Ветер пришел утром, и дул целый день. Дергал ветки платанов, срывая с них жестяные от зноя острые листья. Высокие тополя клонили густые кроны, казалось, выметая прозрачный воздух уверенного в себе августа.
От ветра болела голова, и это казалось неправильным. Он такой сильный, думал Женька, прислушиваясь и немного на болящую голову злясь, такой - как надо. Пиратский ветер. В такую погоду надо ехать к маяку, там маленькие пляжи и мелкая вода, по ней катят белые гребни, хлопаясь о мокрый песок. Когда был маленьким, ездили вместе. Отец, мать и Карина. Пять лет назад сестра вышла замуж и живет теперь, как мама сердито возмущается "черт знает где", а еще - "у черта на куличках". И папа каждый раз морщится недовольно, потом просит не чертыхаться. А это ж даже не матом.
Женька поправил под спиной подушку и улегся удобнее, держа перед глазами смартфон. Рассеянно листал фотки из последней поездки с ребятами. Сам уговорил, метнуться в Тайган, посмотреть на тигров и львов. И сам же остался недоволен. А им, вроде, понравилось. Но - жарко, толпы туристов, дети кругом орут, мороженое капает на асфальт. Когда читал всякие рекламные проспекты, воображал, конечно, другое, хотя - сам дурак. Летом в Крыму куда от туристов денешься.
Ветер шумел и шуршал, кидался в окно, раздувая желтые, в красных маках, шторы. Двери звякали крючком-стопором, в коридоре мерно мявкал огненно-рыжий Боцман, требуя себя впустить. Но Женьке было лениво повернуться, даже бутылку с водой, что стояла рядом на журнальном столике, нашаривал не глядя.
- Боцман-буцман, - сказал негромко, слушая котиную возню у двери.
Но ветер кинулся с новой силой и дурачок Боцман, похоже, не услышал. Иногда в коридоре прорезывался невнятный английский говор. Это мама крутила на своем лаптопе детективный сериал с субтитрами. Учила язык методом погружения. А скорее всего, тоже валялась на диване в спальне и болтала по телефону с лучшей подругой.
Женька криво усмехнулся, наощупь суя обратно на стол пластиковую бутылку. Жалуется на батю. Ах, Маринчик, да разве я думала, когда замуж... И ведь ничто не предвещало, совсем ничего. И сама я, да никогда. Вот ты скажи, какого им еще рожна, этим мужикам...
Отец больше не жил с ними. Женька сам это понял, хотя мать постоянно врала насчет внезапной длинной командировки, да и сам батя звонил каждую неделю, бодро так рассказывал, про эти свои поездки по диким степям. Не маленький уже, пятнадцать, через неделю - шестнадцать исполнится. Раньше в шестнадцать вообще женились - придурки. Женьку так поразил этот давно известный факт, что он, презрев лень, уселся, повыше подтаскивая подушку. Вот блин. То есть, это такой как он - Евгений Павлович Смоленский - человек шестнадцати лет, которому через пару недель в школу, за парту, так сказать, и вдруг - жена какая-то, дети... Семья.
Женька содрогнулся, представляя себя с дамочкой типа материной подруги Маринчика. У Маринчика была необъятная, ну ладно, необъятные бедра и туго схваченная жестким лифчиком грудь, белое лицо сердечком и дурацкие черные кудри вдоль щек. Мать ее все время утешает всяким боди-позитивом, а когда Маринчик, сожрав все печенье, всхлипывая, уходит, топая по ступенькам, как слон, то сама же вздыхает, с юмором обращаясь к Женьке (а не к кому больше, Карина свалила, батя вот, тоже):
- А в институте была тонкая, что прутик. У нее прозвище было - Твигги. Ты знаешь, кто такая Твигги, Женчик? Это...
- Да ты рассказывала, ма, - морщился в ответ Женька, сердясь еще и на то, как мать его называет. Все у нее - чики. Женчик, Маринчик, Каринчик. И даже батя был - Пашичек. Ну хорошо, хоть не Пашунчик, успокаивал себя временами Женька. И вообще, она конечно, для своих лет выглядит нормально, а все равно ее жалко. Двадцать лет прожили. С Пашичком. И вот... Это она еще не знает, что Женька с батей виделся в городе. С ним и с его Оленькой.
Женька сел прямее, потом снова лег, дернулся, сдвигаясь на спине ближе к тому краю дивана, где ноги. И, подняв одну, попытался пальцами скинуть крючок около дверной ручки. Крючок загремел, но не упал. Боцман замявкал, топчась и шурша уроненной на пол газетой.
- Блин, - сказал себе Женька, изогнулся и попробовал снова. Боцман еще тот гад, если не пустить, может нассать на газету, чего ж мать ее на полу оставила. Или сквозняком скинуло?
Пыхтя, поднял обе ноги, будто пытаясь сделать стойку-березку, зашевелил пальцами правой, тыкая ее в узкий проем. Боцман мявкал где-то внизу, стараясь помочь. Крючок зазвенел, вываливаясь из петли, и дверь тут же резко захлопнулась, вместо того, чтоб открыться.
- Блин, - сказал снова Женька, роняя с края дивана согнутые в коленях ноги. Боцман замолчал и это было хорошо, а то страшно - вдруг прижало дверями дурака. Но тут же сердце закололо - а вдруг так сильно стукнулся башкой, что сразу и убился?
Встать Женька не успел, дверь распахнулась. Мама смерила его уничтожающим взглядом. Но Боцман - живой и здоровый, мгновенно прорвался снизу, вспрыгнул на диван и сходу на живот, стал топтаться, взмуркивая и топорща усы.
- Господи, - сказала мама, придерживая дверь и оглядывая свешенные ноги и красное потное лицо сына, - тебе лень даже подняться и рукой пошевелить? Ты собираешься чего-то достичь в этой жизни, валяясь на диване? И еще кот! Ты подумал?..
- Ма. Ну каникулы же!
- У кота? - саркастически уточнила мама, - я поняла, о чем ты. Но и ты пойми! Нынешний ритм жизни требует от нас сил и скорости! Мы должны...
- Кому?
- Что? - в коридоре запиликала старая песенка про джинсы, которые слишком малы, и мама нервно оглянулась.
- Кому, говорю, должны?
- В первую очередь - самим себе! Я знаю, ты не умрешь с голоду, это раньше нам. Нас - пугали так. Но ты обязан себя мотивировать!
- Ма, тебе Маринчик звонит.
- И звонит! - мать вздернула маленький подбородок, - у нас с ней очень важный разговор.
- Ну, иди и разговаривай, - Женька всполз поближе к подушке, держа Боцмана за теплый взъерошенный живот. Ползти лежа было совсем неудобно, но не садиться же из-за того, что мать явилась читать лекцию. Решит, что он поддался, потом вернется и все мозги высосет своими мотивациями и психотренингами.
- Грубиян, - беспомощно сказала мама. Аккуратно прикрыла двери и ушла, а через пару мгновений Бутусов умолк на полуслове и вместо него раздалось радушное, - Маринчик? Ты моя дорогая, как хорошо, что позвонила!
Ветер шумел, в соседнем доме, перекрикивая его, кто-то надсадно кашлял, Женька снова удивился мимоходом - уже лет пять, наверное, кашляет, так что слышно даже тут, а с кем интересно живет кашлюн? Вот уж достает, наверное, семью. И что лучше - кашлять, как из пушки стрелять, или вот без перерыва орать матом, как их соседка за стенкой. Сегодня что-то молчит, с утра они там пили, вместе со своим, ну ладно, мужем. Значит, к ночи проснется и снова заведет свои вопли. Насчет, какой он гад и прочее непечатное. А никому вроде и дела нет. С матами сейчас совсем просто. Это у Женьки дома не принято, и никто никогда. За всю жизнь два раза и услышал от отца. Один раз, когда в машине ехали и батю какой-то дурак подрезал, почти на переезде. Батя тогда покраснел, закашлялся, а мать вздернула брови и губы поджала, очень выразительно. Глянула на сына, мол, ну как же ты - при ребенке. А другой раз - недавно совсем, выясняли отношения. Орали друг на друга, и потом батя как сказанул. После ушел, дверями треснул, аж зеркало зазвенело в коридоре. Потом какое-то время совсем было тихо, в смысле, не ругались, молчали друг на друга. А потом - хлоп, ой, Женчик, папа уехал в командировку.
Вспоминать это все было так пакостно, что Женька спихнул Боцмана и сел. Потом встал и босиком ушел к окну - задернуть штору, оказывается, на улице совсем уже темно. Темно и ветер. Классно, наверное, где-нибудь в море, под парусом. Чтоб брызги и злое все такое, настоящее, и можно утопнуть. Или в тех диких степях. Забайкалья, ага. Мать почти и не соврала, батя туда мотается в командировки, только конечно, в костюме с галстуком, потому что ездит проверять отчетность и показания сейсмических приборов. Тоже мне, путешественник.
На диване светил экраном смартфон, на который наступил Боцман, и комната была полна зыбкого света и бледных теней. Женька встал коленями на тахту, которая была придвинута к самому подоконнику. Иногда он спал на ней, но редко, потому что раньше это была его тахта, а на удобном диване вдоль стены спала сестра, а тахта - она вся буграми, старая. Бока от нее болят. Зато стоит у окна. Вот насплюсь на Каринкином диване, решал Женька время от времени, и снова буду спать под самым окном, чтоб смотреть на деревья и черное небо.
Он взялся горячей от зноя рукой за край шторы. И в это время ветер, кинувшись сильным порывом, внезапно стих, оставив вместо себя космическую тишину, словно он высосал из ночи весь воздух. И в этой тишине раздался, кажется, в самом женькином ухе голос.
- Перестань, - сказал кто-то. И коротко рассмеялся.
"Сказала", поправил себя Женька, застыв с краем шторы в потной руке. Девчонка какая-то.
Ну, нечему удивляться, на весь дом остались у подъездов две лавки. Еще и поэтому он не переселяется на тахту, понял Женька, тут сильно слышно летом, как они зажимаются, хихикают и матерятся, иногда очень громко. А иногда совсем тихо. Подслушивать он не любил, особенно такое. После сильно противно было, а еще - паршиво, что у кого-то там с девками что-то происходит. Ясно, что. А он сидит, как дурак. Один. Хотя, конечно, и целовался уже, и все такое. Бухали вместе. Даже один раз кажется, было что-то, только он нифига не запомнил, праздник был, нажрались джин-тоника. Кому сказать - засмеют же.
Ветер все не возвращался. Издалека лаяла собака, и как сумасшедшие, сверчали августовские сверчки.
- Отстань, - перебил его первый голос. И снова этот смешок.
- Тебя как зовут? Че-го? - на тихий ответ парень явно возмутился, но наезжать не стал.
И Женька понял почему, сглатывая пересохшим горлом, - девочка снова усмехнулась. Чего она хочет-то? Уйти, так встала бы и ушла! А если будет так хихикать, он все равно ее не отпустит. Серега Дача. Первый гопник на квартале. Он на этой лавке часто зависает (вот еще причина, почему Женька перебрался на диван). И девки с ним всякие. Иногда такая же шваль, а иногда совсем вроде нормальные девчонки. И что находят в нем, козле?
Однажды в сети Женька наткнулся на форум, не сразу понял, что там болтают друг с другом всякие уголовники. Читал, морщась и вздергивая такие же, как у матери, густые светлые брови, недоумевая - они это что, всерьез? Какие-то парни, густо матерясь, рассуждали о том, как липнут богатые дамочки к альфачам, и поучали друг друга, как риал альфач должен себя вести с телками. Постили фотки, на которых - бритые наголо самцы с татуированными бицухами. Женька бы и не поверил, что такое и вправду есть, если бы не лавка под его собственным окном.
- Ах ты, мелкая тварь, - почти нежно пропел хрипловатый голос Сереги Дачи, - думаешь, меня динамить можно? Мое пиво пила? Я тебе, как положено, цветочки купил. Ты шо думаешь...
И продолжил воспитывать, перемежая фальшиво ласковые слова угрожающими матерками.
Женька замер, боясь услышать испуганный голос в ответ, или еще - начнет звать на помощь. Можно, конечно, прикинуться, что его тут вообще нет, но самому потом будет фигово. И тут же мелькнула трусливая мысль, про - сама виновата, лезут сперва, потом думают. Но еще не додумав ее, он дернул штору, в полной темноте, потому что смартфон давно отключился под теплым кошачьим боком. Сунул голову к самой сетке и внезапно для себя закашлял мерзким противным кашлем, перемежая приступы оханьем и отхаркиваньем.
- Деточки, - прохрипел, раскашлялся и, громко харкнув, повторил, - деточки, я там ингалятор уронил, и, это... мочеприемник.
И вдруг, в наступившей тишине заорал, не заботясь, что услышит и прибежит мать:
- Па дикимм степямм забайкалля! И хде золота рыщут ээ... мешки!
Передохнул, чтоб не сипело в горле. Крикнул еще громче:
- Клеопатра, мать твою! Хлеба купила? Какого хрена сидишь там! С хрен знает кем?
Сверчки примолкли, но тут же завелись снова. Женька в отчаянии снова открыл рот, уже совсем не зная, что завопить. Но вдруг снизу, из-за черных кустов шиповника и бирючины раздался тот самый голос, преувеличенно нежный и послушный:
- Купила, дедуля. Уже несу.
И обращаясь к онемевшему Сереге, печально пояснила:
- Это дедушка мой, Айседор Дунканыч. Надо идти, а то начнет махать шашкой, у него с войны осталась. Еще выскочит.
- Больной, что ли? - настороженно уточнил Серега.
- Из дурки вчера вышел. А еще туберкулез у него. В открытой форме.
Голос примолк, словно чего-то ожидая. Женька, надеясь, что понял все правильно, прижал лицо к сетке и омерзительно закашлял, хекая и стеная.
На слабо освещенном тротуаре показалась сутулая тень. Серега сплюнул на асфальт, выпрямился и, поворачивая к оставленной лавке белеющее в сумраке лицо, с угрозой пообещал:
- Я тебя еще найду. Попозже.
Ушел, шаркая резиновыми шлепками. Женька уцепился за подоконник и почти расхохотался, подумав про Серегу - альфач. В резиновых черных тапках.
Высоко, где еле видно переливались летние городские звезды, зашуршал ветер, качая черные макушки тополей.
- Спасибо, - прошелестел за шиповником мягкий, как тающее мороженое, голос. И засмеялся, но смех был совсем другим, не тем, которым она смеялась Сереге, когда будто сама подначивала его.
- Я выйду, - сказал через сетку Женька, стараясь услышать свой собственный голос - а то сердце мешало, стучало слишком громко, - я щас.
Обуваться было некогда, и он прошлепал к входной двери босиком, на ходу стараясь пригладить волосы. Тихо, чтоб не услышала мать, открыл замок, сунул в карман ключи. И так же тихо закрыл, до щелчка. Выскочил в темноту, полную шелеста и журчания ночных насекомых. Прошел несколько шагов вдоль палисадника, забитого нестрижеными кустами и высохшей травой.
Лавка, еле освещенная тусклой лампочкой под козырьком соседнего подъезда, была пуста. И вдруг ветер поднялся с новой силой, почти сбивая с ног. Кинул в мокрое от пота лицо острый лист платана, сухой, как тоненькая жестянка.
Женька открыл рот, тут же закрыл, поняв - совсем почти позвал незнакомку придуманным именем - Клеопатра. И покраснел - жарко, до еще одного пота. Вот был бы дурак. Но, а как зовут-то? Она сказала Даче, но так тихо, не понять было.
Он молча прошелся вдоль подъездов, мигающих зелеными огоньками домофонов, заглядывая на всякий случай за кусты палисадников. И вернулся домой, мрачный и немножко злой. Улегся снова, отключил смартфон, как раз, когда там высветился звонок от другого Сереги - Серого по прозвищу Капча, почти что лучшего друга. И попытался заснуть, перебирая в голове подробности последних десяти минут. Сказал только:
- Вот блин...
Когда понял, что возможно, никогда не увидит эту девчонку, которую и узнать не сумеет, если только по голосу.
Глава 2
- Сто девчонок и одна в лифте! Чо, не смотрел, что ли? - Капча стоял у высокого окна, покачивался на толстых подошвах кроссовок, оттопыривая кулаками карманы узких джинсов.
- Там короче, чувак в лифте застрял с телочкой, в темноте, ну они там и побазарили и трахнулись чуток, а потом он все кино искал, а найти не мог, лица ж не видел. А нашел, знаешь, как?
- Знаю, - перебил Женька, мысленно морщась - он вспомнил и фильм, и главную в том фильме шуточку - насчет бабских сексуальных игрушек. В другой раз вместе с Капчой посмеялся бы, но вспоминать девчонку из ветреной темноты по поводу дурацкой киношки совсем не хотелось. Самое паршивое даже не то было, что она такая вся трали-вали принцесса, а просто тогда сразу в голову лезли эти ее смешки, на которые повелся Серега Дача. Телки в их классе точно так хихикают, если хотят снять себе кого поинтереснее. В общем, пока Капча стоял и что-то там о своих летних победах хвастал, Женька понял, зря он ему рассказал историю эту. Тем более, что самого прикольного Капча не понял. Насчет деда с шашкой, да еще по имени Айседор Дунканыч. Да и кто поймет, это мать Женькина - двинутая на культуре серебряного века, то стихи вслух читает, то бегает за Женькой с лаптопом, фотки черно-белые показывает. А однажды вместе со своей Маринчиком они пошли в "кодак" и заказали себе здоровущие постеры с актерами немого кино. Теперь хочешь не хочешь, а приходится знать, где Вера Холодная, где та самая Айседора, а где всякие Менжу и бастеры китоны. Ну, интересно смотреть, конечно. Мужики все старые, а актрисы некоторые - совсем девчонки, и кажется, простые, как пять копеек. Холодная эта - вылитая Танька Степушкина, но Танька, наверное, и не знает, на кого она похожа. ...Еще мультик был короткий такой, там знаменитые картины раскрашивали, как современный макияж делается. И вот оказалось, что эти знаменитые красавицы вполне могут в школе учиться, рядом. И по башке получать от всяких местных быдлованов, альфачи которые.
- Эй, луноход один! - перед глазами качнулась туда-сюда узкая ладонь, - прием-прием. Чо, про незнакомку замечтался? Ты в курсе, сегодня новенькая будет. Мне девки сказали, видели у дира возле кабинета. А вдруг твоя?
Капча засмеялся, расправляя плечи и вытаскивая из ворота тишотки серебряную цепочку с рокенрольным черепом.
- Та, - не согласился Капча, но сунул медальон обратно к тощей загорелой груди.
После резкого звонка они пошли за угол коридора, к кабинету физики. Женька кивал, одновременно исподтишка разглядывая толпу одноклассников у высоких старинных дверей. Но никого чужого среди знакомых лиц и фигур не было. Он рассердился на себя. Ну, мало ли - новенькая. Сколько их приходит каждый год, даже странно, что одна всего, и на неделю опоздала. Наверное, семья ездит там, где работа есть, а что деткам каждый раз в новую школу - так им наплевать, карьера есть карьера.
Все, переговариваясь и толкаясь, вошли и расселись по местам, вынимая тетради и кладя на столы смартфоны, но урок все не начинался. Физичка Анна Васильевна топталась у своего стола, с легким недовольством посматривая то на двери, то на круглые часы на беленой стенке. И наконец, кивнула, делая рукой приглашающий жест.
Директор Анатолий Петрович по прозвищу Анапет вошел, а следом, почти невидимая за широкой спиной в сером пиджаке, вошла девочка с голубым рюкзачком на плече. По классу пронесся шепот и заинтересованные смешки.
- Две новости, - сказал Анапет, обводя сидящих пристальным утомленным взглядом, - здравствуйте, девятый "Б".
Дождался, когда нестройное приветствие стихнет.
- Первая. В вашем классе - новенькая. Евгения Местечко.
- Гы, - высказался с задней парты неуправляемый Толя Карпушин, - местечко... гы...
- Карпушин, - механически призвал его к ответу директор, - иди, Евгения, садись, где есть, гм, место.
- Местечко, - прошептал кто-то.
- Вторая, - надавил голосом Анапет и заранее поднял толстую руку в сером рукаве, - вторая новость - так как здание нашей школы является архитектурным и историческим памятником областного значения, и к сожалению, гм, внезапно пришло в аварийное состояние, то начало, вернее, продолжение школьных занятий переносится на пятнадцатое октября.
Он замолчал, с поднятой рукой осмотрел тихих от непонимания девятиклассников. Кашлянул, собираясь продолжить.
- Мы не будем учиться, что ли? - с недоверием переспросил Капча, откидываясь на спинку стула, - до середины октября самой?
Тут дошло до всех, и поднятая рука директора пригодилась.
- Тише! - гаркнул Анапет, делая жест, словно придавливая головы, - я кому сказал? Будете! А если не замолчите, то кое-кто, самый громкий... Да тише там, сзади!
- До середины октября. Вы получите. Рекомендованный объем само-стоятель-ных заданий. По всем пред-ме-там! И будете сдавать зачеты, когда явитесь в родную, срочно отремонтированную школу!
- В октябре! - заорал Капча, тыкая Женьку в плечо кулаком, - ахха, какой супер!
Директор пожал плечами. Развел руками и вздохнул.
- Сегодня и завтра еще будут уроки. Каждый преподаватель раздаст вам задания. Всем ясно?
Он попытался попрощаться, но в классе усиливался гомон, и Анапет махнул рукой, поворачиваясь к двери. Улыбнулся, уже берясь за ручку - счастливые ученики дружно вскочили, громыхая легкими партами.
- Местечко! - металлическим голосом прорезала шум Анна Васильевна, - ты нашла себе место? Садись.
Гул потихоньку стихал, меняя интонации - ученики вспомнили о новенькой и заново принялись рассматривать ее - уже сидящую на предпоследней парте у самого окна.
Женька тоже слегка повернулся со своего места в середине центрального ряда, досадуя на то, что вертлявый Капча раскинулся, мешая толком разглядеть угол класса. И разочарованно выдохнул через сжатые губы, так что вышло немного презрительное "пффф". Капча понял, осклабился, закрывая лицо ладонью, но тут же склонился к Женьке, прошептал, толкая его коленом под партой:
- И круто, что не твоя, а?
Девочка была не то что некрасивой, и даже не странной, каких любят показывать в интернете, хвалясь тем, что нынче странное в моде. Даже никакой, типа мышь серая, она не была, понял Женька, отодвигая ногу от колена Капчи и морщась от его резких телодвижений. Какая-то... другая совсем. Ненужная ему. Среднего роста и довольно крепкая, широкие плечи обтянуты белой тишоткой с обрезанным горлом. Руки лежали на парте поверх тетради, рыжие какие-то руки, похоже, в конопушках. А волосы над светлым грубоватым лицом - просто русые, отросшая стрижка, торчат в стороны над ушами, солнце просвечивает их насквозь. И челка дурацкая такая, легла на две стороны пробором, как у сельского ваньки.
Лица он толком не разглядел, только крупноватый нос, и тут Местечко стрельнула в его сторону светлыми, какими-то совсем прозрачными глазами, пришлось отвернуться, чтоб не подумала - разглядывает, как в зоопарке.
- С такой рожей, - задышал в ухо Капча, надавливая плечом, - и руками - это только памадорями на базари торговать. Не маст, короче.
Ну и ладно, хотел огрызнуться Женька, почему-то сильно расстроившись. Но еле заметно качнул головой, повел плечами, то ли соглашаясь, то ли, наоборот, возражая, и молча раскрыл тетрадь, устремил к чистой странице гелевую ручку - Анна Васильна терпеть не могла гаджетов и требовала записей по старинке, вручную. Да и все в его школе, которая - самая старинная школа в городе, построена еще в царские времена, и была тогда женской гимназией, все, кажется, становились немного устаревшими, даже сами ученики. Так что, смартфоны и мобильники приходилось отключать и прятать в сумки, а если контрольная, то почти все учителя обходили три ряда парт, отбирая и выкладывая к себе на стол. Очень весело было на биологии, у Жанны Давыдовны для этих целей был приспособлен обычный пластмассовый тазик, ярко-синий. И маленькая круглая Жанна, переваливаясь, ходила с тазиком между рядов.
Анна Васильна диктовала страницы и параграфы, размеренно, но временами возвышая голос, если кто-то отвлекался. Женька послушно писал, думая о своем. И наконец, обрадованно удивился, осознав, что им внезапно подарили целый месяц каникул, да не каких-то, а будто растянули само лето, ведь в сентябре, как говорит Капча, самый маст мотаться на пляжи - турье поуехало, жара чуть-чуть спадет. Похоже, это все гуд. А то последние две недели как-то непонятно было на душе, из-за того полуночного разговора на лавке. Все ждал по вечерам, вдруг она снова появится. А еще - немного трусил: вдруг Дача вычислит, что никакой Дунканыч тут не живет, а живет пацан Женька Смоленский со школьным прозвищем Смола. Или, как осознал вдруг в один из тоскливых вечеров Женька, вдруг Дача думает, что она сама живет тут, если деду почти ночью несла хлеб. И тогда станет орать в окно. Кинет еще чем.
Женьке было стыдно бояться Дачи, хотя он понимал, что, наверное, это нормально - Дача уголовник, старше почти на десять лет и сидел. Бухает. Что против него пацан-школьник, не сильно-то физически развитый. Батя постоянно пихал Женьку на всякие спортивные курсы, то дзюдо, то карате, распинался, что настоящий мужчина то и се. Но сам к сорока пяти отрастил брюхо, хоть и небольшое. И больше всего любил мариновать шашлыки и на костре их жарить. А еще пиво и к дяде Мише в лодочный гараж. Женька несколько раз заикнулся, что хочет парусный спорт или дайвинг там. Но тут оба родителя набросились. Только через трупы, такое было решение. Потому что там можно утопнуть на раз, и концов не найдут.
В щеку ему ударился комочек бумаги, и Женька поднял голову, накрывая записку пальцами. Кто-то писал, кто-то смотрел в окна, Лева Беседкин (по прозвищу Бес, хотя ему больше бы подошло - Беседка) пыхтел, что-то там делая ногами, подошву, что ли, чистил. В их сторону смотрела с первой парты только Ана Войченко, по-настоящему ее звали Настя, но она решила взять себе короткое имя от Анастасии, и долго всех переучивала, кажется, в шестом еще классе. Когда поняла, что внезапно стала первой красоткой, и все в нее хором повлюблялись. Женька не стал. Влюбляться. Он всегда был реалистом. Мама вздыхала, глядя на него с юмором:
- Ты, мой Женчик, великий тормоз и кромешный реалист.
Иногда прилагательные менялись, но главное всегда реалист и тормоз, тугодум, в смысле.
Ана смотрела на него, улыбаясь. Наманикюренным пальцем поправила блестящую прядь длинных волос, но та снова упала, завешивая матовую смуглую скулу.
- О, - сказал Капча, вывертывая из-под Женькиной ладони бумажный комок, - а шо там мне Аночка написала? Поедешь с нами на маяк, Смола? Я вот...
Ана отрицательно покачала головой, складывая блестящие губки уточкой. И показала пальцем на Женьку. Капча осекся, не договорив. Гримасничая, уточнил, тыкая себя в грудь и вертя сложенную бумажку. Ана снова покачала головой, солнце пробежало бликами по гладкой завесе темных волос.
- На, - Капча сердито сунул Женьке записку, - куды там, какие мы королевы.
- Михин и Войченко! - Анна Васильна перекрыла обзор своим летним платьем с обвисшими на полных руках оборками, - вкачу двойки без всяких зачетов. Обоим!
- Ага, - просипел оскорбленный Капча, - мне как бы за что? Да записал я все, Аннвасильна!
Женька сунул записку в карман, недоумевая, что понадобилось от него ослепительной Ане, которая пришла на занятия в белоснежных бриджах, обтягивающих идеально круглую маленькую попу, в полосатой маечке с глубоким вырезом, куда неодобрительно посматривала физичка, наверное, решая, заводиться, или нафиг, пусть еще месяц покоя. Волосы Аны были распущены по плечам, но казалось, нарисованы, так тщательно уложены и подстрижены кончики. И уж, конечно, нарисованы модные брови над аккуратно подкрашенными ресницами. Короче - картинка.
Женька писал, ставил тире и точки в нужных местах, и теперь уже думал о записке. Ясно, что принцесса Ана решила чего-то нужного попросить, может, чтоб с матерью поговорил, она же администратор в магазине тканей. Но помечтать же можно, пока не прочитаю, решил Женька и немного помечтал, как разворачивает, а там... Ну, например, любимый мой Женечка, я тебя люблю с пятого класса и боялась тебе сказать (вот уж ага, чтоб Наська Войченко испугалась сказать... да у нее язык, как помело, всегда был). Или так - ты мне приснился, Евгений, сегодня ночью, я проснулась и думала, к чему бы... (угу, к пожару, или к потопу, нет, к поносу - так Капча скажет, когда прочитает).
Он тыкнул пальцем в смартфон, проверяя время. Повеселел - до звонка всего две минуты. Тут оно и случилось.
Вдруг в классе встала тишина, бывает так - когда случайно все звуки умолкают, на пару секунд. И в этой случайной тишине ясный, очень знакомый голос сказал со смешком:
- Отстань, а?
Еще мгновение стояла та самая случайная тишина и, когда к углу у окна стали поворачиваться головы одноклассников, ветер рванул так, что сверху упала фрамуга, рявкнув деревянными краями и осыпая на подоконник хлопья белой краски. Повисла, покачиваясь.
С задней парты вскочил, прикрывая макушку обеими руками, Ромка Емец, пискнул по-девчачьи. Все, тоже перепугавшись, с облегчением заржали, тыкая в него пальцами и выкрикивая издевательские словечки.
- Чо! - заорал Емец, стряхивая с волос чешуйки краски, - чо ржете, дэбилы? А если б свалилась на бошки? Поубивала бы. Аннвасильна, я туда не сяду больше. Я лучше к Местечке сяду. Нет, - вдруг передумал, когда новенькая повернулась к нему и смерила непонятным взглядом из-под выгоревших рыжих бровей, - я можно у доски постою. Лучше.
- Какая жертва, - подрагивающим голосом съязвила физичка, оглядывая повреждения, - у доски... Но ситуация, и правда, нехороша. Я зайду к Анатолию Петровичу, кабинет сегодня лучше уже закрыть.
Она повернулась к новенькой, которая спокойно сидела почти под висящей фрамугой.
- Ме... э-э, Женя? Покинь это... ме... в общем, урок кончился, ты лучше собери сумку и побыстрее отойди. Отсюда.
Согласно зазвенел дальний звонок. Все вскочили, толпясь в проходах и оживленно делясь впечатлениями. Женя Местечко, не торопясь, сложила тетрадку и пару каких-то блокнотиков, сунула в карман рюкзака, застегнула липучку на клапане. И только после этого встала, аккуратно задвигая под парту стул на металлических ногах. Оказалась, как и ожидал Женька, среднего роста, и фигура слегка пацанская - плечи шире задницы, джинсы какие-то мешком, с карманами. Из-под угрожающей фрамуги уходить не спешила, хотя та, следуя порывам ветра, шевелилась и стукала закрашенной ручкой о стекло окна.
- Местечко! - не выдержала Анна Васильна, - хватить копаться! Хочешь, чтоб меня из-за тебя посадили? Если покалечишься. И вообще, мотайте уже из класса, все!
Женька топтался у своей парты, не слушая, что рассказывает Капча. Механически совал вещи в сумку, там перекладывал, чтоб потянуть время. И чего все так орут? Ветер еще этот. Пусть бы она еще сказала, хоть пару слов, вдруг ему просто показалось. И вообще, смешно так дергаться из-за какой-то... телки - мысленно специально грубо назвал новенькую, и вдруг, подняв глаза, увидел, она смотрит на него насмешливо, своими - прозрачными, как вода, под рыжеватыми ресницами. Как будто услышала. Он разозлился, боясь, что уже начал краснеть, но тут по локтю шоркнул острый локоток, к бедру прижалось круглое бедро, обтянутое белым. И Женька захлебнулся в аромате духов.
- Смоленский, - сказала Ана, - я что-то не поняла, ты собираешься ответить? Или что?
- А... - Женька понимал, что это совсем не ответ, но в голову совсем ничего не лезло.
Ана стояла вплотную, ему видна была гладкая макушка с ровнехоньким пробором, плечи и глубокий вырез с золотой цепкой, где-то там внутри выреза поблескивал крестик. А вокруг, оттеснив Женьку с Аной от всех прочих, переминались, стреляя взглядами и морща носики в улыбках, преданные подружки Аны - вечная троица. Лиля, Оля и Эля.
И теперь нужно при них читать записку, с тоской понял Женька, или признаваться Ане, что протормозил и не прочитал. Обидится. Конечно.
- Так едешь или нет? - удивилась Ана, не отходя, так что он и двинуться не мог, - учти, я по два раза не зову.
От своей предпоследней парты новенькая смотрела с насмешкой в светлых глазах. Женьку спас Капча, вклинился между ним и Аной, цепляя ту за ладонь, упал на колено, задирая коричневое от летнего загара лицо:
- А я? Королева Ана, ты же хотела меня! Не помнишь, что ли? Мы еще прикидывали, в "Кокосе" ночь танцевать... Я и палатку зашил! И спальник у бати спер! Это ж раз за лето, морской фест на Азове!
Ана вздохнула, не отнимая руки, но глядя на Женьку, со значением, а губы складывала, так что ему смешно стало, ну красивая же девчонка, а строит из себя черти кого, тоже мне Ким Кардашьян.
- Девушка может передумать? - она выдернула ладошку из пальцев Капчи, - девушка хочет вот этого мальчика, - палец с маникюром уперся Женьке в тишотку с бородачами из ЗиЗиТоп.
И добавила, улыбаясь зазывной улыбкой:
- Девушка его хочет - на всю ночь, завтра же вечером. Ну?
- Везу-уха, - послышался за оградой из подружек чей-то специально тоскливый голос.
Второй раз Женьку спасла физичка. Распинав Олю, Лилю и Элю, гаркнула, краснея лбом и щеками:
- Смерти моей ждете! А ну вон из кабинета! Устроили тут! Дом свиданий!
Народ потянулся к выходу, толкаясь и пересмеиваясь. Ана снова улыбнулась Женьке и пошла впереди, покачивая маленькими круглыми бедрами, четко переступая платформочками силиконовых босоножек. На гибкой спине ерзал крошечный лакированный рюкзачок, увешанный плюшевыми тигрятами, мишками и котиками.
Капча дернул друга за локоть, отпихнул к подоконнику в коридоре. Становясь спиной к бегающим малолеткам, покрутил головой, с подозрением разглядывая Женьку.
- Ну, Смола, ты крут. Когда успел?
- Ничо я не успевал! - огрызнулся тот, лихорадочно думая, как теперь быть. Конечно, нужно ехать, у матери отпроситься плевое дело, она сама постоянно трещит, что ты все дома да дома, ну и Капча отмажет, мать его любит, вечно, ах, Сереженька, вот пирожки, иди чай пить. Но странно это все. Может, Ана чего-то хочет? А чего от него хотеть-то?
Помялся и у Сереги спросил, теми же словами, какими думал. Чего она хочет? Капча вдохнул через стиснутые зубы, с юмором оглядывая серьезного друга.
- Ну ты, Смола, тормоз. Когда первый урок физры, помнишь, в пятницу? Девки на яме прыгали, а мы кросс бежали.
- Ну. Помню.
- Я потом на лавку сел, а Анка со своими телочками сбоку там, где сумки побросали. И Элька такая, ой девачки, а смарите, какой Женечка стал клевенький, фигурка какая соблазнительная.
- Да пошел ты, Капча.
- Я сам, что ли? Пересказываю. Ты слушай! И Олька за ней, ой-ой, такой секси, наверное, летом качался, такие плечики, омномном, так бы и съела. И рожу кривит в дакфейс, вроде селфи собралась пилить.
- Да ну, нафиг это все. - Женька помолчал, дергая лямку сумки, - а Ана? И она, что ли, тоже?
- Да хрен там! Ана такая - ой, да что в нем хорошего, как был задрот, так и остался.
Женька опустил горящее лицо к лежащей на подоконнике сумке. Так и есть, поиздеваться решила.
- Ты чего, тормоз? - ласково удивился Капча, - не понял? Она ж специально. Чтоб девок отогнать. Анка такая, ей надо, чтоб все было только у нее. Так что, повезло тебе, Смола-человек. Ночь с королевой Аной, блин. В палатке. Я, наверное, умру, как вас буду представлять. Потом расскажешь, понял?
Капча почти танцевал, переминаясь с ноги на ногу, подмигивая, суя руки в карманы и выдергивая их, хлопая Женьку по плечу и тут же хватая за локоть кого-то пробегающего мимо.
Женька только собрался возмутиться, мол, чего я буду рассказывать-то, но Капча, ухмыляясь, добавил:
- Вот и сравним, кому Аночка больше понравится. Я тебе тоже порасскажу, а то не успел еще. Про пансионат. Эх...
- Ладно, - прервал его Женька, понимая по мечтательному лицу Капчи, дальше точно начнет про сиськи, а продолжит вообще незнамо чем, хотя почему незнамо, как раз - знамо.
Звонок заглушил возражения Капчи, и тот кинулся догонять друга, таща свой полупустой рюкзак за лямку. Женька прибавил шагу, а потом сбавил скорость - впереди неторопливо шла новенькая, тоже покачивая в опущенной руке синий рюкзак, без всяких мишек и зайчиков, с какими-то медными, что ли, цацками на шнурках и цепочках.
- Дайте мне местечко, да получше, - проорал Капча, толкая девочку локтем в бок и обходя, заглянул ей в лицо, - тихое, спокойное, у самом уголку. Да, Смола? Девушка, а вы где такие золотые штучке урвали? В ювелирном бутике, да? Небось, дорого плотили?
- Капча, брось, - угрюмо сказал Женька, толкая раздухарившегося товарища вперед, - опоздаем же, Манечка сожрет.
Он повернулся к девочке на ходу, по-прежнему толкая Капчу:
- У нас алгебра сейчас. В двадцать втором. Это третий этаж.
Она кивнула, еле заметно улыбаясь. Блеснули крупные зубы, и Женька успел еще немного расстроиться - один, кажется, сколот, передний. Да что, блин, за девчонка. Как будто никто ей не говорил, как можно одеться и, вообще, выглядеть. Насупившись, отвернулся. И опустил руку от Серегиной лопатки, услышав за спиной тающее, как мягкое мороженое, сказанное с ласковой насмешкой:
- Спасибо... Женя.
Она, понял Женька. Точно - она. Почти три недели перед сном думал. Мечты всякие строил. Придурок. Придурок и задрот.
Глава 3
Сентябрь давил на город совершенно летней жарой, диким африканским зноем, казалось, он тоже решил продлить летние каникулы и, ну ее, эту осень.
Из маршрутки Женька вывалился, почти роняя тугой палаточный сверток, дергая плечом, с которого сваливался тяжелый рюкзак, тыкающий в бок донышками бутылок. Шампанское, пришлось купить две, Ана так захотела.
Она сама, свежая, как умытое росой яблоко, вышла раньше и, смеясь, направляла на сердитого Женьку смартфон.
- Сма-айл, еще сма-айл. Готово. Двинули, Жека?
Подскочила, суя руку ему под свободный локоть, повисла, добавляя тяжести. Шла, ойкая, проваливаясь в рыхлый песок толстыми подошвами стильных сабо, трещала без умолку, иногда вскрикивала громче, махая рукой кому-то, смеялась, повисая на локте еще сильнее.
- Туда! - потянула его через цветной полуголый народ к полукругу серебристых кустов, где уже толпились блестящие автомобили, торчали в зарослях пузыри палаток, вились дымки над железными мангалами.
- Там люди, - угрюмо возразил Женька, - полно.
- И хорошо, - удивилась Ана, - не трусь, мальчики место держат, я попросила.
Мальчики, удивился Женька, но спрашивать не стал. И вообще, все так криво и косо, уже сто раз пожалел, что согласился. Но, вытаскивая сандалии из песка, подумал и дальше - некуда деваться, еще раз все повернуть, все равно поехал бы. Потому что Женя Местечко тоже тут будет.
А вышло все так, утром в школе. Вернее, вчера кое-что продолжало случаться и перекинулось на сегодняшний день, будто загоняя Женьку в какую-то непонятную западню.
***
В кабинете алгебры с шумом и криками, перебивая друг друга, рассказывали классной - Марии Салимовне, о том, как упала фрамуга, почти зашибив Ромку Емеца. И сам Ромка, поводя плечами и повизгивая, закатывал круглые глаза, показывая, как было страшно, и тут же расправлял узкие плечи, мол, не испугался.
- Это тебе, Ромчик, обраточка вышла, - вдруг заявил Лева Бес, когда все отсмеялись и откричались, а Манечка углубилась в журнал, тыкая в него ручкой, - ты к новенькой полез, вот мироздание тебя и хоба - фрамугой.
- Че-го? - взъерепенился Ромка, снова вертя плечами и набычиваясь, - дэбил, что ли? Мироздание какое-то приплел.
- Потише, - рассеянно призвала Манечка, - а то перепутаю дни с параграфами, будете у меня весь учебник сдавать в октябре.
Женька перекосился на стуле, стараясь краем глаза увидеть сидящую, как в кабинете физики, Местечко. Опять одна, потому что за этой партой Танька еще Степушкина, она заболела. Шея заныла от напряжения. А Капча повернулся весь, заржал, подмигивая новенькой.
- Уже успел, а? Хотел значит, попасть в прелестное местечко! А не вышло.
- Михин, - механически определила Манечка, не поднимая завитой головы.
За окнами ярился солнечный ветер, тащил по бледному небу прозрачные пряди облаков, шуршал тополиными листьями - тут, на третьем, только макушки видны, носит их по воздуху, как будто оторвутся и исчезнут.
- Пф, - фыркнул Емец, - прелэстное, ага. А между прочим, гусь свинье не товарищ.
Замолчал, видимо, пытаясь сообразить, что такое сморозил. Женька скривился от сердитого стыда за идиота. Ну, что он мелет? Причем тут. Хотя Ромка известный придурок, не зря так любит всех обзывать дебилами. И эдак культурно - через "э". Любимая буква.
- И кто ж у нас гусь? - громко удивился Капча, наваливаясь на плечо Женьки так, что тот поневоле повернулся, хотя совсем не жаждал смотреть в широкое лицо новенькой, покрытое пятнами легкого загара, смешанного с бледными веснушками. С этой еще еле заметной улыбочкой, не поймешь, то ли она смеется над всеми, то ли глазки строит.
- Ну, я ж тебе не свинья, - с достоинством ответил Емец, откидываясь на легком стульчике и скрещивая на тощей груди руки, - так что...
Ветер взвыл, окно распахнулось, в секунду пронеся мимо лица Ромчика треснутую раму, а в открытый проем влетела огромная ветка, обрушиваясь тучей шелестящей листвы на обе задние парты.
С воплями все повскакивали с мест, отбегая подальше, потом рванулись обратно, к торчащим гибким веткам, тянули шеи, пытаясь разглядеть в месиве сушеной листвы орущего Емеца, который беспорядочно махал ногами - мелькали только узорчатые подошвы, да временами показывалось в листьях смертельно бледное лицо с вытаращенными глазами.
- Господи, - тонким, пронзительным до визга голосом крикнула Манечка и, презрев опасность, кинулась в самую гущу, спотыкаясь о невидимую парту и водя руками, словно искала в луже утонувший кораблик, - Ромочка, детка!
Но Емец, барахтаясь в переплетении ветвей, никак не мог встать, приподнимался и снова падал на спину. Взмахнул рукой, цепляясь за протянутую руку классной, и увлек ту за собой, оставляя на виду только спину, обтянутую полосатым платьем, и взъерошенные кудряшки.
К этому моменту разморозились остальные, общими усилиями выдернули обоих из гущи, Емеца усадили на стул подальше от беспорядка, а Манечку отодрали от его руки, которую та никак не хотела отпускать, и увели к учительскому столу, тоже усадили, сбегали за водичкой и привели медсестру с корвалолом и успокоительными таблетками.
Женька тоже суетился, как все: протягивал руки, распинывал ногами упрямые листья, и все оглядывался, не понимая, куда же делась Женя Местечко, которая во время перепалки с дураком Ромчиком спокойно сидела за своей партой, то есть - прямо вот там, куда обрушилась самая толстая часть ветки. Увидел ее почти сразу - стояла у дальней стены, держа за лямку свой рюкзак и наблюдала за спасательной операцией, как будто ее все совсем не касалось. Как будто кино смотрела.
- Ахренеть, - говорил Капча, когда толпой шли из кабинета в спортзал, чтобы там рассесться на скамьях и матах и дождаться, когда им скажут - куда идти, - афигеть, я говорю! Прям, хоррор риал. Кровь-кишки-распидарасило. Ты, кстати, понял чо? Емец, когда в медпункт пошел, я грит, рядом с ней ваще никогда не сяду, это грит, она все.
- Угу, - кивнул Женька, - и, конечно, три дня назад трещину в задней стене тоже она. Из-за которой нам каникулы продлевают. Ногой пнула. И развалила полшколы.
- Нет, - серьезно ответил Серега, - трещину она не смогла бы. А вот окно. И фрамугу.
Женьке очень захотелось обозвать его, как Емец говорит - дэбилом. Именно через "э". потому что на такой идиотизм даже обычного слова жалко. Даже ругательного.
- А прикинь, Смола, - зашептал Серега, придерживая друга у стены, пока одноклассники проходили в спортзал через боковой узкий вход, - прикинь, какое кинцо можно б сделать. Приходит такая вся... и потом хлоп - камни рушит, глазами. Ну, всякое там. Чтоб одежда горела.
- Взглядом воспламеняет, - согласился Женька, - видел я такое кино. И про камни, и телку, которая глазами все двигала. Первый не помню, а второй - "Кэрри" называется, старый такой ужастик.
- Тьфу ты. Все уже сняли. Но все равно... - Капча вытянул шею, замахал кому-то рукой, улыбаясь.
- А в роли ведьмы, конечно, Ана, - подначил его Женька.
- Ну да, - согласился Капча, - то ж кино, там все телки обязаны быть красотками.
Домой их отпустили быстро, и вообще из-за обоих происшествий уроки сократили всем, так что к обеду школа уже опустела. Но перед тем случилось еще одно происшествие, и только потом Женька сложит события и поймет, что с самого начала они сплетались в одну цепочку. А тогда, после спортзала, вздрагивающая Манечка попрощалась и погнала их из школы, как стало барашков, бдительно следя, чтоб вышли все.
Во дворе Женька замялся, разыскивая глазами - даже сам не знал, кого в первую очередь - Ану или новенькую. Дернулся от знакомого голоса, резко поворачиваясь.
Женя стояла рядом, держала на плече рюкзак. И он снова расстроился, потому что целых три секунды, пока слышал голос - видел в мыслях ту, которую себе представлял эти три недели, и она не была похожа ни на Ану и уж, конечно, не на реальную Женю.
Светлые глаза смотрели пристально, и он задумался, какого же они цвета? Голубые? Или зеленоватые. Может, серые?
- Лаванда под солнцем.
- Что?
- Бледно-фиолетовый, - пояснила Женя, не отводя взгляда, - такой бледный, какой бывает в очень большую жару. Ты едешь на Азовский фест? Хочешь поехать?
"Она что, меня приглашает?". Женька растерялся. У новенькой было широковатое лицо, квадратный подбородок, а шея, кажется, слишком тонкая. Глаза широко расставлены, и да - по всему лицу рассыпаны бледные веснушки, местами сливаются в неровные пятна, как будто поверх носа, губ и бровей нарисована еле видная карта.
- Н-нет, - ответил, криво улыбнувшись, - нет. У меня дел полно. Извини.
- За что? - удивилась Женя. Пухлые, в трещинках, губы дрогнули в еле заметной улыбке, - я думала, ты поедешь с этой, Ана - да?
Женька пошевелил губами и промолчал. Но проклясть себя за тупоумие не успел, сбоку возникла Ана, за ней тащился шлейф из подружек. Встала рядом с Женькой, кладя руку ему на локоть, и окинула взглядом новенькую. Задержала глаза на потертом рюкзаке с медными подвесками. Подняла тщательные брови, разглядывая белую тишотку и мешковатые джинсы. Троица сдавленно хихикала. Ана вздохнула, выразительно уперев взгляд в ореол легких русых волос, не желающих ложиться вдоль скул и шеи.
- Деточка, вали домой, не мешай, когда взрослые разговаривают.
Прижалась к локтю Женьки упругой грудью в плотном поролоновом лифчике.
- О своих... взрослых... делах... Поняла? - она медленно облизнула губы, прижимаясь крепче.
Женя улыбнулась, почти не размыкая губ. Пожала плечами и пошла, на ходу суя в рюкзак руки и поводя плечами, чтобы поправить его на спине.
- Иди, малолетка! - крикнула вслед Ана, не удержавшись, - а то лезет, где взрослые уже отношения. Правда, Женечка? Вы тоже, идите, я догоню, - велела подружкам.
Те повлеклись прочь, с обожанием оглядываясь.
- Женечка, - нежно продолжила Ана, - я ведь серьезно. Ты такой стал классненький. Нам будет очень хорошо вместе. Ты уже пробовал с кем-то? А, неважно, я все равно лучше всех.
Поднялась на цыпочки, касаясь губами красного женькиного уха:
- Увидишь, что я умею. Как умею. Обещаю, у нас с тобой будет всё!
И, отпустив его, пошла следом за Олей, Лилей и Элей, помахав на прощание ладонью с пальцами, украшенными лиловыми ногтями.
Дома Женька разогрел тушеную картошку, вынув из холодильника старую глубокую сковороду, уселся на табуретку, поставив перед собой электронную книжку, подаренную сестрой. Медленно ел, глядя на четкие буковки фантастического романа и не понимая смысла предложений. Ловя мягкие колечки лука (обычно он, морщась, откладывал их на салфетку - мама ругалась, закатывая глаза), совал на вилке в рот и думал. Пытался думать, сортировал впечатления в попытках увязать вместе, найти каждому свою полочку. Но все разваливалось, как та разогретая второй раз на газе картошка.
Почему ее зовут так же? Да просто случайность. И фамилия такая - смешная совсем фамилия, как специально, чтоб все посмешнее - с такой непонятной внешностью - и еще вдруг Местечко, ха-ха. Бедная девчонка, наверняка в каждой школе без конца дразнят, издеваются. Была бы красотка, как Ана, или хотя бы старалась, как вот Анкины подружки. Но, блин, штаны эти. Железки на рюкзаке. Патлы нестриженые с дурацкой челкой. Оно бы все и ладно...
Женька спохватился, поняв, сильно обижен на ни в чем неповинную девочку за то, что сам навоображал себе. Намечтал. И тут же себе возразил, сердясь, виновата, конечно, виновата. Сидела тут, хихикала с этим быдлованом гопником. Ясно же - старалась понравиться. Знаем все эти хи-хи да ха-ха. Мама говорит, девочки быстрее развиваются. Ну да, в четвертом они всех пацанов тупо переросли. Потом пацаны обогнали, но у них хоба - сиськи. И сразу пошли эти хиханьки, класса с седьмого. Соберутся в углу, пялятся оттуда на самых крутых пацанов, чаще на старшеклассников. И хихикают, как идиотки. Это и называется - переросли? Капча правильно ржет, про девок: сиськи есть - ума не надо. И дальше рассказывает, как это все правильно природой придумано, а то пацанам хрен чо ловить, не полапаешь вечером в подъезде. А так - наплел чего, в ответ на хихи, и завтра можно хвастаться.
Как ни странно, самые странные происшествия дня, окно и фрамуга, а еще то, что Емец в эдакой катастрофе всего-то пару царапин получил на своей дурной морде, а Манечка порвала подол платья, все это не казалось Женьке важным и требующим обдумывания. Пусть про это думает Капча, прикидывая, что в класс пришла новенькая и оказалась монстром. Как раз в стиле его любых видюх. Женька их терпеть не мог, может быть, потому что там, в американских фильмах про совсем чужие американские школы, вдруг показывали все ужасно и уныло знакомое. Обязательно школьный спортсмен-супермен, ботаник-задрот, и обязательно Аночка-красотка со свитой подружек. Сто видюх, а меняются в них только монстры. Получается - скука. Конечно, Капча ищет, куда бы воткнуть в таком фильме Женю Местечко. И получается, если на серую мышь она не катит, на красотку тем более, а для свиты слишком уж самостоятельная, то Серый сразу ее в монстры и записал.
Сунув теплую сковороду обратно в холодильник, Женька ушел на диван, забыв книжку на кухонном столе. И сам позвал кота, чтоб пришел и топтался, пока хозяин добрый.
- Боцман-буцман!..
Но рыжий был занят - лежал на подоконнике, следил за голубями на дорожке и временами еле слышно стрекотал, подергивая белые усы. Воображает себя охотником, усмехнулся Женька, вытаскивая подушку из-под головы и суя ее под ноги. Уставился в белый потолок. Сейчас самое важное - решить, правильно ли он отказал Ане.
- Вот черт! - сел, нашаривая ногой сброшенные на пол джинсы.
