Я ведь сам до конца не верил, что моя мечта сбудется. Столько лет ждал, готовился, но сомневался. Это было похоже на фантазии в полусне: я прокручивал то один вариант развития событий, то другой. Но всякий раз пустырь оставался закрытым для меня.
А сегодня вечером я услышал что-то, похожее на стон или зов. И это предназначалось именно мне. Пустырь звал. И я пошёл, по пути выстраивая новый, окончательный план. Зашёл в магазин, купил водку и нехитрую закуску. И пошёл к Михалычу на пост. На всё про всё ушло не больше часа. Сторож особо охраняемого городского экообъекта номер сто четырнадцать спал крепким сном в проходной, а я, подобрав ключ, наконец ступил на землю.
Влажная, не успевшая отогреться после зимы, но живая почва. Она откликается радостью на неуверенные касания ног. И больше не стонет. Я спешу дальше и дальше. Интересно, сколько у меня есть времени до того, как моя фигура на камерах преобразуется в сигнал тревоги, и группа захвата примчится выполнить своё дело?
Передо мной молодая рощица. Стволы белеют в темноте, я хочу подойти поближе, прикоснуться к коре, вдохнуть почти забытый берёзовый запах. От деревца отделяется и движется ко мне какая-то тень. Рядом с ней появляется другая, третья. Собаки. В стороне возникают новые. Сколько же их тут?! Стая окружает меня. И ждёт. Они смотрят мне за спину. Я поворачиваюсь и вижу вожака на небольшом пригорочке. И по его глазам я понимаю, что людей тут не ждут. Вожак даёт сигнал своим псам, и остальное происходит быстро. Слишком быстро. Они набрасываются, кусают и рвут меня. А-а-а-а-а! Как же больно! Я кричу, пытаюсь отбиваться, но их много. Слёзы, страх, грязные собаки у моего лица. Невыносимая, выворачивающая наизнанку боль. Непонимание, неверие: да как же так могло произойти, да как же так... И слова старой песни стучат в голове:
"Но миром правят собаки.
Тебя настигают собаки.
Тебя пожирают собаки.
И здесь останутся только собаки".
Внезапно боль исчезает, мне становится легко, настолько легко, что я лечу. И вижу сверху, как десятки жадных пастей отрывают от меня куски. Я наблюдаю. Уже не больно, не страшно и даже не интересно. Но почему-то мне нужно увидеть и запомнить: меня съели собаки.
Со стороны проходной бегут люди в спецкостюмах, с оружием и сетками. Псы разбежались. Они горазды нападать на одиночек. Трусость. Как и у людей.
Ловлю себя на том, что я спокоен. Происходящее вокруг меня не трогает, не заставляет переживать. Я всё ещё парю над землёй. Люди внизу отлавливают самых неосторожных собак, вкалывают им что-то, видимо, снотворное. Меня никто не видит. "Эй!" -- кричу им. Но выходит какой-то странный звук, похожий на тихий стон. Меня никто не слышит. Я... умер?! Хотя видел, как меня уничтожили псы, но только сейчас осознал: я умер.
***
Утром Алексею сообщили, что его лучший друг Андрей погиб. Сторож Михалыч, обливаясь слезами, рассказывал, что Андрюха проник на экообъект, и его загрызла стая. Не верилось. Андрюха всегда был рядом, сколько Лёша себя помнил. Он был не друг даже, -- брат. Они выросли вместе, в одном дворе, ходили в сад, в школе сидели за одной партой, сбегали с уроков на пустырь. Повзрослели, учились в одном институте, пошли работать в архитектурную контору тоже вместе. Разговаривали постоянно, мечтали. Их было двое, а теперь Лёха остался один. Нет, есть, конечно, родители и Оля, невеста... Но он один. Такое чувствуешь, когда уходит кто-то по-настоящему близкий. Непривычно. Неправильно. Не хочется верить.
***
Я присутствовал на собственных похоронах. Закрытый гроб. Родители и сестра в слезах. Лёха сжимает кулаки и зубы, сдерживается, чтоб не заплакать. Толпа дальних родственников и друзей, с которыми не виделись столько лет. Зачем теперь? И все эти речи про то, каким хорошим я был... Я продолжаю быть, знайте! Просто теперь я живу без тела. Мне легче, чем вам. Я перемещаюсь свободно, прохожу сквозь стены, заглядываю в окна. Но мне не лучше. Меньше чувствую, стал каким-то бесцветным, мне не с кем поговорить. Что же дальше? Ведь что-то же должно быть.
***
Лёха вернулся с поминок. Там он был оплотом спокойствия, поддерживал Андрюхиных родителей. А у себя, едва зайдя в квартиру, сполз по стенке и беззвучно разрыдался. Почему Андрей не позвонил, когда собрался идти на пустырь? Пошли бы вместе, оба сейчас бы жили. Лёха доковылял до кухни, налил себе стопку, выпил. Устало опустился на стул и уставился в одну точку, подперев голову рукой. Дома никого не было. Внезапно парень услышал странный звук. Прислушался, -- нет, всё тихо. А вот опять. Будто стонет кто-то. Алексей замер. Боковым зрением он заметил на соседнем стуле фигуру. Сердце зачастило, молодой человек повернулся, но никого не увидел. Тогда Лёха решительно достал из холодильника начатую бутылку, закуску и неспеша, сосредотачиваясь на процессе, напился в хлам.
***
Я просто хотел побыть рядом. Лёха меня заметил. И испугался. Я ушёл, не хочу причинять ему ещё большую боль. Но получается, бестелесных можно видеть. Сам я, кстати, встречал других умерших. Одни летали над домами, другие плыли рядом с кем-то, кто в прошлом был, наверное, близким и родным. Если мы умираем, но продолжаем существовать, значит, для чего-то это нужно. Смысл "первой серии" моей жизни свёлся к стремлению попасть на пустырь. В городе мне было душно, не мог я жить в бетонной коробке.
Все московские пустыри признали экологическими объектами и поместили под охрану недавно, лет семь назад. Их обнесли прозрачными заборами из бронепластика, высокими, скользкими, заворачивающимися в верхней части изнутри наружу. Не пролезть. Да никому это было и не надо, кроме таких, как я. Люди существовали в разросшихся муравейниках, и каждый квадратный метр земли выгодно закатывался в асфальт или застраивался полезной и не очень, жилой или офисной площадью. Пустыри, поросшие жалкими деревцами и жухлой травой, облюбованные стаями бродячих собак, в итоге постигла бы та же участь. Но какой-то видный биолог или эколог получил добро на установку заборов для изучения развития городской флоры и фауны в изолированной среде. Я был ему благодарен, потому что пустырь остался живым. И я его ненавидел, ведь он стал недосягаемым. Лёха разделял мои чувства. Он говорил: "Когда-нибудь мы снесём этот забор, Андрюха, и наши дети будут бегать по траве".
Меня больше никуда не тянуло. Вернулся на пустырь, завис в ветвях той берёзки, до которой не дошёл три дня назад. Я провёл много времени так и потерял ему счёт. Без тела душа живёт по другим законам. И вдруг я будто проснулся. Меня снова что-то звало. На этот раз далеко, прочь с земли. Одновременно пришло знание: "вторая серия" моей жизни тоже имеет конец, но можно выбрать, сейчас ли мне покинуть землю и унестись духом высоко, в непознаваемые и невыразимые словами дали бытия, или остаться здесь. И я решил повременить, сам пока не понимая, чего мне стоит ждать. Чтобы не болтаться бестелесной душой по городу, привязал себя к дереву. Я сроднился с ним, пусть оно будет моим телом до поры до времени.
***
Алексей жил, ходил на работу, встречался с Олей. Но все замечали, что его подкосила смерть Андрея. Лёша стал тревожным, рассеянным, задумчивым. Раньше полный жизни, теперь он походил на тень.
Лёша чувствовал, что Андрей ушёл недалеко, что он где-то рядом. Иногда Алексей мысленно беседовал с другом, и ощущал, что тот его слышит. Прошёл месяц со дня смерти Андрея. Лёша очень изменился за этот время. Он физически чувствовал, что город давит на него бетонными стенами, асфальтом, душит выхлопами автомобилей. Хотелось вырваться, убежать на свободу, как в детстве они с Андрюхой мчались на пустырь.
***
Живя в дереве, я научился видеть и чувствовать на расстоянии. Самая сильная связь у меня была с Лёхой. Наверное потому, что он сам вспоминал меня чаще других, беседовал со мной, верил, что я не совсем умер. Лёша часто приходил к забору и смотрел на начавшую зеленеть рощицу. Он будто стремился попасть сюда, ко мне. А уходил всегда медленно, тяжело, останавливаясь и вздыхая.
***
Алексей в тот вечер почувствовал зов сильнее обычного. Для себя он уже определил, что это связано с Андреем. Было неспокойно и несколько жутко. Приближение к границе, отделяющей жизнь от смерти, ощущение зыбкости привычной реальности изматывали Лёху. Зов тянул его к пустырю. Противиться было трудно, да и не хотелось.
Алексей стоял у прозрачного забора, прижимаясь лбом. Его ноги прочно утвердились на вездесущем городском асфальте. А сделай шаг -- и они окажутся на молодой траве. Но там, за бронепластиком, где живут деревья, цветы, собаки, коты, крысы, нет места людям. Андрюха продолжает жить там, а Лёха умирает здесь, в городе со всеми удобствами. В отчаянии и гневе молодой человек ударил кулаком по прозрачной стене. И отшатнулся: перед ним в воздухе, не касаясь земли, висел его друг, вернее, его полупрозрачное изображение. По спине у Лёхи пробежала струйка холодного пота. Пересиливая страх, парень заговорил:
-- Андрюха, почему ты пошёл один? Теперь ты там, а я здесь.
-- Просто пришло моё время. "Первая серия" моей жизни закончилась. Но ясных ответов на вопрос "Почему?" нет и во "второй серии", -- голос Андрея звучал прямо в Лёхиной голове.
-- В первой серии мы играли вместе. С твоей смертью и я перестал быть живым.
-- Нет. Тебе ещё играть и играть. Обернись.
К пустырю бежала Оля.
-- Пора прощаться, -- прозвучал голос Андрея.
-- Я ещё увижу тебя?
-- Возможно. "Вторая серия" -- это лишь переход, прощание, изменение. У меня впереди "третья", не знаю, что ждёт там. Но я хочу вернуться. И разрушить забор, чтобы дети бегали по траве.
Призрак Андрея таял в воздухе.
-- Возвращайся, -- сказал Лёха.
-- Живи, -- откликнулся тихий голос.
Оля подбежала с жениху, обняла его, стала что-то шептать. Лёха всматривался в пространство за стеной забора. Потом прижал к себе Ольгу, поцеловал её, и они пошли к домам.
***
Я нёсся прочь. У меня не осталось даже призрачного тела. Не было ни чувств, ни эмоций. Выйдя за пределы всего привычного человеческого, называемого жизнью, я всё ещё был. Остались воспоминания, опыт, дух. Я мчался навстречу "третьей серии". Возможно, прожив её, я лишусь воспоминаний и смогу вернуться на землю.
***
Прошло около года. У Алексея и Ольги родился сын. Назвали Андреем.
Поговаривают, что проект закрытых городских экообъектов не оправдывает вложений. А также всё больше людей высказывают недовольство продолжающейся массовой застройкой городов без парков, скверов и других зелёных зон. Возможно, сложившаяся ситуация в мегаполисах продержится ещё пятнадцать-двадцать лет, а дальше наступит необходимость кардинально менять градостроительную политику. Архитектурная контора, которую теперь возглавляет Алексей, как раз работает над новым планом Москвы.