Аннотация: А если человек смотрит в зеркало и видит там совсем не себя. Ищет решение загадки своего внутреннего я, и найти не может. Почему так? Почему с ним?
Бесовские игры
Да что же это такое? Утро только начинается, а мне хоть волком вой. Терпение, терпение... хм, где ж его взять! Ни сна, ни отдыха моей душе. И не пожалуешься, даже виду не покажешь! У-у-у! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ну почему мне нет места в этом мире, почему?!
Ладно. Пора собираться на работу. И ничего хорошего от наступающего дня не ждёшь. Щас завою.
-Володенька, ты уже умылся? Оладышки готовы, - голос матери ласковый, тёплый.
-Умылся, мама, умылся. И даже побрился! Чёрт бы эту щетину взял! - выхожу на кухню.
В душе волчий вой переходит в жалобное поскуливание. Мать жалко. Уж очень она хочет - невестку в дом и внуков. А я, что я? Всё ни как у людей. А оладышки горячие, румяные. Трескаю, хоть нельзя. Толстый. Да и пусть! Должны же быть радости в жизни? У меня одна осталась - поесть. Всё, пора на работу!
Место, где я живу, называется посёлок городского типа. Ну, да, типа. Деревянные казённые дома, больше похожие на бараки, растянулись двумя длинными рукавами. Между ними песок. Сухой, жёлтый. И вроде бы хорошо, а местные модницы недовольны. В туфельках не пощеголяешь, каблучки проваливаются. Десяток двухэтажных домов из кирпича, да три панельных девятиэтажки, вылупившихся прямо посреди степи. Ах да, ещё деревянный магазин, двухэтажное здание милиции, клуб собранный местами из кирпича, местами из панелей, и школа - кирпичная, красная, трёхэтажная. Вот и весь посёлок городского типа. Всяческие УПТК, мехколонны и другие аналогичные клоны, располагаются в нескольких деревянных домах. В одном таком УПТК я и работаю в должности бухгалтера.
Ладно. Рабочий день начался. Пора делом заняться. В кабинете я не один,ещё Любочка - расчётчица. Уже тут как тут:
-Владимир Васильевич, здравствуйте,- её стол приставлен впритык к моему. Любочка улыбается и зыркает на меня. Ей что! Талия, грудь, попа - ух! Всё на месте. Как только кто из механизаторов зайдёт, она тут же:
-Я на минутку, - и виль, виль своей попой мимо, да так, что когда тот выходит из кабинета, она именно в этот момент возвращается! Не иначе как стоит и ждёт под дверями. И своими титьками (вот дал же Бог!), обязательно в дверях заденет.
-Ах, извините, тесно тута у нас.
Злись, не злись, надо работать. Обрабатываю в первую очередь наряды бригады Федорова Геннадия Андреевича. Вы бы видели его глаза! Они чуть зеленоватые, прищуренные, будто насквозь видит. Руки мускулистые, сам поджарый... Иногда бросит взгляд, так до пят горячо становиться. А тут эта Любка, со своими титьками!
- Можно?
-Да, да, конечно, Геннадий Андреевич. Проходите. Я уже заканчиваю. Присаживайтесь, - пододвигаю стул. Смотрю на Любку. Ага, обломись. Виляй, сколько хочешь, ему не видно, он спиной к тебе сидеть будет! Геннадий смотрит на меня. Руки мои начинают предательски дрожать. Чувствую, как кровь приливает к щекам. Опускаю глаза, не в силах справиться с той волной, которая поднимается внутри меня, заливает, захватывает всё моё существо! Боже, дай мне силы!
-Ничего. Я постою. Ещё насижусь за рычагами за день, - а сам с Любки глаз не сводит и метит ближе к косяку встать.
-Минуту. Я сейчас вернусь, - ужас! Это я сказал?
Как кто толкнул изнутри! Зачем?! Встаю и медленно иду к выходу. Хм, зато Любка выйти не сможет. В кабинете больше никого нет. Геннадий чуть отодвинулся, я поравнялся, поднял на него глаза и... а он через моё плечо смотрит на эту стерву и щурится так!
-Простите, - притискиваю его к косяку.
-Пожалста, пожалста, - даже глаз от неё не отвёл.
Выхожу в коридор. Надо взять себя в руки. Надо! Наш посёлок городского типа - это деревня, и не самая большая. Здесь все про всех всё знают. Пересудами матери всю душу вымотают! В коридоре из открытой форточки дует лёгкий сквознячок. Но легче мне от него не становиться. Руки трясутся и в горле ком. Тоже мне мужик! Угу. Так в паспорте написано. Ладно. Тьфу, дурак! Оставил "козла с капустой".
***
Вечер, тёплый, звездный. Мы с матерью сидим на крыльце. Ночные мошки вьются возле лампочки и, чуть коснувшись её поверхности, сгорая, падают вниз. На пороге россыпь чёрных точек, а ведь они всего лишь стремились к свету.
-Володенька, сынок, - мать садится рядом, складывает на коленях коричневые от загара руки, - я, чай, не слепая и не чужая. Ты моя родная и единственная кровинушка.
-Мама, мама, не надо. Пожалуйста, не надо. Мне и так тошно. Жизни не рад, - стараюсь говорить мягко, но волна замершего в душе волчьего воя, помимо моей воли прорывается в голосе.
-Сынок, я что сказать хотела, тут батюшка в соседнем селе есть, он бесов выводит. Говорят, помогает.
Бесы? Ха! Вот уеду в Европу. И никаких бесов выводить не надо будет! М-да... Уехал бы, да "ехало" не везёт. Денег только на автобус до соседнего села и хватит - беса выводить! Меня бьёт нервный смех. Смеюсь и плачу. Мать гладит меня по голове, а я чувствую её мокрую от слёз щёку.
-Знаешь, сынок, это я виновата, - она моргает, а сама плачет, плачет, - меня Бес попутал.
- Ну что вы? Что вы? Нет тут вашей вины. Это природа ошиблась, природа! Мама, мама...
- Нет, сынок. Вот Варвару, ту природа. Она как родилась, весь посёлок наш ахнул. Мать её уж и к врачам ходила. Они сказали, езжай, мол, в Москву, может там профессора смогут сделать твоё дитё мужского, али женского полу. А так - гермафродит. Сколько горя мать с ней хватила, пока вырастила... А и та прижилась с Аннушкой. Какой год вместе. Люди говорят, в детский дом ездили, ребёнка брать хотят. А у тебя никакого изъяна по мужской части нет. Да и так, сам, вон, какой видный. Взял бы какую женщину в дом, все разговоры поутихли бы.
Мать плакала, я молчал. Из соседнего двора доносился запах берёзовых веников и обрывки женского смеха.
- Это сейчас у нас тут всё гужом. А когда я была молодая, парни как в армию уходили, так назад и не возвращались, если уж совсем какой никчёмный, да ещё пьяницы. Так что, нашим девкам выбор был невелик. Поэтому, когда твой отец предложил выйти за него, я и не раздумывала. Родители тоже были рады. Не пил. Работал на тракторе. Видный. В общем, повезло, считалось. Стали жить вместе. И всё бы хорошо, да как подходит время в постель ложиться, мне хоть назад к родителям беги. А как бежать? Сказать, что не люб он мне? Родитель волосяную выволочку враз сотворит. Так и появился ты на свет, от желания твоего отца и моего терпенья, - она замолчала, поправила на голове платок.
- Пойдём в дом. Попьём чайку, что ли, - мать тяжело поднялась с крыльца.
Я кивнул. И тут же решил, женюсь на Любке, изъяна то, и вправду, нет. Заодно и от Геннадия её, стервозу, отстраню.
А мать возилась на кухне и продолжала рассказывать.
- Больше детей Бог нам не дал. Как-то уехал твой отец на рыбалку и сгинул. Нашли только перевёрнутую лодку. Вскорости померла его мать, потом мои родители. Так и остались мы с тобой вдвоём. Ты рос, а я мечтала - вырастишь, женишься, пойдут внуки. Нянчить буду, начнёт наш род прибывать. Вот тут и сбылся окончательно мой девичий сон! Много лет прошло с тех пор. А помню его как сейчас, - она промокнула подолом фартука припухшие от слёз глаза. Я молча смотрел в чёрное вечернее окно. Разговор за чаем получался не весёлым:
-Тогда на собраниях говорили, что ни Бога, ни Чёрта нет. Я и поверила! Молодая была, глупая. Но подошёл срок и Бес вселился... в тебя, - серьёзно и даже как-то спокойно, сказала.
- Ну что вы, мама? Кто вселился? Бес? - было мне и горько, и смешно, но от того, каким спокойным и обречённым голосом произнесла она последние слова, мороз пробрал меня в эту тёплую летнюю ночь.
- Где вы этих глупостей наслушались? Да, если бы не наша "дыра", если бы жили мы в большом городе! Там люди и... и не с такими "Бесами" живут!
-Ты не перебивай. Всю жизнь молчала, ни одной живой душе словом не обмолвилась, а надо было к батюшке на исповедь бежать. Да теперь уж что... Потерявши голову, по волосам не плачут, - мы пили чай и какое-то время молчали. Жалость давила меня изнутри так, что я стал разрабатывать план, как жениться на Любке. Выходило, ничего сложного, и всем даже на пользу. Скажу, что ревную её к Геннадию, весть эту она тут же растрезвонит на весь посёлок. Эта мысль меня даже порадовала, наконец-то всё станет на свои места. Приведу домой, если согласиться, пусть с матерью хозяйничают. Откажет - того лучше. Моё дело предложить, а там пусть судачат.
Мать, тем временем, всё говорила и говорила. Видно, совсем невтерпёж стало:
- Так вот, значит, было это, когда я ещё в девках ходила. Сидели мы как-то с подружками вечером возле костра, комаров ветками гоняли, да мечтали всё больше о женихах. Кто-то из девчонок говорит, что, мол, прошу у Бога каждый день женишка видного и работящего и очень надеюсь на исполнение желания. Тут у меня вся душа прямо взвилась, просим то все, а Бог один! Вскочила, подбежала к берегу речки, костерок-то мы всегда на берегу разводили, чтоб парням виднее было, где мы устроились вечеровать, и, чтоб уходя, залить сподручнее. Присела на бережку, посмотрела в темную воду, да как закричу: "А мне все одно, хоть Бог, хоть Чёрт, лишь бы жених был хорош собой, да все, что задумаю, сбывалось!" Только эхо над водой прокатилось. Поднялась, раскинула руки, и опять кричу: "Слышит меня кто, ай нет?" И в ответ: "Слышит, слышит!" Жуть меня пробрала, я назад к костерку, упала и вся в мокрой прибрежной глине измазалась. Девки на меня: 'Дура, - говорят, - примета плохая. - А я в ответ: - Сами вы дуры суеверные!'
Ответ - эхо вторило, а берег мокрый и скользкий, вот и не устояла". И той же ночью сон мне привиделся: стоит посередь комнаты видный мужик и говорит, что будет мне муж как просила. А ещё, будто в сказке, три самых сильных желания исполнит. Но условие одно есть, как придёт ко мне старость, поселится он со мной в одном доме, где бы я ни жила и жить будет по своим законам. А я ему: "Ну, к тому времени и ты состаришься, так что за такую услугу, чего там, предоставлю тебе крышу. Живи". А сама думаю, до старости ещё дожить надо, когда-то ещё будет, а муж и желания сейчас исполнятся. А он только усмехнулся: "Смотри! Сама пожелала".
Проснулась утром и не пойму: сон то был, или явь? За дневными заботами закружилась, девичья память короткая, а жизнь кажется такой длинной впереди. Не прошло и трёх дней, к соседям сын из армии вернулся. А в контору по разнарядке новый трактор дали. Управляющий все удивлялся, не планировалось, как с неба свалился. А сосед молодой, не пьющий, в армии танкистом служил, его на этот трактор и посадили. А ещё через месяц, встретил меня у калитки и спрашивает, не буду ли я против, замуж за него пойти. Стою, молчу. И душа молчит. Всё при нём, о таком и мечтала, а нет любви. Ты не усмехайся, я, ить, не всегда старая да толстая была. В общем, ещё через пару месяцев нам свадьбу сыграли. Девки обзавидовались.
Я слушал мать и чувствовал, как по спине холодок пробегает, так отчего-то мне это слушать не хочется, будто заранее знаю, о чём речь будет. И дурацкая улыбка губы тянет. Посмотрел в окно, тьма там.
- Мам, пойдём на крыльцо выйдем. Ночь тёплая, летняя.
- Пошли. Отчего не посидеть?
Мы опять сидели на деревянных ступенях, и опять мошки вели свой смертельный танец возле лампочки. Мать говорила спокойно и размерено, наверно, не раз прокручивала про себя эти вспоминания.
- Жисть пошла - со стороны смотреть - лучше некуда. Отец твой и работящий оказался, и в доме мне помощник, а это в наших местах - редкость. И деньги в дом несёт, и сам с работы придёт, себя в порядок произведёт, не подумаешь что тракторист. Чего уж там, было дело, льнули к нему наши бабоньки, только он их вроде и не замечал. Повздыхали, повздыхали, да и стали поговаривать, что будто присушила я его, вот он окромя меня ни одну женщину и не видит. А мне самой не слаще чужих приходится. Днем всё хорошо и прекрасно, а как ночь подходит, то вроде и не люба я ему, как тяжкую обязанность выполняет. Мне от такого отношения совсем не в мочь стало. Как выходила без любви, так и шла жизнь без радости. Потом ты родился, рад был твой отец очень. А ничего в наших с ним отношениях не изменилось. После твоего рождения осмелела я немного и завела с ним разговор на эту тему. Выслушал он, молча, головы не подняв, и только сказал, что нет моей вины никакой, и изъяна во мне нет, чтоб не винила и не корила себя. А насчёт какой другой женщины чтоб из головы выкинула, пустое это. На том и разговор окончен был. Дальше больше, совсем мне невтерпёж стала такая жисть. А зависть людская - костью в горле встряла. Я себе места не нахожу, живу с мужем, будто с соседом, ни тепла, ни ласки, а бабоньки косяка давят, вот мол повезло. И стали мне по ночам мечты приходить, то будто муж мой куда на заработки уехал надолго, или ещё что, лишь бы от меня долой. Нет, смерти я твоему отцу не желала, просто жить вместе стало невмоготу. Вижу и ему не слаще. А тут на отдых к соседке внук студент приехал. Уж что такое случилось с твоим отцом - не знаю, но вился он возле него так, что людям в глаза бросилось. И вот собрался он с этим парнишкой на рыбалку, не ахти любитель был, а тут, душа вон, поплывем и всё тут. И поплыли. В то утро последний раз твоего отца видела, никогда, сколько жили, таким счастливым не был. Будто на рыбалку за счастьем собрался. А оказалось - на погибель. Хотя, никто их мертвыми не видал. Лодку нашли пустую, ни рюкзаков, ни каких других следов, так приплыла сама вниз по течению. Исчезли оба. И тут меня как жаром обдало. Первое моё желание было замуж выйти за видного да непьющего парня, второе - сына родить. А третье желание, когда жить стало совсем тошно, чтоб твой отец куда-нибудь исчез. Нет спасения от такого исполнения, вместо радости одни слёзы. Не прошло и года, после того как отец твой и соседский парень пропали, засобиралась бабка его уезжать из посёлка и далеко куда-то. Зашла перед самым отъездом к нам и говорит, чтоб я за мужа свово в церкви как за покойного не молилась и свечи за упокой не ставила. А из головы его выкинула, да жила себе спокойно.
Странный у нас тогда разговор получился, так я в толк и не взяла, что она на уме держала. Показалось, будто что-то знает, да сказать не хочет, но самое подозрительно мне было, что вроде намекала она, что жив и внук её, и муж мой. Но толком я у неё выпытать ничего не смогла, с тем и расстались. Всякие мысли потом мучили, да что толку? День за днём - жизнь утекает быстро. Вот уже и ты вырос, и я не молодею. И все бы ничего, да глядя на тебя, вспоминаю, что в том сне мне было сказано условие одно: как придёт ко мне старость, поселится он со мной в одном доме, где бы я ни жила и жить будет по своим законам. И только теперь я понимаю - Бес это был. Может и раньше догадывалась, да верить не хотела, вот и обманывала сама себя.
Мать замолчала, только слёзы катились из немигающих глаз. А я и рад бы в бесов поверить, но все мысли были об отце. Многое я видел совсем в другом свете, чем мать. Да язык не поворачивался ей это объяснить, а надо бы.
- Володенька, ну как ты на счёт батюшки?
Глянул на мать, и такая боль пронзила сердце, всё, что хотел сказать, в миг из головы вылетело, растянуло лицо помимо моей воли в улыбке, а язык уже молотит:
- Мам, да будет вам. Лучше к свадьбе готовьтесь. Завтра Любке предложение сделаю.
Дальше всё пошло как по писаному. Не успел оглянуться - как уже и свадьбу отгуляли. Вот тут-то я и понял, каково было моему отцу. Того хуже, подошло время закрывать наряды и Геннадий Федоров зачастил к нам в кабинет. Но теперь на Любку ноль внимания: как же, муж рядом. Сядет Федоров рядом и сопит чуть не в ухо мне, а я на его сопение, всю Любкину воркотню, не глядя, бы променял. Домой идти не хотелось. Отправлю Любку, иди, мол, а я и за тебя, и за себя работу сделаю.
Как-то возвращаюсь, на улице темень и не зашторенное окно у нас на кухне светиться, форточка открыта, слышу, Любка что-то матери выговаривает. Слов не разобрал, только мать села к столу, обхватила голову руками и давай жалобным голосом Любку умолять, я как ужаленный в кухоньку влетел, слышу:
- Вот он, явился. Не верила я людским толкам. Думала, он меня к Геннадию ревнует. А он - его ко мне!- и залилась злым, ехидным смехом.
- Люба, Любочка, не надо. Стыд-то от людей какой, стыд!
- Мама, не унижайся. Перестань. А ты не выдумывай, - сказал это так, будто полный рот ваты держал.
- Да ну вас, пойду я. Нечего мне тут делать. Мне мужик нужен, а не невесть что.
Мать за ней, а я хлопнул дверью и во двор. Сижу на крыльце, думаю, как завтра на работу идти? У нас не город, у нас ПГТ. К обеду все в курсе будут. И выходило, что идти мне больше некуда. Выскочила Любка с узелком:
-За вещами завтрева приду, с братом. А вы тут замуж выходите, нечего жениться, - и исчезла, только подол мелькнул в ночном сумраке.
Ночь. Какая ночь! Тьма, хоть глаз коли, ни зги не видать. Тихо до звона в ушах. Даже листва на деревьях не шелестит под ветерком. Да, хоть и не наступало бы утро. Терпение, тер-пе-ние... хм, где ж его взять! Если не только терпения, а, кажется, и самой души нет! Да чёрт её знает куда делась. Всегда была и, вот, нет её, нет! Щас найду! У-у - у! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Завыть что ли? Вот теперь понимаю, почему волки воют, подняв морду и глядя на луну! Это у них частица души вылетает, а пусть вся вылетает и ничего уже терпеть не надо будет! Бог ли, чёрт ли, не знаю кто, но заберите эту душу куда хотите, всё, это выше человеческих сил!
В ночной тишине скрипнула неприкрытая дверь в сени. Желтый огонёк кухонного окна тускло светил на грядки лука. В дальнем углу огорода дощатый туалет, похожий на скворечник, еле различим. Он вошёл в сарайчик, отмотал кусок бельевой верёвки, остальную аккуратно повесил на прежнее место, чтоб мать потом не искала, и направился в этот "скворечник".
"Уже и солнце встало. Люба ушла, и Володи всё нет. Наверное, следом убежал. Поди, догнал, может ещё и сладиться. Но что ж душа так ноет и плачет. Всю ночь просидела, ждала, Бог даст, вернуться вместе".
Мать вышла на крыльцо. Протяжно скрипнула неприкрытая дверь туалета. Сердце замерло, она кинулась прямо через грядки.
- Сынок, сынок, кровинушка моя... - провела ладонью по холодной руке, дотянулась до глаз, - прости, коли сможешь.
Аккуратно отрезанная верёвка висела на прежнем месте. Примерилась. Остатка хватало. И направилась к сыну. Балка, на которой крепилась крыша домика, немного выступала наружу... ну, и этого хватит.
Их разделяла только дощатая перегородка, да частокол человеческой нетерпимости, отгородивший мать и сына от жизни. А солнце светило ярко и бликами играло на крупных огуречных листьях... ему было всё равно.