Люди так уверенны, что могут удивить чем-то друг друга. Новое платье, которое первой увидит сокровенная подруга. Последняя сплетня, которая только начинает расползаться среди навостренных ушей. Рождение ребенка, которого и так все с нетерпением ждали.
Но Паскаль Дюран было сложно чем-то удивить, ведь с рождения она жила в таком месте, о котором можно было нескончаемо долго писать баллады, легенды, картины. Красоту и необычайность того места, в котором она жила, девочка начала понимать только в ранние годы - тогда, ей казалось, что она знала всё и везде в своем родном Пикарете.
И он казался ей совершенно обычным. Город, в котором она выросла, полон стольких историй и событий. Но стоило однажды ей согласиться на одну поездку к морю, как все е взгляды, вся её душа перевернулись.
Неугомонной Паскаль быстро наскучило успокаивающее урчание волн, теплый песок под ногами и компания семьи с их знакомыми. Они ей были не интересны, ведь разговаривали они, по сути, ни о чем - обыденные темы и фразы, которые можно было уже давным-давно выучить наизусть.
Незаметно отойдя от импровизированного пикника, девочка пошла на другую сторону пляжа, где начинались высокие обрывистые скалы. Пожалуй, это было одним из самых красивых мест в Пикарете. Спокойное и мудрое море близ отяжеленных думой и суровой вечностью скал - живой контраст, который заставляет одновременно благоговеть и испытывать успокоение.
Пожалуй, в этот момент Паскаль пожалела о том, что согласилась на долгие уговоры старшей сестры - длинное легкое платье мешало её намерениям взобраться на эту скалу. Зачем Паскаль это понадобилось? Ответы на удивление просты.
Во-первых, представление того, что она увидит с этой скалы, уже заставило её ухватиться за торчащий камень, ведь столько всего неизведанного оставалось по ту сторону скалы! Заброшенная бухта, начало соседней страны, не менее великой, чем их Пикарет...
Во-вторых, слушать остаток дня о том, что кто-то женится на ком-то, заставляло желудок Паскаль связываться в морской узел - зачем обсуждать чужие жизни, когда есть своя собственная?
В-третьих, её старшая сестра и младший брат редко проводили с сестрой свое время - Цисси в окружении подружек, Пьер в окружении своих мыслей, а Паскаль наедине с собой. Вроде одна кровь, да люди больно разные, непривычные друг к другу.
В далеком детстве, которое Паскаль помнила смутно, тогда казавшаяся ей "взрослой" Цисси всячески играла с сестрой в куклы, не отходила от неё ни на шаг и одевала в разные наряды, как куклу. Ведь для Присциллы появление на свет младшей сестренки было такой детской, искренней радостью! Но как только маленькой девочке стали надоедать однотипные игры старшей сестры и та потянулась к поискам чего-то нового, Цисси быстро к ней охладела.
Так же было и с Пьером. Он был мальчишкой и ему, казалось бы, должно было быть интересно, носиться по всем зарослям с сестрой, но младший брат быстро пересек, такую прерогативу, жестко молвив:
- Ты девушка и должна заниматься подобающими вещами - рисовать, играть на рояле, вышивать - вот и занимайся этим, а в мужские дела не лезь.
Из уст одиннадцатилетнего брата больно было слышать такие слова, особенно, когда полагаться было больше не на кого - Присцилла, изредка обращающая внимание на "чудную" сестрицу, разговаривала с ней о бытовых темах, которые обеих мало интересовали. Делала старшая сестра это не по пробуждению чувств, а скорее из осознания того, что у неё есть младшая сестра. И с Пьером она делала точно так же, хотя, как думала Паскаль, общалась она с ним чаще и милее, нежели с ней.
Но Паскаль трудно было чем-то зацепить - слишком крепко она оковала свое сердце от острых фраз и прагматизма Пьера и безразличия Цисси, ведь тогда, в десять лет, странное чувство пронзило ей до самой глубины души. Сначала было больно, как будто она в лесу пробежалась по крапиве, а затем невольно потекли слезы - долго, настойчиво. И мыслями завладело такое чувство, что она совсем одна и это будет всегда, отчего слезы потекли ещё сильней.
Однако, когда девочка шла в свою комнату, ни стоявшая около зеркала Цисси, ни читающий в кресле Пьер не обратили внимание на слёзы сестры. Родителей не было дома, они были на каком-то пышном празднестве. И, упав на свою кровать, девочка поняла одну простую вещь - в этой семье она всегда будет одна.
Паскаль преодолела половину пути. Белый песок был далеко, море сияло ещё ярче, чем прежде, а солнце казалось и вовсе не таким далеким - оно словно окутывало её своим теплом, поддерживало, шептало на ухо, чтобы она забиралась выше. Серая скала с множеством выступов обещала захватывающее приключение, ведь если Паскаль сможет дойти до середины полукруглой скалы, то, наконец-то, она увидит хоть разочек что-то такое, от чего её сердце сможет пропустить несколько ударов.
Девочка с легкостью цеплялась за острые камни и перешагивала на новые отступы, более высокие и манящие. Теперь ей казалось, что нет ничего невозможного, она может всё - закричать, набрав полную грудь воздуха, и почувствовать себя птицей, владелицей собственной жизни и полета.
Но внезапно её ног коснулись холодные соленые брызги, которые вмиг образумили затуманенное сознание - она дошла до середины скалы и теперь ясно видела, что находится за скалой и чувствовала, что за её спиной начинается самая настоящая морская буря.
И тут Паскаль действительно занервничала. Огромные волны отчаянно разбивались о скалу, делая её скользкой и холодной, вместе с тем накрывая своим соленым покрывалом и смелую девчушку, которая бросилась играть со стихией. В волнах было столько ярости, будто они хотели смыть Паскаль со скалы, а холодный ветер подтверждал намерение водной стихии.
Соломенная шляпка с синей лентой соскользнула со светлых волос, порывами ветром уносимая в сторону пикника - девочка порывисто потянулась за шляпой, ведь она была совсем недавно приобретена, и едва не свалилась со скалы. Её вторая рука соскользнула с мокрого выступа, а ноги подкосились.
Ухватившись обеими руками за один выступ, Паскаль отчаянно думала о том, как лучше слезь со скалы - быстрее было подняться на самый верх и переждать непогоду на верхушке скалы, но здравый смысл говорил, что лучше бы она быстрее слезла и оказалась около своей семьи.
Но девочка не успела принять решение - сначала её ударила ледяная волна, а затем оглушил душераздирающий визг, отчего девочка уставилась на поляну пикника. Целая толпа вскочила со своих мест и уставилась на Паскаль, на которую Цисси показывала рукой, продолжая визжать как сумасшедшая. В руках сестры была соломенная шляпка с синей лентой.
Сначала реакция была неоднозначна. Девушки в ужасе прижимали руки к лицу, мужчины о чем-то напряженно переговаривались и лишь общее состояние аффекта нарушил громкий и властный голос Персии Дюран. Мать не спросила, как она там оказалась, не попыталась сказать ей что-то ободряющее, а просто крикнула:
- Петоль, сделай же что-нибудь, твоя дочь вот-вот сорвется в бушующее море!
Слова матери твоя дочь больно полоснули по сердцу - правильнее наша дочь, но как у непробиваемой Персии Дюран может быть дочь, неспособная подчиниться ей? Железная Персия Дюран, прекрасная представительница дома Дюран, не могла образумить пятнадцатилетнюю девчонку, которая наотрез отказывалась внимать всем её словам.
Просто Паскаль отчаянно боролась за свои интересы - зачем ей шить, если после всех попыток она переколола все десять пальцев, и ей так и не стало интересно вышивание? Зачем рисовать, если это нагоняет ужасную тоску? Зачем истязать свой слух и пальцы за игрой на рояле, если всё это напоминает мартовских котов?
А такая борьба не приветствовалась обществом. Либо будь как все, либо не будь вообще. Паскаль Дюран была чем-то вроде клейма, которым общество окрестило семью - выискалась одна непокорная девчонка, идущая против всего их мира. А семья Дюран имела огромное состояние и положение в обществе, поэтому им нельзя было показывать свои слабые стороны - их быстро пробьют и вместо них придут другие, более способные и сдержанные, которые пригодятся Совету.
И подпитываемая апатией и безразличием двух детей, Персия с каким-то противоречивым чувством относилась к среднему ребенку. Она смотрела на целеустремленную и непробиваемую Паскаль с такой тоской в глазах, что иногда девочке хотелось помахать перед глазами матери рукой, а точнее спросить - почему именно тоска? Не безразличие, апатия, а тоска?
Но ответа не было, ровно как и Персии. В момент ока она вновь превращалась в изящную и одновременно суровую хозяйку поместья Дюран и просила Паскаль пойти заняться чем-нибудь полезным. Паскаль, фыркая, уходила, а у Персии оставалось время, чтобы окунуться в давно забытые воспоминания.
Паскаль становилась труднее держаться. "Почему, ну почему ты полезла на эту чертову скалу?!" - кричал внутренний голос, от которого девочка пыталась отмахнуться. Не нужна ей их помощь, пятнадцать лет жизни она как-то справлялась сама, разве что... оставался отец.
Трудно было сказать, насколько быстро отец преодолел расстояние от места пикника до Паскаль посреди скалы, да и ещё со своим страхом воды. Петоль Дюран с детства боялся воды, а особенно не любил водить своих детей к морю - в его глазах при виде морской глади всегда появлялась мрачность, какая-то тяжесть, висевшая на его душе огромным балластом.
Но Паскаль больше поразило другое - как он смог добраться до неё так быстро? Кругом вода, их то и дело окатывает новая и все более холодные волны, а он лишь с нахмуренным лицом подбирается к дочери.
Куда делся его страх?
- Тебе не страшно? - брякнула Паскаль - её слова унесло ветром.
Отец вздрогнул. Его глаза немного расширились, но, силясь со страхом, он продолжал стоять на выступах и удерживаться одной рукой за камень, а второй за кисть Паскаль.
- Очень страшно, - громко крикнул отец, чтобы ветер донес слова до ушей дочери, - за тебя!
Единственный человек, который не коснулся сердца Паскаль оковами, был её отец. Неразговорчивый, но улыбчивый и заботливый, он любил всех своих детей одинаково, не балуя Цисси, как это делала мама, не поощряя Пьера и не ругая Паскаль за её вечные препирания с матерью.
Тогда, в тот день пятилетней давности он пришел после приема - усталый и замученный и, проходя мимо открытой двери комнаты дочери, заглянул в комнату. Маленькая девочка лежала лицом к стене, непривычно скорчившись, обняв колени. Её светлые волосы рассыпались по спине и кровати, пряча её от всего мира.
Он тихо вошел в комнату и сел на кровать, развязывая бабочку. Справившись с узлом, он немного подождал реакции дочери. Та продолжала лежать, никак не реагируя на отца. Тогда Петоль встал и наклонился над одиннадцатилетней девочкой, которая невидящим взглядом смотрела в стену.
- Эй, - шепотом произнес отец, касаясь её плеча, - что-то случилось?
Паскаль мотнула головой, и свет лампы мельком упал на её глаза - такие синие, как у Персии, и такие заплаканные, как никогда раньше. Сначала Петоль опешил и спросил второй раз о случившемся, но девочка лишь раздраженно мотнула головой.
Тогда Петоль просто наклонился и поцеловал девочку в висок, прошептав на ухо:
- Не волнуйся, всё будет хорошо, ведь иначе никак не может быть.
Паскаль не отреагировала - он просто накрыл её отброшенным ранее одеялом и, потушив лампу, вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Именно в этот момент Паскаль повернулась и посмотрела в спину закрывающего дверь отца.
Откуда ему было знать, что ничего хорошего уже никогда не будет? Откуда ему было знать, что он станет единственным человеком, которому Паскаль будет доверять? Откуда ему было знать, что в её сознании уже пошатнулась грань между детством и взрослением?
Правильно - не откуда, ведь только дети могут так искренне и доверчиво обманывать. Со временем что-то меняется и они признают свой обман ошибкой, вот только Паскаль Дюран не считала, что кто-то должен знать о том, что творится в её душе.
Даже сейчас, когда её сердце чуть не разорвалось от радости. Отец наплевал на свой страх и пошел спасать её, глупенькую девочку, которой захотелось поиграть с огнем. Потому что он был единственным человеком в семье, который мог совершить такой порыв ради непутевой дочери - Цисси и Персия в гору не полезут, а Пьер даже и не попытался бы.
Во-первых, он точно подумал бы, что это глупо, рисковать двумя жизнями одновременно, а, во-вторых, Персия бы в жизни его не пустила. Оставался только глава семьи, а вместе с тем и единственный человек, для которого осталось место в сердце Паскаль.
- Возьми меня за руку! - слова сорвались с отцовских губ раньше, чем ветер успел донести их.
Паскаль послушно взяла отца за руку. Он аккуратно дернул её в сторону пляжа и они, делая маленькие шажочки, двинулись в сторону спасения. Было ужасно скользко и ноги то и дело разъезжались в разные стороны, но они продолжали идти.
Несколько раз их окатывало водой, и Паскаль соскользнула окончательно. Её рука отцепилась от выступа, а ноги, продрогшие и дрожащие, отказывались держать её - девочку резко рвануло вниз, отчего весь её дух перевязало в морской узел...но её так же резко рвануло вверх, заставляя зацепиться рукой за торчащий булыжник.
Она подняла слезящиеся от ветра и соли глаза. Отец не бросит её - он обеими руками держит Паскаль за левую руку, удерживаясь лишь ногами. А очередная волна всё ближе. Если Паскаль не успеет отпустить руку отца, то их просто смоет, а если успеет, то...
- Не смей отпускать мою руку!
Петоль напрягся, а Паскаль лишь отчаянно что-то прокричала. Но её слова унес северный ветер в сторону соседнего государства, о которых Паскаль будет очень долго жалеть. Соленый поток накрыл их с головой, несколько раз побив болтающуюся девочку о скалу, но она до сих пор крепко держала отцовскую руку.
А вот отец едва не слетел - поток сильно ударил его о скалу, и по инерции Петоля начинало откидывать в пучину, но, как только его глаз резанула серо-голубая гладь, он резко дернул на себя дочь, заставляя Паскаль удерживаться за него.
Он был уверен, что они дойдут до песчаного пляжа. Буря стихала, а наглотавшаяся воды младшая дочь медленно, но верно, цеплялась своими бледными ручками за выступы. Петоль не винил её в случившемся - он бы сам сбежал с этого пикника, не будь он одной из главных фигур в Пикарете, да вот только не по скале, а через пещеру в скале, которую никто так и не заметил.
И придерживая Паскаль за руку, Петоль чувствовал то же смятение, что и пять лет назад, когда пытался найти причину печали дочери.
Он смотрел в эти синие глаза, которые успел невзлюбить за прожитие с Персией годы, и гадал, что за ними скрывается.
Страх, боль, а может потеря чего-то очень важного?