Это книга о болезни. На психически неуравновешенных людях в России лежит стигма, это что-то вроде проклятия общества. Многие из них сдались, потеряли память, даром потратили свою данную "на один раз" жизнь. Жизнь вообще одноразовая штука.
Я болела почти 25 лет. Из них я в течение 15 лет регулярно лежала в разных больницах, от кремлевской Каширки до больницы имени Алексеева - Кащенко - и провинциальной психушки на улице Владимирской в городе Новосибирске. Я видела массу людей, зэчек-санитарок, меня били и санитары, и больные. Меня содержали с матереубийцами, убийцами, так называемыми "принудчиками" (людьми, которые вместо отбытия срока за правонарушение выбили себе содержание в психиатрической лечебнице), дебилами, алкоголичками и просто старыми бабушками, превратившимися в овощей...
Я не сдалась, не ушла на инвалидность. У меня средняя зарплата, я сохранилась в профессии (я переводчик), стала писателем и поэтом. Однако стоило мне только заикнуться о том, что я болела, меня сразу лишили заказов на перевод в трех фирмах. Я уже много лет индивидуальный предприниматель. У меня на руках старенькая мама, есть собака и две кошки, и я работаю для них и для вас, люди. Итак, если вам все еще интересно, прочтите мою книгу о себе, болезни, больных людях, с кем мне пришлось встретиться, и о хороших и плохих врачах.
Морфа (роман)
Части:
1. Детство. Сибирь.
1.1. Раннее детство.
1.2. Школа Љ 130.
1.3. Черное море и Юг.
1.4. Анорексия.
1.5. Выдумка.
1.6. Маткласс.
2. Университет. Сибирь.
2.1. ФМШ и лекции Дымшица.
2.2. Поступление. Карасук. Первая любовь. Н.Ч.
2.3. Ирина З. и ее кружок. Ее свадьба.
2.4. Любовь к Александру Б.
2.5. Любовь к Алексею К. Диссидентство.
2.6. Провал на 3 курсе и философия. Влюбленность в Сергея Е.
2.7. Лаборатория. Татьяна Г.
2.8. Диплом с тройками.
2.9. Институт философии.
3. Москва.
3.1. Стажировка. ДАС и Кира П.
3.2. Егор. Начало романа.
3.3. Испанка (грипп) и больница на 8 марта. После кинофестиваля.
3.4. Егор. Продолжение и разрыв.
3.5. Увольнение в Новосибирске и переезд в Москву.
3.6. Съемные квартиры. ДАС и дербан.
3.7. Курсы английского, Днепров и Елена Л.
3.8. Конференция в Сочи.
3.9. Возвращение Егора. Большой Ржевский переулок.
3.10. Министерство образования, голод и Администрация Президента.
3.11. А.Д.
3.12. США.
3.13. Смерть Егора. Роман с А.Д. Амнезия на год.
3.14. ТАСС и расстрел Белого Дома.
3.15. Посольство.
4. Первый этап болезни.
4.1. Кэндо. Христианство и буддизм. Секта?
4.2. "БА" и Андрей С. Первая квартира на Д. Ульянова.
4.3. Палашевка. Разрыв с А.Д.
4.4. ТАСС и голод. Посольство и книга "Америка!" в МГУ.
4.5. Каширка.
4.6. Приезд мамы. Жизнь на Кедрова 3, 2.
4.7. Америка. Пьянство и болезнь. Сен-Луис.
4.8. Миссури. Отъезд. Звезда ведет в Ганнушку.
4.9. Лена Л. Лена Д. Игры в наркоманию. Профсоюзная.
4.10. Приезд мамы и папы. Теракты.
4.11. Клевета. Доносы. Кащенко - первые дни.
4.12. Срок в Кащенко.
5. Возвращение.
5.1. Сибирь. Рак отца.
5.2. Магистратура. Неверие.
5.3. Неудачная аспирантура. Болезнь.
5.4. Пост на 90 дней. Ложь отца о посте. Его сталинизм и избиения ремнем и кастетом.
5.5. Тирания в доме. Винегреты с яйцом. Их жизнь.
5.6. Владимирка. Любовь Михайловна Попова. Санаторное отделение. Спиртное.
5.9. Доносы дальних. "Мнительность и подозрительность". Дмитрий Владимирович Д.
5.10. Снова 13-е отделение.
5.11. Вера в Бога.
5.12. Губы в шоколаде.
6. Эпилог. Переезд на Шлюзы. Ревенко. Кредитная история.
7. Приложение. Люди. Врачи. Санитары и санитарки.
1. Татьяна.
2. Людмила и Шура.
3. Чупа-Чупс.
4. Татьяна К.
5. Марина со сломанной ногой.
6. Тамара. Поза льва, мальчик с мелкими чертами лица. Ее самоубийство.
7. Походы за завтраком, обедом и ужином. Хлеб. Ватники.
8. Татьяна Николаевна.
9. Перевод в санаторное отделение.
10. Леонид Григорьевич Киссельман.
11. Алла Рафаиловна Кишиневская.
12. Татьяна. Глаза видели страшное.
13. Санаторное отделение в целом.
14. Лида.
15. Санитарка и киселек.
16. Владимирка в целом.
17. Драки.
18. Лена-"богородица".
19. Ленка-повелительница гроз.
20. Оксана.
21. 13-е отделение в целом.
22. Марьяна Н.
23. Марианна.
24. Анечка - сирота. Ее неграмотность.
25. Люда Следенко.
26. Ветераны отделения.
27. Татьяна, пишущая стихи. Овощи.
28. Алкоголичка.
29. Анна-бийца.
30. Марина Финтюшкова.
31. Марина, которая хочет уехать в деревню. Стукачка.
32. Семейки. Стук-стук - мой лучший друг.
33. Меня обзывают паханом.
34. Людмила Яковлевна.
35. Людмила Семеновна.
36. Ольга Александровна.
37. Ирина Холерьевна.
38. Ольга Тщеславовна.
39. Маргарита Мерабовна Эсебуа.
40. Санитарки.
41. Вот и все. Татьяна Владимировна Ревенко читает Джека Лондона.
Велик был год и страшен по Рождестве Христовом 1918.
М.А. Булгаков
Красота жизни - поступать сообразно своей природе и по св8оему делу.
У. С. Моэм.
Мое примечание: Россия в опасности. Текст третьей части начат 29 января 2018 года, когда Путин встречался с Нетаньяху.
Вместо предисловия
Я всегда жду ареста или перевозки - машины, увозящей в психиатрическую лечебницу. Сейчас я подала заявление в прокуратуру. Мне интересно знать, кто всю жизнь писал на меня доносы, кто объявил меня наркоманкой в Москве в 1999 году и подбросил мне в квартиру перед обыском или во время его наркотики. Но это опасно. Церковник, выступавший по телевидению, сказал, что начинается сутяжническая культура, и осудил ее (он же сказал про плацебо в форме нейролептиков и, возможно, солгал; в любом случае, он снизил действие лекарств на нервных слушателей на 40 процентов). Мама Э., читая Радзинского о Сталине, пояснила, что много таких писунов было в те годы и что их брали сотнями за ночь. Она так и сказала: писуны-правдолюбцы, эти идиоты, наши граждане. Но это не интересно. Интересно читателю то, что я боюсь Путина, репрессий, мужчин, летать на самолетах и всего прочего. У меня фобическое расстройство, модное сегодня. Один бывший больной даже написал книгу. Я тоже пишу книгу, и я сама - одна из ее героинь. Несколько героев вымышлены, остальные имеют реальные прототипы; то же относится и к фабулам - их будет несколько.
18.08.2018 М.Ж.
1.
События, которые я буду описывать, произошли со мной и членами моей глупой и несчастной семьи в 1984 и 2018 году. В 1984 году мой брат наконец женился на женщине, которая была его возраста, всего на полгода моложе. Брат мой, пухлый красавец 24 лет, учился на четвертом курсе физического факультета города N, а невеста его была литовской породы, с небольшим горбатым носиком и плоским ртом и радела о физической химии. Они были однокурсниками.
Мы пришли в загс. Дружка жениха, брата моего Макса, опоздал, и Максим в ожидании называл его сволочью и предателем и сильно нервничал. Невеста была неспокойна и с мокрыми глазами. Мой отец вслух сказал, что она плачет, потому что боится потерять девственность. Впрочем, это было в нашей провинции общее мнение о девочках перед свадьбой. Мне стало стыдно. Тем более, что Ленка, очевидно, не была virgin - она спала, как минимум, с моим братцем.
Загс находился в здании советского райисполкома, над цокольным этажом. В помещении сидела средних лет женщина-клерк с толстыми ногами. Точнее, ноги стали видны, когда она встала и подошла к брачующимся - так она их и назвала, на старинный лад. Мама предложила мне подержать круглую булку хлеба, на которой стояла солонка с солью. Я уронила и хлеб, и солонку на пол. А была я в идиотском голубеньком платье с высокой талией, которая только подчеркивала мою широкую спину и круглую детскую грудь, мечту престарелых мужчин, которых было полно в нашем N. "Примета какая плохая", - проронил кто-то.
Наконец на велосипеде приехал Евгений, дружка жениха. На крыле велосипеда была грязь, потому что шел дождь, и брюки его были забрызганы ошметками этой грязи. Я подумала, что когда-нибудь опишу это в отдельном рассказе. Тогда я мнила себя великой поэтессой, написав кучу стихов в стиле Анны Андреевны Ахматовой и набив ими наволочку и чемодан. Мой отец говорил, что поэтом мне не стать ни-ког-да и хотел, чтобы я стала инженером. Для этого он даже составил мой гороскоп и разобрал учебник по хиромантии. Я инженером быть совершенно не хотела, потому что боялась слова "сопромат". "Ленина будешь читать?" - спрашивал меня отец. Я читала Ленина и Энгельса и была в восторге. Философия мне сразу понравилась. В 1988 году мне было 16 лет и я заканчивала школу. Мне предстояло писать сочинение по литературе и очень хотелось узнать, какие будут темы. Этот вопрос интересовал меня очень сильно, ибо я прочла далеко не все, что требовалось по программе за 10-й класс.
"Ну, слава Богу, приехали", - лениво произнесла дама из загса. - "Жениться будем?" Ленка, невеста, кривясь плоским ртом, сказала: "Да". Брат Максим промолчал. Евгений стоял с красным лицом и улыбался. У него были рыжие волосы и фантастическая склонность к румянцу. Впрочем, многие сибиряки имеют румянец плитами и здоровую кожу без пор. У меня тоже был румянец во всю щеку и очень глупый вид. Да и на самом деле я была очень глупа. Моя подруга, которую я по своей глупости считала "Черной леди" Шекспира из-за ее любви комне, знанию "Доктора Живаго" Б. Пастернака, горбатому поэтическому носу и сухой плоской и безгрудой фигурке, важно произнесла: "Сейчас состоится бракосочетание". Она была знакома с местными диссидентами и происходила из еврейской семьи. Звали ее, тем не менее, Ариной - нетрадиционное для евреев имя. Нас очень интересовало, как имеет место быть секс, хотя мы обе видели половые органы только на картинке в советской "Медицинской энциклопедии" на 1000 страниц. Диссиденты обещали принести нам "Камасутру" и мы ждали этого момента, как христиане - причастия.
Когда я уронила хлеб-соль на пол, мой брат Максим сказал: "Ну, толстые ноги-жабий рот, дождешься у меня". Он часто бывал груб со мной, что я сносила далеко не всегда и хамила в ответ. Я прошипела слово "Идиот", но потом мне снова стало стыдно.
Далее я не буду соблюдать принцип единства места и действия, потому что свадьбы в наших загсах всю жизнь происходят одинаково. Бракосочетание закончилось и мы пошли пешком в ресторан. Наша золотая пара новобрачных, оба отличники, уехала на красных "Жигулях". Папа отчаянно врал, что купит им кооператив, но даже денег на автобус для свидетелей у него не было. Он был сущим Гобсеком, этот папа. Мы с Максом в шутку называли его гоблином, потому что читали много фантастики. Он казался нам сексуально озабоченным, наш отец. Мама была низкого мнения о его способностях. Я, уже знакомая с Сашей Черным и Андреем Белым, все время повторяла, глядя на пошлое безобразие и бездарность свадьбы: "Пришла проблема пола, Румяная Фефела, И ржет навеселе". И тогда во мне что-то было здравое.
Тем временем замечу, что в 2018 году я опять оказалась в нашей Сибири. Был голод. Правительство занималось бог знает чем, наш дорогой президент думал о спорте и здоровье нации, министерство образования, по мнению интеллигенции, провело реакционно-оградительную реформу церкви, введя в средней школе обязательное чтение "Тихого Дона" Михаила Шолохова, великого писателя 1930-х-1940-х годов, а интеллигенция в ответ написала гневное письмо. Я, провинциальный переводчик, поэтесса, невольно занявшаяся прозой, тоже подписала это письмо, опубликованное в интернете. Слово "интернет" созвучно словам "интернат" и "интернатура" и в нем, по мнению толпы его читателей, плавает много мусора. "Это большая помойка, где роются свиньи", - так говорит толпа.
Кстати, о свиньях. Мыло выпускали плохое, со свиным, видимо, салом, потому что отмыть им герпесную кожу было невозможно. Я ходила с прыщиками на груди, которые страшно чесались и причиняли мне большие страдания. Моральных страданий по поводу письма правительству и чтения - пусть хоть что-то читают, хотя бы про казаков и Гражданскую войну, в этой маленькой средней школе - у меня не было. По телевизору нон-стоп шло чтение божественного романа Льва Толстого "Война и мир". Но хватит о русских писателях, хватит! Их и так слишком много упомянуто из-за моей страсти к назиданию читателя, которого я полагаю непросвещенным (элита меня не ценит, не читает и совсем не интересует), в сей повести.
А в магазинах было мало сортов хлеба, в основном отрубной, беленький и так называемый деревенский, который так любит моя мать, но в который, по-моему, входит горох и просяная или обдирная мука, а не мука овсяная и пшеничная, как полагалось при советах. Украинская блогерша писала, что в Успенский пост по вторникам и четвергам нельзя есть хлеб и подсолнечное масло и проповедовала сухоядение, которое не поощряет русская православная церковь. Российские священники по телевизионному каналу "Спас" по-архиерейски, то есть мелко и старательно резали картофель и брюкву и крошили шпинат, о котором у простого народа вообще нет понятия, и просвещали этот народ, кокетливо называя итальянского архитектора и автора постройки нашего краснозадого московского Кремля, Фионаротти, если я еще помню его фамилию по своей бескультурности.
Моя бескультурность этого периода была связана с долгами и недоеданием. "Как полопаешь, так и потопаешь" - этот принцип мне стал глубоко понятен и близок после взятия Россией Крыма и введения антироссийски настроенной публикой на Западе антироссийских санкций. Но санкции были введены против чиновников и нескольких компаний, а в Сибири голод все же возник. Я спрашиваю себя, почему возник голод в Сибири.
Мама не мылась, подруга Арина тоже удивлялась, почему я моюсь каждый день. Но этой чистоплотности я научилась по закону Моисея, мне понравилась идея омовения котлов и скамей - не жить же в грязи! - раскритикованная Христом в Евангелии, когда он ругался с фарисеями по поводу своей секты. Также я мыла руки, что считается признаком сильного невроза в общей психиатрии. Впрочем, так и есть, при моей неврастении это, пожалуй, симптом.
На имя Оля от голода я уже почти не откликалась. Я пила лекарства от неврастении и у меня возникали провалы в памяти. Я часто погружалась во мрак, и в мозге у меня происходил обрыв связей. Я надеялась прославиться, тщеславию моему не было конца, но я одна в семье работала и содержала маму и пятерых домашних животных и гордилась своей средней зарплатой. Мне занимала деньги Арина, а я все говорила: "У Оленьки п...енки голеньки", этой фразе меня научил покойный отец, не любивший литературные выражения и в детстве дравший меня за любовь к литературе.
Но черт говорит моим языком. Он говорит, когда я отвлекаюсь от моих литературных и научных занятий. Он пытается говорить моим телесным языком с моей мамой, грубит, живет на субстрате моей души, крадет месяц и показывает мне свой уд, когда считает, что нечто мне не удастся. Его зовут Авель, или Александр. "Сашко Кобзарь", так называют нашего поэта Пушкина, украинцы, но мой черт не имеет к нему никакого отношения. Однако их косоглазые политологи, иногда открывающие правду, а иногда лгущие и дерущиеся с ментами, сродни чертям. "Автокефалию захотели?" - спрашивает их наш патриарх. - "Напрасно". И я тоже думаю, что напрасно. Римский папа и вселенский патриарх думают, но унию не заключат - не при Павле живем или, допустим, Петре, а современность все-таки. Это время Путина и Трампа, и кто кого свергнет, мне не ясно, даже исходя из геополитической теории о войне между цивилизациями суши и моря.
2. Ко мне сегодня приходил бес Дубич. По виду он напоминал моего отца Олега Ивановича Огарева, но пришел со сливочным маслом, которого от отца было не дождаться - Олег Иванович был скуп и ел масло сам. Ел Олег Иванович и огурчики, и особенно любил помидоры, да и водку и пиво жаловал с абсолютизмом тихого, убежденного пьяницы. Бес намазал мне пятки маслом, видимо, втайне намереваясь утащить меня на шабаш, но я отказывалась изо всех сил. Дубич рекламировал здоровую русскую кухню и все показывал мне, голодной до крайности (сексуальных желаний я, как правило, уже не испытываю; люди, по крайней мере, меня не возбуждают, только мысли о них), обгрызенную мной в детстве книгу о вкусной и здоровой пище 1953 года издания. Это год смерти вождя народов, как мне помнится. "Твоя русская пшенная каша с горячим молоком мне глубоко противна", - убеждала я беса, но он все пристраивался у моих ног с куском сливочного масла. Потом, после того, как по нашему ТВ я увидела лицо Марины Цветаевой, бес, как показалось мне очередной раз, с лицом партийного моего отца, стал уверять, что я лесбиянка, раз я - женщина - занимаюсь русской культурой. К этому я отнеслась болезненно, но с тем, что это мое бессознательное, я никак не могу согласиться. Я часто смотрю на красивых женщин и удивляюсь, как они живут со скотами-мужчинами, но других мужчин в нашей округе почти нет. По телевизору иногда показывают симпатичных мужчин с одухотворенными лицами. И те евреи или полукровки, иногда грузины, как я погляжу. Правда, страшными глазами смотрел на меня мой сосед Георгий, занявший мне сегодня двести рублей. Когда я спросила его, почему у него страшные глаза, он отвернулся и промолчал. Пряча взгляд, он заметил, что занимается ремонтом. Впрочем, у него жена должна рожать на-днях. Поэтому и глаза страшные, роковые.
3. Мой отец, как и многие коммунисты его поры, был, вообще говоря, продажной шкурой. Он защитил свою диссертацию "по совокупности заслуг" - в первом варианте так называемой самостоятельной работы он был уличен в плагиате, открыл вечный двигатель второго рода, и потому его прокатили в Высшей аттестационной комиссии. После успешной взятки с "шашлычком под коньячок" его утвердили доктором наук и он был прикреплен к докторскому столу заказов.
Чего только не было в этих заказах! В голодное советское время нам по средам приносили сырокопченую колбасу "сервелат", крабовое мясо, десятикилограммовые бачки с оливками и маслинами и черную и красную икру. Водка и винище на домашних застольях лились рекой. Отец Олег оченно любил выпить и закусить. Под скользкие маринованные маслята и хрустящие соленые груздочки он обычно пил водку из запотевшей в заморозке бутылки "со слезой", его слюдяные, со свинцовым оттенком поросячьи глазки по-пьяному туманились, а к утру были в красных прожилках. С похмелья он обычно бил мою мать смертным боем - он был падок до женщин сам, мерял всех по себе и был чудовищно ревнив. Часто он, с позволения выразиться, употреблял и кастет.
Он был деревенщиной, из русской деревни в Полесье. Книг он почти не читал - заляжет с газетой "Правда" на диван и читает, потом дрыхнет. Да, о его женщинах я знаю точно - я несколько раз заставала его с бабами на том же диване в мелкую красную и коричневую полоску, когда приходила из школы. Когда старик заболел, то он спал с лечившей его врачицей ќ я сама видела их, когда она стояла на коленях и делала известно что. Мне было 35 лет, и я выгнала ее вон. Просто заорала: "Вот, позорище, отсюда! Осрамлю!" Между тем, Олег считал себя праведником. Почему, не знаю. Пил он каждый день по вечерам, закладывая коньяк, виски, портвешок или водку за воротник. Он объяснял это тем, что, дескать, у него душа болит по стране. Кроме этого, он почему-то считал, что его жена, а моя мама, изменила ему и родила меня не от него. Он даже измерял мое лицо нацистским методом, выясняя, не еврейка ли я. Я не помню, острые там должны быть углы или тупые ќ я, знаете ли, не нацик, но, судя по его вычислениям, я выходила еврейкой, а Олег был юдофобом. Теперь мне кажется, что он ненавидел меня всю жизнь.
Отец был чрезвычайно скуп. На день рождения в 35 же лет он подарил мне один маленький зажим для бумаги, цена которому была 50 копеек. Каждый месяц я приносила в дом и отдавала матери двадцать-двадцать пять тысяч рублей, к слову сказать.
Итак, после посещения черта Сашко я собиралась на исповедь. Грехов накопилось много, но я была больна скорбной душой и одновременно размышляла о своей греховности, во многом вызванной чересчур буйным воображением. Была очередная годовщина гибели Помпеи и Варфоломеевской ночи - ночь с 24 на 25 августа.
Внутренний мой образ менялся. Я превращалась в четвероногое животное, в существо с четырьмя ногами и двумя спинами (смотри бессмертного Рабле), была обитательницей борделя. Я подозревала, что за мной следят люди из КГБ и хотят арестовать. Я была признана душевнобольной врачом и священником. И я решила вместо исповеди сходить в кинематограф и к Димке Брагину - моему современнику и полному тезке моего главного героя.
В кино - в наше перестроечное время стали показывать старые и прекрасные американские фильмы - я второй раз смотрела Лайзу Минелли в роли Салли в фильме Аллена о любви певички и начинающего писателя в фашистской Германии. Фильм назывался "Кабаре", и Димка говорил, что я - живая копия этой Салли. Я носила суперкороткие стрижки, у меня были яркие (теперь слегка выцвели) сине-зеленые глаза и короткий вздернутый нос, поменьше, чем у Салли-Минелли, но примерно такой же формы. Я много гуляла с мальчиками и считалась их матушками и тещами опасной для их нравственности из-за бьющей через край сексапильности. К 21 году я бросила своего первого мужчину и гуляла со вторым, отбитым у подруги. Точнее, я не отбивала его, просто Маля с мужем уехали в Штаты (шел 1989 год и выезд стал проще), Коля Некрасов, журналист и диссидент и бывший любовник Мали, был безутешен два месяца, но потом утешился в моих объятьях, к возмущению всего нашего провинциального, хотя и вовсе не глупого академического общества. Салон Мали - ее фамилия по мужу была Шишкова - распался. Но он был фактом истории моей жизни и жизни моих героев и потому заслуживает внимания, как и яркие личности, его посещавшие.
4. С Малей мы познакомились, когда ей было четырнадцать, а мне - тринадцать лет. Мы учились на одной параллели в школе Љ 150 в шестом классе. Нас познакомила Марина, девушка из 9 "В", класса, взявшего шефство над моим 6 "В". Марина была татарской крови, упрямая, часто сердившаяся, вспыльчивая, но воспитывавшая в себе выдержку "настоящей породистой женщины". Ее раскосые карие глаза под густыми, черными, сросшимися бровями имели тот огонек жизни, который мы видим у любимых и любящих нас собак в минуты радости - на прогулке или рядом с нами у телевизора, ну, например, так. Мы с Мариной часто ходили на школьный каток. Я хорошо каталась с детства, потому что в пять-шесть лет ходила в студию фигурного катания, и даже умела делать "пистолетик" по двадцать раз подряд, а в "ласточке" могла простоять минут пять.
Итак, наш школьный каток. Он был стандартных для школьного катка размеров, просто школьное футбольное поле зимой заливали водой, которая в сибирские морозы превращалась в лед, полировали катком, - и катайся на здоровье. Школьные хоккейные команды тренировались до восьми вечера, а потом на освещенный тремя прожекторами лед вступали все желающие, и стар, и млад. Марина недавно научилась кататься и до сих пор иногда падала и в целом неуверенно перебирала ногами в маленьких белых коньках-"фигурках". Декабрь зимы 1980 года выдался теплый, снежистый. Мы катались, Марина читала мне стихи Бориса Пастернака "Снег идет, густой-густой..." - меня до сих пор при этих строчках пробирает мороз по позвоночнику! И позволяла мне философствовать о войне и мире в духе Льва Толстого.
- Как ты напоминаешь мне Мальку! Да вы и внешне похожи, - как-то сказала мне Марина. - Вы рассуждаете, как один человек. И она тоже пишет стихи, она, как и ты, гениальная девочка.
Я тут же приревновала. Мной овладело то мелкое чувство, когда ты ставишь свою прежнюю "альтер эго" ниже себя и считаешь, что делаешь ей одолжение, снисходя до нее. И вот у этой прежней куклы твоей оказывается и своя отдельная от тебя жизнь, и свое мнение, и своя любовь-нелюбовь.
- Вас познакомить? Я хочу, чтобы вы подружились, - продолжила Марина.
- Вы знаете, Марина, я с трудом схожусь с людьми. Но слишком ценю нашу с вами дружбу, чтобы отказываться, - церемонно и важно промолвила я.
На том и порешили. Я с отвращением ждала знакомства с Малей. Через дней пять я с замиранием ревности увидела в тускло освещенном фойе нашей школы Марину с двумя девочками - одной примерно моей ровесницей и второй - высокой пухлой девочкой лет десяти. Марина замахала мне рукой - мол, подходи!
- Иди сюда, Олька! Уроки закончились!
И правда, было два часа дня пятнадцать минут, только что закончился шестой урок. Я, все с тем же чувством недовольства, вяло подошла к троице.
- Знакомьтесь же! Вот Оля... Малечка, я тебе говорила о ней, вы очень похожи! Оля, будем знакомы. Вот Маля, а вот Настя. У них литературный кружок, они "выдумывают".
- Да, еще это мы называем "снимаем кино". Здрасьте, меня зовут Марина, попросту Маля, - сказала, засмеявшись, черноволосая кудрявая девочка с зелеными в карюю крапинку глазами. - Позвольте представить вам мое "альтер-эго" - Настю. Она учится в 4 "Б". А я - в 6 "А". Мы играем не в куклы, а в жизнь взрослых людей, чтобы стать писательницами.
- Нет профессии "писательница", есть профессия "писатель", - сердито сказала я. Я тоже хотела стать писателем.
- Ну что ты такая "бука"! Не будь буквоедкой, - засмеялась Марина.
Мы с Малей обменялись телефонами. Толстая, белокурая, с длинными двумя косами Настя тоже продиктовала мне свой номер телефона, но я не запомнила его - на два номера сразу памяти у меня не хватило.
5.А потом мы подружились. Я стала ходить к Мале в гости, мы занимались своей литературной игрой, которая в обиходе называлась "выдумкой". Правила были следующие. Говорить от третьего лица. Только прямую речь высказывать от первого лица. Описывать действия героев. Не навязывать другому участнику свой сюжет, а давать истории течь и развиваться самой, действуя вместе с другим участником. Не рассказывать никому сюжеты, особенно родителям - хотя они знали и поощряли наши игры. Мы играли часами, речи наши кажутся мне теперь дикими. Мы много читали, особенно русскую классику. В период с 13 до 17 лет я прочла всего Толстого, всего Достоевского, всего Чехова - том за томом собрания сочинений. Малька познакомила меня с творчеством Цветаевой, Ахматовой, Пастернака, Гумилева, Мандельштама, Макса Волошина и многих других. Постепенно я освоила весь "серебряный век" русской культуры. У нас дома, в свою очередь, была прекрасная подборка "золотого века" - 19-го. Маля, вообще не имевшая о нем представления, перечитала всю нашу библиотеку, а я - библиотеку Букиных. У Букиных было много самиздата и тамиздата.
4. Однажды весной я взяла у Мали мемуары Надежды Яковлевны Мандельштам и читала их с жадностью. Шел 1985 год, у власти стал Михаил Сергеевич Горбачев, который именно тогда и объявил политику перестройки и гласности. Но мемуары вдовы Осипа Мандельштама были еще не опубликованы в России и находились на отксеренных фотографиях - распространенная тогда форма самиздата. Эти черно-белые, со следами глянцевого блеска фотографий листы были сшиты в красный коленкоровый переплет. Но ночью, когда я читала их, скрывая от родителей, со мной начало происходить что-то странное. Точнее, меня охватило какое-то нехорошее предчувствие - мне показалось, что прежняя моя жизнь кончилась. Я училась тогда на втором курсе естественнонаучного факультета Н-ского университета имени одного средневекового математика, Эвариста Галуа, который в юном возрасте погиб на дуэли. Мой отец был парторгом этого университета и в десятом классе, когда мне исполнилось 16 лет, заставил вступить в комсомол. Невзирая на советское воспитание, я была верующим человеком, носила крест и не скрывала ни от кого своей позиции. Еще я писала неплохие стихи туманного романтического содержания. При вступлении в комсомол меня попытались заставить отречься от Господа Бога и я, к моему сожалению, пошла на компромисс с моей совестью, сказав, что точно о наличии Бога не знает никто. Также Тамара К., комсорг школы, сидя передо мной в занавешенной красными флагами подсобке на верхнем этаже школки, потребовала от меня отречения от "декадентских стихов". Тут я не вынесла и сказала, что тогда я не буду поступать в университет, не нуждаюсь в их гнусной комсомолии, а поэтом являюсь по праву первородства.
Ладно, не буду об этом. Правда, в комсомол в десятом классе меня все-таки приняли, но в восемнадцать лет я второй в нашем университете, после ближайшей подруги Арины А., вышла из него. Был грандиозный скандал, меня даже освидетельствовали в местной психиатрической лечебнице, пытались поставить, как водится, вялотекущую - или острую, не помню уже за давностью лет, - шизофрению, но разгоралась перестройка и дело замяли. Я получила свободу и от диагноза, и от этой глупейшей полупартийной и завшивевшей ложью организации. Членские взносы я не платила уже давно, отказываясь содержать комсомольцев. А вот мой брат Максим, мечтавший покинуть родные пенаты в пользу США, платил членские взносы до двадцати восьми лет и даже собирался, как поговаривал иногда, вступить в компартию. Лицемер ты, думаю теперь я! Живешь себе в "благословенной" Америке и думать забыл о нас, бедных российских грешницах...
А утром, когда я отложила книжечку, нам позвонили из М. и сказали, что скоропостижно скончалась моя бабушка Елизавета Трофимовна. И мы с отцом и братом полетели в М. на похороны, несмотря на начало майской зачетной сессии в универе.
5. Маля взяла и выдумала Глеба Жиглова по образу и подобию Владимира Семеновича Высоцкого. Разница была в букве фамилии (с Глебом Георгиевичем Жегловым, героем культового фильма "Место встречи изменить нельзя" и романа братьев Вайнеров "Эра милосердия"), в биографии и некоторых чертах характера. Так, Глебушка Жиглов был профессиональным шулером, морфинистом (как и прототип с растиражированным его женой Мариной Влади пороком), алконавтом и, вообще говоря, бабником и подлецом. Гадости он говорил только так, за милую душу! У него было семь жен и неисчетное число других женщин. Ну, про шулерство, как я понимаю теперь, Малька просто украла у Брета Гарта, как и про злой и остроумный язык господина Жиглова.
Я придумала его жену Галю, цирковую актрису акробатического жанра, разведенную с мужем, профессиональным, рослым и некрасивым поэтом Николаем Гончаровым, списанным отчасти с Николая Гумилева. (Я с увлечением писала за него стихи, которые очень нравились моим подружкам.) Только глаза у него не косили, а были такими большими, что казались близко посаженными и слегка сведенными к переносице, хочется добавить, что не от "постоянного вранья". Галя была очень маленького росточка и весьма худощавая. До встречи с Глебом счастия она не знала. Они встретились в поезде "Ленинград - Москва", покурили вместе, да так и остались жить на несколько лет. У них родилась дочь Мария, которой отец дал свою фамилию. Эта девушка стала переводчиком английского языка и поэтессой, и эта выдумка впоследствии определила мою жизнь. Поначалу Маша Жиглова не была списана с меня, но постепенно персонаж стал приобретать и мои личные черты, а я - учиться жить, переводить и писать у нее. Это стало причиной постановки мне впоследствии диагноза "раздвоение личности" и ухода моего из науки, надеюсь (в 51 год), что уже навсегда, с приобретением профессии переводчика.
У Маши была сестра от третьего брака Галины Гончаровой, Марианна. Если Машка была по внешности толстой и не очень красивой, то Марианна была "звездочкой", она была гипостенична, анемична, светловолоса и кудрява, как ангел. Но, в отличие от Маши и к ее большому сожалению, Марианна была глупа, ленива и бездарна.
- Ты хочешь новые джинсы? - спросила ее Мария. - Тогда пойди и помой пол, мне некогда, мне перевод сдавать. Потом перепечатаешь на машинке, ты умеешь без опечаток.
- Хо-ло-со, - отвечала Марианна. Так они и жили после смерти Галины, которая разбилась, упав из-под купола цирка. Маше пришлось с 16 лет, после 10 класса английской школы, зарабатывать переводами на жизнь. Но она подсела на наркотики. Стоп, читатель, вот этого в моей жизни не было никогда, хотя друзья-наркоши у меня в свое время были.
Глава 4. Снова Пушкин. Оля Парнина.
А у нас во дворе стоит трансформаторная будка. С меньшего бока к ней построена прстройка с прямоугольным скатом от плоского квадрата посредине. Если разбежаться, уцепиться пальцами за шершавое бетонное покрытие ската и подтянуться немного на руках, то можно на будку и залезть. Вот так на будку и попали мы с Олей.
Мы сидим на будке и смотрим внебо. Еле теплится холодное лето 1976 года, и нас не водят на пляж. Вода в Обском море хооная и грязная, рыба уже заражена описторхозом , и ее нельзя лоаить. Мы все лето валяем ваньку вл двлре. Вот одна из наших игр. Она называется "Ворон ловить". Мы сидим на й будке и считаем пролетающих птиц. Тот кто первм увидел любую летяшую птицу, гово"
Глава 5. Палки. Фехтование. Козы и делавры. Математика и пропорции. 5-й класс.
Глава 15. Анастасия и Леся Головко
Я сижу и щелкаю задачи по физике. Мне 13 лет, и решила я их уже 590 штук. Интересно, в чем измеряются сами задачи? - думаю я. -- В штуках или нет... Сегодня из командировки на Полигон приехал мой отец - три месяца назад, в начале сентября, узнав, что я не справилась с большой физической контрольной, он - Педагог, написавший учебник для физико-математических классов, собственноручно принес мне его и сказл, что за учебный год я должна решить шестьсот задач. Иначе меня оставят на второй год, уж он-то постарается. Невзирая на протесты и даже истерику, и скандал, я вынуждена была двтъ Честное Пионерское Слово, что буду решать пять задач в день, кроме воскресений
. Ничего не понимала. Пришлось влезть в учебники за седьмой, а потом и за восъмой класс. К приезду папы из командировки я за два часа делала уже по 12-15 заданий. Пока он приведет себя в порядок с дороги и поест, я успею закончить.
- Хочешь в Литинститут? - внезапно спросил папа.
- Я хочу быть переводчиком. Английский и немецкий. Романо-германское отделение.
-- Сочинения вы, мэм, хорошо пишете. Показал тут одному настоящему фантасту.
-- А я за десять недель 600 заданий выполнила. Все твои задачи решила, одна, кстати, в принципе нерешабельна, ибо основана на Теореме Ферма...
Папа смутился и одновременно удивился. Да ты же гуманитарий, дочь. Я полагал, ты все бросила; я хотел тебя освободить от этого.
Вот тут-то я расстроилась: - Все зря? зря весь подвиг? Ты не рад?
- Марина, физика из тебя не выйдет... Один я физик в семье!
- А нерешаемая задача? Она специалъно?
-- Да. у ребят ум острый, авось подходы найдут, - ответил Папа грустно и пошел на кухню. К маминым блинчикам и пирожкам.
В тот вечер на кухне спорили о Хрущеве. Короче, когда он побывал в Америке и отведал тамошней кукурузы, он положил под нож всю рожь, гречиху и пшеницу и велел засеять американским злаком свободные теперь поля.
- А помнишь, как в магазинах ничего не было, просто хоть шаром покати?
- А хлеб из ржи с горохом? Горох прямо виден был...
- Да его есть нельзя было.
- А мне до 11 лет шоколад и конфеты нельзя было. Да-а, а теперь их в магазинах днем с огнем... - вмешиваюсь я.
- Конфеты ей! При Хруще пачка печенья была редкостью. По 100 человек очередь была за обычным, знаешь, в бумажных пачках, "Земляничным"!
- А Сталина как продал-то¡
Тише, - говорит мама. И мужчины идут курить на балкон.
Еще я вспоминаю о дедовской банке с золотыми коронками, оставшейся у него после войны. Я рано заподозрила из-за этого, что дед был нацистом - не могла у него иначе появиться эта банка с золотыми коронками, нет, не могла! На его похоронах сидел еще дед Павло с седенькими усиками и бритым подбородком. Про него ходила история, что он был полицаем в той деревне, где жил дед. Дед Петр и дед Павло были близкими друзьями. Из этого я в 18 лет сделала вывод, что Петр Иванович тоже был полицаем или близким к ним человеком.
Глава 14. Арина, Даша и Летний трудовой лагерь. Стругацкие. Мое воспоминание о "Лесе" и Цинциннате Ц.
Глава 15. Мадина, Лера (впоследствии повесившаяся), Мастер и Маргарита. Каток. Кто-то подсматривает. Лесби у Мадины.
***
В санатории текла культурная жизнь. И весьма интересная! Так, через день после дискотеки мы с другими пациентами и врачами посмотрели по видику ставший впоследствии культовым фильм "Унесенные ветром". Текст читала за кадром одна женщина - и мужские, и женские роли - с легким еврейским акцентом. Я пожалела, что фильм переведен - английский к тому времени я знала порядочно.
- Да что ты, - проронила мама. - А как же простые смертные?
Я согласилась.
Несмотря на мою страшную худобу, один пожилой мужчина, подойдя к нам после просмотра, сказал мне, что я похожа на Вивьен Ли.
- То есть на маленькую Скарлетт, - сказал Олег, с нами сидевший на показе.
Однако, замечу следующее: когда Бонни, дочь Скарлетт и Ретта, умерла (сцена с гробом, потом вырезанная), практически весь зал плакал и даже мужчины вытирали глаза.
В той же библиотеке нашего, находившегося ближе всех к городу санатория "Чайка", читали научно-популярные лекции и по утрам проводили политинформации - так работал осколок сталинского прошлого, "культпросвет" (для не живших в то время: это культурно-просветительская работа в массах строителей коммунизма).
Одну лекцию я запомнила на всю жизнь. Выступал маленький, кудрявенький человечек; он, бешено размахивая руками, с большим вдохновением рассказывал нам про структуру пушкинского "Бориса Годунова". Он говорил и про экологичность великого поэта ("Это он загнул," - сказала шепотом мама), но это как-то прошло мимо, не сохранилось. Соль тут была в следующем: и "Б.Г.", и дантовская "Божественная комедия" оказались написаны по кольцевой, концентрической, циклической схеме. Так Пушкин вводил и описывал своих героев - симметрично, кольцами вокруг центральной сцены, уже не помню какой. Докладчик приводил цитаты из Гомера, Софокла и Еврипида и говорил, что следование закону циклов есть признак композиционной гениальности произведения. Еще он втолковывал нечто неудобопонятное про Фрэнсиса Бэкона и "космическое яйцо", порождение Ночи и Хаоса и произведшее на свет День и Ночь, если я не ошибаюсь - сейчас трудно сказать.
Глава 21. Поступление в Университет. Первые два курса и Карасук.
Глава 22. Диссиденты. Аркадий Барин (А.Б., поэт). Мне двадцать лет, свадьба Арины.
Глава 23. Их отъезд.
Глава 20. Минск. Дед-переплетчик, запрет6ые книжеч4и 18 и 28 годов, д5рев6я,выдумка. Маша Жедлова.
Часть 2. Московский период
Эпиграф: Время наших страстей - самое точное... (МГЖ)
Эпиграф: Когда он Фауст, когда фантаст... так начинаются цыгане. (Из Б.Л. Пастернака)
Он твердо верил в одно:
что очень важно не играть в домино,
ни разу в жизни не снимался в кино
и не любил писать стихи,
предпочитая вино.
Он ушел прочь,
не в силах мира красоту превозмочь;
мы смотрим в место, где он только что был,
и восклицаем: как, кто, где он,
И какая прекрасная ночь...
БГ
Глава 27. Аферистка
Поступив в N государственный университет на естественнонаучный факультет, в 1988 году я его закончила. Жила я не с родителями, а в общежитии с девчонками, но студенческая любовь обошла меня стороной. После окончания вуза летом 90-го я закончила обучение на заочных высших курсы ИН-ЯЗ, съездила в Москву на выпусные экзамены - их было два, письменный и устный, - и вернулась в N, чтобы стать лаборантом в Институте истории Сибири. Практики у меня не было, английский был очень bookish. Но наглости, как говорили злые языки, хоть отбавляй. Поэтому, сидя на зарплате 61 рубль (ставка), я бралась за любую работу, от перевода научных отчетов слева до машинописи. Печатала я социологические анкеты для общесоюзного референдума 1990 года - заказ был смежного, находившегося по соседству института экономики Сибири.
Я переводила отчеты химических институтов на английский язык. Тогда как раз была открыты границы, режим секретности с Городка сняли... Пошли иностранные гранты, а с институтами, конечно. Но контркультура не знает авторских прав - переводить что-либо, кроме резюме статей (так называемые abstracts) и этих отчетов мне не давали. Авторских прав мне и не давали, считая кем-то вроде обслуживающего грант персонала.
За первый же отчет я получила 1000 рублей, 400 рублей отдала родителям и купила себе на барахолке зеленую зимнюю куртку на двойном синтепоне и страшно тяжелые, рыжего цвета сапоги из свиной кожи, на овчине. Кожаные, натуральные, - гордилась я.
В один далеко не прекрасный день в институт приехал московский Лектор - восходящая звезда нашей новой науки политологии. Дело было в начале октября, было ненастье и ветер гудел в проводах.
Послушав его с полчаса, я поняла своим неискушенным умом, что он читает теорию заговора. Причем в его интерпретации заговор выходил как бы двусторонний - и русско-советский, и еврейско-американский. Весьма любопытным казалось то, что, как говорил Лектор, революции рождались из заграничных заговоров и делались чужими руками. "Потом прямых исполнителей обычно топят в крови", - задумчиво тянул Михайлов - так его звали.
После лекции (Михайлов говорил почти три часа) всех приглашенных позвали на "импровизированный фуршет". Я пошла тоже. Еще в 1986 году в своем дневнике я записала: "Ленинград или Москва-барыня? Нет, через три года я все же должна уехать в Москву".
Я подошла к Георгию Ивановичу, совершенно трезвая среди множества людей под-шафе - сам Михайлов мешал водку с шампанским, - и сказала: "Я хочу работать у вас. В Москве. Переводчиком". Он, разгоряченный спиртным и сильно раскрасневшись, тут же ответил: "О, с радостью. Нам нужны молодые таланты. Квартиру дадим, прописку московскую". После небольшой беседы он пообещал мне, что я буду "купаться в золоте и пить "Вдову Клико" по меньшей мере по воскресеньям", и дал свою вызолоченную визитку с адресом офиса и рабочим телефоном. Я не успела уволиться с работы - мне предложили трехмесячную стажировку в МГУ в той же Москве. По социологии. "Поступишь в аспирантуру там, не вернешься, - сказал грустно мой шеф. - Да и опасно сейчас в Москве". Но меня уже захватила будущая авантюра; муза дальних странствий уже пела надо мной.
Глава ***
Эпиграф: Один переезд равен двум пожарам. (Народная мудрость.)