На моем веку было три государственных переворота и одно изнасилование. Поэтому я не помню, когда и как я была крещена. Одна из версий звучит так.
Мой отец, из евреев-невыкрестов, не признавал таинства крещения, но не чтил и субботы - он работал денно и нощно, чтобы в советское время обеспечить жизнь нашей "семьи служащих". Он был заводским инженером в городе N-ске и грозил выдать меня замуж за хасида, когда я была маленькой. Мама моя, Карэна, была татаркой, принявшей в браке (о, конечно, тайно, религии тогда среди низов не жаловались) иудаизм. Ее лучистые карие глаза обладали воистину гипнотической силой для меня, их маленькой дочери Лены. Так, когда я отходила (в 9 лет) после аппендэктомии, проще говоря, аппендицита, я подолгу по вечерам - уже лежа дома, а не в больнице - мысленно разговаривала с матерью, и настолько живо, что начала верить и в гипноз, и в телепатию, о которых мне тогда рассказал мой просвещенный четырнадцатилетний брат. Он начитался Стругацких, Франкла (ходивших в сам - и тамиздате) и Гофмана, кажется, - в последнем авторе я не уверена. Меня даже показали детскому психиатру, но после него я вышла здоровой. Психиатр сказал: "Гипертрофированное, острое воображение, потом, может быть, пройдет". "Слава Богу, не шизофрения," - произнес тогда мой отец.
В двадцать три года я уехала из N-ска в Москву, вначале получать диплом переводчика - раньше я училась в английской школе и легко поступила на заочное отделение иняза... И как-то в Москве и осталась: сняла квартиру, нашла работу - временную, а потом и постоянную. Мы организовывали международные научные и педагогические конференции, да и переписки было много. Вышла замуж и пока не родила.
Москва оказалась самым поразительным городом в мире - для меня, убогой и нищей провинциалки и "лимитчицы", как поначалу нелюбезно называл меня бухгалтер нашего центра, начисляя мне деньги в сотнях тысяч инфляционных. В Москве 1990-х годов появились тысячи машин, включая иномарки; жители Города пошучивали: "А еще говорят, люди бедно живут!..."
Я пережила развал Союза и два путча - бунт ГКЧП 1991 года и расстрел Белого дома в 1993 году. Я не пошла к месту событий ни в тот, ни в другой раз, но во время ГКЧП, когда танки уже шли по Москве, меня послали за зарплатой (своей и шести коллег) из гостиницы "Измайловской", где проходил митинг (встреча, англ.) на Академическую. Для не знающих Москвы сообщаю, что это другой конец Города.
В метро люди тогда шли очень быстро и молча; два танка стояли прямо на площади Хо-Ши-Мина на выходе из метро "Академическая" в сторону гастронома. А для того, чтобы добраться до нашей конторы, нужно было пройти насквозь площадь и еще дворами, минут двадцать-пятнадцать. Меня уже в Измайлово предупредили, что ходят слухи и снайперах, но я, боясь и ругая своих сотрудников на чем свет стоит, благополучно получила нашу инфляционную зарплату. Выдали, впрочем, половину, и с опозданием - в Банк не съездили по трусости.
Ну ладно, о путчах хватит. Хотя - вот еще: во времена расстрела Белого дома - драки нашего прежнего президента с парламентом (бой Терминатора с Сухэ-Батором, как пошутил по этому же поводу мой друг, теперь уже покойный), одной моей знакомой прострелили ногу, когда она сунулась к зданию Думы, оттоптали и сломали кисть руки - ей же. Тогда ее мужу позвонили и сказали: "Слушай, готовься к самому худшему. Твоя Лера была на площади". Бедняга сказал: "Ее убили?", а потом перед Лямой долго извинялись по телефону. А Лера Ч. попала в больницу и пробыла там месяц с огнестрельным ранением. В списках пострадавших ее как-то не зафиксировали... Вот теперь о путчах все.
В 1995 году я вышла замуж. Мой муж носил хвостик из волос, ходил с тросточкой (он хромал) и имел лик благообразный, даже христоподобный слегка. Худощав, шатен, как я сказала уже, прихрамывал - у него было повреждение колена, и я подшучивала: "Меня укусила акула, Когда я стоял у штурвала" - это из студенческой песни тех лет.
Вспоминаю я все это как бы в глубокой депрессии, которая началась - поначалу легкими приступами "плохих мыслей", как называют, стесняясь правды, в отечественной науке, - 13 лет назад, после одного случая...рокового стечения обстоятельств. Это был уже 1997 год.
Мне надоело ходить некрещеной и искать смысл жизни в себе и муже. И я отправилась в С. монастырь - единственный, куда мне сказали дорогу. В монастыре кипела жизнь, мне там показалось очень красиво. Бегали люди в рясах, в церкви службы не было, здесь де, прямо рядом, снимали какое-то кино... Служка, узнав, зачем я пришла, сразу же отвел меня к отцу Артемию. Он был высоким, статным, с черной небольшой бородкой; стрижен, правда, под горшок. Правильные, русские черты лица, благообразен. Я высказала свою просьбишку, рассказала про семью, и он, ничтоже сумняшеся, велел мне прийти в субботу на обряд. Я и пришла.
В церкви была свадьбы, обряд венчания. Стояли софиты, велась съемка. Я выбрала себе имя Мария - просто Ленкой мне быть надоело. Было 14 апреля, день памяти Марии Египетской. "Вот Вам и святая какая хорошая," - сказал по-доброму батюшка. В воскресенье я не ела, не курила, а сразу побежала к причастию. Сказала, что живу в невенчанном браке. Отец Артемий сказал, что надо венчаться, предварительно окрестив мужа. Я прилетела домой как на крыльях, но муж оказался, к моему ужасу, убежденным атеистом. Через два дня я поразила его своим решением отказаться от совместной жизни.
Отец Артемий меня одобрил. Вскоре муж ушел от меня к родителям - я "не блудила", читала только религиозные книги и молилась по четыре часа в день. Отец Артемий подвел меня к мысли о постриге, только сказал, что мне надо поститься для испытания 40 дней. Я не подала на развод, но собиралась; с мужем не общалась. Взяв высокую планку, через три дня я прекратила есть и стала пить только сырую воду. Меня начали мучить блудные мысли и начались видения. Одно из них стало реальностью.
Вдруг из сумки, как по мановению ока, появились яства. И икра - черная, маслянистая, и под стать ей - тарелка с водой, которую принес муж; в ней колыхались кусочки сливочного масла... Авокадо с выпиравшей из его разрезанного бочка круглой, коричневой костью; хлеб монастырский - да что я! "пеклеванный", из валютки. И, наконец, две бутылки - "Шампанское игристое" полусладкое, крымское плюс водки пол-литра. И почему-то желтоватая, крупитчатая, мокрая соль.
- Ну, вставай, теперь можно, - сказал мне муж. - Есть, наверно, хочешь?
Он развязал мне ноги и я, придерживая грудь, которая предательски выскакивала из разорванной поперек, еще недавно - сегодня утром еще - новой, кружевной сорочки, встала и подошла к окну. Поправила сорочку. Глянула вниз. С четвертого этажа было хорошо видно, что внизу паслось небольшое стадо бело-рыжих, чистеньких, с черными иззубренными холками, свиней. "Москва ведь, странно", - машинально как-то удивилась я. Дальше все было на автопилоте. Мы ели, пили. Я и думать тогда забыла про свиней и нанесенную мне обиду - видать, водка, смешанная с шампанским, помогла. Фужеров у меня не было, и мы делали ерш в чайных чашках из моего маленького, недобитого пока, китайского сервиза.
И тут-то я увидела. Вот что, оказывается, смущало меня все время! Родинка у моего настоящего мужа была на правой щеке - как гадали ему, к богатству. А у пришельца - на левой. То есть, к счастью. "Кто Вы?" - хотела спросить я, но почему-то промолчала. А он уже собирался - снимал роскошный, сине-красный, с клетками "а ля-турок" халат, натягивал (прямо при мне) брюки, застегивал ремень, под ремень втискивал рубашечку в полосочку - "косоворотку". "Раньше такие называли антисемиточками," - подумала я. И он ушел. Окна моего дома выходили на противоположную от входа в подъезд сторону, так что при всем желании бросить ему прощальный взгляд или помахать, например, рукой вслед я не могла бы. "Изнасиловал неизвестно кто, потешился и ушел. Еще на мужа смахивает," - мысленно, еще слегка пьяная, пробормотала я. Убрала в холодильник жратву, вымыла оставшуюся посуду. Подошла к телефону. Набрала номер отца Артемия. "Родинка. Это не мой муж. А кто?" - сказала я, описав ситуацию. - Может быть, бес был?" К тому времени я уже поднаторела в православной литературе и в "Патериках" я читала, что к монахам - были достоверные случаи - приходили бесы... Бог наказывал таких обознавшихся, принявших их за людей, монахов болезнью, обычно временной потерей зрения или параличом.
Об этом я тоже рассказала отцу Артемию. Говорила не сбивчиво. Он был уверен, что это был мой муж. "И зрительная иллюзия на фоне ерша?" - спросила я. "Возможно. Поститесь, молитесь и принимайте постриг. Вы с ним не венчаны", - ответил он. Я решила доесть еду из холодильника и продолжить пост. Через два дня я доела все и в магазин не пошла. Но стадо свиней под балконом исчезло, как не было. Муж мне не звонил, я ему - тоже. Я встала на весы: вес 38 килограммов.
На субботу был назначен чин пострижения. Я приехала на известную мне улицу и не увидела монастыря. Вместо обилия деревянных строений я обнаружила глухой забор. На заборе висело приклеенное скотчем большое объявление: "Уважаемые члены массовки! Съемки закончены. Деньги за участие в фильме "Святая Русь" можно получить по адресу: Мосфильмовская 11."
А если бы постригли? Меня долго лечили от анорексии, потом - от послеразводной депрессии. Хотя вся советская психиатрия не могла объяснить наличие в моей квартире большого, прямо-таки моцартовского парика с белыми, слегка растрепанными локонами, который мне - помните, в тот день со свиньями под балконом и черной, маслянистой икрой, - принес мой "муж". Я, кажется, так и осталась некрещеной.
КОНЕЦ
17 октября 2010 года, Академгородок города Новосибирска.