|
|
||
http://www.stihi.ru/avtor/abs8192 | ||
http://www.stihi.ru/avtor/abs8192
"...К
колодцу медленно крадётся..."
Небрежно, бережно, брезгливо,
Лишь брезжит медленный рассвет,
Идёт к колодцу терпеливо,
Ступая точно в старый след.
И, озираясь в беспокойстве:
А вдруг внезапно кто пройдёт? -
Он без малейшего расстройства
В колодец с силою плюёт.
- Ах, мать твою, едрёна корень!
Покрой студёною водой
Все его горести и хвори,
И под землёю успокой.
Успокойся.
Земная ось не сошла
Ни с каких катушек, ни даже с рельс.
Слишком мелок ты, и огромен вес
У неё, обёрнутой что юла
Кожей гор и горестей, рек-морей,
И морщин огромных, что жизнь и чушь.
Не страдай, не выстудил глаз Борей,
Всласть проплачешь - хочешь? Но будет - сушь.
Никаких пунктиров на тканях душ,
Никаких надрезов на шорах век -
Пусть хоть небо рушится. Человек
Лишь плотней напялит свой макинтош.
Пусть Везувий плачет, Помпеям - тьма,
Хиросима вспыхнет бумагой стен,
Сердца стук устойчив и прост весьма -
Забивает гвоздики. Слышишь звон?
Ты по ком же, колокол, речь ведёшь?
Неужель о том, кто собрал грехи?
Черепаху гонишь, что твой Ахилл?
Подковать желаешь едрёну вошь?
Никаких поминок - волчок Земли
Как и прежде в вальсе. Течёт елей
Мимо губ. Мы тонем - как корабли
Средь пустыни. О, Господи! Пожалей...
Однажды
вес нахватанных коврижек
Раздавит нас. Скачи же, чижик-пыжик,
Пытайся высидеть на веточках на двух...
Тут поневоле думаешь - лопух? -
Но не помощник абсолютный слух.
Когда же клюнет жареный петух,
Вожжа под хвост, и побоку все шоры -
Тут берегись. Душевные мажоры
Такие песни выведут, что скоро
Актёров пара будет в прах и пух
Любиться вдостоль, наставлять рога,
Глотать куски коврижек, пирога,
И родич станет мерзостней врага.
...А летописец понапишет книжек
О том, как ветром посрывало крыши...
Проблема ж в том, что кулинарных книг
Я сам писец и вечный ученик,
И рот раззявил - пышечный родник
Меня влечёт изящными чертами.
Я - бывший ангел - путаюсь с чертями.
* * *
Нет, правда-правда - коли бес в ребро,
То что же в голову? Какое серебро?
Ну разве ж олово, да прочих медяков
Медовый бред с названием "любовь",
Что портит кровь у глупых мужиков.
Нет-нет, приятель, надо жить иначе -
Вообрази, что ты бизон и мачо,
И что она ночь плачет о тебе,
Что ты - отмычка в женщины судбье,
И вспыхнет спичка! (Слюни на губе).
У незнакомки независим вид,
И если в ней хоть что-то и горит -
То не к тебе. Хоть ты не инвалид,
И даже нежен, выскочка, паяц,
Как ель разряжен, и гремишь как плац.
Ты - добродетель ёлочных игрушек,
Хотя прекрасен может быть наружно,
Зато душою - во потёмках мрака
О чём-то воет красная собака,
А ты в углу - без звука и без лака.
Она же - твой манок (о, бархат кожи!),
Она - силок, где ловится прохожий,
А после рад, что ниток не порвал,
Она - аншлаг, а следом - и провал...
Но Андромеда ждёт тебя у скал!!!
Не ошибись - ведь старый зубоскал
Опять в тоске. Несбывшееся близко,
Как для кота в аквариуме - миска,
Что на столе. Возможности - в стекле.
...А Бог простит. Но не добавит лет.
Мечты что птицы. Улетают.
А Бог - воздаст. Но не подарит.
я
не к родине нашей привык,
я с любовью её незнаком.
мой хозяин есмь Русский Язык,
что владеет моим языком.
я в гробу видел нефть её, снег,
фаворитов всех смутных времён,
но язык, что принёс человек,
я услышал, когда был рождён.
с давних лет прикипел я душой
не к стране, где князья да враньё,
не к психушке, до жути большой,
но к ходячему Слову её.
зарекаться ль тюрьмы и сумы?
всё отнимут, оставят лишь пшик.
но и так будет трогать умы
неразменный мой Русский Язык.
* * *
я породнился с русским языком,
не со страной, что - пьяная гетера.
от слёз молитвы до огня истерик -
всё изыщу и раскопаю в нём.
свобода вить и выплетать узор,
создать в уме любое королевство -
какой стране доступно это действо,
где ты - калиф, визирь, Багдадский вор?
Одиночество
выше иной любви -
Из её томленья, как древний Бог,
Сотворишь Вселенную - ну, живи!
Галатея, взгляни из строк.
И в начале новых своих миров,
Как и в мире этом (хоть может врут),
Ставишь первым словом - как слово слов,
"Слово было вначале тут".
А затем - семь дней без еды и сна,
Отсекая лишнее. В запятых
Запинаясь. Чтобы была ясна
Жизнь коллизий - ох, непростых.
Серые,
как тщетность, облака.
Безнадёга с Богом и без Бога.
В бездорожье кинулась дорога.
В ста болотах сгинула река.
Тьма - что днём, что ночью, что с огнём.
Холодно - что с солнцем, что с пожаром.
Сгинуло, скукожилось, сбежало.
Растеряло всё, что было в нём.
Страшен Бог, без Бога - та же чушь.
Рай прекрасен - в кандалах закона.
Все мотивы - перепевы стона:
"Кто-нибудь, услышь меня, услышь!!!"
Вилами
напишем на воде
Жизнь свою и подвиги Геракла.
Стукнем лбом, покуда не иссякло
Семя в свежевзрытой борозде.
Но стена тверда, жидка вода,
А судьба - изменчивей любови.
Лишь свеча, что тлеет в изголовье,
Догорев, погаснет навсегда.
Эта
северная страна
Книгу Мёртвых читает внятно.
Дураку и тому понятно -
В небесах здесь - не глубина.
Край здесь облачный навсегда,
Омут тихий тоски и мрака.
Вьюга, воет в ночи собака,
Чёрным кладбищем - города.
Как
развернусь на триста шестьдесят! -
Приму совсем другое положенье.
И поплыву - от вечного сраженья,
В цветущий райский сад, а может ад.
Земля кругла. И не было на ней
Того, что ищешь. Никакие сроки
Не прибавляют. Не дают уроки
Ни капли правды. Не придуман клей,
Чтоб совесть вклеить обезьяне в душу,
Чтобы свести безумные концы,
Чтоб подобрели суки-подлецы.
Карфаген вечен. Вавилон разрушен.
По
миру побродивши пилигримом,
Святых мощей не сыщешь. Поколняться
Базарам, казначеям и паяцам -
Так надоело. Пробегаю мимо
Без остановок. Женщины-картинки
Обманчивы, как мишура на ёлке.
И что же остаётся? Капли только,
А прочее - невкусные чаинки.
Но эта горечь, терпкая по сути,
Бессонная среди безумья бреда,
И есть наш корень. Никаких рассветов.
Ночные волки, под названьем "люди".
Когда
совсем, навек, опустишь руки,
Почувствуй - превращаешься в ракету,
Летящую сквозь тьму к иному свету,
Неведомому правилам науки.
Людское сбросив, презирая дрязги,
Смеясь над телом, ноющим про похоть,
Вдруг прекращаешь и вздыхать, и охать,
И взглядом проникать в чужие язвы.
Пускай болеют. Сдохнут. Твоё дело -
Лететь снарядом через тьму в пустыне.
Все вещи вдруг окажутся простыми,
А ум - рапирой, непреклонно смелой.
Ты
дозволь не просыпаться утром,
Не махать вослед ладошкой тщетной,
Не бывать на ласку добрым, щедрым,
Не беречь бесценные минуты,
Затаив дыханье обалдело
Не смотреть на спящую царевну,
Это чудо садоводов древних,
Что растили деревце умело.
Мне позволь не говорить, прощаясь,
"Я люблю" и "Береги ребёнка",
И не быть причиной томных стонов,
Что важней прекрасных обещаний.
Не беречь, не разделить судьбину,
Не хранить, не продолжаться в детях,
Ты позволь на целом белом свете
Не бывать единственным, единым.
Быть позволь холодным, словно полюс,
И чужим - ведь я из антиподов,
Что ногами кверху чтут восходы...
Но ведь ты же можешь не позволить?...
Подпольные
движения молекул,
Неведомые сотни репетиций...
Из-за кулис ты вылетаешь птицей,
Уже принявшей облик человека.
А пластилин так мягок и податлив,
Что форму трудно удержать руками,
В слова не влить, не огранить стихами,
Ну разве ж в шёпот тихий и невнятный.
Молекулы всё знают лучше логик,
Но им неведом спятивший для денег
Мирок, где правит чёрный понедельник,
И нежностей важней графа "итоги".
Произнеси, кивая, "феромоны",
Ферменты тел, любовные приманки,
А надо - дочку в школу спозаранку,
Сочесть рубли и ублажить законы.
Не верь в усилья Броуновских движений,
Еретиков сожгут - тепла не взыщут.
Златые кони носят важных нищих,
А мы - что греки - в Трою входим тенью.
Отринь Кассандру, помути Еленой
Свой бывший разум, свистопляской химий
Сведённый к "как она, мой бог, красива",
И приготовься заплатить все цены.
Судилище пускает свои корни
ещё при жизни - изменяя цвет
очков и сердца, и закон монет
не на ребро валиться. Беспризорник,
что сгинул в дождь, окажется важней
любых престолов, званий. Под арестом
своей судьбы осталась - не невестой -
вдовой мечты, что не сбылась. Но клей
измазал душу, вылился в икон
златое пламя в сумраке квартиры,
где под арестом выцветшего мира
твой суд как сад, под яблока замком.
Гляди - запруда поперёк реки,
ты - свой судья, покуда суд небесный
не амнистирует, не выдаст тебе место
в полях забвенья. Чистых. Без тоски.
Переводи
с китайского прилежно.
Не поленись воспользоваться стилем
Из самых сложных и небыстрых. Или
Сойди с дороги и оставь надежду.
В любом гун-фу прилежность есть основа
Успехов или просто постоянства
Всех перемен, приобретений, странствий,
Соединенья жизни с пылом слова.
Какой бурдой ни выходила б каша,
Но упражняясь - точишь чувство вкуса,
Чтоб отличать предлоги от союзов,
И быль от лжи красивого рассказа.
Сей иероглиф строг и нераскрашен.
Но конфетти не лучше - дунет ветер.
От игр проказ не зародятся дети,
А где родятся - оплетает пряжа
Взаимосвязей. Колея последствий
Неумолимо режет ткань столетья.
Так в сотый раз уходит твоё детство,
И рыбку счастья отпускают сети.
Но этот тонкий выверенный контур,
Большой значок на рисовой бумаге,
Пусть восхитит - как только могут знаки
Давать опору в бытие нетвёрдом.
Она - сей знак, и ты подобен букве,
А в чьей судьбе - не так уж важно. Книга
Опишет всех - и плюшевого тигра,
И Эльсинор, и Назарет, и клюкву.
...И
гудят прощально тепловозы.
И мигнёт печально огонёчек.
Высушат нечаянные слёзы
Ветер и нестиранный платочек.
Возвращенья ждать ли из невзгоды?
Не в одну ли сторону дорожка?
Разве же зависят от погоды
Пыльные вагонные окошки?
Железнодорожные напевы,
Сны не в руку, ибо с перестуком.
Бьётся сердце поезда лениво,
Унося из крепости в разлуку.
Станции мелькают, перелески.
Поле, словно столик для пинг-понга,
Шарик посылает в неизвестность.
Знать бы, где подстеливать соломку...
Ксилофоном бьют колёса в сутки,
Важно достучаться до шарманки -
"Дай, шарманщик, паузы минутку,
Оглянуться чтоб на полустанке".
Её
взгляды, её мечты,
Её детская вера в рай,
Неиспорченной красоты
Сладкий чай.
Горький кофе хлебнёшь потом,
Сто морщин разглядишь потом.
А пока ещё снежный ком
Невесом.
Так
привычно и буднично вмиг пустеют перроны.
Не сравнить с шумом уличным или стуком вагонным.
Рой осиный летит, ищет новые ульи,
Привокзальный мотив - "уезжаю, вернусь ли?"
Провожаешь колёс перестук, шёпот громкий -
"Здесь не место для слёз, здесь - баул да котомка".
Проводи, да судьбу невозможно забыть, ведь
К ней летят и бегут рельсы длинною нитью.
Не
верь законам, правилам не верь
Тебе знакомым, паче - незнакомым,
Они подобны рою насекомых,
Что медоносным запахом влекомы
Вползают в щели, прогрызают дверь.
Не верь свободе, ветру, облакам,
У них нет формы, нету и опоры,
Они как конь, отведавший в бок шпоры -
Тебя несут, да больно сбросят скоро.
Нет, стрекоза, свобода нелегка!
Неволя горше. Но теплей и суше,
А коль сидишь во собственной тюрьме -
Что блюдце света в полуночной тьме
И шконка с крышей в яростной зиме -
Она хранит и защищает душу.
Не верь иконам. Дух не поместить
В рисунок плоский, красный ли, со златом,
Убранство может выглядеть богатым,
Да грома грозного басистые раскаты
В парчу не спрячешь, нанизав на нить.
Ах, этот бисер слов, и мишура
Идей липучих, клейких, приставучих,
Они эфиром (сонным, тем) летучи,
Они манят, как через тучу лучик,
Да не поймать, хотя ловить - игра -
Вся наша жизнь.
В
анатомическом, но тёмном, томном театре
Играем роли кукол, стёкол, кукиш
Показывая всем из чашек Петри,
Чтоб разогнать тоску (читаем - "скуку").
Блюдём приличия, уча тригонометрий
И прочих гитик (что гранит науки
Слагают) дыры, сухари и веру,
Чтоб шаловливые не доигрались руки.
Хоть скаут ты, хоть тужься пионером
Казаться строгим - что-то возникает
Тьмой у затылка. Распаляя нервы,
И вопрошая - где же жертва, Каин?
Грызи граниты, сухари и горло,
Анатомически ты равен обезьяне,
И, приводя сознанье к самой средней норме,
Влюбись до пьяни.
Обкусанный
ноготь месяца падает в ноги солнцу,
Стерпится-перебесится, утро звенит в оконцах
Бликами, ксилофоном, рюмкой хрустальной пьяной,
Окна большого дома - клавиши утром ранним.
Этому фортепьяно гулко печатать ноты
Лифтов и тараканов, праздников и заботы,
Пунктов и примечаний, параграфов и абзацев,
Дорог напророчить дальних, казённою дверью клацать.
Не подходи - затянет горлом прожоры жадной,
Лучше вдыхай-ка утро в душу - как в чёрта ладан.
Неразличимым
чем-то
ветром дождём слезами
память фигурной лентой
лепкой под потолками
белой шестой палаты
красной палатки в стуже
сыплется виноградом
пухом танцует в лужах.
Альфа прошла омега
видится в перспективе
но далеко до снега
есть ещё порох синий
дым горьковатый сладкий
памяти по сусекам
тыкается в заплатки
влагой обводит веко.
|