Простая, как принято говорить, учительница Галина Петровна уже много лет преподавала русский язык и литературу. Когда-то профессия нравилась - "сеятель знанья на ниву народную"! Позже наступило эмоциональное выгорание. Теперь нудно вела уроки, мотивируя современных недорослей малодейственным: "Учите, не то влеплю "неуд"!" Равнодушно цитировала затёртых бесконечными повторениями классиков, ни разу не пожалев о безвозвратно ушедшем восторге прежних лет.
Этот день был непохож на другие. Ни с того ни с сего забеспокоилась. Нервно мерила шагами класс. Преподнесла школярам фарсовую версию "Горя от ума", спровоцировав острый спор, можно ли бросить любимую девушку, "свалить за кордон", а потом как ни в чём не бывало явиться "с корабля на бал". Дальше - больше. Учительницу кидало, как трамвай на кривых рельсах. Зачем-то поругалась с родительницей ученика-двоечника, да так, что разозлённая мамаша пригрозила судом. На педсовете из-за чепухи сцепилась с директрисой. "Зря ты, - пеняла ей сослуживица, - Нормальная тётка, и к тебе хорошо относится". "Минуй нас пуще все печалей и барский гнев, и барская любовь", - скривилась Галина Петровна. Вечерело. Мрачное небо, серая жижа под ногами. Шла домой, а произнесённая на уроке грибоедовская фраза занозой свербила мозг, не отпускала, будто требуя продолжения банкета.
"Воспоминания! Как острый нож оне". Задумалась: "А у меня какие воспоминания?" Мучительных нет. Так, гадости-пакости, затерявшиеся в душе мелкие обиды. Отрадные? "По гамбургскому счёту" - тоже пусто. "Миллионы алых роз", романтические свидания, нежданные радости, подаренные людской добротой... Не были, не состояли, не привлекались. Знакомых тьма, а подруги нет. Мужа видит всё больше с газетой на диване. Вон, выключатель вылез из стенки, висит на проводе. Током ударить может, а он и не чешется. У сына Костика собственная, непонятная жизнь. Подтверждая тезис "сапожник без сапог", учился не ахти как. Пробовала уговорить на институт. Куда там! Пробавлялся случайными заработками, теряя и без того небольшой багаж знаний. Чем дольше прикидывала, "перебирала даты", тем жухлее представлялась жизнь. Взглянула в зеркало. Сорок три года, а плечи уже по-старушечьи прогибаются, вокруг глаз наросла паутина морщин.
Нагнетала и нагнетала градус раздражительности, постепенно доведя себя до того горячечного состояния, когда лучше прыгнуть в неизвестное, чем жить по-старому. Последней каплей стала выскользнувшая из рук банка сметаны. Осколки стекла запрыгали по кафельному полу, жирная масса забрызгала всё вокруг. В душе Галины Петровны, будто граната взорвалась. Женщина топнула, ругнулась. Надоело! В бешенстве ахнула об пол первое, что подвернулось - блюдо с только что сваренными макаронами. Хотите жрать - готовьте сами! Схватила сумку, пальто и бросилась вон. В глазах кипели злые слёзы.
Пулей промчалась через двор. Неслась, не разбирая дороги. Опомнилась, лишь налетев на прохожего: "Куда прёшь!" Наскоро извинившись, огляделась. Привокзальная площадь. Ну и отмахала! Перчатки забыла дома, пальцы задеревенели от холода. Вошла в здание вокзала - погреться, выпить чашку кофе. Рядом с буфетной стойкой потягивали винцо двое поседевших и даже слегка облетевших гражданина. Неожиданно для себя Галина Петровна тоже взяла бутылку рабоче-крестьянского красного: "Им можно, а мне нельзя?!" Глотнула. По телу стало растекаться приятное тепло.
Через малое время повеселела, откинулась на скамейке. Мимо сновал торопящийся, галдящий люд. Подсела симпатичная, просто одетая женщина. Улыбнулась: "Ноги свело. Работаю в вокзальной аптеке. Целый день народ, не присесть. Вы тоже устало выглядите. Тяжёлый день выдался?" Действовала умело, по давно отработанному сценарию. Вскоре, прерываясь на полуфразах и перескакивая "с сезона на фасон", простоватая учительница уже жаловалась соседке на свою неудавшуюся жизнь.
Та внимательно слушала, сочувственно кивала, утешала: "Всё не так плохо, бывает и хуже. Правда, редко". Галина Петровна не догадывалась, что "дама, приятная во всех отношениях" - мошенница. Новая знакомка отличалась находчивостью, артистизмом и, как большинство представителей этой древней профессии, ради денег не брезговала ничем. Поэтому с некоторых пор поставляла доноров "чёрным трансплантологам". Вопреки закону, врачи-потрошители вырезали органы у живых. Приживаются лучше, чем трупные, а значит цена выше! За такую как Галина Петровна можно было получить значительную сумму, и "охотница" не жалела стараний, чтобы не упустить добычу.
Бутылка опустела, словесница запуталась в жалобах и рассуждениях. "Что делать-то собираешься?" - заботливо поинтересовалась доброхотка. "Хороший вопрос!" - вздохнула Галина Петровна. Домой однозначно не хотелось. Знакомых, у которых можно "перезимовать", нет. Денег на гостиницу тоже. Единственная родственница живёт в столице. "А вот куплю сейчас билет и "в Москву, на ярмарку невест"", - с пьяным задором выдала она. "Московский уже ушёл, - покачала головой незнакомка, - не на вокзале же тебе куковать, ещё местная шпана привяжется. Пойдём ко мне, напротив живу. Утро вечера мудренее".
Не так уж хотелось ночевать в чужой квартире, только выбирать не из чего. Да ещё грело изуверское желание помучить своих. Пусть переживают, где она и что. Вскоре снимала пальто в полутёмной однокомнатке. Мазнула взглядом по сторонам - небогато, а хозяйка уже доставала из шкафчика бутылку коньяка: "По последней?" Галина Петровна лихо опрокинула рюмку и провалилась в небытие.
Очнулась на операционном столе: голое тело, руки связаны над головой, яркий свет лампы бьёт прямо в глаза.
- Хороший материал. А то всё бомжи да алкаши.
- Гляди, в себя пришла, задвигалась! Рефлексы есть.
- Сейчас рефлексы пропадут. И можно разделывать, -
перебрасывались фразами медики.
Болела голова, тошнило, по горлу будто наждаком прошлись. "Что со мной?" - просипела учительница. На неё даже не взглянули. "Давайте наркоз, - скомандовал стоявший у раковины поджарый седеющий мужчина, - сейчас кончу мыться". В изголовье возник анестезиолог с маской. Галина Петровна почуяла смертельную опасность, закричала. Из пересохшего горла вырвалось лишь хриплое кряканье. Затрепыхалась, забила ногами. Её дёрганье никого не впечатлило: схватили за плечи, уложили, на лицо шлёпнули наркозную маску. Свет померк. Последним осознанным чувством был смертельный страх.
Эскулапы не догадывались, что происходящее в операционной записывается скрытой камерой, и через несколько минут туда ворвётся милиция. На счастье Галины Петровны за несколько дней до её одиссеи в кабинете начальника "убойного" отдела раздался звонок дежурного: "К вам гражданин с заявлением. Говорит, есть информация про убийства и трансплантацию". Посетитель оказался совестливым врачом одной из местных больниц и поведал леденящую кровь историю о заборе живых органов. Сотрудники милиции установили слежку за бригадами, втихую вмонтировали в операционной камеру. Когда поступила информация - вот-вот примутся потрошить живого человека, пошли "в атаку".
От госпитализации пришедшая в себя Галина Петровна отказалась: "Нормально себя чувствую". Пришлось проехать в отделение. Её долго расспрашивали, записывали и оформляли показания, сыпали мудрёными терминами. "Повезло тебе, - похвалился перед Галиной Петровной следователь, - кабы не мы, разобрали бы на запчасти, как краденую машину". Милицейская операция удалась, настроение - лучше некуда, и он ударился в поучения: "В следующий раз будешь умнее. Солидная женщина, учительница, а ведёшь себя как девчонка-соплячка. Из дома убежала, - это ж надо! А вообще-то семейка у тебя! В милицию не обратились, об исчезновении не заявили". Его слова разбередили прежнюю боль. Из глаз Галины Петровны покатились слёзы. "Не переживай! - утешающе-покровительственно похлопал по плечу, - Времена такие, каждый за себя, а жизнь против всех". "Обожди! - неожиданно воскликнул он, - Ты ведь на Гагарина живёшь?" Куда-то позвонил. "Дом пять, первый подъезд?" Галина Петровна перепуганно кивнула. "Потому и не заявляли о пропаже. Вчера в вашем подъезде бытовой газ взорвался".
"А я газ закрыла, когда из дома убегала?" - похолодела учительница. "Конечно, хорошо помню, как завернула вентиль" - немедленно отшвырнуло жуткое подозрение подсознание, потому что жить с чувством такой вины было бы невозможно. Следователь удивлённо качал головой: "В рубашке родилась, это ж надо, дважды за сутки верной смерти избежать!" "Пострадавшие есть?" - сдавленно спросила учительница. Язык отказывался произнести слово "жертвы". "Есть, - вздохнул милиционер, - во время взрыва большинство жильцов находилось в квартирах. Ведётся поиск людей, которые могли оказаться под завалами".
Вечер был как две капли похож на вчерашний, только бежала Галина Петровна не из дома, а домой. Там ожидала печальная картина - крайнего подъезда, где они жили, не существовало. Обрушились перекрытия между этажами, сложился лестничный пролёт. С огнём пожарные справились, и кинологи сосредоточенно следили за лабрадором, деловито шнырявшем по громоздившемуся на высоту второго-третьего этажа завалу. Во дворе вавилонское столпотворение: оперативные службы, спасатели, врачи, кое-как одетые, растерянные жильцы, зеваки. Ни одного знакомого лица. Ходила в людском лесу неприкаянной тенью. Слёзы уже не вытирала - без толку.
Из стоявшего у ворот микроавтобуса по громкоговорителю время от времени объявляли, что людей покамест размещают в здании школы, там же следует наводить справки о пострадавших и пропавших. Понимала, что нужно идти туда и не могла себя пересилить - что-то держало у дома. Подобралась ближе к завалу, напряжённо вглядываясь в нагромождение расколотых плит.
В наружной стене образовались трещины, она опасно накренилась, вот-вот упадёт. Прежде чем разбирать завал, её решили обрушить. "Не позволим рушить! Под обломками люди, там моя жена, а вы на них ещё стену хотите", - отрубил твёрдый решительный голос. "Не дадим!" - вторил ему юношеский фальцет. "Тебя не спросили! - огрызнулся спасатель, - ори громче, стена сама на твою дурью башку ухнет!" У Галины Петровны сердце подпрыгнуло к горлу. Муж, а с ним Костик! Живёхоньки!. Руки-ноги отнялись - не пошевелиться. Стояла и "ела" их глазами, "рот разинув шире ворот".
Словно почувствовав её взгляд, Костик обернулся. Взвизгнул: "Мама!" Помчался к ней, прижался: "Я ж говорил, жива". "Галочка, живая!" - повторял муж покрывая поцелуями лицо. Обнялись, да так и стояли, не разнимаясь, будто позируя для статуи Гериона - трёхголового-трёхтелого-шестирукого-шестиногого древнегреческого чуда-юда. Первой опомнилась Галина Петровна. Вздохнула: "Как же теперь? Бездомные, безденежные". Крепче прижалась щекой к мужнину плечу. Зато живы и вместе. Грустновато усмехнулась: "Наверное, надо было вот так, дубиной по башке, чтобы понять, - это всего дороже".