Мой подопечный - захудалый дворянин Афанасий Бухтояров - засобирался в путь вскоре после того, как государь Петр Алексеевич заложил на берегу Невы Петропавловскую крепость, чем дал начало городу Санкт-Питербурху. Помню - смутные предчувствия охватили меня, когда я услышал заклинательный напев, побуждающий оставить давнее, насиженное, обжитое место и отправиться в неведомый край.
- Призван, наконец-то призван! - радостно и гордо повторял Афанасий. - Послужим государю и государству Расейскому! на то мы и дворяне, чтобы служить! Нечего гнить в глуши!..
Томительно и скорбно было мне покидать село Заживо-Погребённое, родовое поместье Бухтояровых. Скотина, дом, двор - всё было под моим попечением - и вот, я принужден это покинуть в мешке с угольями...
Однако влазины, сиречь переход в новую избу, были справлены по совести. Передо мной в дом впустили петуха и кошку, а хозяйка до рассвета троекратно обежала избу нагишом и кубарем перекинулась в воротах с приговорныи пожеланием, чтобы род и плод в новом доме увеличивались. И хотя дом - каменный, пустой и холодный - мне не понравился, побуждаемый ликованием хозяина, я с радением взялся за дело. Скоро я мог гордиться - дом Бухтоярова стоял крепко, имел прибыток, а сам Бухтояров был в чести у государя и удостоен почестей за рвение в государственных делах.
Но увы! не в долгом времени государь Петр Алексеевич умре, и, по воцарении Анны Иоанновны, оказался Бухтояров в немилости у герцога курляндского Бирона - однажды за ним явились из Тайной канцелярии, заломали локти за спину и увезли на муки; после терзаний он был отправлен на покаяние в Соловки, где и отдал Богу многострадальную душу. Семья же его рассеялась по лику земли.
Дом Бухтоярова занял немецкий дворянин Лихтенберг с семейством. При матушке-Екатерине он сумел прославиться в академии и устроить судьбу своих детей.
- О, - бывало, говорил он, - в Берлин наука невозможен, нет, нет! там очень много жадный, глупый профессор. Только в русской академии я буду есть свободен!
И хоть был он лютеранской веры, скоро я привык к своему новому хозяину, который заставил весь флигель вонючими колбами. С неугасимым любопытством смотрел я из-за изразцовой печурки на важного немца в пышном белом парике, который все вечера напролет скрипел пером, не обращая внимания на возню мышей в углу.
Однако и он оказался неугоден! В 1790 году опять явились люди из Тайной канцелярии, заломали Лихтенбергу локти за спину, и как сподвижника не то иезуитов, не то масонов подвергли пыткам, после чего сослали в Берёзов, где его тело упокоила милосердная земля.
Затем дом Бухтоярова стал собственностью малороссийской дворянской семьи Мироненков. Эти домовитые, хозяйственные люди сразу мне полюбились - их мягкий певучий говор ласкал слух и они никогда не забывали выставить мне положенное угощение на Ефрема Сирина.
- Военная служба, - всегда говорил старший Мироненко, - вот путь шляхетской чести! не к лицу казаку сидеть в канцелярии, как в тюрьме! Добрый конь, сабля и воля - вот наша слава и доля!
А какие у него были кони, какие кони! золотые! Никогда больше я не видел таких коней!
Но злая судьба не обошла и это семейство - незадолго до зимнего солнцестояния 1825 года сын старшего Мироненка, гвардейский офицер, отправился в чрезвычайном волнении на Сенатскую площадь, после чего за ним явились и, заломав локти за спину, увезли в Петропавловскую крепость, а из неё, после обязательных истязаний, отправили в Надым, откуда он не вернулся вследствие скоротечной чахотки. Мироненки оказались на подозрении у императора Николая Павловича и вскоре из-за притеснений вынуждены были оставить дом Бухтоярова.
Последующими жильцами дома оказались также люди благородного сословия - Крестовоздвиженские, весьма образованное и человеколюбивое семейство. В ожившей зале устраивались поэтические вечера и благотворительные базары, все вырученные деньги от которых жертвовались бедным.
- Люди, несчастные люди! - страстно восклицал глава семейства. - Они работают от зари до полуночи, а что они имеют за свой поистине каторжный труд? жалкие гроши! Голод, нищета, чахотка! Каждый честный человек должен стремиться облегчить их удел!
Слушая эти слова, я вспоминал своё бывшее поместье и плакал горючими слезами.
Крестовоздвиженские жили в доме Бухтоярова до тех пор, пока внук основателя династии Александр не вступил в партию "Народная воля" и не собрал в подызбице общество бомбистов-нигилистов, умышлявших на государя посредством разрывного снаряда. Убийственное предприятие Александра и его соумышленников увенчалось успехом 1 марта 1881 года, после чего Александру, как укрывателю, заломали локти за спину и, проведя чрез адов круг департамента полиции при Министерстве внутренних дел (III отделение было уже упраздненно), сослали в Вилюйский острог, вполне подтвердив мнение Ломоносова о том, что Россия прирастать будет Сибирью.
По выдворении Крестовоздвиженских дом Бухтоярова занял выходец из Одессы банкир Финкельштейн - и процветал до тех пор, пока на Неве не выпалил из бакового орудия крейсер "Аврора" и не воцарилось всеобщее смятение. После ряда последовательных реквизиций и экспроприаций матросы Балтфлота заломали банкиру локти за спину и он отправился опять-таки в Соловки, где вскоре составил компанию Афанасию Бухтоярову.
В дом Бухтоярова въехал красный комиссар Иосиф Гляудель вместе с многочисленной роднёй из Винницы. Ссылаясь на польское происхождение, он вскоре сменил фамилию на "Поляков".
- Долой пиявок и кровососов! - кричал он с балкона. - Долой царя! Да здравствует пролетариат! Мы построим общество свободного труда! - но я уже не слушал его. Устал я жить в сыром холодном доме, согреть который было не в моих силах.
Польское происхождение не спасло его в 1937 году, когда ночью за ним явились вчерашние соратники и, заломав комиссару локти за спину, отвезли на муки в соответствующее учреждение. Избежав расстрела, он отправился на Колыму и там лёг в вечную мерзлоту.
Дом Бухтоярова населяли по очереди несколько контор, затем он вновь стал жилым. В 1975 году там имел неосторожность переночевать взъерошенный и нервный внук Гляуделя-Полякова, широко известный в узком кругу журналист и тунеядец, который незадолго до рассвета покинул дом, сопровождаемый людьми в штатском и, после непродолжительного отдыха в психиатрической лечебнице, был выслан ещё восточнее - в Калифорнию, однако вместо благдарности за столь удачную депортацию он десяток лет писал ядовитые статьи о прежнем месте жительства, за что, как ни странно, был удостоен Нобелевской премии.
Обветшавший дом Бухтоярова в 1989 году был отреставрирован мусульманскими силами и в нём обосновалась экспортная компания, состоящая из предприимчивых молодых людей.
- Новое мышление! - слышались выкрики. - Что не запрещено, то всё можно! Куй железо, пока горячо!
Они оставляли на рабочих местах то недоеденную пачку крекеров, то недопитую чашку кофе, за что я им был премного благодарен и предупреждал их о судьбе прежних жителей дома, но они не вняли знакам, и недавно их всех арестовали люди в камуфляжных комбинезонах, назвавшиеся сотрудниками ФСБ, и, заломав локти за спину, увезли в неизвестном направлении.
И вот, я опять сижу в опустевшем доме и думаю - почему всё так получается? почему из моего дома всех обязательно увозят, избив и заломав локти за спину? Почему здесь нельзя ни служить Отечеству, ни думать о благе народа, ни заниматься науками, ни честно торговать? Вот уже почти триста лет я наблюдаю эту картину - врываются люди то в форме, то в штатском, потрясают оружием или страшными документами, опечатывают, конфискуют и высылают всё дальше на восток. Предчувствие того, что это будет продолжаться, не оставляет меня. Но почему? почему?! Кто сможет ответить мне - ПОЧЕМУ?
Может быть, потому, что сваи моего дома погружены в бездонное, старое, чёрное болото, полное человеческих костей?...