Аннотация: Разсказъ о прошломъ и настоящемъ конкретнаго человѣка
Инженеры
Автор: Евграфъ Босоноговъ
"Хуже куренiя привычки нѣтъ" - вспоминалъ Григорiй слова покойнаго отца, а въ эту секунду огонекъ съ зажигалки радостно перепрыгнулъ на кончикъ сигареты въ его зубахъ и спрятался внутри. Григорiй сдѣлалъ первую утреннюю затяжку, отчего та была ещё горше. Въ головѣ пронеслось: "Вотъ ужъ дѣйствительно".
Лѣтнее солнце ещё не успѣло подняться выше зданiя конторы и освѣщало лишь половину корпуса напротивъ. Словно метрономъ, дворникъ въ оранжевой жилеткѣ отсчитывалъ секунды метлой, и шаркающiй звукъ ея многократно отражался и усиливался въ коробкѣ внутренняго двора.
Ноги привычно похолодѣли, а по тѣлу разлилось горькое, колючее тепло, отъ котораго Григорiй даже вздрогнулъ. Онъ понималъ, почему онъ куритъ. Но не понималъ зачѣмъ. Если не считать сигарету, что попробовалъ Григорiй еще въ школѣ, въ окруженiи старшихъ парней, кои покатились со смѣху отъ Гришкиного кашля и испуганныхъ глазъ, первой можно считать ту, которую онъ подкуривалъ на могилу отца. Потому что такъ было принято. А теперь сигареты, навѣрное - это удобно. Какъ универсальная таблетка отъ всего на свѣтѣ:
Скучно? Сходи покури;
Грустно? Надо покурить;
Раздраженъ? Покури и успокойся;
Усталъ? Надо перекурить;
А самое главное - дѣйствуетъ сiюминутно.
Размышленiя Григорiя прервалъ шумъ - въ зданiи напротивъ открылась металлическая дверь, и во внутреннемъ дворѣ зазвучалъ громкiй черствеющiй басъ, въ вслѣдъ за которымъ на свѣтъ вывалиласъ низкая округлая мужская фигура, которая и толкала эту дверь. Послѣ послышался скрипучiй теноръ, и въ проёмѣ показался второй мужчина, чуть выше, но округлый не менѣе перваго. Онъ, остановился придержать дверь, и выпустилъ наружу вполнѣ высокаго третьего, чей слегка грубый баритонъ и завершилъ аккордъ. Ихъ диспутъ на мгновенiе прервался: они встали прямо напротивъ выхода и оглядѣлись по сторонамъ, послѣ чего первый продолжилъ свою рѣчь, а собесѣдники лишь понимающе-отсутственно кивали головой:
- Ну, у меня, это, уже внуки отъ двухъ сыновей. Сейчасъ отъ дочки ждемъ прибавленiя, только замужъ выдали. Ей тоже вѣдь надо оставить что-нибудь. Старшему - квартиру, это понятно, среднему - машину. А ей? А хѣръ его знаетъ, что ей. Не знаю. Всю бо"шку себѣ уже заморочилъ.
Говорилъ вполнѣ зрѣлый мужчина съ явными слѣдами извести въ волосахъ, которую уже не отмыть, а только закрасить. Онъ произносилъ слова съ перерывами на вдохъ послѣ каждаго, будто только поднялся съ большой глубины, куда нырялъ за новой жемчужиной житейской мудрости. А его красновато-бурые съ бѣлесой сѣточкой пальцы перебирали сигарету съ рыжимъ фильтромъ.
Григорiй задумался: "Рыжiй фильтръ". Ему вспомнилось дѣтство.
Онъ сидитъ съ отцомъ на кухнѣ съ обоями уже давно забытаго цвѣта, и слушаетъ его исторiи, концовки которыхъ онъ давно выучилъ. На цвѣтной клеенкѣ съ вытертыми пятнами ближе къ стѣнѣ, къ которой приставленъ столъ, лежитъ мягкая пачка сигаретъ. Сверху - розово-прозрачная зажигалка. Вотъ отецъ берётъ её съ пачки, перекладываетъ въ лѣвую руку, а слѣдомъ поднимаетъ саму пачку. Ловкимъ щелчкомъ большого пальца онъ выбиваетъ изъ неё лѣсенкой три рыжихъ фильтра и вытаскиваетъ зубами самый высокiй. Движенiя эти автоматическiя, за годы опыта, уже не требующiя никакого вниманiя, но всякiй разъ они выполняются такъ точно, будто это настоящiй фокусъ.
Отецъ съ укоромъ смотритъ на маленькаго Гришку и произноситъ фирменное: "Никогда такъ не дѣлай!".
"Хуже куренiя - привычки нѣтъ" - рапортуетъ мальчикъ 10-ти лѣтъ, опережая отца, и по привычкѣ начинаетъ кашлять отъ не такого ужъ рѣзкаго сизаго дыма.
"Правильно" - произноситъ съ сигаретой въ зубахъ отецъ, хватаетъ её двумя пальцами и облокачивается на спинку стула. Струя теперь уже бѣлаго дыма вырывается вертикально вверхъ. А Гришка заворожено наблюдаетъ, какъ это небольшое рукотворное облачко растворяется подъ самымъ потолкомъ кухни.
Григорiй опомнился. Мужчины напротивъ уже вовсю курили, почти синхронно выпуская дымъ изо рта. Начиналъ лекторъ, а его собесѣдники, чуть опаздывая, подхватывали за нимъ. Они, словно его сыновья отъ разныхъ женщинъ, не были похожи другъ на друга, но имѣли общiя черты со своимъ названнымъ отцомъ. Съ лысымъ въ костюмѣ, бывшимъ справа, ихъ роднилъ темный цвѣтъ пиджаковъ, холодный прищуръ и легкая краснота лица, что въ своемъ наиболѣе явномъ видѣ наблюдается у любителей водки. А съ тѣмъ, что стоялъ ошую, общими у нихъ были плотные, почти не гнущiеся синiе джинсы, небольшой ростъ и майки съ воротникомъ похожей расцвѣтки. И оба они имѣли видъ, будто на своихъ тонкихъ ногахъ изо дня въ день таскаютъ пивныя бочки, спрятанныя подъ майкой.
Мужчина въ костюмѣ затягивался такъ сильно, что его щеки угрожающе проваливались въ голову. Послѣ, рѣзкимъ движенiемъ онъ отрывалъ отъ губъ длинную коричневую сигарету, зажатую между большимъ и указательнымъ пальцемъ, и несъ её по спирали: сначала по длинной дугѣ, чтобы послѣ одного оборота въ концѣ повѣсить её на уровнѣ груди на согнутой въ локтѣ лѣвой рукѣ. Правую руку при этомъ онъ безотрывно, словно пришитую, держалъ вдоль тѣла. Дымъ робко спускался изъ его носа, какъ у дракона, что только-только спалилъ огнёмъ несчастную деревню. А спустя пару короткихъ вдоховъ онъ повторялъ циклъ.
Его кудрявый оппонентъ поступалъ другимъ образомъ. Сигарету съ рыжимъ фильтромъ, которой его, весьма вѣроятно, угостилъ ихъ предсѣдатель, онъ держалъ между кончиками указательнаго и средняго пальцевъ при абсолютно прямой ладони. Чѣмъ глубже онъ дѣлалъ затяжку, тѣмъ сильнѣе на уголькѣ сходились его глаза, и въ высшей точкѣ рука съ сигаретой безвольно опускалась. Прежде чѣмъ выпустить дымъ, мужчина думалъ о нёмъ, осознавалъ его, пытался почувствовать его вкусъ, послѣ чего смѣшно вытягивалъ губы трубочкой и выпускалъ изо рта тонкую струйку дыма, провожая её взглядомъ. Его лѣвая рука висѣла плетью, а въ ладони лежала увѣсистая разноцвѣтная электронная сигарета.
Но интереснѣе всего было наблюдать за старшимъ. Послѣ каждой затяжки онъ не вдыхалъ дымъ сразу, давалъ ему время повисѣть въ воздухѣ возлѣ лица, а затѣмъ жадно вдыхалъ маленькую сизую тучку и скалилъ свои немногочисленные зубы. Онъ не смотрѣлъ на сигарету - она его не интересовала. Онъ не дѣлалъ театральныхъ движенiй руками - куренiе для него было только средствомъ, а не цѣлью. Его прищуренные глаза скрывали безконечную, вселенскую тоску, а голова тяготилась думами мiрового масштаба. И вотъ онъ поразмыслилъ, оглядѣлъ ещё разъ внутреннiй дворъ, своихъ коллегъ, кинулъ оцѣнивающiй взглядъ на Григорiя, который стоялъ въ пятнадцати шагахъ отъ него (но сожалѣнiю, не добросилъ) и, наконецъ изрёкъ:
- Вотъ въ наше время, въ наше время...при совѣтской власти такого бардака не было. Я пятнадцать лѣтъ, до девяносто перваго года на заводѣ проработалъ. А сейчасъ? Посмотри на этихъ, Абрамовичи, Рабиновичи, Ростроповичи...
- Да какая, чертъ бы ихъ всѣхъ побралъ, разница. Всё растащили. Теперь куда ни глянь - вездѣ либо америкосы рулятъ, либо эти, нахеръ ...овичи. А рабочему человѣку, рабочему человѣку - шишъ! Правильно Владимiръ Ильичъ говорилъ: "Первымъ дѣломъ, буржуазiя предастъ Родину" - на послѣднемъ словѣ онъ погрозилъ въ пустоту пальцемъ и отчаянно стряхнулъ пепелъ вмѣстѣ съ уголькомъ, отчего ему пришлось заново прикуривать сигарету.
Мужчина въ костюмѣ энергично покивалъ головой, а второй рѣшилъ возразить:
- Ну какiе же мы рабочiе?
- Въ смыслѣ? - удивленно, не дожидаясь поясненiй, спросилъ ораторъ.
- Ну, вообще-то, по Марксу, рабочiй классъ, или пролетарiатъ - это люди, которые могутъ выполнять простѣйшую работу, и у которыхъ ничего нѣтъ, кромѣ собственныхъ оковъ. А мы всѣ - люди съ высшимъ техническимъ образованiемъ.
- И че?
- Ну для Маркса, мы-то какъ разъ буржуазiя.
- Съ хѣра ли? - тонъ главнаго становился всё агрессивнѣе, будто ему только что нанесли личное оскорбленiе.
- Нѣтъ, вы, Викторъ Васильевичъ, поймите, я же не спорю, что западная система глубоко порочна, и проблемы неравенства безъ ея демонтажа не рѣшить. Только мы съ вами ослѣплены своими привилегiями, и не можемъ правильно оцѣнить свое положенiе въ этой системѣ.
- Въ какой системѣ? - нахмуривъ брови, спросилъ старшiй.
- Въ системѣ институцiональнаго угнетенiя.
- А-а-а - понимающе подался назадъ главный - ты опять про этихъ своихъ - свѣтло-синихъ.
Онъ закатилъ глаза и манерно покачалъ рукой съ сигаретой. Мужчина въ костюмѣ гулко посмѣялся.
- А че ты у угнетателей-то сигареты берешь и куришь съ ними, а не соску свою сосёшь? Не стыдно? - старшiй указалъ на электронную сигарету, а затемъ направилъ на своего оппонента издѣвательскiй прищуръ и улыбнулся.
- Ну, что же Вы такъ, Викторъ Васильевичъ? Она сѣла просто. - Кудрявый тоже заулыбался, но слегка сконфужено.
- Сѣла! Вотъ кури и слушай, что умные люди говорятъ.
Дворникъ въ это время домелъ до выхода изъ внутренняго двора, положилъ метлу и лопату въ телѣжку и скрылся въ аркѣ.
Первый день на новомъ мѣстѣ проходилъ у Григорiя весьма скучно. Почти съ порога ему вручили огромную папку съ документами. "Для ознакомленiя". Внутри кромѣ прописныхъ истинъ инструкцiи по техникѣ безопасности въ духѣ "Не жгите бумагу въ корзинѣ для бумагъ" или "Не суйте пальцы въ розетку и не говорите, что Васъ не предупреждали" были и загадки должностной инструкцiи. "Что значитъ "Выполненiе разовыхъ порученiй начальника?" - не укладывалось въ головѣ у Григорiя - "Везде оговорки, какiе-то заглушки, кабы чего не вышло. А ужъ если и выйдетъ, то они будутъ не при чёмъ". И въ подтвержденiе его догадокъ спустя пару часовъ Григорiя вновь посѣтила хрупкая фея изъ весьма нехрупкаго "Отдѣла управленiя трудовыми ресурсами" и взамѣнъ инструкцiй обрушила на его столъ "Журналы ознакомленiя" со словами: "Какъ одолѣете, занесите, пожалуйста". А слѣдомъ улыбнулась, похлопала глазками и удалилась прочь. То, сколько подписей ему придётся поставить, вызвало внутри Григорiя единственное желанiе - перекурить.
На голубомъ огрызкѣ неба надъ внутреннимъ дворомъ пробѣгали взъерошенныя облачка, а тѣнь на зданiи напротивъ уже опустилась на нѣсколько метровъ. Въ лицо Григорiю подулъ вѣтеръ, больше похожiй на чьё-то горячее дыханiе. Онъ пробѣжалъ прямо надъ асфальтомъ и подхватилъ помятый кассовый чекъ, который сталъ выписывать причудливыя петли, одну за одной. Его пируэты вѣроломно прервалъ ботинокъ, что окончательно смялъ этотъ кусочекъ бумаги, лишилъ его необходимой для танца лёгкости, оставивъ лежать въ кучкѣ пыли. Григорiй перевёлъ взглядъ на этотъ ботинокъ, а затѣмъ на его обладетеля, который быстрымъ шагомъ удалялся въ сторону арки. Такъ Григорiй вышелъ изъ оцѣпенѣнiя и оглядѣлся по сторонамъ. Знакомая компанiя стояла по поясъ въ тѣни на прежнемъ мѣстѣ, будто никуда не уходила. И поверхъ шума улицы извнѣ двора звучалъ уже знакомый голосъ. Всё тотъ же зрелый мужчина стоялъ по центру и читалъ свою спонтанную лекцiю по политэкономiи:
- Самъ посмотри, я вкалываю здесь, сколько ещё на заводѣ горбатился. А сколько я плачу налоговъ?
Солнечный свѣть теперь падалъ на всю троицу подъ другимъ угломъ, и мужчины стали выглядѣть менѣе живыми. Морщины на лбу старшего стали ещё глубже, а мѣшки подъ глазами и нависающiя густыя брови съ торчащими волосками окончательно скрыли бѣлки глазъ, на мѣстѣ которыхъ теперь зiяли двѣ маленькихъ бездны съ маленькими блестящими зрачками въ серединѣ.
Лысина мужчины въ костюмѣ синѣла отъ виска до виска вокругъ головы, напоминая подкову, и её синева удачно сочеталась съ синяками подъ глазами. А на его лицѣ теперь, словно на скалѣ, торчали два острыхъ выступа скулъ, которые перетекали по дугѣ внизъ въ увѣсистый подбородокъ, расколотый надвое.
Въ головѣ кудряваго солнце теперь высвѣчивало бѣлую кожу межъ кручёныхъ сосулекъ немытыхъ волосъ и островки рыжей бородки на пухлыхъ щекахъ. Тёмное пятно на футболкѣ сзади окаймляла бѣлая полоска соли. Такое же пятно выглядывало изъ-подъ его руки, когда онъ подносилъ электронную сигарету ко рту.
- Сколько я плачу налоговъ? - спросилъ главный съ сигаретой въ зубахъ и приготовился загибать крючковатые пальцы правой ладони. - За машину, подоходный. На сигареты - акцизъ!
Онъ потрясъ новой пачкой сигаретъ, запакованной въ блестящую на солнцѣ плетку, и продолжилъ:
- На водку - акцизъ! А эти? За что вотъ, напримѣръ, этотъ деньги получаетъ? За то, что купилъ у одного по дешёвкѣ, а мнѣ втюхалъ за три цѣны? Правильно ихъ въ Совѣтское время сажали. Ихъ, вообще, собрать всѣхъ - онъ открылъ пачку трясущимися отъ злобы пальцами и отдѣльно стоящимъ переднимъ зубомъ вытащилъ очередную сигарету изъ неё.
Григорiй открылъ свою и посмотрѣлъ внутрь. Пять бѣлоснѣжныхъ сигаретныхъ фильтровъ сиротливо сбились въ кучку съ краю пачки. Григорiю стало даже какъ-то жаль ихъ разлучать. Съ другой стороны, стоять просто такъ на улицѣ посреди рабочаго дня и слушать чужiе разговоры ему показалось черезчуръ. Онъ схватилъ сигарету, поджёгъ и затянулся. Предвкушаемая горечь ударила сначала въ носъ, спустилась на корень языка и заполнила Григорiя изнутри. Онъ облегчённо выдохнулъ.
Послѣ небольшой заминки, старшiй прищурилъ глазъ отъ дыма и продолжилъ свою тираду:
- Этихъ, вообще, говорю, собрать всѣхъ и, вонъ, вдоль шоссе на столбахъ повѣсить. А кто брыкаться будетъ - прямо на главной площади разстрѣлять, чтобы другимъ не повадно было.
Тутъ въ разговоръ вступилъ лысый молчунъ. Онъ наклонился къ старшему своей блестящей лысиной и деликатно прознёсъ:
- А зачѣмъ на главной площади-то? Аккуратно самыхъ шумныхъ увести въ лѣсь, чтобы не видѣлъ никто. Такъ сказать - изъять точки кристаллизацiи сопротивленiя. А если вы при всёмъ народѣ будете приказы въ исполненiе приводить - это для нихъ священная жертва будетъ. Это не профессионально.
На послѣднемъ словѣ онъ отодвинулся назадъ, приподнялъ брови, чуть прикрылъ глаза и опустилъ уголки губъ так, что на его лицѣ явно читалось: "Вот так-то".
Главный затянулся и одновременно закивалъ головой, послѣ фирменно сперва чуть выпустилъ дымъ изо рта, а затѣмъ вдохнулъ его обратно, развернулся къ кудрявому, и произнёсъ:
- Ну! Знаетъ! - на этихъ словахъ онъ выдохнулъ остатки дыма - Сразу видно - человѣкъ умный!
Троица громко засмѣялась. Отъ такихъ разговоровъ Григорiю стало не по себѣ. Насилiе онъ не переваривалъ - тѣмъ болѣе послѣ того раза.
Отецъ кричитъ, что отъ Гришки несётъ сигаретами. Какъ онъ почувствовалъ это въ намертво прокуренной квартирѣ? Гришку кто-то точно заложилъ.
"Я больше такъ не буду" - по красному Гришкиному лицу катятся крупныя слезы.
"Конечно не будешь!" - кричитъ отецъ. Онъ размахивается и большимъ чернымъ ремнемъ бьетъ Гришкѣ по ногамъ. Тотъ прикрывается рукой, ремень попадаетъ по ладони, костяшки пальцевъ горятъ отъ боли.
"Не нада-а-а-а" - Гришка кричитъ, надрывно, какъ кричитъ израненный звѣрь, которому уже некуда бѣжать.
"А курить надо было?"
"Па-а-апъ! Пожалуйста!"
"Сколько р-р-разъ я тебѣ говорилъ?!"
Ударъ. По и такъ больному мѣсту.
"А-а-а"
"Еще въ глаза мнѣ вретъ! Не стѣсняется вѣдь. Мнѣ съ утра говоритъ, что курить плохо, а самъ за школой куритъ!"
"Я больше не буду-у-у!"
"Не дай Богъ еще разъ узнаю, что ты курилъ - пеняй на себя! Это я тебя, считай, еще не наказывалъ!"
Одновременно у лысаго зазвонилъ телефонъ. Онъ поднёсъ его къ уху и отошёлъ на пару метровъ в сторону. И въ минуту, когда нога Григорiя вновь воспламенилась от давней обиды, и онъ вернулся изъ своего дѣтства во внутреннiй дворъ офисныхъ зданiй, со стороны лысаго до Григорiя стали доноситься обрывки напряженнаго телефоннаго разговора:
"Ты какъ съ отцомъ разговариваешь?!"
"Ну, смотри мнѣ!"
"Что-о-о?!"
"Дома съ тобой поговорим, поняла!?"
Блѣдное лицо лысаго налилось кровью, а на лбу выступили двѣ пульсирующiя вены, ребристыя какъ козлиные рога.
Григорiй затянулся посильнѣе, полнымъ злобы и обиды движенiемъ швырнулъ бычокъ на асфальтъ, и такъ же раздражённо раздавилъ его носкомъ туфли.
Время клонилось къ обѣду и въ сухой перестукъ клавiатуръ и бездушный перезвонъ рабочихъ телефоновъ сталъ подмѣшиваться мѣрный гулъ досужихъ разговоровъ. И на слегка безпокойную, волнистую поверхность этого не моря, но прѣснаго озерца звуковъ то и дѣло всплывали пузыри несдержаннаго хохота.
Становилось жарко. Григорiй наконецъ снялъ кофту и развернулъ её передъ собой. Отъ нея исходилъ едва уловимый запахъ, и чтобы различить его, Григорiй прижалъ кофту къ лицу и глубоко вдохнулъ.
"Пепельница!"
Запахъ отъ одежды, горечь во рту, слабость, головокруженiе - это всё такъ ему не нравилось. Иногда настолько, что съ выкуренной сигаретой въ урну отправлялась и оставшаяся пачка. Но вотъ, проходитъ нѣсколько часов, и въ головѣ только табакъ, перекуры, сигареты и болтовня въ курилкѣ съ коллегами. Вотъ и сейчасъ, когда стрѣлки на наручныхъ часахъ приближались къ завѣтному рубежу, Григорiй снова думалъ о перекурѣ.
Онъ всталъ со своего рабочего мѣста и вошёлъ въ людской потокъ. Онъ вынесъ Григорiя изъ зданiя прямо на дно раскалённой полуденнымъ солнцемъ кастрюли внутренняго двора, а спустя пару минутъ безъ остатка испарился за ея предѣлами, оставивъ Григорiя въ одиночествѣ.
Въ этой тишинѣ нашъ герой успѣлъ уже нѣсколько разъ затянуться, когда дверь напротивъ снова тяжело разпахнулась, и въ проёмѣ показалось знакомое лицо. "Боже! За что?!" - подумалъ Григорiй. А всё тотъ же сѣдеющiй мужчина тяжело, на глубокомъ вдохѣ, переступилъ черезъ порогъ одной ногой, на мигъ остановился, шумно выдохнулъ, вдохнулъ снова и подобралъ черезъ порогъ вторую ногу. И не сдѣлалъ онъ ещё и двухъ шаговъ, какъ сзади на него вылетѣлъ кудрявый, что запнулся за этотъ несчастный порожекъ и повисъ на главномъ, обхвативъ того бѣдными рыхлыми руками. Старшiй закряхтѣлъ, а молодой поднялъ вверх руки и попятился со словами "Ой, извиняюсь". Лысый же съ телефономъ въ рукахъ врѣзался въ кудряваго сзади. И оба товарища тутъ же взѣлись на зачинщика. "Чё подъ ноги не смотришь?" - раздражённо спросилъ старшiй, а лысый, беззвучно, одними губами, выругался и сталъ стряхивать со штанины пыль отъ кроссовка кудряваго. Тотъ только и выдавилъ: "Извините, пожалуйста", пока поочерёдно вертѣлся отъ одного къ другому, не въ силахъ выбрать, кому помогать въ первую очередь.
Григорiю такъ захотѣлось улыбнуться, но сдержать себя онъ не могъ, а посему лишь вежливо отвернулся въ сторону. Благо, козырёкъ надъ входомъ, подъ которымъ онъ стоялъ, удачно бросалъ тѣнь на его лицо. Чтобы не слушать ихъ слабые попытки говорить о чёмъ-то кромѣ политики, какъ-то о жарѣ, о работѣ и загородномъ отдыхѣ, Григорiй попытался ещё что-нибудь вспомнить объ отцѣ.
Отецъ сидитъ на кухнѣ послѣ какого-то застолья. Въ зубахъ у него сигарета, которую онъ за разговоромъ никакъ не можетъ прикурить. Гришка по дѣтской наивности уже и думать забылъ о томъ случаѣ и устало качается на бѣлой металлической табуреткѣ съ бардовой искусственной обивкой.
"Ну ты же самъ понимаешь, что это - ядъ?" - отецъ достаётъ изо рта сигарету и показываетъ её Гришкѣ.
"Понимаю" - тихо произноситъ тотъ, опускаетъ всѣ ножки табуретки на полъ и прячетъ глаза.
"Отъ этого уже столько народу померло. Дядю Семена помнишь? Изъ третьяго подъѣзда."
"Да".
"Ему легкое на той недѣлѣ удалили. Изъ-за этого вотъ" - отецъ снова трясётъ сигаретой передъ Гришкинымъ лицомъ. Гришка молчитъ. Дядю Семёна онъ, дѣйствительно, въ послѣднее время не видитъ, но куда онъ пропалъ - не задумывается.
"А почему ты куришь?"
"Бросить не могу. Знаю, что отрава полнѣйшая. А всё равно, нѣтъ-нѣтъ, да рука сама тянется."
Гришкѣ становится грустно. Неужели его папа чего-то не можетъ?
"Только матери не говори" - внезапно серьёзнымъ тономъ говоритъ отецъ. "Я знаю, что хорошимъ это не закончится. Я тебѣ какъ взрослому человѣку говорю. Какъ только врачи скажутъ, молъ, всё, пѣсенка спѣта, возьму ружьё и это. Ну ты понялъ. Чтобы тебя и мать твою не мучать"
Что такое "ЭТО" Гришка не понимаетъ, а переспросить боится.
"Нѣтъ, конечно, бороться будемъ, но если всё - срыву ноль, то всё. Мамкѣ только не сболтни. А то она сама меня изъ этого же ружья пристрѣлитъ".
Отецъ смѣется. Гришка вмѣстѣ съ нимъ.
Но съ того дня отъ его сейфа въ спальнѣ Гришкѣ не по себѣ.
- Страна-то у насъ хорошая - сказалъ кудрявый.
Григорiй вернулся въ дѣйствительность и повернулъ голову къ источнику звука.
Трiо стояло и обливалось потомъ. На спинѣ кудряваго образовался длинный мокрый клинъ, а спереди его, казалось, облили изъ ведра. Онъ провёлъ рукой по мокрой головѣ и вытеръ ладонь объ джинсы, оставивь на нихъ тёмный слѣдъ. Лысый снялъ пиджакъ, и держалъ его за спиной пальцемъ за петельку. Рубашка была ему мала, и швы на рукавахъ покрылись мелкой гребёнкой складокъ от натяженiя, пуговицы готовы были выстрелить очередью, а въ окнахъ между ними проглядывала обильная растительность. Старшiй же упорно стоялъ въ пиджакѣ, и только время от времени хваталъ воротъ футболки и судорожно его дёргалъ. На его лбу ждали своей очереди крупныя блестящiя бусины пота, которые послѣ каждаго такого дёрганiя, уступали мѣсто слѣдующiмъ, срываясь внизъ, и скрывались въ его густыхъ бровяхъ.
- Страна-то у насъ хорошая - продолжилъ кудрявый. - Люди...
Онъ многозначительно потрясъ ладонью:
- Ленивые, безответственные. Всё ждутъ, что за нихъ баринъ всё рѣшитъ.
- Ну, уфъ, главное, уфъ, нѣмцев-то побѣдили! - отозвался старшiй, пока снова дёргалъ себя за воротникъ.
Онъ немного отдышался и закончилъ мысль:
- Народ-то у насъ хорошiй. Это эти, вонъ, всё мучают. Царь, буржуи кровь пили - народъ собрался и скинулъ. И нѣмцамъ, которымъ Николашка всё сдалъ, такого жару потомъ дали. - На словѣ "Николашка" онъ махнулъ рукой и затянулся.
Кудрявый въ отвѣтъ зашипѣлъ электронной сигаретой и закивалъ головой, послѣ чего, на выдохѣ, неестественно низкимъ голосомъ произнёсъ:
- Да, а главное - равноправiе дали женщинамъ.
Старшiй неодобрительно посмотрѣлъ на своего коллегу, покачалъ головой и продолжилъ:
- И эти скоро доведутъ. Какъ тамъ и Маркса было? Или у Владимира Ильича? Когда пролетарiатъ, доведённый произволомъ буржуазiи осознаетъ своё положенiе и въ ходѣ революцiонной борьбы...
Григорiй не сталъ дослушивать. Онъ щелчкомъ пальца сбилъ уголёкъ съ докуренной сигареты и точнымъ броскомъ отправилъ его въ обугленную урну.
"Ха! Два очка!" - подумалъ онъ.
"Сейчасъ не до тебя" - отвѣтилъ начальникъ на вопросъ Григорiя "Чѣмъ можно заняться?", и тотъ медленнымъ шагомъ вернулся и небрежно опустился на стулъ, облокотился на спинку, и запрокинулъ голову. Потолокъ надъ Григорiемъ былъ разбитъ на квадраты, шёсть изъ которыхъ были лампами дневного освѣщенiя. Они разполагались въ два ряда по три въ двухъ клеткахъ другъ отъ друга. И только одна изъ нихъ, прямо надъ Григорiемъ, стояла въ сторонѣ отъ мѣста, гдѣ должна была стоять. И чѣмъ больше онъ смотрѣль на нея, тѣмъ больше она его раздражала. Григорiй въ безсилiи зажмурился, поджалъ губы и опустилъ голову внизъ, а когда открылъ глаза, передъ нимъ оказались его вытянутыя ноги.
Носки его чёрныхъ туфель были свѣтло-коричневыми отъ пыли, что сѣла на ещё влажный обувной кремъ. Вездесущая пыль была словно руками самой земли, что она простёрла на уровень первыхъ двухъ этажей, чтобы утащить всё вокругъ: зданiя, машины, мониторъ на столѣ Григорiя и его самого обратно въ своё лоно. Обувной губки у него не оказалось, а вытирать руками пыль съ туфель онъ не стал, и послѣ непродолжительныхъ терзанiй онъ похлопалъ себя по карманамъ брюкъ, нащупалъ въ нихъ искомый брусочекъ и отправился на улицу.
Тѣнь отъ зданiя напротивъ наползала на ноги Григорiя до самыхъ коленъ. Онъ не спѣша курилъ, и когда снова втянулъ дымъ, кончикъ языка тоненькой иголочкой уколола едва уловимая сладость за пеленой вяжущей горечи. Спустя пару затяжекъ иголочка пропала, как бы Григорiй ея не вызывалъ, пока въ итогѣ чёрная кайма не подобралась къ самому фильтру. Оставалось только выбросить окурокъ и пойти обратно.
Григорiй снова прицѣлился, кинулъ бычокъ, но онъ предательски отскочилъ отъ картоннаго стаканчика на вершинѣ переполненной урны, и приземлился въ двухъ шагахъ отъ нея. Григорiй уставился на него, началъ было поворачивать плечо въ сторону двери, но тутъ же остановился, посмотрѣлъ на окурокъ ещё разъ и наклонился поднять его. Именно въ такой позѣ его и застала уже знакомая компанiя.
Они встали чуть въ сторонѣ отъ входа, и Григорiю показалось, что они бросили на него какой-то издевательскiй взглядъ. Его фантазiя только распаляла любопытство, поэтому Григорiй рѣшилъ выкурить вторую подрядъ и послушать, что ещё выдастъ этотъ мудрецъ и его ученики, разъ ужъ ему сегодня такъ везётъ на встречи съ ними.
Григорiй досталъ пачку, взглянулъ на двухъ сиротокъ въ ней, вынулъ одну, прикурилъ и прищурилъ правый глазъ отъ дыма. Мужчины напротивъ стояли въ тѣни, а солнце, что уже клонилось отъ апельсина къ грейпфруту, свѣтило Григорiю прямо въ глаза, отъ чего черты ихъ смазались.
Старшiй всё-таки снялъ пиджакъ, и стало видно, какъ его футболка съ воротомъ плотно обтягивала пузо, въ серединѣ котораго, словно кнопка, красовался пупъ. И казалось, если на неё нажать, изнутри кто-нибудь выскочитъ, скажемъ, клоунъ на пружинѣ или какая-нибудь страшная морда.
Кудрявый же стоялъ спиной, и иногда из-за его фигуры выплывали массивные, какъ онъ самъ, клубы пара, словно изъ парового котла, гдѣ съ перерывами срабатывалъ предохранительный клапанъ. Но вотъ на что Григорiй не обращалъ вниманiя: кудрявый двигался нѣсколько угловато, какъ отрокъ во время бурнаго мужанiя, да ещё и внутри ростовой куклы.
Голова лысаго, безъ единой эмоцiи, смотрѣлась какъ силиконовая маска, къ которой рабочiй забылъ приклеить волосы кромѣ бровей. Лысый переступалъ съ ноги на ногу и впечатленiе живого человѣка оставлялъ въ послѣднюю очередь, будто существо изъ далёкой галактики плохо двигало щупальцами внутри антропоморфнаго костюма.
- Мнѣ богъ, ну который въ старомъ завѣтѣ, или какъ его, вѣтхомъ-вѣтхомъ, онъ мнѣ вообще не нравится. Убiйства, потопы. Вотъ Iисусъ, - да, иногда помогаетъ. Тутъ, кстати, статью въ Интернетѣ читалъ, тамъ говорилось, что Онъ - человѣкъ, только онъ всё про мiръ понялъ, про Вселенную, и какъ этотъ, какъ его, Будда сталъ. И Магометъ тоже. И чтобы стать какъ они, перестать перерождаться, нужно жить правильно. Ну там, карма, всё такое.
Его собѣседники молча кивали, а главный затянулся и продолжилъ:
- Я вотъ всегда зналъ, что не въ первый разъ на Землѣ живу. Я такъ прикинулъ - разъ двѣнадцать, то есть сейчасъ - тринадцатый. Ты, вот, - онъ указалъ на кудряваго - раза три-четыре.
- Это почему? - улыбнулся тотъ
- Ну ты наивный ещё, въ людей вѣришь. А Игорь вонъ - онъ кивнулъ на лысаго - не меньше десяти.
Лысый безучастно, но утвердительно двинулъ головой и продолжилъ смотрѣть въ точку.
Григорiй усмѣхнулся: "Какъ интересно люди иногда заблуждаются?!"
Утро. На экранѣ телефона нѣсколько пропущенныхъ отъ мамы. Григорiй, уже студентъ второго курса, съ ужасомъ перезваниваетъ. Мать черезъ слёзы говоритъ, что отца убили на охотѣ. Григорiй не знаетъ, что и думать. Внутри - пустота. На пары онъ сегодня, видимо, не пойдётъ.
Похороны. Онъ стоитъ у закрытаго гроба. Мать плачетъ и кладётъ голову на плечо бабушкѣ. Григорiй хлопаетъ пару разъ по крышкѣ, и тотъ глухо отзывается. Отца онъ давно уже не видѣлъ, и не увидитъ больше никогда. Гробъ опускаютъ внизъ, и комья земли вызываютъ тотъ же глухой звукъ. "Ибо прахъ ты и въ прахъ обратишься" - кто-то шепотомъ произноситъ позади Григорiя. Изъ присутствующихъ, какъ назло, никто не куритъ. Мать протягиваетъ пачку Григорiю и проситъ прикурить. "Такъ принято". Онъ берётъ сигарету въ зубы, съ третьяго раза поджигаетъ её, и невыносимо горькiй, какъ перезаваренный чай, дымъ заполняетъ ротъ и бьетъ по горлу. Григорiй кашляетъ, сплевываетъ и кладетъ сигарету на блюдечко на вершинѣ свѣжаго холмика отцовской могилы. Комъ въ горлѣ отступаетъ, становится полегче.
Мать въ слезахъ сидитъ на кухнѣ. Сегодня девятый день, и она плачетъ каждый съ небольшими перерывами. Григорiй садится рядомъ и молча смотритъ на неё. Она немного молчитъ, и съ щемящей грудь обидой выдаетъ:
"И знаешь, что онъ сказалъ? Онъ сказалъ, что ему показалось, что огонёкъ отъ сигареты - это глазъ лося."
Она снова плачетъ и срывается на крикъ:
"Ты представляешь!? Ну какъ можно въ живого человѣка выстрѣлить!? Два идiота: одного подъ судъ, второй въ могилѣ!".
Она уже рыдаетъ и больше не можетъ ничего сказать
Григорiй посмотрѣлъ на сигарету между указательнымъ и среднимъ пальцемъ. "Хуже куренiя привычки нѣтъ" - подумалъ онъ и прямо так, не затушивъ, опустивъ ея въ тотъ стаканчикъ въ урнѣ, гдѣ она и зашипѣла.