Просвещенные.

В подмосковном особняке Богдановых, давно уже ставшем штаб-квартирой и главным духовным центром Церкви новых назареев, сплотившейся вокруг юного пророка Логоса, шло собрание наиболее видных адептов.

- Так дело дальше не пойдет! - Павел Богданов, отец пророка, нервно мерил ногами зал. - Мы реально теряем темп. При максимально возможной лояльности власти, имея ретрансляторов уже буквально в каждом регионе, мы до сих пор и десятую часть населения оказались неспособны обратить к истине!

- А ты думаешь, остальным она так уж нужна? - Алексей Климонов, хранитель телесного здоровья пророка, традиционно решил выступить в роли скептика. - Насколько я помню мировую историю религиозных движений, те из них, которые охватывали целые народы, либо возникали во время пассионарных взрывов, как тот же ислам, либо насильственно насаждались властями, неизбежно при этом примитивизируясь и переставая отвечать своему исконному предназначению. Основная обывательская масса, если и обращается к религии, то ищет в ней не спасения души, а реальной материальной выгоды в тварном мире, или просто старается быть как все. Нам нужна такая профанация?

- Разумеется, не нужна, - отрезал Павел, - но и бесконечно вращаться в одном и том же интеллектуальном гетто - это тоже не дело. Логос воплощается на Земле уже далеко не в первый раз, трудно даже перечислить все способы, какие он испробовал, чтобы привести людей к истине, а положение лучше не становится. Стоит ему покинуть тварный мир, как все немедленно начинает идти наперекосяк. Верх в общине его последователей берут не самые просвещенные ее члены, а тупые фанатики, которые только отпугивают мирный люд, извращают суть проповедуемого ими же учения и делают его в итоге символом духовного насилия, а когда и они все складывают свои башки, им наследуют меркантильно настроенные обыватели, способные только формально исполнять определенный набор обрядов, уже совершенно не понимая и даже не желая понимать их сакрального смысла. В итоге все возвращается на круги своя, и Логосу приходится воплощаться заново и бороться с мертвыми догмами, в которые отлилось учение, что он сам же и проповедовал в своей прежней ипостаси. Можно, наконец, остановить это дурное колесо? Как он вообще сможет завершить свою земную миссию, если все его усилия пропадают втуне?

- Люди не поверят в рай, пока в нем не окажутся, - промолвил Карсавин, сидящий в кресле прямо рядом с помостом, на котором в позе лотоса разместился пророк, - но стоит им вновь воплотиться, как они тут же забывают, что сами когда-то в нем были, и принимают гниль и мерзость окружающей их действительности за естественное положение вещей. Детям еще можно как-то внушить веру в лучшую жизнь, но чтобы взрослым...

- А то, что они сами ходят за помощью к нашим ретрансляторам, их, что ли, ни в чем не убеждает? - недовольно спросил Павел.

- Да они точно так же к любым прохиндеям-прорицателям бежать готовы, - хмыкнул Карсавин. - А то, что те ошибаются на каждом шагу, ну, с кем не бывает! Сейчас даже и чудесами мало кого убедишь, слишком уж хорошо наши духовные конкуренты научились их фальсифицировать. За каждым чудом непременно станут искать мошенничество. Этих скептиков разве что Апокалипсис проймет!

- Не наш метод, - впервые включился в разговор сам Логос. - Я пришел в мир, чтобы просвещать, а не изводить людской род.

- Да их просвещай-не просвещай... Многие готовы уверовать, только самолично пообщавшись с пророком, да и то далеко не все.

- Тех, кто настолько погряз во лжи, что на белое будет всегда говорить "черное", убедят только из собственные беды при следующих перерождениях, - промолвил Логос. - Будем ориентироваться на тех, кто все же готов уверовать и в этой жизни. Ты сказал, что их может убедить встреча с пророком.

- Логос, если ты готов ездить по всему миру и собирать там интересующихся целыми стадионами, это, конечно, кого-то привлечет в нашу церковь, возможно, даже многих, но все же далеко не всех тех, о ком я говорил. Ты для них все равно останешься недосягаемым небожителем. Их убедило бы, если бы пророк жил с ними по соседству, если бы он сам вышел из низов общества, и тогда они смогли бы себя с ним ассоциировать. Но не можешь же ты одновременно проживать в каждом дворе?

- Мое физическое тело не может. Но мое сознание способно слиться с каждым, кто готов его восприять.

- Я понимаю, что Дух Святой гуляет, где хочет, вот только где найти столько совершенных душ, способных на такое восприятие?

- Я рассчитываю не только на совершенные души, которых, ты прав, на Земле прискорбно мало, но и на тех, кто способен прийти к совершенству еще при этой жизни, если, конечно, захотят. Надо, чтобы захотели.

- Искренне раскаяться во всех своих грехах и отказаться ото всех мирских соблазнов? Да еще при этом умудриться как-то очистить карму? Многие ли на такое решатся? И что они обретут взамен?

- Ощущение постоянной своей связи с Богом, способность всегда отличить истину ото лжи, свободу от терзающих душу страстей и негативных эмоций, чистую совесть, наконец. По-твоему, этого мало? - вопросил Логос. - И это даже не будет требовать соблюдения аскезы или ухода от мира, ибо как золото не в состоянии испортить никакая грязь, так и людям духа не страшны никакие соблазны.

- По мне, так более чем достаточно, - поднял руки Карсавин, - но вот с чистой совестью, боюсь, у многих будут проблемы. Я помню, что даже разбойник сумел искренне раскаяться, но ведь уже вися на кресте.

- Да, перенесенные страдания очищают карму и дают возможность примириться со своей совестью, - произнес Логос, - стало быть, желающим достичь совершенства придется совершить некое искупление. Я полагаю все же, что найдется достаточно людей, которым не потребуется для этого пройти через мучительную смерть.

- Но искупать-то придется все равно. Как они смогут сделать это самостоятельно, даже осознав потребность в сем акте?

- А почему обязательно самостоятельно? Разве мы не в силах им помочь?

- Помочь каким именно образом?

- Вот кто бы спрашивал! Не ты ли завел на своем тропическом острове некую услугу для детей, желающих познакомиться с недоступными им физическими ощущениями?

- Ну да, оборудовал пару комнат для экзекуций и нанял двух наших верных последователей, которые неплохо умеют обращаться с соответствующими инструментами и, главное, разбираются в детской психологии.

- Ну так почему бы не задействовать кого-нибудь из них для более важного дела?

- Я, конечно, могу с ними поговорить, но они же привыкли работать без особой огласки.

- Да, без огласки тут точно не получится. Человек, помогающий людям со всей страны искупать их грехи, должен быть известен, как Иоанн Креститель, и обладать соответствующей репутацией. Но я надеюсь, что у одного из твоих людей хватит мужества выступить в роли такого неистового пророка. Пока там на твоем курорте не сезон, доставь их сюда для личной встречи со мной, - промолвил Логос.

На том, собственно, и порешили.

Уже через пару недель Петр Савельевич Анненков, штатный экзекутор Карсавинского лагеря "Детский рай", стоял перед пророком и держал экзамен.

- Итак, ты умеешь обращаться со всеми инструментами, которые только применялись в истории для наказания детей, - вещал Логос, - но теперь тебе придется работать в основном со взрослыми людьми. Процесс искупления грехов должен быть понятен самим кающимся, соответствовать их представлениям о тяжести наказания и быть достаточно единообразным, чтобы каждый, решившийся очистить свою карму, заранее мог оценить, что именно ему придется перенести. Выбери какое-нибудь одно орудие для этого дела и никогда с ним не расставайся.

- Пусть это будет ременная плеть, - поразмыслив, произнес Петр.

- Да будет так. Ты должен быть готов проповедовать на людях и публично совершать обряд искупления. Многие, пребывающие в плену собственных предрассудков, будут возмущены и даже начнут кричать о попрании норм общественной морали, но ни тебе, ни кающимся не должно быть никакого дела до их воплей, ибо ни фарисеям, невеждам и лжецам рассуждать о таких материях. Помните, что истина за вами. А я, в свою очередь, позабочусь, чтобы власти не мешали тебе в твоем деле. Кто из них в гордыне своей смешает Богово и кесарево, тот мгновенно утратит разум и погрузится в темные глубины собственного подсознания, и это станет их наказанием при жизни.

- Фанатики могут начать действовать, и не обращаясь за помощью к властям, - возразил Петр.

- Я сделаю так, чтобы физически никто из них не смог тебе помешать. Человек, чьей душой владеют демоны, не в состоянии стерпеть Божественного Света. И тот же самый Свет будет отталкивать тех, чьи грехи настолько велики, что их не искупить за один обряд, или стремления корыстны и неискренни. И пусть они сколько угодно возмущаются на расстоянии, если того хотят.

- Моральное давление тоже может сильно воздействовать на людей, - промолвил Петр. - Некоторые не решатся на проведение обряда только из-за одного этого.

- Тогда они еще не готовы стать совершенными душами, - произнес Логос. - Кандидат в пневматики обязан отринуть всякий стыд, и мнение невежд не должно иметь для него ни малейшего значения.

- Пусть будет так, - склонил голову Петр, - но меня терзает еще одно сомнение. Как мне определить, скольких ударов плети достаточно будет для очистки кармы каждого конкретного кандидата?

- Я дам тебе такое знание. И еще ты получишь способность излечивать нанесенные тобой раны наложением рук, чтобы будущие пророки не страдали больше, чем это необходимо, и смогли сразу после завершения обряда искупления перейти к исполнению своей миссии. Согласен ли ты стать орудием исполнения моей воли?

- Да, Господь! - Анненков опустился на колени перед Логосом.

- Тогда ты станешь скалой, на которой я воздвигну свою будущую Церковь. Отныне я нарекаю тебя Петром Искупителем. Встань и иди! И да будет на тебе мое благословение!

Петр встал, поклонился Логосу, и в ту же секунду засиял не очень ярким, но заметным в полутемном помещении светом. На душе его сразу стало невероятно легко, а решимость исполнить божественную волю сильно окрепла. Новоявленный пророк отправился исправлять грешный мир.

Андрей Борисович Ратников никогда не считал себя способным на необдуманные поступки. Размеренная холостяцкая жизнь инженера одного из оборонных НИИ, двухкомнатная квартира, оставшаяся после смерти родителей в его единоличном владении, подмосковная дача, накопления, которых вполне хватит на безбедную старость, - чего еще, спрашивается, желать человеку, даже в юности не отличавшемуся никакими безумствами? Вот только, справив свой пятидесятилетний юбилей, Андрей обнаружил вдруг, что его тяготит такое существование. Ни одной родной души рядом, даже с дальними родственниками связь давно потеряна, стойкая репутация сухаря и чуть ли не аутиста среди сотрудников на работе, старые соседи по этажу все перемерли, а те, кто въехал им на смену, словно с другой планеты, и непонятно, о чем вообще с ними можно говорить? Свою работу Ратников уже давно не то чтобы презирал, но ясно осознавал, что никакой пользы для народа она не приносит, просто удовлетворяет чьи-то властные амбиции и попутно угрожает существованию жизни на Земле, если, не дай Бог, все, что они здесь разрабатывают, будет когда-нибудь пущено в ход каким-то дорвавшимся до власти параноиком. Вкладывать в это дело душу - ну уж, извините!

Андрей одновременно осознавал бессмысленность своего нынешнего существования и ощущал в себе огромный потенциал, который просто необходимо к чему-то приложить, пока еще есть силы, пока не стал он доживающим свои дни стариком, не интересующимся более ничем, кроме собственных болячек. Вот только не ошибиться бы с местом его приложения. Он уже не в том возрасте, чтобы безнаказанно заблуждаться, теперь один неверный шаг, и можно считать, что вся жизнь прошла впустую. Максимум, что он сейчас себе позволял, это финансировать на выборах различных оппозиционных деятелей, мстительно радуясь, что может тем самым тратить деньги, которые платит ему воровской режим, на демонтаж этого самого режима. Увы, поддержанные им кандидаты хронически проигрывали, режим все дальше бронзовел и явно намеревался пережить самого Ратникова.

В поисках выхода Андрей обратился к духовной литературе, проштудировал десятки томов богословских изысканий самых разных религиозных направлений и пришел к неутешительному выводу, что вся истина, похоже, неизвестна никому. Древние предрассудки, которые никто, кажется, и не пытался подвергать сомнению, бессмысленные запреты, ничем не прикрытая агрессия ко всем инакомыслящим, лицемерное благочестие - и вот это все объявляют необходимым для спасения его бессмертной души?! Нет уж, такое ему точно не по нутру, в это он поверить не готов, но где же все-таки тогда искать истину и суметь отличить ее ото лжи?

О том, что где-то в Подмосковье появился пророк, именующий себя Логосом и дающий правдивые ответы на все задаваемые ему вопросы, Ратников, разумеется, слышал, но не представлял себе, о чем ему спрашивать этого мальчишку? Там, небось, все посетители болезнями своими и своих близких обеспокоены, поисками потерявшихся родственников и украденного барахла, как он в таком окружении будет выглядеть со своими отвлеченными вопросами о смысле жизни? Так он и пребывал в сомнениях, пока газеты не разболтали, что на Пушкинской площади появился бородатый мужик с плетью в руках, якобы посланец того самого Логоса, призывающий прохожих искупить с его помощью все свои грехи и самим стать после этого посланниками Бога на Земле. Над мужиком все дружно потешались, и пока не слышно было, чтобы хоть кто-то польстился на его предложение. Андрея же неожиданно что-то торкнуло, и он решил, что стоит, по крайней мере, собственными глазами поглядеть, что же это за посланец такой и можно ли воспринимать его всерьез.

Мужик действительно обнаружился на указанном месте, и в руках у него и в самом деле была ременная плеть, кроме того из реквизита был в наличии деревянный столб со вделанными в него крюками, укрепленный нижним концом в массивной бетонной плите, и легкий пластмассовый стул, на котором мужик, видимо, время от времени отдыхал. Как все это позволили притащить на Пушкинскую площадь, для Ратникова было загадкой, но полиция претензий не высказывала, видимо, кто-то очень влиятельный и в самом деле дал разрешение на весь этот балаган. На некотором расстоянии от мужика толпились зеваки, активно его фотографируя и даже делая селфи на его фоне, но близко почему-то не подходя. Приглядевшись, Андрей обнаружил, что мужик вместе с его стулом и столбом накрыты чем-то напоминающим купол из светящегося воздуха. При ярком солнце это свечение было практически незаметным, но стоило набежать облакам, как мерцающий контур становился ясно видим.

Физическая природа сего странного явления очень заинтересовала Ратникова, и он подошел поближе, протиснулся через толпу зевак, под их насмешливыми взорами протянул руку к куполу, и та прошла сквозь него, не почувствовав ни малейшего сопротивления. Так и не поняв, как эта странная субстанция может кого-то сдерживать, Андрей решительно пересек мерцающий барьер. Взоры зевак из насмешливых мгновенно стали недоуменными и заинтересованными. Мужик с плетью тоже заметно оживился.

- Петр Савельевич Анненков, - представился он, протягивая руку Андрею. - Наш пророк, воплощенный Логос, поручил мне миссию помогать достойным людям искупать грехи этой и всех их предшествующих жизней, дабы они могли достигнуть просвещения. Вы, как я вижу, один из тех, кто может стать просвещенным уже в этом своем воплощении, иначе селекционный барьер вас просто не пропустил бы.

Ратников тоже назвал свое имя и выразил удивление, что других достойных что-то не видать.

- Вы первый, кто пришел, - вздохнул Петр, - Логос утверждает, что таких людей должно быть немало, но они, видимо, просто по природе склонны к скепсису и не доверяют сенсационным новостям. Но вас ведь что-то сюда потянуло?

- Поиски смысла жизни, - промолвил Андрей. - Что конкретно даст мне это самое просвещение?

- Возможность всегда отличить истину ото лжи, душевное спокойствие при жизни и нирвану после физической смерти, - ответил Петр. - Вполне достойное возмещение за любые перенесенные страдания, вам не кажется?

- За приобщение к истине можно и пострадать, - задумчиво произнес Ратников, глядя на плеть, - только в чем это страдание будет заключаться?

- В публичном бичевании и в воспоминаниях обо всех грехах, которые легли на вашу душу в этом и предшествующих ее воплощениях.

Предложение казалось совершенно безумным с позиций житейского здравого смысла, но Андрея уже настолько достала рутина привычного существования, что внутренне он был уже готов к пересечению границ.

- Допустим, я соглашусь, что мне надо будет для этого сделать?

- Раздеться догола и отдаться в мои руки. А все воспоминания в вас пробудит Логос.

- Эээ... вот прямо здесь, на глазах у толпы, которая с удовольствием все это заснимет и разнесет по всему интернету?!

- Весь мир знает, как бичевали Христа, разве это чем-то его умаляет? И тот, кто стремится к спасению, должен отринуть телесный стыд и все прочие ханжеские предрассудки, осознать, что тело - это всего лишь инструмент для воспитания души, стыдиться надо не его, а тех дурных мыслей, что рождаются в голове. Когда вы достигнете просвещения, вам самому будет смешно, что вы когда-то стеснялись собственной наготы или боялись мнения невежественной толпы.

А, была-не была! Решив, что нельзя упускать единственный шанс что-то изменить в своей серой жизни, плюнув на все опасения, Андрей принялся разоблачаться, складывая одежду на услужливо подставленный Анненковым стул. Когда он остался нагишом, Петр попросил его протянуть руки, связал их в запястьях крепкой веревкой, затем сказал подойти к столбу и встать на цыпочки, сам же подставил стул и закрепил веревку на одном из вбитых в столб крюков. Андрей оказался практически в полуподвешенном состоянии, опираясь о бетонную плиту только пальцами ног.

Все это действо вызвало огромное оживление в толпе, сопровождаемое бешеной съемкой и вспышками блицев. Похоже, среди зевак затесались и штатные фотокорреспонденты. Затем раздался разъяренный крик, и какая-то старушенция, возмущенная столь наглым попранием общественной морали, попыталась прорваться сквозь светящийся купол, но внезапно завязла в нем, как муха в паутине, чуть подергалась, умолкла и была вынуждена сдать назад. Потом она объясняла товаркам, что, едва она достигла купола, ее ослепил настолько яркий свет, что кроме него уже ничего не было видно, в ушах взревели ангельские трубы, а все мысли из головы вдруг куда-то улетучились, и это было так страшно, что она просто не могла не покориться этой необоримой силе.

Отдельные зеваки, не менее дурные, но более трусливые, еще продолжали выкрикивать из толпы оскорбления, но Андрея весь этот шум уже больше не интересовал. Он приготовился терпеть не изведанную еще боль, и Петр не обманул его ожиданий. Первая плеть легла на спину Ратникова огненной полосой. Ощущение было, словно на кожу кипятком плеснули. За ней последовали вторая, третья, задевая уже и ягодицы, и бедра, захлестывая на бока, и вместе с болью пришли неприятные воспоминания, как он кого-то сознательно обманул, как в детстве кого-то незаслуженно ударил, как, дурак малолетний, изводил своими капризами мать, отца и бабушку. Потом все это казалось мелочью, а вот сейчас вдруг почему-то стало невыносимо стыдно, и только боль приносила облегчение страдающей душе. Затем антураж сменился, и пошли уже явно взрослые воспоминания, вот только из чьей жизни? В этой он таким точно не был и такого не совершал, но душа переживала это столь же болезненно, как и то, что он помнил из собственного детства, стало быть, это все же был он, только в каком-то из своих прежних воплощений. А потом на смену им пришли воспоминания из еще одной жизни, и еще, и еще...

Сколько все это длилось, Андрей вряд ли мог бы сказать, он потерял ощущение времени. Задняя часть его тела невыносимо пылала уже вся, от шеи до пяток, по спине явно струилась кровь, и когда он готов был уже провалиться в беспамятство, бичевание закончилось. Сняв кающегося с крюка, Петр приступил к его исцелению. Под его ладонями нанесенные плетью раны мгновенно переставали кровоточить, рубцевались на глазах, а потом короста отпадала, оставляя лишь розовые полосы новой кожи. Зеваки взирали на это чудо, разинув рты. Еще больше их потрясло то, что тело Андрея само начало светиться практически все, но особенно яркое свечение было вокруг головы, создавая впечатление нимба.

Когда ему развязали руки, новоявленный просвещенный трижды облобызался с Искупителем и неторопливо стал одеваться. Мог бы, конечно, пойти и так, взгляды обывателей на мораль его теперь не трогали совершенно, но не хотелось создавать излишний ажиотаж. Боли он больше не чувствовал совершенно, да и вообще тела своего не ощущал, как в детстве, когда нет еще никаких возрастных болячек и каждый мускул просто пышет энергией. Распрощавшись с Петром, Андрей пересек светящийся контур и двинулся по улице, сопровождаемый толпой зевак и назойливых журналистов, мечтающих взять у него интервью. Он даже что-то отвечал, вот только вопросы были сплошь глупыми и никак не соотносимыми с тем, что он только что пережил. Наконец, среди всей этой своры газетных писак и акул телеэкрана он выделил наиболее вменяемого и пообещал ему эксклюзивное интервью, но, разумеется, с уже более продуманными вопросами и в более спокойной обстановке. Остальные журналюги, услышав об обещанном эксклюзиве, разошлись, недовольно бурча. Многие из них, впрочем, подались обратно на площадь в надежде, что еще кто-то решится подвергнуться бичеванию. Желающие действительно обнаружились почти сразу, но ни одного из них купол не пропустил.

Явившись в понедельник на работу и поняв, что стал здесь звездой (ну да, ролики о его публичном бичевании уже сотворили фурор в интернете!), Ратников вынужден был объяснять всем любопытствующим, ради чего он на это пошел, и что ему это дало. Объявление, что теперь он точно знает, когда ему лгут, заставило некоторых заметно стушеваться. Самого же Андрея донимали мысли, в что он здесь делает вообще? От работы человечеству один только вред, всех денег не заработаешь, а того, что он уже накопил, хватит ему при его скромных потребностях до конца жизни. Решив податься в проповедники, Ратников не стал тянуть и написал заявление об увольнении по собственному желанию. Его пытались удержать как ценного специалиста, но он сходу заявил директору, что знает теперь обо всех его финансовых махинациях и покрывать не станет, если его вдруг об этом спросят, а курирующему организацию эфэсбэшнику высказал все, что думает о деятельности его преступной организации и о нем лично, предсказав очень скверное перерождение в последующей жизни, если этот эфэсбэшник немедленно не раскается и не примется замаливать все, что успел натворить. Оба обличенных решили, что от этого новоявленного проповедника со светящимся нимбом вокруг головы лучше держаться подальше, а то вдруг и в самом деле начнет выдавать всяческие секреты, и что ты с ним тогда сделаешь? В психушку не засунешь, он же последователь Логоса, а тот сейчас огромную силу набрал, в суд не подашь, ибо тогда разразится немыслимый скандал, и можно заранее предугадать, что народ поверит именно этому светящемуся. Так что уволиться Андрею удалось в кратчайший срок по соглашению сторон. Ну, оно и к лучшему. Он теперь стоял на пороге совсем новой жизни.

Ирина Владимировна Насонова давно уже утратила надежду изменить свою участь старой девы. В педколлективе ее московской школы холостых мужчин не было совсем, такие даже и на родительские собрания не ходили, а в какие-нибудь еще приличные места, где можно подыскать себе спутника жизни, ей попадать не доводилось. В молодости подруги несколько раз затаскивали ее на дружеские вечеринки, но уровень присутствовавших там "кавалеров" был на взгляд Ирины ниже плинтуса, и она с содроганием вспоминала их пьяный треп. Хотелось если не большой и чистой любви, то хотя бы понимающего тебя собеседника, но и это желание оказалось невыполнимым. Ну что ж, раз суждено ей прожить жизнь "синим чулком", значит так тому и быть.

Утешение Ирина находила в книгах и в какой-то мере в учениках. Последние, правда, с каждым годом все больше поражали ее своим расчетливым цинизмом и открытым пренебрежением к ее урокам литературы. Да читают ли они вообще, кроме как из-под палки, или только и знают, что сидеть в своих дурацких соцсетях? Но на общем сером фоне, к счастью, попадались отдельные яркие экземпляры, и вот в них Ирина готова была вкладывать всю свою душу.

Этого мальчика она заприметила еще год назад, когда он учился в пятом классе. Родители соригинальничали, дав своему первенцу библейское имя Никодим, но в сверстники в школе сократили его просто до Димы, и частенько случалось, что и кто-то из взрослых ошибался, называя паренька Дмитрием. Никодим, впрочем, не обижался, равно как и никогда не реагировал на поддразнивания. Он вообще казался не от мира сего, и Ирина с удивлением признавалась самой себе, что впервые за много лет встречает подростка, который на переменах сидит, уткнувшись в книгу, и даже если его выгоняют в коридор, продолжает читать и там. Читал Дима в основном беллетристику и, разумеется, не по программе. В этом году он признался ей, что одолел на каникулах полное собрание сочинений Чехова из родительской библиотеки. Ирина, при всей ее любви к русской классике, не могла себе представить, чтобы в его возрасте была готова на подобный подвиг, но у Никодима все шло не так. Ко всему прочему, он оказался единственным блондинчиком в своем классе, что просто идеально соответствовало сложившейся у него репутации "белой вороны". Удивительно, что Никодим не предпринимал ни малейших попыток выйти из этого образа, хотя ему порою крепко доставалось от всяких малолетних гопников, особенно тех, что плохо были с ним знакомы. Те, что учились с ним в одном классе, давно махнули на Диму рукой: что, мол, взять с блаженного! Сама Ирина называла про себя Никодима "светлым мальчиком".

На уроках физкультуры слабосильный Дима становился всеобщим посмешищем, да и вообще во всех занятиях, где надо было что-то делать руками, особых успехов не имел, точными науками занимался без особого энтузиазма, но ниже четверок не опускался никогда, зато когда дело касалось литературного творчества, равных ему не было во всей школе. Читая его сочинения, Ирина ловила себя на мысли, что пятиклассник так писать не может. Вот в девятом - десятом классах, там да! Но и то только самые продвинутые ученики. Разумеется, Ирина стала поощрять мальчика писать как можно больше, по каждой прочитанной им книге и просто по каждому полученному им яркому впечатлению. Просматривая на досуге его еженедельные эссе, она натурально кайфовала.

Однажды Никодим проговорился ей, что он еще и стихи пишет, причем с четвертого класса. Ирина, конечно же, тут же на него насела и не отставала, пока он ни притащил ей тоненькую тетрадочку со своими виршами, которые, оказывается, не показывал до сих пор даже своим родителям. Димины стихи были еще по-детски простенькими, но явно было видно, что автор их - человек вдумчивый и легких путей не ищет. Самые вдохновенные строки оказались почему-то посвящены Луне. Кажется, ее холодность, спокойствие и отстраненность от мирских дел мальчик соотносил со своим собственным характером, а свое одиночество среди не понимающих его сверстников ассоциировал с ее положением в окружении многочисленных звезд. Внимательно все прочитав, Ирина кое-что похвалила, кое-что осторожно покритиковала, кое-где дала дельные советы и вскоре получила в дар оду, посвященную лично ей. Вот таких подарков Насоновой не делал еще никто и никогда, и он был для нее дороже даже хрустального сервиза, полученного некогда за победу на конкурсе профессионального мастерства. Жаль, обнародовать эту оду они так и не решились по причине природной скромности и одаряющей, и одаряемой стороны.

Надеясь, что и следующие пять лет пройдут в тесном общении с любимым талантливым учеником, Ирина не сетовала на свою судьбу, хотя и свербила ее мыслишка, что все в этом мире преходяще. Вырастет ведь в итоге Никодим, закончит школу, явит свой талант всему миру, а ей останется роль ракеты, выведшей спутник на высокую орбиту и, оказавшись в разрыве с ним, обреченной сгореть в плотных слоях атмосферы. Да и за минуты нынешнего счастья приходилось платить долгими часами возни с юными пофигистами и тупицами, в которых надо хоть как-то вбить хотя бы базовые представления о великой русской литературе, а если и это не получится, то, по крайней мере, научить их писать мало-мальски грамотно.

Весь этот сизифов труд требовал какой-то отдушины, и ее Насонова нашла в мистике. Она последовательно прошла через увлечение теософией, буддизмом, учением Ошо, летала даже на отпуск в Гоа и пыталась попасть там в какой-то ашрам, но полного удовлетворения не находила нигде. Возможно, все духовные практики, предполагающие уединение и углубленное самосозерцание, не для нее, и ее истинная миссия - жить в миру и наставлять других? Но много ли желающих видеть ее наставницей, и что, кроме общеизвестных банальностей, она может им дать?

Разумеется, при таком душевном настрое мимо нее не могли пройти слухи о появлении в Подмосковье юного пророка Логоса. Верила ли она во все, что о нем говорят? Скорее всего, не очень, хотя верить почему-то хотелось. Потом вдруг газеты растрезвонили весть о бородатом мужике, косящем под Иоанна Крестителя и обещающим людям спасение души, но почему-то только для избранных и непременно при помощи плетки. Удивительно, но кто-то на эти проповеди повелся, был жестоко высечен прямо посреди людной площади, тут же волшебным образом исцелился и, по слухам, сам после этого бросил прежнюю работу и подался в проповедники. Многие асы журналистики жалели, что не стали лично свидетелями сего уникального события, и выражали надежду, что оно еще с кем-нибудь повторится.

Что тогда потянуло Насонову на Пушкинскую площадь, она и сама не смогла бы сказать. Возможно, желание своими глазами увидеть чудо? О том, чтобы и самой стать просвещенной, она тогда точно не думала.

Бородатый мужик на площади действительно присутствовал, и тот столб, у которого он высек свою первую жертву, стоял на своем месте, но особого ажиотажа вокруг как-то не наблюдалось. С десяток скучающих зевак, непонятно чего ждущих, пара дежурных папарацци, еще не утерявших надежду получить уникальные кадры, охраняющий все это полицейский наряд. Время от времени прибредали туристы, и кому-то из них приходило в голову испытать судьбу и проникнуть к мужику сквозь еле заметный светящийся купол, но никого из них этот купол не пропускал. Ирина тоже проявила любопытство и, к собственному удивлению, не ощутила ни малейшего сопротивления.

Ой, что началось при этом по ту сторону купола! Зеваки дружно схватились за свои планшеты и мыльницы, папарацци встали наизготовку со своей профессиональной аппаратурой, полицейские и какие-то незаметные личности принялись яростно куда-то названивать, со всех концов площади к месту действия сбегалась толпа, и Ирина ясно поняла, что скоро там будет не протолкнуться и, похоже, дороги назад для нее уже нет. Пришлось срочно менять собственные планы и вступать в разговор с оживившимся мужиком.

Узнав, как его зовут, и представившись сама, Ирина выслушала краткую лекцию на тему, что ей светит, если она пройдет испытание и искупит все свои грехи. Обещания выглядели заманчивыми, но вот способ, которым ей предагалось достичь просвещения, вызывал дрожь. Она даже на индийском пляже не больно-то стремилась выставить на всеобщее обозрение свое, если честно, не слишком-то уже молодое тело, хотя там нагота была в порядке вещей, а уж чтобы сделать это на главной улице своего родного города, на глазах огромной толпы и журналистов со всего света??!!... Да еще и получить после этого плетью!!! Почему-то вспомнились бордельные рисунки XIX века, на которых солидные господа полосовали хлыстами обнаженных и хорошо связанных дам. От одной мысли, что и она будет выглядеть примерно так же, можно было упасть в обморок. Своими сомнениями она поделилась с бородатым проповедником.

- А вы, Ирина Владимировна, просто не обращайте на это внимания, - промолвил в ответ Анненков. - Поверьте, после достижения просветления вам будет просто смешно, что кого-то там интересует ваше тело. Есть люди, которые и в страстях Христовых способны узреть одну лишь эротику, но какое вам дело до мнения дураков? Их время спасаться еще не пришло, пусть и дальше живут своей скотской жизнью. Подумайте лучше о тех, кого вы сами сможете привести к спасению. А боль, ее можно перетерпеть, если жалеть не тело свое, а душу, отягощенную грехами, которые снимает с нее эта плеть.

- Но смогу ли я все это выдержать? - тихонько спросила Ирина.

- Логос уверен, что сможете. Но воля тут ваша, насильно спасти никого невозможно.

Насонова призадумалась, а хочет ли она этого, и внезапно призналась себе, что да, хочет! Она всегда мечтала нести свет в людские души, вот только не знала как, а тут ей предоставляют такой шанс! Отойдя к стулу, на который, как она поняла, надо сложить одежду, Ирина со всей решительностью принялась разоблачаться, а затем позволила привязать себя к столбу в позе какой-нибудь христианской великомученицы.

Дальше, в принципе, началось то, чего она и ожидала: вспышки блицев со всех сторон, возмущенные вопли сбежавшихся моралистов, нарастающий гомон толпы и жаркая боль на спине, ногах и ягодицах, подобную которой ей еще никогда не доводилось испытывать. Кажется, она что-то орала, дергалась под ударами, чуть ли не повисала на крюке, на который Анненков нацепил веревку, связывавшую ее запястья. Но это все как-то проходило мимо сознания, а душа ее в это время испытывала жгучий стыд за все те грехи, которые она успела совершить в этой и, кажется, прошлых своих жизнях. Боль странным образом облегчала этот стыд и, наконец, принесла блаженное беспамятство, из которого ее извлекло ощущение рук Анненкова на своем теле.

Боль постепенно уходила, вместе с ней и ощущение скованности. Ирина вдруг почувствовала себя воздушным шариком, у которого достаточно отпустить ниточку, и он улетит в небеса. Несмотря на свою наготу, стыда она больше не ощущала ни малейшего, да и вообще не понимала больше, как можно испытывать это чувство по столь ничтожному поводу. Что думают о ней собравшиеся вокруг люди, она представляла теперь лучше, чем когда бы то ни было, но мнения этих погрязших во зле и невежестве особей не значили больше для нее ничего. Провоцировать дураков по пустякам ей, впрочем, не хотелось, и она позволила себе одеться перед уходом, по-дружески распрощавшись с Анненковым.

Выйдя за пределы светового купола, она прошла сквозь толпу как королева на собственной коронации. Кто-то злобно плевался ей вслед, не решаясь, впрочем, приблизиться, кто-то просто молился, глядя на сверкающий над ее головой нимб, и даже выпрашивал благословения. Этим она не отказывала, а вот с многочисленными корреспондентами, жаждавшими взять у нее интервью, обходилась куда более сурово. Никаких пикантных подробностей о ее ощущениях во время бичевания они так и не вызнали, а ее философские рассуждения о сути достигнутого ею сейчас просветления оказались им почему-то не интересны. Ну и было бы предложено!

В отличие от Ратникова, менять свою профессию Насонова не стала. Она была учительницей, ею же и останется, вот только учить теперь станет не тех и совсем другому. Она теперь точно знала, кто еще в этой жизни может пополнить собой число просветленных. К ее вящей радости среди них оказался Никодим. Прочие ее ученики на такой подвиг не тянули никак, более того, ей теперь еще яснее были видны одолевавшие их пороки. Обличать их ей не позволяла этика, да и понимала она прекрасно всю бесполезность этого дела. Но как учить, если осознаешь, что все равно не сможешь помочь? И где искать тех, кому ты помочь как раз сможешь? Да, здесь рядом был Никодим, но кто ж ей позволит стать наставницей всего одного ученика? Ну ладно, глаза боятся, а руки делают, так что других она себе еще разыщет, а пока надо помочь встать на путь истинный этому одному.

По окончании урока Ирина попросила Диму задержаться в классе и рассказала ему, что случилось с ней на Пушкинской площади. Кажется, сумела заинтересовать. Давить на него она не станет, он мальчик умный и до всего сумеет додуматься сам.

В свои двенадцать лет Никодим Антонов успел уже настолько разочароваться в жизни, что сам удивлялся, зачем до сих пор тянет свое бренное существование. Он уже давно и крепко уверился, что он в этом мире лишний, и все, что происходило вокруг него, только подтверждало эту его уверенность.

Начало такой его обособленности положили родители, которым почему-то взбрело в головы, что у них будет необыкновенный ребенок, и ради такого случая они нарекли своего первенца очень редким именем, настолько редким, что сверстники даже дразнилки под него не могли подобрать. Разумеется, уже в детсаду его перекрестили в Диму, на что Никодим сперва очень обижался и даже не хотел откликаться, но потом как-то привык, ведь не станешь же каждому встречному объяснять, что его зовут иначе? У него и помимо имени проблем хватало. Мечтательный, даже заторможенный на вид светловолосый карапуз вызывал раздражение воспитательниц и нянек и насмешки более проворных ровесников, которые отказывались брать его в свои игры. Приходилось Диме играть одному, погружаясь в мир своих фантазий, в которых у него никогда не было недостатка. Уже тогда он уверил себя, что прилетел с Луны и должен когда-нибудь туда вернуться. Почему именно с Луны? Ну, просто она очень его завораживала. Настолько, что он часто просыпался по ночам и долго смотрел на нее в окно.

Читать он научился лет в пять и как-то очень легко и естественно, удивляясь потом, почему для его товарищей по группе это доставляет какие-то затруднения. В результате ему теперь поручали читать вслух другим ребятам, и у него это неплохо получалось. Правда, если книжка казалась скучной, он без зазрения совести дополнял ее сюжет своими собственными фантазиями, и это порой даже прокатывало, так что в выпускной группе детсада он заслужил прозвище Сказочник.

Школьная учеба оказалась рутинной и малоинтересной. Никодима злило, что на уроках русского языка надо заучивать какие-то дурацкие правила, хотя он с самого начала интуитивно писал без ошибок. Может, просто потому, что очень много читал и запоминал прочитанное с первого раза. Отменная память помогала ему учиться на отлично по многим предметам, кроме физкультуры, рисования и труда, где он оказался полной бездарью. Самого его такое положение дел нисколько не волновало, и он не готов был и минуты лишней тратить на то, что у него не получалось, в ущерб любимому чтению, что бы на этот счет ни говорили родители и учителя.

Увлечений своих соучеников он категорически не понимал. Они готовы были часами мочить компьютерных монстров, нарабатывая скорость реакции, или бессмысленно носиться и галдеть на переменах. Он в это время предпочитал читать, и даже если его выпроваживали из класса, все равно находил себе укромный уголок за какой-нибудь цветочной кадкой, усаживался на пол и предавался своему любимому занятию.

Разумеется, такой "шибко умный" одноклассник изрядно раздражал классных хулиганов. Диму стали регулярно лупить практически ни за что, просто чтобы глаза не мозолил, и ему приходилось теперь еще тщательнее скрываться от буйной мальчишечьей оравы, появляясь на люди только со звонком на урок. Интересно, что его же в этом еще и обвиняли, дескать, отрывается от коллектива! Да в гробу он видел этот "коллектив"!

В пятом классе Никодиму стало немного полегче, потому что у него появились новые учителя и среди них та, на уроках которой он мог отдохнуть душой. Она не обсмеивала его фантазии, позволяла самому выбирать темы для школьных сочинений, а потом зачитывала его творения всему классу и даже ставила их в пример. Это тешило уязвленное Димино самолюбие и побуждало его писать еще больше и красочнее, в том числе и специально для нее, Ирины Владимировны, которую он теперь буквально боготворил.

Было у Никодима еще одно маленькое увлечение, в котором он долгое время никому не признавался, - кропать стишки. Началось это у него лет в десять, когда, в очередной раз побитый и униженный более сильными ребятами, он возмечтал улететь отсюда на Луну и доверил свои переживания бумаге. Удивительно, но они как-то сами собой срифмовались и вылились в два четверостишия. Такой способ релаксации пришелся Диме по душе - все лучше, чем сочинять бесконечные планы мести обидчикам, прекрасно понимая, что ни один из них ты никогда не решишься реализовать. Тетрадку со стихами он хранил в нижнем ящике своего письменного стола, под ворохом бумаг, и больше всего боялся, что кто-нибудь из домашних найдет ее и прочитает. Но как бы ты ни лелеял свои переживания, в глубине души все равно хочется, чтобы кто-то о них узнал. Тот, который их поймет и не подымет тебя на смех. Никодим долго боялся, но, наконец, переборол свой страх и в разговоре с Ириной Владимировной о стихотворениях Гумилева ввернул невзначай, что он сам уже больше года пописывает стихи, причем на схожие темы. Та немедленно заинтересовалась и попросила принести почитать. Дима поломался для порядка, но тетрадку все же принес, заранее трясясь, что теперь-то его точно обсмеют, и на том все доверие между ними кончится. Но нет, в ответ он получил вполне доброжелательный разбор своего творчества и несколько дружеских советов. Домой в тот день Дима летел, как на крыльях. Та, которую он так уважал, ПРИЗНАЛА ЕГО ПОЭТОМ! Он не знал, сможет ли он достойно расплатиться за это признание, но был уверен, что обязан хотя бы попробовать это сделать. Зная о существовании в поэзии жанра приветственных од, он зарылся в сборник стихотворений Ломоносова, которые посчитал лучшим для себя образцом, потом несколько вечеров трудился над листами бумаги, буквально высунув от усердия язык, и, наконец, выбрав наиболее удачный текст и переписав его каллиграфическим почерком, преподнес его Ирине Владимировне, когда они оказались наедине. В ответ она его расцеловала!

Короче, в том, что Дима так до сих и не покончил с собой от жизненных невзгод, была только ее заслуга. Иногда он спрашивал себя, а не влюбился ли он в свою учительницу, и тут же с ужасом отбрасывал эту мысль. С ужасом, потому что прекрасно понимал, что никакие более близкие отношения между ними невозможны, что своим признанием он только ее подставит, и тогда им просто не позволят дальше общаться, а без этой единственной отдушины ему уже точно не жить!

Стоит, впрочем, сказать, что в шестом классе интерес к нелюдимому романтичному Диме стали уже проявлять и некоторые сверстницы. Вот только сами они оставались для него всего только глупыми девчонками, пустыми балаболками, не способными поддержать никакой интеллектуальный разговор! А без осмысленного общения, приятного для обеих сторон, он себе никаких любовных романов просто не мыслил. К тому же его бесило, когда они называли его Димочкой. Он давно уже хотел избавиться от этого детского имени, пусть уж лучше звали бы, например, Ником на английский манер, хотя не знакомые с ним люди все равно тогда будут путаться и решат еще, чего доброго, что на самом деле его зовут Колей!

Ирина Владимировна время от времени посвящала Никодима в разные мистические учения, которыми увлекалась сама, и он в целом представлял, чем она дышит, но даже его удивило, что она рискнула пройти какой-то жуткий обряд с бичеванием на Пушкинской площади, о чем немедленно оповестили все телеканалы и что вызвало целую бурю в социальных сетях. Когда она после этого появилась в школе, за ней следили сотни любопытных глаз, и все поражались произошедшим в ней переменам. Насонова держалась теперь, ну, просто как какая-то олимпийская богиня, реально при этом светясь, и даже более старшие коллеги робели под ее взглядом, что уж там говорить про детей! Никодим, возможно, тоже не рискнул бы вот так запросто подойти к этой новой Ирине Владимировне, но она сама к нему обратилась, попросив задержаться после урока. Он, конечно, остался, сгорая от любопытства, и услышал поразительные вещи, которые обычно взрослые детям не говорят. Главное, он узнал, в какое именно учение она оказалась посвящена и какие у нее теперь есть способности. Одно это по-настоящему его впечатлило, не говоря уже про оказанное ему доверие. Еще он понял из их разговора, что она по-прежнему хочет с ним заниматься, причем только с ним одним изо всей их школы, и ради него готова даже терпеть всех этих тупиц, но была бы очень рада, если бы сам Никодим смог перейти на более высокий уровень духовного развития, тогда она сможет дать ему и то, чего он сейчас, в своем нынешнем состоянии, просто не поймет. Не, он, конечно, охотно перешел бы, вот только, как это можно сделать, она ему так и не сказала.

Никодим погрузился в раздумья и бродил по школе, уже совершенно отрешенный теперь от внешнего мира. Мысли, которые приходили ему в голову, реально его ужасали. Неужто она намекала на то, что ему тоже следует пройти посвящение? Да ведь стоит об этом только подумать, как тебя тут же холод продирает! Ирину Владимировну на этом самом посвящении бичевали, да так, что она, как пишут газеты, в какой-то миг даже сознание потеряла, правда, потом быстро пришла в себя и волшебным образом исцелилась. С мужиком, который прошел посвящение до нее, тоже по слухам творилось нечто подобное. Это что же, значит и ему, Никодиму, тоже придется встать под плеть?! Не решаясь физически сопротивляться своим гонителям, мальчик искренне считал себя трусом, и хотя дома его, конечно, никто не порол, он знал, как больно бывает, когда тебя бьют кулаками, а уж чтобы плетью...

Вернувшись домой и сгорбившись на стуле, Никодим всплакнул даже о своей горькой судьбе, и тут же поймал себя на мысли, а что это он так убивается-то? Разве его кто-то туда насильно гонит? И немедленно понял, что гонит себя он сам. Он, оказывается, уже подсознательно решил, что обязан пройти это посвящение, что бы там с ним ни сделали, пусть даже самое ужасное, и теперь его трусливая душонка просто дает арьергардные бои.

Осознав это, он принялся тщательно готовиться к предстоящему испытанию, то есть сходил в туалет, вымылся под душем, переоделся в чистое белье. Если ему сегодня и суждено опозориться, так пусть хоть позор этот не окажется слишком большим. С видом самурая, идущего на смерть, Никодим вышел из дома и потопал в сторону ближайшей станции метро, рассчитывая не далее, чем через час оказаться на Пушкинской площади.

Анненков на своем посту страдал от скуки. Он уже вторую неделю торчал здесь у всех на виду, и за все это время нашлось лишь два реальных претендента на обретение просветления, мужчина и женщина, оба уже достаточно солидного возраста, и он гадал, как же окажется третий? По опыту его работы в летнем лагере ему куда привычнее было иметь дело с детишками, но на то, что кто-то из малолеток вдруг рискнет пройти обряд, он практически не рассчитывал. Он чуть ни задремал, усевшись на стуле, когда из окружавшей защитный купол толпы вдруг донесся шум. Что их там так взбудоражило-то? Причина волнений, впрочем, стала понятной, когда у самого купола Петр Савельевич увидел решительно настроенного светловолосого мальчугана примерно того возраста, с каким Анненкову чаще всего приходилось иметь дело в лагере. Мальчуган шагнул вперед и прошел сквозь купол без малейших затруднений, после чего тут же остановился в растерянности, видимо, и сам от себя такого не ожидав. Петр Савельевич, сам ошарашенный тем, как быстро материализовались его мысли, вынужден был взять инициативу на себя, хотя еще не до конца представлял, что ему делать дальше. Его лагерные клиенты приходили к нему из чистого любопытства, сами выбирали, чем их будут сечь, при этом ни один не рискнул испробовать на себе ременную плеть, да и обходился он с ними, если уж на то пошло, не Бог весть как жестоко. А этот паренек до конца ли сознает, что именно ему предстоит?

Прибыв на Пушкинскую площадь, Никодим достаточно быстро сориентировался, где искать тот столб для бичевания, и полез вперед, проталкиваясь среди зевак. Пропускали его неохотно, кто-то даже сказал, что детям туда нельзя, но схватить за шкирку и оттащить все же не пытались, и мальчик проник к тому самому светящемуся куполу, что никого не пропускал к столбу и сидящему на стуле бородатому мужику. Трусливая надежда, что и его, Никодима, купол остановит, моментально развеялась в прах, стоило ему сделать еще один шаг. Оказалось, что и детям туда очень даже можно. Вот только что дальше делать-то и что говорить? Хорошо, что мужик очень вовремя вышел из спячки, поднялся со стула, подошел к Никодиму и, вежливо взяв под локоток, побудил сделать еще несколько шагов по направлению к плите, в которой крепился столб. Все же, когда тебе предстоит очень неприятная процедура, хорошо, когда есть человек, который руководит всеми твоими действиями. Мальчик сейчас охотно готов был подчиняться и ни о чем не думать, но и этого маленького послабления ему не дали, потому что мужик, представившись, начал вдруг задавать вопросы.

- Как тебя зовут-то хоть, чудо природы?

- Никодим Антонов.

- Ты сюда с ясной целью пришел или так, из любопытства?

- Ага, с целью...

- Просветлиться, значит, хочешь?

- Ага, хочу...

- А знаешь, что для этого претерпевать приходится?

- Знаю, я по телевизору видел. Вы там мою учительницу секли.

- Твою учительницу?!...

- Ага, Ирину Владимировну. Она со мной потом беседовала и сказала, что я смогу перейти на более высокий уровень духовного развития. Ну, я и решил...

- Все, тогда вопросов больше нет, - сдался Анненков. - Раздевайся, Никодимушка, одежду вот на этот стул складывай, а дальше только о своих былых грехах, которые искуплять будешь.

Мальчик послушно разделся догола, сам протянул руки, чтобы их связали, сам, дрожа уже всем телом, встал к столбу и, когда Анненков подвесил его на крюк, вытянулся в струнку, касаясь плиты только пальцами ног.

Публика за пределами купола яростно возмущалась таким развитием событий, кто-то истерично вопил: "Не трожь ребенка, ирод!", кто-то безуспешно пытался прорваться к столбу, а набежавшие папарацци и телевизионщики уже вовсю толкались в стремлении обеспечить себе наиболее выгодные ракурсы для съемки.

- Ну, терпи теперь, отрок, - промолвил Петр Савельевич, опуская плеть на тощее бледное тельце просветляющегося.

Происходящее вызывало в Никодиме смесь ужаса и восторга. Ужаса, что его, голого и корчащегося под плетью, теперь увидит вся страна, что сейчас ему станет просто невыносимо больно, и вообще неизвестно, выживет ли он в результате этого всего. Восторга, что он, оказывается, вовсе не такой уж трус, каким всегда себя полагал, что одноклассники теперь точно перестанут считать его слабаком и нытиком, а также от предвкушения чего-то пока неведомого, но божественно упоительного, которое скоро ему откроется. Боль от первого же удара превзошла все, что он только мог себе помыслить и чуть было не лишила его всякой возможности размышлять. Он дико взвизгнул, задергался, немедленно утратив контакт с землей, а как только перестал корячиться и обрел хоть какую-то опору под ногами, как следом за первой прилетела вторая плеть и все повторилось заново.

Никодим самозабвенно, во всю глотку орал, продолжал исполнять свой дикий танец боли, но в голове его снова начали роиться мысли, и вовсе не о том, как увернуться от плети, а о былых его больших и маленьких грехах. Ой, сколько их было то, оказывается! Мальчику вдруг стало невыносимо стыдно себя самого, и боль от плетей он теперь воспринимал чуть ли не с благодарностью, ведь она, словно живительная влага, смывала с его души весь этот стыд. За грехами недавними и вполне еще памятными припомнились вдруг какие-то другие, которые вроде и не он совершал. Или все же он, только в другое время и в другом теле? Как бы то ни было, теперь ему приходилось расплачиваться и за них, и когда последний из этих грехов оказался смыт накатывающей болью, Никодим от облегчения разразился истерическим плачем.

Анненков отцепил от столба окровавленное, дергающееся в конвульсиях мальчишеское тельце и, шепча Никодиму на ухо что-то успокаивающее, принялся уже привычно исцелять им же нанесенные раны наложением рук. Жуткие просечки исцелялись прямо на глазах, и мальчишка постепенно приходил в себя, перестал дергаться, хотя еще продолжал всхлипывать, и на ноги его пришлось поднимать почти насильно. Гормональную бурю, вызванную перенапряжением всех ресурсов подросткового организма, так сразу не уймешь, и новоявленный просветленный, отходя от стресса, бессознательно возжаждал объятий, ну и чтобы его по головке погладили. Пришлось Петру Савельевичу и дальше утешать повисшего на нем мальчугана, но вот всхлипывания, наконец, прекратились, все слезы высохли, на лице расцвела улыбка, и Никодим из недавнего ада переместился, кажется, прямиком в рай. Все былые невзгоды казались ему теперь совершенно ничтожными, мир был велик и светел, исцеленное тело словно налилось силой, которой в нем и не было отродясь, хотелось куда-то мчаться и делиться со всеми своей радостью. Мальчик уже и пошел было, но был остановлен Анненковым.

- Никодимушка, ну куда ж ты в таком виде? Я понимаю, что теперь тебе любые одежды до фонаря, но люди ж вокруг еще не просветленные, они тебя неправильно поймут!

Никодим осознал, что только что чуть не отправился гулять нагишом по главной улице Москвы, весело хмыкнул и нехотя принялся одеваться. Действительно нехотя, хоть день был по-осеннему прохладным, но в нем сейчас словно какой-то внутренний жар горел, холода он не ощущал совершенно, а всякие там предрассудки общественной морали для него теперь ни малейшего значения не имели. Впервые в жизни он ощущал себя совершенно свободным человеком. Свободным, кажется, даже от земного притяжения. Вот сейчас возьмет и полетит!

Поблагодарив Анненкова за помощь и участие и весело с ним попрощавшись, Никодим сиганул в толпу, да так быстро, что даже вездесущие репортеры его догнать не смогли. А очень ему надо общаться с этими взрослыми занудами! Никодим мог теперь точно оценить, кто чего стоит, и собеседников своих впредь собирался выбирать исключительно по собственному вкусу.

Скандал вокруг посвящения Никодима, конечно, разразился невероятный. По самым разным телевизионным каналам транслировали снятые на Пушкинской площади ролики с его участием, правда, стыдливо заменяя размытым пятном его обнаженное тело, зато по интернету те же самые ролики гуляли во всей их первозданной красе, получая миллионы просмотров. Кто-то счел момент очень удобным для нападок на новых назареев и их пророка, обретшего уж слишком большое влияние на государственную власть, и с "юной жертвой сектантов" как-то сразу захотело пообщаться слишком много ответственных лиц. Мать Никодима глотала валидол, отец, никогда в жизни сына и пальцем не трогавший, грозился взяться, наконец, за ремень, если он еще хоть раз...

- Ну, берись, - спокойно отвечал Никодим, - а о каком еще разе может идти речь, посвящение ведь дважды не проходят.

- Да кто его знает, что тебе еще в голову взбредет! - злился отец.

- Пап, все, что мне теперь может, как ты выражаешься, взбрести в голову, будет полностью отвечать божественным предначертаниям, ибо я реально могу общаться с Логосом, а через него и со всеми небесными сферами. Все самое плохое, что со мной могло случиться, оно уже случилось, но больше надо мной не тяготеет, я отряхнул его как прах со своих стоп.

- Но люди говорят...

- Ай, стоит ли прислушиваться ко всяким дуракам?

- Дуракам, говоришь? Вот скоро к нам заявятся три дуры: чиновница из районной опеки, подростковый психолог из кризисного центра и даже, говорят, сама детская омбудсменша. Ты их тоже собираешься игнорировать?

- Да не, зачем, им же полезно будет побеседовать со знающими людьми.

Когда визитерши в сопровождении двух хмурых полицейских позвонили в квартиру Антоновых, открыл им сам ехидно улыбающийся Никодим.

- А где твои родители? - сразу задала вопрос омбудсменша по праву старшей в этой компании.

- А у вас, простите, до них дело? Или до меня?

- Мальчик, мы с тобой еще побеседуем, а пока нас интересует, как они тебя воспитывают.

- А они уже отвоспитывались. Теперь моя очередь.

- Э, мальчик, а не слишком ли много ты на себя берешь?

- Как принято говорить в окружении вашего супруга, этот крест мне вполне по силам. И кто лучше понимает жизнь: просветленный или обычные грешные люди, не познавшие Бога?

Омбудсменша ощущала себя явно не в своей тарелке. Пацан нахально влез на ее территорию и явно втягивал ее в богословский спор, к которому она не была готова.

- Лет-то тебе сколько, просветленный? - пробурчала она.

- А сколько было Иисусу, когда он дискутировал с мудрецами в храме? - вопросом на вопрос ответил Никодим. - Если не знаете, проконсультируйтесь у своего супруга.

- А ты знаешь, кто у меня супруг?

- Я знаю даже, что у вас было сегодня на завтрак, ибо в любое мгновение могу обратиться за советом к Логосу, а он, как известно, знает абсолютно все!

Не зная, как на это возразить, омбудсменша временно заткнулась, и тогда Никодим сам перешел в атаку, допрашивая оставшихся двух дам, чем он обязан их вниманию. Чиновница из опеки, не оставившая еще надежды побеседовать с родителями Никодима без присутствия самого настырного ребенка, изображала из себя каменную бабу, психолог же промолвила, что хотела бы понять, не получил ли Никодим нервный стресс из-за того, что с ним сотворили на площади.

- О да, когда меня в школе травили тупые одноклассники и я покончить с собой хотел, никого мои психологические проблемы не интересовали, а как только мне помогли достичь просветления, тут же кого-то вдруг стали беспокоить возможные побочные эффекты. Какая оперативность!

- Никодим, я сочувствую, что тебе никто не помог в школе, но все же твоя психика...

- Дамочка, я уже перерос ту стадию, когда душой управляет психика! У пневматиков дух контролирует все их возможные психические проявления, потому у меня по определению не может быть никаких нервных стрессов. Тому, кто уже спасен, бояться нечего!

- Никодим, я тебя не понимаю...

- Разумеется, не понимаете, ваша наука еще до этого не доросла!

- Дети твоего возраста так не говорят!

- О, Господи, наконец-то она прозрела!

- Ладно, будем считать, что ты разом повзрослел и обрел не свойственную твоему возрасту психическую устойчивость, - сдалась психолог, - но тебя не напрягает разве, что миллионы людей по всей Земле увидели тебя в несколько, эээ, непотребном виде?

- А почему это должно меня напрягать? Какая мне разница, что они там думают по поводу моего бренного тела, когда я уже живу исключительно духом?

- А если кто-нибудь перевозбудится и изнасилует?

- Насилуют только тех, в ком видят жертву. Но даже носители самых темных инстинктов ощущают свое ничтожество и падают ниц перед величием духа.

- А вдруг все же не сдержатся и трахнут?

- Тоже мне беда.

- Ну как же... Ведь тебя, получается, опустят...

- Пневматика невозможно унизить. Золото остается золотом, в какую грязь его ни кинь!

- Это Логос вас так учит? - не сдержалась омбудсменша.

- А кто же еще! Но люди духа и два тысячелетия назад говорили то же самое, только их задавили тогда своей тупой силой всякие православные невежды.

- Почему именно православные-то?

- А какие еще? Ариан тогда самих гнали, как и язычников, куда еще было идти малообразованным жлобам с тягой к погромам? А кое-кто из православных иерархов их таких специально пестовал. Особенно этим александрийские архиепископы отличались, Филофей и его племянник Кирилл. Александрийскую библиотеку сожгли вместе с Серапионом, Гипатию зверски убили, и на тебе, они теперь Отцы Церкви! Ну и кто вы после этого, если у вас такие отцы? Нынешний ваш Святейший в честь кого свое имя принял? Прямо таки эстафета поколений получается!

- Неправда, Святейший вовсе не такой! - возмутилась омбудсменша.

- Ну да, палками еще никого забивать не приказывал, хотя парабаланами собственными уже обзавелся! А то, что он безбожник, стяжатель и фарисей, это так, семечки! Вот как можно одновременно молиться Христу и почитать такую гниду, как Иосиф Волоцкий? Мало того, бизнесменам его в небесные покровители навязывать! Чует, видать, родственную душу! А черносотенных идеологов кто святыми признал? И хоть бы одна эта тварь хоть в чем-нибудь раскаялась! Не, православные не каются, они скорей любых обличителей в гроб загонят, чтобы правдой в глаза не тыкали! А потом еще вопят о своей особой духовности и морали! Какая мораль может быть у почитателей убийц и насильников?!

Омбудсменша поняла, что отсюда лучше убраться, поскольку этого юного проповедника не переспоришь. Того гляди, он еще и полицейских совратит в свое учение, вон они уже как цинично ухмыляются при каждом его словесном пассаже! Психолог поняла, что этого парня не прошибить ничем, но если слушать его и дальше, то нервный стресс, чего доброго, будет угрожать уже ей самой. Работница опеки окончательно уверилась, что с родителями этого шельмеца ей переговорить точно не удастся, как и обследовать условия его проживания. Да лучше бы он вообще сгинул из ее района, геморрой этот малолетний, его же, если даже попытаться из семьи изъять, никуда потом не пристроишь - он кого угодно доведет до инфаркта своими речами! Короче, все три визитерши сочли лучшим выходом отступить, и только необходимость сохранять видимость достоинства удерживала их от обращения в бегство. Помахав им ручкой, Никодим старательно запер дверь и отправился докладывать сидевшим в дальней комнате родителям, что все в порядке, неприятельский приступ отбит.

В своей родной школе после всех этих событий Никодим стал, разумеется, суперзвездой. Чтобы только взглянуть на него на перемене, дети сбегались со всех этажей большого школьного здания, учителя тоже не отставали. Прежде нелюдимый и зашуганный, он теперь шествовал по школьным коридорам хозяйской походкой, свысока улыбаясь всем встречным, позволяя селфиться на своем фоне, но никому не отвечая на вопросы типа "а как оно там было?". Повторять свой подвиг он пока не советовал никому, утверждая, что они там просто не выдержат под тяжестью своих грехов.

Бывшие гонители Никодима обнаружили вдруг, что он их больше ни капельки ни боится и даже совершенно ни реагирует, если его вдруг ткнуть кулаком. Мало того, он перестал откликаться на имя Дима, и требовал, чтобы его называли впредь или полным его именем, или, на крайний случай, Ником. Все девочки в классе теперь запали на него одного, и у них было в этом деле много конкуренток и из параллельного, и из младших, и даже из старших классов, но ни на одну из них он не обращал особого внимания.

В учебе Никодим и раньше особым прилежанием не отличался, а теперь и вовсе стал учиться спустя рукава, при этом зная почему-то всегда правильные ответы. К учителям, за единственным исключением Насоновой, он не испытывал больше ни малейшего пиетета, но хуже всего пришлось учительнице истории, которую он теперь чуть ли не на каждом уроке обличал во лжи, игнорируя ее жалкие ссылки на программы и утвержденные учебники, дескать, если власти требуют от тебя сознательно вводить людей в заблуждение, то не надо тебе служить таким властям. Он вообще больше не терпел лжи ни в чьих речах и, сталкиваясь с таковою, немедленно пускал в ход свой фирменный сарказм.

Особняком, конечно же, стояла для него литература. Никодим перестал скрывать свои поэтические способности, и с дозволения Ирины Владимировны декламировал сейчас собственные стихи чуть ли не на каждом уроке. Их потом нередко разбирали в порядке литературного анализа, хотя что там могли наанализировать шестиклашки? На неумелый разбор своих стихотворений Никодим не обижался, он вообще очень легко стал относиться к своему творчеству. Для Насоновой он продолжал писать ежедневные эссе, она что-то там правила, он иногда возражал, но в целом эта парочка была решительно настроена на волны друг друга и, если бы не всякие рутинные обязанности, наверное, и не расставалась бы.

Ирина Владимировна записала Никодима в литературный кружок при каком-то чудом сохранившемся детском клубе, и мальчик регулярно его посещал, иногда даже в ущерб учебным занятиям, что его, впрочем, ничуть не волновало. Среди двух десятков кружковцев половину составляли девчонки, и среди них оказалась та, на которую Никодим положил, наконец, глаз. Звали ее Лена Христофорова, и волосы у нее были лишь чуть-чуть желтее, чем у него, зато длинные, опускающиеся на плечи целым водопадом. Все в кружке сперва думали, что он именно на эти волосы и запал, но нет, Никодима привлекало в Лене нечто совсем другое...

Лена Христофорова еще с детсадовских лет считалась очень романтичной девочкой. Ее довольно рано отдали заниматься фигурным катанием, потом к этому добавились музыкальная школа, кружок изобразительного искусства, к ней уже проявляли внимание более старшие ребята из приличных семей, а она все ждала своего принца и на меньшее размениваться не желала. Музыкальная карьера не удалась, кружок ИЗО был позаброшен из-за нехватки времени, в фигурном катании ее несколько раз пытались поставить в пару, но ни с одним партнером она не смогла найти общего языка. Все они казались ей грубиянами и дураками. На то, что удастся пробиться наверх в одиночном катании при существующей дикой конкуренции в этой дисциплине, надежд было немного, и она твердо заявила родителям, что завязывает с профессиональным спортом. Литературный кружок стал, наверное, первым, куда она записалась по собственному желанию и где смогла обнародовать свои стихи, которые прежде доверяла лишь дневнику. И там же очень скоро она встретила своего желанного принца.

Если уж быть точным, впервые она увидела его еще за месяц до того в распространившихся по всему интернету роликах, где он представал в очень неприглядном виде: орущий, зареванный, местами окровавленный, смешно дергающийся под плетью. Но Лену поразило, что этот мальчик, похоже, пошел на такое немыслимое унижение сам! Зачем? Этого она не понимала, но чувствовала, что здесь есть какая-то тайна, которую ей очень захотелось раскрыть.

И вдруг однажды на занятия кружка пришел новичок: улыбчивый, красивый, да что там, реально светящийся неземным светом! Никто сперва и поверить не мог, что это тот самый пацан, которого так жестоко секли на глазах у огромной толпы, но звали его точно так же - Никодим Антонов. Никодим, пожелавший, чтобы его называли Ником, не отрицал, что в роликах засняли именно его тело, но это его как-то совершенно не волновало. На вопросы, зачем он на это пошел, Ник отвечал, что мечтал достичь просветления и мечта его сбылась, а перенесенную порку он считает вполне адекватной платой за искупление всех своих грехов. Никто не желает повторить его подвиг? Ну и правильно, рано вам еще туда, ребята!

С Никодимом в кружке стало как-то очень уютно, он умел разрешать конфликты парой метких фраз, он умел шутить так, чтобы на него не обижались, и он, кажется, откуда-то знал сокровенные желания всех. Он писал какие-то таинственные стихи и рассказы о потустороннем мире, и все девчонки в кружке ими зачитывались. Естественно, сразу же возникла напряженная конкуренция за то, чтобы привлечь к себе его внимание, и Лена, несмотря на все свои достоинства, не считала себя здесь фавориткой, но выбрал он почему-то именно ее.

Первое их свидание в кафе оказалось вполне романтичным: в какой-то дальней нише, при свете свечей... Наверное, Никодим выбрал это место, чтобы на них не слишком пялились окружающие. Их обоих тогда почему-то потянуло на откровенность, и Лена рассказала Нику о своей прежней жизни, а он ей - о своей. Оказывается, на мысль пройти посвящение его натолкнула любимая учительница, которая прошла через ту же процедуру раньше него.

- Она до сих пор преподает в школе, и только ради меня одного, - вещал Ник. - Но ты бы ей тоже понравилась, я в этом даже не сомневаюсь. Слушай, Лен, а что тебя держит в этой твоей задрипанной гимназии? Переходи в мою школу, с Ириной Владимировной тебе куда интереснее будет!

Лена до сей поры никак не считала свою гимназию "задрипанной", да и конфликтов с одноклассниками у нее точно было на порядок меньше, чем у Никодима, но предложение поменять школу посреди учебного года она сходу отвергать не стала. Что ее в нем привлекло? Перспектива общения с какой-то необыкновенной учительницей или возможность постоянно быть рядом с таким же необыкновенным мальчиком?

- Ирина Владимировна и раньше лучше всех в литературе разбиралась, а уж теперь, после посвящения... - закатил глаза Ник. - Ты, бывает, еще сам не понимаешь, что выразить хотел, а она все твои душевные порывы почувствует и старательнейшим образом растолкует. Я так не умею, хотя в стихах после посвящения стал разбираться лучше, вот честно!

- А я все ли смогу понять, что она говорит? - вдруг засомневалась Лена. - По твоим словам, даже одноклассники твои, которых она столько лет учила, по-настоящему ее понять не в состоянии.

- Да что с этих придурков взять! - махнул рукой Ник. - Им вся эта литература до одного места, просвещать их - это как воду в ступе толочь! Но ты же не такая!

- А какая я? - тут же поинтересовалась Лена. - Только не надо говорить тут о моих выдающихся душевных качествах, они пониманию тонких литературных нюансов все равно не способствуют. Зачем твоей Ирине Владимировне в классе еще одна непросвещенная дурочка?

- Пока непросвещенная, - промолвил Ник, сделав ударение на первое слово.

- В смысле?...

- Видишь ли, у меня есть стойкое ощущение, что пройти посвящение тебе как раз вполне по плечу.

- Ты хочешь сказать, что...

- Я ни к чему тебя не призываю, я лишь высказал предположение о твоих истинных возможностях, а уж решать тебе самой. Как я уже тебе говорил, я лично ни о чем не жалею.

Лена впервые примерила ту ситуацию с публичным бичеванием на себя. Стало как-то жутковато. Впрочем, у нее еще хватило сил пошутить:

- Только холодновато что-то сейчас на улице. Не успеешь все свои грехи искупить, как уже в окоченелую тушку превратишься...

- Поэтому на Пушкинской площади Петр Савельевич больше не стоит, - кивнул Ник. - Новые назареи арендовали для проведения этого обряда место в новом развлекательном центре. Там еще крытый каток открылся, так вот это прямо рядом с ним.

Похоже, это была судьба. Лена нашла в себе силы улыбнуться:

- Тогда приглашаю тебя покататься там на коньках. Ну, а потом уже посмотрим...

Вот чем-чем, а уж коньками Никодим не увлекался никогда. Он прекрасно понимал, что будет выглядеть там как корова на льду, но это его нисколько не смущало. Родителей Лены почему-то не заставило насторожиться, что их дочь, бросившая заниматься фигурным катанием, решила вдруг обновить былые навыки, да еще в компании с мальчиком, скандально прославившимся на всю страну. Возможно, они просто не ведали, куда перебрался с Тверской Анненков. Как бы там ни было, в ближайшую субботу Лена с Ником с утра отправились в развлекательный центр и приобрели там два билета на каток.

Эта юная пара с самого начала привлекла внимание окружающих. Сперва, конечно же, знакомой многим по интернету физиономией Никодима, и его неуклюжестью на льду, так контрастировавшей с элегантным стилем катания его подруги. Потом Лена, надевшая по этому случаю свой лучший костюм для спортивных выступлений, показала настоящий класс, удостоившись аплодисментов от других катающихся. Кажется, даже в дни своей спортивной карьеры, она так раскованно не выступала. Но, стяжав, наконец-то, земную славу, она тут же сделала решительный шаг к обретению благ небесных. Едва сняв коньки, все в том же своем костюме фигуристки, она направилась к видневшемуся невдалеке от катка слабо светящемуся куполу и на глазах оторопевших зевак без проблем сквозь него прошла.

Петр Савельевич со своего рабочего места тоже любовался выступлением юной фигуристки. Партнера ее он опознал сразу же (ну, еще бы!) и порадовался за Никодима, что он нашел себе такую подругу. И когда эта фигуристочка направилась вдруг в сторону его защитного купола, он решил было, что ее влечет сюда простое любопытство, но она неожиданно прошла... Вот к этому Анненков совершенно готов не был.

Начать с того, что он уже больше месяца находился в простое. После Никодима посвящение прошел только один православный священник, что, конечно, само по себе было сенсацией, но особого резонанса этот случай не получил по обоюдному желанию и самого просветившегося, и Московской патриархии, для которой хуже острого ножа было признать, что кто-то из клира за спасением обратился к ее главным конкурентам. Рабочие навыки за это время Анненков, конечно, малость поутратил, но хуже было то, что сечь таких юных девиц ему прежде никогда не доводилось. Там, детском лагере, он все по мальчикам специализировался. Но, коли назвался груздем, так полезай в кузов.

Петр Савельевич подошел к юной гостье и осведомился, что ее сюда привело? Оказалось, что вполне осмысленное желание достичь просвещения. Положительно ответила она и на вопрос, знает ли, что ее здесь ждет? Знает, конечно, Никодим давно все ей рассказал. Ну, кто бы сомневался! Сперва его самого сподвигла на это жестокое испытание его собственная учительница, а теперь и он сам передает эстафету дальше понравившейся ему девочке.

- Ну, если ты все знаешь, милая, тогда разоблачайся.

Прекрасно понимая, что за ней сейчас с вожделением следят десятки глаз, Лена все же нашла в себе силы их игнорировать, грациозно стянув с себя и аккуратно сложив на стуле свой спортивный костюм, а за ним и все остальное. Дальше уже пути назад не было, все равно теперь ославят на весь свет, так надо хотя бы сделать, чтобы все это было не напрасно. Девочка послушно позволила связать себе запястья и, встав к столбу для подвешиванья, вытянулась в струнку.

Уже решившись в душе на эту безумную авантюру, она все гадала, насколько это окажется больно. Оказалось, что просто нестерпимо, и она, наверное, изрядно повеселила толпу своими громкими взвизгами и пляской у столба, когда тело само инстинктивно старается ускользнуть от жестоко жалящей плетки.

Но думала она теперь уже совершенно не об этом. На нее вдруг навалились воспоминания обо всех ее мелких грешках, а потом уже, по мере возрастания интенсивности болевых ощущений, и о все более крупных, совершенных, похоже, уже не в этой жизни. Как она к концу экзекуции не потеряла сознания, Лена не понимала сама. Охрипнуть от криков, впрочем, она уже успела и только сипела, когда ее снимали со столба и отвязывали. Потом было необычное и очень приятное по ощущениям исцеление наложением рук, и вот уже чувствующая необыкновенную легкость в каждом мускуле своего тела и просто таки светящаяся девочка, наскоро одевшись, ринулась прочь из купола в объятья к такому же светящемуся мальчику.

Лена с Ником, уравнявшись теперь в своем просвещенном статусе, готовы были миловаться, не обращая ни малейшего внимания на собравшихся зевак. Аморально, говорите? Так не вам дядя, рассуждать о морали, вы сперва со своими мыслями грешными, прямо таки на физиономии у вас написанными, побороться постарайтесь!

Светлая парочка ушла, наконец, из развлекательного центра, увлекая за собой целый хвост из любопытствующих. Оторваться от них удалось лишь в метро.

К вечеру родители Лены, конечно же, все узнали, но что толку махать кулаками, когда дело уже сделано? Старшие Христофоровы оказались весьма разумными людьми и быстро согласились на перевод Лены на учебу в школу, где уже учился Никодим. Возможно, потому, что ярко себе представили, какая "слава" теперь ожидает их доченьку в ее родной гимназии. Там, в новой школе, по крайней мере, уже есть пара просветленных, и появление в ее стенах еще одной такой особого ажиотажа вызвать уже не должно. На том все стороны и помирились.

Отец Иоанн, в миру Иван Данилович Богоявленский, в священники попал, пойдя по стезе, протоптанной добрым десятком поколений его предков. В отличие от своих многочисленных родственников, он с юных лет обладал критическим мышлением и, долбя наизусть священные тексты, в тайне понимал, что что-то в них не так. В тайне, потому что все его явные попытки богоискательства, отнюдь не поощряемые в православной среде, немедленно получали самый жесткий отпор в его же собственной семье, и любознательному мальчугану не раз и не два пришлось поорать и поизвиваться под отцовскими розгами. Мораль, которую вынес отсюда Ваня, гласила, что своими сокровенными мыслями нельзя делиться ни с кем даже на исповеди. Двоемыслие, однако, изнуряло душу и не способствовало хорошему настроению.

О появлении в Подмосковье некого пророка Логоса Иоанн узнал одним из первых и усомнился сперва, настоящий ли это пророк, но шумный уголовный процесс, на котором Логос виртуозно разоблачил убийцу, судью и не их одних, заставил его изменить свое мнение. Священник осознал вдруг, что если он действительно хочет узнать истину о Боге, ее сможет поведать ему именно этот мальчишка, проживающий практически в затворе. Но как до него добраться? Встать в очередь вместе с массой страждущих? Но церковное начальство не поощряло подобных контактов, угрожая ослушникам извержением из сана и даже чуть ли не отлучением от Церкви.

Через некоторое время по всей стране стали появляться трансляторы речей Логоса, якобы находящиеся с ним в мысленной связи. Власти и страждущие, получающие от них бесплатные советы, были довольны, а вот в священноначалии Русской Православной Церкви началась чуть ли не паника. Главные церковные мракобесы уже откровенно проклинали Логоса и всех его последователей, но их бессильная злоба ничего не могла изменить. Это Иоанн понимал прекрасно, вот только не представлял себе, что лично ему делать в сложившейся ситуации? В ретрансляторы его не возьмут, это факт, к извержению из сана он был пока не готов, да и терять связи со своим приходом не хотелось тоже. Но тяга к познанию Бога терзала его душу, и в тайне он понимал, что когда-нибудь ему все же придется решиться на разрыв с РПЦ.

Внезапно чуть не по всем ведущим телеканалам прошел сюжет, как на Пушкинской площади столицы бородатый мужик, похожий на ветхозаветного пророка, бичевал плетью обнаженного мужчину якобы с целью достижения последним просветления. У Иоанна вдруг возникло ощущение, что это, возможно, именно то, что ему нужно, но повторить подвиг просветленного он пока был не готов, да и надолго ли хватит этого "просветления" грешному о своей природе человеку?

Все сомнения Иоанна отпали, когда в промежутке между службами в его храм зашел вдруг этот самый просветленный, Андрей Ратников. В полутемном помещении он реально светился каким-то неземным светом! Церковные служки, ошалев от столь явного доказательства святости гостя, не решались ни прогнать из храма явного еретика, ни подойти к нему за благословением. Иоанн оказался решительнее, и вскоре между ним и Андреем завязался разговор, в котором Ратников, удовлетворив любопытство молодого священника, внезапно обмолвился, что тот и сам мог бы достичь просветления, ибо грехи его не велики и вполне могут быть искуплены в ходе сеанса покаяния под плетью.

Вот такой милости от небесных сил Иоанн не ожидал никак! Он понял вдруг, что ради счастья всегда знать истину готов пожертвовать своим хлебным местом и спокойной жизнью и самому начать пророчествовать, обрядившись вместо рясы в рубище. Было, правда, еще элементарно страшновато подвергнуть себя столь болезненной процедуре, но интернет донес вести, что число просветленных возросло, сперва за счет женщины средних лет, а потом и мальчишки лет двенадцати от роду. Ролик с этим отчаянным пацаном сразил Иоанна окончательно, и ему даже стыдно стало, что он все тянет с собственным посвящением, придумывая себе якобы неотложные дела, а какой-то субтильный мальчуган в это время добровольно принимает муки.

Решение было принято окончательно, и в один прекрасный день, отслужив в храме литургию и даже не переодевшись в гражданское платье, отец Иоанн отправился на Пушкинскую площадь, где, несмотря на уже холодную осеннюю погоду, продолжал дежурить на своем посту Петр Анненков.

Появление на площади священника в рясе вызвало небольшое оживление среди скучающих у защитного купола зевак, мол, явился какой-то фанатик, и теперь можно ожидать громкого скандала. Иоанн подошел к куполу вплотную, попытался потрогать его рукой, а когда та, не встретив ни малейшего сопротивления, легко прошла за его предполагаемую оболочку, перекрестился и шагнул внутрь купола.

Анненков на мгновение оторопел, когда его очередным клиентом оказался православный священник. В окружении Логоса эту братию уже давно иначе как фарисеями и прислужниками Сатаны не называли, но, похоже, не все они были таковыми - купол просто не мог пропустить случайного человека. Представившись и в свою очередь узнав, как зовут его гостя, Петр Савельевич осторожно поинтересовался, что надоумило его сюда прийти. Выяснилось, что молодой священник давно уже занимался богоискательством, а испробовать именно такой способ приобщения к истине его побудил хорошо знакомый Анненкову Ратников. Что первый им посвященный, отрекшись от своей прежней работы, подался в проповедники, Петр Савельевич знал, но вот со зримым результатом его проповедей встречался впервые. Оно и понятно: потенциальные праведники - народ штучный.

Иоанн прекрасно осознавал, что, принимая посвящение от рук служителя Логоса, он тем самым признает этого пророка новым воплощением Христа. Вряд ли в его Церкви лояльно отнесутся к такому его шагу, но сейчас его это мало заботило: если истина не откроется ему сейчас, то ему не ведать ее уже никогда. Куда больше его смущала необходимость предстать во всей своей телесной наготе на глазах у всего мира. Он морально был готов к мукам телесным, но не душевным. Но, видимо, в этом и заключается его крест. Самого Спасителя как только ни унижали, когда он брел на Голгофу!

Не переставая мысленно молиться, Иоанн скинул с себя всю одежду и, нагой, дал связать себе руки и встал к столбу. Первая же обрушившаяся на его тело плеть, помимо боли, вызвала вдруг у него воспоминания о его мелких детских грехах, потом стали припоминаться грехи посерьезнее, в том числе и такие, про которые он не мог даже сказать, когда именно умудрился их совершить. Похоже, все-таки не в этой жизни. Это открытие противоречило православным догматам, но теперь Иоанн уже готов был признать, что переселение душ действительно существует, что это не выдумка каких-то индийских язычников. К счастью для Иоанна, претерпеваемая им боль смывала с его души тяжесть всех этих грехов, как текущая вода смывает грязь и пот с тела.

Нового посвящаемого Анненков запорол чуть ли не до потери сознания, но, к счастью, молодой священник оказался крепок и телом, и духом. Дальше произошло привычное уже исцеление, тело мученика зажило и стало источать свет. Зеваки за пределами купола ахнули при виде этого чуда, хотя сами только что вожделенно старались заснять весь процесс бичевания. Набежавшие корреспонденты торопливо наговаривали что-то в свои микрофоны, оповещая мир о новой сенсации. Конечно, этот посвященный уже четвертый по счету, но он же священник... Как к этому теперь отнесется священноначалие Русской православной церкви, не грядет ли в ней новый раскол?... Когда Иоанн, вновь облачившись в одежду, покинул, наконец, защитный купол, выстроилась целая очередь желающих получить его благословение. Он никому не отказывал и потому смог покинуть площадь только через час.

Появление незапланированного святого прямо в ее рядах вызвало в РПЦ настоящий шок. Все последователи Логоса уже вполне официально считались в ней еретиками, но кто рискнет отлучить от Церкви или хотя бы извергнуть из сана человека, который реально светится?! Когда любой ход оказывается проигрышным, лучше тихо сидеть, прикинувшись ветошью, авось тогда пронесет.

Не дождавшись никаких кар от своего церковного начальства, Иоанн решил, что бояться ему теперь нечего. Надо идти в народ, надо проповедовать всем, а не только своими прихожанам, надо, наконец, искать новых кандидатов в посвященные, как некогда нашли его самого. Анненков, очищающий людей от грехов с помощью своей плети, казался Богоявленскому новой инкарнацией Иоанна Крестителя, но сейчас он осознал вдруг, что роль Крестителя должен отныне исполнять он сам. И имя у него, кстати, вполне подходящее...

Заявившись на следующий день в свой приходской храм и наповал сразив немногочисленных собравшихся там богомольцев нимбом над своей головой, Иоанн провел там незапланированное богослужение, по окончании которого разразился горячей проповедью, посвященной спасению души и необходимостью для этого постоянно искать истину, ведь принимаемая за таковую ложь никого не спасет. Проповеди его быстро обрели популярность, и вот уже у входа в его храм было не протолкнуться.

Иоанн не боялся больше никого и ничего, яростно обличая с амвона и заворовавшихся власть имущих, и погрязших во лжи и страхе своих коллег по клиру, и князей церкви. Последних даже больше всего, поскольку именно их Иоанн считал виновниками того, что вся РПЦ погрязла во лжи и фарисействе и стала прибежищем самых мракобесных отморозков. Мракобесы, кстати, крутились вокруг него как оводы, творили всякие мелкие пакости в силу своего не великого ума и даже начали призывать к расправе над Иоанном. С последним, впрочем, у них вряд ли бы что вышло, поскольку число поклонников Богоявленского росло бешеными темпами и изрядная их часть организовала уже регулярные дежурства для его охраны. Без сопровождения этих крепких парней Иоанн больше уже никуда не ходил, ну, разве что по естественным надобностям и когда ему требовалось уединение для обстоятельной беседы с Логосом.

У Иоанна появились последователи в других храмах Москвы и даже далеко за ее пределами. Увы, никто из них не в состоянии был пройти посвящение, и проповедовать им приходилось большей частью по наитию, но это была уже организованная сила, с которой священноначалию приходилось считаться. Ходили уже слухи, что вскоре по проблеме Иоанна Богоявленского в Москве соберут архиерейский собор, но самому проповеднику на это было глубоко наплевать, его вообще больше не интересовало мнение князей церкви.

Что его родная гимназия стала настоящим местом притяжения для необыкновенных детей, Никодим понял, когда его по поручению учительницы занесло в блок для младших классов. Была перемена, вся эта мелкота высыпала из классов и по обыкновению устроила шум и беготню. Нику приходилось осторожно пробираться, чтобы ненароком не зашибить кого-нибудь из мелких, бесшабашно кидавшихся ему прямо под ноги. И именно там он почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Завертев головой, Ник сразу выделил из толпы чернявого пацаненка, смирно сидевшего на широком подоконнике школьного холла и буквально пожиравшего своими глазищами его, Никодима. После посвящения Ник перестал страдать малейшей застенчивостью и, конечно, в любом другом случае первым подошел бы знакомиться к заинтересовавшему его человеку, но в этом шкете точно была какая-то тайна, которую не следовало грубо касаться, и потому он решил сперва навести справки, отловив за рукав какого-то пробегавшего мимо чертенка. Пойманный мигом признал Ника, возмущаться не стал и охотно согласился ответить на любые вопросы, раздувшись от гордости, что к нему обращается за помощью сам Антонов!

- Не знаешь случаем, как зовут вот того пацана, - показал Ник на чернявого.

- А, это Ирри!

- Это что, у него имя такое странное?

- Да не, это кликуха такая. А так он Ирка Ригин, тьфу, то есть Ираклий. Он обижается, когда его Иркой зовут, и предпочитает свою кличку. Его теперь даже Дарья Семеновна так называет.

- Дарья Семеновна - это учительница ваша? Вы, стало быть, в одном классе?

- Ага, во втором бэ.

- Ну, спасибо за консультацию, можешь топать теперь по своим делам.

"Консультант" умчался, а Никодим теперь уже целенаправленно направился к Ирри, внимательно его разглядывая. Мелкий какой-то даже для второклассника и своими острыми чертами лица очень напоминает мышонка.

Ник примостился на подоконнике рядом с заинтересовавшим его шкетом, и теперь они уже оба буравили друг друга взглядами. Ирри сдался первым и опустил глаза. Вот теперь уже можно переходить к знакомству.

- Знаешь, кто я?

Ирри кивнул.

- А зачем пялился?

- От тебя какой-то свет необычный исходит.

- Исходит. Только мне казалось, что это ни для кого в гимназии уже не новость.

- Не новость, - опять кивнул пацан, - только когда я на тебя смотрю, у меня внутри что-то трепыхается, словно его к тебе притягивает.

Ничего себе заявочка! Самого Ника тоже что-то притягивало к Ирине Владимировне и Лене, и это что-то он определял как родство душ, ведь все они были посвященными. Но этот мелкий шкет пройти посвящение никак не мог! Тогда в чем же дело? Никодим повнимательнее пригляделся к своему малолетнему соседу и чем больше смотрел, тем больше поражался. Похоже, под этой невзрачной шкуркой таились недюжинные способности... пока, правда, спящие, но разбудить их для того же Логоса труда не составит. И, похоже, карма у пацана не слишком перегружена грехами, так что... Нет, вот об этом Никодим совсем думать не хотел, помнил же прекрасно, как тяжело далось ему его собственное посвящение, а тут... Да из этого хлипкого тельца первый же удар плети весь дух выбьет!

- Да, парень, задал же ты мне загадку, - пробормотал Ник. - А у тебя только при моем виде это самое трепыхается, или оно на еще каких людей точно так же реагирует?

- Только на тебя, - вздохнул Ирри, - потому что от тебя энергия исходит, а у других бывает наоборот.

- В смысле?

- Ну, многие ж болезнь в себе носят. А если болезнь, значит, не хватает жизненных сил и их надо откуда-то извне брать. Я с ними делюсь иногда, но тогда мне самому потом становится плохо, даже кровь из носа идет, вот.

Так, он еще и диагност... И, наверное, даже сможет лечить наложением рук, когда чуть подрастет и окрепнет. Это мелкое чудо просто необходимо было показать Насоновой, странно, что она сама еще его не обнаружила, может, просто потому, что она не преподает в младших классах и к таким мелким шкетам не приглядывается? Как бы то ни было, свои способности Ирри таить умел, коль ни разу еще не запалился.

- И давно ты здесь? - осведомился Ник.

- С этого года только, - промолвил Ирри, - раньше наша семья вообще в другом городе жила, мы только летом переехали.

- Это тебя провидение вело, - с чувством промолвил Никодим, - и мне кажется, здесь есть человек, который охотно возьмет тебя под свое покровительство. Нет, не я, - добавил он в ответ на невысказанный вопрос, - а учительница литературы Ирина Владимировна Насонова. Слыхал, небось, о ней?

- Слыхал, что она какое-то там посвящение прошла и теперь собирает к себе таких же посвященных, - произнес Ирри, - то есть я тоже могу таким стать, да? - с надеждой вскинул он глаза на Никодима.

- Сможешь, когда подрастешь, - не стал врать Ник.

- Правда, что ли?

- Правда. Я же вот смог, да и Лена Христофорова тоже.

- Это вам Логос силы такие дает?

- Так ты и о нем слышал? - совсем изумился Никодим.

- Слышал, конечно, и даже сборник проповедей его читал.

Все, убил наповал! Сам Ник при всем своем уважении к Логосу письменные труды последнего как-то старался обходить стороной, предполагая, что все необходимые ему сведения он прекрасным образом получит и в ходе телепатического общения. Ну да, он-то получит, а пацану этому как еще к мудрости приобщаться?

- Ну, молодец ты, конечно, - решил Ник поощрить усилия шкета.

- И Логос там говорит, что проходить посвящение можно, начиная с семилетнего возраста, а мне ведь уже восемь, - произнеся эту тираду, Ирри требовательно воззрился на старшего мальчика.

- То есть ты уже сейчас хочешь?! Да сперва на себя в зеркало, малец, посмотри!

Ирри это предложение явно не понравилось, он нахмурил бровки, но препираться в ответ не стал. Ник тоже решил игнорировать всю эту дурь, что завелась в голове у мелкого, а вот познакомить его с Насоновой стоило непременно, и чем быстрее, тем лучше. Вдруг она подскажет, как можно безболезненно развить способности шкета.

- Идем, - кивнул он Ирри, соскакивая с подоконника в полной уверенности, что тот за ним последует.

Насонову они нашли в ее кабинете, к счастью, пустом по случаю перемены.

- Ирина Владимировна, вот вам еще один очень перспективный товарищ, - промолвил Никодим, представляя своего юного спутника. - Звать его Ираклий Ризин, сокращенно Ирри, и у меня такое ощущение, что в будущем из него вырастет отличный целитель. Можно сделать так, чтобы его способности поскорее проявились, или это дохлый номер?

Изучив карму мальчишки, Ирина согласилась, что у Ирри и в самом деле есть недюжинные способности к целительству, а грехов, напротив, немного.

- Никодим, ты очень правильно сделал, что привел его ко мне, - произнесла она. - Ирри, конечно, еще слишком мал, чтобы обучаться в моем классе, но вскоре уже сможет присоединиться к нашей компании, если, конечно, сам того захочет.

- В смысле, тоже стать просветленным, да? - сразу уловил суть умный малец. - Конечно, хочу!

- Только для этого необходимо пройти через очень болезненную процедуру искупления всех накопленных грехов, - предупредила его Ирина, - но без этого, увы, твои способности в должной мере не проявятся.

- То есть, я уже сейчас смогу пройти посвящение? А то Ник говорит, что мне пока рано...

- Мне кажется, что сможешь, - утвердительно кивнула Ирина.

- Ирина Владимировна, вы что, в самом деле думаете, что такому недомерку можно подставляться под плеть?! - взвыл Никодим. - Этак мы и до мышей дойдем!

- Я тебе не мышь!!! - яростно выкрикнул Ирри и даже на цыпочки приподнялся, чтобы уставиться Нику в глаза.

Сцена эта выглядела настолько потешно, что Ирина не смогла удержаться от смеха, чем только и заставила охолонуть двух боевых петухов. Теперь можно было спокойно переходить к обсуждению деталей будущего житья-бытья.

Ирри ни в какую не соглашался откладывать процедуру своего посвящения, хотя и понимал, что родители ни за что не отпустят его одного в какой-то там развлекательный центр, даже если не будут знать, чем именно он там собирается заняться. Пришлось Насоновой брать инициативу на себя и устраивать творческий конкурс, который предсказуемо выиграл Ирри, а наградой за победу должно было стать посещение того самого развлекательного центра, так что отпросить малыша у старших Ризиных удалось вполне официально.

Анненкова уже немного начинало тяготить его дежурство. Новых претендентов в просветленные уже долго не появлялось, папарацци разбрелись искать себе более хлебные места, и даже количество зевак заметно поубавилось. Поэтому надо ли объяснять, как он встрепенулся, неожиданно увидев рядом с куполом свою давнюю клиентку Насонову, причем не одну, а с каким-то маленьким пацаненком, про которого у Павла Савельевича и мысли не возникло, что этот шкет вдруг может оказаться его клиентом.

Ирина, привезшая Ирри в развлекательный центр и помогшая ему найти там нужное место, остановилась в друг шагах от окружавших защитный контур зевак и легонько подтолкнула мальчика:

- Все, дальше иди сам.

Ирри решительно ввинтился в толпу и быстро оказался у самого защитного контура. Взрослые, которых он так бесцеремонно распихивал, не увидели в его здесь появлении ничего экстраординарного - маленькие дети, приходившие с родителями в развлекательный центр, очень часто интересовались этой конструкцией, хотя никто и помыслить не мог, чтобы они вдруг оказались внутри контура. Ирри, воспользовавшись тем, что на него не обращают внимания, сделал сперва вид, что очень интересуется этой мерцающей субстанцией, осторожно сунул в нее ладошку и вдруг решительно шагнул вперед.

Анненков оторопел, узрев перед собой нового клиента. Такие мелкие ему и в островном лагере не попадались, вот что с ним делать прикажете?! Но делать что-то все равно придется, раз контур его пропустил.

Осведомившись у малыша, не ошибся ли тот случайно адресом, Петр Савельвич получил решительный ответ, не оставлявший сомнений, что восьмилетний Ираклий Ризин знает, куда он пришел, сделал это по собственной воле и от своих планов ни за что не отступится.

- Тогда раздевайся, чадушко... - вздохнул Анненков.

Фантазируя все последние дни о своем будущем посвящении, Ирри почему-то наивно игнорировал тот факт, что для этого ему придется оголиться на публике, хотя и Ник ему об этом твердил, и Ирина Владимировна. Тела своего он реально стеснялся даже в окружении сверстников, а уж тут... Но делать было нечего - сам напросился! Покраснев до ушей, он все же принялся стягивать с себя всю одежку, скидывая шмотки на стоящий рядом стул, а оставшись нагишом, сжался и уставился в пол, боясь поднять глаза и мучительно страдая от раздававшихся смешков.

Тощенькая фигурка клиента только усилила скепсис Павла Савельевича. Такой мелкий пацан и одного нормального удара плетью не выдержит - тут же грохнется в обморок, а если просто легонько нахлестывать, не почувствует должной боли. Стоп, а ведь совсем недавно в особняке Богдановых ему зачем-то вручили тубус с несколькими гибкими прутьями, не проинструктировав, правда, к кому их применять. Ну да, Логос наверняка заранее знал, кто сегодня должен прийти. Ну что ж, для такого малыша и розги не меньшее испытание, чем плеть для взрослых.

- Ну что, парень, пришла тебе пора потерпеть, - обратился он к Ираклию. - Давай-ка сюда руки, надо будет их связать, и хватит так краснеть, стыдиться надо не тела, а грязных мыслей. И не трясись ты так, плетью бить не буду, хватит с тебя и розог.

Увидев, что страшной плети в руках экзекутора действительно нет, Ирри облегченно выдохнул и протянул руки для связывания. Краснеть, впрочем, так и не перестал. За связанные запястья его подвесили на столб, пришлось вытянуться, чтобы доставать до пола хотя бы пальцами ног. Чтобы справиться с волнением и не думать о тех, кто сейчас смотрит на него во все глаза, Ирри стал фантазировать, как мужественно он выдержит порку.

Увы, фантазии его моментально разбились вдребезги, столкнувшись с жестокой реальностью. Первый же удар розги о ягодицы ожег так, что мальчику показалось, будто на его кожу плеснули кипятком. Не заорал он только потому, что перехватило дыхание, но уже следующий удар заставил его издать пронзительный визг. Дальше начался ад. Ирри орал во все горло, заливался слезами, извивался у шеста, вися на связанных запястьях, но жгучая лоза находила его везде и все добавляла жару. Затем в голове стали появляться странные мысли, уже не о боли, ставшей постоянным фоном, а о тех плохих поступках, которые он когда-то совершил. Да он ли... Это явно делал какой-то взрослый человек, а может даже и не один. Да нет же, это он, именно он! Просто в каких-то своих прежних жизнях. Ирри вдруг стало настолько мучительно стыдно за свои былые грехи, что очередные вспышки боли казались уже облегчением, ведь они снимали тяжесть с его души.

Отсчитав клиенту сорок розог, Анненков понял, что с парня хватит. Иссеченный до крови, истошно рыдающий, заливающийся слезами и соплями мальчуган и так дошел до предела своих сил. Даже когда его сняли со столба и развязали ему руки, Ирри, похоже, так и не осознал, что испытание его закончилось, и продолжал горько рыдать, цепляясь при этом за Павла Савельевича, словно именно у своего мучителя искал защиты от боли. Пришлось долго его успокаивать, гладить по голове, вытирать слезы и сопли. Наконец, рыдания стихли.

- Как ты, малыш, все нормально? - осторожно осведомился Анненков.

- Попа болит... - пожаловался Ирри.

Да, царапины новому посвященному следовало залечить, он свое уже отстрадал, но Павлу Савельевичу пришло в голову, что мальчик способен справиться с этим делом и самостоятельно. Он же будущий целитель, ведь так?

- Проведи ладошкой по больным местам и захоти, чтобы болеть перестало. Ты же теперь можешь лечить наложением рук.

Ирри охотно последовал совету, и надо же, боль действительно стала пропадать, словно он ее просто стирал, а когда она окончательно исчезла, мальчик почувствовал себя так хорошо, как никогда в жизни. Абсолютно перестав стесняться своей наготы, он выпрямился и с наслаждением потянулся. Зеваки за пределами контура спешили заснять невероятное зрелище: все тело мальчугана реально светилось, и это было хорошо заметно, хотя зал был неплохо освещен.

- Убавь яркости, парень, и оденься, а то всех людей распугаешь, - с улыбкой посоветовал Анненков.

- Ага, спасибо, а то я и забыл...

Ирри осознал, наконец, что он теперь посвященный, и, спокойно одевшись, попрощавшись с Павлом Савельевичем и гордо задрав нос, вышел за пределы защитного контура. Его о чем-то спрашивали со всех сторон, кажется, хотели взять интервью, но ему сейчас было не до этого. Надо было не расплескать радость, чтобы сполна поделиться ей с близкими людьми и в первую очередь, конечно, с Ириной Владимировной, которая ожидала его здесь же неподалеку.

Насонова, уже давно научившаяся давать отпор чрезмерно прилипчивым журналистам, и вывела его из толпы. Всю дорогу домой Ирри делился с ней своими впечатлениями и внимал советам. Им было о чем друг с другом поговорить.

С самого дня своего посвящения Никодим знал, что у него есть теперь телепатическая связь с Логосом. Правда, она была пока какой-то односторонней: он мысленно задавал вопросы и получал на них ответы. Но вот сегодня, кажется, Логос снизошел до него по собственной инициативе. Просто в голове у Ника как-то сама собой возникла мысль, что в ближайшее воскресенье ему непременно нужно съездить в резиденцию Логоса, причем в определенные часы. Это что же, его одного туда вызывают для знакомства, или, может быть, всех посвященных? Голова ответа не давала, и Ник решил разузнать все в школе.

Лены еще не было, и мальчик направил стопы в блог начальных классов, где надеялся отловить Ираклия. На ловца и зверь бежит, и Ник быстро обнаружил искомого субъекта среди рассевшихся на широком подоконнике второклассников. Спутать Ирри было невозможно ни с кем: невысокий худенький паренек с лучистыми глазами и безбоязненным поведением. Одноклассники, прежде не очень-то его и замечавшие, или замечавшие, но только в качестве максимально удобного объекта для травли, теперь безотчетно льнули к нему, словно ловя от него какое-то живительное излучение. При виде Ника Ирри разулыбался, впрочем, с подоконника так и не соскочил.

- Привет, Ирри, надо поговорить наедине, - сразу перешел к делу Никодим.

Младший мальчик соскочил с подоконника и безропотно двинулся за ним. Отведя Ирри в закуток под лестницей, Ник для порядка поинтересовался:

- Ну, как твои успехи в целительстве?

- Синяки и царапины залечиваю за раз. Однажды снял у нашей учительницы приступ мигрени. Я бы и большее мог сделать, только не дают, из медкабинета сразу гонят... - пожаловался Ирри.

- Ничего, глядишь, скоро и привыкнут. Какие твои годы... Я вот о чем хотел спросить: тебе не приходила мысль, что в это воскресенье надо съездить к Логосу?

- Приходила, - кивнул второклассник, - только родители же меня нипочем не отпустят...

- Одного не отпустят, а с другими запросто, - возразил Ник. - Я просто уверен, что это сам Логос нас вызывает. Надо срочно поговорить с Леной и Ириной Владимировной. Может, им тоже такие приглашения пришли.

Уже вдвоем они двинулись на поиски Насоновой, которая подтвердила, что пригласили и ее тоже. Такой же ответ дала и пришедшая позже Лена. Ехать решили все вместе, при этом Ирина Владимировна пообещала лично отпросить Ираклия у его родителей на все воскресенье.

Старшие Ризины к Насоновой относились двояко. С одной стороны, их сын, отправившись с Ириной Владимировной в развлекательный центр, внезапно был подвергнут там публичной порке и оказался персонажем скандальной хроники, что им потом еще долго припоминали все соседи и знакомые, с другой же стороны, Ираклий вернулся их этого центра окрыленный и сходу принялся лечить родным все их болячки. Как ни удивительно, у него это получилось. И вообще мальчуган вел себя так, словно ему там ни боль причинили и ни ославили на весь свет, а наград понавешали, стал еще энергичнее и увереннее в себе. Подозревая, что поездка к пророку тоже может обернуться чем-то таким, они взяли с Насоновой железное обещание, что их мальчику там не сделают ничего плохого. Ирина Владимировна с чистым сердцем пообещала, абсолютно уверенная, что никакого зла от Логоса не может исходить по определению. Как бы то ни было, разрешение на поездку было получено.

Чтобы не добираться на перекладных, Насонова заказала для всей компании такси. Ирри пришлось ехать в детском кресле, чем он был очень недоволен, тем более, что Ник с Леной всю дорогу подшучивали над ним, как, дескать, надежно его упаковали, а сами откровенно миловались на заднем сиденье. Шофер все порывался, но так и не осмелился спросить, кого это он везет, а ведь причины у него были более чем веские: в полутьме салона все предполагаемое "семейство" реально светилось, причем самый яркий свет исходил от самого младшего его члена. Пункт назначения тоже навевал на определенные мысли, о том, где живет новоявленный пророк, знали, наверное, уже все москвичи.

Остановились прямо у парадного крыльца, хотя всем остальным, кто приезжал к Богдановым на автомобилях, приходилось оставлять своих железных коней в изрядном отдалении. Насонова расплатилась с водителем и повела свою малолетнюю команду к дверям, где их уже ждал сам владелец особняка.

- От имени Логоса позвольте поблагодарить вас за пунктуальность, - промолвил Павел Богданов. - К нам должны подъехать еще двое, но пока что-то задерживаются. Можете пока отдохнуть в нашей гостиной, там у нас, кстати, сейчас необычный гость.

Заинтригованная компания двинулась в гостиную, где собралось немало людей, слушавших пение молодого парня, по сути еще подростка, но вымахавшего настолько, что казалось, что он легко сможет дотянуться рукой до потолка. Ирри почему-то немедленно захотелось поддразнить его банальной детской фразой: "Дядя, достань воробушка!". Пел, правда, этот парень невероятно высоко и чисто, беря за душу, и всякое желание подначивать его быстро куда-то испарилось. Даже Ирри заслушался.

Когда смолкла очередная ария, зашедший в гостиную Павел рискнул отвлечь певца.

- Максим, вот эти четверо - посвященные, прибывшие на аудиенцию к Логосу. Замени, пожалуйста, меня в качестве хозяина, а то мне еще двоих встречать надо.

Максим кивнул в знак согласия и выразил готовность продолжить концерт по заявкам дорогих гостей, но у тех уже возникло к нему очень много вопросов. Пришлось перейти к светской беседе. Больше всего конечно спрашивала Ирина Владимировна, удивлявшаяся, откуда столь невероятно высокий голос у парня, давно уже вступившего в пору созревания.

- А я кастрат, - спокойно ответил Максим и тут же поспешил ответить на еще не заданный вопрос, - яичек лишился в результате несчастного случая в турпоходе, но ничуть о том не жалею.

- А Логос специально привлек вас к своему делу? - поинтересовалась Насонова.

- Ага, и еще дал смысл в жизни и оградил от недоброжелателей. Я вообще-то еще у себя на родине в Томске в хоре петь начал. Потом мы с ребятами из музыкальной школы создали свою группу, выступали, нас заметили, пригласили на гастроли. В Новосибирске меня завербовали петь в местном оперном театре, потом меня пригласили в Москву, в театр "Геликон". Я там выступал и одновременно учился в хоровом училище имени Свешникова, создал из бывших хористов еще одну музыкальную группу. Нас стали даже на всякие официальные концерты приглашать, а там столько фальши... Ну, я однажды не выдержал и исполнил песню Александра Городницкого "Падекатр" о ветеранах войны с собственным народом. Те, понятное дело, оскорбились, после чего с концертами для нас было покончено. Не зная, как мне дальше жить, я пришел за советом к Логосу, а он сказал, что из меня выйдет хороший Божий Глас, только надо всегда петь правильные песни. Вот с лета и пою. Его люди для моей музыкальной группы теперь даже концерты организовывают на самых лучших площадках.

- Охренеть, - вымолвил Ник. - Максим, так ты теперь, получается, для самой широкой публики философские песни поешь?

- Пою, - согласился тот, - хотя эту публику я бы не назвал такой уж широкой. В основном это поклонники классического оперного пения и бардовских песен. Можете, кстати, называть меня Максом - мне так даже привычнее.

- Макс, а что, кастраты все такие высокие? - вклинился в разговор Ирри. - А головой ты о притолоки не стукаешься?

- Все, - усмехнулся Макс. - А хочешь посмотреть, как это выглядит сверху? - и, не дожидаясь, пока Ирри выскажет свое желание, попросту сгреб его и усадил к себе на плечи.

Взвизгнувший от неожиданности Ирри, которому и в раннем детстве не часто перепадало счастье посидеть у отца на плечах, мгновенно оказался под самым потолком. Мгновенно возникшее трусливое желаньице срочно попросить спустить его на пол мальчик решительно подавил и вместо этого принялся корчить рожи всяким ехидным субъектам, до сих пор пользовавшимся тем преимуществом, что могут взирать на Ирри сверху вниз.

Ника подмывало сдернуть Ирри оттуда, но слишком высоко, не достать. Он попрыгал для порядка, но тут их веселый междусобойчик был прерван появлением в гостиной двух новых персонажей: представительного мужчины в классическом костюме и благообразного священника в рясе.

- Андрей Ратников и Иоанн Богоявленский, - представил их вошедший следом Павел. - Ну, наконец-то все в сборе. Идемте, Логос вас уже заждался!

Вся разношерстная компания, включая спущенного наконец-то на землю Ирри, прошла в зал, где их приветствовал восседавший на помосте Логос.

- Рассаживайтесь, - промолвил он, показывая на расставленные полукругом кресла. - Вынужден признать, что инициированная мною кампания оказалась не слишком-то эффективной. Шесть посвященных - это очень мало даже для одной Москвы, а все остальные города и веси не подключились до сих пор. Я хочу выслушать, что вы думаете по этому поводу, а потом уж поведаю, что думаю я.

- Ко мне люди идут и в немалом количестве, но... - развел руками священник.

- ...но все они настолько согрешили в прошлом, но к посвящению не готовы, - закончил за него Логос. - Да, как не смешно, но храмы стали сейчас прибежищами грешников. Те, чья карма относительно чиста, чувствуют себе уверенно в этом деле и религией не интересуются. Утешать страждущих - это благородное дело, но мир таким способом не спасешь. Иоанн, попробуй расширить свою аудиторию, о тебе должны узнать не только в церковной среде.

- У меня проблема несколько другая, - включился в разговор Ратников. - Я проповедую, в основном, среди научной и технической интеллигенции, а они за малым исключением очень скептично настроены. Кандидаты в посвященные у меня есть, но сагитировать их пройти посвящение мне не удается никак. Многим, например, не нравится якобы присущий всем религиям аскетизм.

- Среди учителей настроения царят почти те же самые, - промолвила Насонова, - с детьми дело идет куда легче.

- Ну да, дети теперь друг друга находят, - улыбнулся Логос, - вот через них и надо действовать.

- У нас в школе я всех уже просмотрел, - произнес Никодим, - в литературном кружке тоже.

- А в другие школы тебя никто не пустит, - кивнул Логос, - но есть ведь и другие способы заявить о себе миру.

- Свой канал на ютьюбе завести?

- Куда немедленно набежит множество всяческих придурков, - отрезал Логос. - Нет, будут среди них, конечно, и интересующие нас люди, но как ты их сможешь отличить без личной встречи в оффлайне? А ведь всех не обегаешь. Нет, ютьюб-канал, конечно, тоже можно завести, но я имел в виду совсем другое, а именно телевизионные программы, собирающие незаурядных детей. Лена, Ирри, к вам это тоже относится. О ваших новых способностях никто не знает за пределами вашей же школы, так смелее демонстрируйте их на всю страну. Все уже знают и даже видели по телевизору, как проходит процесс посвящения, для подавляющего большинства это страшно, но мало кто знает, какие таланты после него открываются. Так пусть люди увидят воочию, что вы приобрели, решившись пройти этот крайне болезненный обряд. Если даже новых кандидатов в посвященные и не завербуете, то народ в нашу церковь привлечете точно. Многие захотят быть там, где находитесь вы. А взрослые посвященные пусть поспособствуют вам в этой деятельности. Я, со своей стороны, употреблю все свое влияние, чтобы вас пустили в самые популярные телепроекты.

Других предложений не возникло, и на этом аудиенция у пророка завершилась.

О том, что на разных телевизионных каналах идут шоу, в которых его сверстники демонстрируют свои выдающиеся способности, Никодим знал, но с собственной персоной это как-то не соотносил. Но когда Логос сказал, что им, посвященным, надо демонстрировать свои таланты по телевизору, Ник прикинул свои возможности и с некоторым даже удивлением пришел к выводу, что запросто затмит многих из этих вундеркиндов. Идеально, конечно же, подошло бы нечто вроде "Своей игры" или "Кто хочет стать миллионером", да жаль, туда детей не берут. А ведь была, говорят, раньше похожая программа с участием как раз таки младших подростков, да жаль, прекратила выходить, когда уволили ведущую. Ну, стало быть, придется выбирать из того, что еще функционирует.

По протекции одного из влиятельных адептов церкви новых назареев Нику с Леной удалось записать в программу "Цвет нации", причем в одну команду. Надо было определить теперь свои области увлечений, с демонстрацией которых им предстоит выступать. Ну и чем он будет поражать людей? Своим знанием истории? Беда в том, что они сами ее не знают и знать не хотят, предпочитая заменять сказочками, тешащими их патриотические чувства. Знанием десятков языков? Что-то подобное уже было, правда, далеко не в таком количестве. Да и как телевизионщикам все это проверить, и насколько может затянуться подобная проверка? Пораскинув мозгами, Никодим решил, что эффектней всего будет смотреться, если он прямо на глазах сидящих в студии напишет поэму на любую заданную тему. Лене же лучше будет проявить свои таланты в области изобразительного искусства, например, определяя авторство картин. С этими мыслями он и пошел к курирующей их Насоновой.

Лена и сама бы предпочла декламировать собственные стихи, но это ж тогда у них целый поэтический турнир получится, тем более странный, что им обоим предстоит выступать за одну команду. Да уж, ради разнообразия лучше действительно картины определять.

Ирри даже после посвящения особой эрудицией не блистал и в их команде смотрелся бы белой вороной. Но ему вполне было по силам показать себя в шоу "Самый лучший" или "Удивительные люди". Туда его и записали в качестве непревзойденного юного целителя.

Желающих попасть на съемку "Удивительных людей" с участием Ирри оказалось во много раз больше вместительности зрительного зала. Всем хотелось своими глазами увидеть мальчика, которого публично высекли розгами и ролики с этой сценой разошлись по всему интернету. Мальчуган, однако, с самого начала повел себя вовсе не так, как от него ожидали. Он ничуть не смущался ни зала, ни ведущего, охотно вспомнил, как его посвящали, но тут же заявил, что оно того стоило, и выразил готовность залечить на ком угодно любые раны, язвы, рубцы, царапины, убрать синяки и угри. Добровольцев поначалу не нашлось, и пришлось ведущему самому резать себе руку. Когда детские пальчики за считаные секунды остановили текущую кровь, это уже немного напрягло ведущего и приглашенных им экспертов, но когда через несколько минут манипуляций отвалился и образовавшийся струп и на месте пореза оказалось свежая розовая кожица, они уже не смогли выдавить ничего, кроме фразы "так в жизни не бывает". Факт, тем не менее, был налицо, и пришлось им для определения повторяемости эффекта поцарапаться и самим. Когда Ирри успешно справился и с этой задачей, появились, наконец, и добровольцы из числа публики. Кто-то хотел убрать с лица угри, кому-то мешали синяки, а одному даже фурункул. Ирри работал, не покладая рук, материала для передачи было отснято более чем достаточно, а поток страждущих все не иссякал. Пришлось организаторам насильно прекращать это паломничество. Ирри получил на руки обещанную устроителями шоу сумму (которую тут же пришлось передать родителям) и сполна упился славой (которую можно было ни с кем не делить). После голосования он с огромным отрывом вышел в финал (ну, еще бы, ведь все, кому не удалось исцелиться сейчас, хотели иметь еще один шанс).

На съемки шоу "Самый лучший" Ирри явился уже в ореоле своей целительской славы. Непринужденно болтая с ведущим, этот ясноглазый паренек смог влюбить в себя весь зал, а потом продемонстрировал на добровольцах свои способности диагноста, не ошибившись не разу, ну и, конечно же, вновь убирал всем желающим угри и синяки, а одному уже достаточно пожилому мужчине стер старую, давно уже надоевшую татуировку. Фурор был полный, и присутствующих занимал теперь только один вопрос: где таких делают? Ну, Ирри не растерялся и прорекламировал церковь новых назареев.

Никодиму с Леной своего бенефиса на телеэкране пришлось ожидать подольше. Ник, вырядившийся как маленький франт, даже с бабочкой на шее, с блеском продемонстрировал свои поэтические способности. Получив от организаторов тему своей будущей поэмы, а от зрителей в студии кучу слов, которые необходимо было в этой поэме использовать, он тут же приступил к импровизации, выдав поэтический спич на полчаса, мастерски обыграв при этом заданную тему и удачно пристроив в тексте все обязательные слова. По завершении его декламации раздался шквал аплодисментов.

Лене так завести публику было трудновато, но она старалась. Ее долго пытались посадить в лужу, выдавая для опознания малоизвестные картины, но разве ж может ошибиться тот, кто всегда способен определить истину? Припоминая в уме сразу массу фамилий, Лена тут же задавала себе вопрос, принадлежит ли очередному художнику из этого списка данная картина, и в голове ее тут же вспыхивало "да" или "нет". Судя по тому, с какой завистью смотрел на нее экзаменующий ее искусствовед, даже ему подобная точность в оценках была недоступна.

Честно заработав свои подсказки, Ник с Леной приняли участие в финальном конкурсе, где уже вся команда, используя подсказки, должна была разгадать загаданное слово, опередив при этом конкурирующую команду. Ну, тут уж посвященным равных не было и быть не могло, и первая игра завершилась блестящей победой их команды. Дальше были многочисленные интервью с журналистами, желающими расспросить новоявленных вундеркиндов, в том числе и задавая им якобы коварные вопросы о процедуре посвящения, через которую они оба прошли. Подростки скрывать ничего не стали, честно описывая свои ощущения, но тут же подчеркивали, что прошли ее добровольно и те способности, которые у них в результате открылись, стоили любых мук.

- Но как можно по своей воле идти на такую боль?! - все не мог понять один репортер. - Это же такой дискомфорт!

- А вам комфортно, только когда комфортно вашему телу? - спросил его в ответ Ник. - Да? А о душевных муках вы, стало быть, никогда не слышали? Ну, в таком случае мне очень вас жаль, вы до сих пор пребываете на телесном уровне восприятия, то есть живете с не пробудившейся душой, которая может быть спасена только после долгой череды перерождений. Ах, вы не верите в эту чушь!.. Ну, что я могу тогда сказать, продолжайте комфортно для себя заблуждаться, только потом не удивляйтесь, когда после смерти окажетесь вовсе не там, где ожидали.

Убедить всех скептиков, что столь выдающиеся способности открылись у них именно после и в результате пройденного ими посвящения, Нику с Леной так и не удалось, но информацию, что с этим как-то связана недавно появившаяся церковь новых назареев, многие отложили в памяти, в том числе и другие присутствовавшие здесь юные вундеркинды. Некоторые из них попросили даже объяснить, как им можно повидаться с Логосом. Ник не только охотно отвечал на это, но и раздавал карточки со схемой проезда, жалея только, что среди этих умных и целеустремленных детей не нашлось ни одного, кто и сам бы мог пройти посвящение.

За первой встречей последовали полуфинал и победный финал, в ходе которых Нику и Лене пришлось демонстрировать и другие свои способности, в том числе знание многих языков, позволяющее сходу определить, к какому из них относится и что означает произнесенное кем-то слово, а также знание истории религий и философских учений. Последнее досталось Лене, и на том, чтобы ее проэкзаменовали именно в этой области знаний, настаивал сам Логос. Все прошло просто триумфально, и экзаменаторы, кажется, сами тушевались перед ее эрудицией.

За время турнира Антонов с Христофоровой перезнакомились и подружились не только с членами своей команды, но и с участниками всех остальных семи соревнующихся в конкурсе команд, то есть с теми детьми, кто уже сейчас демонстрировал из ряда вон выходящий интеллект, а в будущем обещал составить цвет нации. Большая их часть охотно откликнулась на приглашение посетить дом Логоса, и в назначенный день вся эта шумная компания вместе со своими родителями отправилась за город. Логос не только тепло их принял, но и напророчествовал, какое будущее ожидает каждого из них и что именно им надлежит делать, если они захотят его изменить. В результате этого визита число адептов Логоса изрядно возросло, но важнее тут было даже не количество, а качество новичков.

Ник с Леной в ходе своих выступлений сумели обаять и зрителей, и телевизионщиков. Зрители хотели новых встреч с полюбившимися им юными эрудитами, а телевизионщики, оценив возможные рейтинги передачи с такими ведущими, предложили возродить некогда существовавшую программу "Детские новости", с тем, чтобы вели ее именно Никодим Антонов и Елена Христофорова с возможным подключением в будущем новых, столь же обаятельных и эрудированных юных ведущих. Несмотря на учебную нагрузку, Ник и Лена согласились и стали теперь раз в неделю, пусть всего на полчаса, появляться на телеэкранах. Пользуясь правом приглашать в свой эфир гостей, они постепенно перетаскали туда всех своих знакомых и по программе "Цвет нации", и по литературному кружку, и Ирри там место нашлось, и даже Максиму Тонелли, который изрядно разнообразил передачу своим невероятным пением, в результате чего обрел немало новых поклонников и, особенно, поклонниц, хотя, казалось бы, куда уж больше, но и рейтинг "Детских новостей" своим там появлением изрядно поднял. Программа эта скоро стала считаться одной из лучших детских передач на всем российском телевидении. Логоса на ней поминали не так чтоб уж очень часто, но все же поминали, и этого хватало, чтобы желающие лично его повидать потекли в подмосковный особняк Богданова нескончаемым мощным потоком.

Ближе к лету Логос вновь пригласил к себе в гости всех посвященных, проживающих в Москве. К тому времени посвящение успели пройти еще и шестеро приезжих, но они здесь не задержались и разъехались по своим странам и городам. Приглашенные были настроены вполне оптимистично, хотя и подозревали, что разговор пойдет о каких-то проблемах. Дел, что ли, других нет у пророка, чтобы с ними попусту болтать? Для релаксации ему хватает и одного Тонелли, который никогда не откажется спеть для своего благодетеля.

Ожидания их вполне оправдались. Похвалив своих последователей за их неустанный труд, Логос посетовал, что в прессе их церковь все чаще стали называть детской. Дескать, и возглавляет ее несовершеннолетний, и среди последователей теперь преобладают такие же дети.

- Все это, конечно, прежде всего свидетельствует об эффективной работе Никодима и Елены, - добавил он, - но тенденция в целом подмечена верно. Взрослые люди, конечно, тоже вступают в наше братство, но их теперь стало существенно меньше, чем моих сверстников. И по какой же, как вы думаете, причине? Оказывается, в народе широко распространилось мнение, что мы живем уж очень праведной жизнью. Мало того, что сами не воруем и другим не даем, так и ведем себя еще как аскеты. Мол, все вступающие в нашу церковь порывают связь со своими семьями и живут дальше чуть ли не по монашескому уставу, поскольку у нас считается, что иначе душу не спасти. Сами легко можете догадаться, откуда этот ветер дует. Все от тех же деятелей, которые, сами считаясь монахами, возомнили себя авторитетными экспертами по брачным отношениям и несут теперь всякий бред типа того, что если у кого нет детей, тому и не дано в полной мере познать блаженство. И при этом поднимают вой всякий раз, стоит кому заявить, что у Иисуса мог родиться ребенок. Ханжи и флюгеры в одном флаконе, но людей, тем не менее, смущают. Между тем, пути к спасению могут быть разными, и среди них есть священный брак. Именно таковой был заключен между Иисусом, земным воплощением Божественного Сознания, и Марией Магдалиной, земным воплощением Софии, и именно благодаря этому союзу эон Софии смог вернуться в Плерому. Этот священный ритуал должен был указать смертным один из путей к спасению, но смысл ритуалов со временем забывается или искажается до полного непотребства, следовательно, сама эта процедура нуждается в регулярном обновлении. Я думаю, время настало.

- И кто будет его проводить? - вопросил Иоанн.

- Ты, - прозвучал немедленный ответ, - ибо тебе не привыкать проводить венчания и тебе доступен истинный смысл этого ритуала.

- Я готов, - склонил голову мужчина, - но кого мне предстоит венчать?

- Тех, кто понимает значение сего таинства.

- А много их таких?

- Много меньше, чем мне бы хотелось, но достойные кандидатуры найдутся, в том числе и сидящие в этом зале.

- А что, мы с Леной вполне могли бы... - хихикнул Никодим, вогнав девочку в краску.

- С религиозной точки зрения вы, конечно, могли бы, поскольку вам обоим есть уже по тринадцать лет, да только подавляющая часть землян руководствуется в этом деле совсем иными понятиями, так что сигнал будет ими воспринят неправильно. Погодите, лет через пять будет и на вашей улице праздник.

Ник стушевался, а Логос, тем временем, внимательно поглядел на Ратникова, потом на Насонову.

- Андрей, Ирина, - промолвил он, - вы свободны и давно уже знакомы. Я знаю, что у вас зародились чувства друг к другу, в которых вы пока еще не решаетесь разобраться и старательно скрываете от окружающих. Вам кажется, что ваша общественная миссия важнее ваших личных чувств, и вы упорно их в себе подавляете. Я бы на вашем месте делал точно так же, ибо дух всегда должен торжествовать над позывами плоти, но есть ситуации, когда плотские вожделения совсем не мешают достижению духовной цели. И потому я призываю вас освободить свои чувства. Станьте наглядным примером для тех людей, которых осознание собственной слабости отвращает от вступления на путь духовного самосовершенствования. Я не жду вашего ответа прямо сейчас, но призываю подумать над моими словами.

На том аудиенция и закончилась, народ разошелся молча, вот только Андрей и Ирина уже по-иному взирали друг на друга. Оказывается, они чувствуют одно и то же и эти чувства взаимны. Им казалось, что они теперь прекрасно умеют читать внутренний мир людей, но, выходит, другие посвященные в состоянии были скрывать от них свои мысли и чувства. Если бы не Логос, они, возможно, так ни о чем бы и не догадались. Им и сейчас не вполне верилось, но ведь Логос никогда не ошибается.

Чтобы разобраться, наконец, в своих взаимных чувствах, Ратников с Насоновой устроили свидание, где постарались снять барьеры, воздвигнутые ими на пути собственных инстинктов. Освобожденные чувства захлестнули их с головой, и они, наконец, смогли признаться, что любят друг друга. Прямо с этого свидания они направились к Логосу, и он благословил их будущий брак.

Весть о грядущем заключении священного брачного союза между двумя адептами Церкви новых назареев высшей степени посвящения облетела весь мир. Логос жалел, что для этого таинства нет достойного храма, но обещал найти место, где он сможет этот храм воздвигнуть.

- Лучшим местом была бы Храмовая гора в Иерусалиме, - говорил он своим ближним соратникам, - но ее сейчас венчает мечеть, и если я создам на этом месте даже иллюзию храма, оскорбленных будет море и взрыва ненависти не избежать. Не для того мы проводим эту церемонию. К счастью, и на территории России есть место древней силы, где уместны такие таинства. Это Аркаим.

- Там сейчас одни сплошные развалины, - возразил Павел Богданов, - и никто не позволит их хотя бы расчистить, я уж не говорю завезти стройматериалы.

- Мне для моего строительства не нужны никакие материальные вещи, - ответил ему Логос. - Храм мой будет исключительно духовной природы, но величием своим превзойдет любые другие храмы, действующие на Земле.

- Ну, тогда я звоню будущим молодоженам, чтобы заказывали билеты на челябинский поезд, - усмехнулся Павел.

Многочисленные туристы, посещающие Аркаимское городище, были несказанно поражены, когда в ночь перед днем летнего солнцестояния на центральной площадке, свободной от руин, возникло грандиозное сооружение, по виду больше напоминавшее индуистские храмы, но почему-то увенчанное золоченым куполом с крестом. Оно еще и светилось при этом, и мысли, что кто-то за ночь мог учинить здесь реальную стройку, да так, чтобы никто ничего не слышал, были отброшены сразу. Это несомненно была иллюзия, только уж больно какая-то реалистичная. Те, кто осмелился подобраться поближе и потрогать странное сооружение, удивились еще больше: оно словно бы состояло из какой-то вязкой субстанции, которая позволяла просунуть пальцы на несколько сантиметров вглубь, но с каждым последующим сантиметром все сильнее тормозила, пока рука не застревала в ней напрочь, при этом совсем не сопротивляясь возвратному движению. Поскольку двери странного храма были закрыты, внутрь никому проникнуть так и не удалось.

Ближе к полудню к удивительному сооружению подкатил целый кортеж из белых лимузинов. Из переднего выбрался священник в праздничном облачении, затем четверо дюжих мужиков развернули паланкин, на который, не вступая на землю, перебрался подросток в белых одеждах и сел в позе лотоса. Паланкин понесли к храму, священник двигался рядом.

- Ну, как тебе мое творение, Иоанн? - молвил Логос.

- Впечатляет... но почему такой вычурный? Не по канонам.

- Всегда надо учитывать специфику места. Именно здесь когда-то зародилась религия вед, все вокруг просто пропитано силой проведенных тут некогда обрядов. И Иисусу в свое время они отнюдь не были чужды. Но поскольку именно его жертва стала в итоге определяющей, все это сооружение по праву венчает ее символ. Внутри там есть алтарь и вообще все, что положено. Осваивайся и готовься к проведению обряда.

- Перед тем, как проводить обряды, храм полагается освятить...

- Ну, этот и так сотворен из чистого света, так что в дополнительном освящении не нуждается. К тому же его освятит уже само мое в нем присутствие. Ты помнишь, какие изменения должны быть внесены по сравнению с традиционным православным обрядом венчания?

- Да, мне надо провозгласить, что венчаются дети Бога священным небесным браком.

- Тогда все, ступай в алтарь, а я буду встречать у входа наших молодоженов и дорогих гостей.

Из лимузинов к тому времени и правда выбрались невеста в белом платье, жених в белоснежном костюме, трое детишек, наряженных в ангелочков, огромного роста молодой парень, тоже с белыми крыльями за спиной, и куча гостей в разноцветных одеждах, которые оповестили собравшихся зевак, что и им можно присутствовать на церемонии. Весть эта мгновенно разнеслась по всей округе, и поскольку всем было очень любопытно хотя бы одним глазком поглядеть на интерьеры таинственного сооружения, желающих собралась огромная толпа. Даже удивительно, как все они вместились в храм.

Логос, не сходя со своего паланкина, благословлял всех входящих, приводя их в умиротворенное состояние, парень с крыльями своим невероятно высоким, поистине ангельским голосом исполнял религиозные гимны, детишки-ангелочки перемещались по залу, одаряя гостей своими улыбками, конфетами и осыпая их лепестками роз. Дальше началась сама церемония венчания, невероятно торжественная и красивая. Новобрачные и так светились, но когда они, наконец, трижды обойдя вокруг аналоя, обменялись кольцами и слились в поцелуе, исходящий от них свет стал просто нестерпимо ярок, и в нем потонуло все окружающее.

Свидетели брачной церемонии выходили из храма, исполненные благодати, свято уверенные почему-то в собственном непременном спасении и желающие нести и другим людям полученную ими здесь благую весть. Благодатное воздействие не минуло и пробравшихся на церемонию вездесущих журналистов. Газеты и телеканалы, что их сюда направили, долго потом удивлялись, почему вместо заказанной светской хроники они получили настоящие проповеди и как, собственно, их может спасти кем-то там заключенный священный брак. Как бы то ни было, отчеты о прошедшей церемонии были опубликованы повсеместно, и Церковь новых назареев получила известность в широких народных массах.

А воздвигнутый Логосом храм достоял только до вечера. Когда все участники брачной церемонии разъехались, он, уже опустевший и закрытый, растворился в лучах заката, будто и не было его здесь никогда, хотя все, кто в нем побывал, готовы были поклясться, что находились в самом настоящем здании.

"Чудо в Аркаиме" всколыхнуло страну. Электронный почтовый ящик Павла Богданова был переполнен просьбами из разных городов и весей сделать и у них что-то подобное, ну, или чтобы к ним тоже приехал Логос, а если и это невозможно, то, по крайней мере, чтобы им объяснили, что именно надлежит делать, чтобы достичь спасения. Традиционная бумажная почта тоже не отставала - ее доставляли в особняк целыми мешками. Иоанн теперь шагу не мог ступить по улице, чтобы к нему не подкатила очередная парочка с просьбой обвенчать их, и чтобы непременно так, как Насонову с Ратниковым в Аркаиме.

- Если мы не начнем организовать массовые мероприятия, то скоро окажемся погребены под этой горой обращений, - сетовал Павел на очередном совещании приближенных к Логосу лиц. - У нас уже не хватает людей, чтобы тщательно их просматривать, не говоря уже о том, чтобы отвечать. Вон и нашего Иоанна тоже донимают... Иван Данилович, у вас хоть есть мысли, что делать со всеми этими брачующимися?

- Увы, никаких, - вздохнул Иоанн, - все они просто мечтают именно о священном браке. Говоришь им, что все не так просто, что вступать в него могут только просветленные люди, уже искупившие все свои земные грехи, но их это не останавливает. Люди готовы на все, даже на предварительное бичевание. Я бы посылал их к Петру Савельевичу, но увы, за один сеанс никому из них всех своих грехов не искупить...

- Да, подавляющему большинству моих последователей не достичь в этой жизни рая небесного, - промолвил Логос, - но любой в состоянии улучшить свою карму и уйти на перерождение в куда лучшей позиции. Людям свойственно желать всего сразу, и чтоб непременно прямо здесь и сейчас, но мы, в отличие от большинства остальных церквей, не станем им врать, поддерживая эту иллюзию. Ложь никого никогда не спасала, а лишь мешала искать пути к спасению. Но пробуждать души мы можем и должны поддержать всякого, кто готов сделать этот первый шаг. А дальше люди сами в состоянии улучшить собственную жизнь. Пусть им не создать земной рай, но это будет уже и не Преисподняя!

- Тогда уж Чистилище, - хмыкнул Павел.

- Хорошо, давайте назовем это Чистилищем, только не загробным, а земным, - согласился Логос, - ведь души в нем реально будут очищаться от накопленных грехов. Тем, кто уже сейчас готов раскаяться до конца и отрешиться ото всех телесных соблазнов, мы и дальше будем помогать обрести спасение, а все остальные, давайте назовем их пробужденными, пусть совершенствуются в меру собственных сил и знают, что в их будущей жизни хуже им по крайней мере не будет.

- Но нам их всех тоже придется опекать? - вопросил Павел.

- А разве не для этого мы создавали нашу Церковь?

- Церковь в ее нынешнем виде вряд ли способна будет принять такую массу страждущих. Ей надо будет как-то реорганизоваться.

- Надо. И мы этим займемся, - произнес Логос. - И наши просвещенные, нынешние и будущие, должны сыграть в этом особую роль. Полагаю, настала пора объявить их апостолами и вокруг каждого из них строить организацию последователей.

- Но среди нас трое малолеток, - возразил Иоанн, - кого и как они могут возглавить?

- Да таких же детей, которых сами и привлекут, - пояснил Логос. - Они должны стать наглядным идеалом для новообращенных. И поскольку людям, а детям в особенности, необходимы стимулы для их духовного развития, внутри этих организаций мы установим степени посвящения. Каждый, готовый подняться на новую ступень, должен будет сознательно ограничить себя в каких-то страстях, а взамен ему будет открываться новая часть божественной истины, та, к восприятию которой он окажется подготовлен.

- Как в масонских ложах? - усмехнулся Иоанн.

- Как во всех исконных религиях, внутреннее учение которых не оказалось вывернуто наизнанку и брошено в грязь. Но подход, да, тот же самый.

- Детишки, конечно, будут без ума от счастья, - промолвила Насонова, - им всегда льстит считаться какими-то особенными, даже если для этого нет никакого реального повода.

- Но на сей раз он будет, этот повод. Освоение новых знаний, сознательный отказ от греха - это достойный повод для гордости. Не богатством же они родительским станут гордиться и не крепостью своих кулаков.

- А где гарантии, что реально откажутся?

- Уж не вам ли, апостолам, не распознать лицемеров?

- Хорошо, допустим, распознали, так как нам отмечать тех, кто реально готов перейти на следующую ступень?

- Да хотя бы как скауты, раздающие цацки за освоение очередных полезных навыков. Пусть каждая новообразованная община сама разбирается со знаками отличия. Я хочу лишь отметить две главные ступени: тех, кто только что пробудился и встал на путь самосовершенствования, и тех, кто дорос до понимания того, что ублажать следует не тело свое, а дух. Символом пробуждения души - метанойи - изначально считалось обычное водное крещение, пока его не опошлили духовным насилием и крещением ничего не понимающих младенцев, после чего пришлось вводить обряд конфирмации, чтобы как-то отметить начало сознательного приобщения к Духу Святому. В чем-то правы и баптисты, проповедующие сознательное крещение во взрослом возрасте, вот только возраст такового приобщения не может быть общим для всех. Кто-то и в семь лет уже вполне духовно созрел, а кому-то и в тридцать еще рано. Но в качестве символа можно проводить для желающих этот обряд.

- А если кто-то возразит, что уже был крещен? - спросил Иоанн.

- Я сказал для желающих, а не для всех поголовно! Кто хочет, пусть считает таким символом обряд, что когда-то давно над ним провели, но пусть помнит при этом, что душа его пробудилась именно сейчас, а не в неразумном младенчестве, а кому-то необходимо будет реально отметить именно сам момент ее пробуждения. Что же до достижения второй важнейшей ступени, то она должна быть отмечена процессом умерщвления плоти, сознательно принимаемым в качестве средства избавления от грехов.

- То есть, я так понимаю, самобичеванием? - попробовал уточнить Иоанн.

- Для взрослых, скорей всего, да, хотя и здесь возможны варианты. Самобичевание не всегда настолько эффективно, как то, что производят дружеские руки. Но детям в этом вопросе куда свойственней полагаться на помощь взрослых.

- То бишь, если кто-то из них подойдет с фразой: "Я согрешил, но хочу искупить свой грех, выпори меня", - ему следует помочь?

- Именно так.

- Защитники детства взвоют. Прилюдное бичевание наших малолетних апостолов они нам поминают до сих пор, хотя и признают, что те обрели в результате невероятные способности. Но когда это будет происходить в массовом масштабе, и никаких осязаемых преимуществ в результате, кроме почищенной кармы и морального удовлетворения, я представляю, какие начнутся крики...

- Защитники, только не детства, а животного начала в детях. Пусть воют, сколько хотят! С теми, кто считает главным в человеке его тело, для кого тело - это храм, который нельзя трогать, хотя на самом деле оно прах и в прах уйдет, с ними нам все равно не по пути. Я предвижу, что настанет время, когда следы, свидетельствующие о добровольном искуплении своих грехов, дети будут гордо носить как знаки отличия.

- Но пока до этого еще не дошло, эти дети все равно должны чем-то отличаться от прочей массы, - промолвила Насонова. - Большинству ребятишек свойственно искать общественного одобрения своему поведению, ну, пусть не всего общества, а хотя бы релевантной для них группы. А как другие смогут тебя одобрять, не зная, чего ты достиг?

- Разумное замечание, - произнес Логос. - Ну так давайте сделаем для них опознавательные значки. Среди русских сектантов выделяли некогда серых и белых голубей. Белыми голубями могут именоваться те, кто уже полностью одолел свои телесные страсти, то есть прошедшие посвящение, а те, кто только вступил на путь борьбы с ними, по аналогии с сектой хлыстов пусть именуются серыми голубями и носят значки в форме сизарей. Профаны не поймут, что это означает, зато каждый член нашей церкви будет знать, с кем имеет дело. Ирина, поскольку ты ближе всех к детям по своей профессии, тебе и создавать эту организацию. Назовем ее "Поколение пробужденных".

- То есть прошедших метанойю, понятно, - кивнул Иоанн.

- Именно так. И пусть ваши ученики, Ирина, уже сейчас начинают проповедь в пользу вступления в эту организацию. Уверен, у них получится. Иоанн, будьте готовы к массовому крещению тех, кто этого захочет, а отсутствующему здесь Анненкову я дам распоряжение срочно готовить себе подмастерьев, одному ему теперь точно не справиться.

- А как быть с нашими взрослыми последователями? - спросил Павел.

- Вводим для них те же градации, что и среди детей, но только в рамках уже существующей церкви и, конечно, безо всяких значков. Сами должны разбираться, кто есть кто.

Итоги прошедшего совещания начали воплощаться в жизнь уже на следующей неделе. Никодим и Лена, притащив на съемку своих "Детских новостей" еще и Ирри, выступили с призывом создавать по всему миру местные ячейки новой организации "Поколение пробужденных", целью которой должно было стать нравственное самосовершенствование ее членов. Достигшим наибольшего прогресса в этом деле обещали личные встречи с Логосом с правом задать ему любой вопрос и путевки в летний туристический лагерь "Детский рай" на одном из тропических островов, принадлежащий меценату Карсавину. Анненкову, который должен был вернуться в этот лагерь на весь летний сезон, Логосом было указано предлагать отныне всем своим юным клиентам принять звание "серых голубей" с соответствующими обязательствами и вручением значка сизаря.

Юные активисты, готовые сколачивать собственные детские отряды для вступления в "Поколение пробужденных", нашлись не только во многих местах России, но и далеко за ее пределами. Разноязыкий международный учредительный съезд новой структуры был проведен в Москве уже в конце лета, и на нем помимо малолетних инициаторов присутствовал сам Логос, сумевший обаять всех своим всезнанием и обрисованными им радужными перспективами новообразованной организации. Подобно скаутам, создающим иногда отдельные структуры для бой- и герлскаутов, в "Поколении пробужденных" были организованы мальчишеское и девичье отделения под номинальным руководством, соответственно, Никодима Антонова и Елены Христофоровой. Ираклию Ризину предстояло возглавить отдельный клуб будущих лекарей. Общее руководство всей организацией должна была осуществлять Ирина Насонова. Чтобы правительства разных стран не слишком беспокоились и не вставляли палки в колеса, было декларировано, что новая организация не станет сотрудничать ни с какими политическими партиями и не будет навязывать свои принципы остальному обществу. Оставался, конечно, очень болезненный для многих религиозный аспект, но тут уж ничего нельзя было поделать - связь "Поколения пробужденных" c юным пророком Логосом была понятна всем.

Не всюду новую детскую организацию, как и покровительствующую ей Церковь новых назареев, приняли с распростертыми объятиями, но они все-таки прижились в десятках стран и начали ежедневную проповедь своих принципов, сломав существующие парадигмы. На Земле понемногу утверждалась новая реальность примата истины над выгодной кому-то ложью и духовного над телесным, улучшая качество ее ноосферы.

КОНЕЦ

---

Оставить комментарий © Copyright Беляков Евгений (lian@front.ru) Размещен: 08/01/2018, изменен: 08/01/2018. 144k. Статистика. Повесть: Мистика

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"