Аннотация: О юношеской любви, пронесенной через всю жизнь
НЕРАЗДЕЛЕННАЯ ЛЮБОВЬ
Клавдия Бойко-Рыбникова
Герман Матвеевич после смерти жены сильно заскучал. А тут, как нарочно, и пенсия подоспела. Поработать бы еще, да начальство торопилось освободить место для кого-то своего, нужного человечка, пусть и не такого уж хорошего специалиста, как новоиспеченный пенсионер, но своего... И пришлось Герману Матвеевичу осваивать новую стезю - пенсионера. Оно, вроде бы, и неплохо отдохнуть от дел праведных, коими он так и не добыл палат каменных. Была у него за сорок верст от города небольшая деревянная дачка, построенная своими руками, с приусадебным участком в шесть соток. Да, честно говоря, больше уже ему и не осилить. Все же пенсионные годы не то, что годы молодые. И все чаще он уезжал на дачу от городской суеты, от тревожных глаз дочери, которая жалела его всем сердцем. Жалеть жалела, но не знала, как помочь отцу в его тоске по своей невостребованности, об ушедшей молодости, и о многом другом, что таил он в своем сердце даже от самых близких людей. А таить ему было что...
Когда-то в далекой молодости был Герман Матвеевич среди друзей просто Гариком, Горынычем. Учился он тогда на первом курсе института, куда поступил без особых проблем, и учеба, вроде бы, давалась ему легко и нравилась, но столько вокруг было соблазнов, что про учебу как раз нередко и забывал. А первая сессия, как известно, - самая сложная и очень отличается от всех экзаменов, что приходилось раньше сдавать в школе. А еще предшествует сессии зачетная пора. Казалось молодому студенту, что времени у него впереди много, и он со всем пылом юности ходил на вечера во все ВУЗы города, легко знакомился с девушками и так же легко расставался с ними. Был он вполне привлекательным юношей со жгучими черными глазами, копной волнистых волос, подтянутый, спортивный. Что греха таить, девушкам он нравился, а они все без исключения казались ему красавицами, и он никак не мог остановить свой выбор на одной из них. Пора экзаменов наступила нежданно-негаданно, прямо, как в басне Крылова про попрыгунью стрекозу.
В общем, до экзаменов оставались три дня, а у него не сдан был вовремя зачет по начерталке, а это наука непростая, с налету ее не осилить. Отправился незадачливый студент прямиком в институтскую библиотеку. Обложился учебниками, но сосредоточиться мешали многочисленные друзья, которые то и дело отвлекали его. Он уже собрался идти домой, и там без помех разобраться, что к чему, но тут к нему подошел сокурсник и сказал:
- Что ты маешься? Видишь за тем столом девчонку маленькую глазастую? Она здорово "рубит" в начерталке и поможет тебе быстро подготовиться к зачету. Она многим помогла. Думаю, что и тебе не откажет.
- Неудобно как-то, ведь я не знаю ее совсем.
- Я тебя познакомлю, идем.
Так Горыныч познакомился с Катей, которая оказалась очень доброжелательной и открытой, без тени кокетства. Она охотно согласилась ему помочь. Он тогда и не обратил на нее особого внимания: маленькая, худенькая, большеглазая - она никак не походила на высоких дородных девушек, которые ему нравились. Сессию он сдал и после последнего экзамена пригласил Катю в ресторан в знак благодарности за оказанную помощь. Катя долго отнекивалась, но он был настойчив, и она все же согласилась. В ресторане Катя робела, смущалась, держалась скованно. И он тогда подумал: "Жалкая серая мышка" - и был рад, что совместный ужин, наконец, подошел к концу. Когда подошел официант, Катя попросила посчитать им отдельно и все порывалась заплатить за себя. Этого он допустить не мог. Официант, с улыбкой следивший за их препирательством, наконец, не выдержал:
- Молодые люди, так как все же считать?
И он твердо сказал:
- Считайте вместе, я плачу!
А Кате тем же твердым голосом объявил:
- Считай, что это в счет платы за то, что ты мне помогла по начерталке. Я тебе еще должен остался, так что не переживай!
Когда они вышли из ресторана, Катя возмущенно сказала:
- Ты с ума сошел? Если бы я знала, что ты таким образом решил со мной "расплатиться", ни за что бы не пошла в ресторан! Когда я тебе помогала, я не думала ни о какой плате, понял?
- Понял, понял... Что ты так раскипятилась? Ты меня поставила в дурацкое положение своим предложением считать отдельно. Я тебя пригласил в ресторан, и я обязан был расплатиться. Ты что, никогда не ходила в ресторан?
- Представь себе, никогда! Лучше бы мы с тобой в филармонию или в театр сходили!
- Ты любишь филармонию, театр? Что ж, заметано: завтра беру билеты в театр. Ты что больше любишь: драму или комедию?
- Нет, в театр мы не пойдем. Я завтра уезжаю домой на каникулы.
- Но, когда ты вернешься, мы встретимся еще?
- Не знаю.
- Я тебе не нравлюсь, тебе со мной скучно?
- Просто это будет нечестно по отношению к моему другу. Он сейчас служит в армии. Ему еще два с половиной года служить.
- И ты все это время будешь вести монашеский образ жизни, никуда не ходить, ни с кем не знакомиться?
- Почему же? Просто я не хочу тебе давать никаких надежд. Просто другом я могу тебе быть, как и другим своим знакомым, но ты ведь спрашиваешь, нравишься ли ты мне. Значит, рассчитываешь на что-то большее...
- Странная ты все же...
Катя уехала, а он все не мог забыть их разговор. Он впервые встретил девушку, которая с первой встречи все расставила по своим местам и дала ему понять, что он для нее ничто в сравнении с тем другом, который служит в армии. Его самолюбие страдало. И он поставил себе целью добиться того, чтобы Катя забыла о своем друге и полюбила его, Горыныча, всем сердцем. Он сам себе задавал вопрос, почему эта девушка так задела его воображение, что в ней особенного? И чем больше об этом думал, тем все меньше понимал самого себя. Ее никак нельзя было назвать красавицей: маленькая, хрупкая, с большими печальными глазами зеленого цвета, на вид почти ребенок - а вот, поди ж ты, не идет из ума, хоть плачь. Долгожданные каникулы оказались на редкость нерадостными. Девушки, с которыми он знакомился на танцах, казались ему все, как одна, пустыми и неинтересными. Он флиртовал с ними по привычке, провожал до дома, но свиданий не назначал. Честно говоря, обрадовался, когда каникулы закончились. В институт летел, как на крыльях, но его ждало разочарование - Катя после каникул не появилась. Оказалось, что она по приезде заболела и лежит с температурой на съемной квартире, в которой она проживала вместе с подругой. С этой подругой он передал для Кати фрукты и пожелание скорее поправиться.
Герман Матвеевич тяжело поднялся и прошел к заветному сундуку, в котором осенью и зимой хранил крупы и другие сыпучие продукты от мышей, неизменно появлявшихся осенью после того, как с полей был убран урожай. Сундук достался ему еще от бабушки. Днище сундука и боковины были обиты металлом, что не позволяло мышам попадать в сундук. Было в этом сундуке тайное отделение, в котором он хранил особую папку. До выхода на пенсию папка лежала в его рабочем сейфе подальше от глаз вездесущей жены и любопытной дочери. В ней хранились немногочисленные письма и фотографии Кати. Всю его долгую жизнь занозой сидело в нем чувство к Кате реальной или придуманной им - он и сам не мог в этом разобраться. Сотни раз он задавал себе вопрос, почему не может избавиться от воспоминаний и мыслей о ней? Ведь не было у них того, что называется взаимной любовью, не было страстных свиданий и клятв в вечной любви, особенно с ее стороны. Эта хрупкая девочка держала его в постоянном напряжении и сомнении. Она всегда его называла только другом, а он не мог согласиться и смириться с тем, что не сумел завоевать ее сердце. Ему казалось, что Катя любит его, и только врожденная скромность и долг перед далеким другом не позволяют ей признаться в этом. Странные у них были отношения, что ни говори. Катя охотно встречалась с ним в библиотеке, ходила в кино, театры, на концерты. Но стоило ему заикнуться о своих чувствах или сделать попытку обнять ее или, пуще того, поцеловать, как она сразу становилась холодной и неприступной, даже высокомерной и напоминала ему про обещание не переступать дружеских отношений, поскольку, как он знает, она любит другого. Он бесился, срывался, произносил возмущенные речи, обвинял ее в черствости, жестокости и бессердечии. И тогда Катя останавливала поток его бессвязных речей:
- Ты, как я вижу, забыл про нашу договоренность! Пойми, я могу быть тебе только другом и не больше! Если тебя это не устраивает, мы больше не будем встречаться.
И, скрипнув зубами, он уходил, но его решимости порвать с Катей хватало не больше, чем на несколько недель. А потом эта мука начиналась сначала до его очередного срыва. В общем, учебу он забросил, весеннюю сессию не сдал, и его отчислили из института за неуспеваемость.
Герман Матвеевич достал из папки фотографию Кати первокурсницы и долго рассматривал ее. Помнится, когда он своей матери показал этот снимок, она, покачав головой, сокрушенно сказала:
- Ох, наплачешься ты, сынок, с этой девушкой. Смотри, какая она гордая и неприступная!
И впрямь на фотографии Катя была изображена с несколько высокомерно вздернутой головой и снисходительным взглядом, отчего казалась важной и даже заносчивой. На самом деле в жизни она такой не была. Просто фотограф захотел, видимо, сделать ее более взрослой и значительной. "Интересно, какой ты стала теперь, Катюша?" - подумал Герман Матвеевич. Он силился представить ее теперешнюю, и не мог. Прошло без малого сорок лет. Сам он из бравого и молодцеватого юноши превратился в форменного старика. Годы его не пощадили. И то сказать: много лет он отдал Северу, а тот людей постоянно и беспощадно проверяет на прочность. Как быстро прошла жизнь, а кажется, что еще и не жил. Он достал письма, которые он писал Кате в течение всей жизни, да так ни одно и не отправил. Он стал их читать, и прошлое, словно живое, вставало перед глазами.
После отчисления из института осенью его призвали в армию. Целую неделю перед отправкой он куролесил с друзьями, прощаясь с вольной жизнью. Много раз порывался сходить к Кате, но в последний момент останавливался. Он ей теперь не ровня: она студентка, он будущий солдат. Захочет ли она говорить с ним? Они так нехорошо расстались в последний раз. Он наговорил ей много лишнего и обидного. В день отправки в армию его закадычный друг Пегас, видя терзания друга и не сказав ему ни слова, отправился к Кате в институт. Он был уже в вагоне и все сокрушался, что Пегас не пришел его проводить, как вдруг увидел их вместе с Катей, спешащими к вагону. Неожиданно его отец поднял Катю к открытому окну вагона, и он буквально впился в ее губы, а она отталкивала его своими слабыми ручками. Но он держал ее крепко. Наконец, Кате удалось вырваться, и она гневно закричала:
- Немедленно поставьте меня на землю!
С большой неохотой он отпустил ее, но внутри у него все ликовало: он сумел ее поцеловать! И пусть она теперь сердится и возмущается, он унесет с собой вкус ее губ. Поезд тронулся, и он закричал:
- Я напишу тебе! Я люблю тебя! Жди меня, слышишь!
Все дальше уходил перрон, и вот уже провожающих не стало видно. И только тогда он отошел от окна...
Как давно это было! Он писал Кате чуть ли не каждый день. Она ответила на его пятое или шестое письмо и с тех пор письма от нее нерегулярно, но все же приходили. А он ждал их так, словно от их прихода зависела его жизнь. Катя писала о своей студенческой жизни, о своей увлеченности СТЭМом (был в институте такой студенческий театр эстрадных миниатюр), о своих друзьях. И он ревновал ее безумно, но в письмах старался быть сдержанным. Для себя он решил, что как только вернется из армии, обязательно поступит в институт и будет хорошо учиться, чтобы ни в чем не отстать от Кати, а даже постарается превзойти ее. Он считал дни до дембеля и, как только вернулся домой, сразу поспешил в институт, чтобы ее увидеть. Для моральной поддержки с ним отправился верный друг Пегас. Катя сдавала последний перед преддипломной практикой экзамен и находилась в аудитории. Он стоял в коридоре и волновался так, что почти ничего не понимал из того, что говорил ему друг. Наконец, дверь открылась и из аудитории вышла она, радостная и улыбающаяся. Она подняла зачетку вверх и громко сказала:
- Все, последний экзамен сдан!
- Как сдала? - раздались восклицания сокурсников.
- Отлично! Даже не верится, что все экзамены позади. Шурик, я выиграла пари! Гони бутылку шампанского!
Все засмеялись, а Шурик смущенно сказал:
- Сегодня с собой денег нет. Давай, перенесем на завтра.
И тут вперед выступил он, Горыныч:
- Зачем же откладывать на завтра? Есть шампанское... Пегас, доставай бутылку. А есть из чего пить?
Катя изумленно на него посмотрела (она его только что заметила) и с улыбкой подошла:
- Давно приехал?
- Сегодня утром. Так, есть из чего пить?
Он старался говорить спокойно и даже несколько равнодушно, но голос не слушался. Катя продолжала расспрашивать его:
- Ты что, сразу сюда приехал?
- Да, а что в этом особенного? Я же обещал тебе, что первым делом приду к тебе, когда вернусь домой. Так все же, из чего будем пить шампанское?
- Шурик, сходи к лаборантке за стаканом.
Шурик ушел, а он смотрел на Катю, узнавая и не узнавая ее. Нет, внешне она не изменилась, просто стала более раскрепощенной и улыбчивой.
- Как ты без меня жила? - небрежно поинтересовался он.
- Хорошо жила, - лукаво прищурилась она. - И даже замуж успела выйти.
От этих слов у него все внутри похолодело и само собой вырвалось:
Герман Степанович до сих пор помнит лукавое выражение ее лица, когда она протянула ему паспорт. А он дрожащими непослушными пальцами пытался найти страницу с отметкой о семейном положении. Наконец, заветная страница открылась, и он с огромным облегчением увидел, что страница была чиста. Катя со смехом забрала паспорт:
- Испугался?
Он честно ответил:
- Испугался, хотя это ничего бы не изменило в моих намерениях. Тебе бы пришлось развестись. Кстати, как ты смотришь на то, чтобы отметить мое возвращение?
- Извини, но, боюсь, ничего не получится. Я завтра уезжаю, а мне до отъезда еще предстоит куча разных дел. Давай отложим празднование до моего возвращения с практики.
- А ты надолго уезжаешь?
- Месяца на полтора. Прости, но мне нужно бежать. Рада была тебя повидать.
И она ушла, не пожав ему руки, не чмокнув хотя бы в щечку.
- А как же шампанское? - хотел он спросить, но не успел.
В это время вернулся Шурик с химическим стаканом, и он отдал ему бутылку и, тронув за локоть Пегаса, пошел к выходу.
- А вы, ребята, разве не будете шампанского? А где Катя? - крикнул ему вслед Шурик.
Он огорченно махнул рукой и вышел вместе со своим другом. Его раздирали на части обида и досада.
Герман Степанович и сейчас, вспомнив тот день, разволновался, хотя и давно это было. Как же он тогда обиделся на Катю и даже решил сгоряча, что её нужно, во что бы то ни стало, забыть и больше даже имя Катя вслух не произносить. Этот его настрой поддерживал Пегас, который своим возмущением в адрес девушки только "подливал масла в огонь". Подходя к дому, Пегас сказал:
- Слушай, Горыныч, что ты в ней нашел? Малявка какая-то, да еще с гонором! Слушай, клин нужно выбивать клином! Столько классных девчонок вокруг ждут нашего внимания. Идем сегодня на танцы в дом офицеров.
И он согласился. А перед этим они изрядно с Пегасом выпили и, странное дело, он пил - и не пьянел. Только обида в сердце никак не утихала, а разгоралась все сильнее и сильнее. Ему и сейчас становится стыдно при воспоминании, как обидел тогда свою мать, когда она заметила ему, убирая со стола начатую ими вторую бутылки водки:
- Сынок, думаешь, твоей девушке Кате понравится, если ты придешь к ней пьяным? Остановись!
А он не сдержался и в ответ закричал:
- Что ты лезешь со своей Катей? Плевать я на нее хотел! И больше никогда не напоминай ее имя, поняла? И поставь бутылку на место!
- Поняла, - вздохнув, тихо сказала мать.
А потом твердо добавила:
- А пить вам на сегодня хватит. Никак не думала, сын, что доживу до той поры, когда ты будешь на меня повышать голос. Спасибо, сын!
Ему на мгновение стало не по себе, он хотел извиниться, но присутствие Пегаса и чувство ложной гордости пересилили его робкое желание. И он промолчал. А мать обиделась и ушла в другую комнату.
На танцы они с Пегасом заявились с небольшим опозданием. Сразу с порога к ним кинулась высокая симпатичная девушка с радостным криком:
- Герка, ты? Ты когда приехал?
- Сегодня утром. Похоже, ты единственная, кто мне обрадовался...
- Думаю, что не единственная. Мы с девчонками тебя вспоминали. Без тебя было не так весело. Хочешь осмотреться или пойдем танцевать?
Они танцевали целый вечер, но обида не отпускала. Она засела острой колючкой в его сердце. И чем хуже было у него на душе, тем больше он изображал из себя весельчака, рубаху-парня. Да, крепко тогда он накуролесил... Целую неделю бражничал с друзьями, пока однажды мать не поставила ему ультиматум: либо он берется за ум и начинает подготовку в институт, либо идет работать. Никогда он не видел свою обычно спокойную и ласковую мать в таком гневном состоянии:
- Сын, на что ты тратишь свою жизнь? Кем ты хочешь стать - алкоголиком? Не о таком будущем мы с отцом мечтали для тебя! Мы не собираемся спокойно смотреть на твой загул. Не хочешь учиться - иди работать! Посмотри на отца - он уже не мальчик, а ему приходится много и тяжело работать, чтобы содержать тебя оболтуса, да еще Галюшка на подходе: скоро заневестится и нужно будет готовить приданое.
Он слушал мать и понимал, что виноват и нечем ему оправдаться. Его охватило острое чувство стыда. Он поднял на мать глаза и твердо сказал:
- Мам, прости! Больше такое не повторится. Я буду готовиться в институт, а с гулянками завязываю. Мне и самому это порядком надоело.
Он тогда сдержал свое слово и с той же одержимостью, с какой пускался в разгул, засел за учебники. Пегас был таким поворотом событий недоволен, но ему пришлось смириться.
Герман Матвеевич усмехнулся, вспомнив, как ему хотелось доказать Кате, что он тоже не лыком шит и будет обязательно учиться в том же институте по той же специальности. О ней он старался не думать и, когда Пегас сказал ему, что Катя появилась в институте, он не поспешил увидеть ее. Ему пришлось делать каждый день огромные усилия над собой, чтобы не помчаться к ней на встречу. Но он твердо решил выдержать характер и дождаться, чтобы Катя сама заметила его отсутствие и позвала. Да, так и не дождался. Он случайно столкнулся с ней при входе в техническую библиотеку. Катя шла ему навстречу, держа в руках большую стопку книг. Он хотел равнодушно кивнуть ей в ответ на приветствие, но она улыбнулась ему, как старому знакомому, и он остановился:
- Привет! Извини, не могу подать тебе руки. Обе, как видишь, заняты...
- Привет! - ответил он. - Куда ты столько нагрузилась? Тебе помочь?
- Диплом пишу, а литературы практически по моей теме никакой нет. Приходится буквально выцарапывать по крупицам. Если не занят, помоги донести до дипломантской.
Он забрал книги, и они пошли к стендовому корпусу, в котором размещалась дипломантская комната. Он выжидательно молчал, а она шла, погруженная в свои мысли. Наконец, он не выдержал:
- Ты хотя бы из вежливости поинтересовалась моими делами.
- Прости, я задумалась. Времени на диплом остается все меньше, а забот не убавляется. Как дела? Ты работаешь, где, кем?
- Нет, я не работаю. Готовлюсь к поступлению в институт.
- Молодец, - как-то вяло произнесла Катя. - А восстановиться было нельзя?
- Честно говоря, я не пробовал, ведь много времени прошло с момента моего отчисления.
И они опять замолчали. Он видел, что Кате не до него, и не стал приставать с разговорами. Дошли до корпуса, и она, забирая у него книги, сказала:
- Спасибо, что помог. Дальше я сама, а то мальчишки увидят, начнут зубоскалить, а это все ни к чему. И без этого времени в обрез. Ладно, пока.
Она ушла, а он несколько минут еще стоял в растерянности и разочаровании, не в силах сдвинуться с места. Не так он представлял себе их встречу. Похоже, он для нее ничего не значит! Но сердце не хотело смириться с таким выводом, и он тут же попытался оправдать Катино равнодушие глубокой озабоченностью сложностями и трудностями написания дипломной работы. Ему даже стало ее жалко и захотелось чем-то помочь. Но чем он может ей помочь? И тогда он принял решение не беспокоить Катю до поры, до времени...
В следующий раз он встретил ее в середине июня на пляже, куда его все-таки вытащил Пегас. Они почти полдня купались и загорали и уже шли домой, когда вдруг Пегас толкнул его:
- Смотри, твоя зазноба с каким-то хахалем!
Он повернулся и увидел Катю, а рядом с ней молодого человека, который что-то горячо ей говорил. Лицо его было напряженным и злым, чувствовалось, что назревает скандал. Он решил помочь Кате и окликнул ее:
- Катя, привет!
Лицо ее радостно вспыхнуло и, что-то коротко бросив своему спутнику, она повернулась к Герману:
- Привет! Мальчики, вы домой? Можно я с вами?
Пегас скроил недовольную физиономию, а он был счастлив и сделал вид, что не заметил недовольства друга. На трамвайной остановке было много народа, и он предложил идти пешком, а не толкаться в душном вагоне. Катя охотно согласилась, а Пегас пробурчал, что он все же поедет, и простился с ними. Никогда прежде он не видел Катю такой веселой и раскованной. Она рассказывала забавные эпизоды во время дипломирования, про розыгрыши своих друзей, а он слушал и любовался ее оживлением.
Герман Матвеевич вспомнил, как тогда в душе его звенели колокольчики счастья, сердце распирал щенячий восторг, ему хотелось обнять весь мир - ведь Катя шла рядом с ним и была так доверчива и открыта. Но восторг продолжался недолго. Он хотел свернуть на улицу, ведущую к дому, в котором Катя снимала угол, но она сказала, что идет к сестре нянчить племянницу. Катину сестру он помнил озорной красивой девушкой и удивился, узнав, что у нее уже ребенок. Катя рассказала ему, что сестра и ее муж готовятся к госэкзаменам, а она обещала посидеть с племяшкой, чтобы они могли спокойно позаниматься. Это Катино заявление несколько охладило его праздничное настроение, но он не хотел так быстро с ней расстаться и предложил погулять вместе с малышкой. Катя бросила на ходу:
- Жди меня здесь, - и убежала.
Ждать пришлось недолго. Катя вышла вместе с молодым мужчиной, который нес коляску, а на руках у нее было очаровательное крошечное существо, ее племянница Майя. Положив ребенка в коляску, Катя кивнула головой мужчине (им оказался муж сестры) и направилась к Герману.
- Можно я повезу коляску? - отчего-то робея, спросил он.
Они шли рядом, и он представлял, что они с Катей - семья, а в коляске лежит их ребенок. Каким же он был тогда гордым и счастливым! Но счастье не может быть бесконечным. Майя проснулась, закапризничала, и Катя заторопилась домой, сказав:
- Ей пора есть. Спасибо, что составил мне компанию!
Прощаясь, он пригласил Катю вечером сходить куда-нибудь, чтобы отметить завершение дипломной работы, но она отказалась, сославшись на занятость. Увидев его огорчение, она предложила перенести встречу на другой день. Он шел домой, и ему казалось, что за спиной у него выросли крылья. Завтра, завтра он встретится с ней! Напрасно он радовался. Катя пришла буквально на полчаса и, поговорив о пустяках, умчалась к сестре. У него не было сил сердиться на нее. Она объяснила, что все дни у нее расписаны буквально по минутам: нужно готовиться к защите диплома, помогать сестре нянчить Майю и потихоньку готовиться к отъезду домой.
Он узнал, в какой день она будет защищаться, и решил обязательно прийти поддержать ее. С утра он купил роскошный букет белых роз и до времени спрятал его в укромном месте. В коридоре толпились взволнованные выпускники. Глаза его не сразу отыскали Катю: она терялась среди высокорослых сокурсников. Он подошел к ней со словами:
- Привет! Как настроение?
- Ужасное! Готовлюсь к бою. Представляешь, рецензент поставил мне за диплом четверку и привел весьма сомнительное обоснование такому решению. Не знаю, примет ли комиссия мои аргументы в защиту диплома. Обидно будет, если на завершающем этапе получу четверку.
- Не переживай, четверка тоже неплохая оценка.
- Для кого как... Зря я что ли пахала, как каторжная?
Когда Катя скрылась за экзаменационной дверью, он разволновался не на шутку. Потом решил сходить за цветами, чтобы немного отвлечься от своих переживаний. Кати долго не было, или ему так показалось. Наконец, она вышла с пылающими щеками, возбужденная. Ее тут же окружили сокурсники с вопросами:
- Ну, как?
- Нормально. Я задала жару своему рецензенту, сославшись на последние публикации, подтверждающие мою правоту. А он их, оказывается, не читал. Вот только не знаю, что мне все же поставят. Думаю, все будет нормально. Когда я оглянулась на руководителя диплома, он показал мне большой палец вверх.
Он протолкался к Кате и подал ей свой букет роз. Она всплеснула руками и расплылась в счастливой улыбке:
- Это мне? Спасибо, огромное спасибо!
И прижала букет к лицу, вдыхая аромат цветов. Глаза ее благодарно сияли, и он в ответ улыбнулся широко и радостно. За диплом Катя получила отлично, и он уже предвкушал, как они отправятся вместе праздновать это знаменательное событие, но Катя огорченно сказала:
- Прости, но мне нужно бежать нянчить Маечку. Завтра у сестры последний госэкзамен. Может, ты опять погуляешь с нами?
И он опять гордо вез коляску с малышкой, а Катя шла рядом и взахлеб рассказывала про свою защиту, про вытянувшееся лицо рецензента, про улыбки членов комиссии, когда она с жаром доказывала свою правоту. Она снова и снова переживала свой триумф, а он гордился ею и про себя решал, что он тоже защитит диплом на отлично и ни в чем не уступит Кате.
Дни до Катиного отъезда домой промелькнули быстро, и в эти дни он видел ее урывками. Катя все время куда-то торопилась: то в библиотеку сдать книги, то подписывать обходной листок, то к сестре, то на встречу с друзьями и подругами. В ее плотном графике для него было до обидного мало места, но он не роптал. Он решил сделать Кате предложение руки и сердца, что даст возможность ей не уезжать и быть всегда с ним. Но для этого ему нужно было прежде переговорить с родителями. Ведь у него не было ни своего жилья, ни работы, и он в тот момент полностью от них зависел. Мать, выслушав его, сказала:
- Сынок, и куда ты приведешь свою жену? Мы и так живем в стесненных условиях. И на что вы будете жить? Тебе нужно учиться. Вот окончишь институт, тогда и женись.
И он согласился с доводами матери. Сколько раз он потом проклинал себя за нерешительность! Но тогда он не видел выхода из создавшейся ситуации и позволил любимой девушке уехать. Смущало его и то, что Катю, похоже, нисколько не огорчала предстоящая разлука. Да, и не похожа она была на безумно влюбленную девушку. Она даже не позволяла себя поцеловать. Только в тамбуре вагона, когда они прощались, она подставила ему щеку для дружеского поцелуя, а ему не хватило смелости схватить ее в охапку и целовать, целовать исступленно. Она уехала, а он стал жить ожиданием ее весточки, и сам писал ей каждый день письма, полные страстных признаний в любви и клятв верности. Как он тогда тосковал! И чтобы заглушить тоску, он еще больше нагружал себя занятиями. В институт он поступил легко. Катя поздравила его телеграммой.
Сколько времени прошло, а он помнит до мельчайших подробностей все свои переживания. Его жизнь, наверно, сложилась бы иначе, если бы он сумел удержать Катю. Его и только его вина, что ему не хватило выдержки и настойчивости!.. В первый месяц учебы весь курс послали на уборку винограда, и там он познакомился со своей будущей женой Зиной. Она чем-то неуловимо напоминала Катю: была такой же хрупкой, но в отличие от Кати в короткое время прониклась к нему ответным чувством и не скрывала этого. Он сразу сказал Зине, что ей рассчитывать не на что, что у него есть любимая девушка, к которой он уедет после окончания первого курса. Зина согласилась быть ему только другом. Он помогал Зине носить тяжелые корзины с виноградом, а вечерами они либо шли в кино, либо на танцы. Неожиданно ему пришло странное письмо, в котором неизвестный аноним извещал, что у Кати есть жених и что она готовится к свадьбе. Ему предлагалось забыть Катю и начать жить своей жизнью. Ему казалось, что на него обрушился весь мир, все стало немило, а на сердце была такая тоска и боль, которую, кажется, не было никакой возможности превозмочь. В тот день он напился до бесчувствия, и Зина возилась с ним, приводила его в нормальное состояние, утешала, говорила ласковые слова. Он и сейчас по прошествии стольких лет сам себе не может объяснить, как так случилось, что они с Зиной переспали. Иначе он это событие никак назвать не может. Он отчетливо помнит то чувство ужаса, которое охватило его, когда утром он пришел в себя и увидел рядом мирно спящую Зину. В голове молнией пронеслось: "Все пропало! Катя никогда не простит, если узнает!" Перед Зиной он, как ни странно, не испытывал чувства вины, а вот Катя...
Он тут же отрезвил себя: "А что Катя? У нее есть жених, она для меня и так потеряна навсегда. Зина поможет мне забыть неудавшуюся любовь. А Кате я пожелаю счастья и навсегда выброшу ее из своих мыслей и сердца". Если бы он мог предвидеть, что такое решение легко принять, но не так-то просто его исполнить. Тем не менее, он написал Кате письмо, в котором упрекал ее в скрытности и винил за то, что о предстоящей свадьбе он узнал от посторонних людей. В конце письма он желал ей семейного счастья и любви на всю жизнь. А Зине он в тот же день сделал предложение руки, а сердце оставил себе и далекой Кате. Вот когда начались его мучения. День свадьбы неумолимо приближался, и он днем изображал из себя весельчака и балагура, а ночью корчился от душевной муки, рвущей сердце на части. Путей к отступлению не стало, когда Зина сказала ему, что ждет ребенка. И вот в этот момент пришло письмо от Кати, в котором говорилось, что ни о какой свадьбе с ее стороны речи не идет и что она, если бы собралась замуж, сообщила ему первому об этом, как своему другу. Вот тогда ему стало по-настоящему плохо. Прежние терзания не шли ни в какое сравнение с тем, что он испытывал сейчас. И ни с кем он не мог даже поговорить о своих переживаниях. С лучшим другом Пегасом у него прервалась связь. Тот неожиданно для всех завербовался на далекую стройку и уехал. В письме обо всем не напишешь, да и не мастер он был рассказывать о том, что его угнетало. Все слова казались бледными и беспомощными. Зина чувствовала, что с ним что-то происходит, но вызвать его на откровенный разговор у нее не получалось: он либо отмалчивался, либо отшучивался. В одну из минут отчаяния он написал письмо Кате, в котором рассказывал о своей неутолимой тоске по ней, о совершенной им роковой ошибке, которая разлучила их навсегда, и даже о том, что ему не хочется жить. Письмо он не отправил, а спрятал. И с того дня для него стало потребностью писать ей обо всем, что у него происходит и что у него на душе. Так ему становилось немного легче, словно Катя и не уходила из его жизни, а постоянно в ней присутствовала. Со временем писем накопилось немало, и он приобрел вместительную шкатулку, куда спрятал и фотографии Кати, и письма, ей адресованные. Его тоска по Кате немного улеглась, когда родилась дочь Маринка.
Воспоминания разбередили душу и утомили Германа Степановича. Он тяжело поднялся и прошел в спальню, ничего не убрав со стола. Он задремал и не слышал, как к даче подъехала дочь Марина, открыла дверь своим ключом и, увидев, что он спит, прошла на кухню, где и увидела разложенные на столе фотографии и письма. Она с любопытством стала рассматривать незнакомую женщину и не удержалась от соблазна прочитать письма. Для нее стало большим откровением, что отец, оказывается, всю жизнь любил эту "гордячку" (так про себя она окрестила Катю). Но ведь они с мамой всегда были образцом счастливой пары для нее, дочери, и всех окружающих. Интересно, знала ли мама об этой тайной стороне жизни отца? А если знала, как к этому относилась? Скорее всего, не знала, потому что всегда мама была в добром расположении духа, счастливой и уверенной в своем семейном счастье. А отец? Как, наверно, непросто ему жилось с постоянной маской на лице в то время, когда в душе у него царила тоска по несбывшемуся счастью. Интересно, а как сложилась жизнь этой Кати, счастлива ли она, помнит ли отца? Она оторвалась от чтения писем только тогда, когда услышала покряхтывание отца, предвещавшее его пробуждение. Тихонько пробравшись назад в прихожую, она изобразила, будто только что вошла в дом и воскликнула:
- Папа, ты где?
- Я здесь, - откликнулся Герман Матвеевич, появляясь на пороге спальни. - Давно приехала?
- Только что.
- Проходи в комнаты, я сейчас, - и он поспешно вышел в кухню.
- Я тебе продукты привезла, - весело затараторила Марина, входя в кухню следом за отцом.
Увидев, с какой поспешностью отец прятал письма и фотографии, она сделала вид, что ничего не заметила. Никогда прежде она и предположить не могла, что у отца есть скрытая от близких людей жизнь. А что она вообще знает о нем? Ей до этого момента казалось, что все, но на самом деле это совсем не так. Она знала только внешнюю сторону его жизни. Родители всегда были для нее примером счастливой семейной пары. Когда живешь рядом с человеком, не задумываешься о том, чем он живет, о чем думает. Близкие люди всегда кажутся открытой книгой, которую читал и перечитывал много раз. А получается, что на самом деле она совсем ничего не знала об отце и даже не догадывалась, что его тревожит, что заботит. Она решила в тайне от него попытаться разыскать Катю. Сейчас для этого есть много возможностей: есть Интернет, есть передача "Жди меня". Конечно, на Интернет надежда небольшая, все-таки, немного людей пожилого возраста им пользуются, но вдруг Катя из числа "продвинутых пенсионеров". Марина решила не откладывать дело в долгий ящик и сразу по возвращении домой заняться поисками. Одно ее смущало, что она не знает сегодняшней фамилии Кати. Ведь наверняка та вышла замуж и сменила фамилию. Но пасовать перед трудностями Марина не любила. Есть еще, в конце концов, адресный стол, есть ЗАГС, куда тоже можно послать запросы.
После ухода дочери Герман Степанович снова погрузился в воспоминания. Жизнь его была непростой, потому что он всегда ставил сложные задачи. Ему тогда казалось, что этим он доказывает Кате свою состоятельность, словно она могла знать что-либо о его жизни. Без малого двадцать лет он отдал Чукотке. В институте ему пришлось уйти с дневного отделения на вечернее, потому что должна была родиться Маришка, и семью нужно было кормить. Родители в это время уехали на Север зарабатывать "большую пенсию", как выразились они, и осталась молодая семья жить самостоятельно. Зина взяла сначала академический отпуск, а потом и вовсе ушла из института. Пожалуй, для молодой семьи это был один из самых сложных периодов жизни. Оглядываясь назад, в прошлое, Герман Степанович и сам не понимает, как он все выдержал: работа, учеба по вечерам, ночные бдения у кроватки Маришки, постоянное безденежье. Институт он все же окончил, получил диплом и попытался устроиться на инженерную должность с приличным окладом. Но для молодых специалистов ставка была чуть меньше 100 рублей, а что это за деньги для семьи из трех человек? Но он помнил, что Катя после окончания института, уехав по распределению, жила с младшей сестренкой на частной квартире на те же деньги и не жаловалась. Она выдержала, значит, сумеет выдержать и он. В то время он хватался за любую подработку, чтобы Зина и Маришка ни в чем не нуждались, и чтобы дочка росла здоровым и крепким ребенком. Чтобы получать больше денег, устроился в пуско-наладку и объездил почти весь Краснодарский край. За время поездок приобрел неоценимый опыт на разных участках работы: приходилось не только думать головой, но и руками крутить вентили, гайки, задвижки. В один далеко не прекрасный день Зина взбунтовалась и потребовала, чтобы он оставил эту работу. Как она выразилась: "Денег в доме особо не прибавилось, а мужа я практически не вижу. Все, надоело! Уходи с этой работы! Тебя по несколько месяцев, а то и по полгода нет дома. Я устала!"
А тут как раз от родителей пришло письмо, в котором они советовали ему перебраться на Чукотку. Они обещали прислать ему вызов, если семья согласна на переезд. Зина немного посомневалась, выдержат ли они суровый климат после южного теплого солнышка, но в итоге согласилась с условием, что он поедет первым, обустроится, и только после этого приедет она с Маришкой. Он и не подозревал, какое испытание его ждало на первых порах. Улетал он из родного города при + 15 градусов, а в Хатанге, куда приземлился самолет, было - 25. Из Хатанги он вылетел в Анадырь. Там было еще холоднее, а очередь на самолет до Беринговского порядка двухсот человек. К тому же, в кассе аэровокзала ему сказали, что самолет на Беринговский будет не раньше, чем через неделю, а пока ему придется пожить в гостинице. Если бы у него были лишние деньги, он тут же вернулся домой. Но оставалось ждать...
Да, Север не балует прибывших, не встречает их лаской, а проверяет на прочность характера. Именно в суровых условиях Севера человек познает, на что он способен в этой жизни и чего стоит. Он благодарен судьбе за долгие годы, проведенные в экстремальных условиях по доброй воле, а не по принуждению. Если бы он владел словом, то мог написать целый роман о своей той жизни, полной напряжения сил, нервов, преодоления трудностей естественных и от человеческого легкомысленного отношения к завтрашнему дню. Север не прощает такого к себе отношения. Вспомнилась ему самая, пожалуй, сложная в его жизни зима с трескучими длительными морозами, вьюгами, пургой, снежными заносами. А он отвечал за тепло в домах. Райкомовские партийные работники настаивали, чтобы он запустил немедленно новую котельную, построенную в авральном порядке со многими недоделками. Он сопротивлялся, понимая, что может оставить весь большой посёлок без тепла, а это грозило огромными проблемами... Он всё же настоял на своём, правда, схлопотав выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку. Работая на старых котлах, он с рабочими постепенно доводил новые котлы до рабочего состоянии и вводил их в строй постепенно. В общем, зима прошла без аварий, его правота восторжествовала, а выговор так и остался, как говорится, "на память".
Природа Севера очень своеобразна и красива. Нередко с коллегами по работе, когда выдавалась свободная минута, выезжали на охоту или рыбалку. Ему больше нравилось бродить по лесу в одиночку, любуясь местными красотами. Зверей он жалел, а потому к ружью практически не прибегал за исключением одного случая, когда на него внезапно выскочил кабан, и промедли он хотя бы минуту, дело могло завершиться печально. Ему нравилось одиночество, когда никто не мешал ему вспоминать Катю, мысленно с ней говорить обо всем, что происходило в его жизни. Однажды в их компании оказался человек, который хорошо знал Катину старшую сестру. Выяснилось, что она тоже трудится на Колыме в средней школе. Герман Степанович загорелся идеей написать ей письмо и передать через нового знакомца. Тот охотно согласился оказать ему услугу. В письме Герман просил сообщить адрес Кати, писал о своей многолетней к ней любви, тоске по упущенному счастью. Ответа на свое письмо он не получил. Несколько раз он порывался съездить к Катиной сестре, но так и не сумел выбраться.
А потом Маришка окончила школу, и Зине с дочкой нужно было выезжать на "Большую землю", чтобы продолжить обучение дальше. И стало не до встречи с Катиной сестрой. Не зря в народе говорят, что переезд подобен стихийному бедствию. И хотя семья выезжала на родину, но Герман Степанович прекрасно понимал, что их там никто не ждет с распростертыми объятьями. Родителей к тому времени уже не было в живых. Правда, перед его семьей не стояла жилищная проблема, потому что квартира в свое время была забронирована на время их пребывания на Колыме. Но предстояло решать вопрос трудоустройства. Зина устроилась лаборанткой на завод, у Германа Степановича долго не получалось найти подходящую работу. Все более-менее значимые должности были заняты, а идти работать рядовым инженером долго не позволяло самолюбие. Да и зарплата рядового инженера не давала возможности содержать семью на привычном уровне. И тогда они с Зиной решили, что он вернется на Колыму. Так семья стала жить на два дома. Спасибо Зине, что она стоически переносила долговременные разлуки и целиком посвятила себя служению семье. Главной Зининой заботой и радостью была Маришка, которая с увлечением училась в институте и до поры, до времени не доставляла особых волнений родителям. Герман Степанович продолжал втайне надеяться неожиданно встретить Катю. Он придумывал, что он ей скажет, что она ответит, как они оба обрадуются встрече... Что будет потом, он не представлял и не загадывал. Считал, что главное - встретиться, а там жизнь сама рассудит.
А потом наступили "лихие" девяностые годы, которые привели к развалу Советского Союза, разочарованию в партии, но не в идеях всеобщего равенства и социальной справедливости. Герман Степанович, как многие его современники, поверил в тогдашнего опального лидера - Ельцина Бориса Николаевича, следил за его противостоянием с Горбачевым, сочувствовал его судьбе. Но у него отрезвление наступило слишком быстро, когда он увидел, чем все завершилось. Он привык оценивать людей не по красивым словам, а по поступкам. А у этих людей велика была разница между словами и делами, велики были политические амбиции, в жертву которым они принесли некогда могучую великую страну и судьбы миллионов людей. До сих пор болит сердце оттого, что русский народ в очередной раз обманут и унижен. Власть захватили циничные и корыстолюбивые люди, которые безжалостно грабили и разоряли страну, и до сих пор продолжают свое черное дело. Он простой обычный человек, не политик, но не нужно иметь "ума палату", чтобы разобраться в том, что происходит. Идет уничтожение коренного населения, русских, снова разыгрывается национальная карта. Людей стравливают между собой. В городе, в котором он родился, рос и жил, испокон века жили люди многих национальностей, и всегда между ними царили мир и дружба, а теперь...
От непрошеных мыслей защемило сердце, и Герман Степанович, сунув таблетку валидола под язык, прилег отдохнуть, чтобы успокоиться. Но тревожные мысли продолжали вертеться в голове. Его семья сполна хлебнула горя в эти годы. Предприятия стали закрываться одно за другим, ему пришлось вернуться в родной город к семье. Работы не стало и, чтобы выжить, они с Зиной стали мотаться в Турцию за барахлом вместе с другими подобными им "челноками". Ох, и несладкий это был хлеб! Он думает, что именно тогда Зина простудилась и заболела, но долго не подавала вида, перемогаясь на ногах. А, когда обратились к врачу, оказалось, поздно - запущенная онкология. Эти страшные месяцы он не забудет никогда. Он делал все, чтобы спасти жену, но болезнь не оставила ни единого шанса. Незадолго до смерти он уговорил Зину принять православие. После этого она стала внешне спокойной, реже жаловалась на боли, и у него появилась надежда, что в очередной раз судьба пощадила их. Умерла Зина в яркий весенний день во сне: прилегла отдохнуть и не встала больше. А перед этим она сказала ему: "Гера, как хорошо, что ты привел меня к Богу! Мне теперь не страшно покинуть этот мир. Я знаю, что мы с тобой обязательно встретимся... потом".
Поняв, что жена умерла, Герман Степанович в отчаянии завыл, как раненый зверь, кричал неведомому Богу, что Он обманул его, кому-то грозил неведомой карой. Только приход домой Маришки заставил его придти в себя и заняться похоронами. Его долго не покидало чувство вины перед Зиной за то, что не уберег, что недостаточно любил ее при жизни. Вот тогда он снова стал писать письма Кате, в которых изливал свою боль и отчаяние. Отсылать их было некуда, и он по привычке складывал их в заветную папку в надежде что, когда они встретятся, отдаст их ей.
Видимо, и для него поездки в Турцию не прошли даром: у него обнаружили непроходимость кишечника, сделали сложнейшую операцию, после которой он долго восстанавливался, да так и не восстановился до конца. Хорошо, что к тому времени Маришка уже окончила институт, устроилась на престижную хорошо оплачиваемую работу, и все заботы об отце взяла на себя. Вот и сейчас она постоянно приезжает к нему на дачу, привозит продукты, лекарства, проводит уборку, стирку, а он по привычке ворчит, что все может сделать сам, что напрасно она беспокоится. И внучка пошла вся в нее, такая же ласковая и заботливая. Вот только что-то не очень везет ее девочкам с личной жизнью. Мариша второй раз замужем, и зять, вроде, неплохой человек, но он видит, что глаза у дочери невеселые. Несколько раз он пытался поговорить с ней, но она отшучивалась, уверяя, что все хорошо.
На самом деле, второй муж Марины был эгоистичным и вздорным мужчиной, ревновал ее без причины даже к собственной тени. Она пыталась наладить семейный мир, стараясь перевести каждый начинающийся конфликт в шутку, проявляя недюжинное терпение, но это, казалось, еще больше злило мужа. В одну из таких семейных ссор он поднял на Марину руку, и этого стерпеть она не могла - подала на развод. Отцу она до времени ничего не говорила, чтобы не волновать его лишний раз. Но, как говорится, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Муж обратился за поддержкой к тестю, и так Герман Степанович узнал о семейном разладе. Узнав о причине развода, он сразу и безоговорочно принял сторону дочери. Это событие еще больше сблизило отца и дочь. У Марины появилось свободное время, и она решила всерьез заняться поисками Кати. Она набрала в поисковике фамилию, имя Кати и неожиданно высветилось, что Катя является автором нескольких научных работ и имеет свою сайт-страницу. Марина решила спросить отца, может ли такое быть. Услышав от дочери о Кате, Герман Степанович разволновался не на шутку. Фотографии автора сайта не было, но можно было оставить свой комментарий, чем он не преминул воспользоваться. Он спрашивал, та ли Катя, с которой он был знаком в юности и просил непременно откликнуться. Ответ пришел на другой день. Это была та самая Катя, которую он безуспешно разыскивал столько лет. Долго обдумывал он, что написать Кате и, наконец, решил сказать все так, как есть: "Катя, как долго я тебя искал! Как часто я представлял себе нашу встречу! Во мне ты жила незаживающей болью. Сколько раз я проклинал себя за то, что отпустил тебя! А потом пришло анонимное письмо, что ты выходишь замуж, и все вокруг для меня померкло. С отчаяния я женился, и только потом понял, как тяжело жить с человеком, которого не любишь. Если бы ты знала, как я тосковал по тебе, как хотел все поменять в своей жизни! Но потом родилась дочка Маришка, и она стала для меня отдушиной. Через нее я примирился со своей участью. Мне повезло с женой. Она, наверно, чувствовала мою нелюбовь, но ни разу ничем не выдала своей обиды. Два года тому назад я овдовел. Дочка видела мою маяту и помогла отыскать тебя. Катя, скажи одно слово, и я прилечу к тебе, где бы ты ни была. Мы должны быть вместе хотя бы на склоне нашей жизни. Откликнись!"
Он с болезненным нетерпением стал ждать Катиной весточки. Катя ответила через несколько дней. Она сообщила, что уже почти полвека замужем, счастлива в своем замужестве, имеет сына и целую ватагу внучат. Она благодарила его за память о ней, выражала сочувствие по поводу смерти жены. Но его потрясли до глубины души ее слова о том, что он любил всю жизнь не ее, живую Катю, а придуманную мечту. Катя писала: "Ведь ты меня совсем не знаешь. Я никогда не давала тебе повода надеяться на взаимность. Ты с самого начала знал, что я люблю другого. В тебе, по-моему, всю жизнь говорило уязвленное самолюбие, что кто-то посмел не ответить тебе взаимностью. Я, как в юности, могу лишь повторить, что мы можем быть только друзьями, изредка обмениваться весточками, поздравлять друг друга с праздниками. Прости, что не оправдала твоих ожиданий! Тебе не кажется, что ситуация напоминает Пушкинского "Руслана и Людмилу"? Помнишь, там возлюбленный красавицы Наины всю жизнь добивался ее любви, а когда вызвал ее, и она предстала перед ним в образе дряхлой шамкающей старушки, то в ужасе воскликнул: "О, витязь, то была Наина!"? Вот и я, как ты понимаешь, уже далеко не та девочка, образ которой ты носил в своей памяти. Сейчас я похожа на колобка или даму из анекдота: "Мадам, где будем делать талию?"
Это был удар, что называется, "под дых". Все его надежды на воссоединение с Катей рухнули в одночасье. Разумом он понимал ее правоту, но сердце не хотело мириться с этим приговором, который перечеркивал все, чем он жил долгие, долгие годы. Защемило сердце... Такой беспощадной категоричности он от нее не ожидал. Вся жизнь ему показалась полной бессмыслицей. Мало того, что он потратил ее на погоню за мечтой в образе Кати, так он еще испортил жизнь Зине, беззаветно его любившей. Думать обо всем этом было невыносимо. Он вспомнил свою жену, преданную ему, постоянно заботившуюся об уюте домашнего очага, скромную и безответную. Она, как никто, была достойна его любви и внимания и ничем не заслужила равнодушия и невнимания. Чувствовала ли она, что он любит другую, что не отвечает всем сердцем на ее глубокое чувство? Ничем и никогда она не высказала своего неудовольствия, всегда была приветлива и весела.
Обида на Катю захлестнула его. Неужели она не могла найти другие слова, не такие жестокие и суровые в своей правде? Неужели она не понимала, когда писала эти строки, что убивает его? Она и в молодости не отличалась деликатностью, всегда прямо и открыто говорила о своем к нему безразличии, а он, уверив самого себя, что она все же разделяет его чувства, продолжал смотреть на их отношения сквозь "розовые очки". Хватит, хватит жить ему в заблуждении! Он решил больше ей не писать и выбросить теперь уже навсегда память о ней из сердца и мыслей.
Решить-то решил, но не думать о Кате не мог. Каждый день он растравлял себя, читая и перечитывая ее строки. Марина заметила, что отец загрустил больше прежнего, осунулся, стал тревожно спать, и все чаще глотал валидол. Она решила выяснить, в чем дело. После работы приехала к отцу на дачу и решила остаться заночевать. За вечерним чаем она осторожно завела разговор о Кате и удивилась, что отец неохотно отвечает на ее расспросы. Тогда она спросила прямо:
- Папа, в чем дело? Катя тебя не вспомнила?
- Нет, дочка, вспомнила, даже слишком хорошо вспомнила. Я надеялся, что она меня хотя бы немного любит, а она, как и в молодости, твердит, что может мне быть только другом.
- А разве плохо быть ей другом?
- Дочка, как ты не поймешь, что я надеялся хотя бы остаток дней провести с любимой женщиной?
- Папа, прошло столько лет! Наверняка, Катя совсем не такая, какой ты ее представляешь. Ведь она полвека жила вдали от тебя своей жизнью. У нее есть семья?
- Есть муж, сын и внуки.
- Вот видишь! Как же она может быть с тобой, если она не одинока?
- Я все понимаю, Мариша. Но пойми и ты: я всю жизнь жил одним желанием найти Катю и быть с ней. И вот...
Он дал дочери прочитать Катино послание и с тревогой ждал ее слов. Марина погладила отца по руке и негромко сказала:
- Бедный мой папа! Ты же видишь, что ваши жизни шли отдельно друг от друга, и в жизни Кати не было места для воспоминаний о тебе. Вот, если бы у нее жизнь сложилась менее счастливо, тогда был бы возможен вариант вашего сближения. Если ты по-настоящему любил эту женщину, ты должен порадоваться, что у нее все хорошо.
Слова дочери поразили Германа Матвеевича и странным образом внесли некий покой в его измученную душу. Удивительно, но после разговора с Мариной он решил продолжить общение с Катей. Ему захотелось знать о ней все: как она жила все эти годы, чем занималась, что ее интересовало, что она любила. На другой день он послал ей по электронной почте новое письмо. Катя ответила, и завязалась между ними переписка. Узнав, что Катя - человек верующий, он решил тоже окреститься, хотя всю свою сознательную жизнь был атеистом. Но мысль о том, что после смерти они могут не встретиться, если есть все же потусторонняя жизнь, заставила его пойти в церковь и поговорить со священником. Приняв таинство крещения, он сообщил об этом Кате, и она сердечно поздравила его с этим событием.
Получая Катины дружеские послания, он страдал. Ему хотелось в каждом письме говорить ей о своей огромной любви, хотелось, чтобы Катя оценила его чувство и ответила взаимностью. Но все больше его охватывали глубокое разочарование и обида на несправедливость жизни. Больше всего его угнетало сознание, что Катя никогда его не любила. Ему не хотелось с этим смириться. Он вдруг вспомнил, как обрадовалась ему Катя много лет назад, когда он встретил ее на пляже с молодым человеком, но, увидев его, Германа, оставила своего друга и ушла с ним! Значит, она была все же к нему неравнодушна! Он решил напомнить ей об этом случае и все же добиться признания, что и он в то время волновал ее сердце. Ответ Кати вверг его в полное уныние и не оставил ни малейшего шанса на взаимность. Катя в свойственной ей манере написала жестко и прямо, что ни о какой любви с ее стороны не было и речи, просто он в тот день спас ее от нежелательного замужества. Поддавшись уговорам своих подруг, она, чтобы остаться после окончания института в краевом центре, дала согласие выйти замуж за одного из своих друзей. Они подали заявление в ЗАГС. Но чем ближе подходило время регистрации брака, тем сильнее становилась Катина антипатия к своему "избраннику". Тем более, он на правах жениха стремился при всяком случае обнять ее или поцеловать, а это вызывало в ней волну отвращения. И, тогда на пляже, увидев его, Германа, она мгновенно поняла, что судьба посылает ей прекрасный шанс разорвать с женихом отношения, тяготившие ее. Да, она сознает, что поступила жестоко и по отношению к жениху, и по отношению к нему, Герману, но в тот момент ей показалось, что это единственный выход из сложившейся ситуации.
Читая Катины строки, Герман Матвеевич почувствовал, как сжимается его сердце, закладывает грудь и становится нечем дышать. Он хотел достать по привычке валидол, но в глазах у него потемнело, и он бессильно откинулся на спинку кресла.
Когда Марина приехала после работы на дачу, она застала отца, сидящим перед погасшим экраном компьютера со склоненной на грудь головой. Он не дышал. Она включила экран и прочитала Катино послание.
- Бедный папа! - сквозь поток горьких слез сказала она. - Он так и не понял за столько лет, что Катя никогда его не любила. Его любила мама, любила так, что ее любви хватило на двоих.
Она тут же написала Кате, что сердце ее отца перестало биться, потому что без взаимной любви он не смог жить. Она не винила Катю за то, что та не сумела ответить на его такое сильное и бескорыстное чувство, она просто ставила ее в известность о случившемся.
Похоронили Германа Матвеевича на городском кладбище рядом с Зиной в ветреный осенний день. Народу на кладбище было немного: родные и несколько сослуживцев. Речей не говорили, только священник скупо и наскоро совершил заупокойную литию. Горько плакала Марина, остро ощутив свое сиротство с уходом отца. К ней робко и испуганно жалась дочка, гладила мамины руки и тихо говорила: