Аннотация: Незнакомцы - самые загадочные люди. Часто они наталкивают нас на размышления. Но кто же они? Кем они могут для нас стать?
Я так и не узнала его имени. И больше никогда не узнаю.
Заметив, с каким усердием и надеждой я бежала к торпливому, хрипевшему от старости трамваю, дверцы с уважением помедлили, чтобы я успела заскочить на последний рейс. Так же, как и снаружи, одинокий вагон светился яркими цветами: фары отдавали холодный, пошлый красный, а лампочки излучали родной жёлтый, придававший особую уютную обстановку. Залитая солнычными лучами кухня всплыла в памяти. Только пахло не свежесваренным кофе с имбирными пряниками, а необъяснимым, только что оторванным проездным билетом. Шаг внутрь, усталая улыбка появилась сама собой. Сердце своим постепенно стихающим стуком поблагодарило дверцы за оказанную честь и успокоилось. Даже мои ноги, так долго бежавшие по тёмной улице, оббегая серых, слившехся в однородую массу людей, спокойно гудели. Мигающий светофор наконец закончил играть своё монотонное "красное ля", ноту ожидания. Трамвай тронулся. Центральная улица последний раз показала всю палитру ночных фонарей.
Тяжело передвигаясь, глазами я пыталась поймать неуклюжего кондуктора. Он посмотрел на меня добрыми глазами, будто улыбаясь; явно хотел сказать, что узнал меня. И я тоже узнала его по спутанной бороде. Она придавала ему ещё большее очарование и старость. Это был Авдей Игоревич. Именно с ним поездка всегда казалась более безопасной и комфортной. Орлиными крыльями свисала на нём тёпло-коричневая накидка. К своему старческому возрасту, как говорил он сам, стал носить широкие штаны с караманами. Он набивает их конфетами для "маленьких принцесс, посетивших его храм добра". Так ласково он называл трамвайный вагончик.
Такие же, как и на улице, серые и безэмоцианальные пассажиры наполняли наш "храм". Но один молодой человек выбивался из общей массы. Любопытство не давало покоя. Что-то родное и святое притягивало в нём всё больше и больше. Даже его глубокое, умиротворённое дыхание играло симфонию с моим. Тяжёлым и учащённом. Мы стояли очень близко: наши плечи разговаривали друг с другом и иногда соприкасались, а пальцы будто исполняли партию на фотортепиано - играли песню для души. Я и не вспомню, как он тогда выглядел. Внешность не была примечательной. Только длинное пальто из приятной ткани, напоминавшее тёплое одеяло в свежей постели, оно обнимало своего занятого книгой хозяина, согревая его. Тёмные кудри спадали на лоб. Они больше походили на овечек, которые спали на голове у незнакомца, плотно прижавшись друг к другу бочком. И очки. Эти дурацкие очки. Они постоянно мешали посмотреть ему в глаза, заглянуть в сердце, дотронуться до глубины души и найти там своё отражение. Но они хранили красоту томного взгляда от посторонних, словно защищая юнца от опасности, страшной боли. А может и от безоглядной влюблённости.
Всё никак мне не удавалось подобрать ему имя. Как же его зовут?
А что если бы мы были лучшими друзьями? Мы бы ели мороженое вместе на обед, делились секретами. Он бы точно снял меня на камеру, как я упала в сугроб в канун Рождества.
"Миша, может закатим крутую вечеринку на твой день рождения?"
"Милаш, ты читаешь мои мысли."
Нет ничего лучше дружбы. Разве можно дружить в одну сторону? Дружить можно только вместе. Сквозь киллометры и антициклоны продолжать верить в друг друга. Спустя годы.
"А если я не выйду замуж, ты женишься на мне?"
"Обещаю."
И никогда, никогда бы не ссорились. Как настоящие друзья могут ругаться? Они бы закидали друг друга попокорном на рекламной паузе в чулане и смеялись бы. Долго.
А если бы мы были родственниками? Братом и сестрой? Он точно был бы старшим из нас, более ответственным и безгранично добрым. Как маленькая сестрёнка, я бы заботилась о нём, стирала вещи и гладила рубашки по утрам. Подобно всем братьям и сестрам, конечно, не обошлось бы без споров о том, кто разбил мамину любимую вазу. Но в трудные минуты приходили бы на помощь, принимали всё, как есть, всю ложь, все слёзы и страдания.
"Олег, Олеженька, братик, он снова меня обижает!"
И ты побежал бы, сломя голову, искать подлеца, так бесстыдно и нагло обидевший самого дорогого тебе человека. Сестрёнку.
Надоедливый трамвайный гул походил на хриплое шептание. Вагончик, притормаживая, неприятно тарахтел, ревел свою оду усталости. Трамвай был старше самого Авдея Игоревича, проработавшего в трамвайном депо целых пятнадцать лет. Он был призраком прошлого, старой современности и ушедшей новизны.
"Осторожно, двери закрываются"
Потянувшись к боковому карману своего рюкзака, я отпустила поручни. Такие же жёлтые, как и весь трамвай, они имелись везде. Их яркий цвет очень мазолил глаз, словно кричал об опасности на поворотах. "Держись крепче!", - читалось в нём. Вы когда-нибудь задумывались о важности выбора места в вагоне? Если сесть на одиночное, у окна, то можно упасть, даже крепко держась за сидение в момент поворота. Но, сев на двойное, вам будет гораздо проще. Можно ни о чём не переживать и наслаждаться поездкой. Похоже на выбор спутника жизни. Одной очень тяжело справиться со всеми преградами на пути. Тяжело переступить бездну неизвестности. Что там? Падение? Взлёт? Любящий человек всегда окажется рядом. Он посмотрит в глаза, и забудется всё, и дышать станет легче.
Трамвай тронулся. Скрипка резко прозвучала в колёсах, она больше резала уши, чем локанично играла. Молодой человек с книгой отвлёк меня. Вдруг вагон со всей силой дал по тормозам. Он чуть не обрушил всю свою дряхлую и мощную массу на рельсы. Люди шатнулись вместе с ней. Громкое недовольство заполонило пространство. Грохот. И тишина. Я падала. Падала прямо в сторону незнакомца. Спина почувствовала тёплую опору. Руки. Они мягко приобняли меня.
- Девушка, прошу, не падайте.
Такой сладкий. Сахарный. Ласковый голос заставил сердце остановиться, жадно дыша. Всё тело бросило в дрожь. Ноги отнимались. Нет, я упала вовсе не на статного человека в бежевом пальто. Я провалилась сквозь миллиарды звёзд, сквозь розовое море и этот трамвай, сквозь пустые лица, ночные фонари, улицу и жёлтый свет. Всё вокруг показалось таким цветущим и добрым, даже мерзкий красный горел чуть затухающим огоньком. Тем самым, что загорелся в груди.
Глаза, которые так долго не решались показаться, приоткрыли голубую завесу тайны. Парень кротко улыбнулся и, нехотя, неуверенно подал мне руку. Пол провалился. Авдей Игоревич засмеялся. Он, точно узнав знакомую прелюдию, прочёл мои мысли.
Как сейчас помню нашу с ним первую встречу. Из-за постоянной необходимости перемещаться общественным транспортом, меня знают все кондукторы, а том числе и Авдей Игоревич. В тот день он был невероятно счастлив, буквально светился от переполняемых его чувств. С каждым билетом он делился частичкой любви. Такой "билет счастья" достался и мне. Вместе с ним хотелось улыбаться всем и каждому. Взлететь до небес и со слезами на глазах пропеть песню о сбывшихся мечтах, об облаках, о красоте подвига. Да так громко, чтобы всё живое очнулось от повседневной рутины, от мирской жизни и запело в унисон. Именно это я увидела в нём. Казалось, будто мы находились на одной волне. Авдей Игоревич ещё больше раздобрел, немного погодя, он рассказал о своей любимой жене, Лизоньке.
"Семь лет... Ровно семь лет назад, ровно в этом вагоне я влюбился в неё. Бешено. День и ночь предствлял, как готовлю ей завтрак в постель, как надеваю на её тонкие, нежные плечи шёлковый халат, а потом обнимаю так крепко, так чувственно, проникновенно, что не выдерживаю и робко целую её в губы. Пойми, Милаш, это не просто трамвайный вагон, нет... это храм. Самый настоящий. Слышишь? Все молчат, прямо как в храме. Каждый погружён в неуловимый ансамбль."
И правда. Как и во всех храмах, на окнах имелись своеобразные витражи. Только витражами это сложно назвать. Вместо завораживающих, прозрачных и причудливых рисунков на окнах были выцарапаны какие-то непонятные и косые буквы. Ничего нельзя было разобрать. Меж этих иероглифов просвечивалось тусклым силуэтом моё лицо. Улыбка играла на нём то длинные и тяжёлые ноты, то короткие и звонкие.
А ты бы стал для меня любимым? Тем, ради кого необъятное возможно объять. Широкие горы - свернуть. Бескрайний океан - перешагнуть в один раз.
"Андрей, а ты достанешь звезду с ночного небосклона?"
Его широкую спину хотелось обнять. Хотелось взяться за руки, прижаться к горячей груди и отправиться в мир сноведений, где не было бы пустых лиц, фонарей и мокрых улиц. Губы хотелось поцеловать.
"Андрей, а ты остановишь этот трамвай ради меня?"
С мальчиком в трамвае я говорила совсем недолго. Он любит ездить в трамвае, читать русских классиков и пить кофе с имбирными пряниками. Под звук смеха подплывало неизбежное прощание. Но я не хочу прощаться! Так много слов не сказано! Так много нот не спето! Я даже не знаю твоего имени! Имени не знаю!
А нужно ли оно? Оно и не важно. Он - мелодия, которую я напеваю с нашей первой встречи, моё вдохновение. Она останется в сердце до конца, до последнего аккорда. Безымянного мальчика я люблю не по-дружески, не по-сестрински, он даже не стал безответным чувством влюблённости. Любить? Только для души. Мечтать? Только в облаках. Петь? Только вместе.
Это песня последней встречи. Я взглянула на жёлтый храм, лишь в центре родным и святым огоньком горела лампа.