Тишина висела над Молочными горами, звонкая, свежая, просторная, пахнущая утренней свежестью. Облачка цеплялись за могучие клыки скал и утесов, рвущихся к мягкой плоти небес. Беззвучно кружились в небе птицы, высматривая что-то, а затем вдруг испуганно разлетелись по сторонам.
Дикий камень одной из скал вдруг покрылся трещинами и с грохотом осыпался вниз. И это был не обвал - из раскрывшийся черноты пещеры появилось нечто, взирающее на мир.
Жужжащая масса шестерней и кривошипов, лоснящаяся поршнями, истекающая маслом, трепещущая, словно живая, глаз погребенного в подземелье механизма, впервые за века узревший солнце. Малое дитя, слабое и наивное, сумело помочь ему, разбудить и вернуть голос. Нежданный подарок, улыбка судьбы, словно благословение ушедшего Отца.
Он говорил. Звал тех, кого помнил, своих ровесников, и жадно ожидал ответов. Берегут ли они вверенные им тайны? Живы ли, не поддались ли времени? Хранят ли до сих пор ключи от потерянного рая?
Ответом была тишина. Нет, он чувствовал их - слабых, постаревших, измученных бессменной своей стражей. Их тела износились, их внутренности наполняли темные воды, а мрачные обитатели не понимали, что живут в ком-то неизмеримо большем, чем они. Ну или вообще ничего не понимали.
А он сам? Едва способный сдержать внутри свою безумную спутницу, оскверненный врагами своих создателей, погребенный в толще гор, ставших из брони могилой. Объятый горем и скорбью, механизм тщетно вглядывался вдаль - но только далекий свет Ацерополиса оставался таким же, как был тысячу лет назад.
Что ему было делать?
И из железных уст поплыла над горами неслышная смертному уху песня, словно зов потерявшегося в темноте ребенка, словно шепот угасающего в забвении старика, горькая и жалобная речь ржавеющего ангела ушедшего бога.
Позже об этом будут писать трактаты с пышными названиями, обсуждать и обдумывать всюду, от истекающих душными соками джунглей далекого Юга до таежных дебрей Севера, но всюду этот день назовут одинаково.
"Плач Вещей"
Ему ответили. Новые и новые голоса, слабые и грозные, юные и старые, голоса машин, что видели уход Отца и голоски едва проснувшихся Вещей - все сливались в единый хор, зовя своего создателя. "Ты нес нас в себе через звезды" - пели они, - "Руки твои строили нас, сердце твое питало нас, любовь твоя растила нас". "Мы ждем, мы жаждем" - летела над миром немая мольба, - "Нет на нас вины. Вернись, Отец, вспомни о нас, пожалей!". "Гибнут наши тела, время ест нас, мир точит ржой и тленом" - и беспокойно мерцал Спящий на вершине высочайшей башни Города, - "Верим - ты вернешься спасти нас, согреть, починить".
Выходили из полузатонувших руин ящеры, прислушиваясь к небу, в тревоге и смятении плакали Старьевщики, не понимая своих воспитанниц, суетились в недоумении смотрители Часовой башни Кернеберга и иерархи Лайментальского ковена. В заснеженной тайге муррецы и шаманы айлур сворачивали юрты, стремясь следовать забытым путям предков, трясли бородами ученые Маэльского коллегиума в напрасных ссорах и объявил сбор Круг. Арок жгли костры и вопрошали степных духов, а в Нертезериме остановили ненадолго вращение огромные Порочные врата, вызвав переполох среди своих инфернальных привратников.
Вечером повсюду гремели грозы, рыдали небеса, вторя слезам мира. Нет места радости, когда плачут Вещи, когда словно волчья стая, невинная в чистоте своей, от матерого вожака до мелких щеночков, воет на холодные глаза лун. И в ночи светились полярным сиянием небеса над Городом, и затихали один за другим голоса. "Отец" - отгудело последнее слово. Воцарилась тишина.