- Добрые ли вести ты привез, дорогой Белшебек? - спросил Гамилькар. - Я весь измучился от ожидания. Кажется, прошла целая вечность с того времени, как в Народное собрание были поданы списки претендентов и я покинул суетливый Город, чтобы не возбуждать лишние эмоции.
Белшебек не стал томить старого друга ожиданием и, несмотря на то, что от разговора с Батбаал еще остался недобрый осадок, по-приятельски обнял Гамилькара за плечи, улыбнулся, как мог, и сказал:
- Для нас все складывается как нельзя лучше. Народное собрание проголосовало положительно за все предложенные кандидатуры. Думаю, Совет без особых разногласий утвердит это решение. А в Совете за тебя, поверь мне, доброе большинство. Некоторые неизменно на нашей стороне, а некоторых, сам понимаешь, пришлось уговаривать, улещивать, а то и просто подкупить. Продажность членов наших Советов , сам знаешь, давно стала притчей во языцех. Некоторые - из тех, кто помоложе, новоиспеченнее и наглее (куда катится белый свет?) - даже бесцеремонно торгуются, словно вопрос стоит о рыночной цене на рыбу. И это, к сожалению, становится нормой, прямо хоть тарифы устанавливай, как на храмовые услуги.
Уж кому-кому, а Гамилькару Белшебек мог не рассказывать о взяточничестве членов Советов, народного собрания и различных коллегий, которых в Картхадаште было хоть пруд пруди. Но с другой стороны сейчас их продажность была им только на руку - война и так затянулась до такой степени, что скоро не то что не на что будет содержать армию и флот, но придется подумать и о существовании самой страны вообще, обнищавшей и упавшей духом за долгие годы не прекращающейся ни на день войны. Помощи ждать неоткуда. Ближайший доброжелательный сосед - Египет, ссылаясь на дружбу с Римом, в финансовой помощи карфагенянам отказал. Эллины заняты собственными делами: Гиерон Сиракузский возобновил прежний союз с Римом, Птолемей заключил мир с Антигоном, а Деметрий Полиоркет захватил Македонию и Грецию и провозгласил себя царем. Им никому нет дела до Карфагена - пусть захлебнется в собственном бессилии. Наверняка они будут только рады скорейшему крушению старого соперника, ведь сколько лет он перекрывал им почти все морские пути в центральном Средиземноморье. Рассчитывать в такой обстановке можно только на себя, на свои силы. Дальнейшая колонизационная политика в Африке вряд ли спасет существующее положение. Оставшись без моря, Карфаген рискует потерять не только основные ресурсные базы, но и всё, на чем столетиями строилось и развивалось обширное Карфагенская государство.
Белшебек был согласен с Гамилькаром. Они не раз толковали на эту тему. Еще когда плечом к плечу сражались против римлян в армии Ксантиппы, мечтали о возрожденной и более окрепшей родине.
Подрастающей патриотически настроенной молодежи Карфагена было удивительно и обидно, что такая богатая купеческая держава, поставлявшая пшеницу, оливки, финики, виноград и мед, добротный строительный и корабельный лес, медь, железо, испанское и британское олово и пурпурные ткани практически во все окраины известного мира, держава, способная за короткий срок изготовить несколько тысяч различного вида оружия и спустить на воду пару-тройку сотен кораблей, оказалась бессильна перед римлянами, варварами, полководцы которых не имели даже достаточного количества рабов, чтобы обработать свои крохотные земельные наделы. А карфагенские послы, которые весной отправились вместе с плененным Регулом в Рим для заключения мирного договора, даже рассказывали, что некоторые римские сенаторы, гостеприимно приглашая их в свои дома, угощали всех из одной и той же серебряной посуды, которую втайне передавали друг другу из дома в дом, чтобы не показаться голодранцами. Не хохма ли?!
Обида жгла уязвленные сердца молодых карфагенян, недовольных сложившимся положением, они жаждали реванша, сами в себе раздували жар возмездия.
Белшебек, правда, вынужден был после изгнания римлян из Ливии пойти по стопам своего отца, одного из главных жрецов Баал-Хаммона (традиции Картхадашта столетиями оставались неизменны: сын, как правило, наследовал дело отца, внук - деда), но надежд на возрождение родины также не оставлял. Да и Гамилькар день и ночь только и думал о том, как он возглавит карфагенское войско, встретится лицом к лицу с коварным врагом и наголову разобьет его. Иначе быть не могло. Иначе не стоило и затевать всего, если только ты не тверд в убеждении.
Их разговор прервал вошедший в комнату Рихат.
- Господин, купальня готова.
- Хорошо, - обрадовался Гамилькар и поднялся. - Пойдем, дорогой Белшебек, сбросим немного груз прошедших дней, вода лучше всего очищает тело и мысли.
Через внутренний двор они прошли в наполненное паром банное помещение.
Когда снимали верхнюю одежду, Гамилькар обратил внимание на небольшие множественные порезы на руках Белшебека.
- Что у тебя с руками? - спросил он ненавязчиво.
- Да так, зарубки на память, - ответил Белшебек.
Гамилькар не стал уточнять, знал, если Белшебек захочет, сам все расскажет.
Ополоснув ноги в небольшом - по щиколотку - бассейнчике перед ванной, друзья по грудь погрузились в слегка парящую воду.
Мозаичное дно в виде спиралей и отдельных ветвей пальм из кусков белого мрамора вперемешку с разноцветными дроблеными раковинами моллюсков превращалось под водой в причудливый узор. Прогретые изнутри кирпичные стены купальни источали приятный жар, небольшие масляные светильники создавали расслабляющий полумрак, но Гамилькару расслабляться было некогда, он продолжал пытать Белшебека.
- Кроме меня, слышал, будут рассматриваться еще две кандидатуры?
- Да, но они тебе не соперники. Ганнон, внук Ганнона Великого, бывший уже однажды суффетом, будет назначен наместником в Ливии. Бостар, - помнишь, один из наших командующих против Регула? - тот отправится на Сардинию. Там дела не ахти какие, нужна твердая рука.
Гамилькар усмехнулся:
- Как же не помню? Прекрасно помню этих хваленых генералов. Гамилькар был ранее разбит у Тиндарита, Гасдрубал облажался при Панорме, Бостар вообще ничем себя не проявил, а уж сойдясь вместе, они и вовсе стали похожи на глядящую в разные стороны лернейскую гидру . Не зря пришлось тогда нанимать Ксантиппа. Если бы не он, неизвестно, парились бы мы сейчас с тобою или нет. Судьба так коварна и изменчива.
Гамилькару тоже когда-то предлагали стать наместником огромной провинции Ливия, житницы Картхадашта и основным поставщиком ее рекрутов, но он сразу отказался - не по душе ему чиновничьи заботы, сельское хозяйство, торгашество. Его удел, как и дело его предков - военное поприще. Чего желать другого?
Род Барка всегда славился военачальниками. Гамилькару было чем гордиться, он и другой мысли не допускал стать землевладельцем или купцом. Слава - вот чем гордились потомки рода Барка, к чему стремились все Барка, и Гамилькар не был тому исключением.
"Нет большего счастья в жизни, сын, - часто повторял его покойный отец, - чем заслужить славу своей доблестью и честью, своими деяниями". Не ради ли этого совершали свои подвиги Мелькарт и братья Филены, великий Александр Двурогий и славный Пирр? Не земли и злато двигали ими, а стремление к славе, единственной вечной неразменной монете рода людского. Семейство Баркидов рождало воинов, твердых, деятельных, непоколебимых, ярко проявлявших себя на полях сражений или в морских баталиях, до конца преданных государству и его народу. А народ Картхадашта всегда был требователен к своим полководцам. Неудачный исход даже незначительной битвы мог стоить полководцу жизни. С ними не нянчились, даже бывшие исключительные победы и заслуги не спасали. Неудачник мог легко оказаться на кресте, как это стало лет десять тому назад с Ганнибалом Гисконом , терпевшим то одно поражение от римлян, то другое (и Дуилий его разгромил, и в Сардинии он оплошал), или еще раньше с Ганноном , сдавшим римлянам Мессену...
О казнях военачальников из рода Барка не сохранилось даже слухов, народ знал: там, где командуют Барка, всегда успех, всегда надежность и уверенность.
Конечно, когда угодно найдется какой-нибудь брюзга или недоброжелатель, кинувший в толпу - что, мол, Баркиды! Кто из этих самых Баркидов оставил после себя громкую память? Кто из них когда-либо был на слуху?
Гамилькар ответил бы такому выскочке лишь то, что, может, было не то время, не сложились такие обстоятельства, чтобы военный талант Баркидов проявился во всем своем блеске. Сейчас такое время для его рода пришло. Он как никто из его предков чувствует, - Баркиды созрели для великих свершений, и он лично готов поднять стяг борьбы против угрожающих не только Картхадашту, но и всему миру римских захватчиков. Их коварству и вероломности можно противопоставить только толковую стратегию и умелую тактику. А в этом - Гамилькар был абсолютно уверен - он на голову выше других. Он прошел неплохую начальную школу войны, давно штудирует труды эллинских стратегов, не понаслышке знаком с бесподобными работами по тактике Пирра и его сына Александра, знатоков военного дела Ксенофонта и аркадского военачальника Энея; по собранным в богатой библиотеке храма Баал-Хаммона и личной баркидской библиотеке биографиям Александра Македонского он скрупулезно разобрал как его решающие битвы при Гранике, Иссе, Гавгамелах, Гидаспе, так и малые, но бывшие иногда немаловажными.
Александр Великий был одним из тех непревзойденных полководцев, чей тактический гений мог в считанные минуты понять все преимущества и недостатки местности, на которой предстояло сражение, увидеть наиболее уязвимые места противника, почувствовать, когда следует атаковать незамедлительно, когда отступить, когда всей мощью обрушиться на противника.
Гамилькар также ощущал в себе такую способность. Именно она придавала ему уверенности в том, что он сможет достойно управлять войсками республики и не даст врагу ни малейшей надежды на победу.
Но он не витает в облаках и хорошо понимает, что Совет 104-х меньше всего интересуют тщеславные амбиции тридцатилетнего сопляка, пусть и из прославленного рода Баркидов. (Хотя, что значит сопляка? Тот, кто хорошо знаком с историей, может привести массу примеров, когда полководцами становились еще не достаточно созревшие мужи: тот же Ксенофонт, Ификрат, Филипп II Македонский, отец Александра.) Да собственно говоря, Гамилькар никогда не скрывал своих козырей. Основное снаряжение армии и флота будет профинансировано кланом Баркидов. У Гамилькара много не только друзей, но и приверженцев. Картхадашт давно разделился на два лагеря. Сторонники правящей партии аграриев, которые считают основным источником доходов и процветания расширение земель на юг и продолжение жесткой налоговой политики в отношении подвластных народов, и сторонники Баркидов, которые выдвигали на первый план возвращение отпавших в результате войны карфагенских территорий в Средиземноморье и дальнейшее продвижение на запад - к серебряным и железным рудникам Иберии , свинцу и олову Британии, к северному янтарю, - к средствам, способным возродить пошатнувшееся государство карфагенян.
Гамилькар знал, что в казне сейчас не так уж и много денег, чтобы затевать новую масштабную военную кампанию. Но то, что продолжения войны не избежать, понимали многие.
Гамилькар нисколько не сомневался, что ему отдадут этот пост, тем более после ряда поражений большинства прославленных генералов на Сицилии, никто больше не осмеливался самостоятельно выдвигать свою кандидатуру на пост командующего в этом неблагодарном регионе. Это был шанс, и он его вряд ли упустит.
Гербаал, Верховный жрец храма Баал-Хаммона, уверил, что соперников ему на сегодняшний день нет. Многие из Совета думают так же, как и он. Картхадашт должен во что бы то ни стало возродиться, вернуть себе прежнее имя первого государства в Средиземноморье.
В ванную комнату зашли два раба в набедренных повязках. Один из них нес сосуд с благовонными маслами.
Гамилькар пригласил Белшебека прилечь на скамью из песчаника у стены, сам лег на прилегающей, лицом к гостю. Рабы стали натирать их тела оливковым маслом. После того, как с них скребками сняли первый слой, Белшебек уловил другой знакомый аромат. Видно, открыли флакон еще одного масла.
Белшебек задвигал ноздрями, улыбнулся и посмотрел на Гамилькара.
- Слышу по запаху - галбаниум , мне тоже он нравится, - сказал Белшебек.
- Ты же знаешь, у нас много общего. Не были бы мы тогда с тобой друзьями. Но хватит о делах. Чуть позже расскажешь мне обо всем подробнее. Ты как-то писал, что желал бы увидеть моего наследника. Хвала Баалу, он подарил мне чудесного сына. Мы назвали его в честь деда, Ганнибалом. И он на самом деле будто благословен Баалом . Видал бы ты, какая у него хватка, - не смотри, что еще в пеленках!
Глаза Гамилькара заискрились.
- Когда вымоемся, я попрошу принести младенца, а потом мы непременно отправимся с тобой в лагерь. Поглядишь, каких молодцов я там собрал: будущий цвет нашей армии.
Белшебек вопросительно глянул на Гамилькара, не поняв, о каком-таком лагере он говорил, но Гамилькар, продолжая загадочно улыбаться, только сказал:
- Сам все увидишь, не торопись.
Маленького Ганнибала принесла Мактаб. Увидев отца, ребенок заулыбался, замахал пухлыми ручками, потом забормотал что-то на своем, иногда переводя взгляд на жреца и обратно на отца.
Когда Гамилькар взял Ганнибала на руки, Белшебек невольно сравнил их. Тот же орлиный профиль, разрез глаз, курчавость волос, та же подвижность, свойственная и отцу. Только надбровные дуги, выпуклые у Гамилькара, у Ганнибала были материнские, сглаженные, отчего и лоб его казался гладким, а не холмистым, как у отца.
- Что скажешь? - восторженно спросил Гамилькар. - Видишь, не боится тебя. Дай ему палец. Скорее, скорей! - оживился он еще пуще.
Белшебек с усмешкой протянул малышу свой тонкий указательный палец. Маленький Ганнибал тут же схватил его двумя крохотными ручонками и попытался подтянуться на них.
- Видал, силища? Говорил тебе - настоящий Мелькарт в детстве!
Гамилькар сгорал от восторга.
- Ты опять потешаешься над Ганнибалом, дорогой?
Батбаал приблизилась к мужчинам. Она прямо светилась вся. Ее локоны были слегка влажны, большой открытый лоб блестел на солнце.
- Разве можно всякий раз так испытывать малыша?
- Но он же, правда, сильный. Гляди, как тянется, - сам, как ребенок, умилялся сыном Гамилькар.
- Уважаемый Белшебек, вы уж простите моего озорного мужа за такое ребячество, но он всем и каждому демонстрирует хватку сына. Так, словно готовит из него в будущем атлета.
Батбаал положила руку на предплечье Гамилькара. Лицо ее при этом еще больше просветлело, словно доказывая, что в муже и сыне она души не чает.
Сконфуженный своей выходкой, Гамилькар смутился, чем только рассмешил Белшебека, ведь тот редко видел друга в таком состоянии.
- Не ругайте так сильно вашего мужа, Батбаал. Он ничего плохого не сделал. А то, что радуется успехам сына.... Я и сам так радовался, если бы у меня был такой бутуз.
Батбаал нечего было ответить Белшебеку, жрец как всегда оказался прав.
Во внутренний двор один за другим стали входить приведенные Ахирамом товарищи Гамилькара: Китион-лидиец, Бомилькар, за ним Нагид-нумидиец, еще несколько человек. Они уже были предупреждены о прибытии старшего жреца Баал-Хаммона, поэтому успели тоже вымыться и переодеться в чистое платье.
С некоторыми Белшебек был знаком, некоторых видел впервые, но судя по их выправке и прямому открытому взгляду, они тоже принадлежали к знатным родам.
- А вот и наши доблестные друзья, - сказал Гамилькар и осторожно передал маленького Ганнибала Батбаал. - Как дела в лагере? Народ, наверное, уже весь в нетерпении услышать последние новости?
- Особенно молодые, - заулыбался Китион, радостно приветствуя Белшебека как старого знакомого.
Гамилькар представил жрецу Нагида-нумидийца и еще нескольких юношей (с остальными он был знаком), потом сказал:
- Сейчас мы слегка перекусим и сразу же вернемся обратно в лагерь. Долгими сборы, я думаю, не будут. Завтра с утра Нагид вместе с Китионом и Ирхулином будьте готовы к выезду со мной. Решим кой-какие дела в Лептис-Миноре, а в Картхадашт отправимся на галере. Остальные пусть добираются посуху. Но об этом я еще скажу отдельно.
- Рихат, - крикнул Гамилькар управляющего, - что у нас там с едой?
- Все давно приготовлено, хозяин.
- Проводи тогда всех в триклиний.
Гамилькар подошел к жене с сыном.
- Мы ненадолго, покажу только нашему дорогому гостю лагерь, отдам распоряжения и обратно.
Батбаал приуныла.
- Ты, правда, хочешь завтра выезжать? Заседание Совета, как я поняла, будет только через неделю.
- Кажется, через неделю. Но ты же знаешь, какая теперь наваливается масса дел: я непременно должен быть в Городе. А неделя-другая пролетят - не заметишь.
Батбаал вынуждена была согласиться с ним: для Гамилькара теперь начинаются суматошные дни.