Благодатная пора - 'бабье лето'. И не холодно, и не жарко, и дождей нет. Я бы женщинам на всё это время давал дополнительный отпуск, а то лето бабье, а что бабы с этого имеют - непонятно. У американцев эти дни воспоминаний об ушедшей жаркой поре называют 'индейским летом'. Если всё совместить, так чтобы и не нашим, и не вашим - получается 'лето индейских баб'. То есть и наши women вкалывают, и индейцы не бездельничают, а отдыхают на той половине Земли только их скво. Правда, в Америке это слово стало считаться неприличным. Из обозначения просто женщины, существительное плавно перешло в обозначение индианки - представительницы древнейшей профессии. И, по требованию индейской общественности, слово 'скво' исключается из всех географических названий. Выходит, отдыхать некому, кроме бездельников вроде меня.
Таким праздным мыслям можно придаваться, щурясь от удовольствия на ласковые прощальные лучи солнышка, наблюдая, как над суетой мегаполиса летят стаи птиц, не обременённых ни визами, ни границами, ни имуществом. Прощай 'Содом и Гоморра', наверное, кричат они. Но известно ли им, летунам, что они обречены возвращаться?
Сижу я в тихом московском переулке, на открытой террасе маленького кафе 'Ереван' за кружкой чешского пива с жаренными на мангале немецкими колбасками, армянским лавашем. И, отвлекаясь от пищевого интернационала, наблюдаю любопытную картинку. Между жадно хватающими крошки воробьями и ободранными городскими голубями, важно прогуливаются два волнистых попугайчика - зелёненький и серо-синий. Тут же придумываю имена: 'Огурчик' и 'Тучка'. Тем более, что Огурчик - действительно 'он', а Тучка - 'она'. Я со времён своего 'ботанического' детства помню, что у самца синий, а у самки коричневый нарост над клювом.
Конечно, мне приходилось видеть попугаев и в живой природе. Я не оговорился, именно в живой, в Москве она уже либо мёртвая, либо агонизирует. Где я их видел? Да, помню бесконечное многообразие в Сингапуре на острове птиц, откуда улетать не имеет смысла, всё равно ничего лучше не найдёшь. И в Испании зимой. Вышел в отеле на балкон, а всё ветвистое дерево напротив, как плодами в урожайный год, покрыто щебечущими попугайчиками. Они там обитают свободно в заповеднике и летают по окрестным паркам и садам. Но это в странах климатического рая.
А у нас? Две дурашки, в период задымления из-за лесных и торфяных пожаров, решили, что их хозяйка опять спалила кастрюлю или сковороду, и дали дёру из маленькой квартирки в хрущёвке на волю. Потом они, конечно, поняли, что на улице гари ещё больше, чем в квартире. Но заветная форточка была уже потеряна. В детстве у меня тоже улетели попугайчики. Я выпускал их из клетки, полетать по комнате и размять крылья. Но однажды форточку распахнуло порывом ветра, и воздух свободы вырвал их из моих объятий. Мне было пять лет, и я плакал от обиды на неблагодарных попугайчиков.
И моя первая любовь тоже была связана с попугаем. Мы 14-летние пацаны, как всегда, мучились от безделья, играя в карты в расписанной фольклорными изречениями дворовой беседке. В этих надписях доставалось каждому из нас. 'Рыло' - такой-то, 'Навага' - сякой-то, 'Бочка', 'Бурундук', 'Шарманщик' - вообще 'нехорошие люди' и т.д. Но нелестные характеристики не мешали нам вместе слушать Битлз и Высоцкого. В ожидании гонца, посланного в ближайший гастроном за бутылкой дешёвого портвешка или вермутяги и пачкой сигарет 'Южные' за семь копеек. Неподалёку взрослые стучали по столу домино, ожидая своего гонца с 'беленькой' и пачкой сигарет 'Прима', кажется, за десять копеек. Бабушки, сидевшие на скамейках у подъездов, явно скучали и обменивались вчерашними новостями в виду отсутствия прохожих. Молодые мамы ели мороженое под высоким тополем, укачивая орущих чад. Словом, леность разливалась по двору невероятная.
И вдруг, в дремотную атмосферу окружённого стенами домов мирка, влетела сине-зелёно-красная птичка с красным клювом, по размеру чуть больше скворцов, но меньше голубей, важно воркующих в стоявшей посредине двора голубятне. Туда и отправился иностранный гость, в надежде на поздний ланч. Вскочили все: даже младенцы в колясках и инвалиды на костылях. Такую птицу здесь не видели. Под общий крик 'по-пу-гай' двор пришёл в броуновское движение. Бедный пернатый рванул из двора на соседнюю улицу и сел на подоконник пятого этажа. Недоумённо крутя головой, он как будто спрашивал: 'Что от меня хотят эти люди? Я ведь представился и поздоровался. Приивеет, Кееша'.
Пацаны, чуть не оторвав дверь подъезда, запрыгали через ступеньки, и, толкая друг друга, нажали на кнопку звонка. Тут надо оговориться, а то молодой читатель не поймёт, говорю я правду или вру. Это было время ни то всеобщей бедности, ни то всеобщего доверия. Сейчас уже точно не вспомню, много лет прошло, и память не стала лучше. Ключи от дверей тогда клали под половики, лежавшие у этих самых дверей. Некоторые, наиболее отчаянные граждане в густонаселённых коммунальных квартирах, вообще не запирали дверей, и даже гордились этим. Конечно, был и серийный убийца 'мосгаз' и маньяк Щекатило, но об этом в то время пресса не писала, и двери квартир открывали сразу, как будто ждали, что вот-вот принесут миллион. Кстати, к одному из моих соседей, открывшему легкомысленно дверь, ворвался цыганский табор с криками 'дайте попить!'. И пока он соображал, где у него вода, смуглая команда вынесла всё его золото, заработанное за много лет в Египте, к радости соседей, не накопивших даже на магнитофон. Такие налёты происходили по наводке и рядовому гражданину не угрожали.
И тогда, в тот далёкий день, дверь открыла немолодая женщина в фартуке поверх халата и с бигуди в волосах. 'Лена, к тебе мальчики', -- крикнула она в темноту коридора, ничего у нас не спросив. Я с друзьями вошёл в длинное тёмное пространство, заставленное велосипедом, старыми тумбочками, стопками завязанных верёвками газет и журналов. Открылась большая дверь и вышла 'она'. Стройная девушка в короткой юбочке, курносая, с пышными рыжими волосами, разложенными на два хвостика. Мне вдруг показалось, что я никогда не встречал такую красивую девчонку. И пока мои однокашники открывали окно, я узнал, что она из Вологды, живёт у тёти и учится в техникуме. Я приплюсовал год к своему возрасту, чтобы не быть младше, и она стала рассказывать мне про любимые фильмы и про коллекцию картинок кинозвёзд. А я стоял и кивал головой, как игрушечный болванчик. Перепуганная птица перелетела на другой подоконник, и вся компания понеслась в другую квартиру, этажом ниже. А я всё стоял в полутёмном коридоре, слушая её немосковский говорок. Ну и скажите сами, на фига был мне нужен этот попугай, когда впервые я был в роли Адама, залюбовавшегося Евой? Ни попугая, ни пропахшего борщом коридора, ни тётки в бигуди, - никого. Только она и ....
'Мама, мама, попугайчики'! Под ухом у меня взревела сирена радостного детского крика, чуть не порвавшая ушные перепонки. Мальчишка лет семи бросился на прорыв, распугав всех птиц. Это ребёнок, просто ребёнок, подумал я, они такие во всём мире. В Израиле отряд в пионерских галстуках радостным криком восторга перед многообразием природы обратил в бегство стадо горных козлов, к которым я подкрадывался уже около часа, в надежде на редкий снимок. В Америке подростки распугали енотов за секунду до вспышки моего аппарата Canon. Ах да, я не сказал - я профессиональный фотограф, а они дети, всего лишь дети. Мои уже выросли, и я забыл, как это бывает 'здорово', подкрасться и крикнуть что-нибудь отцу в самое ухо.
Я попытался вернуть вспорхнувшее вместе с испуганными птицами состояние гармонии с уставшим от летнего аврала солнцем, с бегущими между крыш облаками, с красными искрами кленовых листьев, падающих на пол террасы... Да где там, всё ушло.
- Не расстраивайтесь, они ещё прилетят, они бывают тут каждый день, - сказал мне пожилой официант из Аджарии, который ещё помнил, как готовили кофе в Батуми, - Вы же сегодня всё равно без камеры.
Конечно, они-то ещё прилетят, маленькие самонадеянные птички, ничего не знающие о грядущей зиме. Но мысли, мои разлетевшиеся мысли, вернётся ли вновь это состояние умиротворения, задумчивости такого короткого 'бабьего' или 'индейского' лета? Господи, я умчался в прошлое, вспомнил детство и ту девочку с рыжими волосами... А причина? Два волнистых попугайчика - 'Огурчик' и 'Тучка'. И зачем я вам это рассказываю? Ведь у каждого в воспоминаниях есть свои 'попугайчики' и своя первая Ева.