На первой-то раз электрик Петров умер не нарочно, случай помог. Опасных работ на трансформаторе он не выполнял и быть убитым не собирался. Повечеру шел себе Степан от медь-комбината полем мимо ТП-423. Глядит, ящерица шмыгнула по серому от времени столбу в порыжевший железный шкаф с предохранителями на сто ампер.
Как поближе подошел, привиделось ему сквозь железо, будто ящерка уселась на медную фазовую клемму, и хвост ее, неровен час, вот-вот коснется заземления. Двести двадцать вольт - не бог весть что, ясный ток. Но то - для битого-перебитого электричеством человека, а для мелкого пресмыкающегося - неотложный трындец.
Пошто Петрову лишняя головная боль занадобилась, неведомо. Головою он и без того болел со вчерашнего. Однако ж вдруг пожалел Степан представителя фауны родного края и полез в шкаф. Открыл специальным ключом дверцу - все в точности, как привиделось, на клемме ящерка! Подивился Петров своей внезапной зоркости и думает: "Эка мне Сувакин-то удружил!".
Вытянул Степан резиновые перчатки из-за пояса, примерился ухватить ящерку поперек живота. Но та сторожко зашипела и... прислонила хвост к нулевому проводу! Но не обуглилась и не забилась в агонии, как делают пораженные насмерть существа, а токмо ощерилась мелкими зубками.
Позавидовал Петров диэлектрическим свойствам ейной шкуры. Захотелось и ему такую кожу заиметь, чтоб, значит, попав под напряжение, не падать всякий раз со столба, а продолжать ремонт электросети. Шкурки той ящерки хватило бы мужчине разве что на мизинец, али на другую, небольшую тож, конечность вроде носа. Да лиха беда начало - ящериц в сухое лето что саранчи, можно на все пальцы наловить!
Не успел он так подумать, на головке ящеркиной звосияла медная корона о пяти концах, и с них как хлобыстнет молнией, да аккурат меж глаз незадачливому Петрову! Тут он и помер.
Так-то электрики народ стойкий, их шалым киловольтом не перешибешь. Бают бывалые мастера, что у иных долбанутых аж третий глаз открывается. Мол, многие затем в электрики и стремятся, чтоб задарма обрести орган, неведомое наблюдающий.
Но сколько Петрова током ни било, третий глаз у него так и не проявился. Видать оттого, что третье ухо у него имелось, спасибо природе-затейнице. Куда ж ему два-то третьих органа!
Гармонии ради, знать, природа разместила избыточное ухо симметрично - во рту, под самым нёбом. Чуть открыл варежку, и слышится Степану неслышимое!
Любопытный к соседской жизни, Петров, однако, подслушивать смущался. Другой раз и язык к нёбу прижмет, чтоб не слыхать лишнего. Да ить оно щекотно как, ажно до смерти! Оттого и обедал он в одиночку, и на людях зазря рот не разевал, особливо вблизи чужого каравая. А чтобы песен не петь во хмелю, не выпивал никогда Степа, за что поселковые сторонились его аки придурошного.
Нормальный-то электрик, вдругорядь, как набубенится, да не в отключку, а в полное размыкалово! Иначе статический заряд с себя нипочем не согнать, особливо в нонешную сушь. Ляжет такой на рельсы либо молниеотвод обымет, и глядишь, к утру как огурчик, ни искорки с него не соскочит. А вот ежели правилом тем пренебрегать, то недолго и в лоб огрести, поздоровкавшись за руку с сурьезным мужчиной! А про постельные-то разряды и вовсе поминать срамно. Зная про то, Степан дружбы с крупными мужиками не водил, а бабы и девки сами избегали непьющего, на всякий случай.
Намедни завис Петров на столбе, лопнувший изолятор менял. Да так разохотился, что запел, тут рот-то и раззявился. В то время кочегар Сувакин, отмывшись от ночной смены, забрел по дороге домой в соседнюю избу к неработающей Клавдии и стал нарушать с нею правила безопасности. Ить работать с напряжением должно под защитой для глаз. Да занавесочки у Клавы на окнах уж больно низёхонькие, разве что ползущему под палисадом обзор прикрывают. И как услыхал электрик третьим ухом душевные томления Клавдины, да как узрел поверх занавесочек ихние нарушения заковыристые, так захотелось ему, холостяжнику того же!
Ну и заплел он, увлекшись, меж проводами свои конечности по подобию Сувакинских. Благо, напряжение заранее снял, на соседней опоре размыкатель повернув. Заплести-то заплел, а выплестись не выходит! Так бы ему и висеть, ан на счастье кочегар, извернувшись нечаянно под Клавдией, увидал Петрова и разобиделся. Да не на то, что Степан подсматривает - дело-то житейское, понимать надо! - а что передразнивает молодой электрик опытного в кочегарском деле Сувакина.
Вызволился кочегар из-под Клавдии, пошел Петрова стыдить. "Слезай, - говорит, голову задрав, - я тебе объясню главное правило безопасности". А Петров мычит, рот открыть боится. Кочегары по столбам лазать не обученные, а повернуть размыкатель им - раз плюнуть. В одночасье выплелся из проводов электрик, на ремне страховочном наземь соскользнул. "Объясняй, - говорит, - свое правило". "Главное правило, - отвечает кочегар, - не суй что попало куда попало! Надо бы в глаз тебе дать, чтоб не обезьянничал, да неохота лишать трудоспособности".
И как заехал он Петрову по зубам доходчиво, так тайный слух изо рта-то и вышиб. Не совсем, видать, коли нежданная зоркость к Степану пришла - стало быть, лишний орган с нёба стронулся и меж бровями застрял, в третий глаз обернувшись. Да только радости теперь Степану с той симметрии - никакой, мертвому-то!
Наблюдать от верхушек кедровых сосен себя самого, на пожухлой траве распростертого, оно потешно, кто бы спорил. Однако обидно: и до пенсии не доработал парень, и даже не оженился. Зато голова не болела, в чем виделся немалый плюс. И пока Петров раздумывал, оживать ему обратно или же отправляться в небесные чертоги, ящерка скользнула наземь, взобралась на безвольное Степаново тело и давай щекотать язычком в ноздре!
А Петров страсть как щекотки боялся! Особливо когда внутри свербит. Даже не целовался с затейливыми на язык девками, чтоб не помереть с того чувства. "Вот же, стерва, - подумал парящий в нерешительности Петров, - а я ить спасать ее хотел!"
Мертвый электрик чихнул и ожил помимо воли.
И так ему стало благостно от ломоты родной в голове, что накатила изнутри радость нежданная, и разрешилась она скоротечно, но обильно. Вот порой как бывает: иной годами ищет наслаждение по долам и весям, а тут чихнул всего, и на тебе - мокрые портки!
Коронованная ящерица не из пужливых оказалась, не согнал ее чих. Сидит на Степиной груди, глазки строит. Хотел Петров в кулак ее сгрести, да говорит она тоненько:
- Никак, мало тебе показалось, Степушка? Опять шкурку мою возжелал на пальчик натянуть? Дурной! А все оттого, что не женишься.
- На ком мне жениться-то! - бурчит Петров. - Непьющий сам, девки сторонятся. На тебе разве?
- На мне не выйдет, - пищит ящерка, - поскольку я царевич наследный, Хозяйки Медной сын, а ты - черная кость, не ровня мне.
- Как электричеством в новоявленный глаз засадить, так ровня, а тут и нос задрал?
- Ах, беда-беда! - запричитала ящерица. - Ить я не ведал, что там глаз у тебя, за костью лобной! Прости, Степанушка! Вижу, парень ты неплохой, зело чувственный. Медь нашу не хитишь, больше ляменём нездешним работаешь. Так в примирение возьми ты от меня подарочек, - и лапкой так, лапкой Степану черный камушек подсовывает.
Поглядел-покрутил Петров подарок - на кусок темного стекла похож. Плоский, с пятирублевик будет. С одной стороны ровный, с другой граненый как хрусталь, на закатном солнце чисто брильянт играет. И руку холодит аки льдышка.
- И на том благодарствуй, царевич-ящер, - отвечает, камушек за пазуху определив. - Пойду я пока.
И вот идет Степан домой, порты снятые на ветру сушит. Совсем опечаленный: и голова раскалывается, и третье ухо оглохло, и третий глаз заплыл. Зато почуял вдруг Петров все запахи полевые: и кашку, и фиалку, и лютик ажно различает. С чего бы - думает?
А как лесопилку миновал, показалось, будто тщедушный плотник Стружкин за спиной крадется: клеем столярным от того завсегда разило. Обрадовался Петров, что есть с кем покалякать насчет миграции органов чувств - остальные-то мужики в поселке здоровенные, за такие разговоры и зашибить могут. Обернулся Степа - нет никого. Чудеса!
Повернул назад Петров, вдоль заграды пошел. Глядит - досточки стопкою сложены, дратвой перетянуты. Рядом в заграде дырка зияет, а в оной виднеется подол Клавдиного платья да голые плотника ягодицы.
Срамно стало Степану, к дырке задом повернулся, досточки считать принялся. А запах-то от разгоряченной пары так и прёт, голову Петрову и без того нездоровую вскруживает! Дотумкал тут Степан, что не убился третий глаз насовсем, с ящеркиной-то молнии, в третью ноздрю обратился токмо. По течению запаха судя, тайный орган обоняния схоронился от вящих опасностей в самое укромное место. Может и не в самое удобное, насчет понюхать если, зато снова симметрия соблюлась, а в ней-то и красота!
Вскоре Стружкин, видать, Клавдею насладился, вернулся дальше деловую древесину хитить. Видит, стоит у дыры Петров без порток. Рассердился плотник. Да не на то, что Степа, по голоногости судя, в очередь за Стружкиным наладился, - неженатый ить, понимать надо! - а что за постыдным хищением застал молодой электрик знатного плотника. Ну и звезданул кирзачом Степана в задницу. Третий нюх-то и отшиб!
Помереть в этот раз Петров - не помер, а очнулся уж затемно, когда и звезды высыпали, и портки почти высохли. Добрел впотьмах до дому, а дверь-то и не отпирается! Стал кумекать, как ему войти, да голова совсем разболелась и в ноздре зашибленной будто жаба жаркая завелась. Достал он из-за пазухи камушек леденящий, ко лбу горячему приложил...
Что за чудо! Скрозь дверь видит Клавдию нагую! "Вот ить, артуть-баба! - воспылал сердцем Степан. - А камень-то - чисто монокль для слеповатого глазу!" Башка тут же прошла, али не до нее стало. Смекнул Петров, что впотьмах дома попутал и решил постучаться, раз такое дело. Ан руки заняты портками с камушком. Порты одевать вроде уж ни к чему, сунул монокль свой в рот, да постучал тихонько.
- Сувакин, ты ли? - спрашивает Клавдия. - Али Стружкин обратно?
Да только слышит Степа и иное, ею вслух не сказанное: "Вот бы за дверью Степанушка стоял! Одолели кобели энти". Стало быть, камушек и третьему уху подмога, смекает Петров.
- Не кочегары мы, не плотники, - отвечает он, - а пострадавшие от ихнего произволу.
Впустила, сперва Степана к молниеотводу отослав. А как целоваться стали, пришлось камешек переложить. Чтоб не затерялся, в третью ноздрю его определил. Заодно и жаба от холодного угомонилась. Тут повеяло от Клавдии парной свежестью, и стало счастье Степино расти да приближаться.
Целуются - не нацелуются оне, уж и в раж вошли. Да вдруг чует Петров, что от Клавдии то шлаком пахнет, то столярным клеем потянет. Так заплохело Степану с энтих ароматов, хоть в гальюн беги! И уж когда совсем было расстройство случилось, сделал Степа глыбокий выдох через тайную ноздрю, да камушек-то и вышиб.
И так хорошо ему сделалось без чуждых запахов, что умер Петров второй раз на дню. Теперича - по любви, по доброй воле.
Недолго мертвый лежал - Клава где надо пощекотала, ожил Степан. Остался он с нею жить-поживать, Стружкина с Сувакиным себе во враги наживать. Да главное правило безопасности нарушать. Да заряды электрические в землю сгонять. Ан то - другой сказ.
А и этот не весь еще!
Как совсем сладилось у них с Клавой, отнес Петров монокль свой к ТП-423, наземь положил. Хотел было тихо уйти, да ящер тут как тут.
- Никак, оженился ты, Степа? - грустно так говорит. - А я как раз шкурку поменял. Думал тебе старую отдать, чтоб было чем предохраниться.
- Ни к чему оно, царевич, - отвечает Степан. - Клавдя моя на сносях уж. Так что по жизни опасаться мне нечего!
- И всеволновой резонатор тебе боле не надобен? - спрашивает с надеждою ящерка, камушек лапкой трогая. - Третьи органы побаловать?
- С Клавой мы во всем наравне, и ведать лишнее мне не по совести, - отвечает электрик. - К тому и приключения на третью ноздрю искать надоело.
- Ну, заходи, если что, - попрощался царевич-ящер и пополз печальный на свою медную клемму.