- Я умерла в день своего восемнадцатилетия. Тринадцатого февраля тридцать седьмого года в восемь тридцать одну.
Тринадцатого февраля в восемь тридцать одну.
Я шумно выдохнула и глупо улыбнулась. Мы умерли в один день.
Посвящение:
Кате. Я думаю, тебе будет интересно прочитать то, что получилось у меня спустя год после первой версии. И я искренне надеюсь, что ты оставишь свое мнение хотя бы к последней главе, это действительно важно для меня.
Примечания автора:
Этот рассказ - результат тотального и полного переписывания моей первой работы на Книге - "Любовницы Смерти". На самом деле я оставила только сюжет в общих чертах, много чего изменила и дополнила.
В процессе написания ко мне пришел сюжет возможного продолжения, но если здесь я делаю какой-никакой упор на фем, то там эти самые отношения отодвигаются на второй, а то и на третий план, уступая место экшену, поэтому я не знаю, стоит ли рискнуть?
Когда неприятность одна за другой
Когда неприятность одна за другой,
И краски вдруг мир потерял,
Найди человека, что будет с тобой,
И от себя никогда не пускай.
- Куда это ты так вырядилась?
- Что? - зависаю на мгновение, но все же беру себя в руки и разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. В дверях стоит ни кто иной, как мой дорогой и безумно любимый отчим, успевший изрядно потрепать мне нервы за все время от трели будильника ровно в семь утра и до этого мгновения. Наверное, его дневная норма нервотрепки еще не исчерпана...
- Я говорю, где твои брюки?
Хочу снова открыть рот и повторить на бис недоуменный вопрос, но вспоминаю, что он застал меня за застегиванием молнии на юбке, которую я сегодня решила надеть в школу. Быстро заканчиваю начатое недавно дело и выпрямляюсь в полный рост.
- А в чем, собственно, дело? - я не люблю злить его двадцать четыре часа в сутки, совсем нет. Это получается само собой.
- На улице середина февраля, а мы живем не в тропиках! Ты не выйдешь на улицу в этой юбке! - когда он злится, то всегда сжимает в кулаке край рубашки. Вот и сейчас дядя Сережа нащупал уголок сероватой домашней майки, случайно оказавшийся в кармане бледно-зеленых семейников в милую ромашку, и резко скомкал в кулаке. Я нервно сглотнула, но не собиралась отступать под его доводами, которые и гроша не стоят.
- Я могу надеть и другую, если угодно.
- Ты же поняла, о чем я! Штаны или ничего, - я уже было приготовилась выкрикнуть что-то вроде 'пойду в одних колготках!', но он дал понять, что разговор окончен, выбежав из комнаты и со всей силы хлопнув дверью. Кусок штукатурки размером с мою ладонь с жалобным треском упал на пол, с потолка посыпались мелкие белые крошки. Когда мама вернется из командировки, отчим, как обычно, расскажет ей, какая я непослушная, и отковыриваю потолок в свободное от закатывания истерик время. Совсем не радужная перспектива. Воспитательные беседы маминого авторства давят на мозги сильнее, чем самая яростная баталия Сергея. Иногда мне хочется, чтобы она взорвалась и проявила хотя бы на грамм больше эмоций, а не сохраняла это холодное спокойствие и беспристрастность, но нет. Не быть этому никогда.
'Наши не сдаются', - любила повторять с улыбкой моя лучшая и, пожалуй, единственная подруга. Вот и не будем уступать супостату и делать так, как того желает он.
Расправляю белую блузку и закатываю рукава до локтей, поднимаю с пола старую сумку и пакет с туфлями, последний раз бросаю взгляд в зеркало и отмечаю, что со вчерашнего дня ничего не изменилось. Выхожу в коридор. Кажется, отчим заперся в ванной, я отчетливо слышу зловещее в этой тишине жужжание электрической бритвы. Снимаю с вешалки куртку и стараюсь одеваться как можно быстрее и тише.
Дергаю щеколду и практически всем весом облокачиваюсь на тяжелую металлическую ручку. Она почти поддается моему желанию поскорее покинуть злополучную квартиру, как вдруг...
- Я же говорил тебе надеть штаны! - сердце от неожиданности делает тройное сальто и подпрыгивает куда-то в глотку, мешая дышать, голова начинает кружиться. Дядя Сережа больно хватает меня за локоть и дергает на себя. Ударяюсь о дверной косяк скулой и чувствую резкую вспышку боли, которая тут же проходит, оставляя после себя лишь неприятное пульсирующее чувство. Он что-то кричит о моем загубленном здоровье, эгоизме и самомнении, я кричу в ответ и пытаюсь вырваться, но отчим крепко сжимает руку и выворачивает так, что я едва могу сделать шаг в сторону. Предпринимаю отчаянную попытку и резко наступаю ему на ногу, он вскрикивает, я словно в замедленной съемке вижу, как округляются его глаза и чувствую, что он немного расслабляет руку. Вот он, мой шанс. Я моментально подаюсь назад, успеваю прихватить сумку с учебниками и практически прыгаю на спасительную лестничную клетку под аккомпанемент его проклятий, собственного тяжелого дыхания и криков злющей соседки сверху, которая откровенно нас недолюбливает.
Вынырнув из подъезда на улицу, я застываю. Мороз дышит мне в лицо, ветер, как маленький исхудавший старик, едва движется на тонких ногах и сгибает от радикулита спину, но все еще теребит костлявыми пальцами ветки деревьев и редкие кусты у заметенной снегом дорожки. Горячее дыхание подъезда безжалостно съедает армии снежинок, в безмолвном отчаянном жесте подавшихся на огонек, словно десятки глупых мотыльков, летящих прямиком в костер в надежде на чудо. Но чудес не бывает, я давно это для себя уяснила. И никто не перенесет школьный звонок на несколько минут, чтобы какая-то неизвестная никому школьница успела на первый урок.
Вдруг непривычная давящая грусть накрывает меня непроницаемым куполом. И в этот миг так хочется, чтобы был человек, который несмотря ни на что, перенесет из-за меня этот чертов звонок! Который заберет меня на край света, подальше от этих морозов, когда нельзя надеть юбку, подальше от этого злющего отчима и безразличной матери, дальше, туда, где меня, черт возьми, не достанет ни требовательная и придирчивая классная, ни мальчишки из параллели, которые на дух меня не переносят, ни одна из моих нескончаемых проблем! Хочу, чтобы был на свете тот, кому можно иногда поплакаться в жилетку и как бы между прочим попросить обнять, когда действительно трудно. Хочу, чтобы этот 'кто-то' был сейчас рядом. Хочу...
Навязчивый телефонный звонок выдергивает меня из депрессивного состояния и почти возвращает в реальность. Ругаясь сквозь зубы и стирая с лица влагу вместе с черной тушью, достаю из залежей учебников мобильник.
- Ась, я сегодня не приду, ладно?
- Что? - кажется, этот вопрос преследует все мои неприятности. Что-то вроде индикатора.
- У меня температура высоченная, голова раскалывается. Меня не будет сегодня, - до меня начинает доходить. - А у тебя какие-то неприятности?
- Да... неприятности...
Бездумно рассматриваю афишу. На ярких глянцевых бумажках оповещения о новых постановках в театре, приезде зарубежных артистов, концертах пары неизвестных мне групп и гастролях Филиппа Киркорова.
- Морской котик Вася выступает в цирке со следующей недели, а у меня неприятности, - почти смеясь озвучиваю свои мысли в трубку и замечаю, как предательски дрожит мой голос. Я ненавижу жаловаться на свои проблемы, предпочитая решать их самостоятельно. Девчонки говорят, что станет легче, если я изолью кому-то душу, но я считаю это откровенным эгоизмом. Ни у одного нормального человека не поднимется настроение, если кто-то будет долго и нудно, прерываясь лишь на подтирание соплей, рассказывать о том, как он, несчастный, страдает.
- Всего один день, хорошо? - мягкая интонация подруги заставляет вздохнуть со смесью облегчения и безнадеги и кивнуть:
- Ладно.
- Я люблю тебя, - через трубку слышу, как она улыбается, и улыбаюсь в ответ:
- Я тоже тебя люблю, Жень.
Монотонные гудки режут слух; я сбрасываю и последний раз бросаю взгляд на афишу с толстым усатым морским котиком, который улыбается, почти без усилий удерживая на плоском носу цветастый надувной мяч, которым играют в бассейне. 'Морской котик Вася выступает в цирке со следующей недели', а у меня неприятности. Неприятности...
- Эй, Миронова!
Оборачиваюсь на противный, с хрипотцой, ломающийся мальчишеский голос и вижу, что Миша, учащийся в параллельном классе, стремительно приближается ко мне. На всякий случай еще раз провожу рукавом куртки по лицу и снова поднимаю на него взгляд.
- Чего тебе?
Останавливается в двух шагах от меня и, тяжело дыша, сгибается, опираясь ладошками на свои колени. Наверное, бежал от самого дома. Я терпеливо жду, пока он выровняет дыхание и объявит, наконец, причину такого непривычного бурного интереса к моей персоне.
- Слушай, Ась, а ты когда-нибудь влюблялась?
- Чего-чего? - отступаю на полшага и слегка покачиваюсь, вздергивая брови. Я ожидала чего угодно - от очередной подколки до просьбы списать алгебру, - но не такого вопроса.
- Парень, спрашиваю, у тебя есть?
- Н-нет, - все еще пребывая в состоянии, когда мозги варят крайне медленно, неуверенно отвечаю я. Миша кивает, подтверждая свои догадки, и я не удивлюсь, если он достанет из кармана блокнотик с ручкой, черкнет пару слов и, ничего не сказав, пойдет по своим делам. Но он этого не делает. Парень делает шаг в мою сторону и одной рукой обхватывает за талию, а другой бережно, почти нежно хватает за подбородок и чуть приподнимает его. Жесткие меховые перчатки щекочут шею, но я словно оцепенела, выпала из колеи, если угодно. Мишино лицо находится в непростительной близости от моего, мальчишка словно задумал что-то восхитительно-безумное, но в последний момент струхнул и почти передумал. Он помедлил пару мгновений, и я почти пришла в себя, но когда я занесла руку, чтобы оттолкнуть нахала, его губы накрыли мои.
Сердце в бешеном ритме направило кровь куда-то в голову, и я почувствовала страх, какого не испытывала еще никогда. Дикий ужас, граничащий с безумием. Наверное, я задыхалась.
Его губы были неприятно-мокрыми, но, несмотря на мороз, теплыми. Горячий шершавый язык прошелся по линии моей нижней губы и чуть задержался у края губ, а затем бесцеремонно ворвался в рот. Я почувствовала, как тошнота комом подкатывает к горлу, а в животе образовывается отвратительная пустота. Ноги стали почти ватными, а из головы вмиг вылетели все мысли, оставляя после себя лишь пульсирующее чувство отвращения, которое захватывало все сознание без исключения.
Когда он отстранился, в его глазах был смех. Наверное, я выглядела очень комично, но сейчас это меня не интересовало. Ноги подкашивались, а все тело как будто вмиг стало безвольное и непослушное. Я судорожно хватала ртом воздух, держась за фонарный столб; сумка валялась у моих ног.
- Ты... Я... - слова вылетели из головы и запутали мысли, бешено кружащиеся в хороводе, парень откровенно смеялся надо мной, ну а я пыталась медленно и осторожно въехать во все происходящее.
- Ась, ничего личного, просто мы с парнями подумали, что ты... лесбиянка.
- Кто я? - вещи медленно стали становиться на свои места, и я почти физически почувствовала, как невидимый меч медленно протыкает мне сердце. Пожалуй, было приятно думать, что я симпатична Мише. Я даже почти поверила, что мое мнение о нем было ошибочно и на самом деле он неплохой парень... Несмотря на то, что просто отвратительно целуется.
- Ну, нам показалось, что тебе нравятся девочки, и мы решили проверить, так ли это.
- Во-первых, почему бы тебе просто не спросить меня, а во-вторых... - я откровенно злилась на него за этот внезапный поцелуй и на себя за то, что поддалась ему, пусть даже на пару мгновений. - Сколько они тебе заплатили за это?
- Да перестань, - он примиряюще положил руку мне на плечо и улыбнулся, но я тут же сбросила ее и отскочила на пару шагов, словно напуганный зверь.
- Знаешь что, Ковалев? Вали-ка ты в задницу!
Миша рассмеялся и, подняв руки в обезоруживающем жесте, медленно побрел к школе. Я подождала немного, переваривая все случившееся и отходя от пережитого шока, и направилась за ним.
Значит, они думали, что мне нравятся девочки? Честно говоря, это ударяло по самолюбию больнее, чем бесцеремонный и совсем нелогичный способ проверки этой странной догадки. Разве я давала повод думать так? Разве можно вешать на меня это клеймо только потому, что у меня нет парня? Это же просто глупо!
Так ничего конкретного и не установив, я клятвенно пообещала себе подумать над этим на досуге и толкнула массивные школьные двери. Бросив взгляд на часы, я отметила про себя, что звонок будет только через три минуты, следовательно я молодец, но поторопиться все-таки стоит.
Я бросила сумку на диванчик в холле, сняла куртку и плюхнулась на оставшееся пространство в странном порыве, напомнившем мне облегчение и слабую, но весьма приятную эйфорию. В груди что-то екнуло, как бывает обычно, когда ты уже за сотню километров от дома, но вдруг вспоминаешь, что забыл в поход расческу или крем от комаров. Или, хуже того, зубную пасту.
- Миронова! Где сменка? - спасибо, что напомнили, Анна Николаевна.
Я зажмурилась и сжалась, поражаясь собственной тупости. Забыть дома пакет со сменной обувью и так нелепо попасться!
- Кажется, я забыла его, - поражаюсь, насколько тихо прозвучал мой голос и вжимаю в голову плечи.
- Как это - забыла? - чувствую, с какой ненавистью сверлит меня глазами противная худощавая старуха с короткими сальными волосами и взглядом, которому позавидует удав.
Едва заметно пожимаю плечами, не решаясь ответить. У меня всегда была слабость на эти ее страшные взгляды, и, думаю, она никогда не пропадет.
- Тогда иди домой за своей обувью, немедленно!
- Но Анна Николаевна, я же на урок опоздаю! - пытаюсь возразить я. Старуха замирает в ожидании чего-то буквально на три секунды. Оглушительно трещит звонок, и властительница гардеробной громко и едко декламирует:
- Уже опоздала.
Черт!
Я рывком поднимаюсь с дивана, хватаю сумку, набрасываю на плечо куртку и, бросив на гардеробщицу уничтожающий взгляд, толкаю двери. Холод мгновенно обдает меня ледяным дыханием, и я почти физически ощущаю, как ресницы слипаются, покрываясь инеем.
Чертова тетка!
Чертов день!
Чертова адская жизнь!
В порыве злости пинаю стеклянную бутылку, которую очередной пьяница не смог дотащить до стоящей неподалеку урны. Бутылка пролетает несколько метров и разбивается, ударяясь в выступающую из стены дома металлическую решетку, какой закрывают дырки, ведущие в подвал, от гопников, блохастых бездомных кошек и мерзких крыс. Пожалуй, не стоит и говорить, что первые могут проникнуть в любую дырку, а за ними облюбовывают темный подвал, пропахший сыростью и отходами, все остальные.
Естественно, я не собиралась сейчас тащиться две остановки до дома, где наверняка все еще бушует неугомонный отчим. Пожалуй, я бы пролезла в узкую дыру между подвальной решеткой и стеной незнакомого дома, но что я буду делать, забравшись туда? Да и возможная встреча с бомжами неприятно будоражит сознание.
Первой мыслью было наведаться в магазин, где работал мой двоюродный брат, но он вряд ли одобрил бы мои прогулы, а то и сообщил бы родителям. Он замечательный парень. Часто веселый и понимающий, но со своими тараканами, которых он гордо зовет нормами морали. Бесполезно просить его помощи, если задумал что-либо, хотя бы отдаленно напоминающее незаконную авантюру. Поэтому я решила поступить иначе.
Мобильник все так же покоился на дне сумки, скрытый учебниками от посторонних глаз, и мне пришлось долго копаться и разгребать вещи, прежде чем трубка попалась в мое поле зрения.
Знакомый номер, три долгих и мучительных гудка.
- Не разбудила?
- Не-а, - голос подруги заспанный, и я сразу понимаю, что она врет.
- Слушай, меня Николаевна выпроводила из школы, а домой я идти не хочу. Можно к тебе на пару часиков?
На другом конце трубки повисло противное молчание, и я уже было подумала, что мой безупречный план провалился, как Женя подала голос:
- Только если ты мне купишь пирожных с кремом!
- Договорились, - я рассмеялась и поспешила сбросить вызов, чтобы как можно скорее оказаться дома у любимой подруги, которая имеет удивительную возможность утешать и поддерживать одним своим присутствием, не произнеся ни единого слова. Она всегда понимала меня, и я часто мечтала иметь такого же родственника. Чуткого и готового прийти на помощь в самый трудный момент, когда все катится под откос и кажется, что в жизни нет места радости.
Магазин, в котором всегда продавались свежие пирожные с самым вкусным кремом, был неподалеку от школы. Стоило только перейти оживленную утренним движением узкую дорогу и пройти два квартала.
Я зашла за угол дома и оказалась прямо перед вышеупомянутой дорогой. Она была на удивление пуста, в воздухе завис гул мотора пропадающей вдали машины. Я, испытывая странный внутренний подъем, спрыгнула с поребрика на ровную асфальтированную поверхность и не спеша побрела на другой конец, туда, откуда уже можно было разглядеть яркую красную с серебром вывеску частной кондитерской.
Резкий, словно вой неведомого грозного зверя, рев мотора, заставил меня повернуть голову к источнику звука. Старый, обильно облитый грязью джип вылетел из-за поворота и, пожирая расстояние, направился прямиком ко мне. Мир как будто замер, увяз в густом, словно прокисшее молоко, липком тумане. Мерзкий скрип тормозов донесся до меня как через слой толстых, набитых пухом подушек. До спасительного бортика оставалась половина пути, но мне не суждено было преодолеть это расстояние. Я умерла.
И краски вдруг мир потерял
Знаете, после смерти совсем не хочется ни о чем думать. Даже о самой смерти. Эта мысль лишь слегка колыхнула сознание, вскоре не оставив после себя ничего, кроме смиренного ожидания чего-то. Безразличного, почти обреченного ожидания смерти с косой или света в конце тоннеля, на худой конец. Но ни косы, ни тоннеля тут не было, и я решила, что нечего лежать на холодном асфальте, ведь ангину пока никто не отменял, и усилием воли заставила себя встать и отойти от собственного тела на несколько шагов.
Из разбитой черепушки толчками вытекала кровь. Наверное, сердце еще билось. Я, вяло этим заинтересовавшись, приложила ладошку к своей груди, но почувствовала лишь едва заметный холодок и какое-то странное, почти неощутимое волнение. Решив попытать счастья еще раз, я наклонилась и дотронулась до оголенной, согнутой под неестественным углом шеи, нащупывая обычно пульсирующую жилку, но рука, словно сотканная из тумана умелой швеей, прошла сквозь тело, отдаваясь приятным легким покалыванием. Я вздохнула и решила доверить живым свое возможное спасение и вынесение каких-либо вердиктов относительно моего состояния.
Из машины, которая сбила меня парой мгновений раньше, вышел парень. В его глазах было удивление и неслабый шок, так что я даже хотела было посочувствовать ему, но вспомнила, что он отчасти виновен в моей смерти. Конечно, и свою вину я отрицать не буду, но честная половина ноши все равно будет висеть на нем, как бы я ни хотела что-то изменить. Юноша на ватных ногах прошествовал к моему телу и буквально отодрал его от асфальта. Моя размозженная голова быстро перекочевала к нему на колени, а сам он что-то крикнул своему попутчику, и тот схватился за телефон.
Несмотря на всю эту сложившуюся ситуацию, я отметила, что, несомненно, красиво вот так лежу на коленях симпатичного молодого человека. Волосы горчичного цвета, обильно сдобренные кровью, слегка вьются на концах, на лице застыло умиротворение и легкое, почти незаметное удивление. Я усмехнулась, вспомнив, что не успела даже испугаться. Пальцы уже начали терять привычный розоватый оттенок и побелели то ли от мороза, то ли от недостатка крови. Надо же, на ресницах действительно застыл иней. Тонкая бахрома почему-то напомнила мне изящную вуаль фаты, которая отгораживает юную невесту от влюбленных, а иногда и пошлых взглядов будущего мужа, провожая в новую, неизведанную жизнь.
Вой сирены разорвал относительную тишину, воцарившуюся на улице. Прибыла скорая помощь.
Я обернулась, с трудом отрывая взгляд от своего тела, которое навсегда потеряла. А я ведь его не слишком любила. То ляхи толстые, то щеки впалые, да мало ли проблем было? А что теперь? Правду говорят люди, утверждающие, что все познается в сравнении. Сомневаюсь, что какой-нибудь сумасшедший предпочтет своему, пусть даже не идеальному телу эти призрачные, несуществующие руки, серую пленку, вмиг накрывшую мир, и ощущение отрешенной опустошенности.
Я вздохнула, отдавая последнюю дань уважения собственному телу, и, разрывая липкий туман, сковавший мир, начала пробираться к пожарной лестнице на стене дома.
Мама, ты знаешь, а с крыши видно звезды. Ты никогда не разрешала мне лазать по крышам домов или гаражей. Ты считала, что наше место на земле, что ноги должны быть прикованы невидимыми кандалами к серости асфальта, а над головой - лишь кроны редких деревьев, да серые, будто отражение парковых дорожек, облака. Но теперь, после смерти, когда ты уже не сможешь докричаться до меня, я буду смотреть на звезды. Сяду на край крыши, покрытой окурками и пустыми бутылками из-под пива и энергетиков, и устремлю взгляд ввысь.
А я бы хотела летать, мама. Почувствовать, как давит сверху толстый слой сковывающего тело воздуха, а под ногами уже ничего нет. Поймать момент, когда в груди не остается места воздуху, и ты уже не можешь ни кричать, ни барахтаться, словно утопающая в густом киселе муха. Ты можешь только прикрыть глаза и чувствовать, что тебе больше ничего не принадлежит. Ни этот мир, ни почва под ногами, ни даже твое собственное тело. Еще немного, и я умру, мама. Еще чуть-чуть...
- Стой!
Резко открываю глаза и рефлекторно отстраняюсь от края крыши. Лестница, приведшая меня сюда, скрипит почти интимно, поддаваясь чьим-то совсем не слабым рукам.
- Ты что творишь, идиотка? - запыхавшийся мужчина подтягивается на последних ступеньках пожарной лестницы и предстает предо мной во всей красе: высокий, широкоплечий, с игривым ежиком волос и обнаженными мускулами на сильных руках. Греческая туника, подвязанная неким подобием позолоченного каната, заканчивается чуть выше колен, на ногах такие же греческие босоножки, а за спиной - огромные, в полтора его роста темно-красные с черным отливом крылья. Я, приоткрыв рот, беззастенчиво рассматриваю капельку пота, падающую в ямочку между выступающих ключиц.
- Нельзя умирать дважды!
- Это значит невозможно? - уточняю я.
- Это значит нельзя! - передразнивает он и кривится от моей тупости. Я, решив не вникать в смысл его слов, просто киваю.
- Итак... Анастасия Миронова, пятнадцать лет от роду... - толстая черная тетрадь сама собой появляется в руках у мужчины, и он, открыв страницу в самом начале, начинает вслух зачитывать информацию обо мне.
- Почти шестнадцать, - зачем-то поправляю я, о чем тут же жалею. Уничтожающий взгляд ангела заставляет вздрогнуть даже новообретенное тело, обученное, кажется, только безразличию.
- Смерть произошла вследствие автокатастрофы, в восемь тридцать одну по местному времени, - я киваю, бросая взгляд на часы, которые тут благоразумно оставили завсегдатаи крыши. Надо же, всего шесть минут прошло. Неплохо ребята работают, оперативно.
- Ну что, готова вступить в ряды бесформенных бестелесных призраков? - шутливо спросил мужчина, явно не интересуясь моим мнением, но я все же решила вставить свои пять копеек:
- Не готова.
- А кого это волнует? - философски изрек ангел и передернул плечами. Наверное, ему еще никогда не приходилось провожать на тот свет таких тупых девочек...
- Мы на поезде поедем или в машине? А может у вас средством доставки являются пони, которые скачут по радуге? - мне стало смешно от своей догадки, и я хихикнула. Мужчина настороженно посмотрел на меня, будто до смерти боялся пони и радуги, а у меня имелся целый арсенал подобных радостей жизни, и спросил:
- Ты где тут радугу углядела?
Я обернулась по сторонам и удостоверилась, что действительно нет никакой радуги в радиусе ближайших пары километров.
- Мы полетим, - в голосе моего нового знакомого слышались привычные нотки раздражения, но вместе с этим и гордости. Когда брат демонстрировал мне свою свежекупленную иномарку, плод частого недоедания и изматывания себя на двух работах в течение трех лет, у него был такой же голос.
- На чем? - честно говоря, меня совсем не интересовало, на чем мы полетим. Мне хотелось поскорее оказаться дома и включить телевизор. Ну или на худой конец лечь на кровать и заснуть, как я часто делала после долгого и трудного дня.
- На этом! - ангел состроил мину, отражающую крайнюю степень недовольства и раздражения, и расправил крылья. Боже, так они еще прекраснее, чем в сложенном виде! Огромные, они затмевали солнце и, кажется, сами источали мягкий и успокаивающий свет. Редкие черные перья были венцом композиции. Они складывались в причудливые узоры и закручивались в круги, создавая неповторимую по своей красоте картину.
Я, заглядевшись, не заметила, как мужчина взмыл ввысь, не очень крепко, но уверенно придерживая меня за талию. Опомнившись, я вскрикнула и, сцепив руки в замок, закинула их на шею ангела.
- Не боись, - издевательски хмыкнул он, - я редко роняю девчонок.
- То есть такое возможно? - меня не прельщало полететь вниз с высоты птичьего полета и нарушить какое-то там страшное правило про то, что нельзя умирать дважды. Мужчина склонил голову на бок и чуть сильнее прижал меня к себе.
- Только если они слишком много болтают, - ухо обдало горячим дыханием, а бархатный голос с капелькой угрожающего интима не позволил усомниться в честности своего обладателя. Я предпочла заткнуться.
Ангел скользил по воздуху медленно, поднимаясь на пару метров с каждым редким взмахом могучих крыльев. Его уверенность и сосредоточенность отчасти передались и мне, и я уже почти уговорила себя не думать о том, что могу упасть в любую секунду. Я мельком глянула вниз из-под прикрытых век, но вскоре, поборов страх, опустила голову и, уже ничего не боясь, во всю разглядывала дома, деревья, парки, машины и автобусы, людей, животных и птиц, которые, ни о чем не подозревая, жили своей жизнью и не задумывались над тем, что где-то в этом городе умерла девчонка в восемь тридцать одну по местному времени.
- Все, хорош обниматься, мы прилетели.
Я тоскливо промычала что-то неопределенное, размышляя над тем, что было здорово летать вот так, под шелест крыльев, чувствуя уверенные большие руки у себя на талии и любуясь почти проснувшимся городом.
- Зайдешь в эти ворота, а дальше ищи Людочку, она тебя направит куда надо, поняла?
- Поняла. Искать Людочку.
Ангел кивнул удовлетворенно и, взмахнув крыльями, вскоре исчез из виду. Я еще посмотрела вдаль, провожая его тоскливым взглядом, но потом, решив, что нечего стоять тут на ветру и ждать непонятно чего от язвительного мужчины среднего возраста, обернулась. Ворота были огромными, и их верхняя часть скрывалась далеко в пушистых облаках. Я было выпала в осадок, понимая, что мне ни за что не открыть такую махину, но напомнила себе, что попытка не пытка, и со всей силы толкнула плечом ворота. На мое удивление, они поддались легко, словно были изготовлены из невесомого материала. Влетев в распахнувшиеся двери, я грохнулась на пол и проехалась по полу еще несколько метров.
- Вам помочь? - за мной в ворота прошел мужчина лет шестидесяти. На его лице блуждало какое-то отрешенно-безразличное выражение, и я искренне не понимала, зачем он протянул мне руку. Вежливо отказавшись, поднялась сама и огляделась. Еще несколько сотен человек с таким же безразличием на лицах бесцельно бродили по огромному залу, залитому мрачным серым светом, идущим откуда-то сверху. Я не могла разглядеть потолок, как ни старалась. Может быть, его и не было вовсе.
Я прошлась, разглядывая людей вокруг и пытаясь рассмотреть в них хоть капельку индивидуальности, но все они без исключения выглядели скорее как безликие, забытые всеми висельники, которым осталось лишь пара мгновений до небытия, но это уже ничуть их не трогало.
- Помните, как вы умерли? - спрашивали одни, понижая голос до таинственного полушепота, каким обычно рассказывают ту часть ужастика, где героя готовят к самому страшному.
- Это были самые ужасные минуты моей жизни! - хором отвечали другие, отводя глаза в мнимом смущении и не желая вспоминать ни секунды из прошлого.
- Вам хорошо жилось раньше, девушка?
- А? - я обернулась. Передо мной стоял парень примерно моего возраста. Ничего не выражающее лицо напугало меня сначала, но потом я почувствовала холодное безразличие, проникающее в сердце отовсюду, будто им был пропитан сам воздух этого помещения. Мне показалось, что я задыхаюсь, но лишь на мгновение.
- Как вы прожили свою недолгую жизнь, девушка? - ледяной голос, каким обычно читала нотации мама заставил вздрогнуть, и стая мурашек пробралась по спине, неприятно щекоча и заставляя тряхнуть головой, смахивая наваждение. Ничего уже не имеет значение, после смерти принято зачеркивать прошлое.
- Это были самые ужасные годы, какие только могут достаться ребенку, - поделилась я, старательно копируя лед в голосе. Юноша понимающе кивнул и склонил голову на бок.
- А я потерял девушку, - у меня внутри что-то надломилось, и я почти попрощалась со щупальцами безразличия, но они, почуяв, что я ускользаю, вцепились в меня с новой силой, и я на мгновение скривилась от боли, но вскоре мышцы на лице расслабились, ощущение ледяного душа отступило, и я грустно улыбнулась и легко дотронулась до локтя нового знакомого, успокаивая. А впрочем, это никому не нужно.
'Ищи Людочку'.
Я отошла от юноши на пару шагов и огляделась. Наверное, Людочка должна быть чем-то примечательна, ведь из сотен людей я ни за что не смогу найти одного человека, если он не будет выделяться из толпы.
Безликий, еще один и еще. Безликие, как я решила про себя называть их, окружали меня и загораживали обзор. Я пробовала прыгать, но это не помогало, ведь, даже подпрыгнув, я не могла похвастаться великанским ростом. Плюнув на все, я решила, что хоть кто-то должен знать об этой Людочке, которую мне очень надо найти.
- Вы Людочку не видели? - спрашивала я у каждого, кто попадался мне на пути. Безликие лишь мотали головой, а потом, устремив взор куда-то вдаль, продолжали свой путь. Мне казалось, что вечность медленно протекает через мое тело потоком прохладной воды, не приносящей ни удовлетворения, ни радости. Я уже потеряла счет времени, как вдруг в дальнем конце зала заметила стойку, какие обычно ставят для незадачливых посетителей в торговых центрах или в холле гостиниц. Я, поддавшись мимолетному радостному порыву, побежала к стойке, расталкивая Безликих, шатающихся по помещению совершенно без дела, как мрачные тени, колыхаясь на ходу и иногда тихо переговариваясь между собой.
- Вы Людочка? - бесцеремонно спросила я, облокотившись о стеклянную столешницу и подавшись вперед. Передо мной сидела девушка чуть за двадцать с копной ярко выкрашенных волос и длинными черными ногтями. Завидев меня, она скривилась и надула большой кислотно-желтый пузырь из жвачки. Когда тот лопнул с оглушающим в этой шелестящей тишине звуком, девушка ответила:
- Да, это я. Назовитесь.
- Миронова Анастасия, пятнадцать лет, автокатастрофа, - моментально отреагировала я, в общих чертах передавая секретарше то, что вычитал ангел из своей черной тетради. Девушка кивнула, подтверждая, что это именно то, чего она ждала, и открыла толстый журнал, от корки до корки исписанный красивым ровным почерком. Быстро найдя там нужную запись, девушка кивнула своим мыслям и указала мне на дверь недалеко от ее стойки, которая появилась из ниоткуда. Я, решив про себя ничему не удивляться, но ко всему приглядываться, пошла туда, куда мне сказали.
Найди человека, что будет с тобой
Если первый зал, куда я попала после смерти, источал атмосферу холода и ассоциировался у меня с бочкой ледяной воды, в которую окунали медленно, но оттого еще более болезненно, то офис (а иначе эту комнату я назвать не могу), куда я попала сейчас, был больше похож на улей обезумевших, а оттого агрессивно настроенных пчел. Здесь было шумно и можно было почувствовать на себе десятки чужих глаз, которые рассматривали оценивающе, как хлопотливые хозяйки высматривают лучший товар на прилавке, боясь однажды ошибиться.
Стены помещения, обильно украшенные разнообразными картинами, были приятного бледно-серого цвета с брызгами коралловой краски, на потолке висели люстры из матового белого стекла в форме колокольчиков. Плитка на полу обжигала холодом даже сквозь подошвы сапог, заставляя меня зыбко поежиться и рефлекторно обнять себя за плечи.
Девушки, работающие здесь, сидели за белыми офисными столами, уткнувшись в мониторы современных компьютеров и периодически щелкая мышкой. Некоторые вставали с насиженных мест, чтобы заварить чашечку мутного кофе, другие расхаживали между столами и следили за тем, чтобы все работало исправно. И, я уверена, они не обратили бы на меня внимания, если бы в этом офисе не было двух групп людей, которые, как мне сначала показалось, вовсе тут не работают, скорее пришли на экскурсию или шатаются без дела.
Кто-то из них был одет в красивые белые костюмы с лазурно-голубыми воротничками на рубашках. Они были сдержаны и держали на лице умиротворенное и вместе с тем увлеченное выражение. Эти люди в основном сидели на диванчиках в конце комнаты и сдержано, словно только для приличия, о чем-то переговаривались.
Другие были одеты вальяжно: рукава классических черных смокингов закатаны до локтей, белые рубашки застегнуты только на половину пуговиц, тонкие красные галстуки перекинуты через плечо или расслаблены. Офисные брюки часто заменяли темные узкие джинсы. Эти люди были веселы и беззаботны, много и подолгу разговаривали, улыбались сидящим девушкам, а иногда и ссорились с неизменным задором.
- Позвольте проводить вас, прелестная девушка, - один из молодых парней в смокингах подхватил меня под локоть и медленно, словно на прогулке, повел меня к диванчикам.
- Вы уже знаете, куда вас распределили? Ад - замечательное место! Очень советую, - улыбка играла на губах, обнажая белоснежные зубы, и мне на пару секунд показалось, что я видела заостренные клыки.
- А вы оттуда? - зачем-то спросила я, зная, какой получу ответ.
- Конечно, - все та же улыбка. Обычно так улыбаются актеры из телемагазина перед тем, как начать втирать что-то о том, какой замечательный их товар, и я никогда не буду жить полноценной жизнью, если не приобрету его. И я не ошиблась с этой ассоциацией: - Трехразовое питание, отдельная пещера, гибкий график, продажные женщины двадцать четыре часа в сутки. Инвалидам, детям до восемнадцати и беременным скидки до шестидесяти процентов. Идеальные условия, верно? - парень весело подмигнул мне, и я улыбнулась, размышляя над тем, что отдельная пещера это весьма неплохо для начала.
- Джонатан!
Юноша, сопровождающий меня, мгновенно скис, но все же повернулся, услышав свое имя.
- Да как ты смеешь! - звонкая пощечина выдернула меня из размышлений, и я уставилась на Джонатана, медленно подносящего ладошку к покрасневшей щеке. - Мы же договаривались! Эта душа принадлежит Раю!
Парень рассмеялся в лицо своему оппоненту во всем белом и, повернувшись ко мне, заговорщицким громким шепотом сообщил:
- Правила созданы для того, чтобы их нарушать!
Я хихикнула и решила, что если это говорит Джонатан, значит так оно и есть. В голове услужливо всплыли несколько случаев, когда я сознательно нарушала правила. В основном это были мелкие проказы, что-то вроде украденной из серванта конфеты и съеденной до обеда печенюшки. Я обычно не придавала этому значения, были и моменты, когда я искренне сожалела о содеянном, но сейчас поняла, что поступала правильно. Правила пишутся для того, чтобы их нарушали.
- Ты... Ты ей внушаешь? Что ты ей внушаешь, ирод проклятый? - заверещал ангел, переводя взгляд с меня на Джонатана и обратно. Джон, как я решила его называть, смотрел мне в глаза почти влюбленно и мило-мило улыбался. Я подумала, что мне нравятся его тонкие бледные губы, эти четко очерченные линии, изгибы, эти трещинки на коже и белизна выступающих клыков.
Мысли стали медленно выползать из головы, и я уже не могла вспомнить, о чем думала всю предыдущую минуту, но я была вовсе не против. Немного поразмыслив, я поняла, что если он сейчас позовет меня за собой, я пойду. Я готова идти на край света за этим улыбающимся чертиком...
- Прекрати! - ангел дернул меня на себя, и я от неожиданности споткнулась о свою ногу и упала. Пол обжег ладони, и я непроизвольно вскрикнула, но меня тут же дернули наверх, и вместо насыщенных серых глаз черта я была вынуждена созерцать водянистые голубые. Мужчина в белом держал меня за плечи и часто-часто шевелил губами. Я смотрела на него непонимающе, звуки не хотели формироваться в слова у меня в голове, потому что последняя была до краев заполнена бархатистым баритоном Джонатана. Мне казалось, что он до сих пор разговаривает со мной. Наверное, он просто умеет проникать в голову и поселяться там. Отличная способность, я бы, пожалуй, от такой тоже не отказалась...
- ...и ты избавишься от всего, что тяготило тебя все эти годы, Ася.
Я кивнула на автомате, и ангел просиял. Черт встрепенулся и решил, что не может упускать свой шанс.
- Он ничем тебе не поможет, милая, - его голос был сочувствующий, с тонкими нотками отчаянной упорности, что я, впрочем, решила пропустить мимо ушей, ссылаясь на то, что мне просто показалось.
- Мы сделаем для тебя все, что в наших силах, тебе просто нужно расписаться здесь, здесь и здесь! - ангел по очереди ткнул в строчки на листе, появившемся у него в руках, и выжидающе на меня глянул. Я словно в прострации потянула руки к листу, наблюдая, как медленно растягиваются в счастливой улыбке губы ангела, но мои руки перехватил Джон и, сложив вместе, прижал к своей груди.
- Слышишь, как колотится сердце? - я усилием воли направила все внимание на свои руки и почувствовала. Колотится как бешеное, бежит на всех порах, как скоростной поезд, улетает в небеса быстрее ракеты! - Это потому, что я люблю тебя!
Я верю...
Серость глаз полна немой мольбы, и я понимаю, что не нужно мне ничего из того, что обещает блондин в белом, мне бы только одноместную уютную пещерку и черта с божественной улыбкой. Я была бы счастлива от корней волос до кончиков пальцев, счастлива, как Джульетта с ее Ромео, пусть и конец у этой сказки был более чем печальный. Но умирать дважды нельзя, и я верю, верю, что обязательно буду счастлива!
Звонкий смех, похожий на перезвон хрустальных бокалов во время тоста, разрывает иллюзию, и мне вмиг становится мерзко. Мерзко от того, что я так легко попадаюсь на удочки из умело сотканных слов, от того, что верю без весомых на то оснований, от того, что мною так легко манипулировать.
Вырываю свои руки из чужих и, мгновенно рассвирепев, отскакиваю на несколько шагов. Ангел стоит рядом с чертом, выражение его лица содержит в себе смесь разочарования и торжества, какое бывает у людей с жизненной позицией 'если не мне, так никому'. Черт же более приземлен и честен - я отчетливо вижу смущение и каплю разочарования, и понимаю, что ему нравится такая игра. Наверное, я далеко не первая, кто попался на его удочку. Странно, но от этого мне совсем не становится легче. Я ведь почти поверила, что я уникальная, а теперь один из немногих светлых уголков в моей голове стремительно разрушается. Мне больше не во что верить.
- И нравится вам ссориться, мальчики? - риторический вопрос прозвучал как упрек. Обладательница хрустального голоса наконец появилась в поле моего зрения. Низкая, чуть ниже меня, девушка с волосами цвета темного шоколада, постриженными под каре. Пухлая верхняя губа и четко очерченная нижняя, темно-синие глаза напоминали цвет океана, глубина которого насчитывает достаточно сотен километров, чтобы утонуть от одного взгляда. Красивая линия скул и милая веснушка на правом виске.
- Он нарушил обещание! - вспылил ангел, и мне показалось, что он готов броситься на черта с кулаками. Я была бы не против.
- Он всегда их нарушает, почему ты веришь ему каждый раз? - это снова звучит скорее как утверждение, чем как вопрос. Девушке приходится подпрыгнуть, чтобы повиснуть на шее обоих парней. Ангел от неожиданности сгибается и переступает с одной ноги на другую, стараясь сохранить равновесие, а черт устраивает свою руку на талии незнакомки и притягивает к себе. Ребята смеются, и я чувствую себя лишней.
- Потому что он меня любит, - черт улыбается во все тридцать два, ангел обреченно вздыхает и, смущенно отводя взгляд, что-то яростно шипит себе под нос. Девушка снова смеется, и я готова поспорить, что исключительно для меня. Наверное заметила, как я остолбенела, услышав ее голос впервые. Размышляя над этим сейчас, я отчетливо поняла, что добровольно подписала бы себе пожизненную путевку а Ад, где вечность варилась бы в котлах, мечтая хотя бы раз снова увидеть черта. А он бы не пришел, как к сотням других своих жертв. Но ее голос протянул мне спасительную ниточку, и я выбралась из омута, лишь слегка расстроившись.
- А мне порой нужно пошалить с молоденькими девчушками, - черт все так же улыбался и подмигнул мне. Я скалюсь, вновь чувствуя себя уязвленной, и отворачиваюсь.
- Тебе нужно быть внимательнее, Джонни, может быть Асе нравятся девушки?
Черт задорно рассмеялся, кивая, и заверил незнакомку, что в следующий раз будет более внимателен в этом вопросе. Я выпала в осадок и, смутившись, задумалась, что, может быть, так оно и есть? Недаром же мне второй человек за сегодня намекает на то, что это вполне возможно. Закономерные случайности вовсе не случайны, и мне нужно всерьез поразмыслить над этим вопросом, если я хочу решить для себя что-то определенное.
- Оставьте нас, пожалуйста, - попросила девушка, и я почувствовала, как загораются мои щеки. Я скользнула взглядом по ее фигуре, и заметила неприметный бейджик, прикрепленный к кармашку на приталенном белом сарафане. 'Смерть'. Что это значит?
Черт снова расплылся в улыбке и, ущипнув ангела за задницу, сорвался с места. Ангел залился краской, становясь почти пунцовым, и подпрыгнул на месте от неожиданности, но, быстро взяв себя в руки, кинулся за обидчиком. Я непроизвольно улыбнулась и подумала, что на самом деле они неплохие ребята. Вне работы, конечно.
- Не обращай внимания на этих двоих, у них странные отношения в последнее время.
Девушка с волосами цвета темного шоколада тепло улыбнулась, и мне захотелось улыбнуться в ответ. Я кивнула, заодно подтверждая свои догадки.
- Пойдем со мной, - она взяла меня под локоть и потащила куда-то в дальний угол кабинета. Там была дверь, которую я раньше не замечала. Новая комната была куда меньше двух предыдущих, но значительно уютнее. Мягкий свет свечей отражался в хрустале незажженной люстры слабо, но все же достаточно для того, чтобы осмотреться. У дальней стены располагался большой кожаный диван пурпурного цвета, накрытый ярко-зеленым пледом. В центре комнаты продолговатый низкий столик, вокруг которого в беспорядке лежали разнообразные пестрые подушки, а на деревянной столешнице - корзинка с фруктами. У правой стены книжный шкаф и два кресла с ворохом разноцветных одеял на них, а у левой - большой шкаф, одна дверца которого была приоткрыта. Осмотревшись, я заключила, что комната жилая, и если меня привела сюда эта девушка, то, должно быть, она тут живет.
- Прости за беспорядок, я не думала, что сегодня у меня будут гости.
- Ничего страшного. Слушай, а что значит надпись на твоем бейджике? - я сразу перешла к интересующей меня теме. Девушка перевела взгляд на карман и, помедлив пару секунд, опустилась на подушки.
- Садись.
Я послушно села с другой стороны стола и, отодвинув тарелку, удобно расположила подбородок на замке из пальцев, приготовившись слушать.
- 'Смерть' это название моей профессии. Я на сто процентов уверена, что, читая это слово, ты представляешь старуху с косой, которая забирает души на тот свет, и ты можешь смело считать, что права. Это что-то вроде религиозного аспекта. Людям надо верить во что-то. А так как я одна не могу забрать все души, то придумали ангелов, которые делают это вместо меня.
- Понятно... А что делаешь ты? Неужели просто 'чтобы была'?
Смерть рассмеялась.
- Нет, конечно. У меня много обязанностей, но обычно я просто слежу за тем, чтобы у нас в офисе не возникало накладок наподобие той, в которую ты попала сегодня.
- Ясно, - я кивнула. - А ты... всегда тут была?
- Нет, - кажется, ей было неприятно говорить об этом, - не всегда. Когда-то я была такой же живой, как ты.
- А что случилось? - я нервно сглотнула, боясь услышать то, что и так понятно.
- Я умерла, - просто сказала Смерть. - В день своего восемнадцатилетия, тринадцатого февраля тридцать седьмого года в восемь тридцать одну.
Тринадцатого февраля в восемь тридцать одну.
Я шумно выдохнула и глупо улыбнулась. Мы умерли в один день.
Почему-то эта мысль разливалась по телу приятной негой и щекотала тонкие струнки души. Судьба распорядилась так, чтобы я умерла в одно время с самой восхитительной девушкой в мире!
- Что с тобой? - она улыбалась, копируя меня, и, подавшись вперед, внимательно изучала мои глаза. Я смущенно отвернулась, почему-то решив, что не должна думать об этом.
- Тринадцатое-ноль-второе, Миронова Анастасия, автокатастрофа, восемь тридцать одна по местному времени, - процитировала я то, что успела прочитать в черной книжке секретарши Людочки. Девушка округлила глаза, явно не ожидая подобного с моей стороны. Она не знала этого обо мне?
Поднявшись, она обошла стол и медленно опустилась на подушки с моей стороны. Я хотела немного подвинуться, чтобы оставить ей больше места, но она удержала меня, взяв мои руки в свои. Наши колени соприкоснулись, и мне показалось, что я почувствовала электрический разряд, проскочивший между нами. Наверное, это от нервов.
Смерть подняла на меня глаза, и я поразилась, насколько они синие в мягком свете этой комнаты. Ободок радужки был темно-серый, почти черный, а в зрачке я отчетливо разглядела свое отражение. Маленькая, испуганная, с растрепанными волосами и ссадиной на щеке. Совсем еще ребенок. А обладательница глаз цвета океана наоборот была сдержана и капельку взволнована. Она выглядела взрослой, несмотря на ее небольшой рост.
- Скажи, Ася, как тебе жилось раньше?
Я помедлила немного, наслаждаясь хрусталем голоса, разлившимся по комнате и догорающим, словно огарок свечи.
- Врагу бы не пожелала такую жизнь, - не совсем честно ответила я. Пожелала бы, на самом деле. Может быть даже дважды, чтоб наверняка.
Смерть грустно улыбнулась и на секунду отвела глаза.
- Моя сестра все еще живет.
- Что? - я качнула головой, вытряхивая из головы лишние мысли, чтобы сосредоточиться на том, что мне расскажет девушка.
- Сейчас ей должно быть восемьдесят три, - она, будто не слыша моего вопроса, продолжила. - Ася, я очень хочу ее увидеть! - она с мольбой смотрит мне в глаза, не отводя взгляда, и я кажусь себе крошечной и беспомощной под этим взглядом. Зачем ты смотришь на меня так? Я не могу разрушить твои надежды, но и оправдать их не могу, ведь я умерла...
- Но что я могу сделать? - это прозвучало как упрек, и я мгновенно съежилась, потому что хотела вложить в эту беспомощную фразу как можно больше заботы. Девушка крепче сжала мои ладоши.
- Я могла бы сделать так, чтобы ты жила снова.
Я встрепенулась и приготовилась возразить, ведь я только что избавилась от горы проблем, которые окружали меня всю мою жизнь, и я вовсе не собиралась отказываться от своего счастья в пользу пары минут чужого, как бы эгоистично это ни звучало!
- Постой, - меня оборвали, когда я приготовилась выплеснуть все, что копилось во мне, - просто послушай меня, ладно?
Я неуверенно кивнула, успокаивая себя тем, что никто не сможет заставить меня согласиться на подобную авантюру.
- Ничто уже не будет, как раньше, просто поверь мне! - она говорила так быстро, что я едва могла уловить ход ее мыслей. Она словно боялась, что еще пара секунд - и ей уже никогда не убедить меня.
- Твое тело еще может жить, и у нас действительно мало времени, чтобы сделать все, что нужно. Скажи, что ты чувствуешь?
Я пожала плечами. Это так важно?
- А помнишь... - она лихорадочно соображала, словно от того, что она сейчас делает, зависит как минимум судьба всего человечества. - Помнишь тех серых людей в первом зале? Помнишь, как она напугали тебя тогда? Напугали же?
Раньше при мысли от них у меня действительно подгибались колени и предательски потели ладони, но сейчас я не могла вызвать в сознании тот страх. Я забыла.
Девушка, видя мою неопределенную реакцию, испугалась еще больше.
- Ты теряешь эмоции, Ася! Проснись же!
Она вскочила с подушек и дернула меня вверх. Я неловко покачнулась, но сумела устоять на ногах. Ее руки на моем лице, она трясет меня. Звуки смешались в моей голове, и я могу лишь читать по губам. 'Проснись'. Но я не хочу, девочка. Не тряси меня, дай поспать хотя бы минутку. Я так устала. Устала...
Закрываю глаза и обмякаю в ее руках. Живот скручивает как после стакана ледяной воды, и я чувствую глухую боль в затылке. Ноги уже не держат, и я оседаю на подушки. Еще немного, и все будет хорошо...
Что-то горячее касается моих губ. Я направляю туда последнюю вспышку энергии. Поцелуй. Терпкий, влажный и страстный. В мысли медленно закрадывается страшное слово. Последний. Я хватаюсь за него, как за ниточку, и тяну. Открываю глаза. Она смотрит на меня с мольбой и целует мои губы. 'Проснись'. Девочка, ты точно знаешь, что делаешь? Я сойду с ума, если ты отстранишься от меня сейчас.
Расслабляюсь и отдаюсь последнему чувству. Ее губы со вкусом мяты и шоколада завораживают и заставляют забыться. Сердце бьется часто-часто, а в голове образовывается приятная звенящая пустота - и ни одной мысли. Она отчаянно, до крови кусает мои губы, и горькая красная влага стекает по нижней губе. Мне кажется, что если я исчезну именно сейчас, то уже никогда не буду счастлива на том свете. Влажная соль обжигает, и я невольно жмурюсь. Она плачет? Не плачь, девочка, не надо. Не заставляй меня желать утешить тебя, не заставляй хотеть жить. Пожалуйста. Я не хочу...
Она гладит мое лицо, втирая в кожу свои слезы, словно соединяя нас, а я лежу на подушках и медленно умираю от ее рук. Умираю от ощущения отрешенности, когда так хочется открыть глаза и видеть ее, когда хочется чувствовать на себе ее теплые маленькие ладошки, когда до безумия важно знать, что она любит меня так же, как я люблю ее.
Ты знаешь, девочка, а я ведь влюбилась.
Я люблю тебя, слышишь?
- Пообещай, что мы скоро встретимся? - шепчу я, не слыша своего голоса.
- Обещаю, - шепчет она. Горячее дыхание щекочет ухо, и я улыбаюсь.
Стены рушатся, и я умираю снова.
И никогда от себя не пускай
Бросаю взгляд на часы. Без минуты два. Еще шестьдесят секунд, и я буду свободна, как ветер в поле.
Кто-то тыкает ручкой мне в спину. Я бы и не подумала повернуться, если бы не была одета сегодня в новенькую белоснежную блузку, но приходится, потому что перспектива отстирывать чернильные пятна меня совсем не прельщает.
- Чего тебе? - яростно шепчу я, наблюдая довольную кошачью улыбку Мишки Ковалева. Тот кладет подбородок на замок из пальцев и уже собирается что-то сказать мне, как я отчетливо слышу резкую трель школьного звонка. Вскакиваю с места, не желая дожидаться, пока парень придет в себя, и, кинув вещи в сумку, бросаю радостно:
- А вот и свобода!
Нет, не от душного класса свобода, и даже не от контрольной по истории, которую я закончила парой минут раньше, а от самого противного мальчишки, который только мог появиться на свет. От Ковалева! После того инцидента с поцелуем он сам не свой. Узнал адрес школы, в которую я перевелась, поступил в один класс со мной и даже сел на следующую за моей парту! Для чего все это? Может, думает, что виноват в том, что меня сбила машина? Кто его знает...
Беру свою ветровку у гардеробщицы и, бросив прощальный взгляд на место, которое фактически стало вторым домом, покидаю школу. Конец сентября - замечательное время для прогулок, но мне отчаянно хочется домой. Подобные порывы редки, несмотря на то, что все случилось так, как мне обещала Смерть. Ничто не осталось прежним. Думая над этим сейчас, я понимаю, что в этом, черт возьми, нет ничего необычного. Разве может все остаться как раньше после твоей смерти? Разве станут пусть даже самые безразличные родители относиться к ребенку с такой же холодностью, когда врачи едва успели выдернуть его с того света? Нет, конечно, нет!
- Ася!
Замираю на мгновение, но, поняв, кому принадлежит ненавистный голос, ускоряю шаг. Подобные выходки со стороны Миши далеко не редкость, но я все никак не могу к ним привыкнуть. Ему то приспичит донести до дома мою сумку, то в кино второй билет заваляется, то с сестрой маленькой посидеть нужно, потому что он не умеет менять подгузники, 'а вдвоем, Асечка, всяко веселее'. Конечно, я понимаю, к чему все это, но пока он не скажет в открытую, я буду претворяться, что ничего не замечаю. Лишние проблемы и мысли мне не нужны, а когда ты ничего не понимаешь, жить становится немного легче. Совсем чуть-чуть, но все же достаточно для того, чтобы считать себя скрытой от большинства не совсем повседневных проблем.
Парень догоняет меня и идет в ногу. Я старательно не замечаю его, но разве это кого-то останавливает?
- Ась, тебе не тяжело? Хочешь, сумку понесу?
Обычно я тут же отказываюсь, но сегодня было шесть уроков, и мне пришлось тащить гору учебников и две толстые книжки из библиотеки, поэтому я, поразмыслив пару секунд, сняла сумку с плеча и все так же не глядя в сторону ухажера доверила ему ношу. Он тут же просиял, довольный необычным, но, несомненно, желанным результатом, и я невольно улыбнулась в ответ.
- Ась...
- Чего тебе? - останавливаюсь у витрины цветочного магазина и рассматриваю декоративную бабочку, которая лениво летает на металлической проволоке вокруг горшка с незабудками. Замечаю, что к стеклу подходит мой двоюродный брат, держа в руках тряпку. Порой мне кажется, что он меняет работы, как перчатки, ведь еще вчера его тут не было!
Машу рукой и он, замечая меня, улыбается и машет в ответ. Говорит что-то, а я читаю по губам. 'Кто это?'. Смеюсь и отмахиваюсь, мол, 'никто'. Брат улыбается и шутливо покачивает пальцем, будто говоря: 'осторожнее с этим'. Я улыбаюсь еще раз и киваю, заверяя в том, что ничего серьезного не намечается, и он может оставить пустые волнения.
- Дело в том, что ты мне нравишься, - кажется, это произнесено без тени смущения или неуверенности, и я на мгновения зависаю ошарашенно. Брат осторожно всматривается в мое лицо, и я отворачиваюсь от стекла, пряча лицо от пронизывающего взгляда. Столько времени я мысленно прокручивала в голове все возможные варианты этого разговора, но теперь, когда он решился признаться в том, что и так понятно, я выпадаю из колеи, словно эта новость является для меня чем-то действительно необычным и неожиданным.
Медленно перевожу взгляд на лицо Мишки. По-детски наивное, я отчетливо вижу мольбу и, конечно, уверенность в своей неотразимости. Он хочет, чтобы это побыстрее закончилось, и мы стали парой. Мечты.
Все заготовленные для этого разговора фразочки, которые должны сразить парня наповал, вылетели из головы с порывом осеннего ветра. Я моргнула пару раз и усилием воли выдавила из себя глупое 'Ясно'.
- Давай встречаться? - говорит тихо и уверенно, словно и не заметил моих слов. Смотрит в глубину зрачков, так, чтобы я не посмела отказать или разрушить его крепость уверенности. В голову залетает шальная мысль сбежать, пока не поздно, ведь эти слова - именно то, чего я всегда боялась.
Он стоит передо мной беззащитный, и мы оба отчетливо осознаем, что пути назад нет. Я всю жизнь опасалась подобных ситуаций, когда мне в одиночку приходится решать судьбу человека. Особенно паршиво становится тогда, когда ты знаешь, что скажешь 'нет'...
Я тяжело вздыхаю, собираясь с мыслями, и медленно отвожу взгляд. Женщина, выгуливающая маленькую черную таксу, подозрительно на меня косится, чем-то напоминая свою подопечную, и мне снова приходится искать объект, за которым можно понаблюдать пару секунд, пока нужные слова плавно втекают в раскаленную голову. Мужчина восточной наружности весело и призывно улыбается, приманивая своим беззаботным видом покупателей. На прилавке перед ним лежат в корзинах разнообразные спелые фрукты, и мне вдруг безумно хочется купить себе какой-нибудь сочный плод, лишь бы занять себя чем-то отвлекающим от этой неприятной ситуации.
- Аська, если тебе нужно время, то я, конечно, дам его тебе, я же понимаю, что это все так неожиданно, и...
- Прости, Миш, но мне нравятся девочки, - выдавливаю из себя то, что должна была сказать в самом начале его ухаживаний. Кажется, мой голос сделался настолько тихим, что его с легкостью заглушает тяжелое дыхание мотора проезжающего мимо автомобиля.
Ковалев застывает, пораженный моими словами, и я вдруг отчетливо понимаю, что никаких проверок той зимой не было, он действительно любил меня все это время, и тот поцелуй был ни чем иным, как его первое признание самому себе. От этого становится совершенно паршиво, и я, не выдерживая надломленного взгляда, беру из его рук сумку и, бросая тихое 'Я, наверное, пойду', заворачиваю за угол.
Шумно выдыхаю и улыбаюсь со смесью радости и огорчения. Пожалуй, я была бы искренне счастлива, если бы не удручающее чувство от того, что я разрушила Мишкину мечту.
Перевешиваю сумку с одного плеча на другое и, улыбнувшись проходящему мимо пятилетнему мальчишке, сворачиваю в переулок.
Два квартала прямо, налево, затем снова прямо - и я оказываюсь перед своим домом. Тяжелые двери подъезда открываются со скрипом, и я прохожу внутрь. Первые три ступеньки даются тяжело, но я быстро забываю об этом, погружаясь в свои мысли. Все-таки когда-то это обязано было случиться. Эта мысль плавно затекает в сознание с приторным запахом домашних булочек из моей квартиры, и я мгновенно расслабляюсь. Я молодец. Не струсила, не поддалась, отбилась. Сделала то, что было нужно. Можно гордиться.
Поворачиваю ключ в замке, и окунаюсь в запахи квартиры. Мама на кухне, я понимаю это по тихому монологу телевизора и шипенью сковородки. Не испытывая желания сообщать ей о своем присутствии, иду в спальню, бросаю сумку на кровать, а ветровку отправляю на спинку кресла.
Рывком открываю окно, запрыгиваю на подоконник и свешиваю ноги на улицу. Пятки тут же щекочет легкий ветерок, и я улыбаюсь, шевеля пальцами и болтая ногами в воздухе. Прохожие, замечающие девчонку на седьмом этаже многоквартирного дома, нервно косятся в мою сторону и, посмотрев пару секунд, уходят по своим делам. Мальчишки во дворе пинают мяч из одного угла детской площадки в другой, стараясь не задеть ржавую горку и скрипучие качели. Мне нравится сидеть вот так под палящим солнцем и болтать ногами в воздухе.
Многое изменилось с тех пор, как я умерла. Мама рассталась с дядей Сережей сразу же, как увидела меня на больничной койке. Она стала серьезнее ко мне относиться и гораздо чаще срывалась. Я ее понимала - из меня никудышная дочь. После того, как я перешла в новую школу, у меня появилась компания, превышающая по количеству одного человека, как это было раньше, но, несмотря на то, что я чаще отвлекалась на уроках и почти не старалась запомнить монотонные речи учителей, я стала лучше учиться.
На днях мы переехали в новую квартиру, ближе к моей школе, и теперь мне не придется совершать мучительно долгую поездку из одного конца города в другой. Это здорово, я ненавижу эти душные, полные незнакомых людей автобусы.
Несмотря на все хорошее, что случилось со мной, ложка дегтя тоже имела место быть в моем новом положении. Единственный человек, который всегда понимал меня, моя лучшая подруга, живет теперь за пару десятков километров от моего дома. Мы, конечно, видимся пару раз в неделю, и она до сих пор готова помочь мне в любую секунду, но я не перестаю чувствовать себя одинокой без ее постоянного присутствия рядом с собой.
Наклоняюсь достаточно низко, чтобы разглядеть козырек подъезда под моим окном. Ребятишки, играя в футбол, забросили туда мяч и теперь, попросив кого-то из соседей открыть дверь подъезда, забрались через окно на бетонную поверхность и, неловко пробираясь между осколками бутылок и окурками, пытаются подобраться к мячу. Улыбаюсь, наблюдая за их действиями, и не замечаю, как отворяется дверь в мою комнату.
- Опять ты высовываешься из окна!
Чертыхаюсь от неожиданности и роняю из рук догорающую сигарету. Она медленно летит вниз, покорно подчиняясь гравитации, и оставляет за собой тонкую полоску едкого серого дыма. Я кашляю, чтобы прочистить горло и выпустить из легких остатки невесомой горечи.
- Да, мам.
Ответ, которого от меня никто не ждал, получился сдобрен лихой долей глухой хрипоты, и я понимаю, что выдала себя с потрохами. Курить вредно, курение убивает.
Распрямляю спину и склоняю голову на бок, любуясь, как солнце медленно выходит из-за угла кирпичной девятиэтажки напротив. Яркий свет слепит глаза, а ровный желтый круг то очерчивается до невозможности четко, то пропадает, скрытый теплыми лучами.
- Бросала бы ты все это, - почти обреченно выдыхает мать, и я понимаю, что она уже давно знает о моем пристрастии к сигаретам. Это началось не так давно, с месяц назад, когда мысли об учебе испарились полностью, а их место занял образ девочки с шоколадными волосами и глазами цвета морской глубины.
- Что 'это', мам? - слова сами напрашиваются сойти с языка, и я покоряюсь минутному порыву. Уж слишком тоскливо сидеть на подоконнике в прокуренной комнате и размышлять о том, что потеряно навсегда.
- Сигареты твои противные! - на секунду мне показалось, что она готова вспылить или расплакаться, но этого не происходит. Она продолжает с завидным самообладанием: - О чем ты думаешь постоянно?
Несмотря на все перемены, произошедшие в моей жизни, откровенные разговоры еще не вошли в нашу с мамой совместную жизнь. Слишком большую пропасть мы создавали пятнадцать лет, чтобы за полгода что-то могло кардинально измениться.
- О Смерти, - зачем-то честно отвечаю я, но она не понимает.
- Врачи тебя еле с того света вытащили, как ты можешь снова думать об этом, неблагодарная?
Она на грани срыва, я отчетливо слышу, как дрожит ее голос, предупреждая о том, что от него скоро останутся только короткие всхлипы и соленая влага на щеках. Спрыгиваю с подоконника в удушающую жару помещения и, хватая на ходу куртку, спешу удалиться. Я уже сотни раз мысленно приказывала себе оставаться в таких ситуациях и пытаться изменить мнение мамы на мой счет, но каждый раз накатывала такая сумасшедшая паника, что я убегала, расстраиваясь не меньше, чем она. Я до сих пор не понимаю причины этой странной эмоции. Порой мне даже не приходится фиксировать факт ее появления - ноги сами несут меня подальше от конфликта.
Слышу, как мама с силой ударяет ладошкой по дверному косяку и хрипло что-то выкрикивает в пустоту, и захлопываю дверь. Бегу вниз по лестнице со скоростью марафонца, дальше по улице в сторону парка. Недалеко от него стоит старый дом, построенный, кажется, сотню лет назад. Можно было бы подумать, что здесь никто не живет, ведь с потолка капает круглые сутки, а зимой температура не сильно отличается от уличной, но я знаю, что квартиры в этом доме набиты людьми под завязку. Многие из них в основном пенсионного возраста и просто не имеют средств, чтобы подыскать себе что-то получше этого убожества. Им приходится ютиться в жалких однушках, тратя все средства на тазы для сбора влаги и теплые одеяла.
Здесь всего два подъезда, и я направляюсь к первому из них. Деревянная дверь неприятно скрипит, и я морщусь. Три ступеньки наверх, и в нос ударяет запах затхлой сырости. Я упорно игнорирую его, продолжая подниматься.
Дверной звонок переливается громкой в этой безжизненной тишине трелью, и я невольно вздрагиваю. Слышу глухие шаги внутри квартиры и расслабленно выдыхаю. В конце концов, когда тебе за восемьдесят, часы тикают быстрее, приближая момент, когда придется покинуть этот мир ради лучшего.
Дверь отворяется, и на пороге меня встречает полная старушка в фартуке и с половником в руке. Она улыбается и пропускает меня внутрь.
- Я и не думала, что ты придешь сегодня.
- Захотелось, - виновато улыбаюсь и, оставляя куртку на вешалке, иду на кухню за хозяйкой квартиры. Здесь гораздо уютнее, чем можно было подумать, взглянув на дом снаружи. Бедно и по старинке пустовато, без лишних вещей, но все же по-домашнему.
Честно, я бы ни за что не стала ходить по таким подозрительным постройкам, готовым обвалиться в любой момент, если бы не узнала, что в одной из них живет сестра Алисы - девушки, в которую я влюбилась, когда умерла. Ее имя было узнать не так сложно, достаточно было только получить доступ в базу данных милиции, соврав парочке сотрудников что-то про потерянных родственников, тем не менее я очень гордилась тем, что знаю простой набор букв, принадлежащий девчонке, которая забрала мое сердце.
Тем же путем я узнала о сестре Алисы и теперь навещала ее пару раз в неделю. Она оказалась очень милой старушкой и знала огромное количество невероятных историй, которые я слушала не отрываясь. Дарья Константиновна же в свою очередь любила слушать мои рассказы о том, что ждет ее на том свете, об Алисе и моей жизни. Она сразу произвела на меня впечатление мудрой женщины, и мне было не стыдно иной раз обратиться к ней за помощью.
Я уверена, что многие люди, случись с ними то, что произошло со мной, не стали бы и вспоминать об этом, предпочитая думать, что все это было плохим сном, но я боялась пускать подобные мысли в свою голову. Я хотела верить, что где-то в облаках есть комната, обставленная в ярких тонах, где живет девушка с волосами цвета темного шоколада, мечтающая встретить сестру и хранящая память обо мне изо дня в день. Живая Дарья Константиновна - тому подтверждение, и мне лишь осталось ждать дня, когда мы встретимся. Я жду, девочка, слышишь? Я выполнила свою часть договора, очередь за тобой. Где же ты, Алиса?
- Идем, я покажу тебе кое-что.
Я чувствую, как женщина взволнована, и мне передается ее состояние.
- Я иду. Что это?
- Увидишь.
Она роется в шкафчике, где хранит воспоминания в виде черно-белых фотографий и пожелтевших от времени писем, а я присаживаюсь на деревянную табуретку и, нервно ерзая, подаюсь вперед. Вот, нужная вещь найдена. Старое письмо неровно сложено в два раза, и хозяйке приходится изрядно потрудиться, чтобы раскрыть его, не повредив тонкую бумагу.
- Это письмо от нее.
Мы никогда не называем Алису по имени, общаясь между собой, но всегда понимаем друг друга. Наверное потому, что редко обсуждаем что-то другое.
Я осторожно беру кусочек бумажки и пробегаюсь по строчкам. Что-то рядовое, наподобие списка покупок или дел на день, но сердце призывно ёкает, напоминая о том, что это писала она.
- Ничего интересного, да? - я киваю, с трудом отрывая взгляд от бумажки. - А вот это как тебе?
Дарья Константиновна протягивает мне белоснежную салфетку, подмоченную с одного конца. На ней черным мелком выведено всего два слова: 'Жди меня'.
Я перевожу взгляд с салфетки на письмо и обратно. Сердце падает вниз живота, а глаза щиплет от подступающих слез. Она жива, она здесь, и она скоро придет.
- Я всегда знала, я верила, а когда ты нашла меня, я считала минуты. Это писала Алиса, понимаешь? Она где-то здесь!
Я киваю в прострации и, распахнув глаза, хлюпаю носом. Мысли не помещаются в моей голове и, кажется, разрывают ее.
- Быть этого не может. С того света не возвращаются...
Я сама не верю своим словам, но в такой момент они кажутся единственно правильными, и я произношу их, желая убедить себя в обратном.
- Но ты же вернулась, - и все вдруг встало на свои места. Я вернулась, и она вернется тоже, нужно лишь подождать немного. Совсем чуть-чуть.
Дверной звонок разрывает повисшую тишину, и мы замираем. Сердце колотится так, как не колотилось еще никогда, и я не уверена, что оно справится с тем, что ему приходится выносить. Одновременно вскакиваем с мест и наперегонки несемся к двери.
Это она! Это она!
Дверь со скрипом отворяется, и мы превращаемся в каменные статуи, ожидающие, что добрая волшебница расколдует нас. Мир - словно в замедленной съемке: спортивная кроссовка, джинсовые шорты по колено, яркая майка, шоколад волос и глаза цвета океана.
Слезы сами льются из глаз, и я сползаю по стенке, захлебываясь в соленой влаге. Она улыбается и обнимает сестру, словно и не умирала вовсе. Последняя, не веря своему счастью, крепче прижимает к себе девушку и шепчет какие-то нежности.
- Алиса... - одними губами повторяю я раз за разом, всхлипывая и утирая тыльной стороной ладони слезы. Она оборачивается и обращает на меня свое внимание. Я смотрю на нее, как ребенок на новую игрушку, о которой давно мечтал, но знал, что никто ему не купит такой замечательный подарок. Шагает ко мне и, присев ка корточки, легко касается моих губ. Буквально на пару секунд, но этого достаточно, чтобы я поверила, что она настоящая.
Я давно думала над тем, как пройдет наша встреча и боялась, что она не узнает меня или я не смогу подойти к ней, увидев однажды на улице, но теперь все волнения в прошлом. Она нашла меня сама и вошла в мою жизнь легко, будто всегда была здесь. Влилась в поток моей жизни, становясь со мной единым целым, и я благодарна ей за это.
- Я люблю, тебя, Алиса.
Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/1028349