В каждом человеке, прожившем долгую, безрадостную жизнь, живёт доктор Фауст, требующий у неба звёзд в награду. Но не к каждому приходит Мефистофель с предложе-нием бесконечно выгодной сделки. Кто из нас откажется от заманчивого предложения: радостная молодость сразу сейчас, а обязательная расплата далеко потом? Казалось бы, кого придётся долго уговаривать?
Только никто сегодня не томится ожиданием обходительного представителя инфер-нального мира. Потому что бледная, вялая мысль обывателя неспособна к великолепному союзу с преисподней. Слишком уж страшит захватывающая дух возможность рука об ру-ку с настойчивым обольстителем промчаться по жизни, как яркий метеор по безлунному звёздному небу. Нет, того, кто слаб душой, пугает сладкий ужас дерзкого противостояния унылому мировому порядку. Так легко отказаться от восхождения на вершину тому, кого ноги сами несут вниз по склону!
Люди не смеют признаться, что нет у них истинного величия души. Защищаясь от опасного соблазна стать выше предрассудков, они сумели убедить всех, и в первую оче-редь себя, что ни капельки не верят в существование силы, противостоящей богу. А вот верить в бога и полагающееся ему окружение согласны многие. Логично? Не слишком. И, тем не менее, люди стыдливо отворачиваются от безотказной диалектики, упорно напо-минающей им, что бог может существовать только одновременно со своим противопо-ложным началом.
Тому, кто исполненный благородного простодушия смотрит на человеческое стадо со стороны, легко понять, почему люди так себя ведут. Скорее всего, догадывается он, от великой трусости. От неё одной. Выбрав один единственный угол и загнав себя в него, люди стали бояться прогневить всемогущего бога отсутствием веры (а вдруг когда-нибудь выяснится, что он всё же существует?), и при этом они совершенно не пугаются недо-вольства инфернальных сил (их-то уж точно нет; современно мыслящему человеку это доподлинно известно). Итак, религиозное чувство питается одним-единственным убежде-нием: ничто так неугодно небесам, как неверие свободно мыслящего человека. Уж как приятно надеяться, что любые, самые неприличные, грехи будут быстро отпущены, если сумеешь убедить придирчиво наблюдающие за нами потусторонние силы в своей посто-янной готовности признавать силу этих сил. А не сумеешь, бойся кары.
Вот так, обнявшись, шагают по свету Трусость, Невежество и Предусмотрительность.
Но ведь есть ещё немногие, думающие по-другому.
Только опытного Мефистофеля не тянет прислуживать этим отчаянным смельчакам, давно перешагнувшим порог юности и готовым безотлагательно променять всё (и старче-ские недуги, и свою тщедушную веру тоже, если её чуть-чуть осталось) на новую восхи-тительную молодость. Уж он-то знает, что в последний момент совращённые им души обязательно попробуют улизнуть в зеленеющие райские кущи, бессовестно нарушив прежний джентльменский договор (такое один раз, точно, удалось!). Натянуть нос сатане да кто от этого откажется?!
Нет, уважаемые скептики, не зовите себе на подмогу щедрого дарами представителя преисподней. Ваши призывы насквозь фальшивы. Он это знает, и он не придёт.
Или всё-таки ещё один раз пришёл? И презентовал рецепт Эликсира, возможно, в об-мен за душу. Неужели она ему была нужна, эта душа? Да что он в ней нашёл?
Или всё было иначе?
Почти наверняка иначе.
Дьявол мог действовать не ради своей естественной добычи, а из одного лишь прин-ципа!
Хотелось бы знать, какого.
Не мы одни способны быть при случае принципиальными.
Согласимся с этим, даже если придётся отказаться от радостного сознания своей ис-ключительности.
Так или не так, но человечество обрело Эликсир молодости.
2.
Вся история человечества это не только цепь великих открытий законов природы и общества, но ещё и великие экспедиции, и истребительные войны, и воспитание детей. Это ещё и непрерывный обмен ценностями, при котором, как утверждают ушлые люди, чаще всего одна сторона представлена простофилей, а вторая хитрецом (если не хуже). Такому милому, необходимому и не такому уж сложному занятию обменом предаются все поголовно и достаточно долго (весь срок эволюции), а итогом является возникновение общественного богатства, принадлежащего всем вместе (боже, какая наивность!), но, од-новременно и главным образом, нескольким оборотистым парням (вот это уже ближе к истине!), которые теперь называются Властью. Этот утешительный порядок старательно охраняет так называемая Фемида. Художники по традиции изображают её в виде дамочки, чьи прелестные черты частично скрыты от нас непроницаемой повязкой на её глазах. Им, несообразительным, как-то не приходит в голову, что взятки можно брать и не глядя (на ощупь, например). Говорят, самые сноровистые жрецы справедливого и неподкупного правосудия даже в самых толстых рукавицах, очень полезных где-нибудь за Полярным кругом, могут в полной темноте легко и правильно пересчитать сколь угодно толстую пачку нечаянно свалившихся на них денежных знаков. Сам я это утверждать не берусь. Единственное, в чём могу торжественно поклясться: опровержений таких чудовищных наговоров никогда не слыхал и не видел. Поэтому склонен думать, что повязка является очевидным излишеством. Нет в ней подлинной необходимости!
А вот резвый божок Высшей Власти уж точно летает по свету не только с полностью зажмуренными глазами, но ещё и с толстым полностью непроницаемым колпаком, плотно надвинутым на голову ниже собственного носа. В руках он небрежно держит царские ре-галии, и легкомысленному летуну абсолютно всё равно, на какую голову или шею их на-пялить, не разбирая.
При этом случаются совершенно смешные вещи.
Помните, сколько раз вы хохотали?
Я тоже смеялся от души.
Но какое отношение всё это имеет к Эликсиру?
Потерпите.
Меня могут спросить, почему я, употребив много слов, ничего не сказал о мошенни-ках.
В целях самосохранения я о них почти ничего не сказал и говорить не буду. А если случайно что-то и вырвалось, то забудьте эти слова.
Но если уж речь зашла об Эликсире, то хочешь, не хочешь приходится вспомнить всех: и Фемиду, и Высшую Власть, и... (я не решаюсь поместить в этом почтенном ряду ещё одно слово, которое так и напрашивается, и постараюсь, если удастся, обойтись без него).
Не является ли то намёком, что Фемида, Высшая Власть и (нет, не проговорюсь), не забудем, что им, всем троим, в присутствии приличной публики предписано для виду дер-жаться подальше друг от друга, благодаря причудливости законов мироздания могут оказаться крепко связанными некими необычными узами?
Нет, намёком не является.
4.
Каракалла с детства мечтал стать чем-то непохожим на себя. С младых ногтей ему, коротконогому, невзрачному, мало заметному, с глазами, близко поставленными, как у обезьяны, хотелось быть непременным предметом восхищения, уважения, поклонения, даже зависти. Ведь у некоторых людей это получается! Так почему бы и ему, пылкому не слишком привлекательному любителю славы и девушек, не втиснуться в шеренгу вели-ких, прославленных людей? Кому из них будет убыток, если это построение увеличится всего лишь на одного человека, даже если тот похож на хорька? Никому! А ему, Каракал-ле, будет намного лучше.
Детство прошло, а желание осталось.
Год бежал за годом, но прославление всё не приходило.
Каракалла? Как случилось, что имя стародавнего невезучего римского императора досталось скромному изобретателю, мелкому торговцу собственноручно изготовленным средством, нацеленным уничтожать тараканов?
Вопрос есть. Ответа пока нет.
У каждого из нас есть две меры: одна для себя, другая для других.
Ни та, ни другая мерой не являются.
А как же быть?
Вот послушайте:
Мерой человека являются его желания.
Кто это сказал?
Если никто, тогда я сказал.
Если мерить только что указанной мерой, то Каракалла может оказаться и впрямь достойным находиться в первых рядах человечества. Так что мы приходим к неожидан-ному выводу: не человек является творцом своих желаний, а сами желания определяют масштаб человека.
Как и всякий другой парадокс, этот парадокс является неразрешимым.
ќ А в чём вы тут видите парадокс?
ќ Ах, отстаньте!
4.
Пока Каракалла настойчиво трудился над порошком, несущим погибель шустрым на-секомым, другой изобретатель Изобретатель! изобрёл Эликсир молодости.
Другой! Кто он?
Другой? Это несправедливо!
Простите, но ваш протест не должен беспокоить Изобретателя. Это нас с вами, доро-гие читатели и читательницы, если мы имеем склонность к нестандартному образу рас-суждений, может волновать серость и неустроенность нашей жизни. Но уж никак не Изо-бретателя. Он и так уже принёс человечеству свой бесценный дар Эликсир молодости. Вы, стремительно стареющие обитатели Земли, посмотрите внимательно в зеркало. Види-те вы прекрасны, как в свои лучшие годы. Разве этого мало?
Да-да, нам мало.
Вот такое у нас человечество. Что бы ни делалось, всегда чего-нибудь будет мало.
Это относится даже к Творению.
Не вздумайте соглашаться с последним тезисом. Будем считать его спорным. Не по-тому что он при всей своей краткости немного расплывчат и при всей своей глубине не полностью верен, а потому что всегда найдётся достаточно много ретивых охранников истинной веры, очень недовольных тем, что её, бедненькую, с каждым днём всё труднее уберечь от желающих взглянуть на неё критическим оком.
Изобрести мало. Нужно ещё дать начальный импульс своему созданию. Иначе всё самым жалким образом останется на своих местах.
Так сказал Каракалла своему новому знакомому Простодушному в первый же день их встречи.
А тот ничего не ответил. Только вспомнил одного босоногого философа, который ут-верждал, что люди отличаются от птиц, зверей и насекомых разнообразием своих привя-занностей.
Возможно, больше ничем существенным.
Это была шутка?
Не совсем. Скорее, это была подсказка. Ведь люди так редко задумываются о том, что составляет сущность человеческого начала.
Разнообразие привязанностей. Никто раньше не обращал на это особого внимания.
Ну, вот нашёлся тот, кто обратил.
Что из этого следует? О, многое! Теперь мы лучше замечаем, как много у нас, по сравнению с павианами, возможностей с нескрываемым восторгом говорить о чём угодно. Например, о простодушии. Оно так привлекательно, но птицам, зверям и насекомым со-вершенно недоступно.
Пожалуй, не найти на свете человека, который не испытывал бы искреннюю привя-занность к простакам и не находил истинное удовольствие в обществе простодушных. Для этого вовсе не обязательно самому быть таким. Если вы другой, то дело обстоит ещё луч-ше. Где же ещё можно так явно ощутить своё превосходство? Наибольшую радость испы-тывают, сами догадываетесь, знающие себе цену персоны, не являющиеся украшением человечества (а их большинство!). Потому что не бывает у них более блестящей возмож-ности так быстро надуть ближнего своего или, в лучшем случае, покрасоваться перед дру-гими своей значительностью, которой, разумеется, нет.
А сейчас вернёмся к разнообразию. Почти всё на свете бывает разным: петухи, паро-ходы, стихи, ездовые собаки, концерты для фортепьяно с оркестром, египетские иерогли-фы, продавцы газет, солнечные затмения, разбойники, депутаты и прочее, и прочее.
А что можно сказать об изобретателях?
Они тоже бывают разные.
Среди них бывают маленькие. Бывают большие.
Бывают неожиданные.
А это что такое?
Так сразу и не ответишь.
Всем изобретателям (чего бы то ни было), всем изобретателям (с маленькой буквы), как и всем остальным, мало способным к открытию, тоже нравится простодушие. Нет-нет, не обязательно своё. Обычно чужое. Одних открывателей неизвестного окрыляет простота нрава и забавное неведение истинно добродушных собеседников, готовых благодарно и почтительно внимать даже непонятным разъяснениям. Другие высоко ценят неестествен-но бурный энтузиазм любого слушателя, даже если тот из того мелкого жулья, которое активно ищет, где можно легко поживиться чужим. Ну, зачем всё это? Зачем способным творить и изобретать так нужен интерес толпы? Зачем им суд глупца? Уж кому, как не светлым умам, следует постоянно наслаждаться собственными достижениями! Неужели им этого мало?
Увы, всегда чего-нибудь мало. Но об этом мы уже сказали.
А что было известно тем немногим, кто верил в существование Изобретателя? Счи-тайте, почти ничего, потому что нечего было и знать.
Что они могли сказать о его внешности?
Ничего, потому как видеть не пришлось.
Тогда что бы могли сказать немногие счастливцы о внешности знакомого им изобре-тателя порошка, несущего уничтожение бессовестным тараканам?
Тоже ничего. Ничего особенного. Самая обыкновенная внешность. Насколько пе-чально это? Нашему герою, конечно, хотелось иметь впечатляющий вид. Но получалось не слишком убедительно, хотя усилия прилагались ого-го! Самые большие надежды здесь возлагались на безупречно отутюженный чёрный костюм, на чёрные очки, надёжно скрывающие беспомощный взгляд, и совершенно особенное покачивание с носков на пят-ки, которое сделало бы честь любому балетному танцору. А ведь это так наивно, считают философы, пытаться прикрыть заурядную глупость обычным одеянием; тут нужна ман-тия величия.
Нет, не стоит тратить много слов на описание небогатого внутреннего содержания. Зато можно обстоятельно поговорить о внешней стороне событий. Так уж получилось, что честолюбивый Каракалла решил показать, какой он умный, и повёл долгий и путаный рассказ о своих химических экзерсисах (слово-то какое!). Простодушный внимательно слушал его, вежливо кивал головой, изредка поддакивал, но всё равно мало что понимал. Вот так всегда: если чьи-то повествования полны противоречий, они почему-то кажутся невразумительными. По-другому не бывает.
Заручившись снисходительным слушателем обрадованный Каракалла поведал, как бродил по улицам и площадям, по паркам и базарам. Он шёл туда, где бывает много наро-да, и всюду громко предлагал своё незаменимое средство для борьбы с надоедливыми та-раканами. Но окружавшие его люди не стали безмерно восхищаться достижениями науки и не поспешили немедленно приобрести Средство. Они были слишком заняты собой. Ка-ждый по-своему. Те, у кого были особенно тоскливые лица, вообще не уделяли зазывани-ям продавца малейшего внимания. Обладая невосполнимой духовной бедностью, они лишь вяло размышляли о смысле своей неудавшейся жизни. Другие, склонные к возвы-шенному, думали о том, что облако, плывущее над головой, похоже на верблюда. Третьи, таких было больше всего, вообще ни о чём не думали.
Огорчительно, но люди, прекрасно его слышавшие, продолжали двигаться всё по тем же траекториям, не изменив походки и выражения потухших глаз. Разве что несколько человек чуть удивлённо приподняли брови; видно на то у них были свои причины.
Пришлось переменить тактику и обратиться за помощью к другу.
Дон Диего, о дон Диего! Расскажи, как тебе помогло непревзойдённое Средство изобретательного Каракаллы!
Верный друг дон Диего не соизволил откликнуться, то ли по причине слабого слуха, то ли потому, что его не было поблизости, а скорее, и это всего вероятнее, что его просто не существовало в природе.
Тем не менее призыв оказался не лишним.
Рассказчик на миг умолк и выжидающе посмотрел на слушателя. Ему интересно было знать, как понравилась тому его уловка.
Простодушный неопределённо улыбнулся. По его мнению, сказал он, то обстоятель-ство, насколько реальным был тщетно призываемый дон Диего, большого значения не имело. Вспомним хотя бы Призрака, пожаловавшего в ночной час на встречу с Гамлетом. Если бы не вмешательство этого абсолютно бестелесного существа, недостойный король Клавдий ещё долго наслаждался бы несомненными преимуществами своего положения, а театры всего мира лишились бы лучшей из пьес, с которой актёры когда-либо выходили на подмостки. Как видим, физическая реальность участника событий вовсе не является этаким conditia sine qua non (образованные люди прекрасно понимают, что это простень-кое выражение в переводе с латыни означает всего лишь "необходимое условие").
Всё вышло удачно. Благодаря пассивному содействию дона Диего, пусть даже не вполне материального, затея удалась: какой-то тугоухий интеллигент встрепенулся и по-пробовал уточнить, о каком Средстве идёт речь.
Каракалла был достаточно любезен и объяснил ему:
От тараканов! Средство от тараканов.
Спасибо, с чувством сказал интеллигент.
Ободрённый Каракалла доброжелательно посмотрел на своего первенца. Тот ответил ему пламенным взглядом и определённо хотел спросить ещё что-то, но тут на великую беду какой-то неловкий растяпа пребольно толкнул интеллигента тяжело нагруженной тележкой. Многообещающий клиент от этого сильно разволновался, расшумелся, и в по-токе его долгих и громких проклятий только что вспыхнувший интерес к Средству без-возвратно утонул.
В другой раз, после очередного воззвания к далёкому другу, глашатай полезнейшего средства был атакован сильно накрашенной дамой. Подпрыгивая, как теннисный мяч, она быстренько подскочила и сразу же вцепилась в продавца губительного порошка:
Мне, мне нужно. Я ему, я им всем покажу!
Вроде бы на этот раз дело уверенно двинулось по правильному пути, но настойчивая дама, вознамерившаяся бросить решительный вызов то ли вредным жучкам, то ли какому-нибудь обидчику, вместо того, чтобы удвоить, удесятерить свои усилия, которые, безус-ловно, были бы немедленно вознаграждены, неожиданно скисла и, испустив вздох разоча-рования, растворилась в толпе. Поди пойми женщин!
В какой-то день к продавцу подошли вежливые молодые люди в штатском, похожие на сотрудников организации, которая очень любит прибегать к маскировке. Они поинте-ресовались, где работает создатель столь ценного сильнодействующего средства.
Он трудится в учреждении закрытого типа, веско сказал многознающий создатель безупречного хозяйственно-химического чуда, понизив голос ровно настолько, чтобы ок-рестная публика их слышала, но думала при этом, что говорящий старательно пытается избежать чужих ушей. В таких ситуациях очень важно правильно соблюсти чувство меры.
Как нам найти его ?
Очень просто: штаб-квартира интересующей вас организации находится в княжест-ве Лихтенштейн. Там вам любой прохожий покажет. Но в данный момент изобретатель Каракалла гостит в Японии по приглашению императорской семьи. У них в летнем дворце просто нашествие нежелательных насекомых.
Вежливые молодые люди были не сильны в географии и поэтому крайне смутно представляли себе, в какой стороне света находится Лихтенштейн, да и страна восходяще-го солнца была слишком далеко. Поэтому они поспешили откланяться.
Простодушный слушал всю эту галиматью вполуха. Мысли его были заняты другим.
Он думал о вечной молодости.
Учёные установили, и это был как раз тот редкий случай, когда они почти не ошиб-лись, что мир был создан для простодушных. Иначе, зачем нужно было его создавать?
Но тем самым весьма совершенный мир, который мы имеем честь наблюдать собст-венными глазами, оказывается мало пригодным для тех, кто не был простаком.
Они, учёные, ничего не перепутали? спросил кто-то сильно удивлённый. По-моему, всё как раз наоборот.
А вы попробуйте взглянуть с другой стороны, посоветовали ему не обременённые знаниями, но очень неглупые.
Он взглянул и опять ничего не понял.
Не будем слишком строги к учёным.
Метеоры оставляют на небе царапины, тихо сказал босоногий мудрец. И вот не-бо износилось, постарело. Нам нужно новое небо.
Кто был этот мудрец?
Что он хотел сказать?
5.
Можно ли разумно организовать мир, если, руководствуясь неверной логикой, по-лагать, что противоположные суждения исключают друг друга?
А что вас смущает, сударь? Что может заставить считать логику неверной?
Например, то, что противоположные суждения не всегда исключают друг друга.
Но это невозможно!
Возможно, друг мой. Очень даже возможно. Если угодно, приведу вам неоспори-мый пример:
1. Большого успеха добиваются лучшие из людей.
2. Большого успеха добиваются худшие из людей.
Хотите возразить?
Долгая пауза.
Да-а. Крепко вы меня озадачили. Простите, а с кем я имею честь говорить?
Обычно меня называют Духом Сомнения.
А-а-а...
6.
На паперти стоял нищий. Был он легко и плохо одет, и ноги его совсем босые, хотя уже пришли осенние холода. Он говорил:
"Если у вас нет больших способностей, не переживайте. Не слишком-то они и нужны. Есть много способов успешно заменить одно, чего у вас нет, другим, которое нетрудно найти в самом себе.
Никому не завидуйте. Каждый из вас достоин зависти, даже если в это трудно пове-рить. Не снимайте шапку перед талантом. Лучше поплотнее натяните её на уши. Допус-тим, что некий человек талантлив и пользуется всеобщим признанием, что в том особен-ного? Поверьте мне Ни-че-го!
Не удивляйтесь. Мы сами никогда не заметим чужой талант, если нам не растолкуют уважаемые специалисты. А те занимаются оцениванием не спеша. Потому что изучение выдающегося таланта, пусть не покажется вам это странным, мало даёт полезного серьёз-ному, сосредоточенному исследованию человеческих глубин. Да будет всем известно, что трудолюбивому служителю науки, стремящемуся к новизне, намного интересней не яркая хорошо узнаваемая фигура (там всё слишком очевидно), а неисследованная, неприметная, невыразительная, явно обойдённая благосклонной Фортуной личность, которую никак нельзя отнести к любимцам Аполлона или других щедрых небожителей, бледное сущест-во, у колыбели которого не стояли с дарами девяносто девять (и даже больше) муз.
А почему интересней, сейчас поймёте.
Когда человек, умеющий хоть немного пораскинуть мозгами, приходит к окончатель-ному пониманию, что он в этом роскошном мире лишь случайный элемент, что он опре-делённо не является счастливым избранником доброжелательных богов, тогда этот чело-век делает совершенно правильный вывод, что всё дальнейшее зависит только от него од-ного. С этого момента, если он не захочет упасть (потому что ниже некуда), начинается его, ущемлённого, уверенное, самоотверженное восхождение.
Восхождение разве это не интересно? То-то!
Кстати, существуют два вида восхождения.
Настоящий талант расправляет свои широкие плечи и гордо завоёвывает мир, его ок-ружающий. Истинное ничтожество с самым невинным выражением лица робко протяги-вает свою потную лапку и быстрым ловким движением сразу же забирает всё, что прили-пло к ней.
Что даёт наблюдателю больше пищи?
У вас остались сомнения? Отбросьте их. Так ли нужны они?
Сомнения заставляют талант излишне напрягаться и грозят разрушить энергию дви-жения к совершенству. Неведомы ничтожеству сомнения.
Талант имеет одно лицо. У ничтожества тысячи гадких лиц. Талант громко заявляет о своей силе и радуется ей. Ничтожество объявляет себя невезучим, неправедно обижен-ным, вниманием обойдённым и в этом несчастье находит себе верный способ пропитания и даже, почему-то, некое удовольствие.
Знаете, почему?
Ах, знаете? Тогда я Вам сочувствую.
Ах, не знаете? Это потому, что Вы не ничтожество. Иначе хорошо знали бы.
Фортуной необласканные любят себе подобных. И крепко надеются, что наступит ко-гда-нибудь то замечательное время, когда ничтожество обретёт полную власть над талан-том.
Как это сделать? Очень просто: Ничтожные, неумытые, к труду негодные, незнаю-щие, неспособные, неумеющие, совесть не имеющие, несмелые и неподвижные всех стран, объединяйтесь!
И тогда приидет царствование самых ничтожных из вас.
Да, оно придёт, оно наступит. Царство ничего не стоящих людишек. Они будут тихо презирать себя и громко радоваться самому малому успеху своих никчемных предпри-ятий".
По небу летали птицы, но, что из этого следует, выяснить в тот раз не удалось.
Мир полон хорошими и даже правильными мыслями. Только от этого он не становит-ся лучше. Взгляните на тех, кто нищего слушал. Их было много, но понимали они мало. Если ищешь понимания, проповедуй умеючи, проповедуй применительно. Тогда, гля-дишь, поймут.
Но так ли уж нужно понимание?
Ведь особое умение в том и состоит, чтобы пленять других загадочностью своей на-туры? Известно: чем меньше толпа понимает, тем легче её очаровать.
Если народ глуп, грех этим не воспользоваться.
Проходивший мимо Каракалла чуть придержал свой шаг. Ему показалось, что нищий в упор смотрит на него.
Изобретатель тараканьего порошка внимательно посмотрел на необычного нищего.
Их взгляды встретились. Так, звеня, встречаются два клинка на поле брани.
Внимательному, но не слишком сообразительному, читателю этого литературного труда (если первый смеет называться читателем, а второй литературным) может поду-маться, что продавец уничтожительной приправы не был талантлив, ни капельки не был.
Или был талантлив, но недостаточно. Или не был подлинным изобретателем полезно-го порошка, а был кем-то совсем другим.
Пишущий эти строки вынужден признаться, что такие же подозрения (правда, очень и очень слабые) едва не проснулись и у него.
Но подозрение, это всего лишь подозрение. И ничего больше. Относительно любого явления можно при желании высказывать самые разные мнения, и, сколько бы их не на-бралось, абсолютно верным среди них мы найдём не более одного.
Давайте всё же просто согласимся с тем, что до последнего времени изготовление на-дёжного средства от тараканов было совсем не по зубам всем незаурядным и удачливым изыскателям. Даже тем, кто придумал самолёт, кухонный комбайн и наиболее совершен-ную теорию гравитации.
Тем самым, в силу принципа исключения, наиболее неоспоримого среди всех посту-латов дедуктивной логики, благородная миссия поиска столь необходимого средства ис-целения от надоевших насекомых оказалась целиком возложенной на слабые плечи беста-ланных.
И что же из этого вышло?
Они справились!
Почему?
Потому что только посредственности дано совершить невозможное.
Почему-у?
Потому что так устроена наша Вселенная. Возможно, в другой вселенной всё устрое-но иначе. А у нас так.
Вот об этом теперь и говорил босоногий нищий:
"Уж сколько лет, пытаясь постигнуть Вселенную, люди для начала ищут ответ на во-прос: может ли Творец создать камень, который сам не в силах поднять?
Хороший вопрос, не так ли?
Так вот: одного ответа нет.
Зато есть два ответа. И оба правильные.
Первый может! Но создавать не станет, поскольку это не имеет смысла.
Второй не может! Чего нельзя сдвинуть с места, того не существует, потому что способность к какой-либо форме движения является естественным и безусловным призна-ком существования. Нет, нельзя и не следует поднимать вверх несуществующее. Не стоит и пытаться".
(Вы что-нибудь поняли? Я нет, хотя всё это выглядит очень умным. Возможно, так оно и есть. Как тогда выгляжу я?)
Нищий не отрывал свой взгляд от Каракаллы.
Не может? Неправда, просигналил ему Каракалла. Нужно только постараться. Даже если логика против нас. Почему-то считается, что с логикой не поспоришь. Но ведь логика всего лишь творение людей. Всё созданное человеком недолговечно, как и он сам. А если так, попробуем быть смелее. Если логика что-то не разрешает, нужно от неё отказаться. Если разум чему-то противится, долой такой разум! Тогда невозможное сра-зу станет возможным. Тот камень будет поднят!
Это были хорошие слова.
Это была хорошая мысль. Одна из многих хороших мыслей (несть им числа), рож-дающихся при свете дня и во мраке ночи, в лютый холод и в нестерпимую жару.
Куда, в какой далёкий край улетают ценные мысли? Где рады им, где их приют?
Нищий сделал вид, что не обращает внимания на протест Каракаллы, и сказал так:
Каждому человеку дано самому распорядиться своей жизнью и своим достоинст-вом. Кто ставит выше достоинство, тот становится господином или никем. Кто выше це-нит свою жизнь и ради неё готов пожертвовать всем остальным, становится рабом или господином, а под конец искренне удивляется своему ничтожеству.
Сердце гиены вдвое больше сердца льва. Но лев остаётся львом, а гиена гиеной.
Тот, кто любит звёздное небо, поклоняется Сириусу.
К цветущему растению всегда тянется чужая рука, чтобы сорвать его.
Давайте вместе поплачем, скорбя о судьбе Наполеона. При этом большим утешением нам будет служить сознание того, что мы к его кончине никакого отношения не имеем.
Когда в спор двух дураков пытается вмешаться третий дурак, общее взаимопонима-ние заметно уменьшается.
Намерение равносильно деянию. Тогда почему же так много намерений и так мало деяний?
Развитие человечества всегда состояло в том, что ценность внешности отдельного че-ловека начинает всё сильнее уступать ценности его внутреннего содержания.
Эстеты от этого не в восторге.
Находятся и такие, кто считает, что развитие остановилось.
Даже великая глупость может прислужиться мощному уму.
Эх, знать бы, как!
8.
Каракалла редко вспоминал прошлое и часто думал о будущем.
Когда я стану старым, лысым и никому не интересным, я постараюсь изобрести новое философское учение, удобное, как зонтик при дожде, и необходимое, как глоток холодно-го пива в знойный полдень. Моя мысль объединит всё живое на планете полной снисхо-дительностью к недостаткам каждого отдельного существа. И тогда ко мне, лучшему из учителей, придут малые дети, на которых накричали родители, придут нерадивые школь-ники и возложат на костёр растрёпанные тетрадки, полные ошибок всякого рода, придут возлюбившие, жестоко обиженные своими возлюбленными, прибегут собаки, потерявшие своих хозяев, придут неудавшиеся учёные с лопнувшими ретортами, придут певцы и му-зыканты, чьё громыхающее искусство, не сумев проникнуть в души, нестерпимо терзает уши, придут президенты, с презрением отвергнутые своими народами, придут балерины с распухшими от боли суставами, примчатся мыши, убегающие от кошек,...
Допустим придут. И что я буду с ними делать?
Они захотят задавать мне вопросы. Разве я сумею на них ответить?
Нет, боюсь, не смогу. Уверен, что не смогу. У нас не умеют задавать вопросы. Поэто-му я не научился на них отвечать. Лучше я не буду изобретать новое философское учение. Попробую что-нибудь иное.
Может, податься в солдаты?
Каждый мужчина должен попробовать стать выдающимся изобретателем или хотя бы испытать себя в воинской службе и воинском подвиге.
Мечтательный Каракалла вообразил, что только что записался в армию. Какое-то вре-мя он любовался своими красивыми нашивками и начищенными сапогами, а потом ему велели вымыть пол в казарме. Тон командира да и сама предложенная работа ему не по-нравились. Тогда он представил себя командиром, этаким подтянутым лейтенантом, даже отчётливо раз-другой щёлкнул каблуками, приветствуя полковника, но затем захотел ощу-тить себя самого полковником, нет, больше генералом! военным министром!
Тут Каракалла очнулся, почувствовал, что явно хватил лишку, застеснялся и, опом-нившись, быстренько спустился вниз по той же лестнице чинов, по которой до сих пор уверенно поднимался.
Я буду простым солдатом. И этого достаточно.
Солдатам выдают форму и оружие. А после этого, если нет войны, вооружённых за-щитников отечества, чтобы они не померли от скуки, заставляют ходить строем и петь песни.
Следует громкая команда: Запевай!
Каракалла представил себе воинский строй, чётко шагающий в ногу и бодро распе-вающий:
На земле весь род людской чтит один кумир священный.
В горле что-то запершило, песенка оборвалась, и очнувшийся от грёз несостоявшийся солдат остался штатским.
Бесценный подарок, человечество не может получить из рук воина. Потому что воен-ных учат убивать себе подобных. И при этом поменьше думать.
Это понятно даже одноглазому.
9.
Читатель, которому интересно всё, даже то, что не представляет малейшего интереса, вправе спросить, отыскался ли друг дон Диего, к которому так тщетно взывал Каракалла, пытаясь сбыть своё чудодейственное антитараканье средство.
Отыскался, отыскался дон Диего. А ведь какое-то время он казался лишь фантомом, незримым участником недоброкачественного предприятия по продвижению Средства.
Нет, не воображаемым участником подозрительного действа он был, а совершенно реальным вполне современным человеком, сносной внешности. Только никакого отноше-ния к Средству он не имел и даже не сознавал, какая роль была ему отведена и какая честь его ожидала, если бы спектакль удался.
А вспомнили мы о нём лишь потому, что как раз на дона Диего однажды пало подоз-рение, что это он был изобретателем Эликсира молодости.
Но нет. Не был он Изобретателем.
Всё было совсем не так, как вы только что подумали.
Так уж случилось, что жил когда-то на свете дядюшка Антонио. Кем он был? Был он человеком несемейным. Следовательно, ни перед кем не имел обязательств. Своё свобод-ное время, а такого времени у него было сколько угодно, он уделял чтению и толкованию разных богословских трудов. Со временем он стал одним из крупнейших знатоков исто-рии и догматов многих религий, а заодно и много другого, имеющего хотя бы отдалённое отношение к иррациональному мышлению. Только его исключительные знания никому, и даже ему самому, не понадобились.
Не пожелав безмятежно вкушать ароматные плоды неблагодарной цивилизации, доб-рый дядюшка бежал в далёкую пустыню, чтобы там, на краю существования, без помех предаться возвышенным размышлениям о не слишком удачных судьбах человечества.
Улитки, личинки, кузнечики, редкие ягодки и другая мелочь составляли небогатое меню высокообразованного мыслителя. Поэтому находилось совсем немного желающих посетить убогую хижину нетребовательного старца и отужинать вместе с ним.
Постоянно по соседству крутился один только дьявол.
Строгостью своих постов благородный подвижник больше других раздражал недрем-лющего главного врага рода человеческого. В достойном поведении Пустынника он ус-матривал прямой вызов своим идеям, гипотезам, теориям и самому себе лично.
И тогда дьявол решил совратить чуждого мирским радостям отшельника.
Чего только не придумывала нечистая сила! Но благочестивый служитель подлинным ценностям держался крепко и в самые обольстительные мгновения никогда не забывал осенить себя крестом столь размашистым, что посол преисподней не мог приблизиться к нему ближе, чем на полметра.
Всё же одна попытка удалась.
В один обычный день насколько известно, то была пятница, тринадцатое число к вечернему костру отшельника подошёл случайный путник. Был он худой, высокий, чер-новолосый и сильно хромал. Левый глаз его сверкал пронизывающим взглядом, а правый был завязан полоской чёрной материи. Отшельник лёгким кивком поприветствовал редко-го гостя и предложил ему разделить с ним миску супа из лягушечих лапок. Большего он предложить не мог. Пришелец поблагодарил хлебосольного хозяина и без стеснения при-соединился к трапезе.
Когда пир, проходивший в полном молчании, закончился, гость позволил себе обра-тить внимание на приступы кашля, сотрясавшие худое тело старика.
Да, сказал отшельник, вот уж несколько дней мучает меня новая хворь.
Это дело поправимое, утешил его одноглазый. Я научу вас варить полезнейший для здоровья эликсир. Вот увидите: как рукой снимет этот противный кашель, и дрожь в коленях тоже уберёт. Я вижу, как они у вас дёргаются, и это, конечно, вам неприятно.
Рецепт оказался несложным, а все необходимые составляющие к счастью оказались у незнакомца под рукой.
К утру лечебное варево достаточно остыло, а любезный гость испарился. Видно, его ожидали неотложные дела.
Пустынник поднял крышку котелка и понюхал, пытаясь определить, что у них полу-чилось. Дух был божественный. Единственное, что немного смущало: так пахнут крепкие спиртные напитки.