- Давай, на посошок и проваливай! Нечего тут.... Это мой подоконник, он всегда моим был до тебя, - я начинал уже злиться. Который день сидит тут и укоризной давит... - а это мои дни. В дождливые дни я сижу на подоконнике и смотрю мокрое стекло. И пишу стихи.... Уходи.
Ангел, или как его там, как всегда, печально вздохнув, увернулся от моего взгляда и перетёк в нежно-серый, мерцающий белым маревом, цвет.
- Вот, что за хрень! Почему мне не везёт в этой жизни! Даже Ангел мой непьющим оказался. Да ещё и немой. Тоже мне, друг, называется.... Какого ты тогда здесь сидишь? Присел бы напротив, выпил, как человек, закусил бы.
- ...
- Ну да, закуски тут не очень - трёхдневный выжатый лимон, ссутулившийся в блюдце, усохшие краями пластинки сыра рядом. Два ломтика чёрствого хлеба.... Ну, поговорил бы со мной.... Так вот сидеть и молчком нервы трепать каждый может!
- ...
- Ладно, Ангел-Врангел! Твоё здоровье...
Дождь за окном упрямо стучал в подоконник с самого утра. Словно в обиде за то, что его не пускают в комнату. Мыл бы себе стёкла снаружи и не напрашивался...
- Ты понимаешь, брат... Тошно мне одному. Да и с тобой не легче. Одно хорошо - слушать ты умеешь, как никто другой. Только мне рассказать-то тебе нечего. Ты ж всё знаешь обо мне.
- ...
- Вот и вот-то.... Хоть бы рассказал, зачем приходишь. Я понимаю, что не просто так. Вот, только и можешь вздыхать.
Строка перестуком клавиш легла сама.
Параллели дороги нарушают сугробы деревьев...
Ангел мой, или как его там... появился у меня не так давно. Не считать же мне дни! Пусть он и считает. Я ж поначалу возмутился, но вовремя понял, что, прогнав этого полупрозрачного, мерцающего тихими цветами парня, вновь останусь один на один со своим невзрачным одиночеством. А так, пусть себе присутствует, хоть брови на него нахмурю матом, да стопочкой подразню. А что молчит? Да рыбок тоже держат дома. Говорят, тем они и полезны, что молчат.
Что дальше за этой строкой? И при чём тут деревья?
Параллели дороги нарушают сугробы обочин...
Пассажиры уткнулись в немое кино лобового стекла...
- Сам знаю, - замечая некоторое удивление на его лице, - дорога прямая, линии разметки параллельные, а сугробы на обочинах нарушают... ломают... взрезают.... Нет, всё не то!
- ...
- Ну и нечего ухмыляться!
- ...
- Дождь не кончился?
- ...
- Сам слышу - долбит по стеклу.
Тщетно разметку кромсают сугробы обочин...
Спят пассажиры. Дорога их в ночь завлекла...
Куклами, встречным субтитрам кивая на кочках...
Сны доверяя немому кино лобового стекла...
М-да. Ерунда какая-то. Громыхнув стулом, вскочил и затопал туда-сюда по комнате в такт шагам, пытаясь начитать стихо. На пятом шаге забыл слова первой строчки. Виделись только сонные пассажиры с безвольно качающимися, словно у марионеток, головами. Сразу на ум подсела какая-то глупенькая музычка со стандартным попсовым ритмом. Тьфу! Теперь не отделаешься от неё, пока не выпьешь водки.
- И не надо так смотреть на меня опять. Что ты о себе возомнил? Думаешь, я сам нормы не знаю?
- ...
- Да, не знаю! И что с того? Организм подскажет. Он у меня - лучший нормировщик. Бац! И я в отрубе, значит - норма! - и чего я на нём зло срываю? Парень сидит, молчит, капли по стеклу считает. Так, иногда посматривает в мою сторону. Коли я ему однажды позволил остаться, так и не стоит теперь орать на него. Глядишь, и заговорит когда голосом. С другой стороны, неизвестно ещё, как заговорит. Пока молчит - удобно, пусть и молчит...
Дождь кончился. Только грустно тикал где-то в темноте каплями, падающими с деревьев в лужи. На балконе было темно и грустно. Ночь стала глухонемой без теньканья ночных птиц в тёмной глухой посадке старой акации. Лишь шум автотрассы вдалеке за лесом, да и он стал холодным.
Осень. Время дождевой хмари и сонных проблем, скапливающихся, словно кучи листвы под оголяющимися клёнами. Октябрь.
Злая осень почти расквиталась с доверчивым летом
Раскидала последнюю рыжую ржу по двору...
Злая осень... Банально до противности.
Две шальные строчки попытались зажечь танцпол в моём, и без того раздражённом разуме, но, уже на первых же тактах случайно возникшего минора, угасли и растворились во мраке пессимизма вместе с музыкой. Упорхнули одновременно с последней затяжкой, запершившей горло, вслед за горячей искрой окурка, пронзившей темноту холодного влажного воздуха.
...злую, ехидную ржу...
И зачем выходил на балкон, спрашивается? От курева ещё больше разболелась голова. И ржа теперь эта...
Нынче осень почти расквиталась с доверчивым летом
Раскидала под клёнами злую, ехидную ржу...
Почему мне Господь разрешил оставаться поэтом?
Больше нет во мне песен и рифмы...
понятно ежу!!!
Тьфу! Ерунда какая-то. Нужно смыть всё это водкой. Вирусы от водки гибнут. С дурными рифмами она тоже должна справиться.
Вернулся в комнату. Оп-па! Ангела, как и не бывало. Опять свалил по-английски, не попрощавшись. Вот натура, а!
- Не очень-то и расстроил! - крикнул я в темноту окна. Однако огляделся: не пропало ли чего? От этого друга всего ожидать можно - приходит редко но, как правило, после его прихода что-нибудь да случается.... Вроде бы всё на месте. Мебель, книги, шкаф закрыт, водка в целости. Кажется, столько же и оставалось.
Впрочем, я уже привык к его гадким предзнаменованиям...
Глава - не глава... следующая
Александра тогда исчезла уже на следующий день...
Заказанная статья тогда попросту не клеилась. И тема-то была плёвой.... Только не давалась и всё тут! А редактор уже "стучал мне в бубен". Разочаровавшись в своих трезвых способностях и возможностях, расстроенный и хмурый я пошёл за помощью в ближайший гастроном. Вернулся же, более уверенным и вовсе не злым, в предвкушение новой битвы со статьёй - теперь на равных. С таким-то оружием я эту гадкую статейку сейчас, одним плевком.... Напевая бравый военный маршик, я, парой вензелей ногами и тремя притопами, расправился с кроссовками, которые никак не хотели сниматься, промаршировал на кухню, стуча пятками по линолеуму. Вот она - родненькая моя - "Беленькая"! Да на берёзовых бруньках! Да под винтовой золочёной шапочкой! Ей-то и центр стола! Кусочек прелестного сыра со смешным кошачьим названием "Рокишкис", лимончик пупырчатый с блестящим бочком, и баночка маслин, которые "с косточкой". Что ещё нужно хорошему писателю и поэту для плодотворной работы? Всего лишь немного времени? Его у меня есть!
Александра тогда исчезла уже на следующий день.
Нет, не из их общей квартиры на Московской. Она-то как раз там и осталась. Александра исчезла, как жена, из моего паспорта. Развод был недолгим. Протараторив монотонным грудным голосом, необходимые для процедуры официального развода, слова, дама в строгом чёрном костюме торжественно объявила нас разведёнными. Александра, одновременно со своим Марцевичем дружно растянули улыбки и обменялись нежными любящими взглядами. "Горько!" - захотелось мне крикнуть по ситуации, но я не посмел. Лишь вздохнул глубоко и свободно. Мы ещё не вышли за дверь, как Александра уже хлопотала вокруг меня, беспрестанно что-то говоря. Впрочем, как и всегда, когда ей было что-то нужно от меня.
- Холодов, ты не расстраивайся. Пару дней потоскуешь и всё. Мы же все так давно ждали этого дня. Правда Марцик? - мы дружно остановились и посмотрели на него. Марцевич лишь на мгновение стушевался, кашлянул и выдал своё многозначительное:
- Да, старик, не расстраивайся. Пару дней... да, не больше, я полагаю... - и начал было прятать от меня глаза.
- Что это вы такие заботливые стали?
- Холодов, ну не кипятись. Всё уже позади. Помнишь? Помнишь, ты же сам говорил... Марцик, Зайка, иди к машине, мы сейчас быстро поговорим с Олегом - Александра ткнула в бок Марцевича, отчего он будто проснулся и виновато захлопал своими белёсыми ресницами.
- Как скажешь, Сашенька, как скажешь - Марцевич быстро оправился и тут же постарался принять свой обычный начальственный вид, - я буду ждать тебя возле авто, Ласточка моя, и скажу водителю, что мы уже скоро едем, - повернувшись ко мне, снисходительно, но неуклюже добавил, - прости старик, так уж получилось, поболтаем при случае. Если что, всегда обращайся, ведь... не чужие же мы тебе?
- Ага. Свои, родные, - съязвил я.
- Ну, зря ты так. Мы к тебе с миром. Правда, Ласточка? - и М-дакнув, направился твёрдой походкой к выходу впереди нас.
- Холодов, действительно, зря ты так.... Эдуард Павлович интеллигентный человек. Мы же всё давно обсудили - так будет лучше для всех. Ты, наконец, продолжишь писать свой роман - я больше тебе мешать не буду. Я же всегда тебе мешала, Холодов, - Александра выхватила откуда-то из объёмов своей груди носовой платок и, приблизив его к лицу, начала тихо причитать, не отпуская левой рукой мой рукав, - я всегда была тебе помехой, Холодов. Да, твой талант неоспорим, у тебя огромный потенциал, как говорит Вера Сергеевна...
- А от чего это Вера Сергеевна вдруг сделала такой вывод, - возмутился я. Сказать по правде, Вера Сергеевна - соседка со второго этажа и, по совместительству, член нашего Домкома и, опять же, ближайшая подруга и домохозяйка Александры, она всегда была в курсе всех дел нашей семьи. Этому я так и не смог воспрепятствовать за все эти годы, она была женщиной в целом неплохой, доброжелательной и крайне заботливой о чужом благополучии. Но осознать, что она способна оценить меня, как писателя - это было уже слишком!
- Холодов, ну не стоит так волноваться по пустякам...
- Она имеет какое-то отношение к литературе? Откуда она может судить о моём потенциале? - я был просто возмущён.
- Ну, показала я ей однажды твой рассказ...
- Я так и знал.
- Ты выбрасываешь в корзину столько рассказов! Не мудрено, что кто-то может это прочесть.
- Кроме тебя, Александра. Кроме тебя. Ты же не умеешь читать!
- Холодов! Ты мне дерзишь понапрасну. Я десять своих цветущих лет убила на тебя! И вот теперь, когда моя жизнь только-только нашла просвет, ты начинаешь меня упрекать не весть в чём. Тебе стыдно должно быть, Олег, просто стыдно...
Я уже кивал в такт её словам, как и обычно, по привычке. Мне хотелось скорее расстаться с этой чужой теперь женщиной, чьей-то Ласточкой, безусловно, не моей. Только осталось любопытство: "Что же она хочет от меня? Почему так обхаживает?"
- Александра, что ты ещё от меня хочешь?
- Ну, если ты настаиваешь, по своему обыкновению - без предисловий... Да и Марцевич меня заждался. Кстати, ты не поверишь, Холодов: там, на заднем сиденье огромнейший букет кровавых роз! А запах! Это он мне их по дороге в цветочном ларьке купил. Бешеные деньги!..
- Александра, не увиливай от моего вопроса!
- Да, да. Это я так, кстати. Так вот...
Как я и полагал, её просьба сводилась к тому, чтобы я покинул нашу общую квартиру в ближайшее время и переехал в свою "уютненькую творческую мастерскую" - мамино наследство.
- Ну, тебя же всегда бесило это огромное пустое пространство нашей новой современной квартиры. Ты даже можешь выписаться позже, когда тебе будет удобно. Кстати, Марцевич - душка. Он обещал всё быстро устроить, стоит тебе только заикнуться об этом, - конечно, зам. Мэра города многое может устроить...
Марцевич Эдуард Павлович был большим человеком в городе. Его успешной карьере мог позавидовать любой городской чиновник. Уже к сорока годам его вид стал таким же значимым, как и его положение в обществе. Он уже не ходил пешком, а ездил на чёрной "Волге" и не носил портфеля. Всюду, следом за ним семенила быстрая худая очкастая и безликая секретарша с папками в охапку. Он жил теперь в центре города в огромной двухэтажной квартире старого, но удивительно крепкого дома-высотки сталинской постройки. Пусть она и была служебной, зато очень выгодно подчёркивала статус большого и важного начальника. Почти хозяина города. Была у него семья. Вернее, она и есть на сегодня, только оставил он её, променяв семейную сутолоку с тремя детьми и старой тёщей на новую жизнь с эффектной моложавой Александрой. Женщиной, знающей толк во всей этой светской жизни и, привносящей в её провинциальную сферу, на удивление, все более новые и современные веяния. Уж этого у Александры было не отнять! Её когти давно ждали большой добычи...
Аргументы Александры были железными. Она точно знала, что всё будет по её плану. Жить в той, уже не Холодовской, квартире мне было бы не только неуместно, но и невозможно. В общем, я согласился уже на улице, когда обещания Александры взамен моему согласию чуть ли не превосходили её возможности. Ну, на половину из них я, конечно, мог рассчитывать. Не такая уж Александра безответственная, чтобы разбрасываться обещаниями. Я тоже постарался сделать жест доброй воли со своей стороны, отказавшись остаться на веки вечные добрым и хорошим другом, обязательно присутствовать на её именинах и дне рождения, а так же праздновать Новые Года в узком семейном кругу. Без сомнения отверг её попытки пообещать трехразовые в месяц посещения моей, холостяцкой теперь, обители. Сошлись на двух разах в год: в день моего рождения и в день рождения моей покойной, Царствие ей Небесное, маме, "которая столько сил, столько сил приложила к моей никчёмной юности и глупой молодости, что ей бы памятник мраморный во весь рост надо поставить. Да не на могилке, а в центре города". Порадовался я лишь скромным клятвам Александры: "всегда помочь, ежели чего...", в том числе и с публикацией моего будущего романа в местном альманахе; "уж в чём, в чём, а в этом Марцевич вполне в силах нажать нужные кнопочки". Оказывать материальную помощь обещала, в разумных пределах конечно, и не надоедать больше им с Марцевичем своим присутствием. На большее рассчитывать просто и глупо было бы. На этом расстались без объятий и поцелуев. Александру ждали авто, водитель, Марцевич и новая, светлая жизнь; меня же ждало туманное, но не менее светлое, будущее.
Я решил устроить себе праздничный обед и в ближайшем ресторане заказал себе салат с шикарным названием "Цезарь" и относительно скромной ценой, сто пятьдесят "Праздничной" в надежде на производство Столичного "Кристалла" и кофе. Тихо играл джаз, вежливо дышал прохладой невидимый кондиционер, переливался чистым стеклом запотевший графинчик, сам "Цезарь" вальяжно раскидал свои ингредиенты по широкой с золочёным кантиком тарелке, кофе лениво дышало ароматом далёкой Бразилии.... Праздник.
Я снова один. Один на один...
Одиночеством липким пленён...
Упоён...
Убаюкан немой тишиной...
Пьян
изрядно, смешон...
Я - изъян...
Я из жизни изъят...
Я не понят никем...
И собой...
Глава - не глава... следующая
Звонок в дверь заставил меня оторваться от экрана монитора и заодно распугал мои серые мысли. Вспорхнув, было вверх, они беззвучно полопались радужными мыльными пузырями.
За дверью было темно. Лишь чей-то смутный силуэт вздыхал в дверном проёме.
- Кто здесь? - спросил я, не пытаясь распознать посетителя самостоятельно.
- Дык, я это. Витёк. Дык, думаю... навестить вот решил...
- А-а, Виктор. Милости прошу, - я, сделав шаг назад, протянул руку к выключателю на стене и зажёг свет в прихожей.
Как же всё-таки правильно: выключатель или включатель? Наверное, все зависит от того, чего от него в данный момент требуется. Хотя изначально он всё же "включатель". М-да... Интересно, а в других языках есть слово "выключатель"?
Витёк, он же Виктор, он же Виктор Матвеевич был нашим дворовым слесарем-сантехником. Всегда был. Я помню его ещё с детства.
- Дык, дай думаю, зайду на всякий пожарный.... Вдруг надо чего, - Витёк щурился от света и неодобрительно косился на лампочку.
Витёк называл себя "санитаром". Он отчаянно боролся с захламлением квартир, подъездов и двора пустой стеклотарой и исправно проводил свои рейды, за что жильцы на него совсем не обижались и даже поощряли иногда, кто, чем мог.
- Как дела, Виктор? Как самочувствие Ваше? - второе было расписано под глазами живописными кругами.
- Как всегда, - хрипло и обреченно выдохнул Витёк: прихожая наполнилась "ароматами" его внешних и внутренних испарений. Поморщиться мне показалось неудобным и я лишь отступил на шаг.
- Виктор, не поверите, но Вы как раз вовремя! Сейчас... - я ринулся на кухню, где было чем поживиться... Пустой тары из-под водки и пива набралось два полных пакета с ручками, кои еле-еле сходились. Звон стеклотары привёл Виктора в некоторое подобие восторга, он почти улыбался, неловко перехватывая у меня добычу. - Дорогой мой, вот Вам ещё "сотенка" и жду Вас... жду...
- Та я мигом! Не сумлевайтесь!..
Глава - не глава... следующая
Пока я один. Один на один...
Одиночеством липким пленён...
Упоён...
Убаюкан немой тишиной...
Пьян
изрядно, смешон...
Я - изъян...
Я из жизни изъят...
Я не понят никем...
И собой...
Какая-то нищая беспредельность! Я все перечеркнул. К Чёрту поэзию! К хренам рифмованные мысли! Корзина для бумаг хрустнула и застряла мой тапок. Тем лучше... Вы только посмотрите, как это значимо: полупьяный писака посреди своей убогой мастерской матерится на всё, что связано с поэзией! Вандал!...
"Проглотище" моих стихов,
Кладбище рифмосмысла...
Корзина для бумаг,
для наших мыслей
Могилка праведных грехов...
Что я делаю?!! Что творю?!! Графоман несчастный!.. Граф Оман.