В театре было душно. Бархатная обивка парапета напиталась влагою и казалась липкой. Арцева сидела рядом. Я не видел её (нарочно не смотрел с того момента, как подняли занавес), однако знал, что она здесь. Чувствовал тепло, угадывал позу.
Прошло три года, как мы были вместе.
Итальянистый тучный тенор лениво отпевал сцену, я смотрел на него и думал: "Чушок, а ведь тоже нравится женщинам", - мысль пустая, никчемушная, мне же приспело обдумать важное - три года пограничный срок.
Не влюбился ли я? - первый вопрос. Арцева привлекала. Вне сомнений. Несмотря на возраст, на худобу, на индюшачьи складки на шее. Прежний муж замечательно её выдрессировал. Развил и возвысил. Полагаю, он её бил... иного способа перевоспитать взрослую женщину я не вижу. Впрочем... я отвлекаюсь.
Защищены ли мои инвестиции? - вопрос второй. Ответить "нет" (как на первый вопрос) я не мог. Ответить "да" значило лгать самому себе.
Настало ли время сменить лошадей? - третий вопрос.
От духоты и назойливых вокализов пошла носом кровь. Я не сразу заметил, размазал руду по щеке и даже умудрился испачкать рубашку сидящего рядом рыжего господина. Рыжий повёл себя чертовски разумно, он решительно...
/отвлекаясь, скажу, что обозначить моего соседа рыжим можно только с натяжкой. Волосы его были соломенного цвета, кожа - белая. Природа собиралась "лепить" альбиноса - так полагаю, - да призадумалась, а план в руках держала. Потом инструкция куда-то запропастилась, и получился пшеничный блондин, траченный ржаной патиной.
Звали рыжего Борисом, отчество Адамович, фамилия Войцеховский. Сорока с небольшим лет отроду. Образован. Женат. О детях не имею информации. Дело в том, что мы вместе учились в институте. После окончания наши дорожки разбежались, чтобы сего дня пересечься в театре.
Я признал Бориску. Он меня - нет.
...он решительно запрокинул мою голову, привстал, оказавшись позади меня, двумя пальцами сжал мои ноздри и чуть подтянул их вверх.
- Расслабься, парень! - прошептал в самое ухо. - Сейчас пройдёт. - Помолчав, добавил, видимо, чтобы ободрить: - Пьеска-то дрянь. А моя вперилась, не оттащишь, - кивок на пухлую даму с театральным биноклем. - Любит эдакую охальщину.
Борис бывал порывист и даже вспыльчив. Отходчив и смешлив.
Пока я сидел с запрокинутой головой, припоминал черты его характера. Легковесен, но поверхностность его была приятной. Он знал и умел только то, что мог знать и уметь, не тужился постичь/заполучить большего. Учился вяло, без интереса, зато неистово коллекционировал марки и денежные знаки.
Не понимаю, как люди могут коллекционировать денежные знаки? Пусть даже старинные, пускай других государств. Всё одно, что собирать фотографии пищи - око видит, да зуб неймёт.
Мы дружили.
Забегая вперёд, отмечу, что у Бориса развилась забавная привычка говорить неговоримое. Притом делать это буднично, не стремясь эпатировать. Через два дня, в Софьино мы прогуливались перед завтраком. "Хорошо у вас здесь, - проговорил Борис. - Сегодня утром мы занимались любовью, - я вопросительно поднял брови. - С Наташкой, - успокоил он. - И перед самым оргазмом, буквально за мгновение до волны... - Борис пошевелил пальцами, имитируя движения перевёрнутой каракатицы, - мне вообразился белый замок. Отчётливо так представился, в деталях, вот как ты теперь. Белый замок на холме. К чему бы это?"
Я не смог удовлетворить его любопытства. Тогда Борис указал на кирпичное здание, что выходило фасадом к озеру, спросил, чей это домик, кто в нём живёт. Я ответил, что это дореволюционный цейхгауз, переделанный под людскую. Он наш. В смысле, Ларисы Ильиничны Арцевой. И людская, и дом, и озеро, и лес, и дорога, и кукурузное поле за лесом - всё её.
Первый акт приближался к концу, Борис опять приблизился губами к уху и, прогоняя по моей спине строй мурашек, шепнул: - Скоро объявят антракт. Давай смотаемся из этой богадельни. Бахнем по пивку.
Предложение было заманчивым. Настолько, что я даже задумался на мгновение. С моей стороны это стало бы слабым ходом, и я отказался.
В антракте я пригласил Бориса и его жену Наталью к нам в Софьино. Со значением посмотрел на Ларису, осведомился:
- Ты не станешь возражать, дорогая?
Лариса не возражала, напротив, выразила восхищение как умело и тактично Борис "купировал приступ":
- Я побоялась, что вы станете звать врачей, устроите галдёж и свалку, - она сморщила нос (знает, что это движение ей к лицу). - Ваш поступок, безусловно, заслуживает благодарности. Приезжайте, мы хорошо проведём время.
Прозвенел звонок ко второму акту; мы стояли в холле, у блестящего зеркального панно, разрисованного декоратором под Муху. Борис поймал на своё отражение, посетовал, что рубашка испорчена. Я обещал подарить ему другую. Он отмахнулся, но был польщён, ему ещё никогда в жизни не дарили рубашек.
Дамы посматривали друг на друга с интересом. Лариса была старше и умнее. Наталья проще и уютнее. Домашнее. Меж ними не наблюдалось ничего общего, однако "ниточка" протянулась. Неведомым образом самки (использую этот термин без желания унизить) снюхались.
Когда мы возвращались из театра, Лариса спросила:
- Зачем тебе это надо? - Она умеет точно поставить вопрос. Сильный игрок.
Можно было дать денег и поблагодарить. Можно было обменяться визитными карточками (не уверен, что у Бориса есть визитка). Можно было накормить "спасителя" и его Наталью в буфете. Купить приличного коньяка, сыра с плесенью. Можно было отделаться "спасибо".
Но я пригласил.
Дело в том, что мне нужно было принять решение. Собственных сил не хватало, и я призвал на помощь случай: два новых человека, три дня под одной крышей... что-то обязательно произойдёт.
"Жаль терять три года... - Духота пролилась дождём, по стеклу машины поползли капли; лампионы и красные стоп-сигналы набухли слезами. - С драной овцы хоть шерсти клок".
Три недели назад у Ларисы обнаружили рак груди - небольшое уплотнение под левым соском. Ранняя диагностика помогла: "Ничего страшного, - уверил хирург. - Неприятно, конечно, но опухоль вполне операбельна". С очаровательным славянским медицинским цинизмом док показал, где и как он сделает разрез, обещал, что шрама не останется.
Лариса согласилась и... отправила снимки в клинику под Дюссельдорфом. Немцы встрепенулись, назвали сумму, предложили согласовать сроки и условия страховки; перечислили услуги и площадь палаты. С педантичным немецким цинизмом обозначили, что вероятность благоприятного исхода - 97%.
Три процента... когда просишь скидку на часы стоимостью двадцать тысяч франков, три процента кажутся ничтожной суммой. Когда речь идёт о жизни и смерти...
Она должна была предложить свадьбу. Должна была предложить мне взять её в жены. Как подстраховку, как запасной парашют. Умереть на руках у любимого родного человека много легче - вне сомнений. Возникает ощущение некого продолжения... себя самой и себя после себя.
Лариса не предложила. Даже не заикнулась. Значит, не верит, что я её продолжение. Спутник (точнее, комета) - да. Друг - быть может. Собеседник, любовник, помощник. Кто угодно, только не муж.
Тогда зачем я трачу здесь время?
Войцеховские приехали вечером. На такси. Расплатился я, поскольку вечерний приезд был устроен мною.
С начала лета мы с Ларисой живём в гостевом бревенчатом домике (в нём дышится легче); я предложил устроить Войцеховских здесь же - вторая спальня пустовала. Лариса призадумалась и, ввинчиваясь взглядом мне в переносицу, объявила, что у меня лицо мерзавца и подонка: "То есть, абсолютно честное и непримечательное". Она нервничала из-за операции, я чувствовал вибрации.
Я пропустил колкость, ответил, что так легче будет обходиться с гостями (прислугой мы не пользовались до холодов).
"А кто сказал, что мерзавец должен быть нелогичен?"
Тогда я поцеловал ей руки и подумал, что давно не дарил цветов. Женщине нужно дарить цветы, даже если её ненавидишь.
Перед ужином меж нами произошла маленькая стычка. Лариса захотела приготовить карпаччо - она любит итальянскую говядину, - я же побаиваюсь сырого мяса и предложил обжарить стейки. Сказал, что сделаю для неё с кровью и розмарином.
- Лучше принеси вина, дорогой! - последовал ответ. - У нас приличный винный погреб... ты как-то мне говорил.
Интонация слегка задела, и я ответил, что, действительно, потратил много сил на обустройство погреба:
- Кто- то же должен был им заниматься. Не так ли?
- Ну... да, - согласилась Лариса.
- Ну да?
- Тебе же нужно было тратить свободное время, - съязвила она. - На что-то.
Заход беспроигрышный, бабский. На любой мой ответ находился десяток упрёков. Судя по тому, как запылали щёки Натальи, она готова была выдвинуть на поддержку "коллеги" и свою "тяжёлую кавалерию".
Склонив голову, я признал поражение и спросил, не хочет ли Борис меня проводить:
- В винном погребе есть на что посмотреть.
В погреб можно попасть из дома, через коридор и лестницу, а можно (через пронаос и маленькую заднюю дверь) проникнуть из сада. Я взял ключи, и повёл Бориса через старый сад. Яблони здесь были такой высоты, что собирать урожай не представлялось возможным: для лестниц было слишком высоко, а падалица разбивалась вдребезги.
Лариса хотела вырубить яблони, но я воспротивился. В этом саду я чувствовал течение времени. К тому же, он дивно цвёл весной.
- Неплохо тебя взнуздали, - сказал Борис.
- Да, - согласился я, потряхивая ключами.
- Матёрая бабёнка, - Борис.
- Да, - я.
- Откуда ты такую отыскал?
Откуда? Отыскал?
"А чего мне терять? - мелькнуло в мозгу. - Мосты уже горят. Полыхают".
- Я жиголо, Боря, - признался. - Живу на счёт женщин.
Борис задумался на краткое мгновение, ответил, что все мы, в сущности, живём на женский счёт.
- Они нас рождают, они нас хоронят. Это нормально. Но где ты, друже, отыскал эту конкретную мымру? Выбор имеет смысл?
/напомню, мы разговаривали в первый вечер, Борис знал обо мне немногое, лишь только то, что у меня легко идёт кровь. О свойствах Ларисы не ведал и вовсе.
Я задумался. Цепочка событий убегала в юность, казалась бесконечной и очень... призрачной, будто я прожил миллион лет и сотни чужих жизней.
- Сложно поверить, но я почти не прилагал к поиску усилий, - вздохнул.
В погребе было прохладно и спокойно. Здесь водились мыши, Лариса их панически боялась, а потому не спускалась в "склеп" никогда. Равно, как и другие женщины.
В углу зеленел медный двухведёрный аламбик - моя гордость и услада, - рядом с ним хохлился бочонок домашнего (моего рукоделия) кальвадоса. Дежурная рюмка ждала перевёрнутая на полке.
- Давно это было, в мои двадцать два года. Ровно в день рождения - мне тогда казалось это важным, - я сделал предложение Ларисе, - проговорил я. - Нет, не этой, другой, своей первой девушке. Мы не были знакомы долго, но я любил её неистово. Так мне казалось. У неё были пышные икры, обильная грудь и совсем не было талии. Она похрапывала во сне и дёргала ногой, замечательно жарила картошку. Меня всё устраивало. Кроме того, ей было двадцать девять, она работала в банке, руководила небольшим отделом. Я только-только кончил в ВУЗе курс, у неё уже были знакомые, подруги, коллеги.
В обычном винном погребе бутылки лежат поперёк, горлышками к зрителю. Это унижает. В моём погребе все бутылки лежали к зрителям бочком. Через дубовую решетку виднелся корпус, пыль времён, стекло, фрагмент этикетки и волнующая тень вина.
- Лариса устроила нечто вроде вечеринки. Мальчишник и девичник в одном флаконе, он боялась меня отпускать от себя. Было много чужих лиц, в основном коллеги Ларисы. Присутствовали алкоголь и закуски. Мне страстно хотелось праздника, чтобы все поняли, что происходит нечто грандиозное - мы помолвлены.
Борис взял бутылку криковского семилетнего кагора, я вскинул предупредительно руку, и... опустил её: "Какая мелочь!" Продолжил говорить:
- Каким-то образом меж гостей оказалась Александра Юрьевна Штерн. Позже я узнал, что она дружила с коммерческим директором, но кто её пригласил и зачем - неизвестно.
- Могучая женщина, - я улыбнулся, вспоминая Сашу Штерн. - Силой воли могла гнуть рельсы. Я ей понравился, и никто не мог стоять на пути. Той же ночью, точнее, под утро, часов в пять или шесть мы летели на самолёте в Монако. Её муж купил там квартиру, но заболел... или они поссорились?.. я не припомню. В общем, место мужа занял я.
- И как тебе Монако?
Я рассмеялся: - Не знаю, Боря! Мы пробыли две недели, но я выходил на улицу только раз, и то минут на пятнадцать. Саша не выпускала меня из койки. Выжала, как выборы партийную кассу.
- Ты был слишком доверчив, - огорчился Борис. - Лихо растрачивал ресурс. Мужики, должны его беречь.
- Пожалуй, - согласился я. - Когда мы вернулись, случился скандал, свадьба естественным образом развалилась, но даже не это меня удивило. За две недели я ни разу не вспомнил о Ларочке. Она...
- Забылась?
- Пусть так, - я не возражал. Признаться, я не понимал, для чего я проговариваю свою "исповедь", однако остановиться не имелось сил. - Саша действовала последовательно и рационально. В ГУМе мне были куплены полудюжина рубашек, пара брюк, ботинки. Приличный костюм и часы купили в Прада. А так же туфли, запонки, шейный платок и туалетную воду - минимальный набор джентльмена. Саша сняла мне квартиру, привела туда, бросила на пол ключи - любила широкие жесты - приказала: "Живи!"
Борис притулился к стене, как бы присел. Закинул одну ногу на другую таким образом, что со стороны могло показаться, будто он умостился на стуле. Меж тем, стула под ним не было и быть не могло. Далее Боря замахнулся бутылкой (всё той же, криковской, с кагором восемьдесят шестого года), и резко ударил донышком в каблук.
Я ожидал чего угодно, кроме того, что произошло - пробка взломала сургучную наплавку и наполовину высунулась из горлышка. Взломщик подцепил её зубами, и через мгновение бутылка оказалась почата.
- Будем? - вопросительно констатировал мой гость.
Терпеть не могу густые вина, но кагор приятно оросил. Пришелся кстати своей липкой плотью.
- Всё сделала Саша Штерн. Я говорю о моей трансформации из агронома в содержанта. Мне лишь хватило наглости и сообразительности со временем изменить статус. Я не был проституткой, не был... в смысле, больше не был, мальчиком на час. Я стал сожителем. Партнёром. Красивой гейшей мужеского пола. Вторая моя дама это прекрасно понимала, но ей было всё равно. Она...
- Погоди, а что стало с этой... Штерн?
- Красивая история. Полагаю, Саша не желала бы для себя лучшего финала. Муж прознал о её похождениях, взволновался, принял какой-то наркотический препарат, желая ослабить нервное напряжение. Что-то перепутал с дозировкой или препарат оказался не тот... в общем, эффект случился противоположным. В приступе ярости муж раздробил жене череп кухонным молотком. Два часа методически долбил кровавое месиво.
- А потом?
- Потом его признали психически невменяемым, отправили на лечение, и через пару лет он вернулся домой. Обычная схема. Деньги решают всё.
Я выбрал бутылочку Фатториа дел Серро (желая потакать вкусу Ларисы). Вино это рядовое, банальное, но к сырому мясу подходило идеально.
Десять минут спустя, мы с Борисом смеялись на кухне - Наталья рассказывала анекдот. Я рвал руками салат, Боря нарезал розмарин (диавольскую специю).
- Чем займёмся? - спросила Наталья. - Завтра?
Мясо было съедено, вино выпито. Я варил на песке кофе, Борис прохаживался вдоль окна. Солнце заваливалось к горизонту. "Мерцал закат, как блеск клинка, - пел Высоцкий. - Свою добычу смерть считала. Бой будет завтра, а пока..."
- Завтра мне необходимо съездить в галерею, - отозвалась Лариса, - но это не займёт много времени. К обеду я вернусь и покажу вам свою оранжерею. Многие предпочитают выращивать орхидеи, я же нахожу их назойливыми...
"Просто ты не любишь конкуренции, - молча огрызнулся я. - Не любишь, когда рядом кто-то породистее тебя, моя птичка".
Кофе нервничал и готов был вырваться из джезвы.
- ...я предпочитаю лилии.
- Я тоже! - обрадовалась Наталья. - Обожаю лилии!
"Спелись".
- В них столько грации! Столько чистоты!
Тогда я сказал:
- Если хотите, я могу натянуть батут. Вы сможете попрыгать, это забавно.
Лариса ответила, что это вульгарно.
- В чём ты усматриваешь вульгарность?
Арцева нахмурилась и попросила, чтобы я не волновался сверх своих сил, сказала, что им, безусловно, будет, чем заняться.
- С тебя обед, дорогой, - в голосе появились нотки, коих я органически не перевариваю. - Само собой, накорми гостей завтраком. И... к обеду принеси приличного вина. Если затрудняешься с выбором, позвони сомелье, посоветуйся.
Лучший способ ответить на укол - пропустить его, этому меня научили китайцы. Нельзя сломать только бесконечно гибкое. Я так и поступил: извинился, сказал, что приложу больше усердия.
- Заказать на утро круассаны, дорогая?
Лариса отказалась, решила, что позавтракает у Дениса.
Денис - так зовут повара. Он же владелец кафешки, что притулилась к зданию галереи, словно похотливая собачонка. Он же молодой повеса двадцати пяти (или около) лет.
"Интересно, - я впервые задумался об этом, - у неё имеется любовник? Кроме меня, естественно?"
Лара уехала рано (я умывался). Наталья вызвалась приготовить завтрак, притом, насколько могу судить, по собственной инициативе. Ухватила моё положение в доме (у женщин нюх на такие вещи), но всё-таки встала к плите. Мы с Борисом отправились на прогулку.
От гостевого дома к озеру бежала тропинка, Лариса её чуралась, не любила за крутизну и неопрятность. Я же предпочитал именно этот спуск.
- Как это тебе удалось, Валериан Львович, подманить такую нервную женщину? - спросил Боря. Он лучился лицом, словно пряжка подводника; я подхватил шутку, продолжил:
- Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом!
Мы посмеялись, пожали друг другу руки, как актёры, после удачной антрепризы. Помолчали. Сквозь молчание я чувствовал, что мой спутник ждёт продолжения истории. Кроме того, ему самому хочется рассказать.
- Если говорить серьёзно, - заметил я, - за женщиной нужно ухаживать, только и всего. Молодые знают это слово "ухаживать", оно оболталось и опошлилось. Смысл почти растворился, а жаль. Много терпения... чертовски много терпения. Любовь, страсть, секс - чепуха, техническая сторона, как смена покрышек в автогонках. Терпение - вот двигатель. Плюс опрятный внешний вид... не повредит капля ума... чувство юмора скрасит - не так тяжко терпеть.
- Всегда быть рядом и ухаживать - вот и вся философия. Никакая женщина не устоит, я проверял неоднократно. Что с тобой, Борис?.. Тебе плохо?..
Борис остановился, вытянул руки вдоль туловища, сделался похож на статую или столб. Я почему-то подумал о сердечном приступе, испугался, что не сумею помочь. Мысли задрыгались в голове хаотично.
Лицо моего спутника застыло, будто его зафиксировала фотографическая камера, однако за этой восковой трупностью звенело напряжение. Такое случается если вдруг, поперёк разговора вспоминаешь о невыключенном утюге, или что, уходя, забыл запереть входные двери.
- Присядь! - Я подхватил его под плечи. - Попытаюсь позвать на помощь...
Он поднял ладонь, отрицая такую необходимость. Сказал, что всё в порядке.
- Я... я понял к чему белый замок... на горе.
- Замок? Какой замок? О чём ты говоришь?
- Белый замок, - упрямился Борис. - Одно к одному: белый замок, фата невесты, наш разговор, твои ухаживания за дамами.
- Быть может, вернёмся?
- Нет нужды. Со мной порядок, дружище, не волнуйся.
- Легко сказать. Ты бы видел своё лицо. В гроб кладут краше.
Борис растянул губы, поощряя мою шутку, заговорил. Заговорил быстро и складно, точно уже проговаривал этот монолог перед кем-то. Во всяком случае, перед самим собой:
- Когда я был молод, студентом, больше всего на свете я хотел жениться. Мечтал о свадьбе. Я легко сходился с девушками, легко расставался, но мысль о женитьбе преследовала меня неотступно, как некая самоцель. Как свет в конце тоннеля, как единственный путь к счастливой жизни.
Естественно, моя жена должна была быть девушкой достойной. Непорочной физически и морально, ведь я приносил к её ногам всё, что имел - руку, сердце, мысли... немногочисленное имущество и намерение прожить душа в душу всю жизнь до гробовой доски.
Чтобы я не перебивал, Борис поднял упредительно палец.
- Природа устроила таким образом, что как только появляется крестоносец, на его счастливую нужду находится и крест. Так случилось и со мной, в соседнем общежитии обнаружилась девушка Лиза: юная очаровательная блондинка из приличной семьи. Девственница.
Последнее обстоятельство приводило меня в неописуемый восторг, ведь девственная плева говорила не только о физической чистоте моей будущей жены, но и о её непревзойдённых моральных достоинствах.
Мы начали встречаться. Лиза относилась ко мне благосклонно. Я дарил ей цветы и конфеты... если их выдерживал мой скромный бюджет. Если не выдерживал, я с лёгкой совестью брал деньги из своих обеденных сумм.
Прошло полгода. Примерно столько же оставалось до окончания института. Ты не помнишь её, Валера?
- Что? - кончики моих ушей запылали.
- Я вспомнил тебя, Валера. Ты учился на параллельном потоке.
Отрицать было глупо.
- Мы вместе ездили на практику в колхоз, помнишь?
- Как я могу это забыть? Лучшие времена в моей жизни. Всё впереди, нет страхов, Мир распахнул для нас свои объятия. Мы забрасывали градуированный контур в посевы, считали плотность ржи и ячменя на квадратный метр.
- Исследовали всхожесть зерна, - Борька почесал в затылке, напоминая кота, который чешет лапой ухо. - Влияние органических кислот на скорость роста... Что это за глупая у тебя кличка Валериан? Твоя что ли придумала? Лариска?
- Нет, - ответил я. - Валера-Валериан... обстоятельства требовали. - Напомнил: - Ты рассказывал о последнем семестре. И о своей непорочной любви.
- Да-да, - Борис потупился, запылавшая внутри него лампочка опять потухла. - Я не становился на колено и не покупал миллион алых роз, но так само собой разумелось, что мы поженимся. Приятели мои знали, и её подружки не сомневались. Я приходил к ним в комнату и меня принимали как своего. Притом, у соседок Лизы не было охотничьего инстинкта, и желание отбить чужого парня не возникало. Напротив, я стал для них как бы отрезанным ломтем. "Кто приходил?" - спрашивала одна. "Лизкин забегал", - звучало в ответ.
Сексом мы не занимались. Я даже не предпринимал поползновений в этом направлении, считая правильным "испить нектар" в первую брачную ночь.
Борис оглянулся на меня, спросил, интересны ли его откровения. Я кивнул и попросил продолжать. Предложил подняться на холм, сказав, что оттуда замечательные виды. Боря пошел за мной - ему было безразлично. Мы поднялись к цейхгаузу. От чугунного льва можно было разглядеть парковку и крыльцо гостевого домика.
- В апреле я отсутствовал две недели, поехал в колхоз, "на землю". Выполнял курсовую работу. Вернулся и прямо с корабля на бал - праздновали чей-то день рождения. Ты помнишь, как это бывало: студенты последнего курса хватанули воли, накупили много водки, дешёвого вина, дрянного немецкого ликёра. В общем, я напился. Напился и уснул.
Борис опять спросил, стоит ли ему продолжать, я понял, что он надеется на мой отказ. Хочет рассказать, и одновременно надеется, что я откажусь. Его волнение передалось и мне - засосало под ложечкой. История не могла закончиться хэппи-эндом. Я знаю женщин, потому что я знаю себя.
Борис сглотнул: - Проснулся я от назойливого метрического звука. Со сна подумалось, что в соседней комнате кто-то пилит. Минут пять я прислушивался сквозь хмельную дрёму и даже развеселился, что какой-то глупец мусолит дрова среди ночи - я был уверен, что пилят именно дрова.
Открыл глаза. В комнате было довольно светло, во всяком случае, контуры предметов, стол с остатками пирушки, стулья и чьи-то брошенные на пол джинсы различались отчётливо. Блестела зажигалка.
На соседней кровати лежала моя Лиза, на ней - тот самый "пилильщик". Кончить быстро у него не получилось, лёгкий перепихон не состоялся, и парнишка механически-ровно пользовал мою невесту во всю мощь своего члена.
Я встретился с Лизой глазами, она повернула голову и посмотрела на меня. В глазах её не было похоти, не было неистового желания или хмеля. Обыденность. Происходило нечто заурядное, как стирка белья, как мытьё посуды или полов в бане, после того, как закончили постирушки.
Внутри меня вспыхнуло пламя настолько сильное, что захотелось убить. Убить немедленно. Их и себя. Разорвать голыми руками, перегрызть глотки, раскромсать тела складным походным ножом, отведать дымящейся крови...
К счастью, я не смог пошевелить даже пальцем. Оцепенение сковало мои мышцы. Я не мог отвернуться, опустил только веки и плакал.
У шлагбаума показалась бежевая машина - Лариса вернулась раньше, чем я планировал. "Денис не побаловал завтраком", - понял. Впрочем, и рассказ Бориса подходил к концу. Следовало тактично "свернуть" откровения моего визави, выгулять его немножко, чтобы он пришел в себя и не наговорил дамам лишнего.
- Ты как? - спросил я.
Он повторил, что всё в порядке. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. Мне необходимо было как-то откликнуться на исповедь, но что я мог сказать? "Так бывает, дружище! Случается и хуже! Прими мои соболезнования!" Всякое слово казалось лживым. И лишним.
- Пойдём домой. Перекусим, выпьем вина. Я покажу тебе свой арбалет. Ничто так не успокаивает нервы, как стрельба из арбалета. В этом процессе соединились искусство и магия. Ты когда-нибудь стрелял в живое существо?
Лариса была на взводе. Напоминала паровой котёл, который пионеры разрисовали солнышками и васильками. Привезла сластей и вкусностей, отвернувшись от меня, обмолвилась, что в галерее полный порядок. Предложила Наталье поработать в оранжерее:
- Земля замечательно успокаивает нервы, - сказала. - Пришел мой заказ, корневища лилейников и снежных ирисов.
"Как много вокруг нервной энергии! - подумал я. - Колдовское место. Нас всего четверо, а сколько растрачивается впустую нервов".
Я отправился вымыть посуду, Наталья присоединилась, стала её вытирать. Лариса не возражала, но попросила не задерживаться сверх необходимости:
- Первым делом, мы посадим корневища, затем обсудим место под водоём. Мне хочется устроить маленький пруд и посадить в него лотосы.
Арцева переоделась и вышла через заднюю дверь. Борис уединился, читал на веранде. Я обливал тарелки едва терпимым кипятком и передавал их Наталье, она вытирала. Мне нравились её пальцы - руки были крупные (обожаю!), пальцы и ногти длинные, породистые. Идеально подобран цвет лака. При кажущейся простоте, это большое искусство - выбрать оттенок. Наталья использовала мой любимый, цвета переспевшей вишни.
- Как тебе живётся? - спросила женщина.
- В каком смысле?
- В смысле, за деньги.
Она смотрела на меня как на диковинку, но только чуть-чуть. В глазах не было враждебности, лишь только профессиональное любопытство.
- Отношусь к этому спокойно, - ответил я. - Как к работе. В сущности, это и есть моя работа... И всегда смотрю на себя как бы со стороны. Будто я это не совсем я, а мой собственный ангел-хранитель. Такая метода помогает переносить унижения.
Наталья смотрела, слушала, понимала. Удивительным образом эта чужая мне женщина меня понимала.
- Я отдаю...
- Продаёшь, - поправила она.
- Верно, я продаю. Продаю себя, своё время, свои знания, своё тело. За это получаю деньги. Совсем не большие.
Она повела плечом, мол, каждому своё, не осуждаю.
- Другого ремесла я не имею.
Тарелки закончились, я скомандовал:
- Теперь марш в оранжерею! Лариса Ильинична не любит ждать!
Наталья поцеловала меня в щёку - очень легко, мимолётом, я ухватил её запах - эта женщина приятно пахла.
Вторая половина дня прошла мирно, я даже вообразил, что возня с землёй и корневищами, действительно, помогла: "Существует такое понятие "заземлиться". Что если Лариса передала своё нервное напряжение земле?"
Не передала. После ужина Арцева объявила, что намеренна посекретничать со мной, цокая по паркету каблуками, проследовала в свой рабочий кабинет.
Лишь только я запер дверь, произнесла:
- Ты что себе позволяешь, сукин сын? Приживал! Нахлебник! Всякую совесть потерял?
Настало время включить тот самый "режим ангела". Арцева шипела мне в лицо, а я (моё ангельское "я") висело близ люстры и наблюдало сцену со стороны.
- Чем я провинился? - спросил.
- Не строй из себя невинного! Я заказала аудит, галерею проверили и обнаружили схему вывода денег. Аудиторы уверены, что ты замешан. В последние месяцы исчезло... украдено тринадцать тысяч долларов!
"Боже мой! И это вы называете кражей? - труднее всего было удерживать на лице блаженное выражение. - За три года я получил в награду часы и браслет. Карманных денег не хватало на сэндвичи... уговорить бухгалтера стоило больших трудов... теперь этот "ручеёк" перекрыт..."
Лариса пыталась добиться от меня признания, вероятно памятка о презумпции невиновности таилась в глубинах её расчётливого мозга. Я стоял и думал о жадности: "Какая ты жадная, Лариса! Ведь для тебя тринадцать тысяч - капля. Ты тратишь на косметолога больше".
За денежными вопросами проявлялся вопрос житейско-философский: "Почему вы считаете меня своей собственностью? Потому что мы прожили рядом три года? Поэтому я стал вашей частной собственностью? У богатых женщин убогий образ мыслей... у остальных женщин он такой же, и это хуже всего".
Роскоши признания я не мог себе позволить. Непрофессионально - раз, тянет на уголовный срок - два. Уличить меня Арцева не могла, схема была продумана идеально.
Тогда она сказала:
- Уходи! Собирай вещи и уматывай. Завтра же! Голый и босый! Каким я тебя подобрала!
Поклонившись, я вышел из кабинета. Услышал, как звякнули в баре бутылки, подумал, что Лариса никогда не умела обращаться с алкоголем. "Одному господь даёт деньги, другому - умение жить".
Непонятно чему я улыбнулся.
Уснуть, понятное дело, не удалось, однако не "горестные" мысли и не статус диссидента были тому виной. Ощущение... будто я что-то не закончил (не понял, не изучил, не разобрался) волновало меня.
Слепым мудрецам "показали" слона. Один потрогал хвост и сказал, что перед ним лиана. Второй коснулся ноги и определил столб. Третий уверял, что рядом с ним извивается змея - он касался пальцами хобота.
Борис рассказал мне о змее, но была ли она змеёй на самом деле?
На улице оглашено светила луна, хотя до полнолуния было ещё далеко, месяц полыхал острыми своими рогами. В кабинете горел свет, звучала музыка. Судя по всему, Лариса нарезалась и уснула. Такое случалось с нею нечасто. Муж научил её многому, но не всему.
Я натянул спортивный костюм и вылез через окно. Можно было выйти через дверь, однако не хотелось рисковать. К тому же, это так романтично - ретироваться из богатого дома через окно.
- Боря! - позвал тихонько, чтобы не разбудить Наталью.
Борис ответил мгновенно, он не спал. Не спала и Наталья. Такого я не ожидал, растерялся и начал мямлить о целях своего проникновения.
- Говори толком, Валера! - попросил Борис. - Не волнуйся, ты нас не разбудил. Мы только что закончили трахаться.
Откровенное дополнение неожиданным образом помогло. Я сказал, что хочу поговорить.
- Завтра нельзя? - буркнула Наталья.
- Завтра нельзя! - ответил я.
Борис сел на краю кровати, сунул ноги в брюки. Наталья подала мужу рубашку и отдала свой шарф, велела укрыть шею и долго не задерживаться.
- Ему-то что, - грызнула меня промежду прочего, - он на балансе, а тебе в понедельник на работу.
Через несколько минут мы были на свободе. Борис затянул на кадыке шарфик, засунул ладони под мышки и отметил:
- Как голубки сидим. На свидании.
Надо признать, сравнение подходило безукоризненно: яркая ночь, чёрная стена леса, стриженый газон, беседка на краю озера... от востробокого месяца к нашему "гнёздышку" бежит дрожащая лунная дорожка... мерцая серебром, как пел исполнитель Антонов.
- Подходит такое уподобление, - согласился я.
- Чего хотел? - спросил Боря.
- Хотел узнать больше, - признался я. - Завтра меня расстреляют... фигурально выражаясь, я у меня нейдёт из головы твоя Лиза.
- Плюнь! - хмыкнул Борис. - У меня она из головы не шла лет пять. Потом я...
Борис остановился и посмотрел на меня, словно оценивая, смогу ли я понять. Способен ли?
- Дело в том, что в мои первоначальные рассуждения вкралась ошибка. Я полагал, что девушка - моя будущая жена - должна быть непорочна. Тогда она чиста, - Борис красиво взмахнул рыжей ладонью, - как первый снег.
- В чём здесь ошибка?
- В том, что раскаявшийся грешник ценнее праведника.
- Не понимаю, каким боком...
- Грешник попробовал греха, раскаялся и решил, что быть праведником лучше. Осознанно решил, понимаешь?
- А праведник? - уточнил я, всё ещё подозревая подвох.
- Тот, кто ещё не пробовал греха, в любой момент может стать грешником. Как моя Лиза.
Логика присутствовала, "узелки вышивки" тоже были спрятаны, я напрягал извилины изо всех сил, но поймать Бориску с поличным не удавалось. Тем паче, что его следующая фраза меня просто ошеломила:
- Тогда я полюбил и женился на проститутке.
- Извини?
- Наташка - бывшая проститутка. Трахалась за деньги с четырнадцати лет.
...Борис любовался луной, я понял, что он не шутит.
- Но ты только представь, - я вскочил на ноги, - сколько мужиков проползло через её койку!
- И что? - в глазах Бориса запрыгали безумные искорки. - Зато я уверен, что она не обманет, не предаст. Она за меня в огонь и в воду. Скорее расстанется с жизнью. За тебя какая-нибудь из твоих женщин готова была отдать жизнь?
Я посмотрел на кончики своих теннисных туфель, отрицательно качнул головой.
- Вот и делай выводы... Валериан Львович.
С Борисом мы более не встречались. Наталью я тоже не видел. Три дня спустя я улетел в Париж.
Неподалёку от Люксембургского сада я знаю местечко - там снимали "Последнее танго в Париже". Обшарпанный дом, выбитая брусчатка, два чахоточных кипариса у парадного. На втором этаже маленькая квартирка, в ней Марлон Брандо (посредством сливочного масла) насиловал Марию Шнайдер. А Бертолуччи подсматривал и снимал.
Я заплатил за квартиру вперёд, за две недели, потом ещё за две недели, потом решил не мельчить и отдал сумму за месяц. Квартирная хозяйка была в восторге, приносила мне вечером булочки. Я усматривал в этом акт уважения, потом выяснилось, что кроме уважения присутствовало ещё... нечто. Русский не смыслит в свежем хлебе, а посему ему сгодится вялый. Несвежий хлеб престарелая девственница называла вялым, забирала его в пекарне задаром.
В какой-то момент (признаюсь, я потерял чувство времени) появилась Лариса. Опустилась на соседний стул и заметила (буднично, точно мы не расставались, а заблудились в гипермаркете):
- Тебя трудно было отыскать.
Я неопределённо повёл плечами. Французы призывают искать женщину: Cherchez la femme! Искать мужчин здесь не принято.
- Мне сделали операцию, - сказала. - Ты знаешь.
Я кивнул.
- Операция прошла успешно.
Официант принёс стакан минеральной воды, спросил, не желает ли дама кофе. По-русски, чтобы не обидеть официанта я предупредил, что кофе здесь дрянной, но Арцева всё равно его заказала.
- Немцы уверили, что теперь я здорова и проживу очень долго.
Она сморщила носик (ей это по-прежнему шло), я сдержано поздравил. Разговор меня нервировал, я не понимал, к чему она клонит. Зачем ворошить прошлое?
- Теперь я могу предложить тебе руку и сердце, - сказала она. - Если ты, конечно, перестанешь воровать.
По мостовой прогромыхал грузовичок, звякнул звонок велосипеда. Я подумал, что совсем не понимаю женщин. Не понимаю себя, а потому не понимаю женщин.