|
Мы гуляли по монастырю на острове, взявшись за руки, как дети...
Это происходило летом где-то на валдайских озёрах. Обитель была старая и разрушенная, её только несколько лет, как стали заново заселять. Поэтому можно было ходить среди полуразваленных, ветхих строений, редко наткнувшись на застекленное окно с занавеской или на человека. Тем не менее, насельников там хватало, это замечалось по кропотливой восстановительной работе. Иногда мы их видели воочию. Вот где-то вдалеке мелькнул монах в черном клобуке и мантии, а вот у берега послушник, моющий половики на мостках. Или за занавеской окна, проходя мимо, можно было случайно услышать негромкий и невнятный говор...
Около одной из наружных стен трудники косили траву. Как всегда в таких случаях, сразу заметно, кто настоящий верующий, а кто просто нахлебник. Первые, обычно, это молчаливые бородатые мужики, работающие, не поднимая головы, или, наоборот, печально глядящие прямо в глаза. А вторые это вечно суетящиеся, плохо выбритые субъекты, моментально бросающие работу, как только начальствующее око отвлекается в сторону. Первые приходят за верой, вторые прячутся от жизни за стенами монастырей.
Дальний край когда-то большой и богатой обители уступом выдавался прямо в озеро. Там было нечто вроде каменных беседок, от которых остались только белые камни в зеленой траве. Мы уселись прямо на землю и стали разглядывать окрестности. Было ветрено и холодно. Я всматривался в далекие острова, пытаясь представить их подробности, Наташа просто смотрела на водную рябь, кричащих птиц и высокое синее небо. Казалось, она над чем-то напряженно думает или вслушивается в себя. Мы почти не разговаривали, так, иногда, односложно обсуждали заинтриговавшие детали. Каждый был погружен в свое личное ощущение, и не хотелось разрушать это уединение словами.
Обратно шли другой стороной острова и монастыря. Уже в самых воротах Наташа вдруг крепко прижалась ко мне, ничего не говоря. Я промолчал, и мы пошли дальше, обнявшись. А вечером в лесном лагере у нас впервые была близость.
|
|