичь то, к чему рвётся влюблённая душа - невозможно. Что же говорить о женщине, имеющей мужа и ребёнка и любящей кого-то третьего?..

Мы не виделись 4 дня. В последнюю нашу встречу, после страстной сцены, я снова оттолкнул её, сказав те громоздкие глупости, которые так обычны в этих случаях: что "для нас (я намеренно сказал "для нас", а не "для меня") - в тягость наша связь...", что "я не могу и не хочу иметь близких отношений без любви, и для меня вообще не первичны телесные отношения...", что ей "нужно думать о семье и вычеркнуть из своей жизни разные глупости..." и т.п. Она пообещала не приходить ко мне несколько дней и сдержала слово.

Мне неприятно видеть её глаза, когда она приходит после подобных случаев. Наверное, она не понимает того, что в её глазах можно увидеть очень многое из того, что делается у неё внутри. В её глазах - страх и настороженность; она боится сделать что-то неправильно. Она выжидает. Она осторожно ждёт моей реакции. Реакции на неё. Она пытается сделать вид, что зашла просто так, невзначай, случаем; она приглашает меня покурить.

- Давай выйдем... ты же не хочешь оставаться со мной в закрытой комнате... - Она прекрасно осведомлена о том, что я не курю.

- Вне её - тем более, - отвечаю я.

Я совершенно не собирался причинять ей боль - это были какие-то идиотские шальные слова... Я пытаюсь остановить её, но безуспешно: она быстро и резко выходит. Не проходит и пяти минут, как она опять у меня.

- Ну вот, видишь, я опять пришла, - она стала рядом со мной и пытается улыбаться. - Видишь, я не вешаюсь тебе на шею и не хватаю тебя ни за что. От тебя же за километр нужно становиться, чтоб не обеспокоить тебя...

Я плохо соображаю, что говорит она и что отвечаю я, - теперь слова не значимы, в нас обоих то, что делает нас людьми, сознание, или как там это назвать? наша разумная часть, подавлено и будто исчезло... Я снова говорю, пытаюсь говорить, о том "как нужно". Она отвечает, что понимает, но не может без меня - "без того, чтобы прийти и поговорить с тобой", - быстро исправляется она. Её рука уже держит и ласкает мою руку, она смелеет и начинает упрекать меня: "Скажи, ты это, конечно, специально делаешь? специально?.. специально?.." Я не могу уже ничего отвечать. Я притягиваю её к себе и обхватываю её...