Некто Брехунов
:
Ужин с президентом.
В среду вечером, когда холодные сырые сумерки поглотили голодный город, умерла Танечка. Она умерла тихо, безропотно и даже как-то незаметно. Просто ее ослабевшее сердце, достучав последние минуты, остановилось устало, и жизнь потихоньку оставила ставшее уже почти невесомым ее хрупкое тело. Последнюю неделю она уже не плакала, не просила есть, пила, когда давали, чуть подслащенную воду и целыми днями молча лежала в своей кроватке.
Это случилось, когда никого из взрослых не было дома. Андрей, Танечкин папа, трудился в это время на заводе, вытачивал из холодного ржавого железа различные детали, а Танечкина мама Машенька мерзла в длинной-предлинной нескончаемой очереди за крупой. В тот день очередь продвинулась еще на двадцать семь человек, и теперь у Машеньки на ладошке вместо четырехзначного номера шариковой ручкой был написан трехзначный.
Когда она по темной лестнице тяжело поднялась к себе на седьмой этаж и вошла в холодную квартиру, Танечка лежала уже неживая под двумя тяжелыми одеялами, и эти одеяла не смогли сберечь слабое тепло худенькой маленькой девочки. Машенька, не раздеваясь, бессильно опустилась на стул рядом с постелью своей дочери и так и сидела, не зажигая света, не издавая ни звука. Она уже была готова к этому и, может быть, даже ждала этого. Все эти долгие дни Машенька наблюдала, как тает на глазах ее малышка, как жизнь гаснет в ее огромных серых глазах, наблюдала и ничего не могла сделать. Постепенно она привыкла к мысли о неотвратимости такого исхода, медленно-медленно она уже потеряла дочь. Тихие слезы были выплаканы долгими ночами и на сегодня их просто не хватило. Машенька сидела в темноте уже пустой комнаты и тихо раскачивалась из стороны в сторону.
Андрей пришел с работы поздно и, чтобы не будить дочку, открыл дверь своим ключом. Раздевшись, он прошел на кухню и выложил на тарелку из кармана оставшуюся с обеда холодную скользкую котлету, завернутую в полиэтиленовый мешок. Из другого кармана, улыбнувшись, он достал и осторожно спрятал в пустой хлебнице печенинку. Завтра у Танечки будет день рождения, завтра ей исполнится пять лет, и эта печенинка будет неплохим подарком.
Стараясь не шуметь, Андрей прошел в комнату.
- Танечка умерла, - чужим голосом сказала Машенька, и этот голос, ровный и спокойный, ударяясь в пустые железобетонные стены, прозвучал нелепо и абсурдно.
Андрей, словно наткнувшись на стену, остановился. Через две долгие минуты он медленно подошел к постели дочери, опустился перед ней на колени и, протянув руку, тут же отдернул ее, словно обжегся о холодное тело ребенка. Потом он осторожно погладил Танечку по голове и накрыл ее всю одеялом, но, подумав, одеяло с лица отвернул. Танечка умерла. Умерла.
Он подошел к жене и обнял ее за плечи. Та не отозвалась, лишь перестала раскачиваться и сидела прямая, безмолвная, чужая. Только теперь Андрей почувствовал, что за последнее время он сильно, очень сильно устал.
Он пошел в ванную комнату и долго и тщательно ледяной водой мыл руки. Потом так же долго вытирал их влажным вафельным полотенцем. И вдруг, опустившись на край ванны, тихо заплакал, не сдерживая в себе слез и лишь подавляя голос, боясь почему-то нарушить тишину. Небритое лицо его перекосилось рыданием, горючие слезы текли и текли, но из горла вырывались лишь натужные, сиплые звуки, словно он выдавливал из себя неутешное горькое горе, а его все равно не становилось меньше. Так и сидели они порознь: молчаливая застывшая Машенька - в темной пустой комнате и большой и сильный Андрей с чистыми руками и мокрым некрасивым лицом - в ванной.
А потом он открыл кладовку, порывшись в ней, нашел старый выцветший рюкзак, с которым они еще до рождения Танечки ходили в походы, надел куртку и, закинув рюкзак на плечо, вышел из квартиры. Уже на лестничной площадке он остановился в нерешительности и вернулся обратно. Через минуту, застегивая на ходу куртку, по гулкой лестнице Андрей медленно спускался в темную морозную ночь.
За семнадцать минут до происшествия.
Ну что ты будешь делать?! Даже какое-то хваленое заморское средство не помогало. К ночи зуб разболелся окончательно, и настырная зубная боль, не давая сосредоточиться, навязчиво приковывала к себе внимание. Черт бы побрал эту медицину со всеми ее кремлевскими эскулапами!
Михаил Сергеевич устало опустился на заднее сиденье "жигуленка" и уперся левой щекой в теплую ладонь. За ним захлопнули дверцу. Шофер молча ждал команды.
- Домой.
Машина почти неслышно завелась и мягко тронулась с места.
После того дикого случая с премьером охрана, чтобы не привлекать излишнее внимание, отказалась от правительственного ЗИЛа и пересадила президента в самые на первый взгляд обыкновенные, ничем неприметные "Жигули". Меньше месяца назад Николая Ивановича среди бела дня проткнул вилами какой-то сумасшедший. Как это ему удалось, до сих пор толком никто объяснить не может. И после того, как полетели многие ответственные головы, новый начальник охраны стал проявлять исключительную осторожность. Президенту было рекомендовано как можно меньше перемещаться по городу, а по возможности и ночевать в Кремле. Но сегодня, проработав до часу ночи, Михаил Сергеевич направился отдохнуть домой. За последнее время он сильно устал. Смертельно устал...
Машина неслась по неосвещенному городу. Мимо пролетали темные дома с давно уже потухшими окнами, тревожно пульсирующие желтым глазом светофоры, огромные сугробы грязного мартовского снега. Но город не спал. У магазинов безмолвно и неподвижно стояли длинные очереди, не расходившиеся даже по ночам. Кое-где жгли костры, у которых кучками грелись серые люди. Город безропотно ждал еды.
Господи! Почему же все так получилось? Или и вправду благими намерениями вымощена дорога в ад?
Президент отвернулся от окна и устало прикрыл глаза. Все, хватит. Хотя бы на эту ночь нужно забыть обо всем, нужно отдохнуть, поспать и ни о чем не думать. Завтра, все проблемы завтра...
Ему удалось увести мысли в сторону, и блуждая за ними, он неожиданно вспомнил Вальку Мухина, вспомнил, как тот погиб. Тогда он и сам был на волосок от смерти. Сколько же лет прошло с тех пор?
Им было лет по двенадцать. В тот день после школы они с пацанами пошли играть на запасные пути узловой станции. Кому-то в голову пришла мысль столкнуть с места старый заржавленный вагон. И они, полуголодные послевоенные мальчишки, упираясь ногами в шпалы, кряхтя и тужась, невероятным напряжением своих хилых силенок все-таки сдвинули его с места. К их безудержному восторгу эта громадина, преодолевая инерцию, начала катиться. Сначала медленно, а потом все больше и больше разгоняясь. И скоро, набрав ход, она уже не требовала от них больших усилий. Нужно было только идти рядом и поддерживать движение, толкая вагон вполсилы. Ах, как это чертовски приятно - чувствовать свою власть над огромной и, казалось бы, грозной массой! Но потом на пути оказался небольшой уклон, и вагон начал увеличивать скорость. Все произошло очень быстро, но лишь они с Валькой, увлекшись, вовремя не заметили, как вагон, разогнавшись, вдруг превратился в неуправляемую массу. Гремя и лязгая на стыках, он неудержимо повлек их за собой, и уже не было никакой возможности остановить, задержать, затормозить. Остальные пацаны давно отстали, а они вдвоем, изнемогая и задыхаясь, все бежали рядом с вагоном, едва успевая переставлять ноги, спотыкаясь, почти уже падая, и все-таки из боязни разбиться, не отпуская холодных, ржавых поручней. Они понимали, что главное сейчас удержаться. И он сумел удержаться, сумел, легко отделавшись разорванными ботинками и разбитыми в кровь ногами. А вот Валька, здоровяк Валька, все-таки разжал пальцы...
Президент тяжело вздохнул. Ну, где же, где, черт возьми, он допустил ошибку?! Почему события стали вдруг неуправляемыми и, как тот давнишний вагон, неудержимо понеслись под уклон? Он полагал, что вполне контролирует ситуацию, но оказалось, что снова прозевал тот момент, после которого уже ничего нельзя сделать. Теперь он с ужасом наблюдал, как все рушится прямо на глазах, и никакие самые отчаянные меры уже не могли что-либо изменить. Бревна, брошенные под колеса разогнавшегося вагона, разлетались в щепки.
Ощущение собственного бессилия бесило, но было бесплодным и бесполезным. А может быть и вправду, он взялся за непосильное дело? Может, пора уже признаться в собственной несостоятельности, отступить, уйти?.. Президент снова вздохнул. Нет-нет. Он просто устал. Ему просто нужно немного отдохнуть.
Машина бесшумно неслась по безлюдным улицам.
Самое скверное, что возникли проблемы с продовольствием. И если в деревнях, да и на периферии, люди еще как-то справлялись, то в больших городах дела обстояли гораздо хуже. Начался голод. Каким-то чудом больших волнений удалось избежать, но обстановка накалилась до предела. Нужно было срочно предпринять что-то экстренное. Иначе...
Автомобиль сбросил скорость, и проехав по инерции еще немного, остановился. Президент нехотя открыл глаза. Водитель попытался запустить двигатель снова, но машина, дернувшись несколько раз, встала окончательно. Чертыхнувшись, он выскочил на улицу, открыл капот и стал ковыряться в моторе.
Проклятье! Зуб разошелся не на шутку. Так, пожалуй, и заснешь до утра. Говорил же Шейнину: выдирай. Так нет. "Отличный зуб, Михаил Сергеевич! Подремонтируем, будет лучше нового. Вы им еще не один десяток рябчиков пережуете". Подремонтировал, твою мать!
Президент посидел несколько минут, а потом, оторвавшись от своих мрачных раздумий, огляделся. До дома оставалось совсем немного. Если идти по улице, то не более пятисот метров. Пройдя дворами, можно было выиграть метров двести. Подождав еще немного, он вышел из машины. На пустынной улице они были одни. Ночной морозец крепчал.
- Ну что там? - раздраженно спросил он у водителя.
- Пять минут, Михаил Сергеевич, - виновато ответил тот.
Потоптав снег еще с минуту, президент устало сказал:
- Ладно, Сережа. Я ждать не буду. Пройдусь пешком. Тут рядом.
Водитель перепугался.
- Михаил Сергеевич, обождите. Я хоть охрану вызову.
- Ладно уж. Не надо. Тут совсем близко. Завтра подъезжай к восьми. Спокойной ночи.
Он поднял воротник пальто и зашагал через пустынный сквер к своему дому. Омут проблем снова стал затягивать его мысли.
Когда до дома оставалось совсем немного, всего один поворот, именно из-за него навстречу и вышел высокий человек, вышел настолько неожиданно для них обоих, что они столкнулись. Михаил Сергеевич едва устоял на ногах, а с головы его слетела шляпа. Он нагнулся за ней и, выпрямившись, стал отряхивать ее от снега.
- Это вы, - невнятно пробормотал человек и после паузы глухо добавил: - Я вас не заметил...
За четыре минуты до происшествия
Ночной город был холоден и мрачен. Андрей одиноко брел по темным пустым улицам мимо черных громад молчаливых домов, и только холодный пронизывающий ветер был упруг и подвижен в этом мертвом пространстве. Даже очереди у магазинов казались чем-то нереальным, и люди напоминали собой лишь свои зыбкие тени в густом сумраке мутной мартовской ночи. Город не спал, город был мертв.
Андрей брел по мерзлым улицам без цели и смысла, сам не зная, куда и зачем он идет. Когда-то, целую жизнь назад, он вышел из дома с мыслью о еде. Он убеждал себя, что ему обязательно нужно раздобыть хоть какой-нибудь еды. Но ведь это была неправда. Теперь, когда Танечки не стало, еда ему была уже не нужна. Теперь он и сам мог спокойно умереть. Жизнь вдруг лишилась содержательности и смысла. Но пока он живой, существование нужно заполнить каким-нибудь действием, чтобы не быть наедине со своим горем, чтобы заглушить хоть чем-то эту тупую боль в груди, чтобы не думать, не думать, забыть о том, что случилось, о том, что ждет его дома.
Бесцельно блуждая по темным переулкам, Андрей забредал в какие-то дворы, и пройдя их насквозь, снова выходил на безлюдные улицы. В одном из таких дворов он неожиданно столкнулся с человеком. Человек был ниже Андрея, мельче его и поэтому едва не упал, поскользнувшись на мерзлом снегу. С головы его слетела шляпа, и он неуклюже нагнулся за ней.
Когда он выпрямился и с недовольным видом стал отряхивать шляпу от снега, Андрей разглядел его и едва слышно произнес:
- Это вы...
Голос, словно чужой, прозвучал глухо и сипло.
Человек молчал, и Андрей, мучительно вспоминая, кому же принадлежит это знакомое лицо, медленно добавил:
- Я вас не заметил. Извините.
- Не заметил, - пробурчал человек, и Андрей сразу узнал его.
Он ничуть не удивился. Он просто сказал себе: "Это президент" и без каких-либо мыслей или эмоций наблюдал, как тот аккуратно надевает шляпу. Когда президент двинулся дальше, Андрей, сам не зная зачем, молча пошел рядом с ним.
Они прошли совсем немного. Президент внезапно остановился и, резко обернувшись, громко спросил:
- Что вам угодно?
Вопрос застиг Андрея врасплох, он даже не понял его, а лишь отметил про себя, как дрогнул прозвучавший голос.
- Угодно, - пробормотал он, потерянно глядя в глаза президента, и вдруг с удивлением увидел в них отчетливо проступающий страх.
Он не сразу сообразил, что именно он вызывает этот страх, а осознав это, вдруг обнаружил, что его губы расползлись в широкой ухмылке. Он видел, как президент быстро зашагал прочь, слышал, как гулко застучало в груди сердце, и бешеный водоворот из обрывков мыслей и чувств закрутился в нем, вырывая почву из-под ног. Андрей пошатнулся, и словно очнувшись, бросился вдогонку за президентом.
Он догнал его быстро и некоторое время молча шел сзади. Когда президент, не выдержав, обернулся, Андрей поравнялся с ним и неожиданно сказал:
- Знаешь, моей Танечке завтра будет пять лет.
Президент безучастно шагал рядом. Подошвы с хрустом давили смерзшиеся льдинки.
И тогда Андрей остановил его. Ухватив за рукав, он загородил ему дорогу.
- Постой, - тихо сказал он дрогнувшим голосом. - Это ведь моя дочка, Танечка. Она... она у меня очень хорошая. - И уже едва слышно добавил: - Правда.
- Разрешите мне пройти.
Голос президента прозвучал резко, почти грубо. Он сделал было попытку возобновить движение, но Андрей, сам не замечая того, крепко держал его за пальто.
- Пройти?
Он растерянно смотрел на президента и ничего не понимал. Танечка ждала его дома с подарком, а подарка-то как раз еще и не было.
- А знаете, - опустив взгляд, медленно начал он, с трудом пытаясь ухватиться за ускользающую мысль, - знаете, я... Мы приглашаем вас на ужин. У меня жена, Машенька... мы приглашаем, чтобы поздравить. Да-да, все вместе... на день рождения, чтобы отметить. Этот праздник, мы будем радоваться, правда ведь? Мы все...
Он уже забыл, с чего начал, и глядя под ноги, говорил теперь сбивчиво и торопливо, словно боялся, что ему не дадут закончить.
- Спасибо, - попытался улыбнуться президент, но улыбка у него получилась какая-то нехорошая. - Спасибо, но я, по всей вероятности, не смогу воспользоваться вашим предложением.
- Отчего же?
Андрей поднял взгляд, и президент невольно попятился. Где-то совсем недалеко, запутавшись в проводах, устало выл измотанный за ночь ветер. В дверях соседней парадной испуганно билось плохо закрепленное стекло.
- Дайте же мне, наконец, дорогу!
Андрей уже ничего не слышал. Не отводя дикого взгляда, он медленно надвигался на президента, и тому помимо своей воли приходилось пятиться.
- Вы уж, пожалуйста, придите, - безумно шептал Андрей, продолжая наступать, и рука его медленно стала расстегивать куртку.
Президент уперся спиной в кирпичную стену дома. Дальше отступать было некуда. Тщетно пытаясь скрыть в голосе предательскую дрожь, он как можно миролюбивее произнес:
- Ну, хорошо. Я попытаюсь выкроить время. Хотя...
- Я сам его выкрою, - тягуче прохрипел Андрей и плавным движением вытащил из-за пазухи топор.
Президент, как загипнотизированный, уставился на лезвие.
- Вы с ума сошли! - прошептал он.
- Возможно, - тоже шепотом ответил ему Андрей и стал медленно поднимать топор над головой.
- Немедленно прекратите... Дайте же мне дорогу...
Неуверенность дрожала в голосе президента.
- Но это же не выход, - сипло произнес он, вжимаясь в стену.
- Почему? - одними губами спросил Андрей.
- Это не решит проблемы...
- Еще как решит, - прошептал безумец.
И тут президент, изо всей силы оттолкнувшись от стены, бросился вперед. Ситуация зашла слишком далеко, и теперь оставался только один выход.
Его подвела погода. Ночной морозец вновь превратил в лед подтаявший днем снег. Нога сразу же скользнула по этой ледяной корке, и он, чтобы не упасть, пытаясь поймать потерянное равновесие, рефлекторно взмахнул руками, выпрямился и...
Андрей, вложив всю силу и вес своего тела в движение, с громким выдохом опустил топор.
Удар пришелся точно по центру головы. Шляпа посередине вмялась в раскроенный череп, и из-под нее, заливая лицо, медленно хлынула густая, черная кровь. Президент рухнул у самых ног. Андрей задохнулся, глядя широко раскрытыми глазами на то, что только что сделал. Не сознавая себя, он снова поднял топор и с безумным криком ударил еще раз. Потом снова поднял и снова ударил. Он бил и бил в припадке бешенства, не разбирая, куда опускает топор, бил неистово, не чувствуя силы, не слыша хруста перерубаемых костей и чавканья топора в человеческой плоти, бил и ревел, животно, дико, стараясь движением, криком, ненавистью заглушить, переорать свое горе. Безумство овладело им, и рассудок не устоял перед его натиском.
Когда через минуту, обессилив, Андрей опустил топор и выпрямился, перед ним на потемневшем снегу лежало кровавое месиво, которое совсем еще недавно было человеком. Он стоял и, тяжело дыша, мутными глазами глядел на то, что совершил. У него мелко дрожали руки, дрожали ноги, его колотил озноб. Осмотревшись, он увидел, что весь забрызган кровью. Но он не стал вытираться. Поискав глазами, Андрей поднял валявшийся на снегу рюкзак, развязал его и быстро, но стараясь не суетиться, стал отрубать топором большие куски теплого липкого мяса и засовывать их внутрь. Трясущиеся руки плохо слушались, намокшие клочья одежды мешали, но Андрей упорно делал свое дело. Когда рюкзак был забит полностью, он спрятал топор и застегнулся. Только теперь он подошел к сугробу и мерзлым жестким снегом, сдирая кожу, стал стирать чужую кровь со своих рук.
Вдруг спиной он почувствовал чей-то взгляд. Андрей медленно обернулся и увидел стоявшего всего в нескольких метрах тощего пса. Уцелевшая шерсть висела на его боках клочьями, острые ребра, казалось, вот-вот прорвут тонкую кожу. Вывалив из пасти длинный сухой язык, пес, тяжело дыша, смотрел на человека красными воспаленными глазами. Оскалив в улыбке зубы, Андрей тихо засмеялся, и пес, испугавшись, отпрыгнул в сторону.
Кое-как почистив одежду, Андрей закинул тяжелый рюкзак за спину и, не оглядываясь, зашагал прочь.
Постепенно он успокоился. Руки, кажется, перестали трястись, но озноб еще бил тело, и лицо все горело, несмотря на холодный морозный ветер. "Наверное, заболел", - равнодушно подумал Андрей. Едва различимые рваные клочья облаков неслись куда-то по мутному небу. Андрей шагал по проезжей части совершенно незнакомой пустынной улицы, не таясь и не скрываясь. Он не думал о последствиях, не думал о завтрашнем дне. Он нес домой мясо, и это было главное. Теперь он прокормит свою семью. Теперь праздничный ужин получится на славу. Можно будет, как в старые хорошие времена, пригласить кого-нибудь из друзей и устроить пир. Нет! Никого звать не надо. Они будут одни. Только он, Машенька и Танечка. И еще... президент! Ха! Ужин с президентом!
Господи!!! Танечка! Танечка... Таня...
Андрей остановился и застонал. Его шатало. "Что со мной?" - подумал он. Тяжелый рюкзак тянул вниз. Спина снова вспотела не то от быстрой ходьбы, не то от все еще теплого груза. Как это странно: чужое тепло. Человека уже нет, а его тепло осталось. "Это не решит проблемы..."
Андрей, освободившись от тяжелых лямок, сбросил рюкзак на дорогу. Рюкзак плюхнулся в лужу, обдав ноги талой водой. Снег вокруг неудержимо таял, а ледяной панцирь улицы покрывался теперь тонким слоем воды. "Господи! Что же это?" - подумал Андрей, дико озираясь. Он не заметил, как вокруг что-то переменилось.
Откуда-то издалека вдруг донеслись странные приглушенные звуки, которые не сразу обрели чистоту и тембр музыки, и высокий мужской голос что-то запел красиво и медленно.
Андрей сделал несколько нетвердых шагов, оглянулся и увидел рюкзак, под которым начало расплываться темное пятно. Андрей попятился и вдруг, перегнувшись пополам, судорожно раскрыл рот, из которого с плеском хлынула рвота. Она шла толчками из пустого желудка, шла неудержимо, расплываясь в луже, а Андрей, упершись рукой в бесполезный фонарный столб, давясь и хрипя, глухо ревел с каждым новым спазмом, вывалив длинный язык, теряя последние силы.
Пошел дождь. Его теплые крупные капли падали на город, топили снег сжавшихся грязных сугробов, шипели в ослабевших кострах у продовольственных магазинов. Намокшие очереди неподвижно ждали рассвета.
Вконец обессилив, Андрей в изнеможении выпрямился и, закрыв лицо руками, шатаясь, пошел прочь. Через несколько шагов, поскользнувшись, он упал, больно ударившись локтем о край тротуара. Штаны мгновенно намокли. Он начал подниматься, но снова поскользнулся и снова упал, разбив в кровь губы.
Больше попыток подняться он не делал.
(C) Некто Брехунов, ноябрь 1990 г.
Комментарии к произведению
|