\Только в нашем городе могла произойти такая история. Ведь только жители нашего города так любят искусство что, готовы терпеть его на каком угодно расстоянии, лишь бы оно не мозолило глаза. Но, обо всем по порядку.
Зимним морозным вечером дворник дядя Петя сидел у себя в дворницкой подкидывал щепки в буржуйку, и читал переписку Ивана Грозного с Курбским. Кот его Василий, вечно голодный и упитанный, тыкался носом во все углы, банки и бутылки в поисках съестного. И в тот самый момент, когда Курбский цинично корил помазанника божьего в злоупотреблениях этой самой божьей властью, Васька повалил на пол все что было на верхней полке. А именно: банку с краской неприятно-коричневого цвета, коробочку с мелкими гвоздями и пузырек марганцовки. Все рассыпалось и расплескалось.
- Предатель ты, - спокойно, без злобы отчитал кота дядя Петя. - Столько добра перевел. - Ах, еще и на газеты, - добавил он, чтобы коту стало стыдно, ведь газеты предназначались для его же кошачьих надобностей.
Василий решил переждать беспорядки под диваном, а дядя Петя взялся урегулировать конфликт системы с хаосом. Он аккуратно сгреб газеты в стопку, осторожно приподнял, чтобы не испачкаться и швырнул за дверь, предварительно отворив ее ногой обутой в добротный валенок. Когда в дворницкой снова стало тепло и чисто, кот выбрался из-под дивана, разлегся у печки, и замурлыкал. Всю прелесть Васькиной проказы дядя Петя смог оценить только утром.
На снегу, в том месте, где обычно устраивался на ночь дворовый пес Бронька, дядя Петя разглядел что-то среднее между закатом Европы и ржавым крылом жигуленка. Картина была, мягко говоря, непривычная. Даже, можно сказать, чужеродная. Ярко-грязное пятно, практически прямоугольной формы лежало пред дядей Петей слегка припорошенное инеем. Осторожно, чтобы не испачкать метлу, он поскреб снег и убедился что под ним его родные газеты.
- Интересно получилось, - подумал про себя дворник и отковырнул край газеты. Газета поддалась и чудесное художественное полотно отделилось от снега, теперь его можно было отодвинуть с дороги и даже прислонить к стене дворницкой. На том все могло благополучно закончиться, но на беду шел мимо Федор Борисович (тот, который журналист. Так то у нас их два: но о втором даже рассказывать нечего). Шел он со своим иностранным коллегой, то ли из Индии, то ли из Австралии.
Этот австралиец (или индиец) оказался на редкость впечатлительным, как увидел выпачканные краской газеты, замер на месте как сивка-бурка, в Федора Борисовича вцепился, чтобы и тот ни куда не ушел. А шли они видимо за пивом или за рыбой, или за тем и другим сразу.
- Шон, вандрфул, бьютифул, - залепетал иностранец на чистом русском языке.
- Что? Где? - удивился Федор Борисович, лихорадочно оглядываясь. Редко в нашем городе бьютифулы встречаются, а шонов с вандрефулами от родясь никто не видел.
- Вот, - одновременно и указывая на полотно и справляясь: "что это?", произнес хитрый иностранец.
Тут и местный журналист заметил картонку, приваленную к стене, и поморщился. "Грязи что ли не видел", - удивился он, но вслух сказал, обращаясь к дяде Пете.
- Что это, как называется?
- И вам не хворать, - ответил дворник только что закончивший раскидывать шлак у подъездов. - Да-к, не знаю даже... То ли "Смерть предателю"... то ли "Полет кота вокруг тарелки за две минуты до позднего ужина".
- Ой, да не мудри ты, - отмахнулся Федор Борисович. - Знаю я тебя. Отвечай, сам рисовал что ли или кто подбросил.
- Почему подбросил, - усмехнулся дядя Петя, - выбросил! Сам вот этими руками и выбросил.
- Сам сделал, - повторил для коллеги Федор Борисович, медленно и громко.
- Автор, - догадался иностранец и понимающе кивнул.
- Авангардист, подтвердил Федор Борисович. - Рисует и сразу выбрасывает, чтобы не пылилось. Современное искусство. Андестенд.
- Я, я, - ответил австралиец, что по ихнему значило "да".
- Ну раз "я", пойдем, а то обед в гастрономе.
А иностранец уперся не идет, телефон свой в руках крутит. "Фото, фото" - робко требует.
- Это он спрашивает можно ли сфотографировать, - объяснил Федор Борисович, - цивилизация у них такая протокольная.
Дворник только пожал плечами и ушел сосульки с гаражей сбивать.
В нашем городе новости всегда разлетались быстро, а сейчас со всякими интернетами, и вообразить страшно. Не успел подумать - уже узнал.
После обеда дядя Петя почувствовал что-то неладное и выглянул в маленькое зарешеченное окошко. Группками по двое трое во дворе болтались без всякой надобности молодые люди в клетчатых штанах, к дворницкой не приближались, но смотрели в ее сторону и щелкали издали огромными фотокамерами.
- Что за воробьи? - подумал дядя Петя.
Но это были еще цветочки, к вечеру появились мамашки с детьми. Мамашки тыкали в новоявленный шедевр толстыми пальцами, детеныши смотрели выпученными глазами и заходились таким неистовым плачем, что погремушки с пустышками не помогали. Мамашки спешно ретировались, укачивая младенцев, и таща за собой выпачканных соплями отроков постарше.
К вечеру организовался стихийный митинг. Председательствовал председатель ТСЖ, ему это по должности положено - председательствовать. В качестве эксперта пригласили Марию Михайловну из соседнего дома, она в библиотеке работает и в искусстве разбирается. Мария Михайловна заявила, что авангардизм - это направление молодое, неизученное и судить его не нашего ума дело. В общем, не помогла ничем. Кто-то из особо негодующих кричал: "А кто ему вообще разрешил?!" Толпа отзывалась: "И, правда, кто разрешил, кто разрешил! Запретить!"
Председатель помялся, жестами всех успокоил и сказал:
- Если в дворницкой жить? Это я разрешил, каюсь. А про художества ничего не знаю, разрешения не давал. - Хотя и осуждаю, - для весомости добавил он.
Шумели пока не стемнело, да и после, под фонарем, самые ярые искусствоведы еще стояли, спорили. В итоге решением двора предмет плохого искусства в количестве одной штуки постановили убрать с глаз долой или того вернее сжечь. Дворник в это не вмешивался и даже из дворницкой не показывался. К утру картина сама пропала бесследно. Может индиец (или кто он там) с собой увез, контрабандой через границу. Может просто снегом замело, а по весне смыло. Только больше дядя Петя искусством не занимался и коту строго настрого запретил, да и краску в дворницкой не держал более.
Когда он мне эту историю рассказывал, я смеялся, а потом подумал - не очень то и смешно, такой талант загубили (это я про Ваську конечно). Но позабылось все быстро, только студент Иванов часто в дворницкой пропадать стал. Все расспрашивал, каково это быть непризнанным гением.