Дьявол был женщиной. Точнее, Афродитой. Толкнуть Мэ и Жо друг на друга - это именно по ее части.
Там сложилась возмутительная ситуация. Появился новый бог, звали его Йево. Откуда появился? Откуда все. Никому не досаждал. Застолбил участок, довольно скромный, и стал обустраивать себе райской сад, Эдем. Создал по типовому проекту зверей, птиц, рыб, растения и прочее. Людей тоже создал. Каждому богу в момент создания вручается стройкомплект и ремнабор и бог спокойно может творить. Вот он и копошился там у себя за забором, никто на него и внимания не обращал, но лет через пятьсот таки обратили - заметили, что в саду у него людей нету.
Как это может быть?
Послали шпионов. Шпионы слетали и донесли, что люди-то есть, но только в двух экземплярах, один Мэ и одна Жо. Но не размножаются.
Общественность загудела. Случай в практике до сего момента невиданный. Гудели еще лет пятьсот, но ситуация от этого не менялась. Стало ясно, что надо что-то делать. Послали еще раз шпионов, пусть выяснят, в чем там дело. Шпионы выяснили - он своим Мэ и Жо общаться запретил. Не сказал что и как. Не объяснил. Выключил им основной инстинкт.
Тогда общественность послала парламентера. Пусть скажет, что надо включить. Тот явился к забору и позвал хозяина. Хозяин выглянул на пару секунд, послал парламентера на хуй и снова скрылся.
- Ну-у-у... он меня анафеме предал,- сказал парламентер общественности, когда вернулся.
Закипела дискуссия. А не скучно ли там ему? Чем он там вообще занимается? Выяснилось - славословия слушает. Честно, я не придумываю, это Гёте описал:
Мы, ангелы твои господни,
Окинув взором весь предел,
Поем, как в первый день, сегодня
Хвалу величью божьих дел.
И бури, все попутно руша
И все обломками покрыв,
То в вольном море, то на суше
Безумствуют наперерыв.
И молния сбегает змеем,
И дали застилает дым.
Но мы, господь, благоговеем
Пред дивным промыслом твоим.
Бирюкова (из-за кулис): Уй! Мелкий кото-клизьм планетарного масштаба, да и то не дотягивает. Легкий шухер в Персидском заливе, не более. Они до сих пор уверены, что Земля плоская, а небо есть твердь. Этот божественный наив...
В то время как во владениях других богов кипели страсти, лилась кровь, ходили друг на друга войнами и набегами, мерли от чумы, холеры и оспы, ловили сифон и трипак, толпами гибли за металл... - ну, делали историю и помаленьку развивались. С потерями не считались, потому что Жо рожали заведомо больше, чем удавалось истребить всеми способами, которые имелись на то время.
- Пойди к нему опять и скажи,- стали настраивать парламентера, но он взбунтовался и идти отказался наотрез:
- Он меня опять пошлет, смысл? Сами идите.
Ясно было, что того, кто пойдет, тоже предадут анафеме. А это неприятно, кому охота? Общественность стала переглядываться и искать крайнего.
И тут Афро вызвалась сама:
- Я пойду.
А что она великая и могущественная знали все, и потому только обрадовались. Ясно же было, что победит она. И что никакие анафемы против нее не помогут. Подумаешь, анафема! Это пустое трясение воздуха и не более того. Победа будет за нами.
Мама Люба, давай! Давай!
Мама Люба, давай! Давай!
Рыжая.
И она пошла. Пешком. Приняла вид молоденькой пастушки. Наивной, пушистой, доверчивой, пи-пи-пи, ми-ми-ми... Могла бы и по воздуху, но не стала. Пошла на своих двоих, пошла... пока не слилась с местностью.
2.
Перед забором, которым обнес свой райский сад Йево, Афро остановилась и превратилась в змею. В королевскую кобру. И без проблем переползла забор и углубилась в сад. И нашла этих двоих - они как раз загорали на травке перед яблонькой. На яблоньке было только два яблочка, больших, желто-красных, спелых. И они на них смотрели. Но не срывали - не велено было. Тыщу лет висели на яблоньке эти спелые яблочки и тыщу лет они на них смотрели. Смотреть не запрещалось.
Тут Любовь поднялась из травы, раздула капюшон, поиграла раздвоенным язычком и зашипела:
- Ш-ш-ш-ш-шалом, идиоты!
Мэ был здоровенный амбал, черты фейса стопроцентно юдейские, похожий на одного известного певца, с печатью дебилизма на лице, а на какого не скажу, потому что он, падла, на меня непременно в суд подаст. Он же еще не умер. Или уже... Ой, да ну его к черту... И Мэ сказал:
- О, гадюка!
"Сам ты гадюка",- подумала Афро, однако развязывать полемику не стала.
А Жо, она была похожа на известную актерку Быстрицкую (она на меня в суд не подаст), сказала сварливым голосом:
- Это ж почему идиоты? Мы умные. Мы самые умные. Умнее нас нет никого.
- Ш-ш-ш-ш-ш-шалава,- сказала Афро; это не было правдой, зато было на букву ШЫ (или же Афро просто заглянула в будущее),- если вы умные, то почему у вас детей нет? Вы тут тыш-ш-ш-шу лет уже ш-ш-ш-шуйней занимаетесь, а детей завести ума недостает. Любая ш-ш-ш-ш-шука с кобелем пош-ш-ш-ш-шалит и вот у нее уже ш-ш-ш-ш-ш-шенки. А ты даже понятия не имееш-ш-ш-ш-ш что такое ш-ш-ш-ш-ш-ш-шаш-ш-ш-ш-шни.
- А что такое ш-ш-ш-ш-ш-ш-шаш-ш-ш-ш-шни?
- А ты яблотш-ш-ш-ш-шкосъеш-ш-ш-ш-ш, узнаеш-ш-ш-ш-ш-ш.
- Не велено. Прибьет.
- Он ш-ш-ш-ш-ш-пит. Съеш-ш-ш-ш-ш, узнаеш-ш-ш-ш-ш-ш.
Тут Мэ попытался вставить свои пять копеек и сказал:
- Э-э...
Но Афро его немедленно заткнула:
- Молтш-ш-ш-ши, нутцлос юде...
И Жо тоже на него цыкнула и ш-ш-икнула. В грош-ш-ш не ставила. А он, между прочим, хотел сказать, что спит-то он спит, но ведь непременно проснется...
И, прошипев это, Афро спрятала капюшон, легла в траву и уползла. Тем путем, каким приползла. Дело сделано, теперь в мозгу Жо только и звучит это змеиное шипение - съеш-ш-ш-ш-ш, узнаеш-ш-ш-ш-ш-ш. Яблотш-ш-ш-ш-ш-шки... И еще звучит это ш-ш-ш-ш-ладкое ш-ш-ш-лово - ш-ш-ш-ш-ш-ш-шаш-ш-ш-ш-шни.
Народу-то вокруг навалом, стоит только вырваться из рая.
Или подкоп, или по веткам дерева - было бы ж-желание. И, опять же, выползеш-шь в загранку, там купить что-то захочеш-ш-ш-шь, денег нет, а платить чем-то надо? Дык отож-ж.
Афро переползла через забор и снова приняла человеческий облик. Прелестная молоденькая девочка, мухи не обидит. И сказала эта мимиш-ш-ш-шная пастушка, глядя в сторону сада:
- Дебил,- и выражение ее лица совсем не вязалось с ее милой внешностью.
И пош-ш-шла пеш-ш-шком прочь.
Но она еще не успела слиться с местностью, как в раю громыхнуло. Да еще так страшно! Потом еще и еще. И молния сверкала. И дрожала земля. И жуткие вопли доносились, как из бункера Адика в известном кине. Можно было даже разобрать слово "ш-ш-шайзе". Тогда Афро обернулась, улыбнулась, как только ж-женщина может, и еще раз сказала:
- Дебил.
А тот ее даже анафемой достать не мог, потому что она уже далеко ушла.
А потом Любовь обернулась и еще сказала:
- Ш-шлюха!
Сотона, суш-ш-шая. Она и есть. Дьявол. Воланд? Уй, не смеш-шите. Его тогда и на свете еще не было. Дьявол - это Любовь.
*
А я так себе думаю, что все-таки она это зря. Не надо было. Пусть бы все оставалось как есть. Всем было бы лучше. И спокойнее. И тиш-ш-ш-е.