Блехер Доминик : другие произведения.

Нарготрондская усобица

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая часть Истории Черного Пса


   Parma Minya. Costa Narcorondosse
  
   1. Himbelande - Mindo Tirya
  
   - Аийя!..
   Мчимся.
   Наступает момент, когда движение перестает быть чем-то осознаваемым, становится чем-то предполагаемым изначально. Рокот подков сливается в некое подобие единого фона, его уже не слышишь, его чувствуешь - кожей, шкурой, он входит в плоть и кровь самого бытия вокруг.
   - Эрьо!.. Ночь тебя побери! О чем задумался?!.. Копья к бою!
   Древко тяжело ложится на сгиб локтя. Жуть до чего неудобно: мало того, что еле-еле в седле на галопе держусь, так еще и балансировать этой... штуковиной. Граненый наконечник тускло поблескивает где-то впереди; кажется, страшно далеко. Смотрю вдоль линии копья, вперед, поверх головы лошади, туда, где расходятся стены ущелья.
   А они-таки расходятся. Рассыпается под копытами пожухлая зимняя травка, эхо исчезает, уплывает назад, остается позади, под сенью каменных стен, и впереди открывается широченная равнина, дол, за которым где-то там, вдалеке, поднимаются к небу горные уступы. Через все пространство долины течет река, по темным водам которой несутся мутные осколки весеннего льда.
   И посредине реки - башня.
   Белая-белая. Узкие окна, кажущиеся обманчиво-тонкими и хрупкими черточки эскарпов, шпиль, прокалывающий тучи. Кажется, что остров лишний, что он силой вонзен в тело реки, и вода бурлит вокруг, закипает, пытается вытолкнуть чужеродный предмет, увенчанный серебряным пиком крепости. Вода несет словно бы древесные стволы, темные камешки, вода краснеет от натуги, изо всех сил тщась освободиться, потечь дальше, на юг, ко гряде невысоких холмов, из-под которых можно так вольготно растечься дельтой, влиться в море - вот только остров мешает, закупоривает течение, красуется нахально и беспричинно. Долой его!
   Потом я понимаю, что это не вода.
   Сотни, тысячи тел. Муравьишек, жуков в блестящем хитине. То, что казалось влекомыми потоком стволами дерев, оборачивается плотами, долбленками, лодками, наспех сколоченными, непрочными - но прочность здесь и не надобна, чай, не Бэлегаэр. Чуть ниже, обрамленные намерзшим за ночь льдом, колыхаются бессильно и безвольно обломки понтонного моста - не успели дотянуть до острова, не ушли от залпа камнеметов сверху, из-под шпиля. Ничего, наши милые приятели с севера на ошибках учиться умеют.
   А мы летим, несемся. Остановиться уже не успеваем никак. Оглядываюсь назад - как раз чтобы увидеть, как остатки конного строя проскакивают на полном ходу через устье теснины. Что делаем? Зачем?.. С некоторым почти что недоумением осознаю, что нас - сотен шесть, не больше, а врагов - хорошо если тысячи две. По мне, так все четыре. Положим, из них примерно половина на другом берегу, судя по всему, нападения со стороны плато не ожидалось, - ну да нам хватит, тем более что измотались мы чудовищно.
   Надо всем растет, ширится, вопит все громче и громче трубный глас. Откуда? Оттуда. С башни заметили подкрепление, и пытаются что-то просигналить. Вслушиваюсь в крики рога, и понимаю, что сигналец-то знакомый, сколько раз за последние десять дней я слышал его - не счесть. Хрипло, отчаянно; я прямо-таки вижу внутренним взором надрывающегося, побелевшего от напряжения трубача.
   "Отступайте. Уходите."
   Вот как. Не надеются, значит. И проявляют вроде как искренние дружеские чувства. Нас, мол, уже не спасти, так что пошли вы отсюда, помощнички незваные. Ох, зря это они. Насколько я представляю себе Княжью жизненную философию, он от таких предложений скорее ловится на "слабо".
   А вот и он, полководец наш отважный, легок на помине, пролетает рядом, алый гребень по ветру. Трубу он слышит не хуже меня, и реакция его вполне предсказуема.
   - Чего?.. Хренушки!.. Курво!! Ко мне! А laita Aran! A laita Qualme! Qualme!!
   Ближе. Ближе! Почти теряю ориентацию из-за рябящих в глазах знамен. Вот ведь сколько их набежало. Совсем неподалеку старые знакомцы - Трехрогая Корона, вышитая серебром по черному, ослепительно сверкает под лучами весеннего солнышка, прорывающегося то здесь, то там через завесу дыма и непроглядно-бурых туч. Чуть подале, у самой реки - как раз сейчас начинают переправу - Алое Око; за рекой - Кошачий Коготь и - нежданно-негаданно - Змея. Судя по всему, за башенку взялись основательно, согнали сюда все, что набралось по Степи; ближние к нам ряды явно заволновались, заворочались, и вот уже - рев труб, лязг и шелест - манипулы арьергарда перестраиваются, оборачиваются к нам лицом, подымают тяжелые, блестящие полированным металлом щиты.
   - Qualme!!! - Князь кричит во все горло, лошадь его, похоже, вот-вот оторвется от земли. Или ноги переломает.
   Удар! Первый момент столкновения всегда пролетает куда-то мимо, ничего не видишь, ничего не слышишь. Вбиваю пику в грудь здоровенному орку, тот жутко бьется на острие, копье выворачивается из руки, чуть не вывихивая локоть, дикое ржание, цепляюсь за гриву свободной рукой (а где щит?.. Щит-то где?!? Вдребезги, Бездна...), теряю левое стремя, обвисаю, где-то справа и внизу - перекошенная физиономия северянина, на секунду встречаюсь с ним глазами - и тут опора исчезает, кувыркаюсь, чудом ловлю-таки луку седла, швыряю куда-то в общую кашу обломок копья, выхватываю меч, рублю - и все увязает в мешанине расщепленного дерева, крови, мокрого железа, грязной земли, глохну от нестерпимого шума, осознаю, что все же сижу верхом, и даже стремя нашел, и меч в крови по рукоять. Вокруг шагов на пятнадцать - трупы, кто-то там еще ворочается, конь мой дергается и хрипит, грудь у него исцарапана. Впереди продолжают реветь рога.
   Сзади налетают, откуда-то сбоку тоже. Ильфуин перехватывает у меня повод, тащит назад, что-то орет, но я не слышу, я глухой, в ушах все еще ворочается грохот копыт и прочая какофония атаки. Похоже, мы-таки кого-то смели, какие-то там первые ряды, и теперь на нас обратила внимание туша как таковая. Сбиваемся в кучу, пытаясь держать подобие строя.
   Бум! Бум! Башенка-то живая еще. Стоило этим перевести внимание на нас, как наверху вспомнили, что битва покамест не кончилась. Каменные и чугунные ядра пропахивают толпу, толпа дергается, но в командирах у них явно кто-то толковый, понимает, что сейчас будет легче стоптать нас, а потом уже снова вплотную заняться островом. Ощущение такое, словно быка укусила оса: зря она это сделала, бедная.
   Вопль Князя:
   - Обходим!! Обходим, Ильо, Курво, слева их! К реке!
   К реке так к реке, а толку? Да, положим, мы верхами, им за нами гоняться тяжко. Летим мимо лаково-блестящего строя. По нам кто-то стреляет, не попадает, быстро едем, однако. И только тут я замечаю то, что Князь, наверное, углядел с самого начала: с того боку башни кто-то пытается спустить лодку. "С того" - то бишь с того самого, к которому мы подлетаем. И все становится на свои места...
   ...похоже, не я один такой умный.
   Пронзительный крик, дорого бы я сейчас отдал, чтоб не понимать Орквина. Такого я даже от самых закоренелых не слышал, некоторые слова незнакомы, но смысл внятен по интонации. Строй начинает дико дергаться, но вот тут-то их пристрастие к сплошным фалангам их и подводит - не успевают. С крыши башни лязгают камнеметы - кто-то еще остался, кто-то отважный и обреченный. Жребий они там кидали или добровольцев нашли - ума не приложу, ну да и не мое это лисячье дело.
   А основная часть населения грузится себе в ладью. Ровно на десять минут тот, кто ведет северян, отвлекся от башни. Ровно на десять. Хватило.
   Канаты рвутся, и кораблик уносится вниз по течению, легко, как лист увядший.
  
   И тут до меня доходит один пренеприятнейший факт.
  
   Они-то уплыли.
  
   А мы-то нет.
  
   И господа наши почтеннейшие северяне, явно дотумкав, кто всему виной, берутся за нас всерьез.
  
   ...ближайшие сорок минут теряются куда-то во мглу. Прочухиваюсь - и вижу спину Карьо, обтянутую продранной и окровавленной кольчугой. Впереди себя. Где мой конь - ума не приложу, лоб трещит, шлем тоже куда-то делся, левой руки не чувствую. Вообще. Отрубили? Нет, смотрю влево - вижу руку, здесь она, родимая, и даже к плечу прикреплена надлежащим образом. Но висит плетью, похоже, перебита. А сам я толстенным ремнем намертво примотан к седельной луке.
   Мы снова скачем. И нас мало, очень мало. Двести или около того. Я дергаюсь, Карьо понимает, что я пришел в себя, оборачивается - я чуть не падаю с седла: поперек лица у него рана, бровь рассечена, щека рассечена, правый глаз залит кровью - но, судя по тому, что моргает, цело ясное око. Усмехается сквозь кровь.
   - Какая жалость, ты живой!..
   - Взаимно. Torno, что происходит?..
   - Вопрос века! Едем вот, знаешь ли.
   - В гости к детям?.. - одергиваю себя, истерика подступает вплотную. - Карьо, где Князь?..
   Дергает головой, указывая куда-то вперед. Да, вижу шлем. Гребнистый, алый. Один. Рядом качается белый плюмаж Ильфуина.
   - Кот?!
   - Спокойно. Ранили Кота.
   - Сильно?..
   - Ему хватило. Вон, Ильо его тащит.
   Ветер от реки приятно холодит ободранную щеку. Судя по всему, шлем с меня кто-то сдирал. Вздрагиваю, цепляюсь крепче за Карьо, оглядываюсь.
   Зря я это сделал. Ох, зря. За нашими спинами - этакое подобие грозовой тучи, решившей устроить променад по песочку. Движутся слитно и неудержимо, я не различаю ни отдельных фигур, ни знамен, ни щитов - просто черно, гулко, блестяще валит по берегу темень. За этой грядой живого тумана - ярко-алая линия, стрела, вектор, упершийся в небосвод, колеблется, изгибается, напоминая стебель диковинной южной травы.
   - Карьо, это - что?..
   Мрачнеет:
   - Башня.
  
   Башня! Башня, черт бы ее подрал, и меня, и северян, и все на свете. Как я мог забыть. Впрочем, это как раз вполне понятно, такого рода воспоминания всегда изглаживаются прежде всего, послушная воле память услужливо уничтожает себя саму, съедает подчистую, костей не оставляя.
   А сейчас, когда я гляжу на чужую крепость, полыхающую, подыхающую в сумраке, она, память в смысле, воскресает, стерва такая, просыпается от векового сна, дорисовывая к имеющей место быть огненной черте вторую такую же, чуть восточнее. Хотя - нет, я не видел их одновременно, там одна закрывала другую, и была видна только одна, она, наша.
  
   ...Змей ударил по нам на закате. Впрочем, заката не было видно, пепел завалил небо, дым, застилающий живым ковром окрестность, скрывал от наших глаз что солнце, что врага. Как раз перед явлением его к нам прискакал гонец с востока, сообщив, что Холм держится, а вот Канавка пройдена Нашими Дорогими Друзьями насквозь, и теперь нам стоит ожидать удара с тылу.
   Тыл-то мы и укрепили, а зря. Тварик в очередной раз доказал, что никакого родства с обычным ужиком у него нет и быть не может, ибо неоткуда было ужику нарастить такие мозги. Обойдя Холм, принципиально не став на него нападать, пресмыкающийся перевел своих обратно через хребет чуть западнее ставки Рыжего и попер на нас под прикрытием пепла и естественной дымовой завесы. В Степи горело все, что могло гореть, а что не могло - тоже горело, дышать вторые сутки было нечем, видеть тоже было нечем, да и нечего. А потом он вышел из-под дыма.
   Как ни странно, во второй раз увидев его, я уже не испытал того мистического экстаза, что при первой встрече. Должно быть, потому, что сам он подрос, став как-то... материальнее, что ли. Теперь я воспринимал его таким, каким он и был - громадной змеюкой с удивительно разумными глазами и медным неживым голосом, совершенно идеальным для отдачи разнообразных команд и приличествующей случаю ругани. Как сейчас помню его последние слова, разнесшиеся по всей локации сразу после того, как очередная волна атакующих откатилась из-под галереи: "Уроды кривоногие, выродки, свинячьи дети, уйдите на хрен, я сам!!"
  
   Сам - это было плохо. Это значило, что финал подступает неотвратимо, но нам еще не хотелось в это верить, и Князь приказал срочно перевести катапульты на северный край, и стоять, arda nuquerna, до последнего. И мы, arda nuquerna, стояли. До последнего. До момента, когда Змей навалился всей тушей на галерею, и та обвалилась вниз со звонким хрустом, а Башни тяжело шатнулись и начали разваливаться.
   Мы ссыпались во двор по ускользающей из-под ног лестнице как раз вовремя, чтобы увидеть его, входящего в Проход всем своим звонким телом. Как это ни дико, он пел, распевал во все горло нечто отважно-печальное, какой-то прощальный марш - мне даже казалось, что через гул разгорающегося пламени и дробный шорох осыпающихся камней я различаю отдельные слова; но возможно, что это не он, а сам я бормотал какие-то бредовые сочетания звуков, застыв недвижно, дыша едва - над моей головой небо стремительно очищалось от дыма, а тварь застыла посередине узкого ущелья, застыла - а потом вздыбилась волной, хлыстом, обратным водопадом - и тот, кто сокрушил нас, обернул пламенный свой лик сперва на запад, потом на восток.
   Два ослепительно-оранжевых цветка на темных рушащихся стеблях из граненого камня раскрылись передо мной - но я, отступая, улетая, видел только один, закрывший небо своей смертью.
  
   Змей изгибался, обвивая собою тело башни, ласкаясь к ней, гладя ее пламенем своего дыхания; голос его сорвался, ослабел на мгновение, чтобы затем взлететь и зарокотать речитативом. Я закрыл глаза. Ночь вокруг была полна движением; мы мчались двумя колоннами к мосту Йант Йаур, и никто не преследовал нас, и никому мы не были нужны - мы, верники Князей крепости Аглон, которая дыхание назад перестала быть.
  
   Второй из крепостей, переставшей быть. Третья горела за нашими спинами. Карьо морщится, пригибается к гриве коня, а река несется мимо нас, шуршат поникшими знаменами сухие камыши, колтыхается у берега обломок понтона - все эти детали я замечаю с чеканной ясностью, они звучат, как голос флейты на фоне органного хора черных туч позади. Мне приспичивает обернуться снова - и вижу то, чего ожидал и боялся: строй раздается двумя крылами, и в просвет между крыл с воем вырывается волна серо-черных тел. Громадные твари великолепными прыжками летят над землей, вьется по ветру длинная шелковистая шерсть, горят янтарно-желтые яростные глазищи. Ngauri бегут не быстрее лошадей, но, в отличие от последних, сами себя не боятся. Впрочем, еще не очень понятно, кому на руку здесь это играет; кони звереют, закусывают все, что можно закусить, и летят вихрем по прибрежной глине.
   Над серым прибоем, волнами хлещущим позади, взметается и разворачивается голос.
   - Bad bhorrw - ghuirra!!
   Кого сможете, живыми...
   - Смог один такой! - хрипло отзывается Князь и, полувыгнувшись в седле, пускает назад стрелу; один из головных всадников валится под когти своей зверюшке; та моментально теряет всякий интерес к погоне и начинает ожесточенно рвать кровоточащую плоть. Остальные присоединяются к веселью и у нас появляется еще пять или десять минут - пока тот, кто командует всем этим беспределом, не применит что-нибудь из своего богатого арсенала. А таковой богат, ясно даже и ежу: ощущение давящего страха невесть перед чем висело в воздухе с самого начала баталии, и объяснить его рационально я бы не взялся, хоть и осознал его только сейчас. До этого - ощущал, не осознавая.
   Лошадь под нами явно начинает слабеть. Карьо, бормоча под нос что-то на недовыученном Синдарине, склоняется к ее холке, поглаживает, но лошади уже все равно, она не обращает внимания ни на него, ни на что бы то ни было иное, ей страшно, плохо, у нее легкие рвутся от бешеного бега. Тьма за спиной приобретает очертания некоего подобия звезды: туман встает ровными, стройными лучами, растекается вдоль и поперек по берегу. Мы скачем, скачем. Закат окрашивает наши спины в багряные тона.
  
   Я леденею, приваливаюсь к спине братца, а мир начинает раскачиваться в такт судорожным прыжкам коня. Земля под копытами подергивается дремотно-зеленоватым маревом, по ней пробегает странная неровная рябь, мою грудь стискивает упругим обручем, где-то в глубине легких загорается и разрастается тошнотворная мутная боль.
  
   Потом падает туман, и я перестаю видеть что бы то ни было.
  
   2. Mindo Tirya - Celume Siriono
  
   - Он приходит в себя, мой вождь.
  
   Я прихожу в себя? Как любопытно, почему же в таком случае я сам в этом не уверен?
   Зеленая муть уползает к уголкам глаз, медленно и плавно вскрывается голубизной весеннего неба.
   Я лежу на чем-то жестком, неумело задрапированном чем-то мягким. И надо мной склонились два лица: одно - девичье, отстраненно-сосредоточенное, судя по всему, именно его владелица сейчас держит прохладную узкую ладонь у меня на лбу. Второе до боли знакомо, но я пока не очень понимаю, откуда. Некто юный, волосы соломенно-желтого цвета с легким намеком на блеск; будь таковой конкретнее, их даже можно было бы назвать золотистыми. Обеспокоено прищуренные светло-серые глаза - настолько светлые, что кажутся прозрачными. Тонкие губы, скривленные в напряженной гримасе. Смотрит на меня и чуть кивает головой:
   - Да, очнулся. Давай к следующему, Майвартэ.
   Лица уплывают куда-то в сторону, а я с невыразимым трудом пытаюсь приподняться на локтях.
   Надо мной - небо; ясное и бессовестно голубое. Ни тени, ни дымка. А слева от меня горбатится невысокий фальшборт, украшенный искусно вырезанными фигурками ящериц. Маленькие юркие тварьки словно бы шастают по перилам во все стороны, отполированные палисандровые чешуйки слабо поблескивают на солнце. В лицо мне ударяет тугой и теплый поток ветра, пахнущего холодной водой и прелыми листьями.
   И теперь ничто не удерживает меня от того, чтоб задать банальнейший из возможных вопросов:
   - Какого черта?.. где я?..
   Меня аккуратно берут за плечи, и девушка, чем-то неуловимо похожая на вернувшую меня в подлунный мир Майвартэ, легким нажимом рук переводит мое полубездыханное тело обратно в горизонтальное положение.
   - Прошу Вас, не стоит вставать, tarqenno. Вы потеряли много крови...
   - Да уж не приобрел. - буркаю я, плюхаясь, где лежал. - А не могли бы Вы мне объяснить, сударыня, почему бы это Вы так непохожи на орка?
   - А должна бы? - от усмешки на щеках заботливой девы появляются очаровательные ямочки. Куда-то за спину: - Аннаминье, по поводу особой учтивости фэанорингов ты была права!
   - Ни в коем случае - я пытаюсь выдать нечто похожее на восхищенное движение бровей. Боюсь, получается плоховато. - Ни в коем случае не должны. Но, учитывая то, в каких обстоятельствах покинуло меня сознание, нечто весьма похожее на орка должно бы сейчас быть на Вашем месте!
   Она снова улыбается и хочет вроде как что-то отвечать, когда ее вежливо, но неукоснительно оттесняют в сторону и вместо ее прелестного личика в поле моего зрения обрисовывается ехидная физиономия Князя.
   - Сейчас я тебе продемонстрирую, дитя мое, нечто крайне похожее на орка. Просто-таки неотличимо. - и корчит действительно прежуткую гримасу. - Ты задал нам хлопот даже больше, чем Кот - он по крайней мере пришел в себя на день раньше твоего!
   - День?.. бездна. Мессир, а может, хоть Вы мне что-нибудь объясните?
   Смотрит поверх меня:
   - Рэстьо! Ты там освободился?
   - Вроде бы да - отвечает уже слышанный мною сегодня голос, и желтоволосый полузнакомец подходит к Князю и присаживается рядом.
   - Вот, изволь представить тебе нашего любезного хозяина - Князь адресует желтоволосому легкий поклон. - Артарэсто Арафинвион, некогда владетель крепости Стражей и окрестных земель, а ныне - не менее печальный беженец, чем мы. Подобрал нас в камышах, для чего, заметь, изрядно рискнул, ибо сунулся на своей замечательной ладье мало не к самому берегу. И спас от лютой смерти и всего сопутствующего.
   - Ну, кто кого спас - это еще вопрос... - смущается юноша, но видно, что уважение Князя ему вельми приятно.
   - А этот вот полутруп - это мой оруженосец, прошу любить и жаловать. Тоже, я уверен, преисполнен к тебе искренней благодарности и душевного тепла.
   Я успеваю вывалить цельную кучу сообразных словес, прежде чем до меня доходит:
   - Туркафинвэ, как то есть - оруженосец?! Вы с ума сошли, мессир, из меня же воитель - как из Ильо вышивальщица!
   - А придется - по лицу Князя пробегает тень. - Ты - считай, последний из старшего состава, кроме Ильо и Карьо, конечно, а им, боюсь, будет теперь не до того.
   - А остальные?.. - мне становится отчетливо дурно.
   - На момент, когда нас подобрали - сухо чеканит Князь - нас осталось девяносто семь. Из коего числа почти все - новички. Все, кто был хоть сколько-либо опытен, легли, их прикрывая.
   Я прикрываю глаза и откидываюсь обратно на ложе. Ни думать, ни действовать никакого желания нет. Я вспоминаю...
  
   ...вспоминаю, как надвигались поросшие соснами косогоры, и мы летели на рысях, не оглядываясь назад, не в силах даже бояться - руки мертвой хваткой сжимают удила, в спины колошматит горячий шквал. Три тысячи условно живых - до первого боя, точнее - уже до второго; первый мы проиграли только что.
   В глазах Князя начиная с того мгновения - и во время диких скачек с бурей наперегонки, и на привалах, и во время лихорадочных, бессмысленных стычек, когда одуревшие от крови северяне прыгали прямо со склонов нам на головы - словно бы мелькали безостановочно счетные руны, вычерченные по незримому пергаменту быстрыми перьями его зрачков.
   И когда лес на Сосновом нагорье заполыхал бешеным пламенем, и, кашляя от удушливого дыма, мы валились с коней, под копыта, беспомощные, неспособные даже увернуться от летящих по-над гарью коротких толстых стрел;
   и когда по ночам приземистые серые силуэты проскальзывали под шаткой, наспех наведенной изгородью, и никто не успевал ничего заметить, пока где-то на краю лагеря темноту не разрывал истошный хриплый вскрик;
   и когда темень давила, как незримый жернов, на грудь, а те, кто был слабее, не выдерживали и кидались прочь от костров, размахивая оружием - туда, во мрак, где их уже поджидали желтоглазые тени;
   и когда поперек ущелья рухнула лавина, невесть откуда взявшаяся, а по ту сторону остался Ринквэ и полторы тысячи с ним, и ни звука ни долетало из-за массы колотых камней, испачканных землей и кровью, а Кот, посерев, как пепел, рвался руками разрывать завал, и его пришлось держать впятером, пока он рычал что-то бессвязное, пинался и закатывал глаза -
   все это время Князь оставался до страшности спокойным, только то и дело пробегал глазами по чудовищно поредевшему строю - считал.
  
   Теперь счет был окончен. Девяносто семь Эльдар. Воинство Земли Химлад в полном составе. Бывшее, то бишь, воинство. Бывшей земли.
   - С Вами все в порядке, arquen? - Артарэсто склоняется надо мной, смотрит нервно.
   - Оставь его. - это Князь. - Полежит, опомнится.
   И - легко проводит рукой по моему лбу.
  
   Встать я впервые попробовал вечером того же дня. И попытка сия, как ни странно, удалась. По итогам выяснилось, что в том бою я схлопотал изрядную контузию и пару-тройку резаных ран, не говоря уже о переломанной руке - так что лежал я считай всего-ничего.
   Кот действительно встал на день раньше меня и теперь активно распоряжался раздачей провианта и организацией стражи во время кратких дневок, в чем ему помогал щеголяющий шикарным свеженьким шрамом Карьо. Я практически ни секунды не видел Курво бездействующим. То есть пару секунд видел, и мне этого хватило. По негласному соглашению, которое как-то само собой установилось между членами нашей поредевшей команды, о Ринквэ не вспоминали вслух вообще, но Коту вслух и не надо было, он сам себе был в этом вопросе идеальный слушатель. Слишком, черт побери, идеальный.
   Князь в отличие от Кота никаким явным делом занят не был. Он неким непонятным макаром успел буквально за первую же ночь распределить должности, раздать задания и оформить приказы, после чего оставил дружину заниматься самоорганизацией, а сам тем временем устроил себе преуютнейший насест на юте, где и проводил массу времени в беседах с Рэстьо - вполголоса, причем говорил в основном он, а Арафинвион слушал, слушал едва ли не с боязливым почтением, то и дело кивая - видать, в чем-то там наш сладкоречивец успел его успешно убедить, да не один раз. Вообще бывший владетель Минас Тирит произвел на меня впечатление скорее положительное, чем нет, но вот уж чего в нем не было, так это гордыни и твердости в убеждениях. Собственно, он, бедняга, и повладеть-то не успел как следует - во дни предыдущей войны вся жизнь сирионской стражи была строго расписана по указаниям из Града Пещер, а стоило Финдарато принять-таки на веру, что война окончена, и дать младшенькому отбой и право на собственную власть, как выяснилось, что за концом одной войны неизбежно следует начало другой, и лишился Артарэсто в одночасье и власти, и башни, и земли, и большей части населения таковой.
   Вот, кстати, вопрос вопросов. Финдарато. Тот, к кому в гости мы сейчас, собственно, и плывем; глава Третьего Дома, "младший из старших"; наш добрый друг и надежный товарищ, которого лично я за последние лет двести ни разу в глаза не видел. В Башнях он не гостил, обычно приезжал в Междуречье, становился там лагерем и слал на север гонца; и по зову снимался с места Князь или Кот, или оба они, и уезжали. Как сочетались то якобы снисходительно-покровительственное отношение к Пещерному Ваятелю, которое я зачастую слышал в их речах, и эта готовность забросить ради него любые дела - я не понимал нисколько, а расспрашивать не решался.
   Вроде как рубежи его должны были покамест оставаться незатронутыми бедою; по крайней мере, пока мы плыли на юг, ни одного следа присутствия северян я не замечал. Пируют, небось, на руинах, планируют дальнейшие действия. В принципе предполагалось, что о местонахождении цитадели у Нарога Враг не знает ничего - иные ехидцы добавляли порой - "кроме названия, местоположения и привратного пароля". В каждой шутке есть доля шутки. Посмотрим. Посмотрим.
  
   Кораблик наш был невелик. Как я понял, в годы мирной жизни Артарэсто сотоварищи использовали ладью для прогулок по реке, и рассчитана она была от силы мест на восемьдесят. Сейчас в ней помещалось примерно двести душ, так что приятной нашу нынешнюю прогулку можно было назвать с большим трудом. Зато не надо далеко ходить за впечатлениями и знакомствами.
   Я потихоньку присматривался к местному добросердечному народцу. К слову, арфинги оказались на удивление стойки и жизнеспособны - впрочем, может быть, у них просто не хватает времени на разнообразную скорбь. Меньше всего, ясное дело, времени у целителей.
   Майвартэ, серьезное и слегка потустороннее существо. Ходит плавно, смотрит сквозь. Сила у нее неимоверная - своими глазами видел, как она умудрилась за час или около того полностью зарастить пренеприятнейшую рану на голове у одного из своих собашенников - бедолагу приложило по темечку падающим стропилом. Именно она вывела меня из забытья. Но, как я понимаю, ее способности странноватым образом повлияли на ее стиль общения с окружающими - словно бы она разучилась устремлять внимание свое на что бы то ни было, кроме разнообразных повреждений, которые mirroanwi могут наносить друг другу. По первоначалу с подобным существом иметь дело несколько трудно.
   Две девушки помладше - Аннаминье и ее задушевная подруга Линдэлискэ - именно с нею мы говорили об орках - ведут себя гораздо проще. Они по сути даже не столько целительницы в прямом смысле этого слова, сколько "группа духовной поддержки" - большую часть времени они проводят около только что пришедших в себя, разговаривая с ними, перешучиваясь, ни на секунду не отпуская объект из виду - и вовремя пресекая любые попытки такового объекта впасть в черную тоску. Единственный, на ком их обаяние потерпело мощнейшую неудачу - это Кот. Но тут и сорок тысяч ласковых сестер остались бы не у дел.
  
   И - Истакальмо. Впервые я увидел его через два дня после того, как мне разрешили подняться. Как я понимаю, все это время он провел в трюме - в той маленькой, укрытой от ветра и постороннего взгляда клетушке, где на низких топчанах лежали шестеро, признанных безнадежными. Все они должны были умереть - у одного задето сердце, у одного переломана спина - и так далее, чем дальше, тем хуже. Умерло двое. Остальных четверых вытащили на носилках на палубу и оставили лежать, любоваться солнцем и не верить в собственное спасение.
   А вслед за носилками вышел и он сам, и, поднявшись по узкой лесенке, замер у фальшборта, тяжело ссутулившись и уронив на лицо тяжелые пряди темно-серебряных волос...
   (не знаю, как еще назвать этот цвет. Серебро еще не начало чернеть от времени, ни одного пятнышка не появилось на зеркально-блестящей поверхности металла, но из глубины его блеска уже проступает некая тусклость, некое предвестие патины)
   ...и стоял недвижимо, а Майвартэ, впервые отразив на лице подобие эмоции, подбежала к нему, а он отстранил ее легким движением руки и поклонился Артарэсто, затем, одолев слабость, выпрямился и сумеречно-голубым взглядом осмотрел локацию. Отметил наличие нас. Явно слегка удивился - именно что слегка. И ушел обратно в трюм, придерживаясь рукой за поручень - и придерживая слева у бедра рукоять короткого меча.
  
   Был он, как я выяснил позже, старшим целителем Башни Стражей, наставником всей их большой и разношерстной лекарской компании, вся мужская часть которой поголовно полегла на стенах. Он на стены не вышел - просто не успел, не до того ему было. Хотя нашлось бы что ему делать на стенах.
   Envinyataro o hyanda, целитель с клинком. Я, честно говоря, в таких доселе не очень-то верил. С нами врачевателей шло не так уж мало - но Гаваней не прошел ни один. То есть выжить-то они выжили, а вот сделать что бы то ни было без посредства бинтов и трав с тех пор для них так же невозможно, как Норнорэ за ногу поймать. Насколько мне было известно, примерно так же дело обстояло во владениях Государеньки - но ему повезло чуть больше, ибо часть его отряда сумела во время оно опоздать к сражению.
   Я не представляю, кем надо быть, чтобы сражаться вместе со всеми, видеть, как пластают на части твоих друзей и прочих собратьев - и при этом ни на миг не позволить себе ощутить ту разновидность безумия, которая и делает воина воином. Которая властно кричит в темной глубине нутра: убей. Не убить - можно, если постараться. Не захотеть убить... не знаю. Я участвовал в бою четыре или пять раз в жизни - и каждый раз неизбежно наступает момент, когда глаза заволакивает красным и ты на некое время перестаешь быть эльда. Становишься зверем, чувствующим и жаждущим, но в отличие от нормального зверя - еще и мыслящим, умеющим захотеть чужой смерти и осознать это желание на языке разума. И если где-то в тебе жил целитель, это превращение его поглощает и уничтожает. Если не суметь удержаться. Этот - умел.
   Тем же вечером он как-то незаметно присоединился к Князю и Артарэсто на юте - и практически сразу же рядом образовался Ильфуин. На целителя он смотрел с каким-то просто-таки естествоиспытательским интересом. Ну вот, теперь всем, кроме меня, есть с кем поговорить.
  
   И ладно. Буду лежать, смотреть на воду. Хорошая река Сирион.
  
   ...Мимо левого борта бежит серая череда голых деревьев. Буки, березы, грабы: русло реки прокладывает себе широкую дорогу, расталкивая в стороны упрямых исполинов, те, словно бы кряхтя недовольно, расступаются, но тянут над водою ветви, пытаясь словно бы грозить костлявыми пальцами неверным, шаловливым струям. Больше всего берез. Сейчас они смотрятся безумно сиротливо и жалко - но, впрочем, я вообще берез никогда не понимал. У нас их, почитай, и не было - разве что низенькие и кривоватые горные породы, которые и на березу-то непохожи, а разве на такие березовидные кусты. А вот Арфинги наши наоборот при виде беленьких тонких стволиков явно оживляются, начинают толпиться у бортов и любоваться видами. Улучив момент, подкрадываюсь к Князю:
   - Мессир, а что это вообще за поросли выросли? Никогда тут не бывал. Это что, Дориат?..
   - Эру с тобой. В Дориат нам с тобой, любезный, ход закрыт... а то бы стал я тащить вас через Ущелье, когда вот он, родимый, как на ладони! Сверни три мили к югу - и прошу пожаловать к Синдаколльскому столу... в качестве закуски перед обедом... Это Брэтиль, Березняки сиречь. В принципе Серые на него когда-то там какие-то права предъявляли, да недопредъявлялись. Сейчас здесь наши новые союзнички живут... пока живут, хм. Полагаю, что недолго им осталось. Если уж Страж пал - то и до местных пределов доберутся, хоть бы и по нашим следам...
   Мне становится интересно.
   - Какие такие союзнички, Князь? Лаиквэнди?
   Смотрит на меня с отеческой тоской во взоре.
   - Эрьо, я понимаю, что ты у нас архивариус и плотник, и на все руки трубочист, и со всякими мелочами типа истории и изучения обычаев к тебе приставать просто-таки недостойно... но какие тут могут быть Лаиквэнди, сам подумай? Им бы - порослее да погуще, им надо, где прятаться, они без этого хиреют и чахнут, а здесь - вся чащоба напрогляд, если не напрострел... Здесь живут наши совсем новые единочаятели. Лучшие друзья Финдаратика, почтеннейшие господа Последыши.
   - Люди!.. - я почти подпрыгиваю от любопытства. Никогда еще в жизни живого человека не видел, хотя слышал о них с три короба, причем информация была крайне разнородной и спорной. Во мне просыпается недобитый архивист, и я чуть было не лезу в карман за пергаментом и пером - записывать. - Мессир, а можете что-нибудь рассказать? они здесь какие?..
   - Могу-то могу, да не хочу. - Князь слегка морщится. - Вот доплывем... там тебе много чего, я думаю, смогут порассказать.
   Удивленно приподымаю бровь:
   - Taro, да Вы их, кажется, не любите?..
   - Я их - не знаю. Но боюсь, что если узнаю, не полюблю. - и по выражению его лица - точнее, по отсутствию на его лице какого бы то ни было выражения - я понимаю, что разговор окончен.
  
   Впрочем, вскоре мое любопытство удовлетворяется самым что ни на есть неожиданным способом. Я сижу на баке после сытного и вкусного завтрака и задумчиво озираю туманные дали. Где-то поблизости примостился Карьо со свирелькой, и исторгает он из оной свирельки звуки нежные и меланхоличные, что душу мою в целом в данный момент целиком и полностью удовлетворяет; я даже начинаю тихонько подпевать его мотиву, и он - что случается крайне редко - не протестует, а напротив начинает играть погромче. Словом, идиллия.
   И нарушается она, как и положено идиллии, резко и неприятно. А именно: сперва шуршат кусты, потом с треском расступаются, потом на берег вываливаются - я этот процесс иначе назвать не могу - десятка два странных, скособоченных фигур. И Карьо за моей спиной отбрасывает инструмент и взлетает на ноги, и хватается за лук:
   - Тревога!..
   Несколько мгновений на корабле стоит сумятица, а потом на палубе появляется Артарэсто - и, недовольно посмотрев на нас, дает отмашку "отбой":
   - Arqueni, вы зря беспокоитесь. Никакой тревоги нет. Это свои.
  
   И подходит к борту. На берегу начинается доподлинный хипеш, это иначе назвать нельзя. И странные существа, как один, склоняются в низком поклоне, опустив к земле длинные, грубой работы копья. А я смотрю на них с неким недоумением.
  
   Мы очень непохожи на куздов. Просто-таки фатально. Большей части из нас - я не имею в виду Кота, но он большой оригинал - кузды кажутся крайне уродливыми; искренне подозреваю, что они думают о нас примерно то же самое. Мне бы, например, существо девяти футов ростом, белое как мел, толщиной со спицу и безволосое красивым не показалось, так что наших подгорных друзей я понять могу. Но и мы, и кузды - цельны; в нашем облике присутствует логика, что ли, некое единство и правильность строения. А тут!..
   Ростом немного пониже, чем, скажем, я, и сильно пониже Князя. Но любого карлы выше мало не вдвое. С неприятно широкими плечами, причем бугрящимися мышцами в самых неожиданных местах. Странные, асимметричные лица. Очень разномастные, двух похожих нет. У одного - карие глаза и нос картошкой, у другого - иссиня-черные кудри и темно-серый взгляд, у третьего глаза вроде как у первого, да вот стать поуже на четверть, четвертый... и только одно общее, только одна единая черта - неправильность, искаженность какая-то. То и дело, скользя взглядом по лицам, подмечаешь неровный подбородок, искривленную линию брови, странно оттопыренное ухо. И общее выражение глаз - словно бы слепое, недвижно-непонимающее. Взгляд как будто продирается изнутри тела, с трудом вылезает на поверхность зрачков душа и застывает в недоумении.
   Лица поросли неровной шерстью - не роскошные куздские бородищи, а какой-то мох, болотная травка. Волосы всклокочены. Одежда сшита кое-как, на живую нитку, и дико смотрятся тяжелые наконечники пик - явно синдарской ковки - на неказистых древках.
   Я внезапно чувствую, как рука волей-неволей тянется к рукояти. И именно в этот момент неоформленное доселе чувство пронизывает меня от головы до пят. Орки. Они похожи на орков. Всем. Своей неестественной разнообразностью, своей странной грубостью, неровностью черт - и ощущением слепоты их глаз.
   - Это кто, Рэстьо? - спрашивает Карьо вполголоса, и скользит в звуках речи его... не знай я брата так, как я его знаю, я сказал бы - отвращение.
   - Это Люди. - отвечает вместо Артарэсто Князь, бесшумно возникая рядом, и кладет руку мне на плечо:
   - Понял теперь?
   Киваю, не в силах сказать ни слова. А корабль уносится дальше, к югу, и лесные чудища, которых король Фэлагунд называет друзьями, превращаются в горстку еле заметных точек на горизонте, а потом их скрывает изгиб излучины реки.
  
   А потом и весь Брэтильский лес разделяет их судьбу; и я искренне полагаю в тот час, что о существовании на свете племени Atani я отныне могу забыть, как о страшном сне.
  
   Надо будет заказать как-нибудь Макалаурэ балладу несказанной длины и пафоса. И посоветовать ему назвать ее "О стремлении некоторых идиотов предаваться бренным надеждам".
  
   3. Sirion - Talasse Tirin
  
   Воинство Химлада стоит на берегу, выстроившись в ровную шеренгу. От воды налетает промозглый ветерок, корабль, практически опустевший, слегка покачивается на мелкой зыби, холод пробирает даже сквозь плотные подкольчужники, но сейчас обращать внимания на это ну никак не стоит. Я стою вместе со всеми, стою пятым - после Князя, Кота, Ильфуина и Карниура, и мне это крайне не нравится.
   Раньше - всегда, когда Князю приходило в голову организовать что-то в подобном роде - мое место было в самом хвосте, сразу же за младшими оруженосцами и непосредственно перед невоинской частью гарнизона. То, что я проводил в обществе Князя больше времени, чем большинство roqueni, значения не играло - на войне место архивариуса в обозе. И меня это совершенно устраивало, Бездна побери всю эту историю!
   Но теперь с былой роскошью придется кончать. Теперь старый добрый Эрьо может надолго забыть о перьях и пергаменте и приучать свои неумелые лапки к чему-то гораздо более тяжелому. А ведь лет двести назад меня бы это крайне обрадовало. Суета сует и всяческая суета, tarqenni, вот что я вам скажу.
   Строй выглядит крайне внушительно, особенно на фоне той неоднородной толпы, которую образовали на импровизированной пристани арфинги. Но даже мне понятно, что не пройдет и полудня, и на ближайшем привале Ильо спустит с большинства присутствующих по двенадцать шкур, а тринадцатую на уши натянет. Ибо оное большинство присутствующих в Башнях прожило максимум лет десять, посему и оставалось в резерве все время нашего похода, а, стало быть, и могло сейчас похвастаться принадлежностью к сообществу находящихся по эту сторону Врат. Тем не менее ребята старались, и старались изо всех сил; лица бледные и надменные, брони сверкают, грудь колесом. Артарэсто осторожненько так подбирается к нам со фланга и задает неизбежный вопрос:
   - Турко, все это очень впечатляет, но вот как бы ты посоветовал, а чего бы это нам такое сделать с кораблем?
  
   Князь на мгновение заламывает бровь, потом дает отмашку - и от строя отделяется несколько фигур, устремляясь в сторону леса.
  
   - Куда это они? - Рэстьо провожает бегущих взглядом, в котором сквозит явное недоумение.
   - За хворостом.
   - За чем?
   - Хворост. Такие кусочки сухого дерева, которые валяются под ногами. Очень хорошо горят. А не мог бы ты, к слову, сказать своим, чтоб покамест выволокли ладейку на берег? Подальше от воды. И сняли с нее все, что там еще есть.
   - Ты, ээ.. ты что, хочешь ее?..
   - Хочу. А ты предполагаешь оставить ее здесь? И еще тогда план надо на ее борту нарисовать, мол, пошли туда-то и туда-то, будем через столько-то, до скорой встречи?
   - Я вообще-то ее предполагал... ну, ветками закидать...
   - Блеск, что за идея!.. - Князь собирается было сказать что-то еще, но видит выражение лица Артарэсто и осекается. - Извини. Я не хотел тебя обидеть, братец, но боюсь, что зеленых веток мы сейчас не найдем, а сухими ее не замаскируешь. Силуэт, знаешь ли, характерный.
   И начинается пантомима. Господа Стражи прощаются с корабликом так, как будто он им по меньшей мере отчий дом. Хотя в чем-то так и есть. Ручаюсь, что конкретно с этой ладьей у каждого из них хоть какие-то приятные воспоминания да связаны, и вообще... Девы смаргивают слезы, суровые мужи стискивают зубы, но так или иначе где-то через час корабль стоит на берегу, с него снято все, включая паруса, а вокруг него навалены высокие вязанки. И по хрупким прутикам ползут первые язычки огня.
   - Поучительное зрелище. - Истакальмо образовывается откуда-то слева и подходит к голове строя. - Князья Первого Дома дают Князьям Третьего Дома наглядный урок на тему "Как это было и как это надо делать впредь".
   Вот теперь бровь у Князя заломлена едва ли не до затылка, он смеривает целителя взглядом с головы до пят, потом - с пят до головы, потом поперек. Но тот неколебим, как Пелори. А тем временем пламя вздымается и разворачивается алым полотнищем. Хруст горящего дерева слышен, наверное, на лигу, но нас покамест слушать некому. Истакальмо опускает глаза и отходит прочь, а Князь провожает его долгим недружелюбным взглядом, потом морщится и выносит вердикт:
   - Не люблю лекарей.
  
   ...От ладьи осталась высокая груда исчерна-серого пепла. Ветер торопливо разносит ее, а мы помогаем ему на скорую руку связанными пучками веток, и вскоре только пятно гари на земле напоминает о нашей высадке. Затем - тонкий возглас труб, и мы перестраиваемся в длинную колонну, впереди Артарэсто с личной охраной, затем - ровным каре - мы, затем остальные. И углубляемся в прозрачный весенний лес. По левую руку лес обрывается, становясь низкорослым и редким, и золотистой пеленой мха проглядывают сквозь тонкие ветви болотные кочки. Аэлин Уиал. Артарэсто сперва предлагал идти туда, утверждая, что он сам дорогу знает, а никто другой через топи не пройдет, но Князь с Котом его отговорили, ибо у нас как-никак с полсотни лошадей. А их не сожжешь, как ладью, и за пазуху не спрячешь. Сейчас, правда, верхами только десяток разведчиков по бокам строя, остальных коней ведут в поводу, дабы не отрываться от коллектива, но тем не менее польза от зверюшек явная, потому что раненых же надо на чем-то везти, да и обоз сам по себе никуда не поедет. Гордые боевые лошадки вздыхают недоуменно, косятся на нас с явным неодобрением, но дело есть дело, никуда не денешься. В качестве отдыха души мы предлагаем им работать посменно, и они вроде бы возражений не предъявляют. Караковый Князев и Котин вороной в обозных нуждах не участвуют, посему довольны жизнью донельзя.
   Дороги никакой тут нет и быть не может, раньше сообщение с Островом велось напрямик через Тэйглинский развилок, и поэтому приходится пробираться через кусты, треща немилосердно и проклиная все на свете. Посему когда лес заканчивается и перед нами расстилается обширная равнина, то с двух сотен губ срывается единый облегченный вздох.
   - Смотри, брат, - шепчет Карьо, наклоняясь ко мне, - красивейшие, между прочим, места. Вот, видишь, холмики на горизонте? А это, к твоему сведению, Андрам. Я вот всю жизнь мечтал там побывать, посмотреть сверху на водопады.
   - Посмотришь еще - бурчу я. - Вот как припрягут нас в Нарогарде на разведку ездить каждый день - и на водопады посмотришь, и на море, и на Таур-им-Дуинат, и вообще наглядишься пейзажами по гроб века, романтик ты наш...
   Но тем не менее озираюсь с радостью и удивлением. Тут действительно очень красиво. Весна ступила в эти края разве слегка, и по равнине то там, то здесь торчат оплывающие сугробы. Желтая трава пробивается из-под снега, ветер шуршит сухими стебельками, а вверху громоздятся серебряные облака, еле-еле колыхаясь, проплывая к закату, и между ними проглядывает бешено-голубое небо, и какая-то мелкая пернатая дребедень посвистывает то там, то тут. Пресловутые водопады отсюда не видны, но чуть слышно порыкивают из-за окоема, напоминают о себе, и отсвечивает на грани видимости слабое льдистое зарево, отблеск рассыпающихся искр. Копыта чуть слышно похрупывают то по снегу, то по траве, то по обнажившейся черной земле, на которой то там, то здесь уже проглядывает свежая, светло-зеленая поросль, и я запрокидываю голову к небу, стряхиваю с головы шлем, и слышу, как позади, в обозе, кто-то затягивает песню - едва ли не "Nielicci" или что-то настолько же беззаботное. Где-то головой я понимаю, что радоваться-то нечему, что мы в целом работаем сейчас мертвецами в отпуску, но протестовать против несвоевременного веселья не хочется, да и не моя это работа. Песня разрастается, и вот уже большая часть арфингов вторит ей, да и из наших кое-кто не выдерживает. Эхо разлетается по лугам, птицы, словно обрадовавшись нежданной подмоге, начинают верещать вдвое громче.
  
   Э, да это они не нам верещат.
  
   С юго-востока, от болот, тьма маленьких тел взметнулась в небо, тысячами черных точек испятнав воздух, и мерно грянули в землю копыта. Яростно и мерно. Кот вскидывает коня на дыбы, и из руки его бьет вверх узкая молния клинка.
   - Они догнали нас?!? - Артарэсто подлетает к Князю, хватает его за полу плаща.
   - Это не они! Хэй, в кольцо, quingar ndacilinna! - Князь выхватывает лук, перекидывает колчан из-за спины на бок. - Это кто-то другой! Они идут из-за реки, переправились по Андраму!
   И понимает, что сказал, и диким блеском загораются и его глаза, и глаза Кота, а Ильо коротко шипит и спрыгивает с коня.
   Идут из-за реки, от Эстолада. Значит, ничто больше не сдерживает черного потока на Востоке, значит, Амбаруссар мертвы, и Морьо, и Химринг пал, и мы остались одни.
  
   Круг замыкается. Целителей, женщин и обоз - в середину, а по бокам стоим мы, с луками наизготовку, и наиболее боевитые из арфингов. Артарэсто ссутулился по левую руку от Кота, на него взглянуть печально, но держится мальчик, и держится неплохо, губу прикусил, рука застыла на рукояти. Ильо рядом с ним, и вот уж кто явно вызывает сочувствие, так это он, хотя физиономия его никаких особых эмоций не отражает. Но я-то прекрасно знаю, каково ему, пока дело не дойдет до ближнего боя. Лучник он, мягко выражаясь, никудышный, а стоять без дела ему хуже ножа острого. Но лицо Ильо пробегает перед глазами и теряется. Я опираюсь на лук и вглядываюсь вдаль, до боли, до рези в глазах.
  
   Конная лава захлестывает окоем. Высокие, прямые фигуры, и кони здоровенные - значит, всяко не орки. Вот и представится мне возможность второй раз в жизни людей посмотреть, да недолго. Их тысяча с лишним, и почти все верхами.
   Я подбираюсь к Туркафинвэ ближе, встаю рядом.
   - Извините, мессир. Боюсь, что должность Вашего оруженосца должным образом мне исполнить не светит.
   - Спокойно - цедит сквозь зубы Князь, - спокойно, дети мои! Это не твари и не орки, авось, распугаем.
   Ага, а потом догоним и еще раз распугаем. Никакого страха наши нежданные противники не выказывают, скорее, напротив - заметив нас, они словно бы испытывают бурный восторг, и над войском согласно и грозно кричат рога.
  
   Очень знакомо кричат.
  
   Я могу спутать все, что угодно со всем, чем угодно. Я в принципе большой путаник. И уж тем паче в боевых сигналах я смыслю, как лошадь в корабельных снастях. Но этот сигнал - этот не узнать было никак нельзя. Он последний месяц мне вот разве что не снился. Наш это сигнал, наш, восточный, - так тревогу трубили только на Пределе Маэдроса, вассалы Рыжего, Макалаурэ и в Аглоне.
  
   Черная река хлещет по лугу. И над черным строем - нет, не черным - черно-алым, взлетает черно-алое знамя, на котором ослепительно блещет серебряная звезда о восьми лучах. Кот застывает статуей, и лицо его перекашивает какая-то почти гневная гримаса:
   - Тьелько, этого же быть не может. Этого же просто не может быть. Тьелько. Ну Тьелько же.
   - Заткнись... - шепчет Князь - заткнись, молчи, дурацкая твоя голова... - И - уже в голос, очень спокойно:
   - Разверните знамя.
  
   Две звезды смотрят друг на друга через поле. Черная конница словно бы опрокидывается. Вот только что - было грозное и единое движение атаки, а теперь - копья в стороны, кони истошно ржут, встают на дыбы, и - вылетает одинокий всадник, и летит через луг диким галопом, и со шлема его рвется, тщась оторваться и улететь с ветром, кроваво-красный плюмаж. Он подлетает. Он спрыгивает с коня, чуть не ломая шею, а конь храпит и поводит мыльными боками, и всадник кидается к нам, и чуть было не позволяет себе закричать. Но не позволяет. Замирает в ровной неподвижности, и медленно опускается на правое колено:
   - Мой князь Туркафинвэ. Мой отец и князь Куруфинвэ. Как вы и приказывали, я веду подчиненных мне бойцов на юго-запад. Мы понесли немалые потери, но со мной тысяча триста конных, и все они с радостью приветствуют вас.
   - Мой верный родич, Тьельпэринкар, я также рад приветствовать тебя - и вдвойне рад видеть тебя в добром здравии. - чопорно отвечает Князь, и смотрит на Ринквэ этак сурово.
  
   А потом Кот отшвыривает его в сторону, и Князь, не устояв на ногах, рушится, хохоча, в сугроб.
  
   Ночь. Костер искрит и дымится, отсыревшие дрова неохотно покоряются пламени. Мы сидим у огня впятером, вытянув к теплу натруженные ноги, а вокруг отражением небосвода полыхают другие огни - один, другой, третий... десятки. Лагерь раскинулся между двух невысоких холмов, частично забравшись на пологие склоны, и я слежу взглядом за чередой искр, разлетающихся от костров к низко нависшему облачному небу.
   Рядом полулежит Князь, узорная трубка в зубах, глаза подернуты мечтательной поволокой. Он улыбается - чуть-чуть, еле заметно, но впервые за очень долгое время я не вижу в его глазах ничего, кроме явной, бессовестной радости. Счет пошел в обратную сторону, и он, успевший заставить себя забыть тысячу имен, теперь вспоминает их снова.
   Нас снова много. Нас снова - войско, а он - полководец. И неважно, что в нынешней кровавой каше наш пусть и выросший отряд мало что решает; главное - что у него в руках опять сверкает и переливается отраженными бликами нежданно обретенная сила - и нежданно обретенная жизнь, много жизней, чужих жизней, которые он привык считать одной - своей.
   Рядом - Кот. Он сидит прямо, откинув в сторону полу плаща и вороша длинной веткой угли. Лицо у него до сих пор не очень-то живое. Ринквэ устроился у него за спиной на вросшем в землю обломке бревна, положив руку в длинной кожаной перчатке отцу на плечо; Куруфинвэ то и дело скашивает глаза влево, и каждый раз по лицу его пробегает нечто вроде недоверия. С начала вечера он не произнес ни слова.
   Котенок, напротив, весел и разговорчив за двоих. Он буквально захлебывается словами, пытаясь как можно быстрее все объяснить, рассказать, выговориться; он, на котором несколько недель лежала жуткая, совершенно не нужная ему и не желанная им ответственность, теперь, сбросив ее с плеч, словно бы помолодел лет на сто, хотя куда уж ему еще молодеть! Он говорит. Он описывает нам, как рухнула виденная нами с другой стороны лавина; какое горе царило в отряде, полагавшем нас перебитыми проклятой кучей камней поголовно; как он, сам сглатывая слезы, носился взад и вперед, строил, доказывал, стращал, и наконец повел свои полторы тысячи назад и к югу, через пылающий Эстолад. Как на хвосте у него повисли алчными псами те, кто прорвался через Аглон - они появились сразу же, когда он вышел в степь, словно бы предполагали, что он появится именно тогда и именно там. Ох, не верю я в такие совпадения, но Эру бы с ним. Ринквэ дрался, впервые в жизни не рядовым бойцом и даже не посыльным при командующем, а командиром; он терял воинов десятками и сотнями, и когда его шайка, огрызаясь и истекая кровью, доползла до руин ставки Амбаруссар, у него было с собой едва восемьсот еле держащихся на ногах полутрупов.
   Но к нему присоединялись многие. Не один и не два отряда - точнее, отрядика по несколько десятков бойцов - сумели выжить, забиться в какой-нибудь темный угол и щелкая зубами, как спятившие крысы, держаться, ожидая невесть чего. Вот его-то они и дождались, и от них он узнал массу преотвратных новостей. Голосина и оба Младшенькие были живы, но притерты к Химрингу, судя по всему, им удалось прорваться туда, в последнюю крепость, куда северяне сгоняли Первый Дом, как баранов на бойню. Что с Морьо - не ведал никто, но ходили слухи, что его высочество Смуглик драпанул куда-то далече на юга, где-то у Рамдала уцепился за землю клыками и выдал северянам по полной. Ринквэ очень хотел в это верить, он любил Морьо, наверное, больше, чем кто-либо еще.
   И вот он прошел Эстолад, оторвался от погони, похватал всех, кого мог и кого успел из бывших амбаруссинских вассалов и ринулся коршуном мимо Завесы, огибая немо молчащий Дориат с юга, прошел над водопадами по уступистым кряжам Андрама, по краю болот доскакал до луговин и увидел прямо перед собой, в поле - как на ладони некое странное, потерханное и выглядящее не особо боеспособным толпище. Которое были мы.
  
   Князь смотрит на Тьельпэринкара со странным таким выражением лица.
   Тихо, почти шепотом:
   - Да ты молодец, мальчик. Я бы сам лучше не сделал.
   Ринквэ - как и стоило ожидать - багровеет и таращится на Князя исподлобья:
   - Ладно тебе, дядюшка... А что еще делать-то было?..
   - Ну, например, запаниковать и броситься очертя голову хоть к тому же Морьо под крылышко... ты, кстати, вообще-то куда собирался путь держать, воевода ты наш новопропеченный?
   - Э... мнэ. Вот сейчас ты будешь ругаться.
   - Ты говори, говори...
   - Ну... в общем и целом в Нарготронд.
   Кот впервые проявляет некий признак жизни, а именно издает почти неслышное хихиканье.
   - А ты хоть знаешь, где он, а? - спрашивает Князь, косясь лукаво.
   - Н-нет... но я вот так прикинул, что Нарог не такой уж большой... особенно в судоходной части... пошарюсь, авось меня и заприметят. А если б не удалось - переправился бы как-нибудь и в Гавани, к Кирьятано. Ты, как я понял, сам-то именно туда?
   - Нет. - торжествующе говорит Князь. - Я как раз именно что в тот самый Нарготронд. Но у меня в отличие от тебя есть проводник. Эгей!! Рэстьо!! A tula emmenna, alassenya!
   Рэстьо подходит и присаживается, вид у него ну очень скромный, а на Ринквэ он смотрит почти что с восхищением. Я только сейчас как-то ненавязчиво замечаю, что они по сути ровесники; но Котенок в данный момент выглядит отчетливо старше - такой бесшабашный, черноволосый, потертый и порубленный в боях.
   Следует представление, после чего Ринквэ надолго выбывает из общей беседы; он повисает на Артарэсто, как клещ, и в лихорадочном темпе начинает выбивать из него информацию. Где, да как, да сколько у вас там народу, да каким образом город построен, да правда ли, что кузды там едва ли не сами все делали, да на что оно при этом похоже. Наш юный арфинг слегка офигевает от такого напора, но вскорости приноравливается и они сваливают куда-то в темноту, перебивая друг друга и отчаянно жестикулируя. А Князь подсаживается ближе к Коту и обнимает его за плечи, и подливает в чару чего-то пахнущего пряным хмелем. Кот пригубляет и сразу как-то расслабляется, словно наконец-то сумел поверить во все события этого небывалого сумасшедшего дня.
  
   Утром я просыпаюсь от ни с чем не сравнимой музыки: Ильфуин распекает новобранцев.
   Высунувшись из шатра, я замечаю, что в шеренге бедолаг, выстроившихся перед нашим неукротимым воителем, наличествует немалое количество совершенно непривычных лиц. Часть, понятно, из числа найденышей, которые за Ринквэ в глуши увязались; а вот другая часть... Я присматриваюсь очень внимательно и на левом фланге вижу Истакальмо собственной персоной, а рядом с ним кучкуются отчетливо робеющие арфинги, едва ли не две трети от общего числа.
  
   - О многоуважаемые побратимы и соратники! - голос Ильо куртуазен до неимоверности. - Я не могу передать, какой радостью наполнено мое сердце от того, что вы теперь с нами, и мы вместе можем противостоять чудовищной мощи злобного Врага! Несомненно, с такими воинами, как вы, мы легко и непринужденно сумеем отмстить за все наши потери и восстановить былую славу народа Нольдор. Да. А теперь, прошу вас... да, вот Вас, и Вас, и вот Вы, сударь, если можно, два шага вперед... так вот, не соблаговолите ли объяснить, как и зачем Вы вот этаким способом укрепили ножны и какой благословенный дух нашептал Вам во сне, что это так и надо делать?..
  
   Я устраиваюсь поудобнее, опираю голову на локти и приуготовляюсь наблюдать за представлением, но не тут-то было.
  
   - О-ах!.. - восклицает внезапно Ильфуин, и глаза его, обращенные - вот Бездна!! - прямиком на меня, светятся неземным сиянием. - Посмотрите-ка, tarqenni! Нас почтил своим присутствием Сам Первый Оруженосец нашего Доблестного Князя! Неужели мы удостоимся чести проводить учения в его неповторимом обществе? Прошу Вас, arquen Аласармо, прошу, присоединяйтесь!
   Чтоб ему хорошо было так же, как мне сейчас, думаю я, вытягиваю за кончик ножен из палатки меч и плетусь в конец строя, с невнятной тоской понимая, что время самое раннее и до отхода еще по меньшей мере три часа.
   Подозреваю, что эти три часа скучать мне не придется.
  
   По прикидкам Артарэсто, до Хранимой Равнины Нарогарда остается меньше четырех дней пути.
  
   4. Narcorondo
  
   Нарготронд, как известно, прекрасен. И я целиком и полностью присоединяюсь в этом ко всевозможным предыдущим ораторам. Прекрасен. Как я просто не знаю даже что. С первого момента, как только ты входишь под низкую притолоку тайных, запрятанных под гребнем высокого темного холма ворот и выпрямляешься на пороге громадной рукотворной пещеры, и озираешься в оторопении - так вот, с оного самого первого момента ты понимаешь, что ничего подобного в жизни своей не видал. И не увидишь.
  
   И слава Эру...
  
   Я не понимаю, как такое неимоверное количество народу - Химринг, Аглон и смугликовский Рэрир вместе взятые! - может столько лет жить под землей. Под землей! Сидеть в яме, в огромной, изукрашенной всеми драгоценностями мира яме - и считать, что сие суть самое лучшее бытие, какое только можно себе представить, и что все остальные должны им завидовать смертной завистью. И ведь завидуют, вот что примечательно. Даже я, наверное, завидовал. Пока не переступил впервые порог Града-на-Нароге и не понял, что дыхание пробивается в горло мое с трудом, и отнюдь не восхищение тому причиной.
   Я осознаю, что это банально и глупо, но я привык видеть небо. Даже в самой что ни на есть глухой крепости, в самом толстостенном и мрачном донжоне - высунись в окно, взберись по лестнице, уткнись глазом в щелку между камнями - и ты увидишь хоть маленький, жалкий - но все же кусочек голубого, синего, серого, белого - а здесь - никак, ибо где бы ты ни находился, над головой твоей - по меньшей мере десять, а то и двадцать-тридцать футов сплошного, глухого, непроницаемого камня. Мне кажется, что это на самом деле понимают здесь все, но они привыкли. И считают, что безопасность, скрытость, неуязвимость - достаточная плата за опещерение духа.
   Наверное, менее других подземным городом потрясен был Курво. Скорее, был разочарован. Князь сразу же по прибытии взял под мышку Рэстьо и побежал уединяться с хозяином, а нас оставили на милость юной госпожи Финдуилас, которой поручили показать дорогим гостям город и устроить на жительство. Так вот, все время, пока она водила нас по залам и галереям, Кот ехидно таращился по сторонам и переговаривался о чем-то с Ринквэ на Куздуле, показывая пальцем то на одно, то на другое архитектурное излишество. Я-то Куздула не знаю и узнать не жажду, но кое-что из их реплик все же понимал - жизнь с нашими куздолюбами под одной кровлей даром не прошла. Так вот, если верить данным репликам, то бородатые мастера здорово поиздевались над бедными арфингами, когда декорировали им место обитания. Но дева ехидства Курвиного не замечала и вообще цвела, как майская роза - могу ее понять, давненько у Финдарато не было таких необычных гостей.
   Как выяснилось, места в городе было маловато. Почти все с севера, кто выжил из вассалов Золотого Древа, искали прибежища именно здесь. Но для нас хозяева готовы были вылезти из шкуры и нам таковую предложить. Как мне удалось понять, Артарэсто здесь любили нежно - и мы, его спасители, теперь оказывались в положении едва ли не спасителей отечества. Так что внимание общественности нам было обеспечено: где бы мы не шли, по каким бы закоулистым коридорам не тащила нас наша очаровательная проводница, всюду спиной ощущался множественный заинтересованный взгляд: Нарготронд смотрел на нас, первых из neuri Старших князей, кто вступил под его своды с начала его бытия; и смотрел дружелюбно.
  
   Князь присоединился к нам через час после того, как нас распихали по казармам. Он был собран, радостен и деловит.
   - Ну вот, вот все и хорошо - объявил он с порога. - Мы теперь здесь за главных.
   Кот, до этого мирно сидевший с ногами в глубоком кресле и попивавший винцо, оным винцом поперхнулся.
   - Ты что имеешь в виду?..
   - А то и имею. Ты же помнишь Финдаратины давние мечты? Ну так теперь они имеют все шансы сбыться.
   - А-а... - понимающе кивает Курво, а я в отличие от него не понимаю ничего и требую объяснений.
   И выясняется, что еще несколько десятков лет назад, задолго до войны, Король Нарготронда во время очередного своего охотничьего визита в Химбэландэ пытался уговорить либо Князя, либо кого-нибудь из его присных пожить года два в Золотой Твердыне. И пожить не без пользы для хозяина: дело в том, что за все годы бытия Нарготронда его жителям ни разу не приходилось воевать. Ну, то есть, стычки на рубежах, естественно, случались, куда без них; и варгов опять же травить выезжали. Но не более того; настоящая, большая война обходила Потаенный Град стороной.
   Собственно, за этим он и делался Потаенным, не так ли?..
   Здесь выросло уже два поколения, вообще не знавших войны. Они, конечно, учились владеть оружием - но любому, кто пожил на Рубеже, ясно, что этого недостаточно. Их надо было учить. И - ими надо было командовать. И это было некому делать. Кроме того, теперь, когда первый предел обороны прорван, Хранимая Равнина ждала гостей - и к этому празднику стоило подготовиться так, чтоб никто не остался обиженным.
   Вот этим-то властитель пещер и подговаривал теперь заняться нас. Нас, много веков державших Осаду, привыкших ко всему - и прорывавшихся сюда с боями. И отказываться Князю было не с руки - в конечном счете, прими он иное решение, и все, что ему - и нам - оставалось бы - это томительная скука долгих бессветных дней в недрах пещер, без малейшей надежды на хоть какое-нибудь развлечение.
  
   - Народ здесь непуганый, - говорит тем временем Князь. - Непривычный народ. Каждая смерть - повод для многолетнего траура; они здесь, считай, почти и не умирали. Зато масса горячих юнцов, которым надоел покой. Нам нужно сделать, считай, то же самое, что Atar делал там - собрать их вместе, навести на цель и не давать останавливаться, и сотворить из них силу. Только нам с тобой, как всегда, везет больше, чем отцу, потому что здешний Манвэ целиком и полностью нас поддержит...
   - И что ты хочешь с ними делать? - это Ильо, вполголоса.
   - Что?.. - Князь смотрит на него, прищурясь. - А ты не понимаешь? Если через несколько лет я дам Финдарато войско... ты думаешь, что он не даст мне использовать эту силу - новую силу - так, как мне нужно? Тем паче что он от этого тоже не проиграет?
   Молчит мгновение; потом - почти злобно:
   - Их здесь десять тысяч, дети мои, десять тысяч - всю войну - сидевших здесь. Будь у меня столько, Аглон бы стоял до сих пор.
  
   - А ты уверен в этом? - говорит голос от двери. - Толь Сирион - не выстоял.
  
   Артафиндэ Ингольдо Фэлакх-Гунду стоит в дверях, прислонившись к дверному косяку, и смотрит на нас с невеселой полуулыбкой. Бледно-золотые волосы закрывают пол-лица.
  
   Он очень похож на Артарэсто. Практически одно лицо; только старше и как-то - прозрачнее, что ли. Он словно сошел с одной из картин художников-Ваньяр, причем с одной из лучших картин - они, по-моему, единственные, кто умеют изображать лица, сквозь которые проглядывает свет; fea сквозь hroa. Единственное отличие: Ваньяр почти всех рисуют с одинаково безмятежным, тихим выражением лица. Этот безмятежным не был. Из-под золотых бровей, из-за завесы золотых локонов Дивного Племени Ингвэ на нас смотрели пронзительные, тревожно-серые нольдорские глаза. Узкий, острый взгляд - легкий, но острый, как наконечник летящей стрелы.
   - Фэаноринги - произносит он, насмешливо изгибая губы. - Не успели освоиться даже, только вошли - и сразу за планы, за мысли о великих свершениях. За это вас и люблю.
   - Ха, я так и знал, что ты придешь - говорит как ни в чем не бывало Князь и пододвигает Королю Нарготронда кресло.
  
   ...Несколько часов спустя они все еще говорили. Курво и Ильо удалились проверять, все ли устроились должным образом, Карьо дремал в уголке, а я просто притаился, стараясь как можно меньше мешать. Меня поражали эти двое - именно в сочетании друг с другом.
   Более разных существ я бы вообразить не смог. Стоило мне сфокусировать на ком-то из них свое внимание - и второй немедленно начинал казаться каким-то странным и лишним. Но им так не казалось, вот что удивительно. Тем не менее эту разницу они понимали и замечали, почему и относились - оба одновременно - друг к другу с каким-то постоянным ехидством, сквозь которое проглядывала удивительная, глубокая теплота - приязнь зверей разной, очень разной породы, каждый из которых знает, что никогда не перебежит другому дороги.
   По сути они не говорили ни о чем важном; судя по всему, все дела были обсуждены очень быстро и строго между собой - там, куда нас не позвали, сразу после прибытия. А сейчас они вели какой-то совершенно бессодержательный на первый взгляд разговор, перекидывались репликами, вспоминали мельком какие-то события, неизвестные мне, какие-то былые встречи. Словно бы этим двоим для того, чтобы быть вместе, приходилось каждый раз заново знакомиться друг с другом, при каждой встрече - заново узнавать повадку собеседника: не изменилась ли?
   В первый раз в жизни я осознаю, что самую сильную связь создает чужеродность. Можно ли любить того, с кем ты вечно обречен перекрикиваться через пропасть? У них получалось.
   А еще я впервые в жизни вижу - и слышу - как Князь говорит на Синдарин. У нас этот язык, мягко выражаясь, не в ходу; вот Карниур его выучить как следует вообще не сподобился. Я - сподобился, но тем не менее слышать в начале фразы вместо привычного и знакомого имени диковинное "Celegorm"... Кстати, думаю вдруг, что этот вариант Князю даже в чем-то подходит - звонко и жестко, как звук копья, скользящего со звенящим шорохом по кольцам брони. Думаю, что он и сам это понимает, потому и не воротит носа.
   Где-то еще через час или около того разговор уплывает уже совсем в неведомые дали. Я в описываемые ими времена сидел себе тихонько, угрызал гранит науки под сенью лилового сумрака Чертогов. А они, как выяснилось, ставили Столицу на уши, вместе с Котом и младшими арфингами гоняясь по окрестным холмам за веселым зверьем, а то врывались в гулкий покой мастерской, топоча и смеясь, и следили горящими глазами за рождением нового какого-нибудь рукотворного чуда, или взрывали яростным спором очередную посиделку lambengolmor у старого доброго Румиля. Камин почти затухает, алые огоньки перебегают по черным углям, и лица, и фигуры обоих теряются в тени, слышны только голоса - а потом и голоса становятся тише. Я понимаю, что опять звучит Квэнья, потом улавливаю в речи Князя плавнотекущий, но явстенный ритм. Бездна меня подери, наш яростный полководец читает стихи.
  
   Masse vandalma linna, ar ma cenalme celumerya?
   Sinde hisie, sinde unurtie marelma oia;
   Ire qeluva nare, ya urya fear ar hyandar
   Hecilion, ya urya ilye cariler elma?
   Nai u-qeluva ero; nАro - i nare sina -
   indosse coro umbaro, ar thulesse indova enya.
  
   Артафиндэ, негромко, все с той же полуиронией:
   - О, эти прекрасные слова. Из-под рук Канафинвэ, как обычно?
  
   Князь еле заметно - краешком губ - усмехается собеседнику:
   - Lau. Enye.
   И Финрод смотрит на него оторопело.
  
   Под утро они наконец угомонились и разошлись. Я этого не видел, так как отрубился часа, наверное, за три до рассвета. И проспал эти самые часа три, после чего меня безжалостно разбудил Тьельпэринкар, вломившийся в дверь с таким грохотом, словно бы с трудом стоял на ногах.
   Впрочем, почему "словно бы"? Во-первых, устал он не менее, а то и более, нас всех; а во-вторых, береговые Фалатрим всегда делали прекрасные вина, и первое место, куда они их отправляли, была, естественно, цитадель их сюзерена.
   - Какие славные существа - говорит Ринквэ, бессильно плюхаясь в кресло.
   - В отличие от тебя!.. Тише никак нельзя было?..
   - А ты спишь? Вот странный!
   - И ничего странного не вижу. А ты вообще о ком, собственно?
   - О ком? О местных, ясное дело. Городок у них, конечно, дыра дырой... то есть нора норой... но до чего милый народец. Вином вот угощает... каждый первый... песенки синдарские поют, опять же, ох, лучше б не пели, ты не представляешь, что такое лесная поэзия... но вообще все не зря. Знал бы, что тут так весело - еще в мирное время заехал бы... и погостил бы, полагаю.
   - В мирное время - хмуро бросаю я, накрываясь пледом с головой - тебя б сюда и на версту не подпустили.
   - Да ну тебя! Вообще, мне кажется, что ваши рассказы об арфингах весьма преувеличены...
   - Преуменьшены - фыркаю я. - В смысле, мало рассказывали. Надо было больше и подробнее... и конкретнее...
  
   Он фыркает в ответ - и уходит, пошатываясь на ходу и напевая что-то о некоем верном вассале, который мужественно пересек некую реку, хоть и ждал его на том берегу трагический конец; а я окончательно осознаю, что еще неделя, и от звуков Синдарина я начну впадать в боевое безумие.
  
   Не начал.
   Вообще оказалось, что ко всему-то подлец-фэаноринг привыкает. То, что первые недели казалось диким и несообразным, уже по истечении месяца стало почти естественным. Я вместе со всеми включаюсь в увлекательный процесс обучения нарготрондцев военному делу; и с немалым изумлением понимаю, что мне есть чему их учить. То есть большая их часть умеет еще меньше, чем я. Впечатляет.
   В самом конце оного самого первого месяца - когда Талат Дирнэн покрывается свежей зеленой травкой, и птицы окончательно возвращаются с юга - на Хранимых землях появляются первые посланцы Севера. Ngauri, с вашего позволения, волки сиречь большие и злые. Князя по этому поводу охватывает бурное восхищение, он сколачивает из десятка наших и трех десятков наиболее адекватных местных охотничье ополчение - и ускакивает в луга, а Хуан, ничуть не менее счастливый, убегает вслед за ним; после чего тронный зал Короля получает дополнительное украшение в виде немалого количества громадных, черно-серо-серебряных шкур, распяленных по стенам.
   Хуан, к слову, берет пример с хозяина и набирает учеников себе. Здесь водятся здоровенные, откормленные волкодавы, которым в течение последних трехсот лет ни на кого, кроме зайцев да оленей, охотиться не доводилось. Теперь бедные песики бегают строем, лают по сигналу, похудели вдвое и обозлились вчетверо - с собакомаиар шутки плохи. Диво как смотрится; выезжает из ворот гвардия, по двое в ряд, глаза горят, а за ними - также по двое в ряд - дефилируют, хвосты струнами, уши по ветру, господа хуанинги.
   Я привыкаю. Я начинаю обживаться в пещерах, и их нависшие своды перестают меня пугать. Между делом выясняю, что Ринквэ абсолютно прав - здесь стоило побывать раньше, здесь стоило пожить, подружиться как-нибудь с веселым и мирным народом; проклятье, Нарготронд берет меня за жабры, он делает меня слабым и добрым. Я ничего не могу - да и не хочу с этим поделать. Постарайся понять, говорю я Карьо по вечерам - мы просто слишком устали, слишком закостенели у нас, на рубежах, мы знаем, что нам некого защищать, кроме себя, негде отдыхать, кроме как в пересменке между тревогой и тревогой. Мы уже разучились думать, что где-то может быть вот так, тихо и уютно, так... незлобиво, что ли; что где-то бывает такая страна, куда Север заглядывает разве уголком глаза, где можно стать мягче, можно принять чужое тепло без боязни потерять свой холод - или, точнее, не обращая внимания на возможность его потерять. Лучший способ преодолеть искушение - поддаться ему, говорю я, а Карьо смотрит на меня расслабленно, но с неким невнятным подозрением; но поздно ему мучиться подозрениями, поздно. Он отравлен Нарогардом не меньше, чем я. Чем все мы.
  
   А самый отравленный здесь, наверное, Князь. То есть внешне как раз он ничем не изменился, все тот же железный воитель с неукоснительным ликом. И арфинги его побаиваются и восхищаются им, таким странным, таким непохожим на них. Но на самом деле все не так, то есть все именно так, конечно, но для третьих глаз. Его жесткость, его каменная физиономия - лучший способ скрыть то, что происходит на самом деле. То и дело я вижу его сидящим где-нибудь в уголке, руки закинуты за голову, лицо спокойное и удивительно какое-то светлое. Мне в такие моменты становится страшновато и я стараюсь поскорее смыться, сбежать, пока он меня не заметил. Каждый раз мне кажется, что если заметит, если успеет поймать меня взглядом - то непременно заговорит, и скажет что-нибудь такое, от чего меня привет от Мандоса прихватит на месте. Например: "Скажи мне, Эрэлендо, toronya, а ты любишь гладиолусы?"
  
   Люблю, между прочим. Просто обожаю.
  
   Курво нашел себе отдельное развлечение: опекает Финдуилас. Та смотрит на него как на нечто среднее между ручным медведем и добрым дядюшкой, а он и рад: прогуливает ее по долгим эспланадам, рассказывает что-то. Очень умная и славная, кстати, оказалась девушка; а еще я выяснил случайно, что она ни много ни мало родная дочь Рэстьо. Вот бы не сказал - он смотрится не старше ее. Но это здесь в порядке вещей; они тут все бессовестно юные, вне зависимости от реального количества прожитых лет. Только Артафиндэ отчетливо старше - но к нему и относятся соответственно, как к чему-то вроде опекуна и istar'а в одном лице, с каким-то постоянным семейным почтением. Мне лично его жалко становится; Князю, по-моему, тоже. Если бы кто-то из наших попытался так относиться к нему, он бы, наверное, отправил бедолагу на юга, к Младшеньким, лечиться.
   А Артафиндэ - принимает как должное. Скорее всего, именно поэтому он и поддается возрасту, поэтому у него и не хватает сил на эту бесконечную внутреннюю юность. Это пугает, это незнакомо, у нас не так. Никогда и нигде, никто из нас не сказал бы, что Князь за нас в ответе. Да, он всегда оказывается рядом, когда он нужен - но нужен он становится только тогда, когда на самом деле не получается справиться самому, совсем не получается, никак. Во всех же других ситуациях Химлад приучает полагаться только на себя, на свои силы, на свое дыхание - и лишь твоя вина, если оно окажется слишком коротким. Король - наш Король, имею я в виду - был, как вспоминаю я, еще суровей, но о нем здесь вообще речи быть не может, он совсем из другой истории. Так или иначе, Владыка Пещер словно бы окружен бесчисленным множеством своих детей; он в конечном итоге отвечает за любое их действие, как удачное, так и неудачное; он в конечном итоге решает за них везде, где это действительно имеет значение. То есть решают-то, естественно, они сами, но - всегда! - посоветовавшись сперва с ним, узнав его мнение. Вот этим я заразиться не смогу. Даже если мы все тут обарфинимся до полного слияния с пейзажем, любой из нас останется сам в себе цельным и только в себе имеющим силу. По крайней мере, я надеюсь на это; иначе - конец химладской дружине, она уничтожена куда вернее, чем если б за дело взялись все орки, сколько есть их в мире.
  
   И я пытаюсь сохранить себя, пытаюсь не поддаться, не сдаться до конца. Все мы пытаемся; а нити дней наматываются на веретено, и Нарготронд властной рукой берет свое. Под итог года, весенним днем, неотличимым от дня нашего прибытия под своды пещер, один из наместников Тху вторгается в пределы нашего - нашего - королевства, и ведет за собой немалый - то есть это ему, не знающему о переменах в Нарогарде, кажется, что немалый - отряд. Княжьи охотники, к тому моменту их уже пара тысяч, обученных и натасканных по-новому, выезжают навстречу, заманивают всю веселую компанию в неглубокое болотце и там истребляют, сами почти никого не потеряв. От пленных мы узнаем, что премногоуважаемый Гортхаур свил себе на бывшем Толь Сирионе гнездо и, вероятно, скоро начнет нестись; уж не знаю, скорбеть по этому поводу - жалко остров - или радоваться тому, что далее на юг Наши Добрые Приятели массово соваться, похоже, не собираются. Большинство советников Артафиндэ выбирают второй вариант, и Князя встречают с праздником и ликованьем.
   Через год история повторяется, повторяется и праздник.
   Еще через год мы ожидаем нового веселья, ан нет. Умный Отвратец умеет учиться на своих ошибках не хуже, чем на чужих. Никого не приходит с севера, ни одного захудалого орчонка.
  
   Вот незадача.
  
   ...а нити дней наматываются на веретено, сплетаются, спрядаются в месяцы, в годы, добрая выходит нить, добротная, хоть Ваирины гобелены вышивай. На третий год до нас добирается потрепанный, оборванный, но донельзя счастливый гонец с дальнего востока, и узнаем мы, что Химринг как стоял, так и стоит. Что Рыжий и Каньо бодры и веселы, они разорвали осаду себя в мелкие клочья и теперь зарятся на близкий Дортонион - тем паче что там, как говорят, тоже неладно, бродят какие-то уцелевшие партизаны-разбойнички, пугают бедных черных почем зря. Что Морьо и Амбаруссики оба с ним прочно обосновались на Амон Эрэб, вырыли себе там пещеры навроде наших и освободили весь край от Гэлиона до Кэлона, теперь Смуглик наш отважный клянется и бьет шапкой оземь, что к зиме он будет пировать на берегах родного Хэлеворна. Что по этому поводу происходит у нас? правильно, очередное застолье, гонца упаивают золотым вином и отправляют обратно, строго наказав передать всем наши пламенные приветы и обещания, если что, всяческой помощи. Причем весь Нарготронд хором восклицает, что помощь при нужде будет несомненно, ибо за Первый Дом они горой и стеной, вот прямо сейчас всем городом снимутся и пойдут, включая детей и женщин, отбивать наши земли. Артафиндэ звонко смеется и хлопает Князя по плечу: вот, мол, Тьелько, и конец вражде, тебе так не кажется? Конец-конец, право слово, самый конечный конец. А ведь соберемся миром, и Аглон ваш ненаглядный отберем, и башни ваши ненаглядные отстроим, а потом ухнем, подналяжем - и будет тебе корона с тремя камнями, выбирай любой! Один после победы тебе подарю, отмахивается Князь, вставишь, скажем, в ожерелье, вот у тебя, помнится, эта штука куздийская есть, Наугламир, что ли? В самый раз, смотреться будет, как на картинке.
  
   Веретено скрипит, веретено скользит в руках. Вращается быстрее. Слой за слоем - четвертый, пятый... девятый.
  
   На десятый год в Хранимую Долину приходит Смертный.
  
   5. Hildo
  
   Мы сидим в башне. То есть это нам она башня, а снаружи она такой зеленый холмик футов двадцать высотой, с отменными пологими склонами, поросший зеленой травкой, цветочками и деревцами. Нас восемь: шестеро местных, совсем новичков, по-моему, это их первый дозор, я - условно исполняющий обязанности старшего - и Линдэлискэ, которая просто так пришла нас развлекать.
   Снаружи - жара: конец весны, а припекает по-летнему, по луговинам плывет медвяный запах соцветий. Но здесь, хвала бородатым братьям нашим меньшим, прохладно и уютно, а если учесть, что с нами едва ли не мешок всякой вкусной еды, которая призвана подкрепить наши истощенные тяжкой и опасной службой силы, а Лискэ еще и фляжку чудеснейшего травяного настоя притащила - так и вовсе дом родной. Правда, бдительность вроде как терять несообразно, посему где-то раз в пять минут кто-нибудь встает из-за стола и подбирается по узкой лесенке к смотровому окошку, хитро замаскированному под изрядную кротовину.
   И вот убейте меня, но я не помню, кто конкретно из нас стоял на часах в тот миг, когда из-за округлой вершины всхолмья показалась одиноко бредущая в нашу сторону фигура.
  
   Так или иначе вскочили все.
  
   В Талат Дирнэн поодиночке не ходят. Ни друзья, ни враги. То есть обычно не ходят; собственно, нам на выбор предлагалось два варианта развития событий. Либо перед нами несчастный одинокий странник, чудом спасшийся в глуши, лишившийся каким-нибудь неприятным макаром всех спутников и теперь направляющийся невесть куда, ибо до Моря ему одному не дойти никак, съедят; либо - это Враг. С большой буквы "кальма". Существо такой силы, что оно всерьез надеется суметь в одиночку преодолеть Хранимую Равнину.
   Впрочем, была, конечно, еще и третья возможность: что это Враг, который очень хочет, чтоб его посчитали несчастным одиноким странником. Но тут он крупно просчитался: Линдэлискэ, может, в целительстве и не первая, но уж отличить Эльда от не совсем такового вроде как должна смочь. То бишь я на это всем сердцем уповаю. А еще я уповаю на быстрые ноги вон того русоволосого паренька, который сейчас бежит бежмя к следующему посту, прячась в высокой траве, а оттуда - к следующему, а оттуда уже и до города недалеко.
   Тем временем остальные осторожно выбираются наружу - все, кроме нашей целительницы, которая остается под надежной защитой стен, укрытых дерном. Мы крадемся, мы обползаем существо ровным кружочком и - из положения "лежа" - накладываем стрелы на тетивы. Неудобнее, чем стрелять лежа, только спать на потолке, но второму я пока не научился, а вот первому худо-бедно.
   А оно идет себе, подходит. Господи, Единый великий в силе, как же я плохо умею сосредотачиваться перед боем. Князь бы сейчас мне все бы заметил, и пот на лбу, и руки трясущиеся... ну, ладно, положим, не трясущиеся, это мы уже преодолели... подходит. Ближе. Ближе. Двенадцать футов. Пора.
  
   ...- Так ты говоришь, что тебя зовут Бэрэн?
   - Сын Барахира - педантично повторяет он. - И друг короля Фэлагунда.
   Мы сидим в башне, он - посередине, у стены стоят отобранные меч, лук, кинжал, пара засапожных ножей, колчан со стрелами - наш гость вооружен был так, что будь я Орком, трижды подумал бы, прежде чем лезть на рожон; а посмотрев на его личико, подумал бы четырежды, а то и пятикратно. Странное лицо. Он загорел мало не дочерна, злым горным загаром; густые черные брови угрюмо срослись над переносицей, а из-под них глядят тяжелые, каменные в своей темноте исчерна-карие глаза. По лицу пролегли горными ущельями скорбные морщины, словно бы карла-неумеха прошелся долотом; губы искривлены узким длинным шрамом, так что ощущение создается, словно бы рот навечно застыл в невеселой ухмылке. Черные волосы, отливающие в синеву, непокорными прядями расползаются по плечам, они кое-как скреплены грубым кожаным ремешком, но с этого ремешка на лоб свисает чистейшей воды жемчужина в тонкой оправе синдарской работы. И весь он такой: жемчуг и грубая кожа; я гляжу на него и никак не могу понять, что же так отличает Бэрэна, сына Барахира от тех дикарей, которых мы видели в Брэтиль. А потом понимаю: на нем лежит словно бы печать, явное прикосновение силы, причем силы удивительной природы. Давненько я не видел такого. И не надеялся увидеть впредь, но вот же сидит передо мной небывалое - причем небывалое вдвойне, ибо никто из его народа той метки, которая клеймит его чело неизбывно, носить не может и не мог.
   Если бы я способен был поверить в такое, я бы предположил, что Человек передо мной - ученик или близкий спутник одного из Валар, возможно - Маиар.
   Должно быть, именно эта сила, коснувшаяся его и на некий краткий миг овладевшая им, и наполнила его зрачки злым огоньком одержимости - когда он смотрит на меня, я чувствую, что я для него не значу ничего, и вся его внешняя почтительность и учтивость вассала-смертного - напускная. Я для него сейчас - одно из множества орудий исполнения некоего замысла его - или замысла о нем. И это заставляет меня морщиться и глядеть на гостя почти что с неприязнью.
  
   - Откуда ты пришел?
   - Я буду говорить об этом с Королем, простите меня, господин - я не могу сказать Вам об этом.
   - Чего ты хочешь от Короля?
   - Помощи, которую он обещал когда-то моему мертвому отцу.
   - Почему ты думаешь, что он окажет тебе ее? - спрашиваю я, сам себе удивляясь - с чего бы меня интересовали такие дикие вопросы?
   И конечно же, он ничего не отвечает, только склоняет голову низко и смотрит на меня исподлобья со смиренным отказом во взгляде.
  
   В этот момент дверь караульни открывается, вбегает мой посыльный, тщится что-то сказать, но не успевает, его отбрасывает в сторону - и в помещение вступает Артафиндэ, лицо сияет, глаза радостные донельзя:
   - Eglerio!
   Бэрэн встает, медленно-медленно выпрямляется - а затем так же медленно и церемонно сгибается в глубоком поклоне. - Мой Король... - произносит он, но Финрод не дает ему договорить.
   - Бездна - восклицает он, едва ли не силой распрямляя гостя - да тебе ли кланяться, друг мой! ...Вылитый отец, право слово, и смотрит так же... Бэрэн, я очень рад тебя видеть здесь!
   - Я долго шел - тихонько произносит Человек, улыбаясь - чуть-чуть, краешками губ. - Я очень долго добирался до тебя, Государь. И я тоже рад, что добрался.
   - Ты ведь не просто так сюда шел - говорит внезапно Король, отступая на шаг и смеривая Бэрэна взглядом. - Ты ведь сюда зачем-то шел, я знаю. Ты расскажешь мне?
   - Да. Но не здесь, если Государь позволит.
   - Государь - говорит Артафиндэ истово - позволит тебе все, что угодно. - и, повернувшись к нам: - Arqueni, этот человек - сын того, кто в Огненной битве спас мне жизнь. Я хочу, чтобы он в этом городе был принят как самый желанный гость.
   - Пусть будет так - говорю я, коротко кланяясь ему, а про себя думаю: Силы Пресветлые, а как я объясню это Князю?..
  
   Объяснять, впрочем, ничего не требуется: услышав имя "Бэрэн", Князь сразу же машет рукой:
   - Знаю, знаю. Теперь нам всем придется носиться с ним, как с последним цветком Тэльпэриона. Ты что, не знаешь этой истории? Этот Барахир, отец его, в смысле, когда-то вытащил нашего златовласого из Сэрэхских трясин, где тот по несчастью завяз. И Артьо ему за это колечко свое подарил. Мол, придешь, покажешь, и я помогу всегда и во всем тебе и всей твоей родне до сорокового колена.
   - И что он может захотеть от Короля, этот самый Смертный? - лениво цедит Кот, прихлебывая вино из тонконогого бокала.
   - А что он может захотеть! - снова машет рукой Князь. - Жить он хочет, бедолага, и полагаю, что хочет жить с удобствами. Из Сосняка-то последних бродяг еще сколько-то-там лет назад вытравили, он там, я полагаю, один сражался за край родной. Ну вот и утомился, сражаючись. Теперь Артафиндэ поселит его в покоях из розового мрамора и будет пылинки сдувать. А мы будем на это смотреть и умиляться.
   - Мессир - говорю я - с ним чего-то не так, с этим человечком.
   Князь косится на меня подозрительно:
   - Что с человеком может быть не так? Ну, то есть, помимо того, что он человек?
   - Вы понимаете - произношу я, а потом сам всерьез задумываюсь: стоит говорить или нет? может, мне-таки примерещилось? Если бы он нес печать кого-то из Северных, то я бы этого не почувствовал, а вот Лискэ бы раскусила наверняка; а тут она не учуяла ничего; значит - всяко-разно он для нас безопасен. Очень мне не хочется, глядя в глаза Князю, доказывать ему, что я тут человека-ученика благого Аину встретил. Ну да, а еще со мной каждую ночь Ирмо Олофантур говорит о Надежде и Замысле. Бездна с ним - говорю я себе, и мотаю головой:
   - Ладно, неважно. Вы знаете, мессир, я существо тонкое и чувствительное, и вообще пугаюсь незнакомцев.
   Князь ухмыляется, и я решаю, что об инцинденте со Смертным можно хотя бы на время забыть.
  
   Надолго забыть не дают. Я как раз допиваю вторую чашку горячего вина, на кое имею право после трудного дежурства, когда под сводами Нарогских Пещер разносится мерно и гулко звон одинокого колокола. Три долгих стонущих ноты, и тишина, и опять - донн! донн! донн! - звенит пещера, и я вскакиваю с ложа и подхожу к дверям своей комнаты, и выглядываю наружу. За последние десять лет я такой набат - призыв на Большой Совет - слышал только трижды. И каждый раз - перед большой заварухой вроде вторжения северян. Что бы это такое могло стрястись, думаю я, слетая по лестнице вниз, в большой зал перед входными вратами - что бы это такое могло произойти, вроде все тихо-мирно, а не было бы так - нас бы явно известили заранее, разведчики-то у нас Ильфуином натасканные, о передвижениях врага узнают за две недели до того, как враг подумал передвинуться. Некое нехорошее предчувствие рождается внутри и прочно там поселяется.
   А зал наполняется народом - по большей части, таким же недоуменным, как и я. Вот и Князь пришел, а вот и остальные наши - входят с разных сторон и занимают места у старших за спинами. Подбегаю, становлюсь рядом, вижу Карьо.
   - Ты что-нибудь понимаешь? - говорим мы одновременно, и одновременно же усмехаемся друг другу.
   На высоком постаменте у дальней стены занимает места Совет. Я вижу Эдрахиля, который до прихода Князя был полководцем Нарогарда, да и по сей день вроде как им остается, но разве по названию; я вижу Гвиндора, старшего над местными стражами; здесь же Истакальмо, которого года три назад сделали-таки Старшим Целителем Нарготронда (то есть это мне он Истакальмо по старой памяти, а здесь - Истагаль). Мрачноватый Синда Ладмир - кажется, он занимается тут примерно тем же, чем Карьо занимался в Химладе, то есть смотритель кладовых. Еще несколько, имен которых я не помню, и Артарэсто. Артафиндэ нет, как не было.
   Ждем. По рядам разрастается некий недоуменный шепот, едва ли не ропот - обычно Король появлялся на советах первым, и сразу же объяснял собравшимся, в чем суть да дело. А сейчас - медленно текут минуты, а высокое кресло с балдахином из золотисто-зеленого шелка остается пустым.
   Потом шум у входной двери нарастает, народ расступается - и бледный, крайне угрюмый с виду Финрод пробегает между рядами, едва ли не таща за собой Бэрэна, сына Барахира. Таковой смотрит большей частью в пол, лица не подымает и вид имеет скорее смущенный. А Король долетает до помоста, садится в кресло, устанавливает Человека слева от себя - и обводит долгим взглядом собрание.
  
   - Народ Нарогарда.
   При первых же звуках его голоса в зале воцаряется гробовая, чуткая тишина.
   - Мои верные, я, ваш Король, сегодня собрал вас, что обратиться к вам за советом. Я верю, что ваше решение будет верным. Я надеюсь, что вы поймете меня.
   - Мы все знаем, какова цена данному слову - произносит он через пару мгновений. - Мы все знаем, что если ты однажды связал себя неким... обетом... он с этого мига становится для тебя основой мироздания; нарушь свое слово - и мир рухнет. Я знаю это не хуже вас, не хуже многих.
   Князь смотрит на Артафиндэ, не отрывая глаз. Он словно бы собирается что-то сказать - но не говорит, только кривит губы и ждет продолжения речи.
   - Случилось так, что я тоже дал слово. Я поклялся в верности и дружбе тому, кто спас меня и тех, кто был со мною в тот страшный час от смерти и того, что хуже смерти - от черной неволи. Это был Барахир, сын Брэгора, вождь народа Бэора, Эдаин Дортониона, наших друзей и вассалов. Сейчас он мертв, погиб в бою за сердце своей земли, погиб, как подобает вождю и воину. А его сын, который тоже был в том сражении у топей Сэрэх, стоит перед вами. Он просит у меня - у нас - помощи, которую ему никто, кроме нас, не может оказать в его нужде. Я хочу, чтобы вы выслушали его. Выслушали - и ответили ему так, как сочтете нужным.
   Он поворачивается к Человеку и негромко произносит:
   - Говори, Бэрэн. Расскажи им то, что рассказал мне.
   Бэрэн недолго молчит; а затем начинает говорить - негромким, хриплым голосом, смотря в основном на Фэлагунда, словно бы держась за него взглядом, как за некую непрочную опору над пропастью.
   - Когда погиб мой отец... я скитался один по Дортониону много лет... и твари Саурона охотились за мной. Но я сумел ускользнуть - и покинуть свою землю.
   Секунда молчания.
   - Я пересек Нан Дунгортэб. Я не помню, как это было, но это было - я вышел живым и почти невредимым к северным границам Дориата - и я прошел границу, и вошел в королевство Тингола.
   Зал бормочет. Мы переглядываемся, мы смотрим на Человека, как на безумца. Мне очень хочется встать и что-нибудь такое доброе ему сказать, но я не успеваю:
   - Вошел в земли Тингола? - сухо спрашивает Истакальмо, смеривая Смертного взглядом. - Прости, гость, но мне не верится. Многие пытались войти в Дориат, но ни у кого, кроме немногих, этого не получилось; и эти немногие не были Людьми. Ты говоришь, что мало что помнишь о тех временах. Но Завесу-то ты помнишь? Как это произошло? Как она пропустила тебя? Что было с тобой внутри Завесы? Расскажи!
   - НИЧЕГО. - говорит Бэрэн, сын Барахира. - Я просто шел. Это-то я помню хорошо. Я шел через лес, а потом пришел на поляну и встретил там Синдар Дориата.
   - И что они тебе сказали? - иронично вопрошает Целитель.
   - Они убежали от меня в страхе, приняв за чудовище из Долины Смерти.
   Говор в зале нарастает. Фэлагунд поднимает руку:
   - Подождите, прошу вас. Послушайте. Самое главное - впереди. Бэрэн, на вопросы ты будешь отвечать потом, пока - продолжай.
   - Я жил в Дориате несколько месяцев - говорит Человек, а голос его становится все тише, но всем прекрасно слышно. - Синдар не обижали меня, они узнали, кто я, и поверили мне. И я встретил там... - он тяжело вздыхает и впервые за время своего монолога поднимает глаза - Лютиэн Тинувиэль, дочь Короля Лесов. И мы заключили обет обручения.
   Зал молчит. Я таращу глаза, в голове у меня пусто и звонко.
   - Король Элу - говорит тем временем Бэрэн - узнал о том, что случилось, и призвал меня к себе. Он угрожал мне казнью, и исполнил бы свои угрозы, если бы Лютиэн не заступилась за меня. Но он не благословил нашего союза. Тогда я сказал ему, что с его дочерью меня не разлучит ничто - ни огонь, ни смерть, ни сила Ангбанда, ни воля владык Эльдар. Он выслушал меня... выслушал и назвал цену, которую я должен уплатить, чтобы он смирился с судьбой и признал нас мужем и женой. Он приказал мне... - Бэрэн умолкает.
   Артафиндэ прикрывает глаза.
   Князь внезапно приподнимается и вонзает взгляд в Смертного. Тот смотрит на него смиренно и равнодушно. И произносит:
   - Он приказал мне принести ему Сильмарилль из Морготовой короны.
  
   - А я пообещал, что помогу Бэрэну, сыну Барахира, в его нелегком деле - говорит Артафиндэ и откидывается на спинку кресла, и застывает недвижно.
  
   Зал молчит.
  
   А потом тишину нарушает голос, которого я раньше не слышал никогда. Голос звенит тяжелым железом и лязгает подковами по камням тракта, голос переполняет зал и отражается от стен, и рушится на головы собравшимся, как яростный снег метели на исходе зимы. Я цепенею. Я понимаю, из чьих уст исходили эти слова, когда я слышал их в первый - и в последний - раз. И еще я понимаю, что сейчас голос исходит из уст Князя, который не очень понятно как оказался в двух шагах от Бэрэна и Финрода. Движения его я не заметил.
  
   Под сводами Нарготронда безжалостным набатом, горном победы, воем атакующего пса звучит Клятва.
  
   Будь он друг или враг,
   будь он чист иль нечист,
   Тварь, порождение Моргота, светлый ли Вала,
   Эльда ли, Маиа, тот ли, что будет потом -
   Смертный, еще не рожденный под небом Эндорэ...
  
   Бэрэн отступает назад и почти прижимается к ручке кресла Артафиндэ
  
   ...но ни закон, ни любовь, ни единство мечей,
   не защитит его;
   страх ли, опасность, беда ли, судьба ли сама
   будет защитой ему -
   от Фэанора и Фэанорова Дома
   он не уйдет...
  
   Советники Нарогарда сжались на своих престолах, истуканами застыли, смежили веки. Сбоку - у стены - замерли рядом Ринквэ и Рэстьо, глаза - одинаково пустые и ошеломленные
  
   ...если найдет или скроет,
   или в руку возьмет,
   станет хранить или отбросит прочь
   наш Сильмариль.
   Так клянемся мы все:
   смерть ему будет уделом до края времен,
   горе - до гибели мира!..
  
   Где-то вдалеке тоненько звенит разбитое стекло, рушится градом осколков на каменный пол. Где-то внутри
  
   Наши слова услышь,
   Эру Единый!
   Пусть нам наградою станет Вечная Тьма,
   Ночь без предела - если нарушим слово.
   Вы, что извечно глядите с Небесной Горы,
   Станьте порукою нашим словам навеки,
   Манвэ и Варда!
  
   Кончилось.
   Князь спускается с помоста одним долгим шагом, и я понимаю, что дышит он с явным трудом. Он поворачивается к Королю и еле слышно цедит сквозь зубы:
  
   - А ты думал, что я могу ответить тебе чем-то еще? Ты сделал выбор, otorno. Будь он проклят на вечные времена, твой выбор, и все, что последует за ним.
  
   Артафиндэ словно бы не слышит его. Он поднимается и простирает руку.
   - Народ Нарогарда - говорит он так же хрипло, как давеча Бэрэн. - Я призываю вас на тяжкий подвиг. Настало время исполнить слово, которое дали мы. Я иду на Ангаманди с боем, чтоб помочь своему вассалу. Вы - тоже мои вассалы, и я зову вас с собой. Таково слово Судьбы.
  
   И тут зал взрывается голосами, криками, шорохом плащей - в один миг вскипает в пещере бунтующее море толпы.
   - Тихо! ТИХО! - одинокий высокий и чистый голос режет шум, как острое лезвие гнилую веревку, и Нарготронд замолкает изумленно. Рядом с Артафиндэ стоит Кот.
   Но уж Котом его сейчас называть никак не хочется! Бездна, как же мы привыкли к ехидному и небрежному, надежному и невозмутимому Курво, всегда второму, всегда - за правым плечом Князя, младшему брату. Сейчас эта "младшесть" слетела с него напрочь и начисто. Не Кот, не Курво - Куруфинвэ Атаринкэ, Отцу-Подобный, стоит перед нами, жестко прищурившись, положив руку на оголовье меча.
   - Каждый из нас может однажды положить жизнь к подножию Клятвы. - начинает он, когда шум окончательно утихает. - Каждый из нас имеет на это право. И каждый из нас в этот миг стоит перед лицом Единого в одиночестве. Сколько бы верных не следовало за тобой, сколько бы не посвящало тебе свою руку и свой меч - перед Словом ты не вождь, не cano, ты один - как все мы одни. И если ты посчитал себя в ответе не только за себя, но и за свой народ - ты должен понимать это тем более. Артафиндэ Ингольдо, Король Нарогарда! Ты дал слово. Следуй за ним, как подобает. Здесь я пойму тебя и приму твое решение. Но твои вассалы не должны платить жизнью за твою присягу. Когда мы шли за отцом, каждый из нас шел за ним по собственной воле и собственному слову. И никогда отец бы не повел за собой тех, кто недостаточно уверен в его - и своей - правоте. Он и не повел - он дал вам всем возможность остаться в Благих Пределах. Вы предпочли иное. Это - тоже ваш выбор, выбор каждого из вас. Но никто из вас - никто из нас - здесь не подвластен Судьбе - не подвластен ничему, кроме своей воли! Ты хочешь провозгласить своему народу приказ Судьбы, Финрод Фэлагунд? Ты считаешь, что имеешь на это власть? Прости, но ты не Вала.
   - ...ты не Вала... - эхом отзывается зал.
   - Ты поведешь своих верных на Стальной Предел. Ты готов позволить им схлестнуться силой с Севером. Ты готов приказать им это! А готовы ли они быть заложниками твоей судьбы? Мы с тобой долго трудились, охраняя рубежи твоего королевства. Мы долгими трудами выковали мир и защиту для всех, кто приходит к тебе. Такова была наша порука, наш обет вождя для всех, кто приходил под наше начало. Теперь ты готов отказаться ото всего - и от нас, от нашего союза - ради своего слова. Я принимаю это, потому что сам готов отказаться ото всего ради своих слов. Я уже шел этим путем, и зашел по нему достаточно далеко. Я не осуждаю тебя. Но хочу, чтоб ты понял истинный вес любой клятвы.
   Он переводит дух и продолжает, слегка, самую малость повысив голос - но так, что становится ясно: теперь он говорит для всех.
   - Пусть с тобой идут те, кто сам, в одиночестве стоя перед судьбой, повторит твой выбор. Пусть они разделят твой путь. Но это будет только их решение. Нет больше права ни у кого из нас решать за других. Ни у тебя, ни у меня. Здесь больше нет Короля и подданных; есть Слово и миг сумерек, мгновение перепутья, время принятия обета. Я сказал то, что хотел, Артафиндэ. Я сказал то, что хотел, Нарогард - а ты слышал меня.
  
   - Добро. - отвечает Артафиндэ, встает и невыносимо простым, будничным жестом снимает с головы и кладет себе под ноги серебряный венец Хранимого Королевства. - Здесь больше нет Короля. Что дальше?
  
   И тут вперед кидается Эдрахиль, он падает перед Финродом на колено, он хватает венец, озираясь на Курво почти что с ненавистью во взгляде.
   - Здесь есть Король! - кричит он, протягивая корону Фэлагунду. - Ты - мой Король! Прошу тебя, если злая воля - он снова косится на Кота и Князя, вставшего рядом с ним - побуждает тебя уйти, оставь наместником того, кого ты выберешь сам!
   - Значит, мой уход - дело решенное, не так ли? - Финдарато безмятежно улыбается. - Ну хорошо, пусть будет так... Рэстьо, подойди-ка сюда.
   Артарэсто подходит, лицо у него ошарашенное.
   - Ты уверен?.. - спрашивает он едва ли не дрожащим голосом.
   - Уверен. - все с той же улыбкой отвечает Финрод. - Держи. Ты - мой наместник.
   Артарэсто вертит в руках корону, не очень понимая, что с нею делать, а на него уже никто не обращает внимания, все смотрят вслед Финдарато и Бэрэну, которые проходят через зал и уходят прочь, оставив дверь открытой.
   Один за другим - вслед за ними начинают выходить воины; первым идет Эдрахиль, гордо взирая прямо перед собой, не оборачиваясь. За ним - еще один, еще... десятеро покидают зал. Когда за дверью скрывается последний, тишина становится невыносимой окончательно, кажется, что она давит на уши, страшной тяжестью томит виски.
   И тогда решается Артарэсто. Он восходит на помост и садится у подножия трона. И, глубоко вздохнув - мне даже показалось на мгновение, что зажмурившись - одевает корону.
   Князь с каменным лицом подходит к нему и коротко кланяется. А потом протягивает ему руку ладонью вверх:
   - Ты - Властитель Нарогарда.
   - Ты - Властитель! - крики нарастают волной. - Ayia Orodreth! Ayia Brannon-i-Nargothrond!
  
   В начавшейся суете почти никто не обращает внимания на нас. И мы торопливо выходим. Ни Артафиндэ, ни Смертного в коридоре уже нет.
  
   6. Sinde
  
   Дальше... мне достаточно трудно говорить о том, что дальше происходило. Полагаю, что истинный смысл и подоплека событий известна двоим - Князю и Единому; наверняка достаточно многое знает Кот, что-то - Ильфуин. Я не знаю почти ничего. Я видел события - ту их часть, которую видели все, а стало быть - значения не имеющую.
   Но те, кто наблюдал за историей помимо меня, не особо стеснялись своего неведения. А потому не буду стесняться и я.
  
   Серая Госпожа появилась в Нарготронде летом, через несколько месяцев после того, как Король покинул свое королевство. О, если бы он передумал и вернулся - он не узнал бы града своего.
   Первое, что сделал Артарэсто после назначения его Наместником - это ввел Князя в Совет, на место сгинувшего Эдрахиля. Затем он привел остатки Эдрахилевой дружины к присяге лично себе, а потом приказом отдал их в подчинение все тому же Князю. Суровые воители устроили маленький бесшумный бунт, заперлись в казарме и отказались выходить; Князь и Ильфуин пошли туда вдвоем, дверь взломали, засели на пороге, не пустили больше никого и полтора дня о чем-то с дружиной говорили. По итогам разговора наша храбрая компания пополнилась на четыре сотни арфингов. Радость-то какая.
   После этого проблем нам больше не доставлял никто. Живи вроде как да радуйся, пожинай плоды трудов; но как раз в то время я впервые заметил на лице Князя слабый облеск какой-то странной тоски, словно бы скуки. И понял, что Нарготронд перестал быть ему в радость.
   Позднейшие толкователи событий как-то упустили из виду один презанятный факт: Князь на самом деле очень любил Финдарато. Впоследствии в минуту откровенности я услышал от него, что в момент, когда все слова были произнесены, он ожидал-таки, что народ пойдет за своим владыкой - весь, и ему придется противостоять арфингам как общности. Это было бы страшно, но правильно - по крайней мере, и с одной, и с другой стороны клятвы были бы соблюдены.
   Курво, к слову сказать, не разделял Княжьих печалей. Он вообще всегда был существом более практичным, что ли; и он-то был искренне рад, что ему не придется убивать тех, кто уже успел стать ему друзьями. Я уж не говорю о Ринквэ, которого в Нарогарде с самого начала едва не на руках носили. Вопрос в том, что Князь арфингов теперь своими друзьями называть не мог. Потому что был обижен на них - искренне обижен за то, что они не стали ему врагами.
   И раз за разом, день за днем он стал исчезать из Города.
  
   Сперва все это было довольно невинно и не страшно. Ну, уехал полководец поохотиться. Ну, пропадал два дня. Ничего, подождем. Потом он уехал на неделю, потом - на месяц. Мы сидели и волновались, как могли, ибо поехал он в одиночку, даже Волкодавушки с собою не взяв. А потом решили мы общим советом, что орков вроде как не ожидается и можно бы съездить в Великий Поиск. Всем участникам операции было прекрасно понятно, что Князь по нахождении надерет нам всем уши за то, что помешали его уединенью - и Маханаксар бы с ним, решили мы, пусть дерет. Оставили в Городе Ринквэ за главного и под руководством Хуана тронулись в путь.
   На дворе тем временем стояла преудивительная ранняя осень. Мы ехали по Талат Дирнэн, упиваясь терпким духом медленно желтеющей травы; ехали по лесам Мэтэд-эн-глад, над которыми в небе звенели и стонали кличи отлетающих с болот гусей. До реки след Князя вел непрерывно, Хуан бежал днем и ночью, не уставая, опустив к земле тяжелую умную морду. Потом след потерялся было, и мы три дня просидели лагерем у болот, усердно уговаривая близжужжащих комаров поискать себе иной добычи. Вернулся пес, сияя ликом и трепеща ушами. Оказалось, воитель наш, как заправская россомаха, сдвоил петлю и двинулся к северу, к гряде невысоких холмов. Курво припомнил, что в холмах тех когда-то давно обитали какие-то кузды-изгнанники, вроде как чем-то насолившие горной своей родне, да так изрядно, что бородатые Котины товарищи до сих пор при упоминании малого этого клана плевались и бурчали нечто непроизносимое. "Как бы не вышло чего - озабоченно бормотал Кот - как бы чего такого не вышло" - но на расспросы отвечать отказывался, пустое, мол, карлово суеверие.
   И вот перед нами выросла из осинного редколесья округлая, массивная вершина в окружении невысоких всхолмий; мы подъезжали к ней в середине дня, и под неярким солнцем тускло-алым отсвечивали цветы, устилающие пологие склоны. В лесу заночевали; черные осинки шуршали листвой, тянули тонкие ветви к костру.
   Впрочем, "заночевали" - сильно сказано. Хуан весь день волновался, явно ощущая близость хозяина, и когда мы разожгли костер, извинился безмолвно и канул во мрак - только хвост пушистый вильнул на прощание, и все, нет собачки. А мы сидели и ждали. Никто уже особо не тревожился - было ясно, что Князь жив, здоров и бодр, утром выйдет к бивуаку, рявкнет на нас пару раз за самоуправство и назойливость и мы вернемся в Город, аккурат к очередному ужину. Кроме того, нам было на диво хорошо. Давненько не выбирались в глушь - просто так, без дружины, без повода почти. Сидим - Кот, Ильфуин, я, Карьо - беседуем о чем-то простом и повседневном; потом Ильо достает из седельной сумки лютню, подстраивает, берет медиатор и трогает басовую струну...
   ...и отзвуком ее густого звона из лесу слышится лай. Тревожный, охотничий.
   Unque, думаю я, хватаясь за меч. Это мы, значит, на природу выехали Князя поискать. А нашли, похоже, очередных неприятностей на дурные головы. Карьо и Кот уже на ногах, братец сжимает топорик, Курво натягивает тетиву на рога двусложного лука. Один Нумэндиль как всегда спокоен и бесстрастен. Вздыхает с сожалением, умещает лютню обратно в чехол и не торопясь, оружия не извлекая, идет на звук.
   Пса мы находим минут через пятнадцать. Он стоит у густого орешника на небольшой полянке, уши прижаты, зубы ощерены, и идет от него совершенно четкое ощущение какого-то опасливого изумления.
  
   - Эй. - говорит Ильфуин. - Кто там, назовись.
  
   Несколько мгновений тишины, а потом из кустов раздается голос, от которого у меня ненадолго перехватывает дыхание. Голос высокий, чистый, женский. Голос невообразимо прекрасен. Голос произносит слова на каком-то странном Синдарине; потом я понимаю, что это не просто Синдарин, а Дориатрин, классическое старинное произношение. Я такого с Мэрэт Адэртад, почитай, не слыхивал.
   - Вот как? Назваться?.. - с легкой насмешкой. - А вы уверены, что не вам стоит назваться первыми?
   Ильфуин на некий миг теряется - и его немедленно оттесняет Кот.
   - Куруфин Атаринг из Аглона. - неспешно чеканит он. - Второй Военачальник Нарогарда. К Вашим услугам.
   Шелестят ветви, Хуан внезапно вскидывается - и шарахается прочь, в сторону. А из орешника выходит Серая Госпожа.
   Она действительно в сером, переливчато-серебряном с головы до ног. Длинное платье, слегка перешитое под что-то походного рода; на голове - такой же жемчужно-серый покров, из-под которого выбиваются коротко остриженные иссиня-черные, мерцающие металлическим блеском пряди. На плечах - удивительного шитья черный тяжелый плащ, вроде как шерстяной, цветом точь-в-точь совпадающий с волосами. Узкое лицо, черный взгляд из-под тонких высоких бровей. Бледные губы сжаты в странной властной гримасе - но ей это на удивление идет. Я никогда не видел такой красоты - острой, холодной, удивительно не-синдарской - а она Синдэ, это точно, никто, кроме них, так не говорит. И от нее - в момент, когда она выходит к нам, это становится невыносимо явно - исходит звонкая, светящаяся, ледянисто-прозрачная сила. "Опасный противник" - думаю было я, а потом осекаюсь - как я мог вообще о ней подумать как о враге? Не бывает так, чтоб восхищение силой хищной птицы сливалось с восхищением хрупкой красотой - а вот бывает, однако.
   - Кто ты, aranel? - спрашивает негромко Кот, и я не удивляюсь. Да, королевна - иначе ее назвать как-то не получается.
   - Ты угадал, Нольдо. - отвечает она, и всякая настороженность и властность слетает с ее лица, как не было. Она весело улыбается, и протягивает Коту правую руку. - Меня зовут Лютиэн.
  
   - Ну вот, я примерно этого и ожидал - произносит Князь, появляясь с другой стороны поляны. В три длинных шага преодолевает раздялеющее нас расстояние и медленно, учтиво кланяется Синдэ.
   - Я ехал сюда, зная, что встречу тебя, госпожа. Простите моего брата и моих вассалов, они испугали тебя?
   - Ха - говорит она - это кто еще кого испугал. Знаешь, незнакомец, на меня впервые охотятся с собаками. Видать, сочли за серьезную добычу?..
   - Поверь, госпожа, - усмехается Князь - более серьезной добычи не было у меня за все годы, которые я охочусь в лесах Бэлерианд - а прошло их немало.
  
   Мы стоим и смотрим на них, и не знаем, что и сказать. Да, нечего сказать, удружил нам мессир наш драгоценный. То есть он за ней сюда и ехал? А откуда он знал? А почему она должна была... и тут до нас доходит, по-моему, до всех одновременно. А до меня доходит еще и то, что я теперь знаю, чье прикосновение было запечатлено в глазах Смертного по имени Бэрэн, сын Барахира.
  
   - Постой - говорит Лютиэн Тинувиэль, принцесса Дориата - я, кажется, угадала, кто ты. Ты - Турфинн! Турфинн Кэлегорм с Востока! Вот радостная встреча. Я как раз тебя или кого-то вроде тебя и надеялась найти - а ты ждал здесь меня? Как все это забавно. Видать, мать моя была права, говоря, что судьба иногда покорна взаимной воле. Но... - она мрачнеет - откуда ты узнал обо мне? Я только одно могу предположить... могу - и боюсь. Скажи... не видел ли ты в этих краях некоего...
   - Об этом - позже, госпожа - обрывает ее Князь. - Обо всем этом - позже. А сейчас, прошу, не окажешь ли ты нам честь и не сопроводишь ли нас в Нарготронд? Мы - стражи его, и там нас ждут друзья, которые, я уверен, станут и твоими друзьями.
   Она смеется.
   - Видать, прав был и отец мой, когда говорил, что сыны Фаэнора скрытны и не любят откровенности в слове, но многое таят даже от друзей! Что ж, я поеду с тобой, Турфинн. Но я надеюсь, что там, куда ты везешь меня, я узнаю хотя бы что-то.
   - Обещаю тебе - узнаешь - тихо говорит Князь и свистит, подзывая лошадь.
   Оборачивается на нас:
   - Ну что? Раз уж вы-таки увязались за мной - будьте хотя бы достойной свитой королевне Синдар! Забирайте коней - и галопом! Через три ночи к утру мы должны быть дома.
   Он склоняет голову перед Синдэ и указывает ей на своего коня:
   - Надеюсь, ты не побрезгуешь моей компанией в пути?
   - Не побрезгую - отвечает она весело. - Не в моих правилах отказываться от доброго спутника.
  
   Князь взлетает в седло бешеной птицей, легким движением руки помогает дориатской принцессе забраться на коня следом за ним и устраивает ее впереди себя, в кольце рук. Она - впервые - начинает слегка походить на что-то живое и понятное: ойкает и вцепляется в лошадиную гриву. Конь недовольно оборачивается и щелкает зубами, Синдэ зажмуривается.
   - Ты что, - весело говорит Князь - никогда не ездила верхом?
   - Где бы я, по-твоему, ездила бы верхом? - обозленным тоном отвечает она. - Я, между прочим, всю жизнь в лесу прожила!
   - И весьма этим довольна, как я погляжу.
   - Вот именно. Так что прекрати издеваться. Ты вот, например, наверняка никогда не лазил по деревьям?
   - Лазил. - отстраненно отвечает Князь. - Но не здесь. За морем.
   Она оборачивается к нему, забыв и про коня, и про собственное королевское достоинство, глаза горят, как у девчонки:
   - О, а ты расскажешь мне? Как оно - там?..
   - Раскажу всенепременно, но не в седле же! - он усмехается и оборачивается к нам. - Вы готовы, недоте... э-э... благородные мои neuri? Да? Ну - тогда - хээй-а!!
  
   Конь срывается в галоп, и мы мчимся следом за Князем, а он летит во главе кавалькады, все тем же отрешенным взглядом глядя вперед поверх головы своей спутницы куда-то вперед. То есть я-то сейчас лица его не вижу, я-то от него в десяти футах позади, но почему-то мнится мне, что все именно так, и никак иначе. Что-то такое сейчас происходит, чего я покамест не понимаю и не очень-то хочу понимать. Что-то странное и - хорошее?.. ох, не знаю, хорошее ли, но очень странное...
   Что нам ждать от нашей гостьи? - врывается в голову неожиданно ясная и прозаичная мысль. Какого rauco она здесь делает? почему покинула Дориат? Как вообще добралась досюда, как переправилась через реку? Я начинаю почти злиться на нее - за то, что она подвергла такую красоту опасности. Война вообще-то на дворе, орки там, все такое прочее... ох, дураком ты, Эрьо, был, дураком и остался. Какие ей орки? Да любой орк от нее драпанет за тридевять земель, тихо повизгивая от страха. Старшая Сила, страшная сила, страшная для всего, что живет по иному закону. Так странно говорить о чем-то - старший; мы уже отвыкли от этого, мы отреклись от власти наших старших, ушли из-под их опеки, и как ушли! А теперь эта сила пришла к нам сама и повстречалась с нами. Я отвык от этого ощущения. Мы все отвыкли.
   Лютиэн-полумаиа, Лютиэн-Соловей. Нареченная Смертного, за которым и пришла сюда. Зачем ей просить помощи у Князя? Какую помощь она хочет и надеется получить у того, кому невольно встала поперек дороги, поперек главной дороги в жизни? Я смотрю вслед караковому жеребцу, уносящему двоих на юго-запад, и волей-неволей понимаю, что смотрю невесело.
  
   Первый же ночлег в лесу. И вот тут наша новая спутница проявляет себя с совершенно неожиданной стороны: в то время, как мы почти уже собрались всячески ее обихаживать и услужать, она, ничтоже сумняшеся, схватила без спросу Карьин топор и ушла в полумглу рубить сушняк. Нарубила, притащила - раскрасневшееся лицо, смеющиеся глаза - цельную охапку, прежде, чем кто-либо успел что-либо сделать, кинула сухого мха, зачиркала огнивом.
   - С сестрицей Артанис бы ее познакомить - бормочет Кот себе под нос.
   - А мы знакомы! - смеется Лютиэн. - И превосходно ладим, поверьте. Родственные души, можно сказать. С тех пор, как она ушла на Восток, у нас в Мэнэгрот стало куда скучнее.
   - Да уж представляю себе - фыркает Курво, присаживаясь рядом с принцессой на корточки и помогая ей раздувать огонь.
   Князь стоит у края широкого круга света - под деревьями уже клубится тень, и его фигура ярко и ясно подсвечена красноватым пламенем костра. Руки скрещены на груди, на лице - все та же удивительно бесстрастная мина.
   - Ты давно в пути? - спрашивает он. - И как ты сумела выбраться из Дориата?
   - Я - наследная принцесса Дориата, мне ли не суметь из него выбраться! - улыбается она краешками губ. - Я сбежала, Турфинн. Отец запер меня на талане, а я усыпила стражу и сбежала.
   - Усыпила?
   - Да. Я умею... иногда. Усыплять, или просто... отвлекать. От матери досталось. Ты знаешь, я ведь не совсем Эльда - говорит она почти смущенно.
   - Да, это заметно - спокойно отвечает Князь. - А зачем ты сбежала? Ты ведь не просто так решила побродить по лесам и полям меж орочьих орд? И не просто так пришла сюда, в Нарогард? Кого ты искала?
   - Мне казалось, ты знаешь ответ? - приподымает бровь она. - Или мне почудилось? Ты... я могу говорить с тобой - теперь, или ты снова скажешь, что еще не время?
   - Можешь. - кивает Князь. - И - да, тебе ничего не почудилось. Бэрэн, сын Барахира, приходил в Нарогард и ушел отсюда. Живым и здоровым.
  
   Ее лицо светлеет, наполняется каким-то странным, удивительным внутренним сиянием, по губам скользит улыбка, глаза распахиваются широко и ясно, я чувствую, как волей-неволей начинаю улыбаться сам - так же светло и беззаботно.
  
   - Он жив - говорит она. - Жив и до сих пор. Но в беде. Он ведь рассказывал тебе обо мне, не так ли... о нас? Он рассказывал, какую судьбу он призвал... точнее, какую судьбу призвал на его голову мой отец?
   - Не мне - сухо произносит Князь. - Финроду. Твой нареченный умен, весьма умен - а рассказывать о его приключениях мне было бы преизрядной глупостью.
  
   Ее лицо меняется на глазах, и меняется удивительно и жутковато - тень словно бы взметается вихрем в ее глазах.
  
   - О чем ты? Почему?.. - и - со внезапным спокойным пониманием - Да, конечно. Камень.
   Туркафинвэ кивает, не говоря ни слова.
   - Ваш Камень. Мой отец посягнул на него. И вы теперь должны быть врагами моего отца. И... моими врагами. Турфинн? Насколько я помню, вы клялись преследовать и убивать всех, кто на него посягнет? Знаешь ли, моя часть тут тоже есть - в конце концов, не я ли причина раздора?
   Смотрит на Князя в упор.
   - Ты теперь должен меня убить, Нольдо?
  
   - Я никому ничего не должен. - говорит Князь, выдерживая ее взгляд. - Я - не кусок железа и не безмозглый орк, а моя Клятва - не рабский ошейник, госпожа. Я могу выбирать и понимать, этого у меня никакие слова не отнимут. Ты мне не враг, и ты не пыталась посягнуть на Камень. Тебе-то он, как я понимаю, не нужен вовсе.
   - Да! - со внезапной радостью восклицает она. - Мне ничего не нужно, Турфинн. Я говорила ему - мне не нужно ничего, кроме тебя, и мне все равно, буду ли я скитаться по лесам и ночевать под деревьями, или буду сидеть на троне своего отца - мне все равно! Но он так не может. Он очень горд, совсем как мой отец. Встретились двое - друг друга стоят. - укоризненно качает головой, словно бы речь идет о двух поссорившихся детях.
   Князь слегка усмехается.
   - Да уж. Но... ты сама понимаешь, госпожа, что мне их гордость выходит боком.
   - Ты тоже гордый - раздумчиво кивает она, прикрывая глаза. - Но ты... у тебя все совсем по-другому.
   - Что ты хочешь сказать, госпожа?
   - Да убери ты куда-нибудь эту "госпожу"! - недовольно морщится она. - Меня Лютиэн зовут.
   - Тогда и ты убери туда же Турфинна, по рукам?
   - По рукам, Кэлегорм! - смеется Лютиэн, и действительно протягивает Князю руку, которую он бережно, но твердо пожимает. - Так вот, что касается гордости... ты знаешь, мне кажется, что ты слишком гордый, чтобы нам мешать. Ты ведь мог его убить, когда он был в твоих руках, но не захотел.
   - Это было бы нечестно - кивает Князь. - Я, знаешь ли, привык воевать только с теми, кто сильнее меня...
   - Он не слабее тебя! - Лютиэн внезапно и молниеносно вскакивает - как волна прибоя вздыбилась в гневе. Я бы на месте Князя шарахнулся, но он только улыбается шире и примирительно вскидывает руки:
   - Не слабее, не слабее, кто спорит? Я говорю только о том, что он, знаешь ли, был один. А со мной там - целая дружина. Тысяча воинов, представляешь? Многовато для одного Бэрэна, каким бы героем твой избранник не был.
   Она недоверчиво окидывает его взглядом и садится обратно.
  
   Некоторое время они молчат, тем более что как раз поспевает котелок и Карьо разливает по кружкам пахнущий дымом и пряностями отвар. Лютиэн недоверчиво прихлебывает напиток - и удивленно прищуривается:
   - Недурно. Из чего вы это делаете?
   - Из красного вина. С разными травами. А у вас такого не варят?
   - У нас вообще скучно - смеется она. - Вино у нас пьют исключительно в чистом виде... Скажи, а что ты намерен со мной делать, Кэлегорм? Может, просто отпустишь меня восвояси, раз уж не считаешь врагом? Или я все же у тебя в плену - раз уж твой пес меня выследил и поймал?
   - Пока - в плену. - очень серьезно говорит Князь. - Ты устала, ты измучена долгой дорогой и дальше идти не можешь. И не надо на меня глазами сверкать, сама ведь понимаешь, что это правда. Отдохнешь в Нарогарде - а дальше... дальше - посмотрим. Могу сказать тебе одно: я клянусь, что не причиню тебе никакого вреда. И не позволю никакой беде с тобой случиться - пока ты под моей защитой. А ты принимаешь мою защиту, королевна?
   - До срока - принимаю.
   Молчит несколько секунд и добавляет:
   - Но только до срока.
  
   Князь улыбается, садится у костра, подстелив плащ; вытягивает ноги, извлекает трубку, горящей веточкой поджигает табак - все это время Лютиэн смотрит на него с каким-то странным сомнением во взоре. Князь выпускает облачко синего дыма, косится на принцессу Дориата изподлобья и негромко произносит:
   - Я надеюсь, что этот срок наступит не скоро.
  
   7. Sinde ostosse Ngoldoliva
  
   Нарготронд встречает нас тишиной и темнотой - мы добрались до города в самый ранний предрассветный час, а единственные, кто не спал - привратные стражи - к внезапным отлучкам и неожиданным возвращениям Князя уже настолько привыкли, что даже не стали ради нас вылезать из караулки. Буркнул старший что-то приветственное, Князь махнул в ответ рукой - и вся церемония. То, что наш отряд увеличился на одну персону, и вовсе ничьего внимания не привлекло.
   - Добро пожаловать в Город - тихонько говорит Князь, пропуская Синдэ в узкую арку, отделяющую привратный покой от коридора, ведущего к большому залу. - Пусть он понравится тебе, госпожа... Лютиэн - тем более, что, как говорят, король Артафиндэ строил его как раз под впечатлением от вашей цитадели. - он улыбается и делает широкий приглашающий жест, пропуская гостью вперед себя.
   Лютиэн проходит под аркой, запрокинув голову, рассматривает резьбу на потолке.
   - Красиво - негромко произносит она - и идет дальше.
   - И это все, что ты скажешь, aranel? - насмешливо удивляется Курво. - Обычно те, кто попадают в Нарготронд впервые, куда более многословны...
   Лютиэн поворачивается к нему, лицо - спокойное и холодное:
   - Я родилась в Мэнэгроте сияющем, который строили для моего отца лучшие мастера карлов в те дни, когда вы еще и не помышляли о возвращении сюда! И я оставила его, не жалея. Теперь все, что я могу сказать о вашем Нарготронде - это очень красивый город.
   - Нарготронд - не "наш" - так же холодно отвечает Кот. - Наша крепость сгорела в морготовом огне в те дни, когда ты - как ты сама выражаешься - "и не помышляла" оставить блаженный Эгладор.
  
   Я практически кожей чувствую, как между этими двумя растет некое напряжение. Князь кидает брату быстрый, опасный взгляд. Куруфинвэ опускает глаза и отступает назад. В арку он проходит последним.
   Зал совета пуст и темен; безмолвно высится пустой трон у дальней стены. Синдэ озирается кругом, решительно подходит к трону:
   - А мне говорили, что Финрод всегда встает ни свет, ни заря. Или в Эндоре его привычки изменились?
   - Нет, госпожа. - негромко говорит Князь. - Отнюдь. Но Финдарато сейчас нет здесь.
   - Где же он? - удивленно спрашивает Лютиэн. - На охоте?
   - Можно сказать и так. На дальней и опасной охоте.
   - И какого же зверя он травит?
   Князь невесело усмехается:
   - Моргота.
   Принцесса Дориата приподымает брови:
   - Он на войне? Он ушел сражаться? Тогда... не пойми меня неверно, Кэлегорм - но почему ты не с ним?
  
   Когда Синдэ непринужденно выговаривает Князево amilesse, я снова замечаю, как морщится Кот - совсем легко, почти не видно, но все же.
  
   Князь долгим взглядом окидывает зал:
   - Я не с ним, потому что он сам не взял бы меня на свою охоту. Так случилось, что в деле, которое он начал, я был бы ему помехой, а не подмогой. И серьезной, заметим, помехой.
   - Вот как. - говорит Синдэ. И улыбается: - Ну да ладно, прости меня. Ваши дела с королем Фэлагундом - это ваши дела. Пойдем, покажи мне, где вы тут живете.
   Она очень быстро меняется, и это поражает. Изменяется постоянно, как туман, как речная вода. Гордая и могущественная, невзирая на усталость, госпожа, вышедшая к нам из орешника - девчонка-странница на поляне у костра - и вот снова! Своды и стены подземного города словно бы опять пробуждают в ней королевскую кровь - или не только королевскую? Не знаю, право. Но явно чувствую, что Князя это привлекает, Кота отталкивает, а меня самого - пугает? Уж настораживает по крайней мере наверняка.
   Так или иначе, сейчас Серая Госпожа идет вслед за Князем по узким и широким коридорам дальше, дальше - туда, где милостью гостеприимного Ородрэта-Артарэсто угнездились мы.
  
   Ринквэ мирно почивает в глубоком кресле, рядом на приземистом столике стоит полупустой кубок и валяется парочка недооперенных стрел - волновался, бедняга, за нас, искал, чем руки занять. Когда мы заходим, он вскидывается, едва не опрокинув кресло, и расплывается в радостной улыбке:
   - Семеро Великих, ну вот и вы. Нашли Турко?
   - Я их сам нашел - смеется Князь. - И не только их. Ринквэ, будь другом, сбегай к Фаэлье, спроси, не найдется ли свободных покоев где-нибудь поблизости от нас?
   Глаза Ринквэ загораются:
   - Вы кого-то подобрали? Беглецы?
   - Еще чего. - Лютиэн входит в комнату и пристальным взглядом озирает ее аскетичную обстановку. - Здравствуй, Нольдо. Ты из здешней дружины?
   - В некотором роде да - ошеломленно произносит Котенок, не в силах оторвать от Синдэ глаз. - Но...
   Кот перебивает его:
   - Рад представить Вам моего сына, госпожа.
   - Куруфинвэ Тьельпэринкар к Вашим услугам - говорит слегка опомнившийся Ринквэ, благодарно косясь на отца.
   - Рада знакомству. - Синдэ коротким движением склоняет на мгновение голову. - Я Лютиэн Тинголиэн.
   Глаза у Ринквэ снова вылезают на лоб, но он уже ничего не говорит, только качает изумленно головой - и торопливо выходит из комнаты.
  
   Финдуилас прибегает самолично, окруженная пестрой стайкой юных дев.
   - Эру Единый, aranel! - восклицает она. - Это действительно Вы! Я, честно говоря, сперва не поверила.
   - Увы, это и правда я - смеется Лютиэн.
   - Почему же "увы"? Я немедленно скажу отцу, мы устроим праздник в Вашу честь! Мы так рады видеть Вас здесь! А Ваша свита? Мне сказали, что нужна одна комната? Ваши эльдар будут жить с Вами?
   Тинувиэль вскидывает руки:
   - Подожди, Финдуилас! Подожди, прошу тебя. Нет никакой свиты. Я путешествую одна.
   - Одна?
   - ...и если еще кто-нибудь этому удивится - отрешенным тоном продолжает Лютиэн - я, пожалуй, начну жалеть, что не осталась в лесу, на полянке.
   Финдуилас хватает Лютиэн за руки:
   - Ох, простите, простите меня, друг мой, я сама не своя от удивления, вот и пристаю с дурацкими вопросами! Пойдемте скорее. Я приготовлю Вам покои... и Вам же надо умыться, переодеться, поесть! Пойдемте же!
   Лютиэн обреченно закатывает глаза - но увести себя все же позволяет. И мы остаемся одни.
  
   Первое же, что делает Курво - обрушивается на Князя горной лавиной. Сейчас он настолько похож на своего отца, когда тот был во гневе, что жуть берет.
   - Тьелько, я все понимаю, ты у нас натура импульсивная и непредсказуемая, - говорит он леденящим голосом - но это не лезет ни в какие ворота. Ты хоть понимаешь, зачем она сюда явилась? И за кем?
   - Понимаю - как-то необычно смиренно отвечает Князь. - Не дурак. А что ты мне предложил бы сделать? Я, между прочим, знал, что она здесь появится. Не знал только, когда.
   - Знал? - удивленно вопрошает Карьо. - Откуда?
   - Во-первых, чистая логика. Не тех она кровей, чтоб отсиживаться взаперти, пока ее нареченный пропадает где ни попадя. Норов этой семейки мне был ясен еще по ее братцу... помнишь Даэрона, Атаринкэ?
   - Такое не забывается - угрюмо кивает Кот.
   - Ну вот же. А во вторых я ее чуял.
   - Это как? - приподымает бровь Ильфуин.
   - Носом. Или еще чем, не знаю. Той частью, что у ore вместо носа. Я - охотник и страж границы, а Нарогард теперь моя земля. Поэтому плохой бы я был пес, если бы не учуял такого чужака.
   Кот снова морщится:
   - Но ты так и не ответил на мой вопрос.
   - Ответил - с неподдельной искренностью удивляется Князь. - Ты спрашивал: знаю ли я, зачем она пришла. И я ответил: знаю...
   - Не беси меня, Туркафинвэ. Ты отлично понимаешь, что я имел в виду. Она пришла за своим смертным. Она хочет ему помочь... да и себе самой, в конечном счете. Мы выдворили из Нарготронда Артафиндэ, когда он желал того же самого - что, только затем, чтобы теперь принимать эту Синдэ?
   - Финрод мог увести за собой весь Город, если бы мы ему это позволили, Курво. Кого поведет за собой она?
   - Она уже повела. Многих. В том числе и того же самого Финрода.
   - Не она, брат - качает головой Князь. - Во всем происходящем виновны трое: Тингол, этот смертный и Моринготто. Она - как и Финдарато, кстати - заложники положения. С Финдарато я ничего поделать не мог. Как и с десятью безумцами, пошедшими за ним. Но больше в этой истории трупов не будет. Я так решил.
   - Ты так решил - с невеселой насмешкой произносит Кот. - Ну ладно, брат. Ты старший. Ты - князь Аркалонда. Я подчиняюсь.
   Туркафинвэ явно желает что-то сказать, возразить, но Курво пресекает его попытки коротким движением руки:
   - Я не издеваюсь и не притворяюсь, честное слово. Я действительно предполагаю, что я, возможно, ошибаюсь в своих предчувствиях. Это ты у нас охотник, это у тебя тут apacenie. Наверное, оно тебя действительно не подведет. Мир?
   - Мир - улыбается Князь, пожимая брату руку.
  
   В этот момент дверь отворяется, и на пороге возникает Фаэливрин, сияющая, как Серебряное Древо в цвету.
   - Tarqenni - торжественно возглашает она - Лютиэн Дориатская желает с вами говорить! - и, смеясь, отбегает в сторону. Входит Лютиэн.
   Она осталась верна сумеречно-серым тонам, но вместо потрепанной дорожной одежды на ней теперь длинное шелковое платье, шитое мелким, но чисто-светлым жемчугом, оно не сковывает ее плавных движений; чело венчает узкая диадема, с лица исчезли все приметы долгого пути и лесных ночлегов - и теперь я почти не в состоянии на нее смотреть. Королевна Дориата сияет изнутри - ровным, но слепящим светом. Я очень редко когда способен видеть на обеих сторонах одновременно - хотя и учился в пределах Чертогов Намо, но, видать, нерадивым был учеником. Но сейчас я вижу, пусть и сам того не желая.
   Она входит неспешно, улыбается, слегка сколоняет голову:
   - Так здравствуйте снова, друзья мои!
  
   Никто не отвечает. Все, кто находится сейчас и здесь, скованы по рукам и ногам яростным восхищением.
   Ан нет, не все. Князь встает - медленно, словно бы преодолевая что-то, и молча кланяется в ответ. На лице Лютиэн на мгновение возникает подобие... удивления?.. Но лишь на мгновение. Потом она встряхивает головой, снимает с волос венец и смеется:
   - Извините меня. Не удержалась, решила покрасоваться. Очень уж давно я в пути!..
   Чары рушатся, теперь перед нами снова обычная женщина-эльдэ, хотя и невероятно красивая. И только где-то на самом дне ее глаз прячется тот неизбывный слепящий свет - но теперь я знаю, что в любой миг он может полыхнуть опять.
  
   Лютиэн в Нарготронде окружена тем же вниманием и любопытством, каким поначалу были окружены мы. Но теперь мы слегка примелькались, стали привычны - за десять-то лет! То ли дело новая гостья, да еще такая! Артарэсто приглашает ее на пиры - сидеть по правую руку; Фаэлье таскает по всему городу, показывая любимые места и требуя признать, что вот, не хуже, чем в Мэнэгроте (Лютиэн охотно признает); Гвиндор приглашает на охоту (отказывается, мило извинившись за то, что непривычна к ловитве в поле)... И так далее. Мы видим ее сравнительно редко. Тем более что нам не до того.
   Разведчики Ильфуина приносят с севера странные и пугающие вести. У бывшего Минас Тирита, говорят они, собирается железный кулак; орки спокойно, не скрываясь ни от чьих глаз, ставят лагерь на равнине, подтягиваются свежие силы из Степи, говорят, что видели не только орков, но и разнообразных тварей. И еще говорят, что к Гортхауру пришел на помощь Древний Ненавистный - князь miuri, Шут Смерти, Гордец в кошачьей шкуре - у него много было имен, и одно другого краше; так или иначе, вместо одного паука в банке сидели теперь двое. Правда, Ильфуин утверждает, что это слухи и более ничего, и что эти двое дружат вот именно что как кошка с собакой. Он-де от пленников беглых слышал немало интересного о внутриангбандских разборках. Ага - говорит Князь - так вот прямо они в Ангаманди всю правду пленникам и рассказывали. Ничего не скрывая. Ага.
   Так или иначе, но через неделю с очередного выезда в разведку отряд-таки вернулся сократившимся на четверть, и привез с собой в виде трофея шкуру огромного черно-бурого кота. Курво пошил себе из нее зимнюю котту, а мы заволновались всерьез.
   Что могло быть причиной такой жизнерадостной активности Севера? Фэлагунд ушел давно, и как раз примерно в те края. Если не он, то что? Если же именно из-за него все это веселье, то - что теперь знает Враг?
   - Финрод не выдаст Город - говорит Князь спокойно и уверенно. - Если он и попался в руки врага живым, то Город он не выдаст никогда. Я в этом уверен.
   - Он - да. - соглашается Кот. - Но из тех, кто пошел с ним, мог оказаться кто послабее.
   - Они - Эльдар, им всегда открыт путь выхода, брат - укоризненно качает головой Князь. - Я знаю, что ты не очень доверяешь арфингам, но не настолько же.
   - С Финдарато шли не только Эльдар - недобро усмехается Кот. - Не только Эльдар, Тьелько.
  
   Впрочем, прошло еще немного времени, и наши подозрения несколько рассеялись. Правда, способ их рассеяния был довольно неприятен сам по себе: Север двинулся. Рванули на юг ускоренным маршем, да так споро, что уже через пару дней стали лагерем на Тэйглинском развилке. Но шли прямыми дорогами, не по тайным путям, и шли не скрываясь. Еще одна попытка проломить нас силой - и не более того.
   - Вопрос - задумчиво говорит Князь - это означает, что Артафиндэ не попался им? Или попался - но держится? Бездна, как бы я хотел, чтобы мне кто-нибудь это рассказал.
   И я понимаю, что его невозмутимость - неискренна.
  
   Это был мой первый поход в роли Князева оруженосца. Я настолько перенервничал, пытаясь ничего не забыть и не мешать ему при отправлении, что едва не пропустил трогательную сцену прощания. Нарготронд вышел провожать нас в полном составе; и рядом с Артарэсто шла Лютиэн. Князь секунду промедлил, потом шагнул к ней и тихо проговорил:
   - Твое доброе пожелание, госпожа, будет мне щитом в этой битве.
   - Я желаю тебе победы, Кэлегорм - говорит Тинувиэль, улыбается и касается кончиками пальцев склоненного чела Князя. Затем, слегка помрачнев, продолжает: - И я прошу тебя, принеси мне вести с Севера.
   - Принесу - отвечает Князь и отходит к своему коню, нетерпеливо грызущему удила.
  
   Красивой победы не получилось. Это были свежие войска, еще не научившиеся нас бояться. С одной стороны, это было нам на руку, потому что внезапного таранного удара - по-Князевски, с самой неожиданной стороны - они явно не ожидали. Но это было и печально, потому что, очухавшись, они, уже вроде как обреченные на поражение, не особо-то перетрусили и решили драться до последнего. И дрались. До последнего. Пленными мы взяли всего ничего, и то из числа каких-то узкоглазых невнятных Людей. Из Орков живым попался только один - здоровенный темнолицый громила с Алым Оком на шлеме и в роскошном лисьем малахае - знаке достоинства урожденного Больдога. Он ничего рассказывать нам не пожелал и едва не перегрыз горло Карьо, пытавшемуся его разговорить. После чего закатил глаза и прорычал нечто такое, от чего у нас трое или четверо из тех, что помладше, грохнулись без сознания, а остальных находившихся рядом дня три потом мутило, и отправился прямой дорогой к Морготу под черное крылышко.
  
   Допрос дикарей происходит через день после этого, и я при нем присутствовую. Жалкое зрелище. Люди перепуганы донельзя, и рады бы были нам выложить все, что знают, но знают они немного. Все, что удалось нам из них выжать: полгода назад к стенам Волчьей Башни пришел небольшой - голов двенадцать - отряд орков, которых Гортхаур немедленно затребовал к себе, и после этого их никто больше не видел; а недели три назад приехал страшный, страшный северный хозяин, который в гневе оборачивается котом размером с... с какое-то восточное животное. Не знаю, с какое, но с большое. Мы перевязали пленникам раны и дружелюбными пинками отправили восвояси.
   Князь после допроса ходит сам не свой.
   - Я знаю, что это были за орки. - бормочет он злобно. - Я знаю, Бездна побери, что это были за орки. У Артафиндэ хватило ума замаскироваться, но не хватило ума замаскироваться с толком. Ну какой из него орк?! Он и языка-то как следует не знает...
   В это время один из людей, уже убегая, останавливается, падает на колени, трижды касается лбом земли и говорит, что, дескать, наше милосердие его потрясло, и он видит, что на севере про нас говорили неправду; он, дескать, не хочет больше воевать и убегает домой, за горы, к жене и детям. А перед этим расскажет нам то, что подслушал случайно, когда нес воду мыть пол в допросной камере.
   - Ну? - нетерпеливо говорит Курво. - Что-то важное?
   И мы узнаем, что главарей отряда, задержанного Сауроном, звали - как-то по орочьи их звали, неразборчиво - а, вот! - Нереб и Дунгалеф.
   Князь рычит и ломает в руках стрелу. Человек, явно подумав, что не все то неправда, что в Ангбанде говорили, спешит ретироваться.
  
   - И ты расскажешь ей это? - вроде как небрежно спрашивает Куруфинвэ.
   - Нет. - отвечает Князь.
   - Ты вроде как обещал?..
   - Я обещал, что она будет жива - сквозь зубы говорит Князь. - И она будет жива.
  
   8. Liltafionda
  
   ...А еще в этом бою погиб кано Котовой дружины, ехидный полутэлеро Арфаласто. Погиб - нелепо и глупо, опытнейший был воин, а не углядел истерлинга, подобравшегося к нему, конному, с рогатиной. Вообще многие погибли - то есть на самом деле немногие, если сравнивать с Браголлах, но для нас, привыкших за последние годы к почти бескровным победам, это все равно была немалая печаль. Но - среди этой печали было и немного радости. Когда Кот спросил у своей дружины, кого они хотят видеть своим новым предводителем, они выкликнули едва не в один голос: "Ринквэ!"
   Тьельпэринкар сперва пытался отказываться, но дружина ему рыпаться не дала. Мол, ходили уже с тобой, и был ты хорош, так что сперва заткнись, а потом - приказывай. Курво сиял от гордости, как тот Сильмариль. Правда, вслух только буркнул, что, мол, так уж и быть, доверяет мнению своих воинов, хотя можно было выбрать кого и постарше да поопытней. И прицепил наш Ринквэ на шлем белый плюмаж, и въехал в Нарготронд сразу за Князем и Курво, бок о бок с Ильфуином.
  
   Нас встречают на пороге. Шумная толпа арфингов окружает нас, разливаясь рекой в половодье. Нам помогают спуститься с коней, нас хлопают по плечам, нам подносят вина. Артарэсто едва сумел к нам протиснуться.
   - Ну что? - говорит он. - Вы узнали что-нибудь о Финроде?
  
   Мы слегка столбенеем.
   - А почему ты думаешь, что мы должны были что-то о нем узнать? - осторожно спрашивает Курво.
   - Ну как, вы же вроде как за тем и ехали!
   - Ты ошибаешься. Мы вообще-то ехали сражаться с нашим общим врагом. - странным голосом произносит Кот. - А ты считал иначе?
   Ородрэт несколько теряется.
   - Ну... нет, я понимаю, война... но мне говорили... я думал... что вы в том числе хотите взять пленных, разузнать что-нибудь...
   - Мы взяли пленных... немногих. - отвечает Кот. - Но ничего серьезного выспросить у них не удалось. Кроме того, что слухи о Тэвильдо оказались правдой.
   - Это плохо - Артарэсто мрачнеет. - Это очень плохо...
   - Рэстьо - спрашивает Князь - а кто, собственно, сказал тебе, что есть какие-то известия о Финдарато? Может быть, этот кто-то знает больше, чем мы?
   - Ну... так госпожа Тинувиэль и сказала. Я не думаю, что она на самом деле что-то знает... волнуется просто. Она, как я понимаю, хотела видеть здесь Финрода... ей сестрица Артанис много про него рассказывала, и вообще...
   - И вообще - говорит Лютиэн, подходя с другой стороны - если Финдарато не вернется, мое пребывание здесь становится бессмысленным. Кэлегорм, я здесь как в плену. Вас не было неделю, за это время я ни разу не видела неба...
   - Было военное положение - отвечает Князь, спешиваясь. - Думаю, теперь ты сможешь гулять под открытым небом, сколько угодно. Опасности больше нет, орки разгромлены наголову.
   Далее продолжать беседу становится невозможным, потому что вокруг поднимается торжествующий гвалт, и мы пользуемся этим моментом, чтобы покинуть наконец общий зал и добраться до своих комнат. Впрочем, Лютиэн и Артарэсто идут вместе с нами.
  
   Мы располагаемся в комнате Князя - он сам, Курво, Ринквэ, мы с Карьо и Ильфуином, еще пара эльдар из Котиной дружины и Артарэсто с Синдэ. Ородрэт немедленно продолжает расспрашивать Князя.
   - Ну... как ты думаешь, Турко, есть какая-то надежда на то, что Артафиндэ жив?
   - Скажем, так, - спокойно отвечает Князь - его головы на пике я не видел, и вообще орки ведут себя совсем как раньше, только обнаглели слегка... ну да мы им поубавили прыти. Я думаю, тебе пока нечего бояться. То есть, конечно, есть чего, но не больше, чем раньше.
   - Зачем он ушел, Турко?! - почти кричит Артарэсто. - Зачем? Я не король! Я не хочу и не умею быть королем. Мне это не по душе.
   - Я понимаю - пожимает плечами Князь. - Поверь, что когда погиб отец, нам тоже казалось, что мы не справимся. Ни с чем. Что без него наше дело обречено, потому что ни один из нас с ним не сравнится. Но мы же справились, правда?
   - Так ты считаешь, что он погиб.
   - Да нет. Ну хорошо, я привел плохое сравнение. Когда отец погиб - все было очевидно, да... но сразу же после его смерти попал в плен Маитимо. Вот тут-то нас и припекло... Макалаурэ тоже совершенно не хотел быть вождем. Он вообще был певец и философ, его власть абсолютно не привлекала. Но когда у него не осталось выбора - вполне себе король получился. Ну, то есть, хранитель короны, королем-то он себя не объявлял... как и ты, к слову сказать.
   - Так ты считаешь - медленно произносит Лютиэн - что Финрод в плену?..
   - Я ничего не считаю! - Князь начинает слегка звереть. - Госпожа моя, я не привез Вам пленных, и Вы решили вместо них допросить меня?
   - Мир, мир, Кэлегорм - улыбается Лютиэн - но в то же мгновение улыбка с ее лица сползает. - Ты знаешь, я просто устала ждать и надеяться невесть на что. Я ведь могу быть с тобой откровенна, верно? Ты знаешь, что мой нареченный ушел с Финродом. Я тоже это знаю. Я понимаю, что ты с ним пойти не мог. Но... я-то могла.
   Артарэсто тихо выходит, ничего не говоря. По нему видно, что он-то никакой "надежды невесть на что" не испытывает. Мне искренне его жаль, но чем ему помочь - я даже примерно не представляю. В душе рождается какая-то почти злость, объект которой я покамест определить не могу. Бэрэн? Тингол? Финдарато?..
   Князь смотрит на Синдэ из-под полуопущенных век.
   - Госпожа моя Лютиэн, если я могу чем-то помочь тебе, я буду рад тебе помочь. Считай, что я в твоем распоряжении.
   Лютиэн качает головой:
   - Нет, Кэлегорм, ты мне помочь не можешь. Бэрэн встал между тобой и твоей Клятвой, между тобой и твоей честью. Это я понимаю. Я знаю, что такое честь, Кэлегорм! Хотя ты, наверное, и считаешь Синдар дикарями...
   - ...не считаю - прерывает ее Князь. - Дикарями - точно не считаю.
   - Хоть это радует - невесело усмехается Лютиэн. - Кэлегорм... Тьелько - так, тебя, кажется, называют?..
   Тьелько. Она произносит это с жестким синдарским акцентом - "Тиэлко". Так его до этого называли только братья. И ближайшие друзья - вроде Ильфуина. Это словечко использовал во время оно Фэанаро, от него и пошло. Все остальные, даже мы с Карьо, которые с Князем очень давно, самое большее, что могли себе позволить - Турко. Но сейчас он не протестует. Лицо его не выражает ничего, я не могу понять, что и как с ним происходит.
   - Да - почти неслышно говорит он - именно так меня и называют.
  
   Лютиэн на секунду закрывает глаза, а когда открывает - в них бьется свет, клубится огненными языками.
   - Ладно. Хватит об этом. Нарготрондцы хотят сегодня праздника - в вашу честь. Будут танцевать и веселиться. Ты придешь?
   - Боюсь, никуда не денусь, придется придти. - отвечает Туркафинвэ. - О! Госпожа моя, а ты умеешь танцевать фионду?
  
   Фионда! Или - полностью - лильтафионда, танец соколов. Стариннейшая пляска, говорят, придумали ее Нольдор еще во времена, когда они были Татьяр - в Великом Походе, и плясали ее вокруг костров на привалах. Говорят, сам Оромэ танцевал с ними тогда. Если так, то Князю, как его бывшему ученику, этот танец в самый раз.
   Большой зал убран и украшен. Шелка, цветы, свечи, факелы, знамена, знамена. На левой - если от входа смотреть - стене ветвится золотом по белому Древо Арафинвэ, на правой сверкает серебряная на черно-красном звезда нашего Дома. Трон в конце зала пуст, Артарэсто сидит на скамье белого дерева на его ступенях, и по обеим сторонам от него занимают свои места музыканты. И музыка начинает звучать - резкая, светлая, летящая.
   Танцоры идут по кругу, положив руки друг другу на плечи, и выплетая ногами сложные вензеля в чеканном, звенящем ритме. В центр, где на полу выложено золотое солнце, выходят четверо. С одной стороны - Курво и Финдуилас, которую он перед этим со всей любезностью пригласил на танец, с другой стороны - вот ведь диво! - Истакальмо и Майвартэ, по случаю праздника неожиданно веселая и живая. Музыка взлетает вверх, к своду пещеры, и четверо летят навстречу друг другу, встречаются в центре, кружат, расходятся, снова устремляются в середину - действительно, как соколы, пытающиеся успеть перехватить добычу. Но - никто не успевает раньше товарищей, и снова разлетелись в разные края небосвода, и снова сошлись...
   Танец-поединок, вот что это такое. Я только сейчас это заметил. Дружеский, радостный - но поединок.
   Лютиэн, идущая в хороводе через двух танцоров от меня, зорко присматривается к фигурам танца, где-то через пару минут кивает и отворачивается. Поняла, ухватила идею. Неудивительно, если ее учила танцевать ее мать...
   В круге становится все больше пар. И вот уже хоровод окончательно разомкнут, почти все по строгим, выверенным невидимым линиям летят, сходятся, расходятся. Ни Лютиэн, ни Князя пока в кругу нет.
   Музыка завершается, замолкает на мгновение, и снова звучит - с начала. В зале пару мгновений царит веселая суматоха, все спешат занять места в кругу - и снова идет хоровод, из которого пока никто не выходит.
  
   Но вот - звенят по каменному полу каблуки - и Князь разрывает объятия двоих арфингов, идущих по сторонам от него. Оказывается в кругу, оглядывается, вскидывает голову. И Синдэ выходит ему навстречу. Они начинают свой полет.
   Музыка звенит, рвется, парит. И двое в кругу рвутся навстречу друг другу. Не сойдясь всего на пару шагов, пролетают мимо, разворачиваются, снова встречаются. Никто больше не выходит. Никто! Все лица повернуты к середине.
  
   Давненько не видел я такой фионды. Князь не потерял навыка ни на гран, а о Тинувиэль и говорить нечего - она танцует так, словно родилась в Тирионе. Музыканты у трона играют быстрее и быстрее, и два танцора на лазури паркета - два сокола в лазури неба - движутся слаженно, одновременно, не теряя ритма - и не отрываясь глазами друг от друга. Черные волосы - и у того, и у другой - разметались, лица бледны и сосредоточенны, они не улыбаются, не смеются, хотя танец не доставляет им никакой трудности, они смотрят друг другу в глаза, одновременно поворачивая головы, когда пролетают рядом, одинаковым соколиным движением.
  
   Интересно, это только мне кажется, что в центре зала что-то мерцает, что-то сияет, сперва еле заметно, потом ярче, ярче, ослепительным белым светом?
  
   И в этом белом свете теряется все, и лица, и музыка - то есть почти теряется, становится только ритмом, одним ритмом, неслышным, но пробегающим резкими волнами по всему телу. И двое летят, плывут, скользят через этот свет, все ближе и ближе - все дальше и дальше. Вот - взлетел к небу - к потолку? - высокий пронзительный аккорд, и двое застыли в двух концах зала - мира? - и на двух лицах вспыхивает улыбка, победная, гневная. Бросок! Две птицы летят вниз, к одной точке, к одной добыче. Я явственно слышу свист воздуха, рассекаемого то ли перьями, то ли полами парадной одежды.
   Ни один не успевает первым - точнее, они одновременно успевают первыми - и застывают в центре, столкнувшись, встретившись руками. Музыка молкнет. Князь и Серая Госпожа стоят словно бы оглушенные, недвижимо. В зале царит мертвенная тишина.
  
   Князь разрывает оковы первым.
   - Я... благодарю тебя... за прекрасный танец, госпожа. - он тяжело дышит, прядь волос прилипла ко лбу.
   - И я тебе благодарна - говорит Лютиэн. Она дышит ровно, но руки ее слегка дрожат. - Я раньше никогда... не танцевала подобных танцев. У нас в Дориате все как-то иначе.
   - Обычно фионду тоже танцуют не вполне так, как это делали мы - усмехается Князь. - Но все нольдорские танцы такие - все зависит от танцора. Поэтому мы и называем танцующих liltaleri - творцы танца.
  
   И они уходят из круга, вместе, рядом, словно и не летели только что в пляске, как в битве.
  
   Мы находим Князя в общей комнате в нашем крыле. Он полулежит в кресле, потягивая вино прямо из горлышка бутылки, и вид у него - краше в Морниэ плывут.
   - Что вы такое учинили, а? - строго спрашивает Куруфинвэ. - Какого демона?
   Князь устало вздыхает.
   - Вот демона и спроси. Не знаю. Знаю только, что очень тяжело противостоять Маиа, пусть и наполовину. Мне всегда было интересно, как отец это делал. Считай, теперь узнал.
   - И как? - с любопытством спрашивает Карниурэ. - Как он... ты... это делал?
   - С трудом - отвечает Князь. - С большим трудом...
   В это время дверь отворяется, и в локации появляется Хуан. Шерсть на нем стоит дыбом, глаза горят, он кидается к Князю и начинает лизать ему лицо.
   - О, вспомни Маиа, вот он и навстречу - хохочет Князь, отбиваясь от собаки. - Да не волнуйся, Хуаньо, все со мной в порядке! Жив, бодр, неповрежден...
   Хуан отстраняется от хозяина и смотрит исподлобья.
   - Нет, не напали. Кто бы здесь на меня мог напасть?
   Хуан скалит зубы.
   - И что, ты думаешь, я бы тебя не позвал?
   Хуан трясет бело-серой мордой, хлопая при этом ушами.
   - Ну да. Именно так. Мы просто танцевали. С кем? Да с госпожой Тинувиэль.
   Хуан вскидывает уши и таращится на Князя, как сова.
   - Нет, ты не ослышался. Ну, хочешь, пойди с ней сам поговори? Она, я думаю, тебя услышит. Все-таки вы с ней хоть немного, да одного рода.
   Хуан, не говоря больше ни слова (впрочем, он и до этого ни слова не говорил, по крайней мере, ни слова, слышного кому-либо, кроме Князя) выскальзывает за дверь.
  
   Вскорости я обнаруживаю их с Лютиэн на галерее над общим залом. В зале уже убраны украшения, пол помыт, никаких следов от давешнего праздника не осталось. Синдэ идет неспешно, одной рукой небрежно опираясь на баллюстраду, другую держа на загривке семенящего рядом с ней, подлаживаясь под ее некрупный шаг, огромного волкодава. Тот не отрывает от нее глаз. О чем они и как говорят - мне до сих пор неведомо, и не могу сказать, что я жажду это узнать. Заметив меня, Синдэ отворачивается от собаки и смотрит на меня, сперва явно не узнавая, потом - с интересом:
   - Arquen Алсарнон, если я не ошибаюсь?
   - Аласармо! - никто до этого никогда не произносил моего ataresse на синдарине, и мне очень не нравится, как оно звучит на этом языке.
   - О, простите - Лютиэн явно удивлена и слегка смущена - я пока плоховато знаю Ваш язык. - она мило улыбается. - Сами знаете, у нас в Эгладоре на нем не говорят...
   - Знаю - говорю я, сам не понимая, какого беса я поддерживаю эту беседу и что я могу ей дальше сказать. - Знаю - и извиняюсь, я просто не привык...
   - Понимаю. Мне тоже странно, когда ко мне обращаются на Квэнья. Знаете, как звучит имя "Лютиэн" на Вашем наречии? Люхтиэль! - она смеется, и я смеюсь в ответ. Действительно, дико звучит.
   Наверное, потому, что в Квэнья изначально нет и быть не могло слова для понятия "luth".
   - Ничего - говорю я - зато "Tindomerel" на нашем языке звучит не хуже, чем на вашем - "Tinuviel".
   - О, да - несколько сумеречно говорит она - но я не очень люблю, когда меня так называют.
   - Почему же? Это очень красивое имя.
   - Да, но меня так называл... один adan. И каждый раз, когда так зовет меня кто-то другой, я чувствую, что мне в этом городе не место... то есть, что этот город - не место для меня. Так что, если Вы... и в особенности - Ваш Князь... хотите подольше задержать меня здесь, потрудитесь не вспоминать, что мое прозвище - Соловей.
  
   Обходит меня и идет дальше - той же ровной плывущей походкой. Хуан движется рядом с ней, как тень. Впервые вижу эту собаку, идущую рядом с кем-то, кроме Князя.
  
   9. Auta i Sinde
  
   Она ходит туда-сюда по высоким, богато украшенным покоям, не замечая их красоты, в глазах - клубится недобрый огонь:
   - Кэлегорм, это невыносимо. В конце концов, я же добралась сюда одна - от Дориата!
   - Тебе повезло, госпожа - флегматично отвечает Князь, потягивая вино из узкого бокала. - Но мужчины моего рода не привыкли доверять удаче.
   - Ни о каком везении речи не идет. - Лютиэн гневно хлопает ладонью по узорной столешнице. - Ни один орк не осмелится меня тронуть!
   - Ни один обычный орк - может быть.
   - Не бывает необычных орков!
   - Моя светлая госпожа - тихо смеется Князь - Поверь Эльда, прожившему в Пограничье не один год - бывают. И не совсем обычные, и совсем необычные. И они тебя не побоятся. Они, я боюсь, не побоялись бы и твоей матери, если б она в славе и силе своей вышла из пределов Дориата.
   Лютиэн садится в кресло, закрывает лицо руками:
   - Да понимаю я, что в Пограничье ходить опасно, понимаю! Не настолько я дура, чтобы этого не понимать. Но у меня нет выбора, Кэлегорм! Просто нет выбора. Уж ты-то должен меня понять. Должен. Ты - лучше меня понимаешь, чем кто бы то ни было еще.
  
   ...Это не первый и не второй разговор подобного рода. Последнюю неделю Лютиэн сама не своя - она практически перестала выходить наружу, все реже и реже покидает свою комнату. Когда Князь осведомился - почему - ответила: если я пленница, так не хочу ложного подобия свободы. Ты не пленница - возмутился Князь, на что немедленно последовал ответ - так позволь мне тогда уйти!
  
   - ...Именно потому, что я тебя понимаю, я и не хочу тебя отпускать. Видишь ли, мать не зря назвала меня "быстро встающим" - я отлично знаю, как бывает тяжело удержать себя, когда тобой что-то овладевает... но я так же хорошо знаю, как иногда бывает нужно себя удержать. Ты сейчас... тебя сейчас ведет куда-то...
   - Меня ведет моя воля - чеканит Лютиэн - и моя судьба.
   - Тебя ведут твои желания - и то, что ты готова принять за свою судьбу. Не бывает судьбы. Нет ее, понимаешь? Мы сами себе ее сотворяем. И можем сотворить ее такой, чтобы она привела нас к смерти - но это самая большая глупость, которую мы только можем сделать.
   - Да? Сказал бы ты это своему отцу?..
   - Отец... - Князь прикрывает глаза - У отца были мы. Он шел на вероятную - я сказал "вероятную"! - смерть, осознавая, что даже если он погибнет, будет кому встать на его место. Так и случилось, правда? А если бы он пошел один? Много ли толку было бы от его смерти, кроме того, что Нольдор потеряли бы своего лучшего мастера и высочайшего правителя? Много ли толку будет с твоей смерти сейчас, моя принцесса?
   - Синдар меня уже потеряли - мрачно говорит Лютиэн - в тот час, когда их король не принял моего нареченного. Так что особой разницы нет...
   - Есть. Мне мало дела до Синдар, скажу тебе честно - разные у нас с ними дороги. Но ты не только Синдэ. Ты... как тебе сказать? Ты - единственная из нас несешь иную силу, ты - ключ, ты - ну, я думаю, ты сама не хуже меня понимаешь, что ты такое...
   - Понимаю. И именно поэтому понимаю, что должна сделать... Позволь мне уйти! Прошу тебя. Я умираю здесь, Кэлегорм!
   - Ты умрешь там, госпожа. Ты просишь меня отпустить тебя умереть.
   - Я знаю, о чем я тебя прошу! Я прошу тебя о милосердии, Нольдо! А редко кто слышал от меня такую просьбу.
   - И кто же, кроме меня?
   - Мой отец. Последнее время начинаю понимать, что вы с ним в чем-то похожи.
   - Нет, госпожа. Мы разнимся в одном: он все это начал, а я пытаюсь закончить...
   - Закончить - что?
   - Твой путь к смерти.
   - Получается, ты считаешь, что мой отец отправил меня на смерть?
   - Искренне говоря - да. Если бы не его безумные угрозы и обещания, ничего этого бы не случилось. И Финрод был бы... - секундная пауза - здесь, и ты была бы вне опасности. Правда - Князь улыбается краешками губ - тогда бы мы с тобой вряд ли когда-нибудь встретились. Но не в этом суть... Мне вот что интересно, Лютиэн: а твоя мать? Маиа, мудрая Мэлианна? Она-то что думает по поводу твоего... намерения?
   - Она отправила меня сюда! - торжествующе говорит Синдэ.
   Князь изумленно поднимает брови:
   - Не может такого быть. Ты заставляешь меня думать, что все вы там в Дориате безумны на определенный лад! И что она тебе сказала? Иди, мол, дочь моя, вызови на поединок Саурона с Морготом и погибни, как героиня?
   Лютиэн кусает губы:
   - Нет. Она просто рассказала мне о том, что знала.
   - И о чем же? Что такого узнала Мэлиан, что это показалось ей дороже судьбы своей дочери?
   - Она... услышала, что Финрод и Бэрэн в беде.
   - Услышала?
   - Ну, или увидела. Не знаю, как тебе это описать. Ты-то не Маиа.
   - И хвала за это Эру. И что было дальше?
   - Ну... - Лютиэн слегка запинается - я решила, что она считала нужным, чтобы я им помогла. Не напрасно же она говорила это именно мне! Прекрасно зная, что это для меня значит!
   - А что конкретно она сказала? Что она конкретно... слышала? И почему в таком случае ты, придя в Нарогард, спрашивала меня о Финроде? Если знала, что он в беде?
   - Я не знала, в какой он именно беде. Я думала... понимаешь, здесь ведь были вы... - Синдэ резко умолкает.
   - Ага! - Князь откровенно веселится. - Так значит, ты решила, что кровавые негодяи Фэанариони держат Финрода и Бэрэна в оковах! О, какая чудовищная картина. Ты не была разочарована, когда это оказалось не так?..
   Лютиэн гневно отмахивается:
   - Да перестань ты! Мне, право слово, не хочется над этим смеяться!.. Так или иначе, теперь-то я знаю, что это за беда. Понимаешь, я спрашивала тебя о вестях с севера, только чтобы убедиться наверняка... но я знаю и так. Они в плену, там, на Волчьем Острове. Или даже уже в Ангбанде. Можешь не верить моим словам, но моей матери-то ты бы поверил?..
   - Ну... как тебе сказать.
   - Кэлегорм?.. - Лютиэн явно слегка шокирована. - Это ты безумен, а не я. Она же Маиа!
   - Мы не особенно-то привыкли доверять Маиар. Понимаешь, какая штука: мы с ними как бы не в ладах. Ты вообще знаешь, при каких обстоятельствах мы уходили из Валинора?..
   - Что за чушь! - Лютиэн краснеет от гнева. - Она знает, о чем говорит! Она говорит правду!
   - Возможно. Я не утверждаю, что она лжет, помилуй! Ни в коем случае. Но вот права ли она? В этих землях пути всех видений искажены. И мы не знаем, от кого они приходят. Откуда ты знаешь? Может быть, это Враг обманул вас? И тебя, и твою мать. Чтобы выманить тебя из Дориата. Ты, знаешь ли, ценнейшая добыча для Севера, принцесса - особенно теперь, когда, возможно - я говорю "возможно"! - Король Нарготронда мертв.
   Лютиэн снова закрывает лицо руками и долго молчит.
  
   Артарэсто тоже почти не разговаривает с нами. Зато проводит очень много времени в общстве Синдэ. Тоже считает себя пленником, что ли? Чьим, интересно, нашим или своего собственного народа и города?
   Нарготрондцы, к слову, практически не обращают внимания на происходящее. Они явно перенесли свое былое отношение к Финроду на Князя и Кота, и считают, что, пока они здесь, все будет в порядке. Мы не стараемся доказать им обратного, но и не подтверждаем - просто стараемся делать так, чтоб они как можно меньше нам мешали. Получается плохо. Мне начинает казаться, что я прожил в Нарогарде всю жизнь, что мои светлые башни над Аркалондским ущельем, Степь, терпкий и пугающий запах сухой травы, три струйки дыма на горизонте - все это если не приснилось мне, то было рассказано мне кем-то другим. Редкие вылазки на охоту не спасают - здесь все равно не Север. Эру мой, как я скучаю по Землям Предела!
   И как я скучаю по Князю. Он почти не говорит с нами. Я уже забыл, когда он в последний раз выезжал на охоту. Сейчас, похоже, я обрадовался бы и если б он, как недавно, рванул в леса один - это хоть как-то было б похоже на того Туркафинвэ, к которому мы все привыкли. Но нет, сидит сиднем в городе, почти не выходит из своих покоев - соседних с покоями Лютиэн. И говорит с ней. Днями, неделями - говорит, все об одном и том же. Кот с лица спал, злится, ночами не спит - я то и дело натыкаюсь на него на укреплениях внешнего пояса, глаза красные с недосыпу, щеки ввалились, губы яростно сжаты - сидит и смотрит на север. Что-то не то делает с нами нынешний Нарготронд - или его нынешние обитатели.
   Или его нынешние гости. Некоторые, отдельно взятые.
  
   Не так давно мы собрались сами - без Князя и Кота, даже без Ринквэ - мы, вассалы. Ильо, я, Карьо, еще несколько воинов из обеих дружин. Как ни странно, фактическое отсутствие старших сплотило нас больше иной беды. И к нам зашел на огонек Истакальмо. В последнее время он все меньше времени проводит со своими и все больше - с нами, с Нумэндилем они вообще, похоже, сдружились по-настоящему. Постепенно и остальные начали воспринимать его как что-то само собой разумеющееся - тем паче что лишних слов он не говорил никогда.
   Так вот, мы сидели и думали - сидели и думали о многом. То, что творится недоброе, было очевидно всем. Вопрос был - что конкретно. И у всех на устах и в мыслях постоянно вертелось два имени.
   Лютиэн и Князь. Князь и Лютиэн. Из-за них все пошло наперекосяк. Будь они неладны!
   - Так долго продолжаться не может - говорит Ильфуин, пуская дымные клубы из долгой трубки и щурясь на свечу. - Либо кто-нибудь из них спятит, либо они все-таки померяются силами. Не знаю, на что это будет похоже. Но заранее боюсь.
   Слово "бояться" и все его производные в устах Ильфуина такая же дикая редкость, как Синдарин в устах Карьо, так что все естественным образом удивлены, но вида стараются не показать.
   - Я не понимаю - говорю я - что ему от нее надо. Зачем он тратит на нее столько времени и сил. По-моему, все же было очевидно с самого начала, разве нет?
   Ильфуин тихо и невесело смеется.
   - Ты правда не понимаешь?.. Или притворяешься? Эрьо, ты не так глуп, как хочешь казаться.
  
   - На границе, госпожа моя, мы тоже, бывало, месяцами сидели в осаде, и не могли даже носа показать наружу. И тоже не знали, что с нашими близкими - на Химринге ли, на западе ли.
   - Это другое - качает головой Лютиэн. - Это другое, Кэлегорм. Там у вас не было возможности что-либо изменить. А здесь - у меня - есть!
   - Тебе так только кажется, госпожа. Может быть, тебе и удалось бы отпугнуть орков - но тебе противостоят в первую очередь Маиар. И их двое. А за их спинами - их хозяин. Что у тебя за спиной, госпожа? Несметные силы? Благословение Валар?
   - Надежда!
   - ...которая сама по себе не выручала еще никого. Да, да, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты наверняка хочешь поцитировать мне что-нибудь из высказываний Финрода - так поверь, я знаю их не хуже тебя.
   - Ты говоришь, что не хочешь дать мне умереть - горько усмехается Лютиэн - и не понимаешь, что, чем больше подобного ты мне объясняешь, тем ближе подталкиваешь меня к смерти. И вот что еще удивляет меня, Кэлегорм. Много я слышала и хорошего, и дурного о сынах Фаэнора - но одного не слышала никогда: что они когда-либо были готовы сдаться. Или предлагали такое другим. Ты, кажется, решил доказать мне, что легенды о вас лживы.
   Теперь у Князя в глазах тоже загорается злой огонек:
   - Моя принцесса, я не предлагаю тебе сдаться. Я предлагаю тебе не жертвовать собой вслепую, без смысла и цели.
   - Это не так! У меня есть цель! Будь ты неладен, Кэлегорм, ты вообще кого-нибудь когда-нибудь любил?
   Князь молчит где-то минуту, потом неожиданно улыбается:
   - Знаешь, любовь - не всегда оправдание. Может быть, ты помнишь, у твоего отца был один такой странный вассал, некто Эол?
   Лютиэн кивает, лицо у нее слегка озадаченное.
   - Ты знаешь, он тоже любил свою жену - внезапно холодным голосом говорит Князь. - И ради этой любви убил ее. Иногда я жалею, что мы не убили его раньше, ведь у нас была такая возможность. Не заставляй меня жалеть о том, что от моей руки не пролилась кровь Бэрэна, сына Барахира. Ты опасно близка к этому, госпожа.
   - Но... Бэрэн никого не убивал! - ошарашенно говорит Лютиэн.
   - У него еще все впереди. Представь себе: случилось чудо, и вы вышли из Ангаманди живыми, неся с собою корону Врага. Что потом? Об этом ты думала?
   - Потом - твердо отвечает Тинувиэль - мы будем вместе...
   -...в Мандосе! - резко чеканит Туркафинвэ. - Потому что мы будем ждать вас - и не с добром. А если вы, не дай Эру, сумеете добраться до Дориата, то нам придется попробовать на прочность вашу хваленую завесу - а твой смертный уже доказал, что не так уж она и прочна!
   Лютиэн смотрит на него так, словно видит впервые. Потом произносит - очень тихо:
   - И ради чего все это, Тьелько? По-твоему, твой отец для этого творил свои камни? Чтобы они стали причиной такого раздора? Чтобы из-за них ты теперь ни во что ни ставил ни дружбу, ни любовь?
   - Цена любви и дружбы очень высока - бесстрастно отвечает Князь - но, прости, честь все-таки стоит больше.
   - Честь! - яростно смеется она. - Честь! По-твоему, это честно - то, что ты делаешь сейчас? Ты же держишь меня взаперти! Силами всей своей дружины, Кэлегорм го-Фаэнор! Это - честно - одна Синдэ против двух тысяч Нольдор? Знаешь, даже с Финродом вышло честнее - с ним было хотя бы десятеро!
   Лицо Князя медленно - сверху вниз - покрывается мертвенной белизной. Я видел его таким, наверное, раза два в жизни.
   - Хорошо, госпожа моя - почти вкрадчивым голосом говорит он. - Ты убедила меня. Да, ты - пленница, а я - злобный тюремщик, так и быть. Но я тюремщик честный, что бы ты там не говорила. Отныне с тобой рядом будет только один охранник. И ваши силы будут равны. Никто, кроме того единственного, которого я приставлю к тебе, не будет тебе докучать - и никто не будет иметь права остановить тебя или воспрепятствовать твоим передвижениям - пока мой охранник будет с тобой!
   "Это кому же так повезет?.." - ошарашенно думаю я, и, похоже, у Лютиэн мысли ровно те же самые - да и у остальных поневоле присутствующих при этом споре тоже. А Князь, все еще бледный, как лед, поворачивается к двери:
   - Хуан! Иди сюда!
   Пес появляется с невероятной скоростью, словно бы из воздуха сам собой образовавшись. Князь несколько секунд смотрит ему в глаза - потом удовлетворенно кивает:
   - Вот, госпожа пленница, познакомься со своим сторожем. Да вы, впрочем, кажется, уже знакомы.
   Лютиэн глядит на Князя с очень странным выражением на лице.
   - Хорошо - тихо, почти неслышно говорит она. - Я принимаю твоего сторожа, Кэлегорм. Ты сказал - и я слышала. И... я прошу прощения. Я понимаю, что задела тебя своими словами. Должно быть, я была не в себе. Извини.
   Князь отворачивается, несколько секунд смотрит в окно, потом снова поворачивается к Синдэ. Лицо у него уже несколько более живое.
   - Извинения приняты. И не будем больше об этом.
   Лютиэн кивает и выходит из комнаты; волкодав беззвучной тенью следует за ней.
  
   На следующий же день Синдэ сбежала из Нарготронда.
  
   На часах тогда стояли шестеро. Один из них был Тьельпэринкар лично, остальные - старшие воины обеих дружин; ни одного арфинга, ни одного младшего. Лютиэн прошла мимо них, не сказав ни слова. Хуан шел за ней, не отставая ни на шаг; потому никто из них тоже ни слова не сказал. Всем было передано вчерашнее распоряжение Князя: пока Хуан рядом с Лютиэн, она имеет право ходить где угодно и как угодно. Они вышли через тайные ворота, неспешным шагом двинулись к холмам, скрылись за бурыми склонами - и след их простыл, и никто больше не видел ни Синдэ, ни собаки. Ветер пел в тот день над холмами, как поет выпь на болоте - низко и тревожно ревел, и клонились к земле серые и желтые травы.
   Князь взлетел в седло - и бросился следом. Кто-то из подданных Ородрэта пытался его задержать, что-то сказать; Князь отшвырнул его так, что тот ударился головой о дверную притолоку и потерял сознание. Мы высыпали следом, но куда там! Мелькнула легкая тень и скрылась, только дробный стук копыт отголосками разносился по ущельям. К ночи налетел дождь, но никто не вернулся. К утру Хранимая Равнина подернулась тонкой пленкой инея, и на нем ясно и четко чернели вороны, искавшие себе добычу среди вывороченных накануне копытами Княжьего жеребца комьев застывшей земли.
  
   После этого прошло семь недель. И никакого следа мы не нашли, и никакой вести не получили; только отыскали двенадцатью лигами севернее каракового жеребца, убитого орочьей стрелой. Дальше земля была истоптана, испачкана кровью. Курво утверждает, что кровь тоже орочья, и мы не решаемся с ним спорить; больно уж уверенно он это говорит, и больно уж бешено смотрит - чувствуется, что любого, кто посмеет возражать, убьет на месте. А Нарготронд окончательно сходит с ума. Они учиняют по Князю и Синдэ форменный траур; мы тихо звереем, мы не выходим из казарм, только ночью - снова и снова - кто-нибудь срывается на разведку; и по итогам именно один из таких одиночек и находит желанный след.
   И на стол перед Курво ложится изодранный ветками плащ, у горла поблескивает потускневшая, поцарапанная серебряная звездочка. Плащ был найден у западного края Дориата, в Нивриме-Заречном; но что понесло туда Князя и где он теперь - для нас так и остается неизвестным. Время идет, и на исходе восьмой недели мы окончательно перестаем надеяться.
  
   10. Entulesse Ronyo
  
   Восьмая неделя прошла, укатилась перекати-полем под осенним ветром; явился снег и обрушился на крепость и равнину, тяжелым покрывалом улегся, запорошил замерзающую реку. Луна росла, до полнолуния оставалось хорошо если несколько дней. Стояла совершенная тишь; и в безветрии снег падал как-то особенно мягко, словно бы нежно касаясь лиц, рук, и стен, и кровель, скрытых под дерном, кажущихся холмами.
   Все дороги занесло, и кони вязли в сугробах. Саней в Нарогарде не было - раньше тут зимой не ездили и не охотились; и, в отличие от Амбаруссар, они даже не пытались приручать лосей. Так что Город застыл, парализованный, скованный зимой; и хуже всего это вышло нам.
   Курво всегда был превосходным политиком, тонким и чутким, потрясающе здорово умел войти в чужую шкуру, понять чужую силу и слабость; мало кто умел быть таким предупредительным и учтивым, как он. Но - он умел все это, только когда хотел. Сейчас, запертый в клетке занесенного проклятым снегом Нарготронда, измученный безумной тоской по брату и не менее безумной надеждой на его возвращение, он, как сказали бы его любимые кузды, забил молотом на все правила приличия, вежества и обхождения.
   Мы еще как-то умудрялись не действовать ему на нервы - в конце концов, мы его очень и очень хорошо знали. С арфингами было хуже. Самое печальное, что мы сами же приучили их по всем делам, касающимся обороны города, обращаться к нам - и причем, даже пока Князь был... с нами... гораздо чаще приходили именно к Коту, он был младше, проще и доступнее.
   Пытались приходить и сейчас.
  
   - Что? У вас нет достаточного количества стрел на аванпостах? А деревьев в лесу вам тоже недостаточно? Или вы разучились работать топором? Идите к куздам, они вас научат!
   - Режим дежурства? Вы у меня спрашиваете о режиме дежурства? А ваш командир, что, охвачен светлой тоской по Мандосу и не может вам помочь? Я могу поспособствовать утолению его печали. Вашей тоже, тем же методом! Подите прочь!
   - Так, значит, вы видели варга. Чудесно. Что дальше? Вы ждете от меня указаний? Ну так ступайте, отыщите того варга и дайте ему вас сожрать, боеспособность города от этого резко вырастет!
  
   ...и так далее, и в том же духе. Надо ли объяснять, что вскоре к нам перестали приходить за советом. С нами вообще разговаривать-то перестали.
   Последним, кто попытался как-то наладить ситуацию, был Артарэсто. Его разговора с Котом мы не слышали, он происходил за закрытыми дверями; зато прекрасно слышали его завершение. Да и не только мы, а и весь город впридачу.
   Хлопает дверь, и Артарэсто вылетает в коридор спиной вперед; а Курво, снежно-белого цвета, вылетает вслед за ним, хватает его за шиворот, трясет и рычит так, что вздрагивают стены:
   - Вот и иди ищи своего брата! А заодно можешь поискать и моего! Точнее, то, что от него осталось! По вашей милости!! Вы приняли этого... человека! Вы носились с ним, как Яванна с деревами! И вы! Теперь!! Спрашиваете! У меня!! Что! Вам! Дальше! ДЕЛАТЬ?!? УБИТЬ СЕБЯ ОБ АНДО ЛОМЭН, МИР СТАНЕТ ЧИЩЕ!!!
   Артарэсто диким движением вырывается и молча уходит; лицо его искажено болезненной гримасой. Курво обессиленно прислоняется к стене, вытирает лоб рукавом.
   - Единый... - сквозь зубы скрежещет он, не обращая на нас, столпившихся в коридоре, никакого внимания. - Ну дай же Ты мне кого-нибудь растерзать наконец!..
   Ильфуин подходит к Коту и аккуратно берет его за плечи.
   - Taro Curufinwe. - тихонько говорит он - Еще одна такая сцена, и нас выгонят из Нарогарда к оркам свинячьим. Что Вы делаете?
   - Я?.. Ничего я не делаю, Ильо, в том-то и суть... Ох, проклятье, а ведь и правда выгонят. Может, оно и к лучшему... Ладно, ладно! - машет он рукой в ответ на крайне недоуменный взгляд Ильфуина. - Завтра схожу извинюсь.
   Сходил и извинился, что характерно. Что шокировало нас едва ли не больше, чем давешняя истерика. От века наш Курво ни у кого прощения не просил, даже если и случалось ему быть виноватым - слишком уж был горд. Но сейчас, похоже, на гордость свою ему было тем же молотом по тому же месту.
  
   Ужас какой-то.
  
   Единственный, кто умудряется в эти дни продолжать поддерживать с Атаринкэ хоть какие-то отношения - это Финдуилас. Она по крайней мере не вызывает у него припадков ярости. И заходит к нему регулярно; уж не знаю, о чем они там говорят, но выходит она от него чаще всего в самых расстроенных чувствах. И идет утешаться к кому-нибудь вроде Линдэлискэ.
   Не знаю, был ли с этих разговоров какой-то прок для Курво. Но от самой принцессы нарготрондской польза нам-таки приключилась - как раз после очередной ее попытки достучаться до Кота, вечером второго дня девятой недели с момента исчезновения Князя.
  
   Как всегда, она покинула наше крыло дворцовых пещер ужасно печальная; но не прошло и получаса, как вбежала обратно. С очень громким криком "Помогите!"
   Мы, как были полуодетые - уже прошел час отбоя - высыпали из комнат. Курво вышел последним, и по его виду было очевидно, что он-то как раз ложиться и не собирался.
   - Что случилось? - равнодушным тоном спрашивает он.
   Финдуилас подавляет нервный всхлип и дрожащим голосом отвечает:
   - Я... пошла п-прогуляться перед сном... К задним воротам, они запечатаны на зиму. А за ними что-то воет!..
   Лицо Атаринкэ перекашивает чудовищный оскал.
   - Воет, значит. - шипит он вполголоса. - О, Единый, Ты услышал меня. - и - всем нам: - За мной! Оружие к бою! - и - Финдуилас, со злым весельем:
   - Спокойно, Лассье! Что бы там не выло... скоро оно у меня выть перестанет!
  
   Ворота действительно запечатаны. Тяжелый засов, огромные замки, да еще и распорки изнутри поставлены. И за ними действительно что-то воет. Скорее собачьим голосом, чем волчьим; громко, заунывно, безнадежно, с поскуливанием. Но никакая нормальная собака так выть не может - так, чтоб ее можно было услышать сквозь стену, и дерн, и толстенные дубовые ворота.
   - Долой засов! - шепотом командует Кот, обнажая меч.
   И засов летит долой, а следом за ним и замки; тихо щелкают выбитые распорки, и ворота медленно, с трудом отворяются внутрь.
   Сразу же внутрь же валится целый сугроб снега, наметенного снаружи; за снегом врывается ветер, студеный, несущий мелкие, почти невесомые льдинки. За ветром, шатаясь, входит пес.
   Огромный. Бело-серый. Очень знакомый.
   - Хуан. - промороженным насквозь голосом говорит Кот. - И что ты здесь... - и осекается.
   В потертый кожаный ошейник пса мертвой хваткой вцепилась иссиня-белая рука. И тащится за псом, волочится по земле - длинное, черное, страшное, перепачканное кровью и снегом. Что-то. То, что это чье-то тело, я понимаю не сразу. А вот Курво - понимает; а еще понимает - чье.
   - Тьелько! - кричит он страшным голосом и кидается вперед, с оглушительным лязгом падает на плиты оброненный меч. - Целителя!..
   - Целитель уже здесь - угрюмо отвечает Истакальмо, пробираясь через безмолвную толпу. Все еще перепуганная Финдуилас висит у него на плече, и он отстраняет ее - безукоризненно вежливым жестом. - Принцесса верно предположила, что я могу быть здесь нужен... - и он склоняется... Над Князем??.. хмуро сведя брови и полуприкрыв глаза.
   - Жив - говорит он через две или три секунды. - Но жутко истощен... обморожен... ага, и отравлен. Неизвестным мне... набором ядов.
   - Не умрет? - отсутствующим голосом спрашивает Кот.
   - Не умрет. Человек бы умер, наверное. Орк бы умер. Тот, кто составлял эту... гамму... не рассчитывал на Эльдар. Ко мне его, быстро. И - оборачивается он через плечо - кто-нибудь, позовите моих учениц и приготовьте горячей воды. Много горячей воды.
  
   Следующие пять дней Нарготронд ходит на цыпочках. Покои Истакальмо блокированы; у дверей стоит постоянный караул. Никому не сметь мешать целителю, занятому самым важным делом в своей жизни.
   Гвиндор, старшина над разведчиками, куда-то исчез. Я вполне его понимаю: как-никак, явление Хуана в Талат Дирнэн он благополучно проморгал. Ильфуин тоже, но он в отличие от Гвиндора знает, что такое есть Хуан, оттого и не переживает. То есть конкретно из-за этого не переживает. Переживает, ясное дело, из-за совсем другого.
   Хуан. Он вернулся на псарню, хотя - почему "вернулся"? Раньше-то, хотя и было для него выделено на псарне место, он ни разу не удостаивал его своим присутствием, ночевал с Князем. Теперь же - абсолютно невозмутимо устроился в своей конуре. Отправившись туда сразу после того, как с него срезали ошейник - ибо разжать пальцы Туркафинвэ не удалось никому. И не выходит из этой самой конуры - все эти пять дней.
  
   На шестой день двери комнаты целителя отворяются.
   Князь сидит в огромном низком кресле. Он укутан в три теплых пледа одновременно, но все равно по его телу временами пробегают приступы дрожи. Лицо... Ох. Наш неописуемый красавец сейчас тоже описуем с трудом, но по совсем иной причине, чем обычно. Кожа с него лезет клочьями, и он весь в багровых пятнах; тонкие некогда губы страшно распухли; на левой скуле огромный черно-синий кровоподтек. Но это все неважно; главное - что глаза у него... прежние. Невероятно усталые - но удивительно спокойные. Мы уже очень давно не видели его таким; вероятно - с момента появления смертного в Нарогарде. Или нет. Не так. С момента ухода смертного из Нарогарда - и появления Серой Госпожи.
   В комнате кроме Князя только пятеро: Курво, Ринквэ, Ильо и мы с братом. Больше никому Истакальмо войти не позволил. И нам бы не позволил, если бы мог. Но мы ему такой возможности не дали.
   Князь с искренним недоумением озирает наши скорбные лица. И спрашивает - совершенно не своим, хриплым и срывающимся, но отмеченным тенью веселья голосом:
   - Все именно так плохо?
   - Еще хуже - с трудом пытается усмехнуться Кот.
   - Ну, как я и надеялся. По крайней мере, теперь никто не сможет сказать, что ты у нас умный, а я красивый... Остается только ума набраться - и...
   - Ума набраться тебе не судьба! - почти кричит Кот. - Что за?!.. Какого!.. Ох. Я... думал, ты мертвый!..
   - Я настолько хреново выгляжу?.. - нечто наподобие улыбки. - А то, что я дышу и разговариваю, тебе не мешает?..
   - Дурак! Идиот! Шутить он будет! Ulundo!..
   - Я тоже рад тебя видеть - вот теперь он улыбается по-настоящему. - Боже, Курво, слышать твой голос - оказывается, редкое удовольствие. В жизни бы не подумал!..
   Куруфинвэ сдавленно вздыхает и, стремительно шагнув к креслу, рушится рядом на колени, уткнувшись физиономией Князю в плечо.
   - Сволочи - неразборчиво бормочет он. - Сперва Ринквэ хоронил... потом тебя... Валараучьи дети!..
   - Наше слабое место - не умеем мы скрывать эмоций... Ох, Атаринкэ. Прости меня, странного. И вы простите. - он оглядывает нас, с трудом подняв лицо. - Я... был не в себе.
   - А теперь? - со злостью в голосе спрашивает Кот. - Теперь ты в себе, Быстро ты наш Встающий? Теперь тебе месяц не встать! А?.. И ради чего все это было?..
   - Ради... Ну, можешь считать, что ради моей чести. Но теперь... она в безопасности.
   - Кто? - мрачно спрашивает Курво. - Честь? - и осекается.
   Князь слегка похлопывает его по плечу:
   - Тактичный какой... Ладно, ну его в Бездну! Садитесь. Я вам все расскажу.
  
   И рассказывает. Я записал тогда этот рассказ сразу же, когда Истакальмо выгнал нас из комнаты, заявив, что больному нужен покой. Записал, как сумел; но многого я передать не смогу, потому что очень уж странно говорил тогда наш Князь... и слишком часто речь его подводила, и из-под tengwesta со страшной неожиданной силой прорывалось sanwe. Первый раз в моей жизни он был со мной - с нами - настолько откровенен; и в определенном роде с этого часа отношения между нами изменились необратимо... возможно, именно этот разговор и вел меня дальше, когда история наша вывернулась наизнанку. Но тогда я не думал ни о чем подобном. Я просто слушал.
  
   Итак, он выехал из Нарготронда...
   Нет, неверно. Не "выехал". Он к чертям бросил Нарготронд, плюнув на все свои тогдашние обязанности, на все вообще, что держало его среди живых. По его словам, тогда он просто не помнил ничего и не думал ни о чем, кроме одного - она ушла, ушла, как он полагал, навстречу неминуемой и отвратительной смерти. И его задача теперь - либо успеть удержать Синдэ, хотя он уже с трудом верил, что у него это получится - либо погибнуть вместе с нею, той же смертью, что и она.
   Предательство Хуана его доконало. Он привык относиться к этому существу, как к части себя, как ко второму себе. Не доверять Хуану было для него так же невероятно, как не доверять собственной руке... Но случилось то, что случилось, и рука Князя предала его.
   - Я тогда думал - говорит он все так же спокойно - что это судьба карает меня за мою глупость. Отец же нам всем наказывал - не иметь дела с Валар и Маиар, не делить с ними путей! А я, почитавший себя вернейшим отцу, в одну Маиа влюбился, а другого поставил ее стеречь. И получил то, чего и следовало ожидать.
  
   Но так или иначе, он пошел по их следу. А след двоился и троился, и закручивался в кольца; Хуан, Пес Оромэ, когда-то учившийся вместе с Князем охотничьим приемам, был очень хорош в деле. Князь был не хуже, но он отвык охотиться один. А пес, проклятый за эти дни тысячекратно, знал все их уловки, все хитрости, какие они выдумывали вместе. Знал и применял.
   - Это он вывел тебя на орков? - бесстрастно спрашивает Ильфуин.
   - Нет. Он случайно нарвался на них сам. Был слишком увлечен состязанием со мной и не заметил засады.
   Тогда Князь не успел понять почти ничего. Перепуганные до полусмерти орки - очень неприятная штука, страх лишает их последнего разумения, остается только звериная черная ярость. Даже снага в таком состоянии может натворить дел; а тут были не снаги, а боевые урук-хай, отряд разведчиков, меченых Оком и Когтем. Князь был дважды ранен, коня под ним убили, но он-таки сумел прорубиться - и бросился дальше по следу, едва не воя от злости - теперь, пешком, надежды догнать добычу у него почти не было.
   Только через час или два после стычки он всерьез задумался над тем, что же могло так испугать отборных солдат Волчьего острова. И тоска сменилась в его душе бешеным возбуждением. Те, за кем он шел, были недалеко. Еще через час он обнаружил еще не остывшее до конца пятно кострища, а рядом - изодранный ветвями серый головной покров.
  
   - И?.. - нетерпеливо спрашивает Кот. - Ты догнал их?..
   - Я догнал собственный хвост, Курво. Я был очень дурной охотник тогда. Это же как мне надо было удариться головой, чтоб не понять, что меня простейшим образом заманивают!..
  
   В конце дня он наткнулся на какое-то маленькое поселение Атани - как я понимаю, тех самых брэтильцев, которых мы видели на берегах великого Сириона. Ничтоже сумняшеся, он увел у них коня - изрядно заморенного жеребчика - и понесся дальше, не отдыхая, не тратя времени на еду и сон. Что он собирался противопоставить силе тех двоих, кого преследовал? Хороший вопрос. В те сумасшедшие часы ответа он не искал и искать не желал.
   - Я сам не знаю - говорит он раздумчиво - что я, собственно, намеревался делать. Ну, сперва убить чертову собаку. А потом?.. Ох, Курво, да, я прекрасно понимаю, как это называется.
   В третьем часу ночи след стал явен и четок, а конь начал задыхаться. Князь расседлал его и пустил пастись. Сам он устроил себе передышку - на полчаса, не больше - а затем бегом понесся дальше. Он уже не понимал, по его собственному признанию, где он находится, вообще понимал только одно: след был горячим, они где-то ослепительно близко. Надо бежать. Случайно выскочивший на тропу перед Князем лесной кабан - матерый секач, гроза лесов - при виде его зашелся истеричным визгом и кинулся наутек, ломая подлесок.
  
   На рассвете он, хмелея от усталости и гнева, не помня собственного имени, негодуя на то, что деревья слишком медленно уносятся назад - споткнулся на ровном месте и упал лицом вниз. Небо и земля взметнулись водоворотом, и, лежа на холодном снегу, вдыхая его свежий запах, он осознал, что следа нет как не было. Рванулся обратно - и не смог сделать ни шага. Метнулся вперед - и закружилась страшно голова, ослабели ноги, не держа тела. Шагнул вбок. Шагнулось неожиданно легко. Тишина вокруг стояла мертвая, даже снег не скрипел под ногами. Он попытался глубоко вздохнуть, принюхаться - и дыхание его переполнилось дремотным, вязким ароматом. Это была Завеса, Стена Дориата, место смерти любого, замышляющего дурное против Владык Синдар и их рода. И он влетел в нее на полном ходу, и не знал, как выйти назад. В этой схватке Хуан и Лютиэн одолели его.
  
   - Этого быть не может - говорит ошеломленно Карьо. - Этого просто не может быть, мессир. Завеса должна была отбросить Вас. Не дать подойти. Никто и никогда не входил в нее...
   - Кроме, заметим, Бэрэна, сына Барахира - хрипло шепчет Князь. - А теперь - и кроме Туркафинвэ, сына Фэанаро. Я был безумен тогда. А Завеса поставлена все же против разумного существа. Но и помимо того - ты неправ. Входили в Завесу многие. А этот хильдо был единственным, кто смог пройти ее насквозь. Мне повезло меньше. Я вошел в нее, как раскаленный нож... Остыл и застрял. На это, думаю, тоже как-то было рассчитано. Завеса исцеляет - прежде чем убить. Лориэн и Мандос в братском союзе, Arda nuquerna.
   В наступившем молчании голос Ильфуина кажется особенно гулким и громким:
   - И сколько Вы пробыли там?
   - Шесть недель - тихо отвечает Князь - я пробыл там шесть недель...
  
   В лесу была вода. Ручьи бежали под тонкой хрупкой коркой льда, весело искрясь на солнце. В лесу была дичь - кабаны, медведи, олени. Были и съедобные коренья, и зимние ягоды.
   Но в воде был растворен дурманящий яд. Ягоды навевали тяжкий сон. Коренья извивались, выскальзывали сами из рук, и звери не давались ему, Охотнику, убегая, перекликаясь издалека диковинными незвериными голосами.
   Он мог не есть отравы - но не мог не пить и не дышать. А отравлено было все. И снег. И воздух. И земля под снегом. Милосердный яд, нежно усыпляющий разум, почти не вредящий телу. Позволяющий расслабиться, задремать с блаженной улыбкой на лице - да так и не проснуться, остаться неживым-немертвым украшением Завесы где-нибудь на перекрестке из ниоткуда в никуда ведущих тропок.
   Так и было. Он нашел три или четыре трупа орков. Тление не коснулось ни одного; да и мертвы ли были они? Или просто спали безжизненным сном, позабыв о войне, о страшной и слепой жизни, о вечном зове Хозяина в душе? Клыкастые пасти застыли в счастливых ухмылках, жесткие лица расслаблены, смягчены сном, и в них читается что-то до жути древнее, иное, не-орочье. И на эти лица нежно и мягко ложится снег...
   Завеса обволакивала его со всех сторон. Притупляла чувства, лишала разум силы, тянула и влекла к себе, в свою теплую бессмысленную радость покоя. Его спасал до времени голод - он все-таки старался ничего не есть. Но потом и голод он перестал ощущать. Завеса хотела, чтоб ему было хорошо, чтоб он умер без мучений, потому все, что могло его мучить - с ее, Завесы, точки зрения - она замыкала и отнимала.
   - Ты что - спрашивает Кот - хочешь сказать, что она живая? Эта пакость?
   - Я не знаю. Нет, вряд ли. Скорее такая же неживая и немертвая, как и ее жертвы. Она с них каким-то образом кормится, Курво. Я понимаю, зачем это сделано. Сила Мэлиан не вечна. Она - всего лишь Маиа в искаженном мире, постоянно противостоящая сильнейшему ее. И вот она придумала такую штуку, которая может пополнять свою силу сама, без ее прямого участия. За счет вражьих тварей. Так сказать, побьем врага его оружием...
   - И за счет Эльдар! - шипит Кот. - С этим-то как?..
   - Да не рассчитывала она на Эльдар! - морщится Князь. - Карниур правильно сказал: меня должно было отбросить. Просто я в тот момент мыслил... ну, почти как орк. Или скорее как зверь. Вот она и ошиблась... А потом - ну, не отпускать же такую хорошую еду обратно? Если уж случилось поймать?
   Кот гневно прищуривается, но ничего не говорит.
  
   Так или иначе, Князь пытался найти способ выйти наружу. Одержимость и гнев не помогали; Завеса уже распробовала его и за зверя больше не принимала. Тогда он отбросил эмоции и попытался думать.
   Первым плодом его размышлений - и это в лучшей степени доказывает, что разум его к тому времени был уже порядочно помутнен - была попытка причинить Завесе какой-то вред, боль, чтоб она отторгла его. Два дня с методичностью, которой позавидовали бы любые орки, корчевал он деревья, вырезал дерн, бросался со страшными криками на зверей. Никакого прока. Обозлившись вконец, он развел огромный костер (что в зимнем лесу было трудом, многим неравным) и решил спалить Завесу ко всем чертям, пусть даже и вместе с собою самим.
   Та ответила незамедлительно. Резко потеплело; снег потек, почва поползла под ногами, склубились серые тучи и хлынул дождь, душа огонь на корню. После того дождя Князь четверо суток валялся пластом прямо в заиндевевшем пепле, не в силах рукой-ногой шевельнуть - в дождевой воде была какая-то особая дрянь, которая проняла его так основательно, как ничто доселе. Ощущения были незабываемые - похоже, Завеса всерьез обиделась на своего невольного гостя и решила наглядно продемонстрировать, что кроме отравленнного пряника у нее есть и немалый кнут. Тоже, впрочем, ядовитый. Тогда он понял, что ему настал час умереть.
   - Я понимаю, что это опять же страшно глупо - шепчет Князь - но я тогда мог думать только об одном: я вообще-то к Мандосу попаду или как? Или этот лесочек схарчит мою душу так же, как тело и разум? - он оглядывается с некоторым смущением. - Ну, не идиот ли?..
   - Идиот - отвечает Курво, нежно гладя его руку. - Кретин. Тупица. Наковальня вместо башки.
   - Нахватался у карлов своих, чудище непотребное... - Князь ненадолго замолкает, прикрыв глаза.
   Лицо Атаринкэ сразу же напрягается:
   - Тьелько? Тебе плохо?
   - Мне хорошо - слабо качает головой Князь. - Я просто не очень представляю, как рассказывать дальше.
  
   Дальше была тьма. Он бродил по лесу, не различая дней и ночей. В глазах был мрак, и в душе был мрак, и мрак лежал окрест. Он не мог больше даже пить - горло распухло так, что глотать было нестерпимо больно. Дышать тоже. Все чаще ноги подводили его, он падал и долго лежал, собирая силы, чтобы потом одним отчаянным рывком встать и побрести дальше.
   Не идти было нельзя. Почему-то он четко осознавал, что стоит ему остановиться - и конец, сожрут. Он уже не думал о том, кто конкретно ему противостоит, Завеса, Моргот, он сам. Это было неважно. Все было неважно, кроме непреложной необходимости движения.
   В бреду он звал на помощь, ругался, проклинал все и вся - и лес вокруг алчно сглатывал звуки, душил его голос холодным туманом. В лесу темнело слишком рано - или это только ему так казалось? так или иначе, небо он видеть перестал.
   - Наверное - очень тихо говорит он нам, слушающим его беззвучно и недвижимо - меня тогда спас только отец. Я - когда приходил в себя хоть немного - шел, спотыкался и повторял: "будь он друг или враг, будь он чист иль нечист..." Понимаете, я тогда так примерно думал: я не имею права сдаваться, потому что это будет... отречение. Хотя... иногда мне казалось, что это отречение уже каким-то образом само собой произошло, и меня окружает как раз она. Вековечная, sarqindo ее ешь, Тьма.
   Он переводит дух. И голос его ощутимо крепнет.
   - А потом, в одну из моих ночей... я почувствовал, что тьма вокруг стала еще темнее.
  
   Тьма вокруг стала еще темнее. Это было почти неописуемо, но явственно. Словно бы в светлый, но пасмурный день внезапно просияло солнце; вот точно так же, но наоборот. Солнце тьмы вскрылось впереди черной пустотой - нет, оно было не пусто, а полно, клубилось живым трепещущим мраком.
   В эту самую секунду его отпустило, и он рухнул навзничь, дрожа от холода и боли, желудок свело голодной судорогой, голова взорвалась огнем лихорадки. Он снова стал собой - безумно уставшим, больным, страдающим от всего, чего только можно - собой. И это было счастье настолько бешеное, что он не смог сдержать слез. Завеса выпустила добычу...
   ...чтоб вцепиться в иную. Он сморгнул слезы и прозревшими внезапно глазами уставился вперед, на ту странную и страшную борьбу, что происходила там.
   Тьма темнее ночи. Клубок мрака бьется, корчась в хватке белесого мерцающего тумана, в жестком захвате ветвей. Происходит что-то удивительное. Только тут Князь понял, что его самого Завеса самое большее осторожно покусывала. Потому что тварь впереди она жрала, наслаждаясь, исходя восторгом. Забыв обо всем и всех. Где-то в лесу коротко и дико взревел медведь, всполошились и заухали совы, испуганно затрубил олень - зачарованные звери вышли из-под власти правящей силы, так же, как и Туркафинвэ Тьелькормо, сын Фэанаро. И были, вероятно, так же ошарашены.
   А темень билась, корчилась, выпускала чернильные струи, отбивалась, как могла. Получалось у нее плохо. Непонятно каким шестым чувством Князь ощутил, что существо - кем и чем бы оно ни было - изрядно ослаблено, словно бы ранено. Но была в нем некая воля - злая, живая, разумная воля - которая не могла и не желала сдаваться. И Князь невольно почувствовал нечто вроде уважения к неведомой твари, хотя и понимал, что это явно некое порождение Врага.
   Что стало очевидно в следующуе мгновение, когда существо вздрогнуло вдруг, как от смертной боли, и над лесом пронесся бесконечной тоски и злобы исполненный зов:
   - Melekho! Melekho agh u-darzesh khorg!!.. Rauuuuu!... - крик перешел в вой и оборвался.
  
   То был даже не Орквин. То была Черная Речь - я распознал ее сразу, как только Князь с трудом выговорил эти страшно и диковинно звучащие слова. Высший язык Ангаманди, Валарин искаженный. Я не знал этого наречия в совершенстве - нас, рабов, этому не учили, конечно же, разве что случалось подслушать разговор раукви-надзирателей. Но настолько-то простую фразу разобрать было несложно.
   Могучий! Могучий, что предал меня! Проклятье!.. - вот что он кричал, тот, кого встретил Князь в тисках Завесы.
   - И что?.. - нетерпеливо спрашивает Ринквэ.
   - И то - сухо отвечает Князь - что мне стало его жаль.
  
   Да, ему, фэанариону до мозга костей, стало жаль это существо, этого вражьего демона. Он ненавидел тварей Моринготто всей душой; он радовался их смерти. Но... можно радоваться смерти врага. Но нельзя - его мукам и унижению. Иначе...
  
   -...иначе ты идешь его путем. - говорит Князь, и глаза его яростно вспыхивают. - Вот в чем ошиблись Синдар. Бить врага его оружием можно и нужно, но при этом нельзя бить врага его способом.
   Мы молчим. Спорить как-то не хочется. Совсем.
   - И что ты сделал? - глаза у Ринквэ круглые, как плошки.
   - Что я сделал? - Князь усмехается. - Я сказал ему... - тут лицо его неуловимо напрягается, и он переходит на Орквин. - Я крикнул ему: "Эй ты, тварь! Гниль пещерная! Держись, не подыхай, я иду!"
  
   Услышав звуки знакомого языка, черное существо изумленно замерло - а потом начало биться в путах вдвое сильнее. Тенета содрогались, но держали - и даже начали сходиться теснее.
   И тогда Князь прыгнул вперед - откуда только силы взялись? - выхватил меч и рубанул по переплетению ветвей и тумана. Одновременно пытаясь ударить по силам Завесы всей оставшейся у него волей, жаждой жизни, страстью. А этого, я полагаю, даже в тот час было у него с избытком.
   И стена разошлась. Ослепительно-черная прореха на какой-то краткий миг вскрыла дремотное марево; и в эту брешь рванулась тьма, выхлестнула, выливаясь в форму. Огромный - больше любого тигра - черный кот вылетел в прыжке из месива ветвей, легко оттолкнулся от земли - и Князь ощутил, как на его плече сжимаются страшные зубы. Боль на мгновение ослепила, но он уже возносился в воздух, подхваченый тварью, которую спас. Внизу пронеслись кроны деревьев, затем мягкий, но оглушительный удар - и он осознал, что лежит, распростершись в снегу. В самом обычном, холодном и белом снегу.
   Вне пределов Завесы.
  
   Тварь бессильно повалилась рядом, от тяжелого дыхания вздымались и опадали могучие черные бока, алые глаза безумно вращались в глазницах. Но голос, прозвучавший у Князя в голове, был леденяще холоден и спокоен.
   Охотник.
   - Да, я охотник. - ответил Князь на Квэнья, уже не думая о том, поймет ли его слова Тэвильдо Вардо Мэоита, один из старших Маиар великого Диссонанса.
   Но он понял.
   Ты не просто ловчий. Ты - Охотник. Ты убивал моих детей. Ты выслеживал нас на своих землях. Зачем ты спас меня?
   - Я не мог позволить тебе погибнуть так. - сказал Князь. - Ты - великий враг, и я хотел бы, чтоб ты погиб от моего меча.
   Хорошо сказано. Но глупо. Смерть врага - всегда хорошая смерть. А где же твой пес, твой проклятый пес, о Охотник?
   - Он предал меня - ответил Князь.
   Плохо, когда предает пес. - бесстрастно произнес Маиа. - Но хуже, когда предает хозяин.
   - О чем ты?..
   Я... должен тебе, Охотник. А это унижает меня. У меня не хватит сейчас сил тебя убить, чтобы смыть этот позор. Так что мне остается только вернуть тебе долг. Я знаю, за кем и зачем ты охотишься сейчас. Я расскажу тебе о том, что случилось с теми, по чьему следу ты пришел сюда.
  
   - И тут-то - угрюмо говорит Князь - я и понял, насколько я устал. И насколько боюсь услышать... ну, сами понимаете что, не дураки, чай. И как у меня болит плечо. Он, стервец, плечо мне порвал - чуть не до кости.
   Наверное, в этот момент на его плечо смотрят все. Абсолютно здоровое плечо. Целое и невредимое.
   - Ага. - ухмыляется Князь. - Он тоже так же посмотрел. А потом взял и лизнул мою рану. Язык у него был шершавый, как терка - я от боли чуть сознание не потерял. Но когда пришел в себя - все было ровно так, как сейчас. И тогда он спросил...
  
   Ты готов теперь слышать меня, Охотник?
   - Да. - прошептал Князь.
  
   Она пришла в Волчью обитель на самом исходе осени, когда уже выпал снег. Одна. Без охраны и оружия. Мы были страшно удивлены - особенно учитывая то, что наши орки охотились на нее уже два месяца - без малейшего успеха.
   Что ты так смотришь на меня? Ты думал, мы не ловили ее? Ты не глуп, Охотник. Ты должен понимать, какая это ценная добыча. Ты должен понимать это лучше многих других.
   Ну, так. Мы вышли ей навстречу... я и Тху, этот вшивый пес, считающий себя волком. И она почтительно склонилась пред нами и приветствовала нас учтиво. И сказала, что до нее дошли вести о том, что двое достойнейших хотели говорить с ней - и она явилась по нашему зову.
   И я спросил ее - что она сделает мне, чтоб я не убил ее прямо сейчас, на месте?
   Нет, я конечно не убил бы ее. Она была нужна Могучему живой. Не знаю, зачем. Но я хотел напугать ее - и сказал ей это; а Тху лишь усмехнулся.
   И она отвечала мне: о сильный из сильных, не знаю, чем я смогу потешить владыку Артано, но для тебя у меня есть добрая новость. Твой стариннейший враг лежит в лесу, умирая от раны, которую я, и я одна, нанесла ему, когда он доверился мне.
   Ты достойна того, чтобы встать среди нас - засмеялся Артано. А мне кровь затмила очи. Я понял, о ком она говорит.
   Она говорит правду? - спросил я эту шавку орков, Тху. И он ответил мне: да.
   - Неужели ты сам не мог узреть, правду ли она говорит? - спросил Князь, стараясь, чтобы голос его прозвучал как можно более ехидно.
   Смейся, смейся, Эльда! Я и правда был смешон тогда. - Тэвильдо страшно оскалил клыки. - Но я не мог. Ее кровь, проклятая кровь. Я не умею идти обходными путями. Я - Маиа Мэлькора! Я бью и разрушаю, а не пролезаю в щели. Я мог бы убить ее, но не прочесть. А Тху... Выкормыш Западных, трусливый лживый раб. Он умел многое, до чего я не снисходил.
   И он сказал мне "да". А я спросил "где?" - и только это, ибо ярость пьянила меня. Месть за моих детей проклятому псу!
   И я помчался туда, куда она мне указала. И там - там меня ждал твой пес, Охотник. Но не умирающий, нет. Они солгали мне - она и Тху - солгали оба. И мы стали биться. И твой пес - твой пес! - он победил, Охотник. И нанес мне глубокую рану. Но добивать не стал, а кинулся, хотя и сам был изранен, прочь, туда, откуда пришел я - на Тол ин Гаурхот. А над островом вставало пламя битвы. Там дочь Мэлиан сражалась с Артано, который не ожидает удара от пса, не думает, что тот выживет - так думал я тогда. И я побежал туда - о, доверчивый глупец.
   А когда я прибежал - не так быстро, как мог бы, ибо страдал от раны - башня лежала в руинах, и ни следа не было ни от Лютиэн, ни от Тху.
   И я воззвал. Я воззвал к Владыке, к Могучему, к моему отцу и королю, к Разрушителю искони. Я сказал ему "Отец, Волчий остров пал".
   И он... Он рассмеялся, Охотник.
   Тэвильдо замолчал и молчал долго.
   Он смеялся надо мной - проговорил он затем еле слышно. - а потом - ударил меня. Силой, и страхом, и безумием. И ночь пала на меня, и я бежал. Бежал в слепоте страха, как раньше в слепоте ярости. И Сеть уловила меня.
   - Он разгневался на тебя за то, что ты потерял лицо? Или за то, что ты потерял Остров?
   Да, Охотник. Но скорее - за то, что я не понял его хитрости. А Я НЕ ПОНЯЛ ЕГО ХИТРОСТИ, ПОТОМУ ЧТО ОН НЕ УЧИЛ МЕНЯ ХИТРОСТИ! - даже мысленная речь Тэвильдо клокотала от злости. - Я был его мечом, его когтем, его гневом. А теперь - тогда - когда я воззвал к нему - Артано, Саурон Тху, пес, стоял у него за плечом и смеялся вместе с ним.
   Они сдали крепость ЕЙ, Охотник. Сдали нашу крепость. А я стал пешкой в их игре. Я - когти разодрали землю. - Я, бывший с ним, с Могучим, когда Тху еще чистил клещи в кузне Ауле. Я, Тэвильдо гордый, Тэвильдо глупый, Тэвильдо, спасенный от смерти ничтожным Эльда.
  
   - И с этими словами он вскочил на лапы, кинулся прочь и пропал. А я остался один в лесу. - Князь совсем охрип, но продолжает говорить из последних сил. - Я пошел прочь, не зная дороги, держась только примерного направления... и через несколько дней вышел на Талат Дирнэн. Там силы оставили меня, я упал в сугроб и приготовился к смерти. И там меня нашел Хуан. Что было потом, вы видели сами. - и он умолкает, устало прикрыв глаза.
   Мы молчим. Только Курво решается спросить:
   - Тьелько, прости, я понимаю, что ты устал... но скажи еще одно. Почему... ты теперь решил, что Лютиэн в безопасности? Что ты больше не должен охотиться за ней?
   Глаза Князя распахиваются - очень широко, полыхая ледяным и черным светом.
  
   - Куруфинвэ, брат мой. А почему ты решил, что я не должен больше за ней охотиться? Должен, и более чем раньше. И ты должен. И все мы должны.
   - Ты с ума сошел?..
   - Я излечился от безумия, Курво. Я здоров, как никогда. И я помню, что отец спас меня в пучине моей беды. И его слова. О которых я позабыл, когда сходил с ума. И это моя вина, Курво, и моя слабость, мой просчет. Нельзя нам об этом забывать, понимаешь? Ни закон, ни любовь, ни братство мечей.
   Атаринкэ хмурится, цедит сквозь зубы:
   - Я помню их не хуже твоего!
   - Помнишь, да. А понимаешь ты, что они встретились? Она повергла Саурона и Ненавистного. Она идет на Ангаманди, Курво, и смертный с ней. И я до сих пор недооценивал ее. И еще больше недооценивал Моргота.
   Князь задыхается, но голос его внезапно обретает почти прежнюю звучность.
   - Я дурак, Курво. И ты дурак. И все мы дураки. Моргот не смог взять нас сталью, теперь он берет нас умом. Я слышал, что сказал Тэвильдо. И я склонен в этом - и только в этом! - верить этой твари. Тол ин Гаурхот был сдан без боя, точнее - с подобием, с имитацией боя. И теперь она поверила в свою силу, в свою избранность - она очень хотела в это поверить, а теперь все говорит ей о ее правоте. Она придет в Ангаманди, Курво. Никто не поймает ее, хотя будут ловить. Никто не убьет, хотя будут - очень убедительно, я полагаю! - пытаться убить. Она возьмет Ангбанд, как взяла Волчий Остров, и выйдет оттуда живой. С нашим Камнем, Курво. С нашим Камнем...
   Он снова закрывает глаза, откидывается бессильно в кресло и слабым, очень слабым, шелестящим шепотом говорит тихонько:
   - И ты представляешь себе, братец, ты хотя бы приблизительно себе представляешь - что начнется потом?..
  
   11. Narcorondo - Mindo Tirya
  
   - Ну вот - вполголоса бормочет Артарэсто - теперь-то все, надеюсь, наладится?..
  
   Это первый выход Князя в народ после его возвращения, и в большом зале, что называется, яблоку некуда упасть. Князь входит самостоятельно, хотя изрядно пошатывается и опирается на трость, но лицо у него крайне довольное. Все-таки необходимость лежать почти недвижимо более чем неделю чуть не довела его до возвращения былой тоски; но Истакальмо наконец проявил милосердие, и Быстро Встающий получил дозволение встать.
   Лицо у него, слава Эру, тоже постепенно подживает. Майвартэ, которая в основном его физиономией и занималась, заявила, что по ее предположению не останется даже шрамов, но на полное заживление потребуется несколько лет. Князя это, впрочем, не удручило нисколько - образцом нольдорской красоты он утомился быть еще на Туне. Покамест на него без дрожи смотреть трудновато; ему сие вполне очевидно и явно его весьма забавляет.
   Так или иначе, народ клубится и толпится окрест. До появления главного героя вечера в зале стоит напряженная томительная тишина; когда же он таки появляется, она вскрывается шумным шепотом, шевелением, шорохом одежд. Князь проходит, постукивая тростью, к своему традиционному месту ошую от Рэстьо, с заметным трудом садится и оглядывает собрание.
   - Ну что? - произносит он весело. - С возвращением меня?
  
   Народец бурного ликования тем не менее не проявляет. Косые взгляды, некое общее недоумение - вполне, как мне кажется, объяснимое. Задать терзающий всех вопрос решается оторва Гвиндор - уважаю за смелость, однако.
   - Князь Туркафинвэ... Я - мы все - искренне рады, что Вы вернулись. Но... Прошу Вас, скажите - что с госпожой Тинувиэль? И узнали ли Вы что-либо о судьбе нашего государя?
   - Ородрэт - ваш государь - резко отвечает Князь. - Что до принцессы Лютиэн, то она цела и невредима. Это все, что я знаю и могу сказать.
   - А смертный? Бэрэн Дортонионский? - не унимается Гвиндор.
   - О нем я ничего не ведаю и не желаю ведать. - Князь смеривает Гвиндора взглядом. - Поверьте, если бы я мог что-либо Вам о нем рассказать, tarqenno Виньятуро, - то рассказ был бы краток и шел бы сугубо в прошедшем времени. Но к счастью для Бэрэна, сына Барахира, рассказать мне о нем нечего.
   Гвиндор качает головой и отходит.
   Артарэсто явно начинает понимать, что налаживаться не собирается ничего. Он угрюмо озирает своих вассалов, после чего пожимает плечами и поворачивается к Князю.
   - Турко, мы правда очень тебе рады. Просто... очень уж все, м-м, нелепо складывается, не так ли?
   - Нелепо - самое точное слово. - улыбается Князь. - Но я, по крайней мере, больше нелепостей творить не намерен... по крайней мере, не намерен отныне втягивать в свои нелепости Нарготронд. Мои клятвы и мои дела - это мои клятвы и мои дела, но здесь я - твой подданный, а безопасность и мир твоего королевства - или королевства твоего брата, если угодно - моя первейшая задача. И я прошу - говорит он, пристально глядя в зал - никого из здесь собравшихся не забывать об этом. Как только я поправлюсь настолько, что смогу сидеть в седле, я вернусь к обязанностям командира рубежной стражи. Пока же, если ты позволишь, я бы хотел узнать, что творилось тут, пока я... предавался нелепым забавам. Ты позволишь, Артарэсто?
   Наместник Нарогарда торопливо кивает, и начинается рутинная череда докладов о зимних делах пограничья Талат Дирнэн. Остальные, не участвующие в военном совете, пытаются веселиться, но как-то вяло. Вино пьется нехотя, песен не звучит, и то и дело прерываются беседы, а собеседники нервно косятся через плечо - туда, на помост, где существо с мертвенно-белым изуродованным лицом и быстрыми яростными глазами внимательно слушает рассказ очередного разведчика. Вежливо кивает, негромко задает уточняющие вопросы, а временами - усмехается дружелюбно. Последнее явно напрягает арфингов больше всего.
  
   Я внезапно понимаю, что именно такими, наверное, представляют темных Маиар те, кто никогда их вживую не видел. Я-то видел. И они не такие. Они либо откровенно звероподобны, либо красивы почти безупречно. Но если говорить о легендарике - то вот самое оно сидит сейчас рядом с Артарэсто. Зримый, так сказать, образ искажения.
   Ага. По той же логике зримым образом искажения можно назвать и... скажем, Маитимо. За однорукость и прочее. Хотя вряд ли решится когда-нибудь кто-нибудь, в глаза по крайней мере. Ибо наш Нэльо и одной левой на месте уложить может, мало не покажется.
   Может, и Князю бы стоило именно таким способом объясниться с нарготрондцами?..
  
   - Черт-те что - он устало вытягивается на ложе, и подбежавший Ринквэ начинает менять ему повязки на ногах и руках. - Я что, правда такой страшный? С ума они тут посходили, что ли? Курво, это ты довел их до жизни такой?..
   Кот прикрывает глаза. Вид у него не менее утомленный, чем у Князя.
   - Я в том числе. Но дело, по-моему, в другом... Они тебе не верят, Тьелько. Они думают, что ты зарезал Бэрэна под ракитовым кустом. А то и Синдэ вместе с ним. Ты десять лет убеждал их, что не совершаешь ошибок и всегда настигаешь добычу. И убедил. Вот расхлебывай теперь.
   Князь гневно щурится.
   - Не могу поверить.
   - Да ради Эру, не верь, но что это меняет? Так или иначе, ты для местных теперь что-то вроде жупела.
   - Но... Курво, даже если бы я их догнал...
   - Ты бы их не убил?..
   - Нет.
   - После того, что ты говорил Финроду... Ну, скажем так: я тебе верю. Но я тебя знаю... с рождения я тебя знаю, моего, ясное дело.
   Князь морщится.
   - Ну, хорошо. Бездна с ними, пусть боятся. Что это меняет, в конечном итоге? Мне после ухода Артафиндэ и так и так неприятно с ними общаться. Поводом больше, поводом меньше...
   - Вопрос в том, что теперь и им неприятно общаться с тобой.
   - Я должен по этому поводу умереть от невыносимого горя?
   - Да нет - задумчиво говорит Курво - но вот сколько мы тут еще продержимся - один Единый ведает.
   - Ты что, смеешься надо мной? - Князь морщится снова и дергает бровью. - Ринквэ, Варда тебя благослови, осторожнее... Слушай, это чушь. Здесь достаточно много умных существ, которые способны понять, что без нас они дольше года не продержатся. Я, конечно, обучил их драться, но ведь нужно еще и командовать. А из Рэстьо командир...
   - А ты точно уверен, что он сам это понимает? В смысле, то, какой из него командир? Я вот не уверен.
   - Он тоже не дурак, Курво. И уж излишняя самоуверенность ему точно не грозит. Наоборот скорее.
   - Он слишком долго был вторым, Тьелько, младшим, а это ни для кого даром не проходит.
   - Спорно. Ты у нас тоже, знаешь ли, как бы второй. И младший. И вообще, Артарэсто, если уж на то пошло, не второй, а четвертый.
   - Артанго и Айканаро мертвы, а в Нарготронде он даже при их жизни был именно вторым - изначально. А что до меня... - Кот ухмыляется - Во-первых, ты очень верно употребил слова "как бы". А во-вторых... Во-вторых - мы все были вторыми. После отца. И остаемся.
   Князь прищуривается.
   - Эх, слышал бы сейчас тебя Артафиндэ. - говорит он с неожиданной грустью в голосе.
   Несколько секунд все молчат, потом Ильфуин негромко спрашивает:
   - Мессир, а Вы действительно не знаете, что с ним?
   - Истинная правда - невесело улыбается Князь. - О нем Тэвильдо не сказал мне ничего. Но, полагаю, что если Тол ин Гаурхот действительно пал и он остался жив, то сейчас он идет вместе с теми двумя. Ингольдо своим клятвам верен.
   - Хотел бы я знать - бормочет Тьельпэринкар - что будет, если он вернется.
   - А вот этого не случится точно - уверенно говорит Князь. - Он горд. Не меньше, чем мы, наверное. А Нарготронд его все-таки, как ни крути, изгнал. Так что он не вернется сюда даже с победой - особенно с победой. Если ему случится победить - а в компании Лютиэн у него есть на это шансы - он подарит свою победу кому-нибудь еще.
   - Свою победу - вместе с нашим камнем? - холодно спрашивает Курво.
   - Ты знаешь... я именно поэтому надеюсь, что он жив. - хмуро отвечает Князь. - Он разбирается в нашем положении не хуже нас. Как знать. Он всегда был хитрый, очень хитрый. Возможно, он сумеет сделать так, чтоб камень в конечном итоге все-таки достался нам.
   - И ты унизишься до этого?.. - Кот искренне потрясен. - Примешь камень из чужих рук?..
   - А у меня выбора не будет. Если я откажусь, это станет отречением от наших слов. А я тут уже поплавал меленько в Ночи Ничто - и глубже нырять не согласен категорически.
   Кот качает головой.
   - Ох, Тьелько. Ладно, так или иначе это все сугубые предположения. А что ты намерен делать конкретно сейчас?
   - Сейчас? Лечиться! И выезжать в поле. Вы тут без меня распустились, как я посмотрю, до безобразия. Ну так кончились ваши танцы.
  
   Вот это он верно сказал. Не до танцев нам стало очень скоро - когда с севера дуром ломанулось былое население Тол Сирион. Орки, твари и прочие явно пережили что-то вроде конца света в ограниченных пределах, потому как чувство самосохранения пропало у них напрочь. Они десятками попадались в наши ловушки и засады, гибли, изрыгая проклятия - но по их трупам вперед ломились все новые и новые слуги Севера.
   И Князь, естественно, не утерпел. Первые два дня его еще хватило на то, чтоб сидеть в секретной башенке сиднем и раздавать Коту, Ильо и Гвиндору указания; но потом первая атака захлебнулась, и кто-то во вражьем стане, судя по всему, сохранивший-таки остатки здравомыслия, отвел своих назад, перегруппировал и снова двинул на юг, уже держа подобие строя.
   Прорыв случился, как это ни странно, на левом фланге обороны. Хотя почему "странно"? Там, конечно, сидел Ильфуин, но зато бойцы у него были не из наших, а из местных - дабы, так сказать, добиться некоего равновесия. Так или иначе, твари прошли заграждения и с огромным удовольствием разбежались по равнине, запалив в десятке мест пожары и даже сковырнув одну из башенок - нашли они ее, скорее всего, по нюху, иначе никак.
   В Нарготронд успели переправить почти всех раненых и наспех соорудить временные заграждения вдоль внезапно изменившейся линии фронта. Но вообще ситуация сложилась отвратительная, потому что Коту, державшему центр, теперь вовсю угрожали с тыла. Надо было что-то делать, и причем срочно.
  
   Я во всей этой каше участвовал в довольно диковинном качестве - был адьютантом при Гвиндоре. Кот, с которым я поехал изначально, отослал меня на правый фланг с каким-то мелким поручением - и тут ударил прорыв; так я и остался, где был. Гвиндор живенько свалил на меня всю мелкую хозяйственную деятельность, что меня несколько удручило; не могу сказать, чтоб я с зубовным скрежетом рвался на передовую, но снабжение - это очень не по мне, да и путаюсь я в этом деле страшно. Впрочем, мучаться мне пришлось недолго: от города нас отрезали на второй день после прорыва, и проблема снабжения решилась сама собой. Тогда неугомонный арфинг заявил, что я могу быть его порученцем. Я был слегка шокирован, честно говоря - как-никак, именно эту роль я последние годы выполнял при Князе, и Гвиндор не мог этого не знать. Но в одиночку прорываться обратно к Коту было делом невозможным, потому я скрепя сердце согласился. И очень скоро понял, насколько большую ошибку совершил.
  
   А вышло у нас вот что. Узнав о том, что между ним и Котом стала временным лагерем здоровенная шайка, Гвиндор загорелся очами и явно решил, что это его Великий Шанс на совершение Великой Победы. Остановить его пытались, по-моему, едва ли не все, начиная с меня и кончая наличествующей здесь же в качестве военного целителя Майвартэ. Да не тут-то было. Не прошло и пары часов, как мы уже шли в атаку, разделившись на три отряда и тщательно изображая крайнюю осторожность. По замыслу Гвиндора орки должны были нас заметить и попытаться контратаковать, и тут-то он сам и ударит четвертым, самым меньшим, но зато верховым отрядом из засады им в тыл, а мы, отбросив маскировку, довершим разгром.
  
   Прекрасный план. Вот только орков в свои замыслы Гвиндор посвятить забыл.
   Заметив-таки нас в нужный момент - тут все прошло без сучка без задоринки - они совершенно не выказали никакого желания в ярости бросаться на нас. Вместо этого они сноровисто вскинулись и ломанулись прочь - именно в ту сторону, где сидел в засаде Гвиндор; со всей очевидностью вероятностей удержать их у нашего храбреца не было никаких. Удивительное дело: вели себя твари разумно и осторожно, не в пример всему, что мы видели ранее. До меня дошло, в чем дело, не сразу; но дошло-таки - у проклятущих северян был командир. И это был не просто орк. Приглядевшись, я заметил в гуще рвущихся на прорыв тел рыжий лисий малахай. Ну, так и есть. Приехали, родные. Болдог. Мы нарвались на Болдога. Потрясающе ценная информация, конечно... но у нас были подлинные шансы уже никому и никак об этом не рассказать. Ибо грянули трубы, взлетел к небесам дикий вой и стальная мясокрутка завертелась с неописуемой силой.
   Мы были вроде как в безопасности - орки явственно собирались смести со своего пути гвиндорских кавалеристов и дать страшного драла. Но бросать нашего героя было нельзя никак. Перестроиться и рассыпаться его воины не успевали; значит, им предстояло встретить противника, что называется, голой грудью. Если мы не забудем о маскировке и не атакуем сейчас, невзирая на напрочь невыгодную позицию - Гвиндору конец. Потому мы заорали во все горло, в данном случае одно на всех, и побежали вперед, размахивая кто чем попало. Конкретных приказов никто не отдавал, все было ясно и так. Гвиндор же, ощутив нашу дружескую поддержку, по всей видимости, снова почувствовал себя восьмым сыном Фэанаро и налетел на гвардию неведомого Болдога широкой лавой. Толку от этого было чуть, но по крайней мере он их задержал ровно на те десять минут, которые требовались нам, чтоб тоже добежать до врага.
   Я, помнится, уже говорил, что копейный конный бой я люблю не особенно пылко? Так вот, пешая рубка - это хуже, причем стократно. Особо против орков. Я вообще, черт возьми, по призванию лучник. Но кого это волнует на этой неладной войне?..
  
   ...Строй вязнет в накатывающейся буро-алой мешанине. Передо мной - спина бойца-щитника, за ним - мельтешение, вой, пасти, клыки, клинки. Хриплый голос Сильгара, похоже, последнего из выживших командиров:
   - Шаг! Шаг! Шаг!.. Назад!.. Ша-аахх!.. - голос захлебывается, и в то же мгновение рушится боец передо мной. Я, сам не особо понимая, что делаю, шагаю на его место. А щита у меня и нету, и подбирать некогда. Находясь во власти все того же помутнения, я перехватываю свой меч, длинный и узкий, Котовой работы, второй рукой под витую гарду и начинаю рубить им со всей силой, какая у меня есть, тонкий клинок пружинит обо что-то, во что-то впивается, потом замечаю занесенное кем-то толстое черное копье, в меня приходит тяжелый, хрустящий удар, и я отлетаю на три-четыре шага назад, зерцало выдержало, ребра, кажется, нет, но и демон бы с ним, потому что строй - прорван. И не только в том месте, где был я, а и в пяти-шести других.
  
   - Narcorondo! Ayia Narcorondo!! Qualmeeeee!!!
   Господи, это что, Гвиндор? Ай да кавалерия, жив еще, вот уж не ждали. Везунчик, только нам-то с него толку чуть. Он по ту сторону, мы по эту. Не прорубились-таки. Я лежу на земле, по мне кто-то топчется, но сил возмутиться этим у меня уже нет. Строй, по всей видимости, сбился в какую-то невнятную кучу, и теперь наступают они, северяне сиречь. Меч мой при мне, я держу его мертвой хваткой, дышать вроде как получается, но как же прикажете вставать?.. Как раз в этот момент рядом со мной рушится массивное тело в вороненой броне, я торопливо опираюсь на него рукой, приподымаюсь, встаю на колени, на ноги, меня передергивает болью - по груди как лошадь проскакала. Озираюсь. Вокруг кровавый хаос, но застывший - и Эльдар, и орки замерли, опустив оружие и таращась куда-то в сторону. Все словно чего-то ждут. Чего?.. Мне, Моргот побери, ничего не видно, ну не удался я ростом, в отличие от большинства этих верзил-арфингов!
   - Qualme!! Qualme ulundoin!! - вопль бьет в уши, я едва не падаю обратно, сокрушенный силой этого звука; и только тут до меня доходит, что кричат сбоку, с холмов, где никого из наших нет и быть не может. Так вот кого заметил наш великий разведчик боем!.. Подмога!!.. Но Эру и Стихии, кто это?..
  
   В следующий момент гребень холма захлестывает стальная волна. Орки страшно орут, потом орут еще страшнее - когда тяжелая конница врезается в них на полном скаку, так, что алые брызги разлетаются, наверное, на пару десятков футов вокруг. И в гуще боя вздымается на дыбы огромный игреневый жеребец, а всадник, увенчанный алым плюмажем, обрушивает жуткий удар на шапку с лисьим хвостом, та скользит куда-то вниз, окрасившись кровью, падает и исчезает.
   - Taro, a Taro!! - кричу я, срывая голос, и кидаюсь в общую кучу, и не я один, а едва ли не все, кто еще на ногах. Но в сущности мы могли этого уже и не делать. Князь привел едва ли не тысячу, у орков не было и семиста; а после гибели Болдога бой так или иначе был окончен.
  
   Когда я добираюсь-таки до Князя, он как раз утешает совершенно раздавленного Гвиндора.
   - ...да брось - слышу я обрывок фразы. Голос у Князя все еще хриплый и слабый, но веселый донельзя. - Ты сделал, что мог. Я бы тоже, боюсь, сплоховал, попади я в такой переплет.
   - Хотел бы я знать - бормочет Гвиндор - почему ты в него никогда не попадаешь!..
   - Намо Мандос меня бережет, не иначе! - ехидно ухмыляется Князь в ответ. - Он нам столько всего наобещал, теперь ему жалко будет, если не сбудется!..
   Я подхожу ближе... я все еще пьян от битвы, и только этим я потом мог объяснить себе то, что сделал тогда.
   А сделал я следующее: упер руки в боки и гаркнул на Князя, как на неповоротливую лошадь:
   - Мессир, какого черта Вы здесь делаете?!.. Вам что целитель сказал? Еще неделю лежать, в себя приходить! А Вы?!..
  
   Князь таращится на меня, глаза на пол-лица, челюсть отвисла - впервые в жизни его таким вижу! - а потом начинает хохотать - да так, что едва не падает с коня. Гвиндор смотрит на нас не менее очумело - потом машет рукой и тоже сгибается от смеха. Так и стоим втроем, и смеемся - посередь усыпанной мертвецами лощины.
  
   ...Нет, Гвиндор был бы очень неплохим командиром. По крайней мере, он был безоглядно смел, неглуп и скор на решения. Да и хорош собой очень и очень - не напрасно Финдуилас была от него без ума. Но трудность заключалась в том, что с момента появления Князя в Нарготронде некая разница между оным Князем и Гвиндором стала очевидна всем. И бедняга с того же самого часа, не покладая рук и ног, отчаянно пытался эту самую разницу преодолеть и изничтожить.
   Что он, собственно, знал о Князе и его прошлых заслугах как полководца? Да то же, что и все. Безумная атака при топях Сэрэх. Стремительные и неожиданные налеты на орочьи караваны в Степи. Обманный удар с фланга во время Дагор Агларэб, наряду с атакой конных лучников тогда еще принца Финдэкано практически решивший судьбу боя. И, наконец, граничащий с самоубийством бросок сотен на тысячи возле Тол Сирион. Да, нетрудно вывести некую закономерность. Гвиндор ее, соответственно, и вывел; оттого и кидался совершать великолепные безумства напропалую. В конечном итоге именно это привело его к тому, к чему привело... но об этом здесь речи не будет, не мое это дело.
  
   Орков добили. На следующий день после нашей победы в распадке мы вышли к лагерю Кота, объединились с ним и долбанули по тем северянам, которые висели на загривке у Ильфуина. Болдогов более замечено не было, что, к слову, удивило нас немало - что он, один что ли был на весь Волчий Остров? Или наша чрезмерно боевитая Синдэ разобралась с ними со всеми одним махом? В это верилось с трудом. Все-таки эти твари тоже немного Маиар, из чего следует, что справиться с ними есть труд многим неравный, даже имея за спиной войско. А у нее, как очевидно, войска не было. Ох, похоже Князь таки прав, и прав чудовищно. Не удивлюсь, если Саурон изначально отвел войска на север, оставив в гарнизоне только тех, кого не было жалко - вот их-то мы сейчас и дорубили.
   А вслед за тварями пришла добрая и мокрая оттепель. Талат Дирнэн превратился в море полурастаявшего снега, ветер подул ощутимо весенний, небо сперва пролилось дождем, потом расчистилось - и засияло солнце, и птички запели и заплясали. Весна как она есть - в декабре-то месяце! Два отряда конников прошли, увязая в распутице, до самого Брэтиля - и не обнаружили не малейшего следа врага. Еще через два дня снова похолодало, но едва-едва; как раз чтоб сковать грязь морозцем и присыпать снежком, очистив и укрепив дороги. И тогда Князь собрал нас в нашей казарме, ударил кулаком по столу и заявил, что настало время охоты.
   - Значит, так - говорит он, торопливо вычерчивая на карте сложные изогнутые линии. - Ты, Курво, займешься всеми западными подступами к Дориату. Ринквэ! Ты уже ходил по Андраму, знаешь там многое, верно? Вот туда и поедешь. Сразу скажу, что шансов на их явление с юга очень мало, но я не могу рисковать. Ильфуин! За тобой Нан Дунгортэб. Там сейчас должно быть относительно спокойно, учитывая, что Тху смылся черт-те куда. Возьмешь с собой Эрэлендо, сбросишь его с небольшим отрядом у Тол Сирион. Не делай такое лицо, Эрьо! Ты что, хочешь со мной спорить?
   Спорить-то я не хочу, но то, что меня не хотят брать в опаснейший и темнейший Дунгортэб - обидно страшно. Я, может, и не особо воин, но при Ильфуине-то готов не бояться даже самой Унголиант во всей силе и мерзости ея. И тут! Это что же прикажете, сидеть на разрушенной башне и осоку курить? Тьельпэринкару, конечно, повезло еще меньше моего, но у него хоть места будут живописные!
   - Аласармо Эрэлендо! - сурово говорит Князь. - Я назначаю тебя временным комендантом крепости Минас Тирит. Это ответственное и важное задание! Не глупи, лиса!
   - А может, лучше Артарэсто отправить? Его крепость, все-таки! - говорю я - и осекаюсь.
   - Ага. - мрачно произносит Князь. - Чтобы каждый первый сказал, что теперь я окончательно прибрал Нарготронд к рукам, избавившись от законного наместника. Спасибо, не надо. Уже ели. Еще в Амане наелись - дальше некуда. Лавры покойного Нолофинвэ мне ни к чему. Так что за Артарэсто нынче будешь у нас ты, мой дорогой, и это мое последнее слово.
   Ну последнее - так последнее. Ладно. Послушаем, что дальше будет.
   - Ваша задача - напористо говорит Князь - следить за каждой тенью, за каждой мышью, искать под каждым кустом. Они не рискнут сунуться в химрингские холмы - гонца к Маитимо я уже отправил. Так что будут ошиваться окрест Дортониона. Подозреваю, что Бэрэн может попробовать еще раз проделать свой путь через Долину тени - полагая, что теперь, когда Волчий остров пал, он сможет миновать ее с меньшей опасностью. Кроме того, от Лютиэн разбегутся все пауки, сколько бы их ни было. Если вы их найдете - не чинить им никакого вреда. Слышите? Никакого. Пальцем не трогать ни ее, ни смертного, ни, тем более, Финдарато. Вежливо препроводить в Нарготронд. Скажите, что в городе неспокойно, что местные не готовы мне подчиняться, что Артарэсто не может удержать их в повиновении - да что угодно, тем более, что сейчас это уже почти правда.
   - А ты? - недоуменно вопрошает Куруфинвэ. - Я-то думал, ты сорвешься туда же!
   - Нет. - Князь явственно зол, как все балроги разом. - Если я сейчас уеду, братец, у меня есть все шансы не вернуться обратно. Ты был прав тогда, после совета. Я тут после боя походил вокруг костров тихонько, разговорчики послушал. Похоже, арфинги готовы забыть последние десять лет, как приятный, но недолгий сон. Мне нужно оставаться здесь, и мне нужен Карьо - оставил бы Ильфуина, но без него в Дунгортэб вам не справиться.
   - А если они взбунтуются? Что ты, во имя Эру, собираешься делать?.. Как в Гаванях, что ли?..
   - Как в Гаванях - точно не получится. Не то время, не то место, и мы уже не те. Но я готов ко всему. Кроме того, о бунте пока говорить рано. Они недовольны и испуганы, но у них нет повода, нет ничего, за что они могли бы уцепиться, на чем могли бы себя накрутить, чтоб восстать против меня. Ты опять же был прав - они меня теперь боятся. Проклятье! - внезапно срывается он. - Большей глупости со мной не происходило ни разу в жизни! Право слово, Курво, я жалею о том, что мы вообще сунулись в эту клятую пещеру...
   Кот угрюмо качает головой:
   - Сам знаешь, тогда иначе нельзя было.
   - Можно было. К Кирдану.
   - Ага. И Нарготронд бы пал после первой же атаки Тху. Или очутился бы в глухой осаде и вымер бы от голода. Мы должны были их спасти, брат... чем бы теперь это нам не обернулось.
   Князь скалит белоснежные клыки и резко машет рукой:
   - Все, хватит болтать. Как вышло, так вышло. Господа, собирайтесь, я хочу, чтобы вы отъехали не позднее заката.
  
   И вот мы едем, снова едем.
   Сперва вместе с Котом - он сворачивает на восток через реку - потом на север старой дорогой. Минуем то самое место, где высаживались с корабля - Ильфуин грустно улыбается, указывая на заросший травой, насквозь прогнивший кусок киля. И по заиндевевшему берегу Сириона, к дальним позабытым рубежам.
   Со мной три десятка лучников и несколько мастеровых - чтобы хоть как-то привести крепость в порядок; Ильфуин ведет еще полтора десятка стрелков и шестьдесят легких конников. Все - из числа Аглонской дружины, ни одного арфинга, ни одного охотника из верников кого-нибудь из Младшеньких; Князь специально настоял на том, что в этом деле должны участвовать только самые надежные. Ильфуин с самого отъезда пребывает в некоторой странной тоске. Когда я пытаюсь его разговорить, отнекивается усталостью - не успел, мол, в себя придти после боя, и вот пожалуйста, в путь-дорогу отправляйся. Но на последнем нашем совместном привале - Нумэндиль уходит на северо-восток через Брэтиль, я на север, не удаляясь от реки - он-таки решается на откровенность.
   - Эрьо - говорит он, и в голосе его мне чудится знобкая предрассветная темень - мы ходим по краю беды.
   - Что ты имеешь в виду?
   - То и имею. Ты знаешь о дориатских послах?
   Я хлопаю глазами. Нет, не знаю, и даже представить себе не могу - что за послы такие, какого черта от нас нужно Дориату и почему Ильфуин в курсе, а я нет.
   Он понимающе усмехается, созерцая мою оторопелую физиономию.
   - Да, Князь просил никому не говорить. Но... клятвы он с меня не брал, а мне почему-то кажется, что сейчас не время таиться друг от друга. Незадолго до последнего нашествия приезжали Синдар, в количестве десяти, и все очень важные, едва ли не из ближнего круга Эльвэ. Спрашивали, не знаем ли мы, где находится принцесса Лютиэн. Ее отец, видишь ли, готов отправиться в Мандос до срока от грусти и тревоги за любимую дочь свою.
   - И?!..
   - И. Князь сперва думал сказать правду, но Кот его отговорил. Объяснил, что если мы скажем все, как на самом деле было, то Тингол кинется искать ее сам, и скорее всего найдет раньше, чем мы - эти Серые все-таки следопыты получше нашего. Ну, Князь и выдал им, что Лютиэн в Нарготронде, но увидеть ее он им не дозволяет, потому что она очень занята - готовится к брачному пиру.
   - К чему?..
   - К свадьбе. Ее с Князем. Не знаю, что на Тьелько такое нашло, я решил было тогда, что ему плохо - он, когда это говорил, аж позеленел, одни глаза светятся. Ну, сам представляешь, что потом было. Синдар пришлось едва ли не силой за порог выдворять, а как они ругались - вспомнить страшно. Обвиняли Князя едва ли не в попытке насилия над Эльдэ. Князь, ясное дело, их на смех поднял - дескать, что я, безумен? Но толку чуть, уехали, обещав вернуться с войском.
   - Ильо - говорю я, а руки у меня трясутся - а зачем он это сделал? Зачем - так? Ну, выдумал бы что поприличнее, что не видели мы ее, или что ушла на юг, или к фалатрим, или еще что... так-то зачем?..
   - Не знаю. - Ильфуин пожимает плечами и прикрывает глаза. Я тоже не знаю, но чую, и чую что-то такое, что напрочь лишает меня здравого и спокойного расположения духа.
   - Черт ее подери! - кричу я шепотом и бью кулаком по земле. - Что она с ним сделала? Кто она такая вообще?.. Надо было Коту ее обратно в Дориат под конвоем отправить!..
   - Ну, может, мы так и сделаем. Когда ее найдем. Ладно, я все тебе сказал, что хотел, мне собираться пора. - встает и отходит от костра к своей палатке, а я до утра не могу заснуть, сижу и думаю, и в голове у меня вертятся мысли одна другой тяжелее. Одно утешает - что назавтра утром я останусь один, и можно будет - нужно будет - надолго забыть обо всех треволнениях, ибо предстоит мне дело долгое и скучное, а если я все это время буду об этой бредовой истории думать, я сойду с ума почище любого сбесившегося орка, и можно будет пускать меня в море в бочке, Оссэ дикому на забаву, за полной ненадобностью моей дальнейшему нашему делу.
  
   И назавтра утром я таки остаюсь один. Ну то есть не один, а с отрядом моим; и не проходит и пяти дней, как мы выбираемся на дальний отрог Эрэд Вэтрин, и перед нами открывается логовина, за которой начало Сирионского ущелья. Я выбираюсь на гребень и щурю глаза, пытаясь разглядеть знакомые очертания башни; и не нахожу их, как не таращусь. Заблудились?? Не может быть, все приметы правильные, да и как тут заблудишься, река-то никуда не делась! Потом до меня доходит.
   Остров - вот он, на своем законном месте; и шли мы верно, и вышли куда надо. Вот только башни нет. Вместо нее - еле заметная издалека куча камней, оплавленных, побитых и расколотых, размазанных по земле - словно бы из тела башни выдернули все скрепы и опоры, а потом пнули ее чудовищным сапогом, да еще и сверху наступили. Сам остров словно бы слегка просел, исказился, потек, река вокруг него стала ощутимо мельче - дно виднеется. И только на дальней стороне острова нелепо и бессмысленно торчит остаток стены, весь покрытый какой-то белесой копотью и глянцевито блестящий на солнце.
   И в голове моей пусто и звонко, и только одна мысль засела где-то под кровлей черепа и не уходит, хоть ты тресни:
   "Это сделала ОНА".
  
   12. Mindo Alantin
  
   С вершины острова лагерь заметен не был. Превосходная маскировка - в старинном аглонском духе, нам там зачастую приходилось устраивать схрон в голой степи, где ни деревца, ни холмика. Я в таких делах был мастером невеликим, но все-таки пара сотен лет в Пограничье меняют каждого; так что, спустившись от развалин к западному берегу и пройдя вдоль кромки елового бора, я сумел различить легкий, легчайший запах дымка.
   Отдаю команду, и отрядец мой входит в лес, рассыпавшись на тройки и оплетая как бы сетью промозглую частолесицу. Но они, конечно, заметили нас раньше, чем мы их. Я слышу справа откуда-то тихий треск, шорох - а потом уже совершенно явный шум и голоса.
   Выдираюсь на поляну, и передо мной в обрамлении колючих ветвей возникает очень знакомое лицо. Скуластая, хитрющая физиономия с узкими зеленовато-серыми глазами и густыми сросшимися бровями; сейчас на лице этом присутствует явная печать изможденности, щеки запали, под глазами темные круги, но тем не менее, полагаю, жизнерадостного любопытства этот Эльда не потеряет и в гробу. Я его отлично знаю. Передо мной Сирилайко Каласирвион по прозванию Хорек, один из лучших разведчиков в дружине Князя, авантюрист и сорвиголова, пропавший без вести во время ночного рейда около полутора лет назад.
   При виде меня Хорек вопит от радости и кидается мне на шею.
   - Черт, как я рад тебя видеть, Махтанион! А как тебя-то сюда занесло?
   Я решаю, что про ситуацию в целом ему гораздо лучше моего объяснит сам Князь, поэтому рассказываю вкратце: был, мол, послан занять крепость, крепости на надлежащем месте не обнаружил, возвращаюсь в Нарготронд с докладом. Его здесь также встретить не ждал, но не менее него рад встрече.
   - Ах, кре-епость... - с каким-то слегка нервным хихиканьем говорит Хорек. - Да... тогда ясно. С крепостью тебе, дорогой сородич, не повезло... Слушай, но вообще ты здесь очень вовремя. Поможешь мне, а? У меня тут еще из наших Рианкаро и Нэрохтар на ногах, их тогда вместе со мной прихватили, и пара-тройка арфингов, а еще двадцать не ходят. Мне надо их как-то выручать, а как - непонятно, я уже думал за помощью пилить, я тут как-никак самый здоровый...
   - Погоди, погоди - обрываю его я - мы тебе поможем, ясное дело, но ты-то как тут случился? И эти все прочие? Вы в плену, что ли, были?..
   Сирилайко таращит на меня глаза:
   - Ну да, ясное дело, в плену! Нас эти твари клятые заломали - и прямиком к Гортхауру, мать-его-бездна, так у него тут и сидели. Мы, считай, еще счастливцы - тут есть народ, который с самого падения острова сидит, а кто еще из Дортониона, тоже лет восемь самое меньшее... Они вот совсем плохие, почитай, и не в себе вовсе. Целитель нужен, Аласармо, или хотя бы довезти... У тебя телеги ведь нет?..
   - Сделаем - говорю я решительно и трублю в рог, созывая своих.
  
   Телега делается небыстро, и у меня времени в избытке. Я пресекаю все поползновения Хорька заняться делом - сиди, мол, отдыхай, заслужил - и усаживаю его с собой рядом у костерка. Имею я при том совершенно осознанное намерение вцепиться в него клещом и не отпускать, пока не расскажет мне всего, что произошло здесь.
   Но вцепляться особо и не требуется. Стоит бедному Сирилайко немного расслабиться - и слова сами начинают хлестать из него неудержимым потоком. Мне остается просто слушать и не мешать - чем я к полному своему удовлетворению и занимаюсь примерно в течении полутора часов. Ночь приближается, мои мастеровые, весьма удручившиеся тем, что башню восстанавливать им не светит, самозабвенно сооружают из ничего повозку, израненные и изможденные арфинги наслаждаются дружеским теплом и позабытым в муках и лишеньях обществом собратьев - в общем, командиру делать вроде как нечего. Так что я с немалым облегчением возвращаюсь в привычное обличье архивариуса.
   А Сирилайко говорит и говорит. И чем больше он говорит, тем неуютнее мне становится. Какое-то страннообразное, неоформленное предчувствие шевелится внутри - и я не понимаю, с чего бы это, потому как все, что узнаю я от Хорька, хотя и безусловно интересно, но не сказать чтоб неожиданно - подобное развитие событий, по крайней мере до определенного момента, Князь с Котом предсказывали еще полгода назад...
  
   А развивались эти самые события примерно следующим образом.
  
   В плену Сирилайко и его сотоварищам по несчастью было, ясное дело, плохо и грустно. Саурон, полностью оправдывая все свои нелестные прозвища, изгалялся над пленниками, как умел, а умел хорошо. Он то устраивал над ними какие-то мерзотные опыты, накачивая несчастных Эльдар какой-то трудноописуемой дрянью и следя за реакцией, то испытывал на них новые породы тварей, то натравливал на них чем-то провинившихся Оркви... Хуже всего было то, что даже тела погибших ото всех этих издевательств каким-то образом шли у него в дело: он упаковывал их в жуткого вида ящики и отправлял в особый подвал, расположенный еще ниже тюремных камер. Потом оттуда целыми ночами несся дикий хрип, скрежет, бульканье и черт-те что еще. Пленники зверели, сходили с ума, впадали в амок. Силач и красавец Доррамон, бывший глава тол-сирионской стражи, однажды не выдержал и кинулся с голыми руками на десяток орков-стражников, принесших пищу. Его порубили в куски, а всех остальных после этого три недели не кормили, и восемь наиболее измотанных и отчаявшихся пленников за это время предпочли отправиться к моему бывшему наставнику добровольно...
   Так продолжалось до той ночи, когда на всю округу и на весь замок разнеслось кошмарное переливчато-пронзительное мяуканье, и в крепость во главе целого отряда огромных полуночно-черных котобестий вступил ни кто иной, как Тэвильдо Вардо Мэоита.
   Проинспектировать тюрьмы он отправился сразу же по прибытии, зачем-то приняв для этого - видимо, сугубо в пику извращенно-эльдаподобному Тху - обличье здоровущего орка, но облаченного в черный шелк и белые кружева. Более дикого зрелища и вообразить было невозможно, тем паче что глаза себе Ненавистный оставил кошачьи.
   Зайдя в каземат, где содержались пленники, и брезгливо сморщив нос, Тэвильдо процедил сквозь клыки учтиво-презрительным тоном: "Скажите, о достойнейший собрат..."
   - Стой, - перебиваю я Хорька. - А ты что, в плену Черной Речи выучился?
   - Нет - качает он головой. - Ты что, меня с нее воротит, какой там учиться! Просто он с Гортхауром почему-то говорил на синдарине. Со своими - по-черному, а с Гортхауром на синдарине. Не знаю уж, с какого перепугу.
   - Презирал больно, видать. Ладно, давай, рассказывай дальше, извини, что перебил.
  
   "Скажите, о достойнейший собрат," - процедил Тэвильдо сквозь клыки - "а зачем Вам эти чудесные созданья?"
   Тху что-то ответил на Черном наречии.
   "Ах, в познавательных це-елях..." - с легчайшей насмешкой в голосе протянул Тэвильдо. - "Ну, боюсь, что пока я вынужден по воле Властелина находиться здесь, Вам, высочайший Артано, придется Ваши упражнения прекратить. У меня, знаете ли, очень чувствительное обоняние, а страх и злоба этих мокриц так смердят, что у меня свербит в носу!" - и очень натурально чихнул.
   Саурона перекосило, но он вынужден был изобразить, что принял издевательскую вежливость Ненавистного за чистую монету и смириться. Как-никак, старший Маиа Моргота самолично не чета какому-то альмарэнскому перебежчику, пусть и очень могущественному...
  
   Я, уже зная, как отомстил Отвратец кошачьему владыке за все давние унижения, понимающе киваю.
  
   Так или иначе, после приезда Тэвильдо дела пленников стали сильно получше. О них словно бы забыли. Баланду приносили, каземат изредка прибирали - и все. Скука может быть не меньшей пыткой, чем дыба, но пленники настолько исстрадались, что покамест скучали с непередаваемым наслаждением. Если бы не то леденящее презрение, которым окатил их Старший Miuro при памятном визите, они, быть может, даже испытывали бы к нему определенного рода благодарность.
   Так или иначе, дни тянулись, а с ними вроде как ничего особого не происходило. Сменилась стража; всех орков Саурон куда-то угнал, и на их место заступили люди, смуглокожие и плосколицые, Эльдар они боялись до оторопи, потому лишнего себе не позволяли. Раны узников заживали, настроение повышалось, и Хорек со своими приятелями уже всерьез стал обдумывать план побега, когда...
  
   - ...когда явился Артафиндэ. - говорит Сирилайко и вздрагивает всем телом.
   - Это было так страшно? - спрашиваю я, и мне тоже не по себе. Одно дело - теоретически знать, что Король Нарогарда был на Волчьем острове, другое дело - знать от очевидца.
   - Да. Это было страшно. Они с Тху сцепились, как два волка голодной зимой - башню трясло, с потолка сыпалась крошка, у всех мутилось в головах и перед глазами... Я не знаю, как конкретно это происходило. Полагаю, поединок воли. И он продолжался несколько часов. Потом Тху вдруг закричал - так, что у нас чуть уши не полопались, это было слышно на всю крепость - и что-то такое сделал... ну, не разбираюсь я в этом!.. в общем, с этого момента мы чувствовали только его, Артафиндэ пропал...
  
   Короля Нарготронда втащили в их камеру где-то через полчаса, он был в глубоком обмороке. Их отогнали к стене и перегородили каземат пополам стальной решеткой; а затем бросили его в то, отделенное, помещение. И туда же засунули еще одиннадцать Эльдар - точнее, десять Эльдар и одного Атано, смертного.
   А потом, стоило Финдарато придти в себя, Саурон как с цепи сорвался. Вероятно, Тэвильдо изошел на кашель - Тху совершенно перестал заботиться о чутком обонянии товарища по темному делу.
  
   - По первоначалу он принялся за нас - морщась, произносит Хорек. - Ну, так, чтоб Артафиндэ смотрел, ясное дело.
   - Чего он хотел-то?..
   - А непонятно? Нарготронд он хотел, мрачий сын! В общем, семеро уже умерло, а Артафиндэ так и не заговорил... и своим не дал. Ты знаешь - в голосе Хорька прослеживается искреннее восхищение - я думаю, в Аглоне он бы смотрелся неплохо, а, Аласармо?
   - Да - киваю я. - Да. Лучше многих...
   Несколько долгих минут мы молчим, а потом я решаюсь спросить:
   - А что было дальше? И как вышло, что вас выжило так много? Тху отступился?
   - Валараука горелого он отступился! Нет, он-то не отступился бы, пока всех бы нас не выбил. Но Фелагунд с ним сыграл в другую игру. Собрался с силами, своих в кучу сбил - и выдал по полной. Я тебе все равно объяснить не смогу, да ты, наверное, в таких делах смыслишь получше моего... в общем, он запер камеру. Так, что ни один орк туда войти не мог, и люди не могли - все сразу от ужаса дурели. Тому человеку тоже несладко приходилось, но он терпел.
   Я прицокиваю языком. Это такой уровень владения sanwe, на который в Амане были способны только Ваньяр... ну да Артафиндэ ведь и сам полуванья по крови, неудивительно. Но все равно - хорош!
   - И что?..
   - И ничего. На третий день такой бодяги Саурон запустил к ним волков. Ну, своих волков. И все равно по его не вышло! Он-то думал, волки сдюжат, а не смогли, твари! Вместо того, чтоб в разуме остаться и Артафиндэ в оборот взять - просто сбесились и пошли рвать всех направо и налево. И... - Сирилайко вдруг опускает глаза, губы у него дергаются - и погиб Артафиндэ.
   - Как погиб?.. - у меня перехватывает дух.
   - А вот так. Тху-то это, понятно, было не надо, ему мертвый Артафиндэ уже ничего про Нарготронд не расскажет - но волки-то сбесились, ушли из-под власти. Всех тех десятерых положили - они же закованные все были, в кандалах, драться как следует не могут. Фелагунда в углу зажали вместе с человеком этим его. И тут он как полыхнет!..
   - Чего?
   - Того. Белым пламенем. Цепи в клочья, вокруг - шерсть тоже клочьями, кровища, волки воют, бегут кто куда... Как улеглось - смотрим, лежит самый большой волчара, вожак, и Артафиндэ поверх, оба мертвые. Этот человек его рыдает, руки ему целует... ну, и мы... - он снова умолкает, и я понимаю, что по лицу бешеного неунывающего бродяги Хорька ручьями текут слезы.
   Вот это да - думаю я. - Проклятье и треклятье, как жалко Артафиндэ! Как я Князю расскажу?.. - но Эру ж Ты мой, вот ведь оно как вышло. Белым пламенем. Как Король - как наш Король. Выходит, Артафиндэ замахнулся на то же, что делал Фэанаро - на прямое воздействие духа на вещество.
   Сомневаюсь, что убил его волк. Когда Король был в таком состоянии, его смогли одолеть только все валараукар Ангбанда, вместе взятые. Но. Король-то готовился к таким вещам очень долго - подозреваю, что первым его опытом было создание Камней. А Фелагунд взял ту же высоту прыжком с места - и тело не выдержало напряжения духа. И все это - проносится у меня в голове - все это ради смертного и Синдэ?.. Нет. Ради них, да, но и ради Нарготронда. Ради его народа, который от него отрекся... Проклятье.
  
   И я уже не удивляюсь, когда Сирилайко сквозь слезы бормочет:
   - И тело, Аласармо... тело полежало немного - и прахом... пеплом рассыпалось... - всхлипывает, трясет головой и приходит в себя. - Вот так и погиб. - произносит он уже почти своим прежним тоном. - Ты как думаешь, Князь сильно убиваться будет?..
   - Убиваться не будет. Вот горевать - полагаю, еще как...
  
   Я отхожу к палатке, достаю из своего мешка бурдюк и чарки, разливаю вино, и мы с Хорьком, два вассала Первого Дома, пьем первую поминальную чашу об Артафиндэ Ингольдо Фелакх-Гунду, владыке Нарготронда и Хранимых Земель. Пьется легко. Что бы ни было, он ушел, достигнув своего зенита, и мы с Сирилайко понимаем это оба.
  
   Только когда последние алые капли допиты, я тихонько спрашиваю:
   - Сирьо, ты можешь рассказывать дальше? Прости, но мне правда надо это знать.
   - Да я понимаю - вздыхает Хорек. - Дальше... дальше мы вообще-то помирать приготовились вслед за Финдарато. Потому как ежу было ясно, что теперь Тху возьмется за дело сам.
   Но не тут-то было. Этот человек - он, когда тело рассыпалось, словно не в себе стал... сидит, руки все в пепле, и поет что-то на своем языке - протяжное такое, горестное. В голос пел, между прочим, ему уже точно все равно было. Мы у решетки толпой, думаем, чем ему помочь - видно же, что сейчас свихнется вконец, фиримар - они на это дело быстрые... а он все поет, не знаю, как у кого, а у меня мороз по коже... и тут ему ответили.
   - Кто?..
   - А чтоб я знал, Аласармо. Просто сверху откуда-то раздалось пение, через камни, через стены - насквозь, голос женский, но... Ну, ты понимаешь, сильный голос. Ты за морем Яванну когда-нибудь слышал? Вот что-то похожее, но по-другому... И поверх ее голоса, как бы подпевая - вой, но не волчий, а вроде как собачий. Мы все слышали это, все Квэнди, которые там были... А что слышал этот бедняга-смертный - не знаю, но он грохнулся в обморок при первых же звуках. Среди нас, кстати, была парочка дортонионских Синдар. Они как услышали - сразу закричали "Королева!.. Это королева!" - и, ты знаешь, я готов был в тот момент им поверить, решить, что это и правда сама Мэлианна явилась зачем-то на Волчий остров... - он переводит дух и уже гораздо тише продолжает:
   - А потом Тху запел в ответ - всей башней; как ветер, как смерч, как океанский лед... и ринулся ей - кем бы она ни была - навстречу... И, наверное, они сразились. Я тебе больше ничего сказать не могу, потому что никто из нас дальше ничего не видел и не чувствовал. Соваться туда и пытаться что-то различить было бы смерти подобно. А потом башня рухнула.
   - Сама по себе?!
   - Черт ее знает. Нет, наверное. Я думаю, Саурон с ней что-то учинил, что она без него стоять не могла... а его ведь победили, Аласармо. Мы чуяли, как его сила и злоба покидают стены, и они начинают рушиться...
  
   Я задумываюсь всерьез. Это еще что за новости? Тол Сирион был отменной крепостью и в чародейском укреплении не нуждался. Башня, конечно, изрядно выгорела изнутри во время первого штурма, но не настолько же, чтоб без "силы и злобы" Тху она не смогла бы стоять! То есть чтоб добиться такого результата, Гортхауру пришлось по сути разобрать крепость на составные части по кусочку - а потом собрать заново, утвердив основание ее в себе самом. Новое слово в фортификации, скажу я вам, tarqenni. Я бы ни за что до такого не додумался, разве подсказал бы кто.
   Тот, кто во время оно звался Артано Аулендиль, умен, очень умен. Ум его извращен, конечно, донельзя, но тем не менее чудовищно по-своему логичен. А как учил нас великий стратег и папенькин сыночек Курво? "Если действие врага кажется тебе дурацким, побейся головой о стену, пойми, что дурак здесь ты и подумай еще раз". А подумав еще раз, мы приходим к крайне... любопытным выводам. Так строить крепость можно только в одном случае. Если ты собираешься в любую минуту бежать из нее - но не желаешь, чтобы она в целости досталась противнику. Теперь еще вопрос. Зачем так поступать Саурону, который на Волчьем острове был по сути неуязвим? Сил на то, чтоб сковырнуть его оттуда, нам было бы не собрать еще лет десять... Да еще и учитывая, что у него имеется мощнейшая поддержка в лице Тэвильдо...
   Стой! А ведь Тэвильдо в это время - точнее, немного раньше - сразился с Хуаном и проиграл, выбыв из игры... И был предан Морготом и Тху... Потому что крепость они сдали, как только туда подошла Лютиэн. Вот зачем этот карточный домик. Оформившееся наконец-то предчувствие щекоцет мне хребет кривыми паучьими лапками. Князь прав, прав, прав! Серую Госпожу и ее смертного пропускают на Ангаманди...
   - А что сталось с человеком, Сирилайко? - спрашиваю я, уже представляя, каким будет ответ.
   И я не ошибся:
   - Мы не нашли его. Когда сумели выбраться из-под завала - искали, конечно... Но не нашли. Ни его, ни его трупа.
   - Значит, она действительно забрала его с собой...
   - Кто - "она"? Ты что, знаешь, кто была та женщина?.. - изумляется Хорек.
   - Неважно - отвечаю я, стараясь вложить в голос как можно больше жесткости. И встаю. - Надо поторопить мастеровых. Мы должны оказаться в Нарготронде как можно скорее.
  
   Поутру на верхушке острова мы насыпали высокий курган. По весне он должен будет зазеленеть, и могила Артафиндэ Ингольдо будет достойна его величия... Зеленый, живой холм среди черных развалин - он был таким же, когда жил. Полагаю, что счет Князя к Серой Госпоже с этого дня вырастет еще больше.
   А мы запрягли запасных коней в телегу, уложили раненых поудобнее и тронулись, торопясь как можно, обратно. Ильфуин все поймет, увидев развалины, ждать его незачем.
  
   Думал ли я тогда, Бездна меня побери, что везу в Нарготронд его гибель? Нет, не думал. Дураком был, дураком и помру.
  
   13. Etyatari
  
   Я иду по опушке леса, и пожухлая зимняя трава еле слышно шуршит у меня под ногами.
   Серо-зеленый ельник возвышается слева от меня, как крепостная стена, увенчанная острыми башнями. Между стволами упокоена темень, стройные ели нежно касаются друг друга пушистыми лапами-ветвями; царит глубочайшая тишина, только изредка откуда-то издалека доносится пронзительный высокий клич - песня охотника. Я вслушиваюсь в эти звуки, я подхожу все ближе. Проходит не более получаса, а я уже на месте - все-таки хоть чему-то Князь меня научил.
   Я захожу в лес, и напоенный запахом хвои полумрак принимает меня в свои обьятия. Десятка два шагов - и я выхожу на небольшую круглую поляну, в середине которой догнивает огромное поваленное дерево. Я становлюсь под выворотнем, так, чтобы тень падала на меня, и негромко зову того, ради кого я и явился сюда.
   Он слышит меня, но отвечать не торопится. За десять с гаком лет последней войны он привык быть осторожным и не якшаться с кем попало. Но я повторяю зов, еще раз, уже настойчивее, стараясь произносить слова охотничьего языка именно так, как это делал Князь. И он не выдерживает - их род сотворен любопытным. Он со свистом разрезает воздух над моей головой, делает пару кругов в небе, а затем я вскидываю руку в плотной кожаной перчатке, и он спускается на нее, цепко охватив запястье коготками - молодой, полный сил сокол-дербник, еще не нашедший себе пары, стройный, желтоглазый, с хищно изогнутым серповидным клювом.
   Брат - говорю я ему, пристально глядя прямо в его непроглядно-черные зрачки - услышь меня и помоги мне.
   "Слушаю. Помогу."
   Лети вниз по реке. Найди недалеко от Невидных пещер того, кто силен. Скажи: Хозяин пещер мертв. Серая Госпожа разрушила гнездо злого, глядящего волком, и взяла оттуда того, кого искала. Вместе они идут на север. Я, одиноко ходящий, возвращаюсь к тому, кто силен, потому что гнездо, которое я должен был сторожить, разрушено. Веду с собой тех, кого нашел в гнезде волка, покусанных им. Ты понимаешь?
   "Не понимаю, но слышу. Отнесу вести."
   Благодарю, брат.
  
   Он снимается с моей руки и со звонким криком уходит над лесом на юг, а я присаживаюсь на поваленную елку, вытираю пот и перевожу дух. Все-таки я в жизни у Оромэ не обучался, потому общение со всяческой зверью-птичью дается мне нелегко. Надеюсь, Князь догадается, что "одиноко ходящий" - это Эрэлендо в вольном переводе на соколиный. Остальное вроде как очевидно. За "гнездо волка" Князь, конечно, будет ухохатываться надо мной лет триста, но вот не помню я, как на наречии хищных птиц будет "наземное логово"!
  
   Теперь можно возвращаться к месту очередного привала. Так быстро, как мне хотелось бы, ехать все-таки не получается - раненым требуется уход и отсутствие тряски; но в чем-то оно, наверное, и к лучшему. Может, успеют придти известия от Ринквэ и Ильфуина, и мы сможем обсудить сложившееся положение во всей его полноте.
   С одной стороны, и обсуждать вроде как нечего. Если Серая Госпожа и Бэрэн действительно пережили падение Тол ин Гаурхот, то дороги им две: в Дортонион, где их ждет-поджидает Ильо, или напрямик через Ард Гален.
   Но Ард Гален-то теперь совсем другой. Если верить нашим разведчикам - а я не вижу основания им не верить - Ард Гален теперь зовется Анфауглит, и названье сие ему вполне приличествует. Наш Дорогой Друг с Севера погулял там на славу, пепел и лавовые поля - вот и все, что осталось от бывшей Степи. У меня это до сих пор в голове укладывается с трудом, но так или иначе - им там не пробраться, даже если каким-то чудом они ускользнут от наполняющих эти края патрулей Цитадели - остаются еще голод и жажда, которые там утолить нечем.
   Но я помню, что когда Лютиэн сидела в Нарготронде, мы тоже были уверены, что ускользнуть от нас ей не удастся. Все было предусмотрено, все учтено - а неладная Синдэ не только вырвалась, но и сманила с собой того, кого Князь не без основания почитал вернейшим из верных. Так что, ожегшись на молоке, будем со всем старанием дуть на воду. По крайней мере, я совершенно убежден, что Князь и в особенности Кот думают именно так.
  
   Обоз колесит по размякшему снегу, вязнет в сугробах, но неотвратимо приближается к Хранимой равнине. Бывшие пленники Тху постепенно приходят в себя - вне области влияния темного Маиа их эльдарская натура берет свое. Что же до Хорька и его двоих приятелей - то эти уже давно на ногах, скачут в передовом охранении и горя не знают. Как раз Хорек и докладывает мне однажды утром, что с юга движется большой конный отряд под Золотым Древом Арафинвэ.
   Что за новости? - думаю я ошеломленно. Разъезды Нарготронда с самого нашего прибытия туда организовывали мы, и ходили они под Восьмилучием. И даже совместные отряды из наших и арфингов обычно брали герб Финдарато - арфу и факел. Ну да ладно, какая разница, под каким они знаменем? Главное, что они примут у меня обоз, а я смогу поспешить к Князю с Котом налегке.
   Они скачут быстро, я вскорости различаю, что это - легкие конники Гвиндора. А потом не без радости вижу и его самого во главе клина, машу ему рукой и лечу навстречу.
   Гвиндор, заприметив меня и тоже, по всей видимости, узнав, вскидывает руку - и строй замирает, а он выезжает вперед и коротко кланяется.
   - Достойный Алсарнон - произносит он на Синдарине, каким-то не своим совершенно резким отрывистым тоном - я прибыл по приказу Наместника Ородрэта, чтоб оказать Вам помощь.
   - Виньятуро - морщусь я - я же тебе говорил - я не люблю, когда меня так называют. И вообще, ты что, Квэнья забыл?
   Лицо Гвиндора каменеет пуще прежнего.
   - Как верный подданный Третьего Дома - чеканит он - я блюду Эдикт государя Тингола и не употребляю язык изгнанников. Передайте мне обоз и можете быть свободны.
   У меня отвисает челюсть, и я не могу сказать ровным счетом ничего. Зато подскакавший очень вовремя вместе с остальными двумя друзьями Хорек может, и еще как.
   - Друже, ты спятил? Какой к черту Тингол? Перестань придуриваться, давай вот выпьем лучше, я тебя столько времени не видел!..
   Не обращая на него ни малейшего внимания, Гвиндор отдает команду - и конники его сноровисто отрезают нас от телеги с ранеными, берут ее в кольцо - и, arda nuquerna, наставляют копья!
   - Вы свободны, достойный Алсарнон - с явным нажимом говорит Гвиндор. Раненые в телеге, ничего не понимая, шумно требуют объяснений.
  
   Мы с Сирилайко переглядываемся. Потом я говорю Гвиндору:
   - Отлично. Тогда я прошу отпустить со мной моих Эльдар.
   - Ваши Эльдар поедут вместе с обозом.
   - Нет. Это мой отряд, а не Ваш.
   - У меня приказ Наместника Ородрэта.
   - То есть Вы берете моих Эльдар в плен?!
   - Нет, я всего лишь прошу их помочь мне охранять обоз.
   - От кого, Бездна тебя побери?? - не выдерживает Сирилайко. Но я успокаивающе кладу ему руку на плечо, кричу своим лучникам "Все в порядке, ребята, встретимся в Нарготронде!" - и пускаю коня в галоп. Сирилайко, Рианкаро и Нэрохтар ругаются на чем свет стоит, но следуют за мной.
   - Проклятье! - кричит Хорек на скаку. - Эрьо, что происходит?!
   - Бунт! - кричу я ему через плечо, а он молчит несколько секунд, а потом орет так, что кони наши в страхе прижимают уши:
   - Эру!! Единый!!! А что будет, когда они узнают, что Артафиндэ мертв?!?
   - Вот потому мы и должны успеть раньше обоза! Скачи, Сирьо, что есть силы, скачи!!
   И мы скачем. Через полчаса откуда-то сзади взлетает трубный рев - это Гвиндору рассказали новости. Но он не догонит нас. У него на руках раненые, а еще у него мои стрелки. К которым он теперь спиной повернуться побоится. Мы успеем раньше. Успеем. Успеем...
  
   Успели.
   В воротах нас встречает необыкновенно хмурый караул. Но судя по тому, что встречают не копьями, Князь остался Князем и никому ничего про Артафиндэ не сказал... Про обоз сказал, куда б он делся, сокола моего, небось, все видели, а про Артафиндэ промолчал... так что у нас есть в запасе еще день. Или по крайней мере полдня...
   Нас пропускают в ворота, пропускают и в нашу казарму - но в коридорах кордоны. Дружина Аглона взята в кольцо, заперта в проклятых пещерах, и теперь нам отсюда просто так не выйти.
   Князь встречает нас на пороге, глаза в кровавых прожилках, лицо белое:
   - Ты успел! - быстро обнимает меня, - вы живы! - быстро обнимает Хорька и компанию. - Проходите. Готовьтесь.
   - Мессир, чего нам ждать?
   - Готовьтесь к худшему. Они сорвались с цепи. Когда узнают о Финдарато - захотят крови. Рэстьо у них в руках, не знаю, что он сейчас сможет сделать.
   - А остальные?
   - Остальной Совет - во главе мятежа... кроме Истакальмо. Он тут, с нами.
   - И что?
   - И то, что они скорее всего нас сомнут, Эрьо - угрюмо говорит Князь. - Я совершил ошибку, когда отослал вас всех. Теперь нас вшестеро меньше, чем их. Ильфуин вернуться не успеет никак, тут надеяться не на что. К Ринквэ я послал сокола, приказал ему спешить во всю мочь. А теперь расскажи мне все, как можно более подробно.
   Я киваю Хорьку - и тот начинает рассказывать. Пока он говорит, невесть откуда взявшиеся Майвартэ, Аннаминье и Линдэлискэ приносят нам горячего вина и еды. Я таращу на них глаза:
   - Любезные девы, а вы-то что тут делаете?..
   - Мы Наставника не бросим - серьезно говорит Лискэ, а остальные две целительницы кивают.
   - Да и потом - сурово добавляет Майвартэ - гадко все это. Вы за нас сражались, гибли, а теперь все это побоку?
   Я молча целую ей руку.
  
   Время тянется невыносимо. Не знаю, что уж там случилось - раненые ли его задержали, мои ли бойцы - но Гвиндор тащился до города не полдня и не день, а целых два. Впрочем, спасибо ему на этом - за это время мы успели как следует укрепиться. Идею встречать гостей внутри казарм было принято считать идиотской - они попросту закроют нас и выморят. Значит, надо выходить и пробовать взять нахрапом. Кроме того, невзирая ни на что, у каждого из нас где-то в глубине души оставалась надежда, что арфинги - это все-таки арфинги, и дело обойдется руганью и - возможно - изгнанием. Хотя само то, что они решились впрямую взбунтоваться против Князя, уже говорит достаточно о многом. Мы все-таки хорошо их обучили.
  
   Явление Гвиндора пропустить было невозможно. Где-то в глубине пещерного города зарождается глухой шум, рокот и гул, и начинает нарастать, как грохот бурного моря. Все громче и громче, все ближе и ближе, вот уже можно различить отдельные голоса.
   - Предатели!.. Смерть... Король наш... Финрод, Финрод!.. предатели...
   На гребне волны к нам врываются воины и мастеровые моего отряда - потрепанные, но целые. От них мы узнаем, что Гвиндор действительно рассказал все народу Нарготронда, и арфинги идут к нам, чтобы свершить над нами справедливый и скорый суд, ибо мы несомненно и страшно виновны в гибели благородного и доброго короля Фелагунда, которому за гостеприимство и защиту мы отплатили предательством и черной неблагодарностью. Нарготрондцы, конечно, сознают и свою вину в произошедшем, но полагают, что не застращай их Кэлегорм своей злобой и не смути Куруфин своими хитроумными речами, они бы никогда не отреклись от государя. И теперь они хотят смыть свою вину кровью тех, кто их соблазнил.
   Князь в эти минуты ослепительно страшен. Он не говорит ни слова; только машет коротко рукой - и мы начинаем выдвигаться на заранее подготовленную позицию.
  
   Дальше события начинают бежать со страшной скоростью, словно наверстывая упущенное за два проведенных в видимом бездействии дня.
  
   Перед дверьми в наши покои расположен обширный зал, выходов из которого только три. Первый ведет собственно к нашим помещениям, перед ним мы и развернули sandastan. Второй открывается в главный коридор, откуда слышен рев приближающейся толпы. Третий выходит на галерею, лепящуюся высоко по стене напротив нашего портала, и по нему отсюда можно добраться до главных ворот.
   - Если они догадаются вывести стрелков на галерею - очень спокойно говорит Курво - нам конец.
   Но они не догадываются. Им сейчас не до того, их ведет только ярость и ничего более, и о стратегии они не помышляют. Толпа вкатывается в зал через большие ворота, разливается до середины - и замирает.
   Я стою в ряду, прикрывшись щитом, и со стороны оценить, как мы выглядим, не могу; но у меня богатое воображение. И я понимаю, что бедолаги-арфинги сейчас видят перед собой: ощеренный копьями строй в черно-алом, осененный склонившимся из дверного проема знаменем с серебряной звездой; глухие забрала куздийской работы в первом ряду; щиты внахлест, ни единой щели в стальном sandastan'е... А против нас - куча мала. Кто вовсе безоружен, кто с мечом, кто с копьем, кто с дрекольем каким-то... Мужчины, женщины, подростки.... хаос. Очевидно, что их много больше, и что в конечном итоге они сотрут нас в порошок. Но столь же ясно, что первые, кто выйдут на строй, погибнут столь же неотвратимо, как если бы они отправились в Чертоги по собственной воле, воззвав к Вэфантуру. И этими первыми быть не хочется никому.
   Но тут из глубины толпы взлетает одинокий громкий голос:
   - Финдарато!
   - Фин-да-раааа... - ахает толпа и делает шаг вперед. Потом еще один. И еще. И еще.
  
   ...а Ринквэ не успел. Жаль. Теперь уже и не успеет. Хотел бы я знать, что он будет делать, когда вернется? Очень надеюсь, что не мстить. Как знать, может, ему и удастся взять Нарготронд - но потеряет он уйму народа, а потом, полагаю, молва прочно заклеймит его убийцей братьев... Раз уж мы оказались теми, кто подло предал Артафиндэ, то я и в такой поворот общей мысли готов поверить...
   Эру мой, Эльдар, что же с нами сталось? Не верю, что Моргот настолько могуществен...
  
   Ближе. Ближе. Мы уже различаем лица.
   - Ecqui ndacili-i-inna-a! - протяжно кричит-поет Князь, и на левом фланге ему в унисон подхватывает Курво. Копья слитно шевелятся, чуть отодвигаясь назад, в положение, пригодное для замаха под удар.
   Еще на мгновение замирает толпа - и вновь шагает... Женщин и молодежь куда-то затерли, сейчас перед нами только мужчины, у всех в руках хоть какое-нибудь оружие, все знают, на что идут, все готовы к риску... И говорить с ними сейчас, взывать к здравому смыслу - совершенно бесполезно. Мы, Нольдор, народ неторопливый, но и не отходчивый... Хотя какие к черту Нольдор, здесь же Синдар половина зала. Пришли пронаблюдать за соблюдением Эдикта Тингола, я полагаю...
  
   ...и тут он распихивает передние ряды толпы, расшвыривает в стороны бойцов в полтора раза крупнее себя, вырывается вперед, обгоняя толпу, на полпути до нас разворачивается лицом к своим и застывает, раскинув руки крестом - ободранный, со сбитыми в кровь костяшками пальцев, совершенно безоружный, в повседневной одежде, изрядно порванной к тому же... неуловимо прекрасный и величественный в этот миг - бледно-золотые волосы разметались по плечам, глаза горят дивным каким-то летучим и жгучим пламенем. Артарэсто?.. Ночь Ничто, да он ли это?.. На какую-то секунду у меня все плывет перед глазами, и мне кажется, что я вижу перед собой того самого, за чью смерть нам тут собираются мстить...
  
   - Стоять! Не сметь!.. Я - ваш Король! Назад!.. - кричит он страшным, железным голосом, без всякого усилия перекрывая и шум толпы, и топот. И его подданные останавливаются.
   - Если они виновны - уже тише, но с тем же совершенно несвойственным ему напором продолжает Рэстьо - я буду судить их. Я, не вы!
   Воцаряется гробовая тишина. На мгновение мне кажется, что все обошлось, что Рэстьо - Король Артарэсто, однако! - справится, удержит их. По крайней мере, сейчас он все делает настолько правильно, что тому же Князю впору.
   Но тут опять из-за спин раздается выкрик - кажется, тем же голосом, что кричал "Финдарато!":
   - Ты не Вала, Артарэсто, чтоб запрещать нам!..
   - ТЫ НЕ ВАЛА!.. - с невыразимым облегчением вздыхает строй, и волна из тел снова медленно, еще медленно, но неотвратимо начинает катиться вперед. Я слышу с левого фланга нечленораздельный рык Кота. Кажется, это был Кхуздул, хотя я бы не поручился - ряд морфем имеет ярко выраженное орквинское происхождение. Да уж. Научились.
   - Рэстьо, назад! За щиты! - рявкает Князь, но брат Финрода, обернувшись, шепчет одними губами: "Aran enta nanye" - и остается стоять между нами и накатывающейся волной, и никому уже не успеть дотянуться до него, схватить, утащить под защиту надежной стали... А те уже ни о чем не думают, их ведет, и страшнее всего, что происходящее с ними, как в зеркале, отражается в нас. И на рев и рокот толпы мы отвечаем - смехом.
   Он рождается где-то в темных глубинах сердца, этот смех. Он заставляет зубы оскалиться, а пальцы яростно сжаться на копейном древке; он будит в недрах души какую-то странную, особую радость - надежно и напрочь, казалось бы, позабытую. И в воздухе подземного зала невесть откуда разливается запах соли и водорослей, и шум набегающего прибоя, и где-то в неизмеримой вышине, слышные сквозь всю толщу камня над головой, рыдают в ужасе чайки...
   - Aiya Feanaro! Aiya Qualme! Qualme!!..
  
   Эру мой, Единый, светлый, сохрани.
  
   ...они отбрасывали нас от пирсов три раза. Небо - иссине-черное, нависшее, слепое - было заплетено свистящей сетью стрел; мы шли словно сквозь рой безумных пчел, искавших любой щели в доспехе, любой оплошности в движении, чтоб вонзить безжалостное жало. Стрела из большого тэлерийского лука на излете пробивает шкуру акулы через толщу воды. В те часы я очень сочуствовал акулам...
   ...все дыхание уходило просто на то, чтоб не прекращать идти; нас не хватало ни на крики, ни на кличи; мы могли только смеяться. Без голоса, без воздуха - мы смеялись, шагая по широким улицам, стиснувшись в фалангу под стальным непрекращающимся ливнем; мы смеялись, падая на белые плиты, и со смехом отлетала пронзенная душа; мы смеялись, чувствуя на лезвии меча бурлящий ток чужой крови, и - о, как мы смеялись, когда бело-лазурные конники Финдэкано прорвали наконец сплошную цепь стрелков, и с высокой арки над устьем гавани за скалами мы увидели Море!..
   ...Я понял тогда - мы все тогда так или иначе поняли - одну простую и жуткую истину. Война может приносить радость - если против тебя стоит достойный противник. А самый прекрасный, самый благородный, самый стойкий и достойный противник для Эльда -
   другой Эльда.
   Я помню, как на какой-то площади наперерез головному отряду, ведомому Королем, выскочили какие-то Нольдор в подобии строя; мы промедлили несколько секунд, думая, что это свои - и этого времени им хватило, чтоб глубоко врубиться в наши ряды. Во главе их не бежала - летела гибкая девушка, окруженная ореолом сияющих двойным злато-серебряным блеском волос - Нэрвэндэ Артаниссэ, дочь Эарвэн, сражалась на стороне родни своей матери... Они с Королем столкнулись посередине площади, запела сталь, закружились, как птицы в небе, разлетелись, столкнулись снова... Потом битва разлучила их, но этот момент не выходил у меня из головы еще долго - они оба были настолько красивы в тот миг - как два гениальных танцора, сошедшихся в лильтафионде...
   Потом нам приходилось сражаться и с орками, и с тварями, и - в последнее время - даже с людьми - но никогда у меня больше не возникало этого удивительно-пугающего ощущения танца, этой ужасной и манящей красоты боя. И я не хотел этого, Эру, Ты слышишь меня? - я не хотел этого больше.
  
   А придется. Самым храбрым нарготрондцам уже осталось фута два до застывшего горящей свечой Артарэсто. Они пройдут, не заметив его, и сцепятся с нами. Хотел бы я, чтоб Артанис была здесь сейчас. Интересно, на чьей она бы оказалась стороне?..
   Свист. Пронзительный, режущий уши свист. И дробный перестук - как градом по крыше. Стрелы. Что это, Эру? Тэлери пришли??..
   Между Артарэсто и передними рядами нападающих вырастает из палисандрового пола трепещущий черный частокол. Я, еще ничего не понимая, поднимаю глаза - и вижу на галерее, над головами арфингов, ровный строй фигур в черно-алом. И до боли знакомый яростный сорванный голос выкрикивает:
   - Следующий, кто сделает шаг, умрет на месте!..
  
   Немая сцена. Замерли все, и рухнуло безмолвие. И - очень спокойно, негромко говорит Артарэсто:
   - Не волнуйся, Ринквэ. Они не сделают шага. Не правда ли... народ мой?..
   Тьельпэринкар стоит на галерее совсем близко к краю, вцепившись одной рукой в баллюстраду, а другую вскинув к потолку. Они встречаются с Рэстьо глазами - и медленно, нехотя сын Атаринкэ опускает руку.
   Он видит то же, что и мы - как арфинги переглядываются, бледнеют, отшатываются друг от друга. Их все еще больше, чем нас - но теперь они в очень невыигрышном положении. Луков у них нет. И, что гораздо важнее - они перестали быть единым целым. Подъем прошел. Теперь они не способны убивать.
   Они сбиваются в кучу у входа в зал, глядя со страхом и стыдом. Только сейчас до них начало доходить, что они чуть было не сделали. Нельзя пропустить этот шанс - и Рэстьо, умница, его и не пропускает.
   - Эльдар Нарготронда! - гремит он, раскатывая под сводами эхо. - Вы признаете меня королем?..
   - Даааа... - стонет Нарготронд. - Да, государь!..
   Артарэсто отчетливо выдыхает. Дело сделано. Слово произнесено. И тут его ведет и шатает так, что он чуть не падает. Невесть как оказавшийся рядом Князь быстро подает ему руку.
   Рэстьо недоуменно глядит на него, словно не узнавая. Но Князь сейчас соображает быстрее: убедившись, что Король Нарогарда уже никуда не упадет, он плавным движением преклоняет перед ним колено:
   - Государь Ородрэт, я и мой брат предаем себя на твой суд.
   В глазах Артарэсто загорается понимание. Он коротко кивает Князю и твердо произносит:
   - За то, что вы породили в Нарготронде смуту, я изгоняю вас из города.
   - Пусть будет так! - с должной мрачностью говорит Князь, а Кот, приподняв забрало, оскаливается в великолепной гневной усмешке.
   - А что до вашей дружины - все тем же тоном Строгого-но-Справедливого продолжает Рэстьо - то она останется в городе, ибо не пойдет за вождями-преступниками.
   - Истинно так. - очень угрюмо говорит Кот. - Более того, я подозреваю, что даже сын мой предпочтет не следовать за отцом-смутьяном. А, сын мой?..
   - Ага, отец мой - отвечает сверху Ринквэ, но под взглядом Атаринкэ немедленно поправляет выражение лица и выдает уже более приличествующим тоном: - Воистину!
   - У вас есть час на сборы. - чеканит Артарэсто; затем окидывает взглядом своих остолбеневших вассалов:
   - А вы все можете идти. Суд провозглашен.
   Нарготронд нервно кланяется - и начинает очень быстро проталкиваться из зала наружу. Еще через десять минут тут остаемся только мы и Артарэсто.
   И тут строй с грохотом ломается. Падают щиты, сбрасываются шлемы, народ садится, где стоял. Тьельпэринкар спрыгивает с баллюстрады, рискуя поломать ноги, и кидается к отцу. Князь хватает Артарэсто за плечи, встряхивает и кричит:
   - Молодчина!.. Король, Бездна тебя побери!..
   Рэстьо обессиленно улыбается:
   - Спасибо, Турко... Ты мне очень помог в финале...
   - Да ладно. Нам так или иначе тут делать больше нечего. А ты теперь справишься и без нас, да и Ринквэ тебе поможет.
   - А вы куда?..
   - В Дортонион. Перехватим там Ильфуина и - на Химьяринга. Ты знаешь, из-за всей этой дурацкой каши я же тебе так и не сказал! Маитимо надумал вместе с Финдэкано собрать новый союз. И попробовать снова замкнуть осаду.
   - О!..
   - То-то и оно, что "о". Потому мы там будем очень полезны, знаешь ли. А ваше с Ринквэ дело - соорудить из этого города обратно что-то боеспособное. А то распустили мы их, я посмотрю, безобразно.
   - Да уж... - бледно улыбается Артарэсто. - Но... послушай, Турко... а прежде чем вы уедете... Ты ведь расскажешь мне о том, как он погиб?
   - Конечно. - мягко улыбается Князь. - В конце концов, ты ведь дал нам целый час.
  
   ...но час прошел. И взяли они коней, и прочь унеслись, как пламя. Неплохая была бы строчка для баллады, вот только нам предстояло не баллады распевать, а приводить в порядок треклятый Нарготронд без какой-либо помощи старших. Вот время, когда всем приходится учиться - или учиться заново - жить, как живут в Пограничье.
  
   ***
  
   Mente Parmao Minya
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"