Буденкова Татьяна Петровна : другие произведения.

Машуня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мария родилась, как теперь принято говорить, в неблагополучной семье, в доме на окраине рабочего района. Рядом с этим домом проходит автомобильная дорога, в просторечии -бетонка. На обочине бетонки обосновались девушки, которые продают свою любовь за деньги. Разные люди, разные судьбы окружают Марию. Однажды её судьба делает крутой поворот. И вроде люди окружают прежние, а жизнь меняется. И меняет её сама Мария. Книгу можно купить https://ridero.ru/books/mashunya/ (издательство Ridero, или в любом интернет магазине)
   Татьяна Буденкова
  
  
   Машка-проститутка
  
   Иногда видимое оказывается совсем не тем, о чём
   мы думаем. Да уж...
  
  
   Глава 1. Придорожные пирожки
  
  
   Жизнь била ключом... и всё по голове. А ещё по пустому желудку, рваным колготкам, прогнившим половицам комнаты - и бренчала раздолбанными оконными створками.
   Машка высунулась из-под красного (или коричневого?), в общем, из-под грязно-коричневого ватного одеяла. Холод собачий, но вылезать надо, пока в комнате одна. Мамаша и какой-то мужик, с которым они вчера завалились домой, похоже, ушли искать на опохмелку.
   Как только Машка услышала матушкин голос в коридоре и поняла, что она не одна, шмыгнула под одеяло, закопалась в куче тряпья. А то, кто их знает, что у пьяных на уме? В тот раз ели ноги унесла, когда мать такому же пьяному мужику стала объяснять, что Машка только с виду тощая да мелкая, а так от неё не убудет. Так и пришлось, в чём была, выскакивать в коридор. А на улице не лето и даже не осень. Зима на дворе.
   На чердаке у Машки лежбище. Ещё по теплу притащила с мусорки сиденье от старого кресла, рваный матрас да кое-какие тряпки. Ну, так это летом, ну, по осени можно перебиться. А теперь?
  Машка натянула на себя старое пальтишко и отправилась, куда глаза глядят. В школу Машка не ходила. Вернее, не вообще не ходила, а теперь не ходила. Пока жила в деревне с бабушкой, в третий класс перешла. И было это три года назад. "Теперь бы в пятый класс пошла или в шестой? - прикидывала про себя Машка. - Там тепло и обедом кормят". Но бабушка умерла, и Машку забрала в город мама. Соседская Олька обзавидовалась: "В городе мороженое на каждом шагу продают. Опять же кино и грядки полоть не надо!" - вздыхала Олька и мечтательно закатывала глаза. Но Машке уже тогда стало как-то тревожно. Потому что мама на похороны бабушки опоздала, а когда появилась, то первым делом продала бабушкин дом. "Хоть невелик был, но тёплая крыша над головой", - по-взрослому вздыхала Машка, выглядывая из подъезда на серую кашу грязного придорожного снега.
   Голод не тётка. И Машка направилась в сторону трассы. Там девушки, тоже не очень тепло одетые, стояли вдоль дороги. Но иногда останавливались машины, забирали кого-нибудь из них. А в кабинах тепло. Несмотря на свой юный возраст, Машка уже знала, в чём тут дело. Дома наглядные уроки регулярно преподавала матушка. Девушки водили Машку в придорожный павильончик и покупали ей горячие пирожки. Никогда потом в жизни таких вкусных пирожков Машка не ела.
   Вот и в этот раз Юлька, в розовых колготках и чёрных лакированных ботинках на высоченном каблуке, в тоненькой разноцветной кофточке и чёрной кожаной куртке - косухе нараспашку, кормила Машку пирожками и вздыхала:
   - Смена подрастает...
   - А с собой можно? - Машке не до рассуждений. Мамаша тоже голодная, а уж как с похмелья мучается - смотреть жалко. Машка вообще жалела мать. Какая-никакая, но родная. И даже подкармливала её, вот так выпросив пару-тройку пирожков.
   - Что твоя мамаша думает? Тебе учиться надо! - дымила сигаретой Юлька.
   - Так когда из деревни меня забирала, то и документы на меня из школы забрала... а потом потеряла. Я искала. Только где ж их отыщешь? Вот и выходит, в деревне думают, что я в городе учусь, а в городе обо мне и не знают. Можно ещё три пирожка?
   - Можно. Говорят, твоя мамаша тут же начинала, - кивнула головой в сторону трассы Юлька, - спилась... совсем. Так что ты - дочь удалого шофера, - вздохнула Юлька. - Ну... хоть не колется мамашка твоя, и то ладно.
   Смысл последних слов Машка не поняла. Не до того ей было. Пока пирожки горячие - успеть домой. Мама будет есть и гладить её по давно не мытой голове. И Машка думала, что мама её любит, точно любит.
   Подруг у Машки не было. Да и откуда им взяться, если дальше этой трассы она нигде не бывает? Правда, как-то раз, когда она на чердаке, закопавшись в тряпьё, пыталась согреться на рваном матрасе, туда пожаловали какие-то мальчишки. Было их трое. И, обнаружив Машку, они вытащили её из тряпья. Она тряслась от холода и страха.
   - Глянь-ка, да тут нас шмара дожидается, - как-то странно хихикнул тот, что повыше ростом.
   - Ну а чё? Только какая-то она... не наградила бы чем-нибудь.
   Третий же без лишних разговоров толкнул Машку на матрас, и она почувствовала холодные, жесткие руки, ползающие по её животу.
   - А-а-а-а!!! - закричала Машка и, извернувшись змеёй, попыталась вскочить. Но толчок в грудь отбросил её на загаженный голубиным помётом пол.
   - Глянь-ка, прыткая! Чё, не пробовала ещё? Не боись, тебе понравится... - надвигался на неё тот, что был повыше двух других. Оглянулся по сторонам: - В очередь, в очередь, господа. Всё в порядке очереди. Я - первый.
   Откуда только взялись силы? Машка подскочила и с громким воплем, вытянув вперёд руки, кинулась на того, который стоял чуть в стороне, как раз на пути к люку на лестницу. Толчок в грудь, мальчишка падает, Машка запинается за него и кубарем летит к спасительному люку. Уже со своего первого этажа услышала, как по лестнице загромыхали шаги бегущих мальчишек. В то же время со скрипом открылась дверь квартиры на верхнем этаже, и хозяин, не стесняясь в выражениях, кричал им вслед:
   - Это какого х... рена черти принесли? Перекрытие на ладан дышит, проломите - как пить дать, оторву бубенчики!
   Чем закончилась эта разборка, Машка так и не узнала, потому что заскочила в свою квартиру, дверь которой никогда не замыкалась. Ключи от замка давно растеряли. Но изнутри был огромный железный крючок. В этот раз ей повезло. Потому что иногда кто-нибудь из кавалеров матери закрывался на этот крючок. И тут уж стучи не стучи - не откроют.
   С тех пор Машка, остерегаясь появления на чердаке ещё кого-нибудь, перетащила матрас в другой угол, за старую балку и какую-то тумбочку, так, что сразу лежбище и не заметишь. Пока всё обошлось...
   А ещё Машка видела девочек из соседних комнат, когда они, нарядные, направлялись в школу. Машка помнила себя такой же, когда жила в деревне с бабушкой. А теперь, глядя на себя в засиженное мухами зеркало, старалась даже случайно не встречаться с соседками.
   В тот день в дверь их комнаты постучали и вошли две женщины. По Машкиным понятиям, красивые, богато одетые. И пахли удивительно вкусно. Мать, хоть и болела с похмелья, толклась дома и вроде даже пыталась убрать со стола огрызки солёных огурцов и присохший к клеёнке скелет селёдки. Оказалось, что приехали они за ней, за Машкой. Сказали, что отправят её в школу-интернат, а маме велели навести дома порядок и завязать с пьянкой. Иначе пригрозили забрать Машку насовсем. Сначала Машка ничего против не имела. Деревенские ребята, кто постарше, тоже учились в интернате, а на выходные и каникулы возвращались домой. Приезжали в новых ботинках и даже в новых пальто, тёплых, с меховыми воротниками. Говорили, в интернате бесплатно выдают. Машка даже зажмурила глаза и представила, как входит в свой подъезд в новых коричневых ботинках со шнурками и в теплом пальто. А ей навстречу соседские девочки... Но тут её мечты прервала одна из приехавших женщин:
   - Маша, Машенька, ну что ты? Одевайся, нам далеко добираться. - И назвала улицу, о которой Машка слыхом не слыхивала.
   - А как же я оттуда буду домой ездить, если этот интернат далеко? Тут школа есть рядом. Нет уж, лучше я туда пойду! - уперлась Машка. - Вы что, не понимаете? Она же без меня погибнет! - и сложила на груди руки.
   - Ну хватит! - и вторая тётка схватила Машку за руку. - Тебе же лучше будет. Там три раза в день кормят, учат. Бельё постельное чистое. Понимаешь? - и потащила Машку к выходу. А Машка вдруг почувствовала, что забирают её навсегда.
   - А-а-а!!! Я вам что, чемодан без ручки, чтобы тащить меня волоком?! - кричала Машка. Именно так назвал её один из маминых кавалеров. И именно сейчас Машка себя таким чемоданом почувствовала.
   - А-а-а!!! Мама, мамочка, ма-ма! - голос Машки срывался, переходя на визг. Но тётка крепко держала Машку и всё-таки выволокла её в коридор. Машка успела заметить, как мать кинулась следом, но запнулась за что-то и упала.
   - Она упала. Ей больно! Пустите, пустите меня! - и Машка попыталась укусить крепко державшую её руку.
  
   Всю первую неделю в интернате Машка жила надеждой - сбежать! Вот только дороги не знала. И было всё не так уж плохо, потому что пока её определили в медицинский изолятор. В школу в эту неделю не отправляли. Как Машка поняла, не знали, в какой класс послать. Ведь окончила то она только два, а по возрасту должна была..., похоже, в шестой идти. Решили, что в третий класс - лучший вариант. И перевели из изолятора в группу к девочкам- одногодкам.
   Длинная узкая комната, с одной стороны которой - вход, с другой - окно, а вдоль стен - два ряда кроватей, называлась "спальная комната девочек". Все кровати одинаково заправлены белыми простынями и шерстяными одеялами в пододеяльниках. Кололись и кусались эти одеяла даже через пододеяльник. И как тут не вспомнить пусть и грязно-коричневое, но своё мягкое ватное одеялко?!
   Училась Машка легко. Сплошные пятёрки и четвёрки. А вот подруг завести не получалось. И не то, чтобы девочки её сторонились, просто Машка не представляла, как это она вдруг подойдёт и... заговорит. Она слышала, как девочки разговаривали между собой, хвастались обновками или жаловались на то, что за вчерашнюю плохую отметку мама не пустила гулять. А Машке что рассказать?
  Но вот на перемене к ней подошла Рита и, вздохнув, сказала:
   - Ой, мы вчера с мамой и папой... - и стала рассказывать, как они вчера ходили в гости, и она там забыла свою сумочку: -Беленькую, лакированную, - вздыхала Рита. - Ну ничего, в следующий раз пойдём - заберу. А ты чем занималась?
   - Ой, а ко мне приезжала мама, и мы ходили гулять. Она такие вкусные пирожки мне привезла! Я сразу все съела, - легко и непринуждённо соврала Машка. И сама удивилась, когда успела придумать.
   - Так у тебя есть мама? А я думала, в интернате только те, кого... бросили родители.
   Машку будто сначала кипятком окатили, а потом водой из колодца бабушки.
   - Никто меня не бросал. У меня папа - шофёр, уезжает далеко и надолго, а мама... - вспомнила мамину соседку, - на поезде проводником работает. Вот и приходится, пока они работают... учиться же надо, - повторила мудрую фразу, услышанную ещё в бытность в изоляторе.
   - А ещё у меня бабушка в деревне живёт. У неё в огороде и огурцы, и помидоры, и даже арбуз вырос. - в общем-то Машка не очень-то и врала. Ведь без папы дети не появляются, это она точно знала, а о том, что её папа шофёр, Юлька с трассы сказала. А про бабушку так и вообще чистая правда. А что умерла - так в этом Машка не виновата. И даже пирожки были, те самые, которыми её девчонки с трассы кормили.
   Теперь иногда Машка и Рита прогуливались вдвоём на перемене и делились друг с другом всякими новостями. И каждый раз Машка придумывала что-нибудь новенькое. То письмо от папы, то будто звонила мама, и её вызывали к телефону - поговорить.
   В этот раз Рита, загадочно улыбаясь, прошептала Маше:
   - Мне родители подарок купили на день рождения и спрятали, - тихонько смеялась Рита, - только это секрет, - осмотрелась по сторонам, - а я подсмотрела. Ты приходи к нам в воскресенье. Мама пирог с повидлом испечёт.
   - А что, что там... в подарке? - загорелась Машка.
   - А вот придёшь - увидишь, - интриговала Рита.
  
   Когда Машка жила с бабушкой, то и она ходила на дни рождения к своим подружкам, и к ней приходили. Было весело. Но тогда они с бабушкой заранее готовили подарок. Соседке Ольке бабушка напекла целую корзину разных плюшек, так что всем гостям хватило. И все хвалили Машкин подарок, уплетая за обе щёки. А где взять подарок Рите?
   В интернате на подоконниках росли цветы. И Машка придумала. Ну кто ж те горшки с цветами считал? Если один забрать, никто и не заметит. Был у Машки припрятанный кусок блестящей обёртки. Обернёт горшок, а сверху - цветы. Чем не подарок?
  
   Ещё только зайдя в подъезд, где жила Рита, Машка вдруг почувствовала знакомый запах бабушкиной стряпни! И думать не хотела, что этого не может быть, что, скорее всего, это стряпает Ритина мама. Прижимая к груди горшок с цветком, бежала вверх по лестнице и улыбалась. Казалось, вот откроется дверь, а там... бабушка! Но дверь открыла Ритина мама: нарядная, вкусно пахнущая. Из-за её спины выскочила Ритка в красивом платье и блестящих лакированных туфельках.
   - Ой, Машка, проходи! Какая ты молодец - даже не выслушав заранее заготовленное Машкой поздравление, схватила из её рук горшок, - цветок в горшке не завянет! Я его на окно поставлю. Пошли, пошли! Папа нас сейчас фотографировать будет! - и потащила Машку в комнату.
   - Становитесь ближе... ближе друг к другу, - командовала Рита и заодно знакомила Машку со своими гостями, - сейчас папа нас фотографировать будет! Маша!? Маша? Тебя совсем не видно! Давай вперёд, ты у нас самая маленькая!
   Машка чувствовала, как рот сам собой растягивается в улыбке. И это "ты у нас" - так приятно прозвучало!
   - Всё замерли! Папа идёт!
   И Машка замерла с этой улыбкой.
   В комнату вошёл мужчина в белой рубашке и галстуке. И стал выбирать место для съёмки, заглядывая в видоискатель фотоаппарата. Щелчок, другой:
   - Всё, все свободны! - улыбнулся и пристально посмотрел на Машку. А Машка хлопала глазами, и улыбка постепенно сползала с её лица. Она вспомнила, как однажды летним вечером суетилась на трассе возле девчонок насчёт пирожков, и тут прямо рядом с ней тормознула красивая чёрная машина.
   - Эй, малая? - махнул рукой, подзывая. - Подойди, не бойся. - Машка шагнула и оказалась перед лицом мужчины.
   - На, - он протянул в окно купюру, на которую Машка могла месяц пирожками питаться. - И иди отсюда! Слышишь! Уматывай!
   - Я... я нет! Я за пирожками!
   - У-у-у! Твою мать, дожили!
   Тут Юлька оттолкнула Машку и плюхнулась на переднее сиденье. Взвизгнули по мокрому асфальту покрышки, и машина унеслась, обдав Машку дымом из выхлопной трубы.
   Но это был вечер, темно. Машка подумала, что могла обознаться. И значит, надо внимательнее рассмотреть Риткиного папу. Машка подошла к кухне и услышала негромкий разговор мамы и папы Риты.
   - Ты же знаешь, там на трассе... э-э-э проститутки промышляют?
   - Ты к чему это?
   - Эта девочка - Маша.... Она оттуда. Ты понимаешь, чему она может научить нашу дочь?
   - Откуда ты знаешь? - голос Ритиной мамы дрогнул.
   - Да ехал вечером по трассе, смотрю: на обочине среди проституток совсем ребёнок отирается. Ну я остановился...
   - Зачем, зачем ты... остановился?
   - О господи! Ты что подумала? С ума сошла! Я денег ей дал и велел уходить. Не веришь, спроси её! Спроси сама! Хотя... лучше тихо спровадить её от нас. Сама понимаешь, зачем нашей Рите такая подруга? Что подумают, что будут говорить? У Риты подружка - проститутка!
   Не помня себя, Машка выскочила из-за кухонного косяка, за которым стояла и слышала весь этот разговор.
   - Я не такая! Не такая! Я вам хотела всё объяснить, но вы не дослушали, Юльку с собой увезли! - кричала Машка, размазывая слезы. И видела, как мама Риты бессильно опускается на стул, уткнувшись в кухонное полотенце.
   Тут в кухню влетела весёлая Рита.
   - И что тут происходит... без меня... - растеряно осмотрелась. - Мам, пап?
   - Ты кого привела в дом? Она - он ткнул пальцем в Машку, - малолетняя... э... ты, наверное, и слов таких не знаешь?
   - Я не проститутка! Не проститутка! - захлёбывалась слезами Машка.
   - Папа? - улыбка ещё не успела сползти с лица Риты и казалась какой-то дикой маской.
   - Да, именно так. Я своими глазами видел, как... она...
   - Вы всё врёте! Врёте! Это я видела, как вы Юльку увезли!
   - Вон! Пошла вон! Она ещё и клевещет на меня, чтобы самой оправдаться! - кричал Ритин папа уже вслед Машке, когда она в слезах неслась по лестнице, перепрыгивая через две ступени.
   Машка выскочила из подъезда, ноги дрожали и подкашивались. Возле подъезда лавочка, присела. Из открытого кухонного окна слышались рассерженный мужской голос и весёлая музыка. И Машка подумала, что Рита или её мама выбегут следом - искать её. Ну или ей очень хотелось, чтобы так было. Машка уже немного успокоилась и подумала, что Ритин папа просто ошибся. Или лучше... она сама скажет, что... обозналась. И это не он увозил Юльку. Но из подъезда никто не выходил. И Машка, всё ещё не в силах унять внутреннюю дрожь, вдруг подумала, что ей сейчас придётся вернуться в интернат, а там любопытные девчонки начнут расспрашивать, как всё было на дне рождения Риты. Надо было успокоиться и придумать что-нибудь хорошее.
   Утром, стараясь не думать о вечернем происшествии, Маша шла в школу. А на душе, как говорила бабушка, кошки скребли.
   Как только вошла в класс, на подоконнике, рядом с учительским столом, увидела горшок с цветком, который вчера подарила Рите.
   - Вот, он оказывается... ворованный... Там на дне белой краской написано: "шк... 10". Папа велел вернуть. А это правда - про пирожки на трассе...? - и замялась, не зная, как продолжить.
   - Правда. Про пирожки - правда! И то, что твой папа Юльку увёз - тоже правда! - срывающимся голосом отвечала Рите.
   - Врёшь! Ты всё врёшь! Ты воровка и... и... проститутка! - выкрикнула Рита.
   Возле них уже собрались одноклассники.
   - Это поклёп! Это всё поклёп! Твой папа врёт!
   - И про цветок врёт? Это ты вруша! Воровка, проститутка и вруша! - и было видно, что Рита не сомневается в своих словах, хоть и выговорила второе слово, запинаясь и краснея. Ответить Машка не успела, прозвенел звонок. Что было на уроке, она потом даже вспомнить не могла. А на перемене, кое-как запихав в портфель учебники, кинулась вон из класса. "Всё, с меня хватит, - думала Машка, - домой, к маме!" Учебный год подходил к концу. Маша - одна из лучших учениц. И она очень гордилась своими успехами. Но теперь ей было не до этого. Ещё в самом начале пребывания в интернате, она выяснила, как добраться до мамы. Но учиться Машке нравилось, и побег откладывался на неопределённое время. И вот теперь, как думала Машка, время настало.
   Но денег на автобус не было. И Машка направилась пешком. Идти надо было далеко, а живот уже урчал от голода. "Раньше целыми сутками могла не есть, а теперь вот..." - увидела автобусную остановку, а рядом ларёк с пирожками, и почувствовала, как по обеим щекам покатились слёзы. Денег нет ни на билет, ни на пирожок. Возле остановки стоял автобус с открытыми дверками и табличкой - названием улицы, где жила Маша. "Ну, хоть в этом повезло, - размазала по щекам слёзы, которые то ли от голода, то ли от обиды катились сами собой- не унять. - Пусть одну остановку, а проеду. Высадят зайца-безбилетника только на следующей". Подождала, и как только услышала шипение закрывающихся дверок, юркнула внутрь, чтобы прямо тут не выгнали.
   Пожилая женщина кивнула Машке:
   - Двойку что ли получила?
   - Нет. Я хорошо учусь.
   - А чего тогда слёзы льёшь?
   - Мама дала денег на билет. А я их потеряла, - самозабвенно врала Машка и вполне искренне плакала.
   - Тебе куда? - поинтересовалась женщина. Машка назвала улицу.
   - Ого! Это почти до конечной. На вот, рассчитайся, - протянула Машке мелочь. Машка только кивнула в ответ. И устроилась возле окна. Автобус покачивался на кочках, и Машка задремала. Иногда она открывала глаза и смотрела в окно на проплывающие мимо улицы, пока, наконец, не замелькали знакомые дома.
   А вот и остановка. Но куда идти? Домой - опасно. Хватятся, первым делом приедут к матери и вернут назад в интернат. На трассу - рано. "Может, кто из девчонок уже на трассе", - подумала Машка. Да и куда ещё ей было деться? Скитаясь по придорожным кустам, дожидалась темноты. До тёплых летних дней было ещё как до луны пешком...
   Наконец вдоль трассы стали появляться девушки. Машка всматривалась, выискивая знакомые лица. И вдруг:
   - Машка? Ты опять тут? Ну от судьбы не уйдешь! - всё в той же косухе и тех же ботинках перед ней красовалась Юлька.
   - Купи пирожок, - с места в карьер взяла Машка.
   - Ну как всегда.
   Вдоль дороги развивалась "инфраструктура". С одной её обочины заросло сиренью и тополями старое кладбище, а с другой развивался гаражный автосервис.
   Было удивительно видеть, как в вечернем полумраке с кладбища то тут, то там тёмными призраками выскакивали мужики, а следом выходили девушки. И тут к Юльке подошел мужик в промасленной фуфайке.
   - Раньше на машинах подъезжали, - кивнула Машка на трассу.
   - Бывает подороже, бывает подешевле... бизнес. Ничего личного, - криво усмехнулась Юлька - Погодь. Работа... долго стоять не может, - кивнула мужику: - Пошли, - и оба скрылись за кустами кладбищенской сирени.
   Ждать пришлось недолго.
   - Пошли,- кивнула Машке так же, как тому мужику. И выпустила из ярко накрашенных губ клуб сизого дыма. - Тут теперь пивточка. Пирожков нет, но всякие другие блюда...
   Вид Юлька имела странный настолько, что Машка испугалась. А та с маха открыла стеклянную дверь павильона, пропустила вперёд Машку:
   - За мой счёт. Накорми. Я... потом рассчитаюсь.
   Уговаривать Машку не пришлось.
   На сытый желудок Машка почувствовала себя увереннее, да и думать теперь могла не только о еде. Ну и поздно уже, и холодно, так что мать теперь наверняка дома. Главное, чтобы на крючок не закрылась. Возле подъезда Машка осмотрелась, вроде, никого. Дверь в комнату матери притворена неплотно. "Ну вот, всё не так уж плохо. И доехала, а не пешком дошла, и сытая, и в комнате... - немного приоткрыв, заглянула в щелку, - никого из посторонних".
   Уткнувшись носом в подушку, недвижимо лежала мать.
   "Обычная картина. Набралась к вечеру", - вздохнула Машка. В углу комнаты на полу докрасна раскалилась старая электроплитка. А рядом куча какого-то тряпья. "Вот не приехала бы я - до пожара недалеко было бы", - рассудила про себя. И услышала вроде слабое мяуканье из этой кучи.
   - Похоже, котёнок пригрелся, зарылся в тряпьё..., - улыбнулась Машка такой находке. - Мог бы сгореть... - отбросила в сторону грязную тряпицу и обомлела. Синюшный маленький куклёнок моргал глазами и пытался заплакать, но, похоже, сил на это у него не было.
   - Мамочки! - шептала Машка, поднимая ребёнка. Был он совсем крошечный, почти невесомый. Положила его на старый продавленный диван.
   - Мама! Мамочка! - затормошила её. Но наткнулась на мокрую от крови подушку. Кинулась из комнаты, колотила в двери соседям и кричала, что есть мочи: "Вызовите скорую! Скорую!". Но дверь так никто и не открыл. Наученные горьким опытом жильцы их подъезда знали, что так вот откроешь дверь, и скорая самому потребуется. Тот ещё контингент проживает. Кто мог, давно переехал отсюда. Вспомнила, что рядом - конечная остановка автобусов, там в диспетчерской точно есть телефон.
   Пока бежала, увидела проблесковые маячки милицейской машины. Машина остановилась возле подъезда. Машка согнулась пополам, хватая воздух ртом, бежала -то что есть мочи. Поняла, что кто-то из соседей хоть и не открыл дверь, но позвонил, правда, не в скорую, а в милицию. Но это уже было не важно.
   Потом наблюдала из-за угла, как завёрнутого в милицейский китель ребёнка вынесли, и машина, мигая проблесковыми маячками и завыв сиреной, рванула с места. В подъезд вошли два милиционера, в машине оставался водитель. С ребёнком вышел один, значит, второй остался в комнате. "Он не врач, чем сможет помочь матери?" - рассуждала про себя Машка. А скорой так и не было.
   "Померла, - оборвалось Машкино сердце. - Мамочка, милая, живи, пожалуйста, живи!" И, как умела, просила Бога (есть такой, он всё может, от бабушки слышала), чтобы он спас мать. Наконец, из-за поворота показался свет фар, и к подъезду подъехала машина скорой помощи. Машку трясло мелкой дрожью, и было не понять, то ли от промозглого ночного ветра, то ли от всего, свалившегося на её плечи.
   И когда уже никаких сил ждать не оставалось, из подъезда вынесли носилки. Лицо матери было открыто. "Жива!", - выдохнула Машка и громко, в голос, заревела. Но тут же, испугавшись, что её поймают, бросилась в ночную темноту неосвещённой улицы. Бродила между старыми развалюхами, пару раз возвращалась к своему дому. Но у подъезда стояла и мигала красно-синими огнями милицейская машина. "Отвезли и вернулись, - и впервые задумалась, кого отвезли: - Это мой... братик? Мой маленький братик?" - шептала Машка, и сама не верила себе.
   Тогда она ещё не знала, что вот так закончилось её пусть и нелёгкое, но детство, которое у каждого человека только одно.
  
   Глава2. Перепрятушки
  
   Машка брела в темноте. То ещё место для ночных прогулок на этой забытой богом окраине! Кто мог, давно разменял квартиры, или даже купил новые, и вот теперь оставшийся рабочий и нерабочий, просто пьяный, люд спал. Облезлые стены давно не видавших ремонта домов темнели провалами окон. А фонари... ну да, когда-то они тут были. Вон и столбы остались. Со временем лампочки перегорели, а потом и провода украли. Холодный ночной воздух пах мазутом и печным дымом.
   - Понятное дело, забрела в "пятаки", раз дровами пахнет, - определилась Машка. Какой-то шутник прозвал так старые деревянные домишки, гнездившиеся сразу за кирпичными трёхэтажками.
   - Ладно. Чего теперь? - резонно задала себе вопрос. - Милиция, наверное, уехала, соседи уснули, - и направилась назад.
   Возле дома всё было тихо и спокойно, будто ничего и случилось. В окне их комнаты - темно. Машка шагнула в подъезд и почувствовала, что ноги будто ватные, не желают двигаться. Но не стоять же среди коридора, ещё выйдет кто... Так, передвигая ноги, будто два мешка, набитые тряпками, дотащилась до своей комнаты. На дверях увидела бумажку с печатью. Осторожно потрогала, один край бумажки держался прочно, а другой отпал вместе со слоем старой краски.
   - Это даже хорошо. Из интерната приедут - а тут вот... опечатано. Нет меня тут, - чуть приоткрыв дверь, осторожно скользнула внутрь комнаты, так, чтобы бумажка вроде как оставалась на месте. Уткнув нос в ворот пальто, пробралась к форточке. Открыла, подышала немножко и почувствовала, что от усталости просто валится с ног. Свет включать нельзя, заметят. Да и так знаком каждый уголок. Не раздеваясь, устроилась на полу возле окна. Пальто тёплое, батарея рядом, и дышать легче.
   Проснулась от того, что кто-то то ли ругался, то ли плакал. В окно вовсю светило солнце. А плакала и ругалась одновременно соседка за стеной. Комната у неё - девять квадратов, детей трое, муж вечно в промасленной робе. Совсем пьяным, правда, Машка его не видела, но навеселе, было дело, возвращался с работы. А как-то раз... Машка даже хихикнула про себя, вспомнив, что однажды видела его, прошмыгнувшего в кусты кладбищенской сирени в сопровождении девушки с бетонки. Сама же тётя Люда - в три обхвата. И Машка никак не могла понять, как она в своей каморке спать помещается.
   Однако следовало подумать, где раздобыть еды. Тут не интернат: ни завтрака, ни тебе обеда по расписанию. Машка встала, сняла пальто. Осмотрелась и решила: пока думает, наведёт, по возможности, порядок. Для начала собрала в узел окровавленное белье с кровати матери. Прикинула, что, когда стемнеет, отнесёт его на мусорку, а с чердака притащит свой матрас, он всяко-разно чище. Вскипятила чайник. Если горячей воды попить, и в животе, и на душе теплеет.
   - Да ладно тебе! Пока суд да дело - целая комната пустует! - раздалось за дверью.
   "Тётя Люда убеждает своего мужа занять эту комнату", - поняла Машка. Метнулась спрятаться, да куда?
   - Ой! Печать, печать! Не было тут никакой бумажки! Какой хулиган оторвал, а я-то тут причём?
   И с маха распахнула дверь!
   - Сюр-прайз! - протянула тётя Люда, глядя на Машку. - Это что, они прямо с тобой опечатали?
   Осмотрелась по сторонам. И не дожидаясь Машкиного ответа, продолжила: - В кои-то веки не по собачьи, на коврике, на полу, а на кровати спать буду.
   - Тётя Люда, тут я живу, - попыталась отбиться Машка.
   - Ну и на здоровьечко! Вот же как хорошо всё складывается!
   - Что ж тут хорошего? - возмутилась Машка.
   - Ты же ещё несовершеннолетняя. Так? Так! - сама себя подтвердила тётя Люда. - Значит, опекун нужен. Нужен? Так что всё по закону сделаем, - и приступила ближе к Машке. - Или назад в детский дом хочешь?
   - Это интернат, не детский дом, - пыталась возразить Машка.
   - Хрен редьки не слаще, - констатировала тётя Люда. - Оформлю опекунство. Будешь жить с нами. Или назад, туда, откуда, похоже, тягу дала, сдать тебя? Да не волнуйся ты! Сколь лет рядом живёшь, из одной чашки с моими пацанами не раз кашу ела. Или забыла?
   Нет, Машка ничего не забыла. А громогласная тётя Люда злобной тёткой никогда не была. Да и назад возвращаться никак не хотелось. Это же попробуй объяснить в классе и в группе интерната, что ночью на трассе, где проститутки стоят, пирожки добывала. И цветок тот, получается, краденый.
   - А если приедут из интерната, заберут назад? - пояснила Машка свою тревогу.
   - Хм... В окно видно, какая машина подъезжает. Если за тобой - шурсь к нам и сиди тихонько. Сейчас немного разгребёмся тут, ну, и с обеда пойду выяснять, как на тебя опекунство оформлять. А ты пока с моими пацанами посидишь.
   - Нет! Вначале надо узнать, как там мама! Может, ей надо что? Да и где будет жить, когда выйдет из больницы?
   - Где? Где? В нашей комнате обустроим. Ваша-то, считай, в два раза больше. Куда ей столько места? Ну и...пусть ещё выйдет...
   - Я в больницу, - давилась слезами Машка.
   - Так... Ладно. Попрошу бабу Шуру за пацанами присмотреть. Со скорой сказали, что в седьмой стационар отвезут. Это тут, рядом, но одну тебя отпускать нельзя. Вмиг загребут. Плакало тогда моё опекунство, здравствуй, коврик подпорожный!
   Тётя Люда аккуратно прилепила на место бумажку с печатями. И кивнула Машке: "Пошли, покормлю".
   Машка намазывала на хлеб содержимое красивой круглой баночки с надписью: "Масло Rama", запивала чаем из эмалированной кружки, а тётя Люда за её спиной, сопя и чертыхаясь, втискивалась в какую-то, на её взгляд, приличную одёжку.
  
   С врачом столкнулись на входе в приёмный покой. Тот кричал уже вдогонку дородному мужику:
   - Ладно, до обеда за тебя побуду. Но только до обеда...
   - Нам бы врача, который тут ночью дежурил, - ухватила его полу халата тётя Люда.
   - Вы к кому?
   - А вы кто?
   - Тот самый врач.
   Сам он больше походил на больного. Уставший, с темными кругами под глазами, перехватил сочувственный взгляд тёти Люды: "Нормально. Просто после дежурных суток".
   - Тут это... ночью женщину привезли... Артемьева фамилия.
   - Ух! - и сел, где стоял, на лавочку в приёмном отделении. - Ножевое ранение перикарда, - посмотрел на тётю Люду, - околосердечной сумки. Большая потеря крови, - развел руки в стороны, подскочил и забегал от лавки к окну и обратно.
   - По... померла? - прошептала тётя Люда. А Машка вдруг почувствовала, будто поднялась на воздух и видит всех со стороны: и тётю Люду, и доктора, и себя. И даже ничуть не удивилась этому.
   - Я! Я чуть не помер! Скорая сгрузила и уехала. А мне одному на открытом сердце... до утра оставить нельзя, да и что толку? Ох! Думал, лягу возле операционного стола.
   - Живая? - потрясла его за рукав Машка. Он взял её за руку:
   - Рука ледяная. Мать твоя, что ли? - и заглянув в какую-то каморку: - Нина Ивановна, накапай... нет! Нет! Ребёнку. Дочка тут Артемьевой. И чаю с сахаром кружку.
   - Живая твоя мать, живая. Очнулась от наркоза и... похмелиться попросила. Похоже, не поняла, что с ней произошло. В реанимации она. Всё. Вас туда не пустят. Звоните, номера телефонов на стене, - передал Машке кружку горячего чая, - пей. - И ухватился за ручку двери. Но тётя Люда успела придержать:
   - Там ещё младенец был.
   - Нет, не знаю. У нас нет детского отделения, - и скрылся за белой пластиковой дверью.
   - Однако, повезло нам. На врача наткнулись. Так-то не дозовёшься..., - и стала рассказывать Машке какую-то историю про то, как к кому-то в больницу ходила. Но Машка почти не слушала, тащилась следом за тётей Людой и хотела только одного - уснуть, а когда проснётся, пусть бабушка будет жива, и огород полоть пора... и комары вечером....
   - Машка? Ты меня не слушаешь что ли?
   - Да слушаю я, слушаю. Но... куда моего братика отвезли?
   - Ой, Машуня, с тобой куда ни кинь - всюду клин.
   Какое-то время шли молча. По дороге завернули в булочную, купили три булки ещё тёплого хлеба.
   - Только привезли, - похвасталась продавщица.
   Потом поочерёдно отламывали от булки вкусные хрустящие кусочки и ели.
   - Нет. Пока мы твоему братцу не помощники, - тётя Люда проглотила очередной кусочек. - Ему врачи нужнее, чем мы с тобой. Да и как соваться? Я никто, ты малолетка, да ещё и в бегах.
   - Ну, хоть узнать, жив ли нет?
   - Оформляем сначала опекунство над тобой. А там, по ходу дела, будет видно. Мне-то тоже... что муженёк скажет. Ещё одного мальца в семью принять не котёнка завести.
  
   И впервые после смерти бабушки, как думала Машка, покатилась её жизнь, как по маслу. В тот же день, только вернувшись из больницы, тётя Люда взялась за дело.
   - Машуня? Ну чего стоишь, как не родная? На-ка вот. Переоденься. Эта кофта моя с холостых времён... так что из ворота не выпадешь. Ну и за платье сойдёт, - Машка сбежала в школьной форме, коричневом шерстяном платье и черном фартуке. - Устряпаешь, в чём в школу пойдёшь? Я тебе не дочь миллионера.
   Говоря всё это, тётя Люда налила в кастрюлю молока, насыпала крупы, подумала, сыпанула туда пару столовых ложек сахара.
   - Машуня? Шевелись. Того и гляди, баба Шура пацанов приведёт. Не век же им гулять! А... понятно. Пока форму на спинку кровати повесь. Вечером отец вешалку смастерит.
   Пока Машка жила с мамой, никаких вешалок у неё не было, как и школьной формы не было. А у бабушки Машка форму на стуле возле своей кровати аккуратно складывала. В интернате полочка была с деревянными штырьками, на неё за воротник вешала платье и фартук. А остальные принадлежности девичьего туалета - в тумбочку, рядом с кроватью. А тут - вешалка...
   - Машуня? Ну чего ты? Уснула, стоя? М... - оглядела её со всех сторон. - Погоди-ка. - И подпоясала Машку тоненьким чёрным пояском. - Теперь точно - не свалится. Так... вот тебе ложка. Карауль кашу, чтоб не пригорела и не убежала. Ну, стой рядом и помешивай. А я... - подхватила ведро, тряпку, - пойду уборкой займусь, - кивнула в сторону Машкиной комнаты. - Как каша загустеет, стукни по стене. Я приду. - Посмотрела на Машку, по-птичьи наклонив голову набок. - Поняла?
   Машка молча кивнула. "Чего не понять? - подумала Машка, - мешай ложкой в кастрюле, и всё".
   Оказалось, всё не так просто. Кухонный стол приткнулся в углу у порога. Сесть рядом негде. Только отойдешь чуть в сторону, каша норовит из кастрюли вылезти.
   Зато потом все вместе ели кашу. И какой же вкусной она была! Тарелки с кашей тётя Люда поставила на табуретки. Мальчишки сидели на маленьких стульчиках, а Машуне определили ящик из-под посылки.
   А вот с вешалкой всё оказалось на удивление просто. Обычная палка, к середине привязана тряпочка петелькой. Но платье даже гладить не надо. Висит не за шиворот, а по-человечески, как сказала тётя Люда.
   Ужинали варёной картошкой с маслом Rama и солёной капустой. Машка и мальчишки в том же порядке - на табуретках. А взрослые каким-то чудом пристроились возле кухонного столика.
   - Гоша, ну ты как? - негромко и ласково звучал голос тёти Люды. Так что Машка невольно навострила уши. - Устал, поди? Гоша... там дверь на той бумажке держится. Займут... как пить дать, займут. А хочешь, я завтра щец сварю? Куплю говяжью голяшку и большую кастрюлю забабахаю?
   Григорий Фёдорович, так потом звала его Машка, кивнул и полез под двухъярусную кровать мальчишек. Достал оттуда тот самый ящик из-под посылки и стал греметь какими-то железяками.
   - Вот... - перехватил беломорину из одного угла губ в другой, выпустил клуб дыма, - думаю, пойдёт.
   - Ой, Гоша, это правильно! Замок - это правильно. Руки -то у тебя золотые! - отмахивалась от дыма тётя Люда. Машка глянула на вешалку, ну... смастерил же.
  
   Не успела Машка толком привыкнуть к новой жизни, как тетя Люда начала суетиться возле неё.
   - Так, завтра в нашу школу пойдёшь. Ну, ту, что вот буквально через дорогу. Пока опекунство оформляется, мне выписки с твоими оценками из той школы, где ты училась, дали, - и села напротив Машки. - Ну... сплошь пятёрки. Так что местная директриса тебя с руками- ногами у меня чуть не оторвала. А отличница должна прийти в класс в соответствующем виде!
   Машка обомлела.
   - Вы и девочек из того... моего класса видели?
   - Ну да, заглянула. Там твои тетрадки оставались. Забрала.
   Тётя Люда замолчала, занятая своими нескончаемыми делами, но Машка упорно продолжала на неё смотреть.
   - Что? Что не так?
   - Там девочка одна. Рита... - и замолчала, не зная, как продолжить.
   - Подружка что ли? Да, интересовалась одна. Имя я не спросила. Говорит: "Вы кто Маше будете? А я - тётя Машина по маминой линии. Соврала чуток. Ну... будем считать - не очень. Не дядя же? А она: "А мама Машина где?"
   - И что? Что ей ответили? - не вытерпела, заторопилась Машка.
   - Что? Что? Правду. Говорю, лежит в больнице после тяжелой операции.
   - Ой, чуть каша не убежала! - теперь так повелось, что кашу к обеду варила Машка сама, причём, из разных круп научилась. Мальчишки крутились рядом и советовали сахара побольше положить... хоть и в гречку. А ещё Машка поняла, что у правды, как у платья, тоже две стороны: правая и левая. И вот левую не всем и не всегда надо показывать. Вот и тётя Люда сказала Рите чистую правду: Машкина мама, действительно, лежит в больнице после тяжелой операции. А отчего и почему, пояснять не стала. Это только Машиной мамы касаемо. Тем более, что о выписке пока и речи не велось.
   -Так, отец вечером с работы вернётся, поедем в интернат. Ты с мальчишками остаёшься. Договорилась с завхозом, она твои вещи соберёт, а мы вечером заберём.
   - Там... всё казённое...
   - Я тоже так думала. А завхоз говорит, выдано на твоё имя. И с неё уже списано. А там и зимнее, и осеннее, и ботинки... в общем, одной мне не утащить.
  
   Вечером, даже не поужинав, тетя Люда с мужем поехали в интернат.
   - Кто нас там до ночи ждать будет? И так спасибо, завхоз в наше положение вошла.
   В этот день на ужин была уха из рыбьих голов. Головы кеты тётя Люда покупала на базаре. Уха из них получалась - пальчики оближешь!
   Машка накормила мальчишек и попыталась спать уложить. Да не тут-то было. Визжали, боролись и, в прямом смысле, стояли на голове. И тут Машка вспомнила, как бабушка на ночь ей сказки рассказывала. Но вот вспомнить так, чтобы теперь пересказать мальчишкам, Машка не могла. А вот книжку почитать - это, пожалуйста. На том и успокоились, хоть и не сразу.
  
   Собирала Машку в новую школу тётя Люда так, как когда-то бабушка в первый класс. Чистила, утюжила форменное платье и фартук. Григорий Фёдорович сначала начистил кремом Машкины ботинки, потом достал из-под кровати огромную железяку. Увидев Машкины округлившиеся глаза, объяснил:
   - Лапа сапожная. Если мальчишкам обувку не ремонтировать, так не напокупаешься, - прошепелявил, держа в зубах сапожный гвоздь. - Как на огне горят.
   А ящик почтовый, на котором сидела за обедом Машка, как оказалось, был наполнен разными сапожными принадлежностями и другими нужными в доме инструментами.
   Участие в сборах приняла даже баба Шура. Жила баба Шура одна. Получала изредка открытки и денежные переводы. Сын у неё как ушел служить в армию, так там и остался - женился. Баба Шура ездила в гости к нему. Да не прижилась. Вернулась - к радости тёти Люды. С мальчишками баба Шура справлялась заправски. Одних не оставишь, если куда отлучиться надо. И не везде с собой возьмешь. Да баба Шура и не возражала. Вела их в давно заброшенный старый парк, вот там они душу и отводили. И бегали, и прыгали, и на деревья лазили. А рваные штаны баба Шура зашивала, не доводя дело до тёти Люды.
   Баба Шура принесла свой капроновый платок.
   - Ни разу не одёванный, новый... - кивнула, передавая тёте Люде. - Невестка на 8-е Марта прислала в подарок.
   - Так подарок же? - засомневалась тётя Люда. - Опять же куда нам платок?
   - Куда-куда? Разрежешь пополам, краешки аккуратно подпалишь, чтоб не сыпались. Глянь, какие два банта получатся?!
   - Так опять же - подарок ... невестки, - не унималась тётя Люда.
   - И куда он мне? Помру, у меня белый в крапинку заготовлен.
   - Баба Шура! - тут даже Машка подпрыгнула.
   - Да ладно, ладно... не собираюсь покель...
  
   В класс вошли втроём: учительница, тётя Люда и Машка.
   - Вот, дети, знакомьтесь. Эта наша новенькая. Машенька Артемьева. Отличница, аккуратистка, - глянула на роскошные банты и до блеска начищенные туфли. - Берите пример. А сидеть она будет... - учительница осмотрела класс и не успела рта раскрыть, как с задней парты донеслось:
   - Со мной! Я же двоечник. Вот и пусть подтягивает, раз отличница.
   - С тобой, Протапов, кого ни посади, в двоечника превратится. А сядет Машенька рядом с Людой Ларионовой, на первой парте, прямо передо мной.
   Тогда Машке казалось, что Машка-проститутка, как её обозвала Рита, это какая-то другая девочка, совсем не она. А она - Машенька Артемьева, отличница, аккуратистка. А ещё Машка боялась встретиться с теми девочками, которых видела раньше, когда жила с мамой и пряталась на чердаке. Но то ли девочки выросли и перевелись в другую школу, эта-то была восьмилетка, то ли переехали вместе с родителями в другое место... А, может, просто не узнали они друг друга.
  
   Знакомство тёти Люды с завхозом интерната оказалось очень даже полезным. Как-то вечером Машка снимала с натянутой между тополями верёвки высохшие после стирки рубашки мальчишек. Рядом, на лавочке за дощатым столиком, где иногда мужики стучали в домино или тянули пиво из трёхлитровых банок и вели нескончаемые разговоры "за жизнь", вел разговор с соседом Георгий Федорович.
   - Понимаешь, там, в интернате, списанной мебели - полный сарай. Столы, стулья, даже гардеробы есть. Сам видел. Завхоз говорит, пожарные предписание дали - вывезти к чёртовой матери.
   - Ну? - неохотно и лениво отозвался сосед.
   - Ставлю пол-литра. Ты же на грузовике работаешь! Вечером, как освободишься, загрузим и привезем к нам в сараюшку, ну, ту, что за домом.
   - И на хрен тебе дрова? Печки сто лет, как у нас снесли.
   - Отремонтирую. Нам и стулья, и шкаф нужны. Опять же кровати...Людка все уши прожужжала.
   - Две.
   - Чего? - не понял Георгий Федорович.
   - Пол -литры две. И завтра вечером едем.
   - Спасибочки, Василий! - засуетился и заволновался Георгий Федорович. Комната-то Машкина хоть и была в их распоряжении, да какое нашлось там тряпьё - пришлось выбросить. А из мебели только кровать с панцирной сеткой да круглый стол с тремя колченогими стульями остались. Стулья эти даже золотые руки Георгия Федоровича вернуть к постоянному пользованию не могли. Столько они драк и пьяных разборок пережили, что ни одной целой деревяшки не осталось. Уцелел только стол - массивный, из цельного дерева, пока даже Георгий Федорович не мог представить его отдалённое будущее.
   А Василий хлопнул Георгия Фёдоровича по плечу:
   - Не суетись... под клиентом, - Машку передёрнуло. В давнюю свою бытность, когда толклась на бетонке, ожидая пирожки, там и услышала. - А то третью поллитровку затребую, - икнул и ушел в подъезд. А куда? Свет в его окне так и не зажегся. Жена его сегодня во вторую смену работала, это Машка знала. Повела взглядом по окнам: ага, вот в этом окне шторку задернули, и тень мужика через неё нарисовалась. Ну и ладно! Её это не касается! Не касается! Схватила таз с бельём и кинулась к себе в комнату. А там дым коромыслом. Мальчишки спорят, какую сказку читать сегодня им на ночь. И доспорились! Как раз в момент, когда Машка вошла в комнату, один потянул за одну сторону, другой - за другую. Книжка пополам, пацаны по углам.
   - Всё! Всё! Мир! Почитаю обе сказки! А книжку эту завтра будем ремонтировать, - заулыбалась и закружилась в привычных уже заботах Маша.
  Тётя Люда нашла подработку в школе. Мыла полы после окончания уроков. И по вечерам мальчишки были под Машкиным присмотром. Георгий Фёдорович работал слесарем в автосервисе, как раз напротив кладбища и места "стоянки" девочек. В том же сервисе сторожил. Так что каждые третьи сутки дома не ночевал. Ночь сторожишь - зарплата капает, а сам (ну, не сидеть же сложа руки!), ремонтировал в это время машины. В декабре-январе заказов на ремонт, считай, не было, так, если мелочёвка какая... И тогда выручала зарплата сторожа.
  
   Буквально через неделю обе комнаты было не узнать. На окнах - красивая китайская тюль. Под потолками и в той, и в другой комнате - розовые, в цветочек, плафоны светятся. Одинаковые, розовые - так цена сходная, а ещё и два по цене одного продавали. А самое главное - теперь у каждого была своя кровать! До этого все трое мальчишек спали вместе, "вальтом". Двое младших близнецов головой к окну, старший - наоборот. Наверху спала Машуня. Троих мальчишек вверху положить опасались - упадут, не дай бог. Тесновато всё-таки.
   - Всё, завершилась моя "половая" жизнь, - радовалась тётя Люда, до этого стелившая по вечерам себе и мужу постель на полу, возле кровати мальчишек. Больше -то в их девятиметровке "разгуляться" негде. - Теперь у нас с Гошей настоящее супружеское ложе.
   Первой получки с должности технички хватило на три новых матраса, одно одеяло и две подушки.
   - Машуня, маму твою после выписки отправляют в реабилитационный центр на месяц. Что это такое? Сама впервые слышу. Говорят, всем "сердечникам" положено. Типа санатория, тут рядом, возле города. Ну, а к её возвращению перевезем мальчишек в вашу комнату, а маме твоей в нашей комнате место оборудуем.
   - А... а я?
   - Как скажешь... По мне бы, лучше с нами. Хотя ты и так теперь с нами... Ой! Ты чего? Подумала, мы только из-за комнаты? Есть, конечно. Чего уж душой кривить? Но... куда я теперь без тебя? И мальчишки опять же? Ну и... сама подумай, как я скажу: не пущу тебя к... матери.
   Эту ночь Машка провела почти без сна. Через тюль падали от уличного фонаря таинственные тени, сопели во сне мальчишки. И на полу не ворочалась тётя Люда, и Георгий Фёдорович храпел за стенкой, а не рядом. Но сна не было. И уже было решила: собрать свои вещички и убежать куда-нибудь далеко-далеко. Уехать "зайцем", например, на Север. И пусть её ищут. Учительница в классе будет говорить, что вот была у них лучшая ученица, а теперь нет. Баба Шура сокрушаться начнёт, тётю Люду попрекать: просмотрела девчонку! И выяснять: никак, обидели чем? Обидели! Ещё как обдели! Не нужна им Машка, а только эти проклятые квадратные метры! А когда рассвело, вдруг поняла, что если убежит, то бросит свою маму. Они с тётей Людой постоянно ей передачи в больницу носили. Она худая, страшная, на вид старше бабы Шуры. И так Машке стало маму жалко, что слёзы пробили. И тут слышит, в дверь кто-то скребётся. На ночь изнутри на крючок закрылась. Прислушалась:
   - Машунь? Это я, тётя Люда.
   Машка дверь открыла и, щурясь, юркнула назад под одеяло. Холодно. Тётя Люда присела на край кровати.
   - Полночи не спали. Вот как тут быть? И Гоша, и я - мы против, чтобы ты с мамашей своей жила. Опять же, вроде право имеем - опекуны всё-таки. Ну и ничего хорошего от неё не ждём. Гоша говорит... Маш, ты только не обижайся, большая девочка, понимать должна, так вот Гоша говорит: горбатого могила исправит. Мать твоя уже и в больнице режим нарушала. Вернётся и пойдёт по новой. Понимаю, мать жалко. Но давай так: ты с нами, а за мамашей твоей мы с Гошей присмотрим. Может, бог даст, за ум возьмётся.
   - Не возьмётся, - в этом Машка даже не сомневалась. - Кожа гусиная, - Машка провела ладошкой по плечу тёти Люды, откинула одеяло, подвинулась.
   - Не раздавлю? - хихикнула тётя Люда и точно припечатала Машку своей грудью к стене.
  
   В этот выходной Георгий Федорович с раннего утра начал пертурбацию.
   - Так. Через неделю, Машуня, твоя мама возвращается из санатория. А я всю эту неделю буду по горло занят. Машинку принял в ремонт, а там хозяин торопит. Так что откладывать ваш переезд некуда. Сегодня вы с мальчишками переезжаете к нам, и точка.
   - Так мама целую комнату будет одна занимать, а мы... может, я буду жить ....
   - Маша, даже не мечтай... Не разрешаю! - перебил её Георгий Федорович. Говорил он не особенно много, но в семье с ним спорить не решались. А ещё Машке вспомнилась история с папой Риты. И почему-то Машка ни капельки не жалела, что тогда рассказала о нём правду. А вот такую же правду (ну, видела ведь Георгия Федоровича в кустах кладбищенской сирени, а с ним девушку...) да ни за что бы не рассказала. Однако рассуждать на отвлечённые темы времени не оставалось.
   - Я за тебя отвечаю! - ткнул в Машкину сторону узловатым натруженным пальцем.
   И, странное дело, у Машки от такой постановки вопроса просто трудовой зуд появился.
   - Понятно. - И обращаясь к тёте Люде: - Мне что сначала: кашу варить, или постели собирать?
   - Вари. Я соберу. Ну, и отцу помогу, где поддержать какую железяку.
  
   И как же прав оказался Георгий Федорович! Дважды прав! В сервисе сутками пропадал так, что вечером завёрнутую в старое полотенце кастрюлю с горячим ужином тётя Люда собственноручно относила ему.
   - Ну хоть раз в сутки должен человек горячего поесть? - и поправляла перед зеркалом причёску.
   Как-то днём Машка готовила уроки, ходила по комнате из угла в угол и учила спряжение глаголов, когда дверь неожиданно распахнулась, и в комнату пьяная и грязная ввалилась её мама.
   - Ух, ты! - и свалилась на аккуратно заправленную кровать тёти Люды. - Не... не... ждали? - икнула и, запрокинув голову, то ли захрипела, то ли захрапела.
   Машка, забыв замкнуть комнату, кинулась в автосервис, к Георгию Фёдоровичу. Тётя Люда как раз с мальчишками в поликлинике была, прививки по срокам подошли.
   Георгий Фёдорович, не сказав ни слова, только кивнул, и так, не переодевшись, в промасленной куртёжке и штанах, подпоясанных верёвкой, кинулся домой, обгоняя Машку. Прибежав следом, Машка застала такую картину: Георгий Федорович держал за шиворот её маму и вёл к выходу из комнаты. Она же очумело осматривалась по сторонам и только хватала воздух ртом.
   - Тут у меня дети живут! - потряс её легонько. - Чтоб ноги твоей здесь не было! Поняла?
   - Не дура. Поняла. Но я где... теперь живу? - пошатываясь, пыталась извернуться так, чтобы увидеть, кто же её держит. И Машке вдруг показалось, что мать её-то даже не увидела. Ведь глазом не повела в её сторону.
   - Может, она меня не... не узнала? - еле слышно спросила Георгия Фёдоровича.
   - Ты это... не расстраивайся. Она и себя то, похоже, не узнаёт, - и почти понёс её в соседнюю комнату, поскольку ноги у неё заплетались, а руками она пыталась изобразить не очень цензурный жест. Отнёс и вернулся к Машке.
   - Руки грязные. Налей воды, горло пересохло, - и залпом осушил целую кружку.
   - Ей же ещё несколько дней в санатории пребывать..,- вспомнила Машка.
   - Ну либо за пьянку выгнали, либо сама сбежала. Я назад. А то бросил там всё.
  
   На следующее утро, как только Георгий Федорович ушёл на работу, а тётя Люда занялась домашними делами, Машка отправилась в комнату матери.
   - Как ты? - спросила, стоя у порога.
   - Голова раскалывается...
   - Умойся... полегчает.
   Ирина пошатываясь поднялась с кровати, дотащилась до раковины у входа, плеснула в лицо водой.
   Ту одежду, что имелась у Ирины, Машка вместе с тётей Людой заранее перестирали и перегладили.
   - На вот... переоденься. В милицию пойдём.
   - Это ещё зачем?
   - Брата моего искать. Тётя Люда чужая, а я малолетка... Так что без тебя никак.
   - Маш, ты тут? Потеряла тебя, - в комнату заглянула тётя Люда. - На поиски?
   Машка кивнула.
   - Так, может, и мне с вами...
   - Не надо. Обойдёмся, - махнула рукой Ирина. - А вот рюмашку бы ... а то сил нет.
   - Какую рюмашку? В милицию идём! С тобой рядом и так... хоть закусывай! - не выдержала Машка. - Паспорт твой где?
  
   В милиции без особых проволочек проверили паспорт Ирины и на клочке бумажки написали адрес детской больницы и как туда доехать.
  
   В больничной палате детские кроватки стояли одна к одной.
   - Тесно. Но куда их деть? Вот ваш, - нянечка указала на кроватку, в которой лежал махонький свёрточек. Плотно спелёнатый, он молча смотрел голубыми глазами на худеньком старческом личике.
   - Как его звать? - глотая подкативший ком, спросила Маша.
   - Так... никак. Отказную мать не написала. Милиция бумагу оставила, мол, в больнице мамаша, на операции. Так что как хотите, так и называйте, - посмотрела на Ирину, поджала губы, - называйте... да пишите отказную, куда он вам? - смерила Ирину взглядом с ног до головы, - может, кто смилостивится - заберёт.
   - Я...
   Но нянечка не дала договорить.
   - Не отдадут.
   - Она мать... по документам. Ей отдадут.
  
   С этого дня Машка всё свободное время проводила в этой палате. Научилась делать всю работу нянечки. Брата назвала Георгий - лучшего представителя мужской части населения она не знала. В комнате, где жила Машкина мать, установили детскую кроватку - тётя Люда обменяла у соседей на привезённую из интерната, списанную односпальную кровать. У них ребёнок подрос, так что к обоюдному удовольствию получилось.
   - Чтоб пьяная не появлялась! - сказала, как отрезала, Машка. Пришлось и Машке перебираться к матери.
   Пока Машка была в школе, за Гошей младшеньким присматривали поочерёдно тётя Люда и баба Шура. Мать пить не перестала. Но облюбовала себе стайку на задворках. Такие стайки числились за каждой квартирой ещё с тех пор, когда топили печки. Потом провели центральное отопление, и стайки теперь каждый использовал по своему усмотрению. Георгий Фёдорович обустроил себе целую мастерскую, рядом, в соседней кудахтали куры, чуть дальше хрюкали свиньи. А в одной даже мотоцикл стоял. А ту, что была закреплена за Машкиной комнатой - постепенно "добрые люди", как выразился Георгий Федорович, частично завалили всяким мусором. Вот там и веселилась в любое время суток "честная компания" Машкиной мамы. Но всё равно ночевать домой мать заявлялась регулярно. "Хорошо, хоть одна", - думала Машка.
   Георгий Фёдорович ходил темнее тучи.
   - Это, выходит, мы свои жилищные условия за твой счёт улучшили?
   - Да что вы такое говорите? - не желала ничего менять Машка.
   - Ладно, вот учебный год кончится... там видно будет, - что будет видно, он, похоже, и сам не знал. А тут Машка впервые (и это перед самым окончанием учебного года!) нахватала троек.
   Как-то так незаметно сложилось, что из школы, сначала чуть позади, а потом и рядом, до самого дома шагал Протапов. Шли молча, у Машки портфель, у Протапова - рваная с одного угла папка, которой он почему-то очень гордился. И тайну эту - почему? - никому не открывал.
   Вот и в тот день уже дошли до полдороги, когда он вдруг взял Машку за руку. Машка легонько дёрнула свою ладонь, но как-то не очень решительно. Так и шли почти до дома.
   А дома Машку ожидал "троечный разбор", как выразился Георгий Федорович. В результате на прогулку в коляске, взятой на прокат, Гошу- младшего Машке строго -настрого возить запретили, передав эту функцию старшему из мальчишек - Серёжке. Машка в это время должна была учить уроки. Чему Серёжка не очень-то обрадовался. Ведь, считай, пропала прогулка!
   - Троечница, - высунул язык, и убежал, пока не попало.
   - Мне тут учительница позвонила, говорит, надо парты подремонтировать. Ну, я пришел с доброй душой, а там наша Машуня... отличилась! Эх! А потом иду домой, а самого совесть ест...
   - Георгий Фёдорович, не надо... пожалуйста, не надо. Я исправлю на этой неделе, до конца четверти успею.
   - Чего не надо-то?
   - Про совесть..., - не в силах вытерпеть самосуд этого ставшего ей почти отцом человека. Ведь и в школе, когда надо было что-нибудь отремонтировать, учительница так и говорила:
   - Артемьева, передай отцу... пусть, когда там время выкроит... - ну и дальше, что надо сделать. Машка в ответ кивала: "Передам". И отказа ни разу не было.
  
   Машка делала уроки, когда под окно с диким криком, безжалостно громыхая коляской, подскочил Серёжка.
   - Машка! Пожар! Пожар! - истошно кричал Серёжка, в коляске заливался Гоша-младший.
   - Что случилось? - опередив Машу, спросила сидевшая на лавочке соседка.
   - Стайки горят, - выдохнул Серёжка.
   Машку, как иглой, прошило:
   - Ма-ма!!! - выскочила из подъезда. - Серёжка, сиди тут, - ткнула пальцем на лавочку, - чтоб ни шагу!
   Возле стаек толпились люди. Визжали свиньи, кудахтали куры. Похоже, их хозяева были на работе.
   Владелец мотоцикла откатил свою технику в сторону.
   - Не волнуйтесь. Я пожарных вызвал, - и вытер закопчённой тряпкой лоб
   - Ага, не волнуйтесь! Свою железяку спас, а живность заживо горит! Мужики, ломайте двери! - кричал кто-то из окна.
   Из-под двери Машкиной стайки полыхнул язык пламени!
   - Мама! - Машка схватилась за ручку двери, рванула на себя и закричала от дикой боли, железная ручка раскалилась. Заскочила внутрь, темень, дышать нечем, огонь стену и дверь лижет. Как вытащила мать - потом сама не понимала. Кожа на обожжённой руке мгновенно надулась огромным желтым пузырём, часть которого прилипла к воротнику маминого платья. Но это всё она поняла и рассмотрела потом. А пока, как в замедленном кино, видела выползающего из их стайки мужика, весь левый бок которого полыхал ярким пламенем. Его тушили, забрасывая какими-то тряпками. И тут приехала пожарная машина. За ней скорая.
   Из их стайки пожарные вытащили ещё одного человека, который выползти не успел. Обгорел сильно, так и лежал, скрючив руки, будто драться собрался.
   - Боксёр, твою мать! - не высказал особого сожаления сосед, которому пришлось зарезать двух обгоревших свиней. Кивнул милиционерам:
   - Местный житель, Василий...
   Всем было понятно, что именно эта пьяная троица устроила пожар. Пили, курили - и вот результат.
   - Нормальный мужик, шофёр, недавно мне мебель перевезти помогал. А туда же... Точно - Василий, - подтвердил Георгий Фёдорович. - Жена на работе. Уведомите?
   - Уведомим, - кивнул участковый, - если раньше сама не узнает.
   В скорой выяснилось: огонь с одной стороны лизнул и Машкино плечо, ухо и шею. Сгоряча не сразу почувствовала. Машке обработали руку, все остальные ожоги и велели завтра явиться на приём к участковому врачу.
   - Мы явимся, обязательно явимся, - гладила её по голове тётя Люда. Плакала баба Шура, качая Гошу- младшего, жались к отцовским ногам трое мальчишек: старший - Серёжка и два близнеца, Андрюшка и Ванька.
   Спать в эту ночь Машку уложили на кровать тёти Люды. Но ожоги горели и болели так, будто оставались в пламени до сих пор. Только под утро ей удалось задремать.
  
   А на следующий день появилась девушка с фотоаппаратом. Напористая, улыбающаяся. Усадила всё семейство на лавочку возле дома, поставила впереди коляску Гоши- младшего и давай щёлкать со всех сторон. Поскольку Георгий Федорович забежал домой только перекусить и узнать, как семейство себя чувствует, все торопились. Мало ли, может в аптеку надо, да и Машуню в больницу одну не отпустишь. А куда теперь четверых пацанов?
   Потом девушка-фотограф стала расспрашивать, как да что. Кивала, что-то записывала. И вдруг села на ту же лавочку:
   - Машенька, так это чья семья?
   - Моя, - покачивала горящую огнем руку Машка.
   - А спасла кого?
   - Маму, она спасла свою маму! Всё, нам в поликлинику надо, - и тётя Люда, не дожидаясь ответа, увела Машку.
   Через неделю газету с фотографией принесла на урок классная руководительница. Хвалила Машку, ставила в пример, пояснив, что из огня она спасла свою маму. Не преминув упомянуть, что на фото - большая и дружная семья Маши.
   Классный час был последним уроком. И когда прозвенел звонок, и все собрались расходиться по домам, к Машке подошла самая красивая девочка в классе Аллочка Цвигунова.
   - А это кто? - ткнула пальцем на фото в газете туда, где рядом с Машкой сидела тётя Люда: - Бывает же такое, везёт! У тебя что, две мамы? Вторая у твоего папы про запас? Вот и пригодилась, - и как-то неприятно засмеялась.
   Машка задохнулась от такого намека и обиды за себя, за тётю Люду и с размаху влепила Аллочке пощёчину.
   - Ах, так! - кинулась Аллочка. Но вмешался Протапов.
   - Тихо! Меж рогов хочешь? - и поднёс кулак к красивому носу Аллочки, - Не посмотрю, что девка... Усекла?
   - Я буду жаловаться! Что я такого сказала? - задыхалась от невиданного унижения Аллочка.
   - Не поняла, что ли? У некоторых людей, кроме мамы, близкие родственники есть, - забрал Машкин портфель, сунул под мышку свою папку: - Пошли.
  
   Ирину Артемьеву положили в ожоговое отделение. А Маша ходила на перевязки в поликлинику. Опасались, что могут быть стянуты пальцы. А это - правая рука. В школу Маша ходила, но писать не могла. И теперь Протапов на вполне легальных основаниях носил Машкин портфель. Заходил за ней домой, вежливо со всеми здоровался, брал портфель и шёл следом. После уроков провожал назад. Но как учился раньше на двойки, иногда на тройки, так и учился.
   Как-то столкнулся с Георгием Федоровичем.
   - Как тебя звать - то? А то Протапов да Протапов. Имя есть?
   - Есть. Димка я.
   Георгий Фёдорович протянул руку:
   - Дмитрий, значит... Так вот, Дмитрий, пусть на тройки, но на твёрдые. Не из милости учительской или чтобы от тебя отвязаться. Окончишь восемь классов - возьму помощником, подучу. Дело верное! Как думаешь? Потянешь? Машины всё умнее и умнее становятся. Тупому и безграмотному не справиться. Ну, если тебе интересно.
   - Ну... я, конечно, не против. Но прям сразу заучусь - в классе засмеют. Да и ещё впереди седьмой и восьмой класс, - почесал макушку Димка.
  - Это хорошо. Есть время наверстать. Что, боязно?
   - Да ну... Пошли, что ли? - кивнул Машке.
   Оказалось, что Димка просто патологически не мог заставить себя выполнять уроки. И если за письменные задания так и продолжали лететь двойки, то с устными дела обстояли куда лучше. Учителя отнесли эту перемену на благотворное влияние Маши Артемьевой. И были не далеки от истины. Выход нашли такой: по дороге в школу Машка втолковывала урок Димке, и просила повторить, как понял. Не очень действенно, но на тройки тянуло.
   Тем временем окончился учебный год. И Димку Протапова отправили к бабушке в деревню. А Машуня осталась в городе. Ехать некуда, Гошу и мальчишек деть некуда, да и руку надо разрабатывать.
  
   В этот вечер все были дома. И за тем самым деревянным столом из Машкиной комнаты, да и в той же комнате, окружив его со всех сторон, лепили пельмени.
   - Вот стол-то удивляется, - смеялась тётя Люда, - такого он ещё не видел.
   Гоша сидел на кровати тёти Люды, обложенный подушками, поскольку сам устойчиво держаться в сидячем положении ещё не научился. И с азартом мусолил маленькую сушку.
   Когда в дверь, постучав, вошел милиционер:
  - Здравствуйте, я ваш участковый - Петр Павлович Фролов, - представился вошедший милиционер.
  Все так и замерли: кто с сочнем в руках, кто с мясом, тётя Люда - вежливо помахивая скалкой:
   - Это самое... про... проходите.
   - Ирина Андреевна Артемьева тут проживает?
   - Что? Что с ней? - кинулась Машка.
   - Да в том-то и дело, что ничего. Лежит себе в ожоговом отделении. А у нас уголовное дело...
   - Так не она подожгла. Она не курит... а там...
   - Я по другому... делу, - удивлённо осмотрелся по сторонам, - не узнать... М... да. Так вот, комната, что напротив вас, опечатана, потому как жилец арестован.
   - Мы в курсе, что это он... нанёс ранение... Ирине Андреевне, - наконец положила на стол скалку тётя Люда.
   - Говорит ... из чувства ревности, - участковый вздохнул, поёрзал на стуле. - Тяжкие телесные повреждения... - это же, как пить дать, лет на восемь потянет. А комната, опечатанная... а вы тут... как селёдки в бочке.
   - Так... мы люди небогатые, но хорошее отношение понимаем... Может, чаю? - засуетилась тётя Люда, вытирая белые от муки руки о фартук.
   - Хорошо бы. Пить хочется, - выпил огромный бокал крепкого чая, кивнул Георгию Фёдоровичу, - помощь ваша нужна. Вы как?
   - Если в моих силах... Маша, забери мальчишек, идите, погуляйте.
   - Маша, возле подъезда, слышь, темень, далеко не уходите, - заволновалась тётя Люда.
   Проводив взглядом ребятню, заговорил.
   - В аварию попал на своём "Жигулёнке", в деревню к тёще ездил...
   - Ну это беда не беда, - улыбнулся Георгий Фёдорович. - Руки при мне... но, вот запчасти... надо посмотреть... если покупать...
   - Вы посмотрите, что надо, потом придёте в магазин запчастей... э... на Щорса который, там всё... оплачено, - покашлял в кулак.
   - Уф! - выдохнул Георгий Федорович. - А машина-то где?
  
   Не прошло и месяца, как зелёный "Жигулёнок" девятьсот лохматого года блистал на солнышке гладкими боками, как новенький эмалированный чайник. А тётя Люда мыла окно в комнате, напротив. И всё бы хорошо, но шансы Машкиной мамы таяли... Врачи и так удивлялись, что её сердце ещё билось. А оно билось. И Машка по вечерам украдкой просила бога, глядя на луку (икон-то в доме не было, так куда ещё?), чтобы мама жива осталась.
  
  
   Глава 3. Дела семейные
  
   Это случилось, когда зима ещё вовсю хозяйничала на улицах и во дворах города. Как-то в самые морозы Георгий Фёдорович принёс в верхонке, своей рабочей рукавице, косматый комок.
   - Вот, подкинули.
   Щенок даже пищать не мог. На тот момент жизнь в нём еле теплилась. Блохи так плотно облепили беднягу, что он глаз открыть не мог.
   - Ой, у него хвостик кто-то отгрыз.
   - Крысы, наверное. Не мог я его бросить, дать помирать на морозе, - объяснялся Георгий Фёдорович.
   Обрядившись в хозяйственные перчатки и клеёнчатый фартук, тётя Люда сначала попробовала напоить щенка молоком, но он только беспомощно лежал возле блюдца, не в силах даже голову поднять. Тогда пипеткой накапали ему молочка в рот.
   - Сразу много нельзя, - распорядился Серёжка.
   Потом выкупали в растворе марганцовки, прочесали гребешком и ещё немного покапали молока в рот. Вытерли мягкой тряпочкой и ужаснулись.
   - Это же не блохи, аспиды какие-то, - схватилась за грудь баба Шура. Мокрая шёрстка обнажила впившихся в тельце щенка уйму паразитов. Даже уши бедняги не остались свободными. Там обосновались чёрные клещи. И непонятно было только одно: как сам он до сих пор жив оставался?
   - Значит так, Тузика я забираю к себе. Давай-ка уши почистим, а остальное... ох! я сама, - качала головой баба Шура. - У меня пинцет малёхонький есть, невестка в тот приезд забыла, она им пытку себе устраивает - брови выщипывает, так я этим пинцетом эту живность... выщипаю из него.
   - Почему Тузик? - удивился Андрюшка.
   - Потому что Тузик, - пожала плечами баба Шура.
   Трое суток Тузик провёл между жизнью и смертью. Но жизнь в лице бабы Шуры победила, хотя лечила она его ещё долго: от глистов и ещё от чего-то, и ещё от чего-то. Со временем он подрос, конечно. Но соседи в доме продолжали считать его щенком, поскольку величиной Тузик даже соседскую кошку не обогнал.
   - Маленькая собачка - по веку щенок, - неизменно улыбалась баба Шура, как только заходил разговор о Тузике. Однако шерсти с Тузика набиралось на хорошие носки, которые баба Шура по очереди вязала каждому из мальчишек. В этот раз очередь на носки дошла до Гоши- младшего.
  
   Сгоревшие стайки возле дома восстанавливались быстрее, чем растут грибы в лесу. И весной на месте старых развалюх появились вполне себе приличные подсобные помещения. Вот и Машка с Серёжкой, как могли, помогали Георгию Фёдоровичу где гвоздь подать, где что-нибудь поддержать. Как говорила тётя Люда: "Завершить работы по восстановлению "личных апартаментов" отца". И, действительно, работы оставалось не так уж много. А за их семейством всё-таки числилось целых три стайки. У тёти Люды появился просторный погреб. Повезло даже маленькому Гошке. Ему старший Гоша, так теперь стала называть своего мужа, Георгия Фёдоровича, тётя Люда, обустроил качели рядом со своей мастерской.
   - И младший на глазах, и делом заниматься можно, - подтолкнув качели, заключил Гоша- старший.
   - Не бывает худа без добра, - из-под земли подтвердила тётя Люда, прикидывая, где какие полки в погребе обустроить.
   Две другие стайки превратились в подсобную мастерскую Георгия Фёдоровича. Мало ли где кому из соседей что-то по мелочи отремонтировать. И, надо сказать, ещё не окончательно обустроившись, Георгий Фёдорович уже был обеспечен заказами.
   - А что? Недорого, рядом, быстро и качественно! - одобрительно кивала головой соседка, унося вновь заработавшую электроплитку, бог знает, какого года рождения.
   Глядя вслед удаляющейся соседке, Машка услышала странные звуки, доносящиеся оттуда, где должен был бы стоять мотоцикл. Его хозяин самым первым восстановил свою стайку с гордым названием "Гараж". И вот теперь кто-то там шебаршил.
   - Угонщики! - ахнула Машка. И кинулась к Георгию Фёдоровичу.
   - Там, - еле переводя дыхание, почему-то шептала Машка,- мотоцикл угнать собираются. Сама слышала. Что-то поскрипывает, похоже, заводят...
   Не рискнув в одиночку кинуться на грабителей, Георгий Фёдорович кивнул соседу Игнату, тоже достраивающему пострадавшее от пожара имущество:
   - Пошли, глянем..., - и оба, вооружившись монтировками, направились к гаражу. В самом деле, замок болтался на одной проушине. То есть по виду вроде замкнут как бы, а по факту воры только вид создавали, чтобы без помех, значит... И точно, звуки доносятся, шебаршат, паразиты! Ну, не мог Пашка, хозяин мотоцикла, такого разгильдяйства допустить! Мужики переглянулись, тихонько всунули в проушины обломок деревяшки, чтобы эти паразиты раньше времени не разбежались. И послали Машку с Серёжкой за соседом.
   Через пару минут из-за угла показалась его жена Марьянушка, как называл её супруг, а с его лёгкой руки и все соседи. Габаритами Марьянушка хоть и чуток, но превышала тётю Люду. Чем очень даже радовала Пашку. Ведь взгромоздиться за его спиной на мотоцикл эти самые габариты ей не позволяли, оставляя Пашку на какое-то время вольной птицей. В руке Марьянушка держала вместительную чёрную чугунную сковороду, размахивая ей, будто пёрышком.
   - Сам-то где? - тихонько, чтобы раньше времени не спугнуть воров, спросил Георгий Фёдорович.
   - Так на работу срочно вызвали, - выдохнула Марьянушка. - Выходной, не выходной - им всё едино! Вкалывает, родненький, - и вытащила деревяшку из проушин. - А ну, выходь по одному! И не вздумайте тикать, ежели горбатыми остаться не желаете!
   - Ужо я им!... - рванула в гараж Марьнушка.
   - Стой ты! - успел схватить её за руку Георгия Федорович. - Слышь, притихли? Ждут, сунешься - отоварят чем по голове, мало не покажется.
   - Эй, выходите по- хорошему. А то милицию вызовем, - перехватил поудобнее монтировку Игнат.
   На какое-то время всё притихло, потом опять немного пошебаршали, и в дверях показался сам хозяин - Пашка.
   - Игнат? Сдурел что ли? На соседа с монтировкой кидаешься! Да вас тут... целая делегация, - и аккуратно прикрыл за собой дверь.
   - Так... не все двери, однако, прикрыл! - ткнула сковородой в расстёгнутую ширинку супруга Марьянушка.
   - Сдурела, баба! Ну ходил... по малой нужде и забыл за... закрыть. Бывает!
   - А это мы сей момент проверим, - и рванула в стайку, которая "гараж".
   - У... у...у, твою мать! - схватился за голову Пашка. - Ну кто вас звал? Эх! - ткнул пальцем в Игната, в Георгия Фёдоровича.
   - Я, - высунулась из-за его спины Машка.
   В стайке какое-то время стояла тишина. Мужики даже руки в стороны развели. Вроде ошибочка вышла. И тут... из стайки-гаража донёсся жуткий грохот.
   - Уронили, дуры! Уронили! - кинулся в гараж Пашка. Но тут же был вышвырнут.
   - Не лезь! Покалечу! - высунулась растрёпанная голова Марьянушки, - может, ещё пригодишься... на что!
   - Да мотоцикл-то тут ни при чём! - разрывался в крике Пашка.
   Тем временем стали подходить любопытные соседи и не только из их дома. И между ними стали возникать сначала догадки, а потом и споры: одни считали, что Пашка кого-то с бетонки пригрел, а другие возражали: мол, с бетонки - только за деньги. А Пашка не дурак, вон соседка, которая проводница, не только ублажит за бесплатно, но ещё и своими харчами накормит. А драма тем временем в гараже перешла в финальную стадию. И оттуда на удивление всем выскочила... растрёпанная, с явным оттиском сковороды на лице и, судя по масляному пятну, на загривке, продавщица соседнего павильончика. Следом появилась Марьянушка.
   - Представление окончено. Можете расходиться, - взмахом головы откинула прядь волос со лба, перехватила сковороду в левую руку, - замыкай ужо, - кивнула Пашке. И подставила локоть. - Пошли что ли?
   Паша как ни в чём не бывало подхватил Марьянушку под локоток. Но не успели они сделать и пары шагов, как из окна первого этажа, продемонстрировав собравшимся небесного цвета панталоны фирмы "Большевичка", свалилась та самая проводница по имени Аська.
   - И кто это тут в моём купе свечку держал? - поинтересовалась Аська. Но народ уже расходился. И желающих выяснять отношения с Аськой не нашлось. Только баба Шура покачала осуждающе головой: - Постеснялась бы нижним бельём-то прилюдно светить.
   Кивнула Машке:
   - Пошли, что ли? Нечего тут... концерт окончен.
   В ответ Аська пожала плечами, развела руки в стороны. И решила было вернуться к себе домой тем же путём, через окно. Но повторить этот фокус не смогла. И, догнав бабу Шуру, стала жаловаться на нелёгкую жизнь одинокой женщины, которую каждый горазд обидеть.
   - Хм... вон в детском доме сколько детишек материнской руки не знают. Обогрей любого. Вот и будет конец твоему одиночеству, - вздохнула баба Шура.
   - Да где ж мне управиться с ребёнком? Работа вон какая - неделями дома не бываю. Муж и тот сбежал. Кота завести не могу. Сдохнет за неделю с голоду-то. Да и на какие такие доходы ребёнка подымать?
   - Работу поменять можно. На железной дороге -то не только проводницы требуются. А деньги, что деньги? Даст бог день, даст и пищу.
   - Рассудила - как размазала, - поджала губы Аська.
  
  
   В следующий выходной Георгий Фёдорович занимался в своей мастерской, мальчишки толклись рядом. Гоша-младший детским совочком копал канал из придомовой лужи в заранее вырытую ямку. И тётя Люда решила, что другого времени им с Машуней вряд ли скоро выбрать удастся, а там осень, дожди, слякоть... В общем, самое время пойти подкрасить оградку на могилке Машиной мамы.
   - Отец, слышь? Ты как, не против? А то могилка, как безродная, - договаривалась с мужем тётя Люда. Всё-таки четверых мальчишек на него оставляла. - Тут до кладбища десять минут хода. Ну и там часа за полтора управимся.
   - Ладно. Чего уж там? Идите. Да смотрите, чтобы вас там за " "трудяг" с бетонки не приняли, - вроде даже без всякой шутки предупредил Георгий Фёдорович.
   - Да ну тебя! - отмахнулась тётя Люда.
  
   На обочине прогуливались несколько девчонок. Машка окинула взглядом с детства знакомую картину:
   - Что-то Юльки не видно...
   - Так, может, она... уже там, на кладбище...?
   - Тётя Люда! - охнула Машка.
   - Да не к тому я... ну... ох! Работает она... там ...
   На фоне заросших травой и кустарником старых захоронений могила Ирины выделялась коричневым холмиком. Так что плутать по погосту не пришлось. И уже приготовились к покраске: открыли банку, достали кисти, даже пыль тряпочкой смахнули, тётя Люда осмотрелась по сторонам:
   - Господи, вот же нашли место, - кивнула в сторону трассы. - И как только им душа позволяет!
   - Главное, что здешние хозяева не возражают, - раздалось совсем рядом глуховатым мужским голосом.
   Тётя Люда огляделась, но среди зелени кустов и разросшейся травы никого увидеть не удалось. И тут опять:
   - И денег за аренду не просят, - глухо хохотнул тот же голос.
   А Машка вдруг почувствовала, как ужас охватил её морозным холодом до самых костей. Мгновенно пронеслись в голове все деревенские байки, которые пришлось услышать, пока жила с бабушкой. А ведь, похоже, деревенские и сами этим байкам верили.
   - Бежим! - схватила тётю Люду за руку и рванула что есть мочи.
   - Девочки! Девочки! Да куда же вы? Стойте! - но голос этот их только подгонял, добавляя страху. - Я тут рядом бабкину могилку поправляю...
   Машке слышалось: - Ую... ую...ую...
   - Ещё и воет, - выскочив за ограду, оглядывалась по сторонам Машка.
   - Может, кто вот с девочкой... - предположила тётя Люда, - однако тогда ему не до разговоров было бы. Вроде что-то вслед кричал...
   - Да выл он, выл... - уверяла Машка. - Может, кого заживо похоронили... я читала, такое бывает. - И, немного успокоившись, кивнула головой в сторону могил: - Там банка с краской и кисти остались.
   - Не... я туда сегодня больше не ходок. - И тётя Люда направилась в сторону дома. Следом шагала Машка, которую страх ещё так до конца и не отпустил.
   Завидев их ещё на подходе к дому, Георгий Федорович направился навстречу.
   - Как вы?
   - Там... из-под земли голос... - Машка взглянула на тётю Люду, мол, подтверди.
   - Ну из-под земли, нет ли, а напугал нас какой-то мужик...
   - Ладно. Я завтра на работе пару часиков выкрою, сам покрашу... Говорил же...
   - Ну прав же, прав... ты же у нас..., - обхватила мужа руками тётя Люда, Машка тоже прижалась к его пахнущему бензином боку.
   А вечером у Машки поднялась температура.
   Скорая приехала, ничего не нашла. Машке поставили укол, сказали, что температура в течение часа спадёт. Но температура только поднималась.
   - Отец! Слышь? Никакая это не простуда. Это у неё от испуга... на кладбище... Я сейчас.
   И вернулась с бабой Шурой, которая держала в руках алюминиевую кружку, коробок спичек и кусочек воска. Машку, закутав в одеяло, усадили на стул. Григорий только головой покачал. Но спорить с женой не стал. "Всё равно не переспорю, а вреда никакого", - решил про себя. Потом смотрел, как баба Шура что-то шептала над макушкой Машки, переливала воду из стакана в кружку, капала воском в эту воду, жгла и бросала туда спички. Потом дала Машке глотнуть этой воды, брызнула в лицо, помазала этой же водой руки, ноги.
   -Ну теперь пусть поспит, - и баба Шура начала зевать так, что справиться с этой зевотой не могла. - Ишь какой сильный испуг на девчонке, - так и продолжая зевать, отправилась к себе.
   Машка и в самом деле уснула. А утром встала, как ни в чём не бывало. Вот и разбери, укол помог или баба Шура. Но Машке хотелось считать, что баба Шура.
  
   Лето подошло к концу. Вернулся из деревни Протапов и притащил куль картошки. Бросив куль возле стайки, где находился погреб тёти Люды, гордо заявил: - Сам заработал!
   И покатились дни учёбы. Машка радовалась каждому дню, потому что каждый день происходило что-нибудь хорошее. То очередную пятёрку домой приносила, а то и в кино с Димкой ходила. Тётя Люда отпустила на дневной сеанс и даже денег на билет дала. Но билеты купил Димка, а на её деньги купили мороженое. А самое главное: в старом парке открыли каток и давали напрокат коньки. Протапов напрочь отказался. Сказал: "Кататься не умею. Людей смешить не пойду". А вот Серёжка бежал вперёд Машки.
  
   Весь день Гоша-младший отказывался от еды, капризничал и так-то толстым не был, а тут ещё есть перестал. А ближе к вечеру только морщился и даже пить отказывался. Тётя Люда вызвала врача на дом. Красивая молодая женщина пришла на следующий день утром и быстро поставила диагноз.
   - Ангина, - и выписала лекарства.
   - Так он глотать не может, - поясняла ей тётя Люда.
   - Конечно. Я же говорю - ангина. Но ему и не придётся.
   - Это как? Да... да что вы такое...
   - Будет приходить медсестра, ставить уколы, - и заторопилась уходить.
   Гоша -младший день ото дня слабел на глазах. От уколов никакого толка не было. Машка и тётя Люда по очереди дежурили возле него. На третьи сутки вечером, когда Машка укладывала мальчишек спать, тётя Люда засуетилась вдруг, а Георгий Фёдорович командирским тоном распорядился:
   - Маша, остаёшься за старшую. Если что, беги к бабе Шуре.
   - Что? - похолодела Машка.
   - Тут до больницы дворами недалече. А в скорую... пока до телефона добежишь, пока дозвонишься, пока дождешься... Люда? - сгреб укутанного в ватное одеяло Гошку и мотнул головой тёте Люде: - Пошли!
   - Машка, смотри тут..., - заглянула в комнату мальчишек тётя Люда, - задыхается Гоша... Господи, помоги! - и кинулась вслед за мужем.
   Георгий Фёдорович почти бежал, тётя Люда еле успевала следом. Морозный ночной воздух колол иголочками горло.
   - Ты бы личико-то ему прикрыл одеялком, - задыхалась на бегу тётя Люда.
   - М...м...м... - только и услышала в ответ.
   Возле приёмного покоя детского отделения, не останавливаясь, рванула на себя дверь, та резко распахнулась:
   - Давай! - пропустила вперёд мужа с ребёнком.
   Сонная медсестра забрала ребёнка, кивнула им:
   - Оставайтесь тут, - и занесла Гошу за дверь с надписью: "Смотровая". Но уже в следующую минуту по коридору пробежала врач, потом выскочила медсестра, та, что приняла Гошу, и кинулась бежать в соседний корпус, обронив тёте Люде, пытавшейся схватить её за полу халата:
   - Не путайтесь под ногами! Там, - кивнула в сторону корпуса напротив, - сегодня дежурный врач - как раз нужный специалист!
   Через окно приёмного покоя забрезжил рассвет, когда из смотровой вышла та самая медсестра. В руках у неё было аккуратно свёрнутое ватное одеялко, в котором принесли Гошу. Тётя Люда медленно поползла по стене, оседая на подкосившихся ногах.
   - Папаша, возьмите вещи ребёнка, - пожала плечами медсестра, - сейчас подъедет скорая. Отправляем вашего сына в инфекционное отделение. У нас такого нет. А в личных вещах нельзя.
   Тётя Люда, вытянув ноги поперёк коридора, плакала в голос.
   - Испугались мы, - пытался объясниться Георгий Фёдорович.
   - Правильно испугались. У ребёнка инфекционный мононуклеоз. Его морозный воздух да ваш испуг спас. Горло отёк перекрыл, а на улице ему хватило воздуха, чтобы не задохнуться. - И, обращаясь к тёте Люде: - Я вам успокоительных капель накапаю. Ну и вы как? Одежду у нас в раздевалке оставите или с мужем отправите? Ребёнок маленький, вас вместе положат.
   - Я заберу, заберу, - и стал помогать жене подняться на ноги.
  
   Уложив мальчишек спасть, Маша перетащила в их комнату свой матрац, постелила на тёте Людин манер себе постель и улеглась было спасть. Но сон не шёл. Успокаивала себя, что если бы что-то страшное с Гошей произошло, то родители давно бы вернулись. А раз их нет, значит, ждут... вот только чего? Дальше старалась не думать. Потом услышала, как стал ворочаться и хныкать Андрюшка. Потрогала лоб - вроде горячий. Измерила температуру - точно, поднимается. Ну вот что тут делать? Вызывать скорую? В их доме только у некоторых соседей телефоны есть. Так ведь спят люди, ночь, неудобно. Будить бабу Шуру тоже неудобно, но куда деваться?
   На плече - пальто жены, в руках- одеялко Гоши. Георгий Федорович подходил к своему дому, когда увидел скорую помощь, остановившуюся возле их подъезда.
   Врач, осматривающий Андрюшку, на минуту отвлекся.
   - А вот и папаша... объявился... - покосился неодобрительно на вошедшего. Мол, полон дом детей, а он где-то бродит по ночам.
   - Так я это... - и Георгий Фёдорович коротко объяснил ситуацию.
   - Тогда так... Андрея собирайте, а за остальными наблюдайте. Ну, и перемойте всё с... хлорочкой. - А вместо рецепта на бла нке написал номер телефона. И, обращаясь к Андрюшке, пояснил:
   - Не волнуйся, отвезу тебя к маме и братишке младшему, - повернулся к Георгию Фёдоровичу:
   - Повезло тебе...
   Георгий Фёдорович удивлённо развёл руки.
   - Четверо сыновей... м... да. У меня пока и одного не получается... третья дочка... Так вот, часа через полтора перезвони. Скорее всего, вместе положат. Но мало ли, вдруг диагноз не подтвердится, и в другую больницу отправят?
  
   Никто другой в семье не заболел. Но тётя Люда с Гошкой и Андрюшкой, как она выражалась, "прозагорала" в закрытой инфекционной палате целый месяц.
   Машка всё это время, по словам бабы Шуры, крутилась, как белка в колесе. После работы Георгий Фёдорович нёс в больницу передачу:
   - А то на больничных харчах как бы там наша мать ноги не протянула, - и вздыхал грустно.
   Машка теперь не только заправски кашу варила, но и уху из рыбьих голов, тушила картошку и капусту. У бабы Шуры была чудо- печка - сын подарил, когда в гости приезжал. Так в этой печке сначала с бабой Шурой, а потом и сама Машка научилась выпекать знатные рыбные пироги. И то ли голодная жизнь с матерью сказывалась, то ли по чему другому, но очень Машке нравилось это занятие - готовить еду. И ещё очень бережно относилась к каждой крошке.
   - А...а... почему мне так мало каши положила? Мама больше накладывала. И посахари сверху.
   - Иван, я же видела, как ты потом эту кашу в тарелку Андрюшке перекладывал, или, вообще, - в ведро... Так что вот, съешь, попросишь добавки - положу и посахарю! - и прекращала обсуждение.
   Когда Машка уходила в школу, Серёжка и Ванька оставались на попечении бабы Шуры. Только вот столоваться с ними баба Шура наотрез отказывалась и ни на какие уговоры Георгия Фёдоровича не поддавалась. Машка понять не могла, почему. Пока как-то не увидела, как баба Шура пила у себя в комнате чай с пирогом.
   - Ну да... ну... да. Зубов осталось по пальцам пересчитать- буду перед вами позориться.
   - Так давайте, я вас на очередь вставлять зубы запишу. У моей бабушки все вставные были, железные такие... блестящие...
   - Царствие небесное твоей бабушке, - перекрестилась баба Шура. - А меня даже не агитируй! В жизни у зубного врача не была. И не пойду! Сказала! Всё, прекрати энтот разговор. Не трепи мне нервы!
   Наконец тётю Люду, Гошку и Андрюшку выписали из больницы. Жизнь семьи стала входить в привычное русло.
   Как-то Георгий Фёдорович завёл с бабой Шурой разговор о том, что неудобно получается: она столько помогает, а они - неблагодарные... И, смущаясь, всё-таки предложил бабе Шуре денежку.
   - Ты чего это, Георгий? Меня за крохоборку держишь?
   Георгий Фёдорович даже попятился от такого напора.
   - Ты один всю семью тянешь: пятеро детей, жена, и тут я начну из тебя деньги выжимать?
   - Так не один я, не один... Люда в школе подрабатывает. Машуне и Гоше за потерю кормилицы пенсию платят. Так что не бедствуем...
   - Что-то лишку у вас не наблюдаю! А вот у меня и пенсия, и опять же сын деньжат подбрасывает, а то и посылочку присылает. Так что энто предложение, Георгий, чтоб в последний раз было.
  Как-то в один из выходных Георгий Фёдорович притащил из стайки слегка подпорченное пожаром, но всё-таки уцелевшее то самое грязно-коричневое Машкино одело. Ещё раньше Машка с тётей Людой пытались его выстирать на улице, на лавочке. Но вата внутри сбилась комками и долго не просыхала, а просохнув, всё равно уже укрываться не годилось. Вот и переехало в стайку, а тут пожар.
   Машка с удивлением и щемящей грустью смотрела на это одеяло.
   - И куда его? - кивнула Георгию Фёдоровичу.
   - А вот, - и достал из сумки кусок блестящего коричневого дерматина, - утеплю бабе Шуре дверь этим одеялом, а поверх дерматином покрою, пробью гвоздочками с золотистыми шляпками. Красота и теплота получится.
  
   В эту зиму баба Шура сильно сдала. Вернувшись от участкового терапевта, горестно заявила тёте Люде:
  - Я туда больше ни ногой.
  - Это почему? - возмутилась тётя Люда.
  - Хм... на дожитие отправили.
  - Это как?
   - Говорят, сахар в крови нашли, - усмехнулась баба Шура, - но сказали, что в моём возрасте это тоже норма. Вот дожила: сахар в крови! Сладкая бабка... однако.
   - Так у тебя колени болят.
   - Говорят, напишите заявление, пусть пенсию на дом приносят. Куда вам особо ходить? - баба Шура помолчала и добавила: - Я больше всего залежаться боюсь. Не хочу быть никому в тягость.
  - Баба Шура! Ну, что ты такое говоришь?
  - Э... погоди, Людмила, доживёшь до моих лет - поймешь, - и, прихрамывая, направилась к себе домой. - Я ить понимаю, от старости ещё никого не вылечили, - оглянулась у порога. - Как представлю, что раскорячусь у сына с невесткой, в их двушке... а ещё внуки там же. Нет. Уж, как придётся... Что теперь?
   Гулять с Тузиком теперь ходил Серёжка. Однако баба Шура держалась стоически. И даже сыну ничего про своё здоровье лишнего, как она считала, не писала.
   В этот вечер Машка понесла бабе Шуре пирожки с яйцом и луком, свежие, тётя Люда только из печи вынула.
   - Баба Шура? Это кто же вам такое лечение прописал? - охнула Машуня, увидев, как баба Шура приматывает к коленке капустный лист.
   - Я на свою пенсию того лекарства, что мне прописали, только три пузырька купить могу. А мне колени натирать, а не в глаза закапывать!
   Потом много месяцев Машуня приносила это лекарство бабе Шуре. Пока в самом деле не стало ясно, что от старости нет никакого лекарства. И тётя Люда, в тайне от бабы Шуры, написала письмо её сыну.
  
  Глава 4. Любовь нержавеющая
  
   Осень в том году выпала долгая, тёплая. Дождик, будто специально, проливался только ночами. А днём стояла сухая солнечная погода. Рыжие листья, медленно кружась, засыпали тропинки, вилявшие между придомовыми кустами и клумбами так, как было удобно жильцам. Воздух кружил голову запахом сохнувших листьев, ароматом мокрой древесной коры с лёгкой горчинкой.
   Седьмые классы в этом году учились с первой смены. Уроки заканчивались в начале второго часа. Середина рабочего дня. Тропики безлюдны. И Машке с Димкой казалось, будто они остались одни на всём белом свете. Они шли по осенним листьям и слушали их шорох под ногами, как нечто очень важное. И это было так здорово, что Машке хотелось плакать.
   - Маш?! Ты чего? Маш? - Димка забежал вперёд и наклонился к её лицу. - Случилось что? - спросил вдруг охрипшим голосом.
   - Дим... Дима... этого не будет больше никогда... никогда, никогда..., - она ничего не могла с собой поделать. Ну, что можно поделать, когда плачешь от счастья? - Ты запомни... Ты всё это, - она повела головой и коснулась его лица, - за...запомни, - прошептала еле слышно.
   - Осень... осень будет, Маш, на будущий год... Куда она денется? - почти шептал он. Машка шагнула в сторону и прислонилась к стволу старого клёна. Она и сама не знала, откуда, но в эту минуту вдруг поняла, что никогда больше такой осени в их жизни не будет. А пока... она почувствовала на своей щеке его горячее дыхание, потом осторожное прикосновение к уголку своих губ... а потом увидела, какие синие у него глаза и рыжие конопатки на носу.
   - Я...не забуду... Маша... нам домой пора, - подхватил её портфель, свою неизменную папку и зашагал вперёд.
   Они шли рядом и молчали.
   "Вот, - думал Димка, - ещё седьмой и восьмой класс, а потом я к Георгию Федоровичу на работу, а Машка... Машка пусть дальше учится. Но сначала поженимся! - Он искоса взглянул на неё: - Нос красный. Замёрзла?"
   - Тебе холодно? - сунул папку подмышку, обнял её за плечи.
   - Нет. Но... так хорошо...
   - Нос красный...
   - Я когда плачу, он у меня краснеет и... на сливу похожим становится, - оглянулась по сторонам, чтобы на всю жизнь в памяти остались жёлтые листья под ногами, синее небо над головой между обнаженными ветвями и тёплая Димкина рука на плече.
  
   Дни не шли, а, казалось, летели. Серёжка пошел в первый класс. Как-то они всем семейством оббегали полрайона в его поиске, а нашли на задворках школы. Там Серёжка и ещё тройка таких же отважных "индейцев" курили у костра "трубку мира" в виде папиросы "Беломор", которую один из этих "индейцев" украл у отца. А поскольку седьмые и первые классы учились в одну смену, то после этого случая Машуне велено было забирать "братца кролика" домой, а ему- дожидаться окончания Машкиных уроков в спортзале. А чтобы учитель физкультуры не выгонял Серёжку, Георгий Фёдорович заменил некоторые сгнившие доски в полу спортзала. Постепенно Серёжка прибился к спортивной секции и гонял футбол не хуже старших ребят, так что ещё и Машуне приходилось его ждать с тренировки.
   Димка всё свободное от школьных занятий время проводил в автосервисе с Георгием Фёдоровичем либо в его придомовой мастерской.
   В этот вечер Георгий Фёдорович вернулся с работы вместе с Димкой.
   - Маш... тут такое дело... мне Георгий Фёдорович зарплату ... выдал.
   - Так заработал. Честно и добросовестно. В технике чутьё имеет! - похвалил обычно немногословный Георгий Фёдорович.
   - Вот, матери поддержка! - похвалила тётя Люда.
   - Тут... - явно не знал, как высказать свою сокровенную мысль Димка, - в общем, можно я буду... - посмотрел на Машку, явно начинающую подозревать, что хочет сказать Димка и потому покрасневшую до корней волос, - копить деньги у вас. Это... - теперь покраснел и Димка. Тётя Люда села на табурет, вытерев подолом платья вдруг вспотевший лоб, - Машке на свадебное платье.
   - Э... э... м... - переводил взгляд с Машки на Димку Георгий Фёдорович.
   - Ну я через год на работу, Машуне ещё девятый и десятый заканчивать. А там я в армию. А в армии денег не платят. Тут у соседей свадьба была, а потом такой скандал ... Оказалось, кто-то по пьяни наступил на подол невесты и чуток оторвал. А платье это оказывается бешеных денег стоит. Ну вот... пусть пока копятся.
   - А ты у Машуни -то спросил? Ну насчёт свадьбы... - выдохнула полной грудью тётя Люда.
   - Так... рано пока, - развёл руки в стороны Димка.
   - А что не дома? Матери приятно, сын вырос хорошим человеком! - заключил Георгий Фёдорович.
   - Так если у них "трубы гореть" начнут, любую заначку отыщут, - объяснил ситуацию Димка.
   - Пьют? - как бы между делом спросила тётя Люда.
   - Не так, чтобы очень, но бывает. А если уж заусит... Так что у вас мне спокойнее.
   - Давайте за стол, ужинать. Мужики - мыть руки, - скомандовала тётя Люда.
   - Я... домой, - направился к дверям Димка.
   - Чего вдруг? Уху Машуня варила. Садись! - улыбалась тётя Люда.
  
   А весной, в самом начале мая, весь дом и двор, в котором жила Машка, гудел в предпраздничной суете, кто-то по привычке Первомай отмечал, а все вместе - День Победы. Обычно мужики сколачивали напротив стаек столы из досок, а вдоль них - лавки. Женщины готовили, у кого что кошелёк позволял, и накрывали столы. И не было такой семьи, в которой бы кто-нибудь да не погиб за Победу. Поэтому среди угощений стояли гранёные стаканы, на четверть наполненные водкой, накрытые ломтиком почему-то непременно чёрного хлеба.
   - У всех хлеб чёрный. Почему? - посмотрела на бабу Шуру Машуня.
   - Так какой хлеб в войну был, такой вот и... Им оттуда всё видно, - кивнула куда-то вверх баба Шура, - пусть знают - помним,- вытерла пальцем непрошенные слезинки. - И все пусть знают - помним! - погрозила кому-то натруженным кулаком. - Моему повезло. Вернулся. Сын у нас родился. Да долго не протянул. Весь израненный... болезный..., - и, махнув рукой, ушла. Машуня хотела было догнать бабу Шуру, спросить, кто и что должен знать. Кому кулаком - то грозила? Но увидела её сгорбившуюся спину, вздрагивающие плечи и передумала.
  
   Для Машки эти дни были сущим кошмаром! Потому что и тётя Люда, и Георгий Фёдорович не оставались в стороне от всеобщего веселья. И тоже, что называется, были под градусом. И тут успевай следить за четверыми сорванцами. Вот Гошка- младший рыбкой юркнул под стол и тут же выскочил с громким рёвом. Оказалось, хотел проскочить под столом до другого его конца, но врезался лбом в перекладину. Пока тётя Люда прикладывала к Гошиному лбу холодную литровую банку с огурцами, Машка не спускала глаз с Андрюшки и Ваньки, которые так и норовили поиграть на баяне. Один с одной стороны намеревался потянуть, второй - с другой стороны. Вдруг увидела, что Серёжка пытается подняться с земли, но ноги у него подкашиваются, и он опять падает. Учинили допрос. Серёжка ткнул пальцем:
   - Вон из той красивой рюмочки выпил... Выяснилось, что Серёжка умудрился махнуть граммов пятьдесят сорокаградусной перцовой настойки.
  
   А примерно за неделю до окончания учебного года Димка пришёл мрачнее тучи. В школе подрался с мальчишкой из соседнего класса по одному ему ведомой причине. И только возле спортзала, где друзья ждали Серёжку, наконец высказался:
   - Родители сдурели! Квартиру нашу продают! Вот не было бы этой приватизации - сидели бы как миленькие! Государственную-то не продашь!
   - Ну значит другую купят. Не будете же жить на улице?
   - Переезжаем к бабушке Агафье в деревню Солдаткина. Туда после войны только мой дед Ефим живым вернулся. Правда, на деревянной ноге, но другие-то все... на войне полегли. С тех пор деревню так и стали называть - Солдаткина. Как раньше называлась, никто и не помнит. А потом и дед... ушел...
   - Ку- ку- куда?
   Димка поднял глаза к потолку. Машка кивнула:
   - Понятно.
   - Я тут подумал... может, мне в училище поступить на тракториста? Туда после седьмого класса берут.
   В школе Димка Протапов - самый отстающий ученик в классе. Головная боль и учителей, и директора школы. И Димка решил уйти из школы и поступить в училище.
   А в училище уже после первого семестра Дмитрий Протапов - стал одним из лучших учащихся, шёл на повышенную стипендию. И даже общеобразовательные предметы хромать перестали, потому что здесь преподаватели так или иначе старались связать темы с будущими профессиями ребят.
  
   Приближался Новый год. И в училище готовили концерт силами учащихся и даже преподавателей. В актовом зале шли бесконечные репетиции. То хор пел, то стихи читали, а то и акробаты на сцене свои трюки выделывали. Нашёлся даже фокусник, который как нашёлся, так на всю жизнь и остался Димкиным другом Фокусником. Димка тоже решил принять участие. Как-то не по чину ему было оставаться в стороне. Оказалось, Димка хорошо играет на гитаре, о чём даже Машка не знала.
   Он настроил гитару и запел: "Постой паровоз, не стучите колёса..."
   - Постой, постой! - замахал руками преподаватель пения Петр Иванович, отвечавший за всю праздничную концертную программу. - Ты что, намереваешься эту песню ис... исполнять? - вдруг начал заикаться Пётр Иванович.
   - А что? Когда к бате гости приходят, так даже плачут, когда слушают. Всем нравится, - удивился Димка.
   - Э... э... знаешь... у нас тут дети...
   - Ну, и что, "в лесу родилась ёлочка..." петь?
   Петр Иванович и так и этак убеждал Дмитрия спеть что-нибудь патриотическое. Пока Димка категорически не отрезал:
   - Буду петь "Ты у меня одна" ... - и запел. К концу песни зал был полон слушателей.
   - Ох! Снимут с меня голову! Снимут! - сокрушался Петр Иванович.
   - С чего бы вдруг? Петь буду я, а голову с вас снимут? Вон батин друг, Котя Рыжик, ну, тот, что меня на гитаре играть научил, сам пел - сам и сел, а не мой батя.
   - Кто?
   - Ну Константин Рыжов, батя так называет его - Котя Рыжик. Фамилия Рыжов и на голове - рыжая копна.
   - Так он за песни что ли... сел?
   - Да нет. За деньги. Я же говорю, надо петь, что людям нравится. Он пел, ему платили. Вроде много платили, может, за это посадили. Хотя вон в электричках тоже... ходят по вагонам, поют и деньги собирают. И никто их не сажает. Так что я толком не в курсе, за что его...
  
   К Новому году тётя Люда распаковала чемодан Машкиной мамы и достала оттуда синее, с ветками белой сирени крепдешиновое платье. Машка маму в таком платье вспомнить не могла. Если по молодости мама и носила это платье, так Машка тогда в деревне с бабушкой жила. А потом Машке помнился только синий китайский спортивный костюм...
   Три вечера тётя Люда шила и перешивала, но когда всё было готово, и Машка примерила платье, то баба Шура даже прослезилась:
   - Копия матери в молодости. Красавица, - и вытерла кончиком головного платка уголки глаз. - Это уж она потом до жизни такой докатилась. А когда дом наш только заселяли, мы, почитай, в один день с Ириной въехали. Я уже на последних месяцах беременности ходила. А она ещё только замуж собиралась. Помогала мне обустроиться..., - вздыхала баба Шура и о прошедшей молодости, и о безвременно ушедшей из жизни Машкиной матери.
   - Так, может, вы и папу моего... видели? - проглотила застрявший в горле комок Машка.
   - Может, и видела.
   - Так видели или нет? - настаивала Машка, замечая, что баба Шура намеревается увильнуть от разговора.
   - Ну вроде был один кучерявый, высокий. Всё в рейсы ходил. Потом то ли в аварию попал, то ли где другую нашёл, видать, приплод не очень нужен оказался. Ой! - и баба Шура прикрыла рот ладошкой. - Прости старую...
   - Потом... что было потом? - настаивала Машка.
   - Какой-то дружок приезжал, будто бы от него, потом другой... а сам-то больше глаз не казал. Только дружки эти всё чаще стали появляться. Ну, потом вижу, у Ирины животик уже проявляется. Приехала её мать, дождалась, пока ты родишься, - кивнула на Машку, - умаялась твоя бабка за то время. Только успевала незванных гостей выпроваживать. Нашли бесплатную ночлежку! Из-за этих гостей Ирку в доме... сильно не уважали. Ну, и поделиться бабка твоя могла только со мной. Я-то твою мать совсем с другой стороны знала. Добрая она была и доверчивая... Стала бабка твоя сокрушаться, что пока тут без толку воюет, в деревне дом и хозяйство, на чужие руки оставленные, пропадают. А пойдёт прахом - тогда что? По миру идти? Забрала тебя и уехала... в свою деревню.
   - А как звали того... кучерявого, высокого?
   - А как у тебя в метриках написано? - ответила вопросом на вопрос баба Шура.
   - Прочерк у меня в свидетельстве о рождении. Будто дети без отца могут родиться...
   - Помнится, Ирина его всё Володенькой величала. И, ох , как ждала! Окно-то вашей квартиры напротив лавочки, так вот смотрим, а Ирина напротив окна не хуже статуи стоит, не шелохнувшись. Кустов тут тогда ещё не было. Дорогу вдаль видать. Ждёт, значит, его...
   - Ну хватит! Хватит! Всё прошло. Быльём поросло! - неожиданно резко оборвала бабу Шуру и перешла на другую тему тётя Люда. - Машуня, надо что-то с туфлями решать.
   - Ты какой размер носишь? - не обиделась, а даже как-то с облегченьем вздохнула баба Шура.
   - Вроде 35, - пожала плечами Машка.
   - Это в прошлом году было! Теперь, поди, 36, - уточнила тётя Люда.
   - Погодьте -ка, - и баба Шура кинулась из комнаты. А вернулась с обувной коробкой, в которой оказались коричневые кожаные туфельки на каблучке.
   - Мерь! - протянула Машке коробку. - Только раз обуть довелось. Хотела невестке подарить, так у неё лапа на три размера больше...
  
   Новогодний вечер в училище начинался в пять часов. А время уже подходило к четырём. Димка в наглаженных брюках, белой рубашке и с аккуратно причёсанной шевелюрой начинал нервничать. Машку тётя Люда и баба Шура собирали в соседней комнате. Ведь это подумать только! Ещё со вчерашнего вечера закрутили Машкины длинные волосы на бигуди. И только теперь эти бигуди раскручивать принялись!
   - Тётя Люда, скоро она там? Я выступаю. Опоздаю - с Петра Ивановича голову снимут!
   - Сейчас, сейчас! - и вынесла ему сумку. - Вот, тут туфли. Переобуешь её. Понял?
   - Понял.
   - Ну расчёску я положила. Причёску Машуня сама поправит.
   Машка вышла в своём пальто, сапогах. Только на голове вместо шапки шаль.
   - Чтобы причёску не помять, - кивнула Димке. И они заторопились на автобус.
   В училище каждая группа раздевалась в своём классе. Всеобщее веселье и волнение артистов перед выступлением образовывали такую праздничную суматоху, что даже те, кому и некуда было торопиться, метались, как ужаленные. Димка завёл Машку в кабинет физики.
   - Вот тут только выступающие переодеваются! - посмотрел на туфли, на Машку...
   - Я сама.
   - Ладно, - сбросил пальто, провёл пятернёй против причёсанной шевелюры, - ты пока раздевайся, переобувайся. А я покажусь, чтоб меня не потеряли. Тут подожди! - и деловитой походкой вышел из кабинета.
   Она аккуратно сложила Димкино пальто, потом своё. Сняла шаль, переобулась. Огляделась. Ну откуда в кабинете физики зеркало? На улице уже потемнело. Подошла к окну. Если присмотреться в оконное стекло, вполне себе зеркало.
   За спиной скрипнула дверь. Обернулась. В дверях стоял молодой мужчина.
   - Здравствуйте, - поздоровался он. - Я преподаватель физики. Это... э... в некотором роде мой кабинет.
   - Я Маша, Маша Артемьева. Меня Дима Протапов пригласил, - старалась объяснить своё появление в чужом кабинете Машуня.
   - Ой, простите! Не представился - Иван Сергеевич... преподаватель... в некотором роде... э ... физики.
   Из коридора послышались звуки музыки.
   - Ну что же вы тут... будете одна скучать? Пойдёмте, я вас в зал провожу.
   - Спасибо, я Диму подожду.
   - Слышите? Похоже, концерт уже начинается, а Дмитрий, возможно, занят. Готовится к выступлению... - и протянул Машке руку, - позвольте?
   Романов про любовь Машка не читала. Уроки, детские книжки мальчишкам, приключения Димка приносил. Поэтому смутилась невероятно и уже было шагнула навстречу учителю, когда дверь распахнулась, и в проёме замер Димка. Несколько секунд длилась немая сцена.
   - Дмитрий, что же Вы так? Пригласили девушку и оставили одну! Это невежливо, - вытер платком вдруг вспотевший лоб Иван Сергеевич.
   А Димка всё стоял и смотрел на Машку так, будто видел её впервые в жизни. Молча кивнул в сторону физика, мол, понял.
   - Ну что ж... Я пойду. Дмитрий, не опаздывай.
   Димка посторонился, пропуская физика на выход.
   - Маша, ты такая... такая, как в тот день, когда пришла первый раз в наш класс...
   - А ты пригласил меня сесть с тобой за парту, - засмеялась Машка. От души отлегло, Димка был рядом, и, значит, всё нормально.
  
   У входа в зал их ждал фокусник, которому зачем-то приспичило точно знать, куда Димка Машуню посадит. Ведь сам Димка оставался за кулисами. Он же выступающий. А Петр Иванович периодически пересчитывал своих артистов, боясь кого-нибудь в нужный момент не обнаружить, уж больно энергичный коллектив подобрался.
   Пел хор, выступали акробаты. Всё было празднично и немного скучно, пока на сцене не появился фокусник. В ярко-зелёном костюме явно великоватого размера, в чёрной шляпе и с коробкой, из которой вдруг выскочил... кот. Зал грохнул со смеху.
   - Ничего страшного. Будет и заяц, как положено! - артист развёл руки в стороны, и из рукавов посыпались конфетти.
   - Это у Царевны- лягушки из рукавов лебеди выплывали, а я будущий тракторист - у меня цветная радуга!
   Комментарии из фокусника сыпались один смешнее другого. Зрители ожили, захлопали, засмеялись. А когда фокусник ушел со сцены, требовали вернуться и повторить хоть что-нибудь. И он повторил.
   - Вот, это тот самый кот! Поверьте, тот ещё фокус - найти у вас под ногами очумевшего котяру!
   Потом учительница литературы читала стихи. А Машка всё ждала Димкиного выступления. И вот - объявили! Он вышел на сцену, и Машка будто впервые увидела его. В белой рубашке, чёрных брюках, с гитарой наперевес, стройный, сильный и красивый, Димка стоял на сцене. У Машки дух перехватило. А в зале погас свет, и только яркое пятно прожектора высвечивало артиста на сцене. И Димка запел:
   Ты у меня одна,
   Словно в ночи луна...
   Ещё один круг прожектора вдруг спустился со сцены и пополз по залу, дополз до Машки и остановился. А Димка пел:
   Нету другой такой
   Ни за какой рекой,
   Ни за туманами,
   Дальним странами...
   Машка сидела и не могла шевельнуться. Ей казалось, что даже дышать перестала...
   Когда зажегся в зале свет, ещё некоторое время стояла тишина, и Димка, опустив гитару и забыв поклониться, собрался уходить. И тут в зале поднялась буря. Нет, не хлопали - свистели, топали и кричали:
   - Повторить!
   Но Димка, как положено, поклонился, прижал руки к груди:
   - Не могу я, ребята, не могу!
   И только потом, после концерта, выяснилось, что высветить Машку прожектором было делом рук фокусника Сашки Орефьева. Как увидел Машку рядом с Димкой, так и пришла ему идея в голову. А согласовывать уже некогда было.
   - Он у меня такой! Никогда ни с кем ничего не согласовывает. Всё сам, - хвасталась маленькая худенькая девчушка с рыжей косичкой вроде мышиного хвостика.
   - Это моя Мышка! - представил девушку Сашка. - А мышек, если вы не знаете, даже слоны боятся!
   Пройдет много лет, стойкости и смелости этой Мышки бывалые солдаты будут удивляться. А пока вечер подошёл к концу, и Димка с Машкой, а вместе с ними Сашка с Мышкой, которую звали Олей, шли пешком по заснеженным улицам и были абсолютно счастливы.
  
  
   В конце учебного года ребят из училища стали распределять по предприятиям для прохождения практики. Кого в ремонтные мастерские аграрного комбината, кого в заводские цеха комбайнового завода. А Димка взял направление в сельхозпредприятие "Солдаткина". Ну да, колхоз уже после войны только на бумаге числился, но жить на что-то надо было. Как только стало возможным, Оксана Агаповна собрала своих соседок и предложила, что она создаёт такое предприятие, в котором предлагает работать всем желающим. Но, поскольку это будет её хозяйство, то воровать, прогуливать, врать и отлынивать не позволит. По оплате договориться предложила "на берегу" - сдельно, то есть, сколько какой работы выполнил, за эту работу и денежки получишь. Да выполнить ни абы как надо. Желающих не оказалось. Хуже того, соседки возмутились: новая кулачка образуется! Так и "величали" теперь межу собой соседку - Кулачка. И Оксане пришлось набирать людей на стороне. Дала она объявление в газету, что нужны в хозяйстве мужские руки. Крышей над головой и питанием обеспечит. И мужики потихоньку потянулись. Вот говорят, что мужики на дороге не валяются, оказалось, валяются, потому что дорожку к Оксане натоптали именно такие, которым в зиму холодно валяться стало. Да ещё те самые, что раньше на вокзале перебивались. К тому времени уже выходила такая газета, где, кроме объявлений, ничегошеньки не печатали. Но больше и не пришлось объявления подавать, слухом земля полнилась. А к зиме кому не хочется тёплую крышу и тарелку щей на ужин иметь? Благо, заброшенных домов в деревне - выбирай, не хочу! Другое дело - контингент это был специфический. Но другого не предвиделось.
   Первыми приехали Димкины родители. У них дом свой, крепкий, опять же хозяйство. Протаповы "впряглись" так, что батя выпивку забросил. Говорил: "Без водки не успеваю к подушке голову приклонить - засыпаю на лету". Да и где её взять, водку эту? Деревня Солдаткина без мужиков жила, значит, самогонку не гнали. А магазин - продуктовая лавка, приезжал раз в неделю. И из спиртного в его ассортименте только одеколон имелся.
   Однако выяснилось, вести хозяйство - дело не такое уж простое, как виделось из города. Зато Александр Дмитриевич Протапов оказался работником незаменимым. Грамотный и, вообще, городской, да ещё мужского полу, пусть и женатый. И пошёл слух, что Протаповы копят деньги да набираются опыта, чтобы своё такое же хозяйство завести. А Оксана уже через год, хоть и маялась с трудовыми кадрами (ну где ж их взять - непьющих да работящих?), но в своём доме развалившуюся печку переложила и дырявую крышу перекрыла.
   И тут плохое чувство "зависть" оказалось двигателем прогресса. Поначалу одна соседка, которую по деревне бабой Наташей звали, пригрела работяжку - Федьку, прозванного деревенскими Немытым, которого Оксана уже было выгнать собралась за прогулы и пьянство. Так вот, баба Наташа обстирала, отмыла, досыта вкусно накормила, коромыслом отходила - и человек пошёл на поправку. А через недолгое время уже слышалось с их двора: "Натальюшка! Я водицы в баньку натаскал. Затапливать или погодить?"
   Как-то у Федьки, тьфу, теперь у Фёдора, соседка, у которой, ну никак не получалось приручить гуляку, поинтересовалась:
   - А скажи-ка, Фёдор, чем это таким тебя Наталья приворожила? Может, зельем каким опоила? Или каким особым способом ублажает?
   Фёдор только вздохнул:
   - Не поверишь... Всё она, проклятущая, сил нет с ней совладать!
   - Это кто ж такая? - присоединилась к разговору ещё одна соседка.
   - Я ж и говорю - она, любовь проклятущая! И скажу я вам, бабоньки, нет от неё спасенья даже и мужскому роду-племени, - и пошёл, покрякивая.
   - Вот тебе и баба Наташа! - проводила его взглядом одна соседка.
   - Именно что "баба"! Это мы с тобой себя раньше времени в старухи записали! Всё-таки тоже... не мужики!
   Да только не у всех такой выбор оказывался удачным. Бывало, пригретые женщинами мужики воровали, и никаким коромыслом стремление к пьянству и лени переломить не удавалось. Бегали за самогонкой в соседнюю деревню, семь верст до небес, и всё лесом. В прямом смысле - лесом, поскольку ближе намного, просёлок-то петлял битых три десятка километров до той деревни. Выгоняли одного гуляку, меняли на новенького забулдыгу. В общем, происходил естественный отбор. Жизнь в деревне кипела. Однако виновником самого крутого скандала оказался Александр Дмитриевич Протапов.
   Димка с небольшим чемоданчиком месил дорожную грязь, добираясь до родительского дома. И уже протянул руку к калитке, когда та сама открылась.
   - Ждут, - радостно ёкнуло Димкино сердце. Прямо перед ним стоял отец с перекинутыми через плечо связанными рыбацкими сапогами - броднями.
   - На... на рыбалку, что ли? - растерялся Димка. Но увидел в руках отца их старый дорожный чемодан: - С чемоданом?
   Отец бросил чемодан, сапоги, схватил Димку за рукав и быстренько втащил в ограду.
   - Мать твоя чудит! Понимаешь! Приревновала, понимаешь? Иди, говорит, туда, где ночевал. А я ночевал в коровнике, понимаешь!?
   - С ума сойти! Вам сколько лет? Какая ревность? В деревне одни... бабушки: баба Наташа, баба Аня, баба... тьфу!
   - Э... Вот, смотри сынок, до чего твой отец докатился!
   - Мама, это вместо "Здравствуй, сынок!"?
   Баба Агафья сидела на завалинке с полотенцем на голове.
   - С пяти утра как взялись, так и вот... смотри, внучок на родителей!
   - Бабуси! Эти бабуси по три мужика за неделю меняют! Работника выбирают! Видела я эти их "выборы"!
   - Мать! Прикуси язык, понимаешь? Ты чего это при ребёнке несёшь!?
   - И где это ты ребёнка видишь? Димка уже на полголовы выше тебя!
   Надо было перво-наперво родителей в дом вернуть, чтобы любопытные соседки уши не грели, да потом не судачили про них.
   Оказалось, корова, действительно, должна была отелиться. И молоденькая ветеринарка, приехавшая по вызову, хоть в теории и знала, что надо делать, а на практике к корове подойти опасалась. Вот за батей Оксана и отправила посыльного. Вернулся батя под утро. И всё бы ничего, но, когда брюки снимал, из кармана тюбик губной помады выпал. Вот из-за него и разгорелся сыр- бор.
   - Так, может, эта Оксана специально бате эту помаду подложила, чтобы вас рассорить? - предположил Димка.
   - А мне всё едино, кто у него... по брюкам шарился, Оксана или ветеринарша! Не сама же помада в карман запрыгнула?! - всё больше распалялась Алёна Фроловна.
   - Постыдилась бы, понимаешь? - и Димка уловил в голосе отца нотки, не предвещавшие ничего хорошего. А мать будто и не слышала ничего.
   - Это мне постыдиться? Мне? - и встала напротив мужа.
   - Батя! - только и успел крикнуть Димка. Оплеуха Алёне Фроловне прилетела крепкая, так что она в сторону отлетела.
   - Ну теперь, выходит, мне! - и, подхватив сапоги и чемодан, хлопнул дверью.
   - Эх, дура ты, дура! Огород не вскопали, картошку не посадили, порожек в доме не подновили... Это у вас в городе мужики строем на завод идут, а тут... только те, что на дороге валяются, ползут! - чуть не плакала бабушка Агафья.
   Однако Димке деваться было некуда. У него направление в хозяйство "Солдаткина". В общем-то Димка считал, что мать перегнула палку. И особенно на помаде не зацикливался, а уж тем более подумать, что батя поселится в доме Оксаны Агаповны,- такое даже в голову не приходило.
   Но батя поселился. На немой вопрос Димки пояснил:
   - Ничего такого. Комнату снял.
   Днём на тракторе, вечером - дома, без отца оказалось тяжеловато. Жизнь в деревне, действительно, сильно отличалась от городской.
   Не прошло и месяца Александр Дмитриевич купил за символическую плату у сельсовета небольшой домишко с ещё крепкими бревенчатыми стенами, но без оконных рам и дверей. И всё свободное время стучал там топором. Димка тоже не отлынивал. И только Алёна Фроловна обиженно поджимала губы.
   - Свой дом хоть по брёвнышку раскатись, а он взялся чужую развалюху обустраивать!
   Когда у Димки закончилась практика, и он собрался возвращаться в училище, родители так и жили - каждый сам по себе.
   Следующий год пролетел и для Димки, и для Машки, как один день. В один из таких дней в дверь как-то неуверенно постучала и, смущенно улыбаясь, вошла баба Шура.
   - А ко мне сын приехал... Говорит, собирайся, со мной поедешь.
   - Хороший он у тебя, - вздохнула тётя Люда. - Скучать по тебе будем.
   - Так что, советуешь ехать? - а в голосе и надежда, и радость,- Еду! Еду! - это, мол, так, похвастаться. Тётя Люда только руками развела.
   - Ты, если что... возвращайся... Ну, и за Тузика не переживай. Не обидим.
   - Так ить комната у меня тут... На-ка вот, - протянула тёте Люде ключ на верёвочке, - запасной, от комнаты. Присматривай тут...
  В этот же день, после обеда, возле подъезда остановилось такси. И баба Шура, прихрамывая, вышла вслед за сыном. Остановилась у крыльца, оглянулась. Мальчишки ещё из школы не вернулись, Машуню тётя Люда в булочную отправила (хлеба такой семье в день три булки надо), Георгий Фёдорович- на работе, и тётя Люда одна, прикрыв ладошкой рот и часто-часто моргая, стояла чуть в стороне. А закрытый в комнате тёти Люды Тузик скулил и скрёб закрытую дверь. Его взял под свою опеку Гоша- младший.
  
   Писем от бабы Шуры не приходило. Да оно и понятно. Неграмотная она.
   - Но сын-то писать умеет! - возмутился Серёжка.
   - Мы же им не родня. Вот и не считает нужным, - попыталась объяснить тётя Люда.
   - Баба Шура могла бы попросить его...
   - И напишет... "живу хорошо, чего и вам желаю..." - фыркнул Андрюшка.
  
   Зима сменилась весенней оттепелью, распустились молодые листики на деревьях. Подошёл срок призыва в армию. И вот уже на призывном пункте гремит марш "Прощание славянки". Димка со своим другим- фокусником Сашкой Орефьевым были вполне довольны судьбой. Их желание в военкомате учли и направили в одну танковую часть.
   Оля-Мышка поступила в медицинское училище. Говорила, что институт ей не осилить, а училище - в самый раз. Сашка мечтал стать профессиональным военным, и Мышка резонно считала, что, где бы Сашка ни служил, медицинская сестра в любой воинской части себе работу найдёт.
   Машка перевелась в другую школу, та, в которой она училась, была восьмилеткой. И теперь Машке предстоял девятый, десятый класс и потом - поступление в институт.
   И вроде бы такие радужные планы, а сердце у Машки сжималось от почти физической боли. И слёзы не унять.
   - Маш, ну, Маш? От людей неудобно, - стеснялся столь очевидного проявления чувств Димка.
   - Да ладно уж, поцелуйтесь! - смахнула слезу тётя Люда.
   Димка неуклюже ткнулся в Машкино лицо губами и подошёл к своим родителям, которые даже на проводы сына умудрись приехать поврозь.
  
   Поезд тронулся, Машка судорожно всматривалась в окна вагона, в который вошёл Димка. Но слёзы застилали глаза, и лица расплывались. Разглядеть Димку среди множества прилипших к окнам лиц она не смогла.
  
   Глава 5. Боль щенячья
  
   Письма от Димки приходили, как по графику: в неделю одно письмо. И мало чем отличались одно от другого. Что жив, здоров, привет Георгию Фёдоровичу и тёте Люде. Ещё Димка очень гордился, что его и Сашку Фокусника отобрали в танковое училище. И Димка считал, это - благодаря их профессии трактористов. В одном из писем была вложена фотография, где Димка и Сашка с двух сторон обнимали берёзку и были лысые, как новобранцы. На вопрос, с чего бы, Димка честно написал, что было дело, старослужащие велели сотворить Сашке фокус, метнуться туда, не знаю куда, и принести пару "пузырей" водки. Ну, они "метнулись" вместе. После чего попали на "губу", где их и побрили. А трое старослужащих попали в сан часть, где их покрасили... зелёнкой.
   Машка и тётя Люда ужаснулись: так и до тюрьмы недалеко!
   Но Георгий Фёдорович, пролив свет на некоторые особенности армейского быта, попросил у Машки разрешение дописать строчку в письме. И дописал: "Одобряю!".
   А однажды Димка написал, что очень скучает... по Машкиной ухе.
   - Так, Маша, намёк понимаешь? - засуетилась тётя Люда. - Собираем посылку.
   В ответ Димка, конечно, написал "спасибо", но просил больше посылок не отправлять. Писал, что скучает именно по Машиной ухе! А так каждый месяц получает посылку от родителей и понимает, что собирают её бабушка Агафья и мама, а вот отправляет, наверняка, отец. Ведь почты в Солдаткиной нет, а добраться до соседнего села бате способнее. И поэтому Димка надеется, что родители наконец-то помирятся. А в этот месяц он получил сразу две посылки: от родителей и от Маши, другие ребята и по одной не получают, отчего он себя куркулём чувствует. Машка только посмеялась: "Димка - куркуль?" Однако одностороннее решение Димки стать военным, как Сашка, Машку совсем не обрадовало. И не потому, что Машка не хотела жить в военном городке, она просто пока ещё не знала, что это такое.
   - Тётя Люда, ну как так? Я что, собачка? Куда хозяин - туда и я без вопросов? Он же ничего не спросил, ничего мне не сказал...
   - Маша, это же его специальность... Город, оно, конечно...но какие танки... в городе? - как-то неуверенно вздохнула тётя Люда.
   - А мединститут? Там шесть лет учиться. Я? Как же я?
   У Сашки с Мышкой давно всё было на пять раз оговорено. Он всегда мечтал стать военным. И они прикидывали: в медучилище Мышке учиться три года, а Сашке в танковом - четыре, значит, Мышка как-нибудь на каникулах приедет к Сашке, и они отпразднуют свадьбу. Вопрос был только в выборе каникул. И тогда уж точно по окончании ей дадут направление по месту службы мужа.
   - Будто я чемодан какой! - кольнуло Машку воспоминание из детства, - куда хочет, туда тащит. Это же только у чемодана спрашивать не надо! А я? Как же я! - давняя детская боль и теперешняя обида за такое отношение жгли её душу. И этот проклятый чемодан без ручки крутился и крутился в её сознании.
   Машка к этому времени уже сходила на день открытых дверей в мединститут и определённые опасения после экскурсии в морг имела.
   - Может, в какой другой, на заочное? Например, в педагогический. Вон у тебя какой опыт - кивала на четвёрку мальчишек тётя Люда. - На заочном-то и Димкины танки не помеха.
  
   Весь этот год не прошёл, пролетел для Машки, как один день. Поступать в мединститут она всё-таки решилась. А как узнала, какой конкурс, то даже на каток теперь ходила только по выходным. Остальные вечера сидела над учебниками. Но Ваньке и Андрюшке повезло. Тётя Люда доверила Серёжке сопровождать младших братьев на каток. Несчастный Гошка каждый раз провожал их со слезами. Но что поделаешь, когда такого маленького размера ботинок с коньками напрокат не выдают? И Гоша с нетерпением ждал, когда "лапа подрастёт".
   А весной Димка написал, что летом в отпуск приехать не получится, потому что училище передислоцируется в летние лагеря. И вернутся солдатики только к сентябрю.
   Тётя Люда штопала пятки толстых, вязанных бабой Шурой для мальчишек носков. Она послюнила палец, поправила кончик толстой шерстяной нитки, наконец, попала во внушительное игольное ушко:
   - Куда иголка, туда и нитка, - разгладила заштопанный носок, вздохнула: - Вот так. Летние лагеря - это же поля да перелески. А, значит, деревеньки и деревенские девушки. А они, - взялась за очередной носок тётя Люда, - кровь с молоком! Ты, Машуня, гляди, кабы там какая местная красавица твоего Димку... к рукам ни прибрала.
   - Ну что вы, тётя Люда? Он же не носок, чтобы к рукам его прибирать! - не очень уверенно отмахнулась Машка.
   Однако Ольга с Сашкой планировали в это лето пожениться, а Машка с Димкой должны свидетелями быть. Но при таком раскладе - какая свадьба, куда поедешь? И чтоб лето зря не пропадало, обе девушки устроились, хоть и временно, в стационар санитарками.
   - Ничегошеньки тут не изменилось, - вздохнула вслух Машуня, осматриваясь в том самом приёмном покое, куда она с тётей Людой приносила передачи маме. - Только тогда мама была жива. Тут... почти рядом в палате лежала.
   - Вы о чём? - из окошка выглянула дежурная медсестра.
   - Да так я... сама с собой... - и часто-часто заморгала, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы. Медсестра захлопнула створку окошка для передач больным. А Машка всё стояла, не в силах шевельнуться, будто во временную дыру провалилась, и мама, вот она, рядом, Машка даже рукой потянулась. И пахло мамой, так, как в том далёком детстве, когда она жила у бабушки в деревне, а мама приезжала иногда...ненадолго и спала с Машкой на одной кровати.
   - Пусть бы мама жила, как хотела, как могла... лишь бы жила, - шептала и плакала Машка, кое-как открывая тугую больничную дверь.
   И начались рабочие будни. Ольга пошла в хирургию.
   - Вряд ли в воинских частях грипп и понос лечить придётся. Так что хирургия в самый раз, - пояснила своё решение Ольга.
   Машка устроилась санитаркой в реанимационное отделение, потому что считала, что этот участок медицины самый сложный и, как думала Машка, самый интересный. Ведь не так-то просто удержать человека на самом краю или, вообще, вытащить с... того света. И вспоминала дежурного врача, который спас в ту страшную ночь её маму. Но будни, они и есть будни. И для Машки они начались с мытья полов. А уже на следующий день пришлось организовывать "утку" для крупной женщины. Подниматься ей категорически не разрешалось, а законы природы даже главврач отменить не мог.
   - Ну, ты молодец! - похвалила работающая в этом отделении не первый год медсестра Анна Ивановна, в просторечии Анванна. - Тут до тебя одна красотуля прискакала в коротеньком халатике, осмотрелась и устроилась в ординаторской у телефона: "Ах, я в реанимации пашу... ах, я в реанимации!". Тьфу, дура. Дошло дело до гигиенических процедур - до желудочных колик рвотой исходила.
   - А почему Вас так странно называют - Анванна?
   - Так скорее получается, - пожала та плечами. - Ты -то как себя... чувствуешь?
   - Да вроде ничего особенного..., - нет, Машка не рисовалась, она, действительно, ничего особенного в подобных процедурах не видела. Первыми её уроками гигиены человеческого тела были Гошины "детские неожиданности". Боясь, что слабенький Гошка подхватит какую-нибудь инфекцию, или там какая-нибудь опрелость возникнет, она его пелёнки не просто стирала, она их каждый раз, как говорила баба Шура, "прожаривала утюгом".
   Но пиковая для Машки ситуация всё-таки возникла буквально через пару дней после начала её трудовой деятельности.
   - Пошли катетер Фолея покажу, как ставить. А то, пока тебя всему в нашей профессии не обучу, отпуска мне не видать, - и показала Машуне несложное устройство. - Значит, так, вот эту мягонькую резиновую трубочку будем вводить в мочевой канал больного.
   - Я... я не умею. Этому в училище учат, а я... нет, нет!
   - А я в отпуск хочу. Но и пока никто тебя и не заставляет. В первый раз просто смотри и учись. Всё равно придётся, раз решила в мединститут поступать.
   - Ну, если пока только смотреть... - вздохнула с облегчением Машка и направилась следом за медсестрой. А та подошла к молодому парню.
   - Это Василий. Летел на мотоцикле, а столб дорогу перебегал, - и откинула одеяло. - Давай, помоги-ка...
   Машка чувствовала, как щеки её начинают гореть. Но деваться-то куда?
   - Он лекарством загружен, так что... не страдай, не видит и не слышит тебя. Ну а вообще - ты в медицинском заведении, а не на танцах. Ясно? Приступаем.
  
   Шла вторая неделя Машкиной работы санитаркой. Уставала, конечно, но в этот день пришла домой сама не своя.
   - Маша, что случилось? Ну посмотрела, попробовала... так, может, в пединститут? - тётя Люда подняла край полотенца над блюдом: - А я ватрушек напекла с творогом, как ты любишь.
   - Нет, нет! Я не о том! Вы не подумайте, я не собираюсь бросать... медицину, - чуть качнула головой Машка. - Когда моя мама умирала... рядом с ней никого, никого не было... - голос Маши дрогнул и перешёл на шёпот.
   - С чего это ты так решила? - тётя Люда усадила Машку на стул, налила горячего чая. - Пей. Она же не на улице умерла - в больнице, по- человечески.
   - Там... - Машка мотнула головой куда-то в сторону, - в реанимации в смену только один врач дежурит и медсестра одна, и санитарка одна.
   Машка взяла кружку, сделала глоток, другой. Помолчала немного и опять заговорила.
   - А больных у нас в отделении только на аппаратуре девять человек. Никто работать к нам не идёт. Платят мало. А работа... улицы подметать куда легче за те же деньги, - сглотнула то ли чай, то ли тугой комок.
   - Так по телевизору показывают, если... что, то аппаратура умная такая... пикать начнёт.
   - Сегодня женщина умерла, по возрасту, как моя мама...была. Сердце... Так дежурная медсестра, как только пискнул кардиомонитор, кинулась за врачом. Прибежали обе - не спасли...
   - Маша, ты же медик... - Машка только головой мотнула.
   - Я потом её в морг готовила... серьги, цепочку, ну... бельё ... родным передать. На руке, где капельница... в общем, она уже умерла, а лекарство всё капало... И боялась я её... мёртвую.
   - Это потому, что впервой. Живые и мёртвые всё одно люди. Ты уже медик, врачом станешь, - шептала Машке возле уха тётя Люда, - обязательно будешь хорошим врачом, теперь-то я точно это вижу. Ты к людям... с душой... - подлила Машуне горячего чая.
   - А про Ирину... Помнишь того мужчину с красными розами? Ну, когда гроб уже возле подъезда стоял, прощаться подошел, такой невысокий, в куртке с нашивкой на рукаве, что-то там про газ?
   - Помню. Он один принёс маме живые цветы.
   - Мне тогда не до него было, подробностей не знаю, но всё-таки переговорить успела.
   - Может, это...
   - Нет, Маша, не отец. Он из той же деревни, что и твоя мама. Сказал, любил всю жизнь, да проворонил. Сначала уехал из деревни деньги зарабатывать, думал приехать к ней с деньгами, с колечком настоящим, золотым. Ирина - то в деревне первая красавица была. Вернулся, твоя мама уже тут жила. Он- с колечком, а она из подъезда- беременная... Ну, решил не мешать. Уехал назад.
   - И как узнал про... похороны?
   - А никак. Сказал, судьба попрощаться привела. Ехал в деревню бабке крышу подновить, решил хоть одним глазком взглянуть на Ирину. Купил пять роз... да одну выбросить пришлось. Вот тут и подумаешь...
   Но договорить не получилось. Дверь распахнулась, и в комнату влетел Ванька.
   - Мама! Там Гошка провалился! - ужас на мокром и грязном лице Ваньки говорил сам за себя.
   - Где?
   - В яму за гаражами...Гошка плачет и ругается на меня... запрещёнными словами, - ревел Ванька, - вам говорить не велит! А сам вылезти не может...
   - Ну слава Богу, что ругается! - выдохнула тётя Люда.
   Ванька на минуту даже реветь перестал и повторил, заикаясь:
   - За... за... запрещенными словами...
   - Жив, значит! - махнула рукой Машке: - Бежим!
   Уже выскакивая из квартиры, Машка недоумевала:
   - Там полянка, кусты... Какая яма?
   - Это теперь полянка, - на бегу объясняла тётя Люда, - а раньше общественная уборная была! Потом снесли, а сверху прикрыли досками, и только. Доски травкой поросли, да, видать, прогнили, вот и провалились, - задыхалась нехуденькая тётя Люда.
   Гошку вытащили. Они с Ванькой стояли рядом, пока тётя Люда и Машка пытались хоть немного отскрести с них вонючую грязь.
   - Ох, ты! Парни, вы чего такие мало грязные? - вернувшийся с работы Георгий Фёдорович, не застав никого дома, решил заглянуть в дворовые постройки.
   - И как их теперь мыть? - всплеснула руками тётя Люда.
   - А никак. Грязь, говорят, на сороковой день сама отваливается, - сдерживая улыбку, констатировал Георгий Фёдорович.
   - А где же мы ночевать эти дни будем? - хором заревели Ванька и Гошка.
   - Отец, ну ты что? Грязь не стыд, отмоемся,- успокоила всех тётя Люда. - Пошли, что ли?
  
   Постепенно Машуня привыкла к своим обязанностям и потихоньку даже начала помогать медсестре. Однако подошёл сентябрь, и настала пора отправляться в десятый класс.
   - Ох, это как же теперь? Опять я в нашей смене одна? - хваталась за голову Анванна. - Чего? Две ставки? Так я не двужильная, - возмущалась она в ординаторской. - Только про отпуск размечталась. Думаю, девка с головой, рукастая, обучится... глядишь, и отпуск... вместо компенсации выгорит. Не выгорел...,- и пошла, привычно повязывая на голову белую косынку.
   - Анванна! Стойте, погодите! Я тут подумала... Занятия в школе с первой смены, значит, после двух часов я свободна. Может, на полставки остаться? - заторопилась следом Машка.
   - А уроки? Ну... вот, - и медсестра собралась идти дальше.
   - Выкрутимся... как-нибудь...
   - Давай попробуем... а с графиком смен я договорюсь.
  
  
   В этот выходной спланировали пойти в кино, но на утренний сеанс, потому что билеты по карману, и фильм детский, а вечерний - там и билеты дороже, и фильм для взрослых.
   - Тётя Люда, фильм детский... Я лучше дома останусь. Вон и кашу всю с утра доели, - заглянула в кастрюлю Машуня.
   - На вечерний одну не пущу, не рассчитывай.
   - Пока вы в кино, я в мастерской порядок наведу, - так Георгий Фёдорович называл заново обустроенные после пожара стайки за домом.
   - Так, всё с вами ясно, - понимающе вздохнула тётя Люда. Наконец все оделись, собрались, тётя Люда распахнула дверь и... на пороге столкнулась с Георгием Фёдоровичем:
   - Ой! Григорий, что? Что стряслось? Пожар? Ограбили? Что? - не давала мужу слова вставить тётя Люда. А, судя по выражению его лица, что-то точно случилось.
   - Э... в комнате бабы Шуры свет горит...
   - Воры?
   - Или кто тайком поселился... Видят, нет жилички... вот и решили воспользоваться... Ты тут побудь пока, а я схожу посмотрю...
   - Ой, Гоша, я с тобой...
   - Тут будь, с детьми. Тебе сказал!
   Вернулся Георгий Фёдорович быстро.
   - Там... баба Шура приехала...
   - Так... ещё вполне успеваем в кино, - показала на стрелки настенных часов тётя Люда. - Ждите, я сейчас...
   Гоша младший посмотрел вслед тёте Люде, перевёл взгляд на часы и продекламировал:
   - На стене часы висели,
   Тараканы стрелки съели,
   Мухи гири обосрали,
   И часы ходить не стали...
   - Гоша, ты... откуда взял... такие стихи? - вопреки всем педагогическим правилам еле сдержала улыбку Машуня.
   - Так это считалочка такая. Юлька из двенадцатой комнаты прыгает на скакалке, и ещё другие стихи... - но привести пример других известных Юльке считалочек Гоша не успел. Вернулась тётя Люда.
   - Баба Шура отдохнуть прилегла с дороги. Маша, ты у нас дома на хозяйстве остаёшься. Сваришь кашу, тёпленькую отнесёшь. Про чай и хлеб не забудь...
   - Мне Тузика возвращать? - как-то резко стал терять интерес к походу в кино Гоша младший.
   Маша присела рядом с братом:
   - Понимаешь, баба Шура... вряд ли теперь сможет с Тузиком гулять, и вообще... Ты его к ней приводи... но ответственность за него... мы с тебя не снимаем!
   - Понял! Понял! Тузик с нами остаётся жить!
   - Ну... пора. Выходим,- скомандовала тётя Люда.
  
   Баба Шура сидела на диване. На столе остывала в тарелке каша. Мария толклась у окна, не зная, как начать разговор. И возраст, и здоровье бабы Шуры совсем не то, чтобы вот так одной вернуться.
   - Ты не подумай чего плохого, - вздохнула баба Шура. - Подай-ка кружку, чаю душа просит.
   - Вы бы хоть телеграмму отбили, мы бы встретили...
   - И сын не обижал, и невестка - зря не скажу, но жить мне там невмоготу стало. Квартирка -две комнатки, одна проходная. Кухонька, ежели бы Людмила села там за стол, то остальным и деться некуда.
   Баба Шура пила чай, обхватив обеими руками кружку. Было видно, собирается с мыслями для дальнейшего рассказа.
   - Сын с женой в зале, ежели ночью по нужде или воды попить, так мимо них идти надо. Мне стеснительно. Лежу, терплю. Делаю вид, что сплю. Опять же старческий сон такой... а тут ещё ночами нога донимать взялась. Ты это там, на полочке, посмотри, у меня мазь оставалась, ногу натирать...
   - У неё теперь срок годности вышел. Я новую принесу.
   - У меня тоже... срок годности, похоже, вышел, - горько и грустно вздохнула баба Шура. - Мне на ночь кресло-кровать разбирали, ребятня на своей кровати в разные стороны головами спать укладывались. Сама мучаюсь и их извожу. Вот и решилась. Сказала, что сильно по своей комнатке тоскую. Мол, съезжу, посмотрю, что да как, и вернусь. Только я, Мария, назад к сыну не поеду. Я мать, а не враг их семейству, - баба Шура вздохнула, устроила поудобнее больную ногу: - Вы - то тут как?
  - Всё нормально. Я в больницу работать устроилась. Научусь, вылечу вашу ногу.
  - Постой, постой! Как работать? А учёба? Это куда Георгий смотрит? - возмутилась баба Шура.
  - Ой, я его кое-как уговорила, с условием, что на учёбе не отразится. Ну, и я же не на полный день, только полставки. Хочу поступать в медицинский институт, а там конкурс, - Машуня развела руки в стороны, - вот такой! А со стажем работы шансов поступить больше.
  
  Совмещать работу и учёбу, действительно, оказалось непросто. Но Машуня теперь представить не могла, вот как это она всех бросит: и больных, и Анванну,- а ещё Машуне нравилось чувствовать себя нужной и даже необходимой!
   График Анванна, действительно, составила и согласовала, однако по этому графику выходной у Машки выпадал среди недели, а воскресенье - рабочее. Всё-таки это единственный неучебный день недели, когда не надо с занятий прямо с портфелем сломя голову бежать в больницу. Там же, в ординаторской, выкраивая время, делала уроки. Правда, с пятёрок съехала, и понятно было, что на медаль уже не вытянет. Тётю Люду куда только ни вызывали: и к директору школы, и даже в опеку. Машка везде ходила вместе с тётей Людой и, как могла, доказывала, что собирается поступать в мединститут, и поэтому ей необходима практика в больнице. А что за практику ещё и деньги платят - так разве это плохо? Вот если бы не платили, то тогда...И неизвестно, чем бы всё это закончилось, но тут Машка вспомнила, что она, конечно, школьница, но так как два года учёбы были пропущены, то теперь она совершеннолетняя школьница! И может сама решать за себя!
   Время для Машки не шло, а летело. А тот самый Василий, который лежал в отделении реанимации после аварии, выкарабкался, и как только выписался из больницы, опять сел на свой мотоцикл. Не прошло и пары дней, как его мотоцикл застрекотал возле служебного выхода реанимации.
   - Должен же я с Вами рассчитаться за ваш уход, спасали меня, лечили... Хоть подвезу...
   Лучше бы он этого не говорил. Машке тут же вспомнился катетер Фолея, и она почувствовала, что краснеют не только щёки, даже уши.
   - Нет, нет! Спасибо. Я сама.
   - Да что ж, вы думаете, я на каждом повороте падаю? В той аварии я... не очень-то и виноват. А Вас я повезу аккуратно, потихоньку...
   И Машка села, обхватив руками крепкую спину в чёрной кожаной куртке.
   Но отгорели последние осенние деньки, а в зимние холода какие могут быть поездки на мотоцикле? И Василий стал приходить встречать Машу с работы, ведь заканчивалась её смена уже по темноте. Так, молча, перебрасываясь редкими фразами, и шли до Машкиного дома, потом она кивала и уходила. С одной стороны, в самом деле, идти одной поздним вечером по темным улицам их окраины совсем не весело, но с другой стороны... В общем, Машка решилась.
   Ступени отделения реанимации к ночи покрылись тонким ледком, и Василий подал ей руку.
   - Вася, понимаешь, Вася, не надо больше меня провожать.
   - Почему? В секцию самбо записалась?
   - Да нет... но Димка в армии, а я его жду, - вроде всё правильно, всё так и есть, но как же неудобно было Машке это говорить. - Наверное, надо было тебе сразу про Димку сказать... Прости, не подумала тогда...
   Василий сопел, пинал на дороге какие-то льдинки и подхватывал её под руку, как только Машка норовила поскользнуться.
   - И сколько ещё твоему Димке служить?
   - Он в танковое училище поступил. Так что... - и Машка в вечернем полумраке пожала плечами.
   - А...а...а, так он сюда и возвращаться не собирается?
   - Какие в городе танки? - вспомнила слова тёти Люды Машка.
   - Понятно, - вроде даже с облегчением вздохнул Василий, - тогда так: провожать я тебя буду. Не нормально это - одной девушке по темноте... А ты не думай ничего такого... Мне не сложно.
   Возле подъезда остановились.
   - Снежок пробрасывает, - немного лукаво улыбнулся Василий. - Всё будет хо-ро-шо! Пока! - и направился на автобусную остановку. Машке тоже показалось, будто груз с плеч упал. И правду сказала, и ночью одной возвращаться... в самом деле, страшно. "Ну придёт - придёт, а на нет и суда нет", - рассудила про себя Машка и только теперь рассмотрела в темноте на лавочке соседок. Три подружки, как они говорили, каждый вечер совершали моцион. То есть сидели на лавочке возле дома и перемывали всем соседям кости.
   - Здравствуйте! - кивнула им Машка и вошла в подъезд. - Надо же, вся в снегу, - решила было отряхнуться, но в вечерней тишине, услышав пару фраз соседок, замерла у дверей.
   - Ты подумай, с одним начала ещё со школы таскаться... Тот, видать, поматросил да бросил. Апосля на мотоциклетке прикатывала, теперь вон по ночам пешочком шастает... видать, новенького нашла!
   - А что ты хочешь? Яблочко от яблоньки недалеко падает! Мать гулящая, и девка по той же дорожке пошла! С детства к бетонке приучена.
   - Ну надо же! Машка - проститутка, как и мать её! По наследству, значит, - заключила третья подружка.
   Как такое случилось, Машка потом и вспомнить толком не могла. Но вылетела из подъезда и, не разбираясь, со всего маха влепила одной из соседок затрещину. Та свалились с лавки и закричала тоненьким, визгливым голоском:
   - Убивають! Люди добрые, помогите! А...а...а!
   На крик и шум жильцы сначала выглянули из окон, но, увидев только барахтающихся в снегу старух и никакой опасности, вышли полюбопытствовать. И тут же поделились на два лагеря - защитников и противников Машки.
   На следующий день "пострадавшая" написала на Машку заявление участковому, в котором указала, что гулящая девка Машка, вернувшись пьяная ночью с каким-то мужиком, при свидетелях напала на неё и избила. Однако в травмпункте следов побоев не обнаружили, о чём и написали в справке.
   А Машка на следующий день впервые прогуляла занятия в школе. Проревев полночи, к утру имела такой вид, будто и в самом деле весь вечер пила и занималась чёрте чем. Мальчишки ходили на цыпочках и приносили ей то спрятанную до лучших времён конфету, то кружку компоту, так что к обеду Машка оттаяла.
   - Тётя Люда, и что теперь будет? - переживала Машка, узнав про заявление участковому.
   - Головой будут думать, старые перечницы, прежде чем языком чесать! Не боись! Я им ещё припомню... этот поклёп!
   Тогда Машка не обратила особого внимания на слова тёти Люды, ведь понятно, что успокаивает её. Но оказалось, тётя Люда слов на ветер не бросает. И последствия последовали, хотя и отдалённо. Да так, что в народе принято называть: и смех, и грех. Однако это будет потом. А пока не прошло и трёх дней, как сначала в школу, а потом и на работу к Машке пришел участковый, тот самый, которому Георгий Фёдорович машину ремонтировал. В школе жаловались, что Машка на медаль, похоже, не вытянет.
   - И всё? - выспрашивал участковый.
   - Да куда уж хуже? А что стряслось -то, если Машенькой милиция интересуется?
   - Да так, профилактика. Она же под опекой, - выкрутился участковый, понимая всю ситуацию и не желая распускать лишние слухи.
   - Понимаете, директор уж и в больницу звонил, призвать их, так сказать, хотел, чтобы уволили. Ведь медалистка для школы... это, это! А Маша ни в какую не бросает свою реанимацию! Говорит, врачом буду. Будет! Кто бы сомневался? Но медаль-то как? По всем не профилирующим четвёрки намечаются.
   А в больнице Анванна пообещала участковому собственноручно разобраться с этими сплетницами так, чтобы ни одна реанимация их не приняла, поскольку знала всё из первых рук, то есть от Машки.
   И уже история вроде стала забываться, как на входных дверях Машкиного дома появилось объявление о собрании.
   Три подруги, нахохлившись, сидели на той же лавочке, переговариваясь между собой:
   - Счас прочехвостят эту гулёну. Будет знать, как людей избивать!
   - А, может, и штраф выпишут, и ущерб, чтоб мне возместить!
   - Чтой-то люди подходят и уходят? Всё-таки сам участковый присутствует!
   А жители дома, действительно, подходили к участковому, любопытствовали, узнавали, что и как, и тут же у каждого то утюг, то плитка оказывались включёнными, хоть ещё и домой не заходили.
   - Погодите, зафиксирую ваше присутствие, - участковый записывал их фамилии, они расписывались и уходили. Так что возле лавочки остались несколько скучающих соседок, просидевших весь день дома. А тут целое собрание при участковом - важное дело!
   - Значит так, уважаемые граждане, для начала зачитаю заявление гражданки Антипиной Евдокии Марковны. "17 числа сего месяца и года на меня напала гулящая девка Машка, вернувшись пьяная ночью с каким-то мужиком, при свидетелях избила. Нанесла травму, причинив ущерб. Прошу взыскать ущерб и наказать по всей строгости закона. Число, подпись".
   - Было, было, - зашумели две её подруги.
   - По существу дела мною проведено расследование. Справка из травмпункта не подтверждает наличие побоев на теле гражданки Антипиной Е.М., - участковый промокнул на морозе вспотевший лоб, покосился на трёх подружек и продолжил: - Это значит, что побоев не было.
   - Так ить все видели, как я тут возле лавки в снегу кувыркалась! Так что, как это не было?
   - Что кувыркались в снегу - это факт, было. Свидетели есть. А следов побоев нет. Что это может значить?
   - Сама, поди, свалилась, - прокомментировал кто-то из присутствующих.
   - Вот характеристика Марии Артемьевой из школы, а это - с работы. - И участковый зачитал обе. - Так что Мария успешно учится в школе и одновременно работает в реанимационном отделении во вторую смену, так как в первую смену без прогулов посещает школу. Так что вопрос о ненадлежащем поведении, как -то пьянстве и распутном образе жизни, не подтвердился. Даже наоборот.
   Поскольку по заявлению гражданки Антипиной я должен принять решение в соответствии с собранными материалами, то получается: гражданка Антипина распространяла заведомо ложные сведения о гражданке Артемьевой. А это, Евдокия Марковна, в соответствии со статьёй уголовного кодекса - клевета! - несмотря на холод, пот бисером катился с лица участкового. Уж больно зубастыми были подружки. Могли и жалобами до ручки довести. Так что поневоле вспотеешь, пока отобьёшься.
   - Так это что, выходит, я же и виновата? - возмутилась Евдокия Марковна. - Я просигналила, подала вам заявление, и я же виновата?
   - Ну, это теперь пусть суд решает, - и участковый стал прятать бумаги в свой подсумок.
   - Машку судить, значит, всё-таки будут?
   - Нет. Вас. За клевету, если Мария на вас в суд подаст. А постановление я заказным письмом вам, Евдокия Марковна, отправлю.
   - На кой оно мне?
   - Вот же, дура старая, нашла на свой зад приключение, - заключил тот же голос, что и первый раз прокомментировал. - Меньше языками чесать будут. А то у себя дома пукнешь, а эти кумушки на весь дом разнесут...
   В этот же вечер Евдокия Марковна пришла в гости к тёте Люде с трёхлитровой банкой ранеточного варенья.
   - Ну... обмишурилась малость... А кто старое помянет, тому глаз вон, - жалобно вздыхала Евдокия Марковна. - Люда, Машка-то у тебя под рукой, так ты уж поговори... По-соседски чего не бывает?
   - О чём говорить-то? - не знала, как выпроводить дорогую соседушку тётя Люда.
   - Так чтоб заявление на меня не писала. А то вишь как извернуть могут!
   - Идите уже, время позднее, мне детей пора спасть укладывать, - надвигалась всем корпусом на Евдокию Марковну тётя Люда. - И варенье заберите. У нас своего хватает!
   - Ну так я в надёже... по-соседски... - пятилась Евдокия Марковна.
   - Ух! - выдохнула тётя Люда, захлопнув за ней дверь.
  
   Приближались новогодние каникулы. И Ольга напомнила Машке об их уговоре съездить в часть к Сашке и Димке. Анванна, тяжко повздыхав: "Хоть бы один Новый год дома встретить! - согласилась, но не дольше, чем на неделю! - Чтоб хоть старый Новый год дома отпраздновать!"
   Однако писем ни от Димки, ни от Сашки уже давненько не было.
   - Новый год на носу! Почта перегружена. Может, потом сразу несколько принесут, - не очень уверенно рассудила тётя Люда. - Ведь если случись что, из части сообщили бы.
   - Сообщать должны родителям или жене... - пояснил Георгий Фёдорович.
   - Ну, да, - уточнила тётя Люда. - А то бывает без всяких сообщений: "Знакомься, маманя, моя жена", - а у той уже срок родить подходит.
   - Выйду на воздух, покурю, - кашлянул в кулак Георгий Фёдорович.
   - Вот и я думаю, уж очень долго ни слуху ни духу, - вздохнула тётя Люда.
  
   Посылать телеграмму о своём приезде Машка и Ольга не стали. Решили приехать в город, устроиться в гостиницу, а там - на автобусе до военного городка рукой подать.
   - Они же на службе, а не в доме отдыха. Кто ж их встречать нас отпустит? - убеждала Ольга. - Зато, представь, как обрадуются, когда нежданно- негаданно - вот они мы!
   - Так и я о том... нежданно, - вздыхала Машка.
   - Ну, ты скажешь! Если бы Димка, допустим, неожиданно к тебе приехал, разве бы ты что-нибудь против имела?
   - Я... нет. А вот как они... Не знаю. Всё-таки они нас не звали...
   - Ой, какой не звали? Сашка в каждом письме пишет, мол, давай, не тяни! Говорю же, всё на пять раз оговорено! Только рады будут!
   Сразу по приезде нашли экономный вариант жилья. Уютную, чистую комнатку в небольшом домике в двух шагах от вокзала. И уже на следующий день тряслись на дорожных ухабах в автобусе в сторону военного городка.
  
   На КПП молодой солдатик, набирая номер, удивился:
   - Везёт же некоторым! Кого и одна не дожидается, а к кому по две невесты враз приходят!
   - Да нет! Мы - каждая к своему! - уточнила Мышка. - Мы к разным... женихам.
   - Вот я и говорю, к одному из этих... женихов сегодня невеста уже приходила. Теперь вот ещё одна. А...а...а! Разбирайтесь... сами со своими... женихами, - и закрыл окошко.
   Но вышел только Сашка.
   - Ой, девчонки! Не ожидали! - и кружил Мышку, сграбастав в охапку.
   - А Дима? - улучила момент Машуня.
   - Машуня, вот... его сегодня никак отпустить не могут... Нам на завтра увольнительные обещали на весь день. Мы сами к вам приедем! - но вид при этом Сашка имел настолько смущенный, что Машка, отстранив в сторону Ольгу, спросила в упор.
   - Что с ним?
   - Маша, лучше пусть он сам тебе расскажет...
   - Сашка! Что с ним случилось? Я буду командиру звонить! Болеет? Ранен? - и тут её как огнём обожгло, - у Димы другая? - вдруг поняла, про какую невесту говорил дежурный.
   - Маш, понимаешь... так получилось. Ей скоро в декрет. Там... рядом с полигоном деревня располагалась... Димка... не хотел, не специально... Лето, сенокос... так получилось...
   - Маша? - она оглянулась.
   Высокий, стройный военный стоял в дверях КПП. Это был её Димка. Нет, уже не её.
   - Здравствуй, - кивнула Машуня, но двинуться с места не могла. Ноги будто примёрзли к снежной изморози на земле.
   Потом они шли рядом и молчали.
   - Там твои деньги на свадебное платье... помнишь? - первая заговорила Машка.
   - Ну, зачем ты так? Мне тоже... не просто. Маша, Маш... - он остановился, взял её за руку, - Маша! - обнял ладонями лицо и поцеловал. А она будто обомлела, ни сил вырваться, ни слова сказать против. Он держал её за плечи и целовал в ухо, в щеку... Так и шли, прижавшись друг к другу, вдоль забора части.
   - Знаешь, - отстранилась чуть в сторону Машка, - я... я тоже... видно, нам не судьба, - задыхалась Машка, - приехала сказать... у меня другой! - почти крикнула и рванула в сторону от этого жаркого дыхания, от сильных рук!
   - Врёшь! Этого не может быть!
   - У тебя может, а у меня нет? - кое-как справляясь со стучавшим в горле сердцем, выговорила Машка. - Я за тем и приехала, чтобы сказать... у... у... у меня другой! - и зашагала назад по оставленными ими следам.
   В этот же день вернулась в город. В комнате, которую они сняли вместе с Мышкой, прикрепила к зеркалу записку, написала, что первым же поездом возвращается домой.
  
   Вот замелькали пристанционные постройки. Машка смотрела в окно вагона и не находила в себе сил даже заплакать от скулящей и ноющей боли в сердце.
   - Прямо, как Тузик, когда баба Шура уехала, - сказала и оглянулась, вагон же, люди едут. Но рядом никого не было.
  
   Глава 6.Впервой
  
   Поезд прибывал ранним утром. В школе каникулы, на работу только после обеда. Так что - домой!
   Дома все только просыпались. Тётя Люда собиралась варить кашу.
   - Давай я, - вздохнула Машка.
   - Давай. А я тогда стирку разведу. Жив-здоров? - спросила тётя Люда. Машка молча кивнула.
   Проснулся Гошка, потянулся к Машуне.
   - Мася... - она взяла его на руки, он уткнулся в неё лицом и засопел, досыпая.
   - К логопеду надо. Букву "ш" так и не выговаривает. А этой осенью в школу, - погладила Гошку по спине тётя Люда.
   - С... с... сыска, сар! - и Гошка, вытянув губы трубочкой, зашипел - Ш...ш... ш...
   - Может, когда хочет, - Машка улыбнулась.
  Увидев Машуню, вернувшуюся раньше, чем ожидалось, Анванна ничего расспрашивать не стала.
   - Значит, так , работы - завались. Ну, и, - наливая в чашку кофе, - на то она и первая любовь, чтоб... мы потом о ней почаще вспоминали. Мария, пьём кофе и приступаем. А то не знаю, за что хвататься.
   Сразу как-то Машуня внимание не обратила, но когда услышала это же от людей ещё раз, и ещё обращение "Мария", кивнула Анванне:
   - Мария?
   - Взрослеешь, девочка. Опять же... выходит, заслужила уважительное обращение. Давай-ка помогу, - не так-то просто поменять постельное бельё лежачему больному.
  
   В этот день у Машуни по графику выпал выходной. И она после школы не спеша возвращалась домой. Возле подъезда всё та же соседка, которая настрочила участковому кляузу на неё, теперь делила со своей подругой натянутую между тополей бельевую верёвку. В этот момент из подъезда вышла тётя Люда, и как бы невзначай, проходя мимо, высказалась:
   -Тут от пыли и копоти бельё чёрт-те чем пахнет. Хоть домой не заноси. А за домом, над полянкой, чистота и травушка-муравушка растёт. Ох, однако, попрошу вечером Георгия, пусть там бельевые верёвки натянет. Пока никто это место не захватил, - и, махнув рукой, направилась за дом. Но увидела Машуню, которая явно собиралась высказаться, по поводу того, что сокрыто под этой полянкой.
   - Мария? Ладно, с верёвками не к спеху. Успеется. Пошли обедать, что ли, - и, не дав Машуне слова сказать, подтолкнула её в подъезд.
   - Там же...
   - Чиш...- прижала палец к губам тётя Люда. Но Машуня не унималась. И, перешагнув порог комнаты, продолжила:
   - Там же сгнившие доски от старой уборной, а под ними...
   - Да знаю я, что под ними. Но гражданке Антипиной, - совсем не по-взрослому озорно, стрельнула глазами в сторону окна, за которым делили бельевую верёвку соседки, - будет полезно принять такие грязевые ванны. Может, отучат других грязью поливать.
   - Тётя Люда! - схватилась за голову Машуня, - я же те ваши слова, ну что будут помнить поклёп, всерьёз не приняла. Думала, меня успокаиваете.
   - Я не по злобе, по доброте... душевной, - подмигнула Машуне и выглянула в окно. - Вон, собрались. Ой, они соседа подрядили... и что теперь будет?
   - Так я выйду, предупрежу! - заторопилась Машуня.
   - Он сам... Евдокию Марковну душевно предупредит... потом. Она-то, вишь, спешит, чтобы я это место не захватила. А я не жадная. Пусть всё ей достанется, - с притворным сожалением вздохнула тётя Люда.
   Но сосед оказался не промах. Скорее всего, знал "тайну" этого места. Потому что обустроил по краям поляны две деревянных перекладины и удалился, сказав, что веревку меж ними натянуть милые дамы и сами в состоянии. А ближе к вечеру весь дом любовался представлением с принятием специфических ванн двумя соседушками.
   - Ратуйте! Ратуйте! В дерьме тону! А... - неслось под окнами. А из окон:
   - Самое тебе там место!
   На помощь пришёл Георгий Фёдорович, который как раз что-то чинил в своей мастерской и услышал крик о помощи.
   - И как только ты до такого додумалась? - как-то не очень серьёзно осуждал потом супругу.
   - Я-то тут причём? - пожала та плечами.
  
   А следующим вечером в ординаторской зазвонил телефон. Машуня поставила на стол чашку кофе:
   - Реанимационное отделение... Я вас слушаю. Алло?
   - Скажите, Мария Артемьева из отпуска вышла?
   - Вася, это ты?
   - Я... ну тогда встречу, - и в трубке послышались гудки отбоя.
   - Будто одолжение делает, - рассудила вслух. И сама себе объяснить не могла, но вот не хотела его видеть, и всё тут. Раньше думала, причина в Димке. А теперь?
   Однако как только под окнами приёмного покоя слышался стрёкот мотоцикла, кто-нибудь из дежурных медсестричек обязательно прилипал к стеклу.
   Этим же вечером Василий ждал её возле служебного входа, вглядываясь в больничные окна. Вежливо поздоровался, подал руку, помогая спуститься по ступеням. Какое-то время шли молча. Машуня подбирала слова, чтобы не обидеть Василия, решив бесповоротно отказаться от этих встреч-проводин.
   - Ну как? Можно поздравить с законным браком? У вояк это быстро, - первым нарушил молчание Василий.
   - Нет, - Машка отрицательно качнула головой. - Вася, ты не приходи, не надо меня провожать. Я сама.
   - Ну ясно, замуж не взял, но потомством обеспечил, - и склонился перед её лицом в понимающей усмешке.
   - Что? - не сразу уразумела смысл сказанного Машуня.
   - К нему с доставкой значит, а передо мной тут недотрогой выламывалась!
   Машка отчётливо вспомнила то чувство, которое испытала у Риты на дне рождения. И с размаху влепила ему пощёчину. Увидела перекошенное злобой лицо и, даже не успев ощутить удар, как подкошенная, рухнула на грязный асфальт.
   Он помог ей подняться.
   - Ещё раз руку поднимешь, мало не покажется! Поняла?
   Машуня осмотрелась по сторонам. Поздний вечер, на улице ни души. Вспомнились драки матери с её кавалерами. Да какие драки? Били мать, а Машка, пикнув однажды, была вышвырнута из комнаты. Потом только глубже зарывалась под своё грязно-коричневое одеяло. Тогда и усвоила: мужики всегда сильнее. Силы не равны, тут уж спасайся, как можешь. И вот теперь...
   - Не слышу ответа. Поняла?
   - Поняла, - и заторопилась в сторону дома.
   - Ты куда? - обнял за плечи. Машка вывернулась и побежала. Он догнал и, как ни в чём не бывало, вежливо поддержал под локоть.
   - Дура! Ну чего тебе теперь терять? У меня в гараже классный диванчик!
   Машка ускорила шаг. Вот и её дом показался.
   - Ладно. Подумаю, может, завтра тебя встречу.
   Машка бежала, не оглядываясь.
  
   Через неделю от Оли - Мышки пришло письмо. Она писала, что они с Сашей подали заявление в ЗАГС, и руководство части подписало ходатайство о переводе её в медучилище, расположенное в соседнем городке. На занятия можно добираться на автобусе. Заявление на увольнение из больницы отправила по почте. И, самое главное, им с Сашкой выделили комнату в общежитии для семейных. Письмо дышало радостными эмоциями. А кроме письма из конверта выпала открытка с приглашением на свадьбу.
   В эту ночь Машуня долго не могла уснуть. Не брала никакая дневная усталость. За окном поскрипывал под ветром старый фонарь. В полумраке комнаты по стенам метались тени от веток тополя и рисунка штор на окне.
   Тени причудливо переплетались, и Машуне казалось, вот кто-то помахал ей рукой, а это - какое-то диковинное животное качает головой. А слёзы катились по щекам сами собой, и ничего с этим поделать было невозможно.
  
   Теперь Машуня, прежде чем выходить с работы, сначала выглядывала в окно. Но Василий не появлялся. И она уже было успокоилась.
   Зима подходила к концу. Дороги и дорожки почти очистились от снега и наледи. И тут возле крыльца опять затарахтел мотоцикл. Машка смотрела в окно и не решалась выходить. Отчего-то было стыдно и обидно одновременно.
   - Это что? Я его боюсь? - спросила сама себя вслух. И вдруг увидела, как из дверей выпорхнула медсестричка Валечка. В халатике, в тапочках. Они перекинулись парой фраз, и Валечка упорхнула обратно, а мотоцикл ещё какое-то время нарочито громко потарахтел и наконец уехал.
   - Ух! - выдохнула с облегчением. - Ну не ко мне и не за мной! И слава Богу!
   - Мария, ты чего это, никак сама с собой заговорила? - Анванна, как всегда, торопясь по своим делам, остановилась рядом. - Что, никак Вальку с Василием увидела?
   - Увидела, - кивнула Машуня.
   - Это что ж такое, такую девку парни пропускают! - посочувствовала Анванна.
   - Димка... это та самая первая, школьная любовь. А я... свалилась ему на голову... У него уже жена и ребёнок... Сама виновата.
   - Так у вас с Димкой что? Только поцелуи и были? - Анванна даже перестала куда-то торопиться.
   - Ну да. Был один... нет, два. Первый - мы из школы возвращались, второй - на призывном пункте,- и Машка чётко осознала, что больше никогда в жизни такой щемящей боли расставания с любимым она не испытает. Не повторяется такое никогда.
   - А этот... красавчик? Что не так?
   - Анванна, не подарок он, ну, совсем не подарок.
   - Ты про Вальку?
   - Вальку жалко.
   - Вальку или Ваську?
   - Вы не подумайте чего... Может, у них и сложится. А мне... ну не могу я так...
   - Понятно. Мне мать раньше говорила: "Парень плачет - просит. А ты плачь - не давай!" Так что... успеется ещё. Какие твои годы?!
   - А Ваську мне ни капельки не жалко, - и улыбнулась легко и светло. А то всё опасалась, ну не может не полюбопытствовать Анванна, что там у неё с Димкой приключилось. Да и про Василия... тоже... Вот как такое рассказать? Теперь, что ж? Теперь всё ясно и понятно.
  
   Учебный год подошёл к концу для Машки как-то очень быстро. В новой школе класс был сборный: из её восьмилетней школы, из разных классов, несколько человек, остальные - из этой школы, но тоже из разных классов. И как-то так сложилось, что новых друзей у Машки не образовалось. Поэтому выпускной вечер прошел немного официально, немного грустно... в том самом платье, в котором она ходила на концерт с Димкой.
  
   И вот вступительные экзамены в медицинский институт.
   - Машуня, ну чего ты трясёшься, как осенний лист? - тётя Люда сварила по такому поводу какао.
   - Ой, слипнуться можно, - улыбнулась Машка. - Это не какао, это сгущенка с какао.
   - Ничего, вон никто из весёлой четвёрки не слипся, - тётя Люда кивнула с сторону грустно смотревших в быстро опустевшие чашки мальчишек.
   В этот день Машка сдавала биологию. Для себя ещё со школы Машуня вывела правило, что экзамены лучше сдавать первой. Тогда и долго в ожидании волноваться не придётся, и потом весь день свободный. А лишнего времени у Машуни давно уже не наблюдалось.
   В институте перед входом в кабинет толпились абитуриенты. Экзамен ещё не начинался, и все рассказывали друг другу истории одну страшнее другой, про сложные вопросы в билетах, про то, как экзаменаторы "заваливают" абитуриентов дополнительными вопросами. Машка прислушалась к очередному рассказу.
   - Это ужас! Ну просто ужас! Я как вспомню прошлый год...- схватилась за голову модно одетая девушка. - Я тогда на все вопросы ответила. И что? Трояк. И, увы! Не прошла по конкурсу.
   - Юлечка, а что дополнительно спрашивали в прошлом году? - подступила к ней незнакомая девушка.
   - Ой! Да говорю же - ужас!
   Машка уже было приготовилась войти в первой тройке, но так разволновалась, что решимость покинула её.
   - Мария? Поступаете? - пробираясь через сгрудившихся у дверей ребят, она вдруг натолкнулась на представительную фигуру.
   - Здравствуйте, Анатолий Палыч! - фигура оказалась заведующим отделением реанимации, тем самым, где работала Машуня.
   -О! Да на тебе лица нет! Во-первых, я не сомневаюсь в твоих знаниях. А во-вторых, ты идешь вне конкурса, по направлению. Я же сам его подписывал! Ладно, держись! - и заторопился дальше.
   - Вот и поступай тут! - фыркнула Юлечка, - пока все блатные пройдут... - передёрнула плечами.
   - Это кто? - осмотрелась по сторонам Машка. - Блатные - которые из нас?
   - Ну вы посмотрите на неё! С ней персонально здоровается местный медицинский светило, говорит, что всё за неё порешал, а она будто ничего не знает!
   - У меня стаж работы в реанимационном отделении! - попыталась доказать свою честность Машка.
   - Это какой стаж? Ты же школу в этом году только окончила?
   В этот момент дверь в кабинет открылась, и оттуда послышалось:
   - Следующий, пожалуйста!
   Машка не успела рот открыть, чтобы ответить, как её чьи-то руки втолкнули в кабинет. И, только взяв билет, Машка успокоилась. Вопросы, по её мнению, оказались обычными, не сложными. И она, набросав на листочке главные пункты ответов, чтобы чего не упустить, подняла руку.
   - Вы уже готовы? - полная, седая женщина смотрела на неё совсем не строго. - У вас ещё есть время. Можете подумать.
   Машка пожала плечами.
   - Ну хорошо, идите.
   Машка отвечала, а седая женщина кивала. А на втором вопросе прервала её:
   - Достаточно. Следующий вопрос.
   Машка растеряно подняла на неё глаза.
   - Я вижу, вы ответ знаете. Переходите к третьему вопросу.
   Машка ещё отвечала, когда экзаменатор наклонилась к соседке, та утвердительно кивнула. И вот экзаменационный листок у Машки в руках. И только выйдя из аудитории, насмелилась заглянуть в него.
   - Ну вот! Я же говорю - блатная! Мальчики первые сдавали - даже им пятерки не поставили! А тут - видели?
   Машка слышала ядовитый голосок Юльки, но была так счастлива, что только и могла, что, повернувшись, сказать:
   - Дура ты! И не лечишься. Хотя, похоже, неизлечимо. Хроническая дура! - и почти бегом кинулась домой.
   Экзамены прошли как по маслу. Только русский язык Машка сдала на четвёрку. И была зачислена со стипендией. С работы пришлось уволиться. На занятия надо было ездить с пересадкой на двух автобусах. Так что вставала чуть свет и возвращалась затемно. По осени это было ещё ничего, досыпала, пока автобус трясся на выбоинах асфальта. А вот зимой, когда ударили морозы... Машка стояла в полупустом автобусе и не решалась сесть - холодно. Так холодно, что оконные стёкла покрылись куржаком. Машка повернулась к окну, чтобы процарапать просвет и не проехать остановку, и заулыбалась. По изморози кто-то нацарапал: "Терпите, люди, скоро лето".
   От остановки бежала до дома, прикрыв варежкой нос.
   - Ой, Машуня, у тебя же кончик носа побелел! Прихватило, однако, - заволновалась тётя Люда.
  
   Сразу же после Нового года слегла баба Шура. Годы её были не малые, уже всех своих ровесниц схоронила, да и болячки брали своё.
   - Хоть бы до тепла дотянуть, - сокрушалась баба Шура, - а то могилу в мёрзлой земле долбить - дело не лёгкое. А ещё слышала, миллениум какой-то наступает. И будто самолёты с неба падать начнут, и конец света наступит.
   - Баба Шура, да глупости всё это! Погляди в окно - всё как было, так и есть. Небо синее, снег - белый, хотя не очень-то белый. Так это ТЭЦ посыпает нас сажей из трубы.
   - Ну и ладно, - соглашалась баба Шура, - но до тепла - то дотянуть хотелось бы, чтобы никому не в тягость. Комнату сыну берегу, так уж чтоб ему не по морозу ехать.
   - Баба Шура, - не выдержала душа Машуни таких разговоров, - вы ещё летом на лавочке с соседками посидите!
   - Там в тумбочке узелок посмотри. Видишь? Так это смертный мой. Обряжать меня будете, там всё приготовлено.
   Как и желала того, дотянула баба Шура до первой оттепели. Похоронили её рядом с матерью Машуни. Георгий Фёдорович собственноручно вварил дополнительную секцию в оградку на могилке.
   Сын бабы Шуры приехал с двумя сыновьями, которых тётя Люда устроила в комнате со своими мальчишками. А вечером, после похорон, послала Машуню позвать сына бабы Шуры, чтобы не сидел один в опустевшей комнате матери. Тогда Мария впервые в жизни слышала, как в голос то ли стонет, то ли воет взрослый мужик. Она стояла у дверей и не решалась постучать. Так и вернулась ни с чем.
   - И правильно сделала, что не потревожила, - одобрила Машуню тётя Люда. - Вишь, не было его рядом с матерью в дни болезни, и померла не на его руках. Вот сердце и рвётся.
   - Тут мать, там жена и дети, ему не разораться, - кашлянул в кулак Георгий Фёдорович.
   Эту ночь Мария провела почти без сна. Иногда в лёгкой дрёме ей казалось, что ощущает прикосновение материнской ладошки к голове или вдруг чувствовала её запах, так, будто та прилегла к ней рядом. Мария старалась продлить эти мгновения, но они улетучивались, и не было никакой возможности удержать их.
  
   Приближалась первая в Машкиной жизни студенческая зимняя сессия. Однако особого переживания с её стороны дома не замечали. И, в самом деле, в учебный процесс Машуня вошла без проблем. Училась легко, даже азартно. Но вот ни друзей, ни подруг институтских завести у неё как-то не вышло. Зачеты получила автоматом. В общежитии мединститута не жила. Да и общих увеселительных мероприятий сторонилась. Мучительные воспоминания будили в душе бутылки портвейна "три семёрки", того хуже - водка. А студенческие вечеринки без этого атрибута не обходились. Вот и получалось: вроде вполне дружеские отношения со всеми в группе и ни с кем конкретно.
   В это утро Машуня проснулась и поняла, что весь день в полном её распоряжении. Помогла тёте Люде собрать четвёрку мальчишек в школу, подумала и решила проводить сама. И вроде школа недалеко, но надо переходить через дорогу, на которой нигде в обозримом горизонте не видно пешеходного перехода. Поэтому тётя Люда провожала их и встречала за дорогой. Тому, чтобы их провожали до самой школы, мальчишки дружно воспротивились.
   - Мы что, детсадовцы какие, что ли? - возмутился Серёжка.
   Но Машуня в этот раз решила не просто проводить, а узнать, как у них дела с учёбой.
   Побеседовала с учительницей Гоши - вроде, всё нормально. Но у Гоши вдруг возник вопрос, которого следовало ожидать. Однако и Мария, и тётя Люда хотя и ожидали чего-то подобного, но пока могли - откладывали.
   - Маша, а почему и Ванька, и Андрюшка, и Серёжка тоже - Дороховы, а я один - Артемьев? - заглядывал в лицо Марии Гоша.
   - Сейчас у тебя начинается урок, а вечером мы тебе объясним... почему так. Согласен?
   Видно было, что Гошка не очень согласен, но прозвенел звонок на урок, и Мария вздохнула с облегчением:
   - Я на урок к Серёжке. Ну до вечера, ладно? - и заторопилась из класса.
   У Серёжки - тоже порядок. А вот Андрюшка и Ванька... Братья близнецы и очень похожи. Правда, для Машки как-то вроде не очень, а вот учителя... В общем, определили их по разным классам. И упокоились. Начинался второй урок. И Машуня попросила разрешения поприсутствовать на уроке и послушать, как отвечает Андрюшка. Потому что, при всей внешней похожести с Ванькой, Андрюшка тот ещё хитрован!
   Прозвенел звонок. Машуня устроилась на последней парте. В дверь дружно протискивались ребята.
   - Андрюша, ну что ты замер у входа? Проходи на своё место. Урок уже начался.
   - Ой, а я это... кажется, классом ошибся, - не отводил глаз от Машуни Ванька.
   Открывать эту тайну учителям Машуня не стала. А вот дома для мальчишек последовал "разбор полётов".
   В этот вечер Андрюшка и Ванюшка с особым усердием занимались уроками. Пока учишь правила, какой "разбор полётов"?
   Для Гоши -младшего вечер тоже выдался не радостным. После смерти бабы Шуры с Тузиком стало твориться неладное. Даже когда баба Шура уезжала к сыну, Тузик так себя не вёл. Он будто знал, что хозяйка скоро вернётся, и ждал её. Теперь Гоша с расстроенным видом предлагал собаке то котлету, то конфету. Но Тузик только сильнее закапывал нос в старую кофту бабы Шуры. А кофту эту, отслужившую свой срок, баба Шура определила Тузику в качестве постели ещё в его щенячьем детстве.
   - Совсем отощал, - вздыхал Гошка. - Ладно, хочешь, пойдём погуляем?
   На прогулке Тузик быстро сделал свои дела и потянул поводок назад, норовя подняться на второй этаж. А когда Гошка всё-таки разрешил ему, то он, подбежав к дверям комнаты бабы Шуры, стал царапать и так жалобно скулить, что выглянула соседка.
   - И чего ты с ним такое творишь?
   Гошка не знал, что ответить.
   - Тоскует, - кивнула соседка. - Погоди -ка, вот... - и скрылась за дверью. А буквально через минуту вынесла облезлого, рыже-пегого котёнка. - Утром подобрала. У подъезда в луже тонул.
   И сунула это чудо Тузику под нос. Тот принюхался, отошёл в сторону, присмотрелся... а котёнок, задрав тоненький, как прутик, хвостик, пытаясь разлепить только что открывшиеся глаза, жалобно пискнув, направился в сторону Тузика.
   - Он его... укусит... - испугался Гошка. И Тузик, действительно, разинул розовую пасть и прихватил котёнка, как показалось Гошке, за голову. Гошка от ужаса онемел. А Тузик аккуратно затрусил к лестнице, так же аккуратно спустился по ступеням и остановился у дверей комнаты, где теперь жил.
   Забот в семье прибавилось. Потому что как бы Тузик ни опекал своего приёмыша, но кормить его приходилось тёте Люде с помощью пипетки, потому что был он на то время так мал, что даже молоко из блюдца лакать не мог. Впрочем, молоко Тоська не пил и когда стал гораздо больше своего приёмного родителя. А ел то же, что и Тузик.
   - Гоша, почему Тоська? - поинтересовалась Машуня.
   - Потому что Тузик его тоском притащил, - пояснил Гошка.
   - Как, как? - улыбнулась тётя Люда.
   - В зубы взял и тоском поволок, - удивился непонятливости взрослых Гошка. - Вон баба Шура его, - кивнул в сторону собаки, - почему-то Тузиком назвала, - напомнил историю появления щенка в доме. И всем стало грустно.
   Заботы о щенке немного отвлекли Гошку от вопроса о фамилии, однако он всё-таки напомнил о нем Машуне.
   - Вот, - тётя Люда протянула Гоше четвертушку серой бумажки, - это справка. О том, что Артемьевой Ирине сделали сложную операцию на сердце.
   - Гоша, наша мама сильно болела, ей пришлось сделать эту операцию.
   Гошка пятился к дверям и качал головой:
   - У меня нет мамы? Ты не моя мама?! - задыхался Гошка, - ты их мама! А моя, где моя мама? - кричал Гоша.
   - Братик, родненький, - прижала к себе бьющегося в слезах ребёнка Машуня, - у нас с тобой две мамы: мама Ира и мама Люда. Редко, но так бывает.
   - Где, где моя мама Ира!?
   - Понимаешь, операция прошла удачно, но сердце нашей мамы было слабым. И... она... - не решалась сказать о смерти матери Машуня.
   - Как баба Шура? Да?
   Мария кивнула:
   - Да.
   - Почему, почему я маму Иру совсем не видел? - не мог успокоиться Гошка.
   - Ты её видел, но был тогда совсем маленьким, вот и не помнишь, - тётя Люда осторожно обняла Гошу, посадила к себе на колени:
   - Гоша, и я, и папа - мы очень-очень тебя любим.
   И тут испугались обе, и Машуня, и тётя Люда. Вдруг спросит про папу? Что говорить?
   Но затаившиеся во время этого разговора мальчишки, облепили тётю Люду с Гошкой на руках.
   - Вот, бери, - протянул Гошке фонарик "Жук" Серёжка. - Пусть он теперь твой будет.
   Но Гошка только головой помотал и продолжал всхлипывать, уткнувшись в грудь тёти Люды.
  
  
   Глава 7. Портниха
  
   Когда человек счастлив, время не идёт, оно летит. Сомнений в правильности выбора профессии у Марии не возникало, с самого начала знала, куда поступала.
  - Давно ли банты тебе из капронового платка бабы Шуры кроила, и вот уже - без пяти минут врач, - вздыхала тётя Люда. - Что уж, последний год института, а там...
  - А там... учимся дальше - ординатура, - улыбалась Мария.
   Первые весенние грозы наполнили воздух озоном. И его колдовская смесь с ароматом молодых тополиных листочков и запахом мокрого асфальта вливалась в открытые форточки и кружила головы всем без разбора.
  - Маш, неужто на Димке свет клином сошёлся? Весна, говорю, понимаешь? - стоя напротив отрытой настежь форточки, тётя Люда полной грудью вдыхала весенний аромат.
  - Не сошёлся... и всё я понимаю, - уткнулась носом в плечо тёти Люды Мария.
  - Машунь, я тут... в общем, такое дело...- и вытащила из шкафа красивый полиэтиленовый пакет. - Вчера вечером в учительской пол мою, смотрю, а биологичка и математичка вот этим пакетом шуршат да шушукаются, и вздыхают, так вздыхают! Я прям уж и не знала, что подумать, но подобралась со своей шваброй поближе, смотрю, в пакете у них материал. Запросто такой в магазине не купишь. А они в голос, мол, достали отрез кримплена, а на их габариты, что одной, что другой, маловато будет.
   - Тётя Люда, так и вам... маловато будет...
   - Мария! Да ты что? Куда он мне? Это я для тебя, - и перекинула ткань через Машкино плечо.
   - И сколько за него?
   - Ты только Георгию Федоровичу не говори. Нечего его расстраивать. А то он ещё какой-нибудь калым возьмёт. Я договорилась, мы по частям расплатимся... за два месяца. Ну чтобы не всю зарплату отдавать.
   - Обойдусь!
   - Не обойдёшься! Молодость промелькнёт, как кадр с поцелуем в кино. У меня портниха знакомая есть. Хорошая портниха. По молодости снимали комнату на двоих с Элькой. Ну теперь Эльвирой Давыдовной. Видела её тут как-то в магазине. Шьёт потихоньку на дому. Ну и живёт недалече. Мне, думаю, не откажет.
   - Так и ей платить...
   - Выкрутимся... а ты на занятия придёшь...
   - Дорого на каждый-то день...
   - Так такому материалу сносу не будет!
   И в самом деле, в этом платье из кримплена Мария встретила своего будущего мужа. И кто знает: к худу ли к добру?
  
  
  Жила Эльвира Давыдовна, действительно, недалече, через дорогу от дома, в котором проживала тётя Люда со своим семейством. Невысокая полная женщина, с копной кудрявых седеющих волос, обрамляющих лицо с живыми тёмно-карими глазами, Эльвира Давыдовна прихрамывала на правую ногу и поэтому редко выходила из квартиры. Под стать ей был и муж. Для своих - дядя Ваня, похож на неё так, словно брат-близнец, и даже прихрамывал на ту же ногу. Два их сына, погодки Фимка и Мишка, похожие и на папу, и на маму, вежливые аккуратисты-отличники, дома бывали редко ввиду постоянной занятости то в спортивной, то в музыкальной школе.
   Дядя Ваня, страстный садовод, имел малёхонькую машинку, выданную ему бесплатно как инвалиду. Поэтому на балконе квартиры этого семейства, застеклённом умелыми руками дяди Вани, на полочках стройными рядами теснились банки и баночки с соленьями и вареньями.
   Тётя Люда не ошиблась. Эльвира Давыдовна, в самом деле, была портниха от бога. Шила дома и только хорошо знакомым людям. А то и посадить могли за незаконную деятельность. Вон устраивайся в ателье и шей себе на здоровье. Она пробовала. Но, во-первых, до ателье надо было дохромать, а, во-вторых, на ту зарплату не то что семью прокормить, на обеды и дорогу больше потратишь. Так и получись, что стала шить потихоньку только хорошим знакомым. А потом образовался круг, как говорила Эльвира Давыдовна, родственников... дальних. Это на всякий случай, если вдруг придётся перед властями объясняться. К примеру, если платье строчит, так родственнице и, значит, без оплаты.
  Мария бегала на примерки к Эльвире Давыдовне и, если позволяло время, иногда задерживалась у неё. Пила на маленькой уютной кухне чай с вареньем и слушала рассказы про жизнь, про то, как познакомилась Эльвира Давыдовна с дядей Ваней и какие чудесные у них сыновья. Так что, казалось, знает Мария про это семейство больше, чем тётя Люда, хоть та и считала себя подругой Эльвиры с молодости.
  
   Это был самый обычный учебный день. Хотя не совсем. На горизонте маячила весенняя сессия. Зачёты, лабораторные, подтягивание "хвостов" ... В общем, курс полным составом- в суете и переживаниях. Машуня не особенно волновалась. Вроде как всё в порядке. И, забрав вечером у Эльвиры Давыдовны первое специально для неё сшитое новое платье, утром пришла в нём в институт.
   - Маша! Машенька, вы просто неуловимы! - вскрикнул молодой интерн, а Маша уже несколько раз сталкивалась с ним на практических занятиях, поэтому хоть и шапочно, но была знакома.
   - Здравствуйте, Сергей! - улыбнулась в ответ.
   - А знаете, я ещё на том практическом занятии обратил на вас внимание.
   Маша смотрела в красивое умное лицо, в глаза чайного цвета и чувствовала, как жаром загораются щёки. Так на неё даже Димка не смотрел.
   - Тут рядом "Подснежник", - махнул рукой, улыбнулся, - закусочная вроде как. Там пирожные вкусные. И кофе с молоком. Хотите?
   - Хочу, - похолодела от собственной решимости Машуня.
   - Тогда пошли, - и подхватил её под руку.
  
   Пирожные, и правда, были вкусные, и кофе в гранёных стаканах тоже вкусное - горячее и сладкое.
   И было всё, как у всех и как всегда. Встречались, целовались, держались за руки. Вот и в этот раз он её обнял, нашел своими губами её губы и... Машуне показалось, будто он её скорее кусает, чем целует. Но отдернуться - это же обидеть!
   Каждый раз на свидание Мария надевала свое самое нарядное кримпленовое платье.
   - Оно что у тебя - одно? - потеребил рукав Сергей.
   - Ну что ты! Просто оно самое счастливое, - вдруг сама, не зная почему, соврала. Хотя следовало уточнить: не самое счастливое, а самое дорогое и... модное. Ведь Сергей одевался, что называется, с иголочки.
   - Это потому, что я стал с тобой встречаться, когда ты была в этом платье?
   - Ну... да, - что-то неуловимое и неприятное царапнуло Машку в этом ответе, но вот что? Ни понять ни объяснить себе это неприятное чувство тогда Мария не могла.
   Предложение, как это было принято, Сергей Машуне не делал. Просто сказал, что сегодня родители дома, и он считает возможным представить её как свою невесту. Они купили торт и сели в такси. А Мария думала только об одном: может, она не понравится его родителям, и всё само собой расстроится. Хотя, что расстроится, когда ещё ничего не построено, она не понимала: замуж он её не звал, она согласие не давала.
   Оказалось, жил Сергей с родителями в самом центре города. Трёхкомнатная квартира, обставленная дорогой мебелью, (она такую только в кино видела) не произвела на Марию никакого впечатления. У них с тётей Людой тоже три комнаты: тёти Людина, того соседа, что в тюрьму сел, и её, Машунина, доставшаяся от матери по наследству. Ну про обед и говорить нечего! Магазинной колбасе далеко до котлет тёти Люды. А сыр Машуня вообще не любила. Как-то за накрытым праздничным столом Георгий Фёдорович покрутил носом над тарелкой и выдал: "Мои нестиранные носки похоже пахнут..." Вот с тех пор Машуня сыр и недолюбливала. Так что вежливо пила чай из красивой чашки и улыбалась.
   Родители Сергея Людмила Ивановна и Владислав Степанович Злобины переглядывались, улыбались и расспрашивали Машуню, кто она да что она. "Но это и понятно,- рассудила про себя Мария. - Всё-таки Сергей единственный сын".
   - Машенька, ты сама-то откуда будешь?
   - Местная я, - улыбнулась Мария.
   - С родителями живешь? - как бы между прочим спросила Людмила Ивановна.
   И Мария, не мудрствуя лукаво, честно ответила:
   - Нет. Мама умерла. Папы тоже давно не стало. - Вспомнила слова Юльки про то, что отец её наверняка лихой водила-дальнобойщик. А подробности... как говорила тётя Люда, ни к чему- платье на левую сторону носить и все узелки и швы показывать.
   - В общежитии живёшь? - что-то неуловимо изменилось в голосе Людмилы Ивановны.
   - Нет... но мне выделили место, правда, я отказалась... - сама, не зная, в чём постаралась оправдаться Машуня.
   - Мама, сам Анатолий Палыч, заведующий отделом реанимации, заботился о Машином поступлении.
   - Он... он тогда просто мимо проходил, когда я экзамен по биологии сдавала...
   - Ну да, что профессору делать, как только среди абитуриентов толкаться? - вздохнул, дожёвывая бутерброд, Владислав Степанович.
   - Просто в отделении реанимации часто приходилось видеться, - Машка чувствовала, что поневоле оправдывается, неизвестно в чём и зачем. Но так получалось помимо её воли.
   - Так где же ты живёшь, если от общежития отказалась? - наконец проглотил бутерброд Владислав Степанович.
   - У нас три комнаты. И тётя Люда считает, что дома лучше, хоть и ездить далековато.
   - Тётя прижилась в твоей квартире?
   - Владик, ну что ты пристал к человеку? - одёрнула мужа Людмила Ивановна.
   - Да тут всё просто. Одна комната мне от мамы досталась, а две других - комнаты тёти Люды.
   До сих пор молчавший Сергей вдруг возмутился:
   - Папа, мама, вы со своими расспросами совсем замучили Машеньку. А она у нас сплошная отличница. Ей такое будущее в медицине пророчат!
   - Ну да, ну да! Главное, чтобы профессор каждый раз вовремя... мимо проходил, - хмыкнул Владислав Степанович. - У генерала сын будет генералом, у профессора - дочка профессоршей.
   - И что тут плохого? - пожала плечами Людмила Ивановна.
   - Ладно. Мама, папа, нам пора. Марии далеко добираться.
   - Да, да. Спасибо, - вежливо улыбнулась Маша.
  
   В институте Сергей был вежлив и галантен с Машей. В гардеробе подавал пальто, на лестнице - руку. И не упускал момента подчеркнуть, что отношения их не заканчиваются за дверями института.
   - Ты погляди, самого завидного жениха отхватила, - закатывала глаза Юлька, та самая, что на экзамене по биологии утверждала, что пятерку Марии поставили по блату. А Сергей тем временем уже не раз намекал, что хорошо бы познакомиться с её любимой тётей Людой.
   Тетя Люда напекла пирогов. И Маша пригласила Сергея. Пироги получились отменные. Сергей ел с удовольствием.
   - Замечательные пироги! Замечательные!
   И тут с улицы прибежали близнецы Андрюшка и Ванька. Без спросу схватили по пирогу и кинулись назад на улицу.
   - Так нельзя! - одернул их Сергей. - Помойте руки и садитесь за стол.
   - Мы руки помыли только что в туалете! Нас там ждут! - кивнули на дверь и были таковы.
   - Мария, у вас кто-нибудь занимается воспитанием детей?
   - Мы... мы занимаемся, - развела руки тётя Люда.
   - Мария, уже темнеет. Провожать меня не надо. Оставайся дома.
   Вежливо распрощался с тётей Людой и кивнув Маше: - До завтра, - вышел.
  
   - Ну, что я тебе скажу? - на безмолвный Машин вопрос вопросом ответила тётя Люда. - Мы люди простые. И всё у нас по-простому. Видно, что намерения у него серьёзные. Опять же и образование, и семья, ты говоришь, хорошая... И лет тебе уже... пора, девка, замуж.
   - Тётя Люда, похоже, вам он не очень понравился?
   - Ну мне за него замуж не выходить. Главное, чтобы тебе он был по душе. А выбор, прямо скажем, не велик. Погляди на соседских парней: с работы под хмельком, матом послать - запросто... а этот... вежливый... такой.
   - А любовь? Как с ней быть?
   - Любовь? - Тётя Люда вытерла о фартук руки и села рядом с Машей. - Ты на Димку обиды не держи. Если бы он беременную бросил, хорош бы был!
   - А я? Как же мне... теперь... Думаете, пройдёт?
   - Не знаю... Помнишь, мужчина на похороны твоей матери красные розы принёс? Выходит, у него не прошло. А жизнь его не с твоей мамой, с другой женщиной проходит. А так... вон насморк и тот... - тетя Люда собрала со стола чайные чашки, сложила в тазик, - у кого-то пара-тройка дней и прошёл, а кто-то всю жизнь... платочек в кармане носит.
   - А вы?
   - А я... - налила в тазик воды, - перемою чашки. Не оставлять же до утра.
   - Тётя Люда?
   - А я заговор на любовную остуду знаю... - и пристально посмотрела на Машуню.
   - Помогает?
   - Помогает. Только вот потом с остывшим сердцем... жить придётся. Полюбить оно уже не сможет, - посмотрела Машке прямо в глаза, чуть заметно качнула головой, - не советую.
   - Почему?
   - Ты с этим сердцем жить собираешься, или пирожки из него стряпать? Если жить - то пусть горячей кровью обливается.
   - А Георгий Фёдорович?
   - Он отец моих детей. Я его уважаю, жалею... берегу. Куда мы без него? А любовь, она же обоюдоострая. Ты любишь, надо, чтобы и тебя любили. Редко так бывает, - жестом остановила Марию, - знаю, что хочешь сказать. Не сомневайся. Любит Димка тебя. Только вы об эту обоюдоострую любовь умудрились порезаться оба.
   - Вы... вы несчастны?
   - Ну что ты?! Во даёшь! Счастье у каждого своё. И у всех разное. Любовь может и пройти, а дети - никуда не денутся. Материнская любовь - это... это... Знаешь, я, каждый раз, когда лежала после родов, то, казалось, в небесах от счастья летала! Такое моё счастье, - положила свою мягкую тёплую ладонь на Машину руку. - Материнская любовь ничем не выжигается. Я так думаю, это и есть самое, что ни на есть, счастье. Затем и мужиков любим, чтобы такое счастье испытать!
  
   Ночь качала тень тополиной ветки по стене, а Марии казалось, это она её так убаюкивает. И если всё равно будет в жизни её собственное, личное счастье, так чего бояться каких-то теней?
  
   А утром на ступенях института её встретил Сергей.
   - Ну что, завтра несём заявление в ЗАГС. Рада?
   Мария в замешательстве остановилась.
   - Я вчера вечером с родителями всё обговорил.
   - Что всё?
   - Ну как же? Какая же ты бестолковая! Главное, что они не против. Свадьбу, расходы... Жить переедем в мою комнату.
   Мария медленно поднималась по ступеням, и ей казалось, что это всё не серьёзно. Как-нибудь обойдётся. И ей не придётся выходить замуж за самого завидного жениха в институте.
   - Слушай, ты от счастья онемела, что ли? - улыбался Сергей.
   - Я... я не знаю... - подбирала слова Мария.
   - Ничего, объясню, научу... - оборвал её на полуслове, прищурился, оглядывая. - Как только заявление подадим, можешь переезжать к нам. Я же сказал: всё с родителями обговорил.
   Среди однокурсниц Марии незамужних уже не осталось. Кое-кто успел детьми обзавестись. Замужние знакомые перекидывались с ней дежурными приветствиями, общих тем для разговоров не находилось. А как-то раз случайно услышала разговор, мол, кто её знает, что у молодой, красивой, одинокой на уме? Соблазнит ещё мужа. И это "одинокой" больно и обидно резануло Марию. Выходит, что даже в своей большой семье, и с братом, она всё равно одинокая! Потому что не замужем?! Опять же тётя Люда про выбор... ну какой выбор?! Димка - женат. Василий, которого выхаживала в реанимации, предложил провести с ним ночь... на диванчике в гараже. Как сказала тётя Люда - просто паскудник. А Сергей... да за него любая девушка пойдёт!
   Как бы в поиске прекрасного просто хорошее, надёжное не пройти! Мария очень боялась повторить судьбу матери. Когда вот и был человек, который любил её всю жизнь, а она без него горе мыкала. Поэтому Маша послушно поплыла в потоке событий. А они развивались так быстро, что Мария и глазом моргнуть не успела, как стояла перед Эльвирой Давыдовной, которая снимала с Марии мерки для свадебного платья. Фасон определил жених одной лишь фразой: "И никаких декольте! Невеста должна быть скромной".
   Белое платье в пол, вырез под горлышко и длинный рукав. Зато фата тоже до пола, белая, тонкая капроновая тюль. А белые туфли на каблучке купили по талончику, который выдали в ЗАГСе, когда они подавали заявление на регистрацию. Таких в магазине днём с огнём не сыщешь. Так же, по талону, купили Сергею новый костюм и белую нейлоновую рубашку.
   - Значит, так, швейцар знакомый из ресторана, мужик ушлый, насобирал пустых бутылок из-под коньяка, причём с пробками! А что открытые? Так, мол, специально так подготовили, - с чувством, с толком, с расстановкой втолковывала Маше Людмила Ивановна, - чай сына женю! Всё должно выглядеть на уровне!
   - Зачем пустые бутылки на стол? - оторопела Машка.
   - Ну, правду Серёжа говорил, бестолковая ты совсем! Но, может, это и хорошо. Научим! Пошли, тебе тоже есть чем заняться, - Людмила Ивановна кивнула на выход. На той же лестничной площадке, где жила семья Злобиных, из соседней квартиры тянуло запахом самогонки. - Нам сюда, - и трижды условно постучала в дверь. Дверь открыла молодая женщина с пузырьком лака для ногтей в руках.
   - Это Альбина, - кивнула Марии, - видишь, вместо того, чтобы делом заниматься...
   - Там всё, как в аптеке, капает что надо и куда надо. Не волнуйтесь, - перебила Людмилу Ивановну Альбина. - А вы... Мария? Невеста мне в помощь?
   - Ну да. Посторонних не привлечёшь, сама понимаешь, - кивнула Людмила Ивановна. - Мария, остаёшься с Альбиной. Утром я за тобой приду.
   - А... что мне делать? - растерялась Маша.
   - Ничегошеньки! Счас всё объясню. До свиданья, Людмила Ивановна, - и вежливо, но настойчиво выпроводила соседку за дверь.
   - Значит, так... гоним самогонку тебе на свадьбу. Там настой на дубовой коре подготовлен. Так что подкрасим самогоночку и разольём по бутылочкам... - Альбина улыбнулась и подтолкнула Марию в сторону кухни, - на дубовой коре самогон мягче, да и запах... ну настоящий коньяк, - пожала плечами, прищурилась, - только домашний.
   - Неудобно получится... Как самогон от коньяка не отличить?
   - Да очень просто! Сначала настоящий на стол поставят... ну так, для затравки и антуражу, а потом кто ж его в состоянии будет различать? - смеялась Альбина. - Главное - за крепостью следить, - накапала в столовую ложку и чиркнула спичкой. В ложке вспыхнул голубой огонёк. - А... гори оно... синим пламенем...- и плеснула немного в стакан: - Пробуй!
   - Нет, нет! Я не пью.
   - Так я пить и не предлагаю. А пробовать надо. Как там по качеству?
   Мария сморщилась:
   - М... не хочу.
   - Мы понемножечку, чайную ложечку... - отшучивалась Альбина.
  
   За окном ночную темень разбавлял желтый свет фонаря. Возле стены на кухне Альбина аккуратно выстроила в ряд три трёхлитровые банки с горючей жидкостью.
   - Подтверди качество, - потрепала по плечу Марию. Та с трудом подняла отяжелевшую голову - По... по... подтвер... жда...а... ю...
   - Ты как, с Серёжкой уже... это?
   - Что "это"? - туго соображала напробовшаяся самогона Мария.
   - Это... ну переспала, а? - третий раз пересчитывала все три трёхлитровых банки Альбина.
   - Так мы ещё не рас... спи... спи... салися...
   - А мы по-соседски... ещё со школы... Так что я тебя опередила... - икнул Альбина. - Скажу тебе, он в этом деле ... э... ты один хрен ничего не понимаешь. Ну и ты это...
   - Что "это"? - насторожилась Мария.
   - Не ревнуй. Что ли...
   - Не буду...
   - У... больше не про... про... проб... Спасть пошли!
   - А как же тут? - пыталась сосредоточить взгляд на процессе самогоноварения Мария.
   - Процесс завершён, - и Альбина сделала жест рукой, будто кого-то поймала в воздухе в кулак.
   - Кто там? - удивилась Мария.
   - Где?
   - Там.
   - Пшли... пш... - и направилась из кухни в комнату. - Приляжем... там.
  
   Каким бывает жесткое похмелье, Мария знала по воспоминаньям из детства. Мать страдала нешуточно, и Машенька её очень жалела. Но в это утро она испытала то самое похмелье на себе самой. Ноги подкашивались, голова раскалывалась, а жажда такая, будто всю ночь по пустыне бродила. А хуже всего - ожидание прихода будущей свекрови. Что подумает? Что скажет? А тут ещё язык заплетается.
   - О... Да вы, похоже, нанюхались самогоночки -то. Судя по вашему виду, коньячок получится знатный, - ничуть не удивилась Людмила Ивановна. - Однако, молодцы, - понюхала содержимое банок. - Ладно, очухивайтесь.
  
   Это был второй день свадьбы. Нарядный зал арендованной на этот день столовой тётя Люда и Георгий Фёдорович, вежливо распрощавшись с Людмилой Ивановной и Владиславом Степановичем, покинули в самом начале. Коньяк, который самогон, и в самом деле никто не пытался вывести на чистую воду. Хотя вряд ли кто-нибудь был в состоянии. А Мария смотрела на безудержное пьяное веселье, и ей казалось, что это страшный сон, кошмар, вот она проснётся, и эти пьяные кривляющиеся рожи, среди которых ни одного знакомого лица (это же гости со стороны жениха) исчезнут! И тут среди незнакомых лиц мелькнуло уже когда-то виденное, вспомнить точно Мария не могла, но видела. Парень пробрался поближе к Марии и, присмотревшись, вдруг спросил:
   - А это кто? - ткнул пальцем в Сергея. - Где Димка? Я с ним в училище учился. Концерт помнишь? - размахивал руками здорово подвыпивший, неизвестно каким путём попавший на этот свадебный шабаш парень.
   - Так... этого ещё не хватало! Что тут твои бывшие дружки делают? - Сергей грубо хватил Марию за руку.
   - Я его не знаю! Впервые вижу!
   - Зато он тебя хорошо знает! - рявкнул Сергей. - Это как объяснишь? - мотонул её резко, зло. - Дрянь! - и влепил Марии пощёчину!
   - Ты чего это на невесту бочку катишь? - возмутился парень.
   - Это кто тут такой смелый? - вступился за жениха какой-то тоже крепко подвыпивший родственник.
   Мария зажмурилась. Что сейчас будет? А... будь, что будет! Горькая обида и понимание, что эта боль от унижения и будет воспоминанием о свадьбе, о которой она так мечтала!
   Но музыка играла, гости пили, пели, дрались и танцевали одновременно. И не было им никакого дела до Марии.
   - Мамочки! - шептала Мария, наливая полный фужер самогона. Выпила залпом. Дальше всё было, как в тумане. И только одно желание: уйти отсюда! Куда? Куда-нибудь! Домой, конечно, домой. Она выскочила из зала. На улице темень, снежная пороша и холодно. Но фужер самогона сделал своё дело. Мария, спотыкаясь, забыв про развевающуюся от вечернего дуновения ветра фату, бежала к дороге, там автобусная остановка. Она уедет домой. Домой! Увидела свет приближающихся фар, и, раскинув руки в стороны, выскочила на дорогу:
   - Стой!
   - Дура! Жить надоело? - перед ней остановился служебный автобус какого-то предприятия. - Да это же невеста! - разглядывал её ошарашенный водитель. Из салона выглянули пассажиры:
   - Давай её сюда, замёрзнет!
   - Стойте! Стойте! Это... - задыхался на бегу Сергей, - это моя... невеста.
   Как попала домой, Мария так потом и не вспомнила. Но проснулась на следующий день в своей комнате.
   - Пей, тётя Люда сказала, поможет, - протянул ей бокал горячего чая Сергей. И вёл себя так, будто ничего не случилось, только чуть усмехался, глядя на неё. И от этой усмешки, от его поведения, и от всего произошедшего, Мария чувствовала себя такой униженной, просто раздавленной козявкой. Но не бежать же на следующий день после свадьбы заявление на развод подавать?
   - Маш, Машуня, ты чего сама не своя? Драка, говорят, на свадьбе приключилась? Так сколько тут свадеб было - ни одна без драки не обошлась! - рассуждала тётя Люда. - У меня вон и вообще никакой свадьбы не было.
  Мария понимала, что тёте Люде кто-то пересказал, что дрались подвыпившие гости, а про её обиду тётя Люда просто не знает. Про развод тоже думать не приходилось. Это же какое клеймо на себе поставить? Кто поверит, что это она подала на развод, а не Сергей её бросил сразу после свадьбы!? В институте пересудов не оберёшься. А кое-кто ещё и порадуется. И набраться решимости на такой шаг Мария не смогла.
  При всей внешней воспитанности и вежливости Сергея, было ясно, что контакта с семейством тёти Люды он не находит. То кто-нибудь говорил что-то невпопад, и Сергей долго и дотошно объяснял, что не так было сказано. Или нудно говорил, что неизвестно кто съел из тазика последний из состряпанных тётей Людой пирожков, а вот он, Сергей, ни за что последний пирожок есть бы не стал. И каждый вечер ходил на автобусную остановку встречать Марию. Всё, что он делал, было правильно, продуманно и объяснено Марии, а вот у неё - сплошные "проколы".
   В этот раз задержалась в институте и приехала на полчаса позднее обычного. Соседи вздыхали: "Ты ж посмотри, каждый вечер встречает! Заботливый!" А он, встретив Марию, дотошно выспрашивал, как так получилось и, вообще, чем это она целых полчаса там занималась?
   - Ну ты же понимаешь, такое твоё поведение - повод не доверять тебе, - назидательно внушал ей Сергей.
   И в самом деле, куда делись целых двадцать минут, исчезновение которых из времени поездки не находило объяснения.
   - А, Серёжа, Серёжа, я вспомнила! Слышишь? Вспомнила! Когда уже села в автобус, а я сажусь на конечной, водитель зачем-то вышел и долго не возвращался! Наверное, это и есть те самые двадцать минут!
   - Придумывать себе оправдания, ты, конечно, мастер. Только автобусный маршрут расписан строго по графику, - насмешливо и явно недоверчиво хмыкнул Сергей.
   - Может, он и выжидал время... по графику, - пыталась объясниться Мария.
   - Мария, ты вообще-то мужа ужином кормить собираешься? - тут же перешел на обычный, вежливый и даже добродушный тон. Однако и ужином угодить было не просто. То после ужина у Сергея вдруг резко начинал болеть желудок, то спрашивал, помешивая ложкой только что сваренный суп, не прокис ли этот суп со вчерашнего дня, поскольку убеждён, что именно такой суп был вчера в его тарелке. Раньше все ужинали вместе. Заодно каждый делился всякими событиями. Старались друг друга не огорчать. Все печали и горести за стол не несли, обсуждали до или после, как получалось. Но секретов друг от друга не держали. В присутствии Сергея такие разговоры сами собой прекратились. И в конце концов Мария стала накрывать мужу ужин у себя в комнате. Однако чувствовала себя при этом какой-то отщепенкой. Уже через пару недель Сергей заявил, что им следует переехать к его родителям. У него там отдельная комната, да и институт недалеко. Опять же, зачем жить на городской окраине, если можно жить в центре? И, наконец, не в силах терпеть такой раздрай, Мария согласилась переехать жить к родителям Сергея.
  
   Переезд не занял много времени. Две спортивные сумки: в одной одежда Марии, в другой - Сергея. Тётя Люда наставляла Марию: "Если не хочешь, чтобы мужа кормила пирожками соседка, а на тебя он смотрел, как на свою бабушку, а не женщину, то вставай пораньше, корми его - он на весь день работать пойдёт, себя прибери. Пусть радуется, глядя, с кем спит".
   И хотя косметикой тётя Люда не пользовалась, но всегда- свежий халатик, а фартучек - это, вообще, произведение искусства. Шила себе кухонные фартуки тётя Люда, приговаривая: "Где ж я на такой объём завязки найду?"
   Вот и Мария, когда утром в доме свекрови все ещё спали, стараясь не греметь на кухне посудой, напекла оладушек.
   - Вот оно как? Я по старшинству - первый, - и свёкор уселся за стол.
   Следом рядом с мужем устроилась свекровь.
   - Хм, одобряю.
   И только потом вышел Сергей.
   На работе Марии часто приходилось слышать, что у многих со свекровью на кухне, что называется, нет контакта. Как ни стараются, не могут угодить: то постирают бельё не так, то полы помоют не этак. Поэтому Маша радовалась своей удачи с первого же дня.
   Третий месяц жила Мария в семье Злобиных. И вроде бы надо радоваться, со стороны свекрови никаких бытовых претензий. Продукты закупала Мария, готовила тоже она. Однако вкусным в этой семье считались колбаса и сыр, а не домашние котлетки и пирожки. Мыла полы, стирала и гладила бельё тоже она. И сложилось так как-то само собой. "Ну, у всех свои привычки",- рассуждала про себя Мария.
   Вот и в этот вечер, после ужина, Мария помыла посуду, протёрла на кухне пол и направилась в ванную, но успела добежать только до туалета. Такая тошнота одолела.
  - Что я такого могла съесть? - но тошнота отлегла, и Мария, занятая своими делами, забыла об этом думать.
   А на следующий вечер свекровь выложила перед Машей отрез ткани.
   - Скажем прямо, одета ты не ахти. Вот, ткань приличная, лежит у меня без толку, а тебе как раз на костюмчик хватит.
   - Спасибо. Но...
   - Без всяких "но"! Я же денег у тебя не требую за него. Дают - бери! Поняла? - и, неодобрительно покачав головой, вышла из комнаты.
   Вот вроде и не было у Маши и Людмилы Ивановны конфликтов на бытовой почве, хотя не сказать, что Маша всегда могла угодить ей. Уборка, стирка, готовка и походы в магазины как-то сами собой перешли в круг Машиных обязанностей. Но ощущение, что она чужая в этом доме, не проходило. И Мария подумала, что свекрови будет приятно видеть её в костюме из этой ткани. В этот же день, забрав с собой ткань, Мария предупредила Сергея, что заедет после работы к Эльвире Давыдовне, чтобы заказать себе костюм. И, интуитивно стараясь угодить мужу, добавила, что так велела Людмила Ивановна.
  
   Дверь в квартиру Эльвиры Давыдовны оказалась прикрыта не плотно. "Ограбили, - обожгла Марию догадка. И тут же подумалось: - А вдруг грабители ещё там?" Но из квартиры послышались то ли лёгкие поскуливания, то ли стоны. И Мария рванула дверь на себя.
   В кухне, обхватив голову руками, сидя на стуле, раскачивалась Эльвира Давыдовна. Никого другого в квартире не было. В зале на вешалке красовалось великолепное свадебное платье. Все вещи на своих местах. Но хозяйка даже не обратила внимания на вошедшую Марию.
   - Эльвира Давыдовна! - Мария осторожно коснулась её плеча.
   - Фимочка... мой Фимочка... м...м...м...
   В этот момент скрипнула дверь, Мария оглянулась, вошёл дядя Витя. Кивнул Марии, указывая на дверь в комнату.
   - Фима погиб, - прошептал сухими губами. - А у него через три дня свадьба...
   Трясущимися руками Мария перебирала пузырьки в коробочке с лекарствами. Но и так понимала, что корвалол тут вряд ли поможет. И вызвала скорую.
   Оказалось, что их младший сын Фимка с другом ездили в салон выкупать свадебные туфли, а, возвращаясь, попали в аварию, шансов выжить в которой у Фимки не было.
   - Друг в реанимации, прогнозов врачи пока не дают...
   - Миша знает? - Мария представить не могла, как такую весть сообщат его брату.
   - Он первый приехал на место аварии...
   Заглянула соседка, потопталась, спросила:
   - Помочь что?
   Но дядя Витя только плечами пожал:
   - Не знаю...
   И тут у Марии зазвонил телефон. Мария вышла в подъезд:
   - Ты где? Я тут на остановке жду тебя, - по голосу мужа было понятно: разражён её задержкой.
   - Я же предупреждала, поеду костюм... заказывать.
   - И далеко поехала?
   - Понимаешь, тут беда, у них сын погиб. Я задержусь немного, - и сама не зная, почему, вдруг спросила: - Можно?
   - Нечего тебе там делать! Езжай домой!
   - Эльвире Давыдовне нужна помощь..., - но Сергей бросил трубку. Может, просто связь прервалась?
   Мария раз за разом набирала номер мужа, но телефон не отвечал. Измерила давление Эльвире Давыдовне, поставила оставленный скорой укол, но и сама уже не находила себе места. Муж стоит на автобусной остановке, вечер. Вдруг напали хулиганы... Ведь не может же он не слышать звонков телефона!
   - Вы меня извините, мне домой... надо...
  
   Автобус подъехал, но на остановке Сергея не было. И дома тоже не было.
   - Серёжа домой не приходил? - спросила у свекрови.
   - Как же? Был. Ушёл тебя встречать.
   - Нет его на остановке...
   - Ты чего не ужинаешь? Или накормили где?
   - Серёжу жду.
   - Ты лучше скажи, чего это ты так о чужом парне распереживалась? Поди, из твоих бывших? - свекровь демонстративно запахнула халат.
   - Ну что вы, Людмила Ивановна, такое говорите! Нет и не было у меня никаких "бывших". А у людей горе...
   - Ну да, старого воробья на мякине не проведёшь! - перебила Марию свекровь. - Так я тебе и поверила! - и ушла в свою спальню.
   Уснуть не получалось. Мария то выглядывала в окно - двор как на ладони, то прислушивалась к ночным шорохам и шагам в подъезде. А тут ещё всё чаще и чаще стала тошнота подкатывать. И уже понимала, что беременна. Вспомнила, как тётя Люда рассказывала, о том, как сообщала о своей беременности Георгию Фёдоровичу, вспомнила и улыбнулась. Тётя Люда говорила, что Георгий Фёдорович велел держать этот факт в тайне ото всех, чтоб не сглазили, чем здорово удивил тётю Люду. Ведь совсем не суеверным она считала своего мужа.
  - Сам не хочу переживания лишний раз терпеть! Вдруг ошиблась? Вот приложу ухо к животу, послушаю - шевелится, тогда уже... и то только нас двоих касаемо, - пересказывала тётя Люда объяснения Георгия Фёдоровича. И Мария стала думать, как, какими словами она сообщит эту новость Сергею. В эту ночь тревога за мужа перебивала эти мысли, но и сон не приходил. Так что задремала только под утро, и тут почувствовала, как Сергей устраивается рядом под одеялом.
   - Серёжа, ты где был?
   - Это ты бродишь по чужим квартирам, а меня на работу вызвали, - и, повернувшись к ней спиной, тут же сонно засопел.
   - Я же всю ночь не спала, волновалась. Почему же Людмила Ивановна мне не сказала, что тебя на работу вызвали? - попыталась обнять мужа.
   - Устал я! - отдернул плечо.
  
   Глава 8. Спасение утопающей
  
  
   После ночи всегда наступает утро. От пережитого волнения и бессонной ночи у Марии всё просто валилось из рук. Даже зубная паста со щётки шлёпнулась в раковину.
   - Ну ты там уснула, что ли? - заглянул в ванную комнату Сергей. - Я на работу опаздываю!
   - Так ты только что с работы... - обернулась к нему Мария.
   - Начальству виднее, когда кому работать. Есть, конечно, такие, которых профессора прикрывают, но я не ты.
   - Серёжа, ты мог бы позвонить мне! Я же волновалась. Всю ночь не спала!
   - Не до звонков было! Сказал же - работал! Мне что, неумытому идти?
   Мария подала Сергею завтрак.
   - Серёжа, яичница остывает...
   - Не хочу, с утра настроение испортит... - и ушёл, хлопнув дверью. Она подошла к зеркалу: темные круги под глазами и весь вид не ахти. О том, красивая она или нет, Мария не задумывалась. Жизнь так складывалась, что не до того было. Однако если Марии было не до того, то со стороны всегда виднее. На лавочке возле подъезда, среди кустов акации с ещё не совсем облетевшими листьями, несмотря на ранее утро, с бидонами для молока уже сидели две пожилых соседки.
   - Здравствуйте! - кивнула Мария.
   - И ты будь здорова! - обе женщины, как по команде, дружно кивнули головами.
   - Ну ты ж посмотри, эти злыдни какую кралю своему сынку выискали! И здоровается всегда, а тут вместе от автобусной остановки шли, так она мою сумку до самой моей квартиры донесла. А там ведро картошки...
  Поняв, что разговор идёт о ней и её семье, Мария остановилась. Из-за кустов её не видно, а разговор двух соседок слышно хорошо.
   - Да не злыдни, а Злобины, - поправила одна другую.
   - Мой сын и то говорит, и ноги-то у их невестки от зубов растут, а талия, говорит, мог бы двумя ладонями обхватить!
   - Откуда, откуда ноги?
   - Отсталая ты, Зуля, это значит - длинные, красивые...
   - Хм, и длинные, и красивые, а Серёжка-то опять у Альбинки ночевал. Я чуть свет, пока люди не пошли, вышла площадку лестничную подмести, слышу, дверь Альбинкина - хлоп, следом злыднинская - щёлк.
   "Бабушки, кумушки-старушки мало ли кому косточки перемывают? - подумала Мария, - Вон как мне в тот раз", - вспомнила свою историю, когда соседка Евдокия Марковна написала на неё заявление, так что разбираться пришлось участковому. "Но ведь можно проверить, был Сергей на работе или нет", - рассудила Мария.
   - Ой, глянь-ка, бочка с молоком подъезжает! Пошли, что ли! - и соседки обогнали Марию, а она сделала вид, что вытряхает камешек из туфли.
  
   День на работе для Марии выдался не из лёгких. Да и бывают ли легкие дни у врача- реаниматолога? Пока Мария прикидывала, как бы, не компрометируя Сергея, проверить, был он на работе или нет, вопрос решился сам собой.
  В буфете, выпивая подряд вторую чашку крепкого кофе, врач из отделения, где работал Сергей, рассуждал с коллегой за соседним столиком о том, как прошли дежурные сутки. А Мария отчетливо поняла, что никакие это не сплетни соседок. Сергея на работу никто не вызывал.
   А вечером этого дня Мария почувствовала себя настолько неважно, что никаких сил готовить ужин не было. Кружилась голова, тошнило.
   - Ну, невестушка, с тобой всё ясно. Ждём внука или внучку, как получится, - и Людмила Ивановна довольно улыбалась.
   - Так это что, я последним узнаю, что в моём семействе ожидается пополнение? - Сергей только вошёл и, ещё не раздевшись, стоял в кухонном проёме.
   И Мария решила, что не самый подходящий момент для выяснения отношений. Ребёнок должен родиться в полной семье, чтобы не только мама, но и папа, и бабушка, и дедушка у него были! А потом она подумает...
  Беременность проходила без особых сложностей, кроме одной, как выражалась тётя Люда, "индивидуальной особенности". Любимой едой для Марии все девять месяцев беременности оставались маринованные помидоры.
   Частенько в конце рабочего дня Сергей звонил Марии, и они ходили в кино. Сергей знал, где, в каком кинотеатре какой новый фильм идёт, и соглашался на любые условия Марии. А у неё всегда было одно условие: чтобы её место было крайним в ряду, и чтобы имелась в наличии открытая банка маринованных помидор. Вот и в это раз, на экране мелькали кадры фильма, а Мария, поставив банку с помидорами на пол, достала очередную помидорину.
   - Маша, ну не гигиенично же, - шептал Сергей.
   -Там столько уксуса, что все бактерии ещё на подлёте сдыхают, - в ответ шептала Мария. - Ну или я гигиенично, с рвотой, в туалет пойду.
  
   Родила Мария в срок, и всё было нормально. И теперь, лёжа в послеродовой палате, ожидала выписку и решала, какое выбрать сыну имя. Прикидывала, что вот выпишется, они с Сергеем обсудят и вместе выберут имя своему первенцу. За сутки до выписки Сергей сообщил Марии, что справку о рождении он уже получил.
  На выписку Сергей пришёл, как положено, с букетом роз и шампанским. И Мария видела- по тому, как он принял на руки сына, как улыбался, впервые заглядывая в его личико- муж счастлив! Сын любим! Дома тоже все были рады и счастливы. Суетилась свекровь, шикал на всех свёкор, мол, не шумите, не мешайте спать внуку. А вечером, за праздничным ужином, свёкор поднял тост:
   - За Сергея Сергеевича Злобина!
  - Мы ещё не выбрали имя... - но Сергей не дал Марии договорить.
  - Машенька, ты не беспокойся. Главное, корми сына, как следует, не волнуйся, а то молоко пропадёт. А имя... я свидетельство о рождении ещё вчера получил. Помнишь, я же тебе сказал, что справку и рождении забрал?
   - И чем тебе имя его отца не нравится? - спросила свекровь.
  - Оно мне нравится, но...
  - Тогда в чём дело?
  - У нас будет три Сергея. Два наших и старший сын тёти Люды...
  - Нам-то какое дело до детей тёти Люды? Не пора ли нам в постельку, а, Владичка? - свёкор и свекровь ушли в свою комнату.
  - Маша, ну что ты за человек? В такой день всем испортила настроение... Я в ванную, и спать. Это ты в декрете, а мне утром на работу.
  Все разошлись, Мария осталась одна за столом. Ну не с пустыми же тарелками обсуждать свои обиды? Да и что теперь можно изменить? И она принялась за уборку посуды.
   Рос Серёжка -младший крепким мальчишкой, почти не болел, если только сопли иногда доставали. Так что, как только сыну исполнилось три года, Мария определила его в детский сад. Против были все: свёкор, свекровь и муж тоже. Ведь это значило, что Мария выходит на работу. Хотя, даже оставаясь в декрете, своей темой в ординатуре Мария заниматься не прекращала. Вкручивалась, как могла. Ну и тётя Люда лучше родной бабки помогала.
   - Ну я же не мать одиночка! - возмущалась про себя Мария. - Надо серьёзно поговорить с мужем. Пусть помогает хотя бы забирать сына из садика. У меня защита! - однако услышала в ответ от мужа:
  - Тебя никто на работу не гнал. Сама выбрала такую жизнь, сама и расхлёбывай!
   И Мария "расхлёбывала"! Времени постоянно не хватало. Так, что много чего в своей семье просто старалась не замечать. Спорить, ругаться, выяснять отношения не хватало ни сил, ни времени. Однако всему когда-нибудь приходит конец. И в этот вечер, забрав сына из садика, заспешила домой, с намерением обязательно поговорить с мужем. Но не успела порог перешагнуть, как на голову свалился сюрприз. Свекровь радостно объявила:
   - Ну, поскольку ты всё-таки окончила ординатуру, я пригласила гостей. Надо людям показать... э... товар лицом, - и окинула Марию оценивающим взглядом. - Это друзья нашей семьи, сплошь уважаемые люди. Так что будь добра, веди себя ... э ... достойно.
   По опыту прожитых вместе лет Мария знала: спорить - себе дороже. Но все-таки не вытерпела, возмутилась:
   - А моих почему не пригласили?
   - Э... Машенька, думаю, будет лучше, если семейным кругом соберёмся, например, через пару дней? Ты же не против? - Однако против - не против, голос свекрови не допускал возражения.
  
   А вечером, сидя за красиво накрытым столом, выслушивала комплименты нужных свекрови людей и думала: "Отчего же на душе так муторно, так тревожно?" Вот уже и ординатура за плечами, и муж успешный, единственный сын состоятельных родителей. И сын растёт с папой и мамой, с дедушкой и бабушкой, в полной, хорошей семье. А это, она на своём опыте знала, дорогого стоит. Но что? Что не так в её жизни? Отчего же не спится ночами? Она что-то вежливо отвечала, улыбалась гостям, а сама думала: "С жиру ты, девка, бесишься! Ну не находят общего языка родители мужа с тётей Людой и Георгием Федоровичем, так не такая уж редкость, когда родственники мужа и жены между собой не ладят".
  
   Наконец гости разошлись, со стола убрали посуду, Мария уложила спать сынишку.
   В спальне - свежая постель и уютный свет ночника, на ней - красивая тонкая ночная сорочка.
   - Серёжа, все домашние дела, ребёнок, работа на мне... я думаю, ты бы мог хоть немного помогать. Например, забирать Серёжку из садика.
   - Ты вполне можешь оставить работу и заниматься семьёй. А не крутить хвостом перед ... мужиками.
   - Какими мужиками? Серёжа, ты же работаешь в соседнем отделении. Да и специфику моей работы знаешь. Зачем ты так?
   - Хм... я тебя за подол не держу. А укромных уголков в любой больнице хватает. У меня вот к тебе поконкретнее вопрос есть. Почему Дмитрий тебя бросил? - и муж удобнее устроился под одеялом.
   - Серёжа, я не чемодан без ручки, чтобы меня бросать... И потом ты же знаешь, между нами ничего не было. Мы просто школьные друзья.
   - Чемодан не чемодан... не груби, не с девками на панели общаешься.
   - Серёжа, я устала. Хочу спать.
   - Как всегда, сама завела разговор, разозлила, и я же виноват! Да спи, пожалуйста. Только ответь: он тебя бросил из-за твоей гулящей матушки? Ну да, нет её в живых, но ведь ты её дочерью быть не перестала! - повозился под одеялом, вздохнул. - Или просто не любил. Он даже не переспал с тобой! А ведь ты была бы не против? Чего молчишь? Ну, скажи, не против?
   Она отвернулась к стене. Этот разговор повторялся уже не первый раз. Душили слезы обиды. А Сергей как ни в чём не бывало обнял её:
   - Ну... я же женился на тебе, это он тебя бросил.
   - Я... я поняла, в чём дело! - она села на постели. - Ты просто хочешь унизить меня, вот и ищешь повод!
   - Мне повод не нужен! Если бы не я, пошла бы по рукам, как твоя мать! Есть в кого!
   Мария поднялась с кровати. Надела джинсы, свитер. Тряслись руки, и горло сдавливал ком. Приоткрыла дверь: в комнате свекрови темно. Спят? Тихонько прошла в комнату сына.
   - Иди, иди! - Сергей с побелевшими губами смотрел, как она собирает ребёнка. - Ты, да ещё с ребёнком, никому, понимаешь, никому не нужна?!
   - Ишь, как спешит на ночь глядя! Похоже, кого-то нашла твоя жёнушка. Вытащил её из вертепа на свою голову! - свекровь прикрыла за собой дверь спальни. - А её усыновительница что, без выгоды?! Комнатку-то, что за ней числилась, - кивнула в сторону Марии, - поди, захапала! - и встала рядом с сыном. - А в ординатуре, думаешь так, без волосатой лапы? Ага, жди! Люди годами маются, а она с ребёнком на руках управилась! Кто поверит? Ты её спроси, спроси...
   Слушать это было выше всяких сил, и Мария, подхватив на руки сына, выскочила из квартиры.
   Ночь стояла звёздная, прохладная. Открыла сумочку - денег кот наплакал.
   - Может, на последний автобус успеем. Иначе придётся пешочком к тёте Люде идти. Замёрз?
   - Не очень. Пошли, - сын потянул её за руку.
   Они шли по пустынной ночной улице, и Мария всё-таки надеялась, что муж или свекровь забеспокоятся пусть не о ней, так о сыне и внуке. Догонят, но... зря надеялась. И продолжала идти по освещённой дорожными фонарями проезжей части дороги.
   - Женщина, вам куда? - рядом скрипнули тормоза старенького маршрутного автобуса. - Я в гараж. Если по пути, подвезу.
   Оказалось, не совсем по пути, но идти останется не так далеко.
  
   В квартире тети Люды - сплошное сонное царство. Безмятежно спит всё многочисленное семейство. Тётя Люда ни о чём не спрашивала. Подхватила на руки уставшего Серёжку, разула, положила на свою кровать.
   - Умаялся, дремлет. Я вам на диване постелю. Ты чайничек поставь.
   - Мне утром рано на работу...
   Потом пили чай, и Мария ела вкусную плюшку.
   - Давай, давай, я полный тазик напекла,- вздохнула, склонила к Марии голову: - Может, постепенно свыкнешься?
   - Бывает, хоть из дома... из их дома беги...
   - Может, переедете в твою комнату? Она же так и числится за тобой.
   - Не хочу вас стеснять. Да и от соседей неудобно.
   - Неудобно на люстре спать. Одеяло сползает! Нам что, раньше тесно было? Да, может, супруг твой без своей матери помягче станет?
   - Как-то не по себе мне. Боюсь, а чего, сама не знаю.
   - Опять же, - вздохнула тётя Люда - не пьёт, не бьёт, деньги в дом... Ну и сын при отце. А безотцовщина-то она... сама знаешь, доля не лёгкая,- вздохнула, помолчала, отпила из кружки остывшего чая. - Да и посмотри кругом...где их, ангелов-то, взять? А твой Серёжка... Если где какой разлад, так бывает... Зима не без мороза. Тебе все наши соседи завидуют. Говорят, повезло.
   Мария плакала и смеялась одновременно. Уж если она тёте Люде не может объяснить, что не так в её семейной жизни, то, действительно, со стороны кажется, это она с жиру бесится. Даже сама засомневалась. В самом деле, муж по деньгам отчёт требует? Так имеет право. Вон зачем-то купила две чайных пары. И мужу, и свекрови не понравились. Пришлось возвращать в магазин. Как же неудобно было! Ревнует? Так, действительно, дружила в школе с Димкой и в армию провожала, и ждала. Ну, ревнует Серёжка её к каждому столбу, так сам говорит, потому что любит. Но чем больше пыталась убедить мужа в том, что верна ему и деньги старается экономить, тем хуже и жёстче сыпались обвинения. Может, надо подобрать какие-то особые слова? А то сын без отца... - с тем и уснула.
  
   В этот день в отделение интенсивной терапии с дорожного происшествия поступила практически вся семья: муж, жена и их дочь - подросток. Все в тяжелом состоянии. Из раздавленной всмятку машины спасатели извлекли их с большим трудом. Поэтому, позвонив тёте Люде, попросила забрать Серёжку из детского сада, а сама ещё долго оставалась на работе. И теперь радовалась, что успела на последний автобус.
   В автобусе пассажиров - по пальцам пересчитать. Водитель, прикидывая, стоит ли тормозить на очередной остановке объявил: "Улица Объездная, есть на выход?"
   Вот как? Все жильцы их дома называли эту остановку "Возле кладбища". Таким и Мария помнила её название. Тем более, что в нескольких десятках метров от остановки, действительно, был вход на старое заросшее кустами кладбище. Мария вышла и замерла, не в силах двинуться с места. Будто в своё прошлое попала. Время - ближе к ночи. Промозглую осеннюю темноту кое-как разбавлял жёлтый свет уличных фонарей. Вдоль автомобильной трассы, в просторечии - бетонки, по-прежнему девушки предлагали проезжающим водителям единственный имеющийся у них товар - собственное тело. И ничем, ну ничем не отличались от тех девушек, которых Мария помнила с детства. Ей даже почудился запах тех самых пирожков, которыми тогда кормила её местная "работяшка" Юлька.
   Плотнее закутавшись в ворот пальто, Мария заторопилась через дорогу. На противоположной стороне, на перевёрнутом ящике, скрючилась женская фигурка. В полумраке Мария почти натолкнулась на неё.
   - Ой! - охнула Мария.
   - Чего желаете? - фигурка поднялась, - у меня дешевле. Ну... у... да ты баба...
   - Юлька? - обомлела Мария. И узнала- то её скорее по теперь уже потертой косухе и каким-то почти неуловимым, но пока ещё узнаваемым чертам на этом потасканном по жизненным кочкам лице.
   - Новенькая что ли? Не... по-похоже, - пьяно икнула Юлька.
   - Машуня, Машка... пирожки ты мне покупала. Помнишь?
   - Те чё надо? Иди отсюда. Не мешай работать...
   - Не помнишь...
   - Отвяжись, сказала... - и, пошатываясь, направилась к дороге. - Под фонарь встать надо, а то тут кто ж меня увидит?
  
   Спотыкаясь на замерзших кочках грязи, Мария ругала сама себя. Надо было идти по асфальту до поворота, там пешеходную дорожку прошлым летом проложили до их дома. Круг, конечно, пришлось бы дать, зато ноги не рискуешь переломать.
   Возле подъезда невольно остановилась, заглянув в светящийся оконный проём. Шторы не задёрнуты, и видно, как на ладони: круглый стол, за которым и обедали, и делали уроки, кровать тёти Люды и Георгия Фёдоровича с высоко взбитыми подушками, диван и телевизор на тумбочке. Возле стола укутывала полотенцем кастрюльку тётя Люда. Мария улыбнулась: "Чтобы не остыло. Меня ждут". Георгий Фёдорович, придвинув к телевизору стул, слушал какую-то передачу. Стены тонкие, звук приходится убавлять, чтобы не перебудить спящих в соседней комнате ребятишек.
   Мария шагнула в коридор и ощутила знакомый с детства запах этого дома, и ещё кто-то жарил картошку с луком. На втором этаже с размаха хлопнула дверь, и по лестнице зашлёпали чьи-то тапочки.
   - Сука! Чтоб без чекушки не возвращалась! - неслось сверху.
   - Гоняет? - кивнула наверх Мария.
   - Гоняет... - женщина плотнее запахнула старый байковый халат. - У меня ключ с собой, сейчас успокоится, уснёт, вернусь.
   - И нужен-то он тебе?
   - А я-то кому нужна? - как-то обыденно, привычно прокомментировала женщина.
  
  На следующий день, вечером, после ужина, Мария завела с тётей Людой разговор про Юльку.
   - Маша, да ты что, думаешь Юлька на бетонке стоит, потому что другой работы не находит? - гремела тарелками в тазике с водой тётя Люда.
   - Ну не по желанию же занимается этим? И потом, Юльке теперь уже столько лет... Какая бетонка? Я её видела. Погибнет от голода и холода. - Мария перехватывала у тёти Люды вымытые тарелки, ополаскивала в чистой воде, вытирала и складывала рядом на стол.
   - Ну прямо конвейер в чистом виде, - кашлянул Георгий Фёдорович. - Я на крыльцо, покурить на сон грядущий, - снял очки, аккуратно положил в карман куртки. - А Юльке теперь, понятное дело, цена - три рубля и канава! Ты, Мария, должна понимать, то, что ты затеваешь - пустое дело, - с тем и вышел.
   Тётя Люда даже от мытья посуды отвлеклась:
   - Вон на остановке объявлениями "требуются на работу..." весь столб обклеен. Ну если только Юлька желает директором завода устроиться, то вряд ли ты ей поможешь.
   - Юлька добрая. Погибнет она там...
   - Маш, Мария! Слышь, чё?! Выбрось идею с Юлькиным обустройством из головы! - и тётя Люда принялась разбирать постель. Целая процедура: кружевная накидушка на подушках, красивое порывало, под ним - подзор с кружевами по краю. Все предметы аккуратно складывались рядом на стул. - Мария, баба Яга против!
   - Я тоже спать, - кивнула тёте Люде.
   - Ох, Машуня, чует моё сердце неладное, - взбила и без того пышные подушки тётя Люда.
  
   Выцепить трезвую Юльку не получалось. Она по-прежнему либо сидела в кустах на том самом ящике, либо стояла под ближайшим фонарём. Но ведь до сих пор Юлька где-то жила. И Марию она всё-таки вспомнила. Но вот как её выследить? Не караулить же до полночи, стоя на бетонке? Тут в дело вмешался случай. И вроде вечер был ещё ранний, а Юлька уже стояла на посту, но как-то странно стояла. Ещё проезжая мимо на автобусе, Мария заметила в окошко, что в этот раз Юлька не просто стоит возле фонарного столба, а обнимает его, согнувшись в две погибели. При ближайшем рассмотрении оказалось, что её просто выворачивало наизнанку.
   - Пошли, домой отведу, - Мария попробовала оттащить Юльку от столба.
   - Ой, сдохнуть бы что ли! Отстань, надоела ты мне...
   - Пропадешь ни за что ни про что! Пошли!
   - А, может, я и хочу пропасть... а-а-а... - выворачивало Юльку.
   -Скорую вызвать? - Мария подумала, может, Юлька в таком виде опасается домой возвращаться.
   - Скорую... на бетонку? - давилась спазмами Юлька. Но всё-таки ухватилась за Мариину руку. - Тут недалеко. В таком виде всё равно ничего не заработаю.
   И Мария даже порадовалась такому её состоянию, потому что Юльку так прополоскало, что она была почти в трезвом уме.
   Почерневший от времени двухэтажный деревянный барак довоенной постройки косил на мир прогнившими старыми оконными рамами. Юлька жила в "однушке", здорово напомнившей Марии комнату её матери. Тот же запах, такая же грязь. И даже дверь закрывалась только изнутри на толстенный крючок. Фигуры в нереальных позах валялись среди разбросанного на полу тряпья.
   - Юля, нельзя тебе тут оставаться.
   - Ага, с собой забери, - и очередной раз склонилась над тазиком.
   - Умывайся. Вызову скорую.
   - С ума сошла, - кивнула на недвижимые тела.
   - Выйдем на улицу, встретим. - Время поджимало, Марию ждали дома. А тут пьяное куражево. - Помереть хочешь? Сдохнешь на этой помойке! Прикинь, картина!
   - Звони, - Юльке явно стало совсем невмоготу.
   - Колешься? - кивнула на наркоманов Мария.
   - Я уколов боюсь сильно, - опять наклонилась над тазиком Юлька. - И не курю, и колеса не ем. Ты... не думай уж совсем-то.
   - Пьёшь что ни попадя, - вздохнула Мария, набирая номер скорой.
   - А ты попробуй такую жизнь на трезвую голову!
   - Ну да, откуда же мне знать? - усмехнулась Мария.
   - Пошли на улицу, - и Юлька, вытерев лицо грязной тряпицей, видимо, когда-то бывшей полотенцем, придерживаясь за косяк, вывалилась за дверь.
  
   Оставлять жить Юльку в её собственной квартире, было нельзя, рассуждала Мария. Наркоманы и другие "друзья" не лучшего пошиба надежно натоптали дорожку. Надо было на время, а лучше навсегда, куда-то переселить Юльку.
  Уже на следующий день по дороге с работы Марии вдруг стали попадаться на глаза наклеенные на столбы и возле подъезда объявления о сдаче комнат. Что Юлька не станет ангелом с первого же дня, Мария понимала. Значит, комната и соседи по кухне Юльке явно не годились, а вот небольшая "однушка" - в самый раз. Договориться на работе не составило труда: на такую зарплату и такую работу желающих найти непросто. Сестра-хозяйка лишь вздохнула: "Загуляет - кто за неё мыть будет?"
   Это был первый рабочий день Юльки. Но Юльки на работе не было. И появилась она на час позднее.
   - Ну и куда эта швабра с тряпкой убегут? - пожала плечами, оправдываясь перед Марией. Но пол мыть всё-таки взялась. А в конце дня подошла к Марии с ведром и шваброй:
   - С чего ты взяла, что это лучше, чем на бетонке? - протянула швабру, брякнула возле ног ведром: - Держи, умница, красавица. Адью! - и, помахав рукой, направилась к выходу, бросив через плечо: - Да я на бетонке только за штаны мужика подержу - столько заработаю, сколько здесь за неделю!
   - Ну да, подержит она! Кому ты рассказываешь?! - кричала Мария, забыв про больных. - Стой, тебе говорю! - и кинулась следом.
  
   Всю следующую неделю с раннего утра Мария заезжала за Юлькой и почти силком тащила на работу. Однако каждый раз Юлька оказывалась с глубокого похмелья. И Мария решила нагрянуть к Юльке вечером с проверкой.
   Юлька сидела за столом в белом больничном халате нараспашку, под которым никакой другой одежды не было.
   - Что сидим? Кого ждём?
   - Щас увидишь. Присоединяйся, - плеснула в стакан пива. - А-а-а, вот и гости.
   В комнату ввалились три разбитных девицы с двумя мужиками. Мужики, увидев Марию, попятились назад.
   - Не боись, тут все свои... - ткнула в Марию пальцем. - А что не комплект, так щас сосед подкатит. У него баба на работу в ночную смену свалит, и он, как штык, тут будет!
   - Вон! Сию секунду все!
   - Это чё она тут раскомандовалась? - пошла на Марию одна из девиц.
   - Э-э-э! Стоп кадр! Она тут хозяйка.
   Мужики ретировались быстро и бесшумно, а девицы с матами и криками на весь подъезд.
   - Юлька, чтоб сегодня же навела порядок!
   - Что такое? За всё уплачено. Могу сверху накинуть, - достала из-под клеёнки на столе несколько слипшихся купюр. - Тут лучше, чем на бетонке. Мёрзнуть не приходится, - распахнула входную дверь, - а клиентов - пруд пруди! За каждой дверью по мужику и бревну в постели, - и вывалилась в подъезд. - Видишь? - пьяно вопила Юлька, показывая на двери соседних квартир.
   Мария кое-как запихнула Юльку обратно в комнату, захлопнула дверь.
   - Бардак у тебя в комнате, вижу.
   - Бардак и есть, - то ли икала, то ли хихикала Юлька. - Господи, как же ты мне надоела! Вот потеплеет немного и видала я в гробу твою швабру!
   - Юлька, тебе сколько лет? - старалась вразумить её Мария. - Посмотри на себя в зеркало. Кому ты нужна такая?
   - Ну, во-первых, вечером на бетонке в темноте не видно мой... э... макияж, - криво усмехалась Юлька,- а, во-вторых, вон в комиссионке ношеные шмотки покупают? Ага, - покрутила в воздухе пальцем, - покупают, потому, как цена имеет значение, - и расхохоталась.
  
   Как-то утром Марию встретила возле Юлькиного подъезда женщина в платке поверх бигудей и накинутом на плечи пальто.
   - Вы в одиннадцатую?
   - Да. А что сучилось?
   - Да уж случилось! Там каждую ночь шум- гам до потолка! А вчера я оттуда мужика своего с боем выволокла! Кто, спрашиваю, тут за главную? А девки ржут, мол, все они гости, и квартирку эту ты для них специально сняла!
   - Я... я разберусь.
   - Не разберусь, а убирайся отсюда со своим притоном! Когда ты смотреть квартиру приходила, я думала, поселится приличная женщина. А ты чем промышляешь? Тьфу!
   - Я не промышляю. Понимаете, - торопилась объясниться Мария. Но женщина перебила:
   - Понимаю. Тоже не пальцем сделанная! Но чтоб до такого докатиться! Мамочка ты ихняя. Так что давайте уматывайте. Хозяйка на тебя понадеялась, к сыну уехала, помогать водиться с внуком. Вот вы тут и разгулялись. Некому приструнить! Не съедете, накатаю на тебя заявление, - и не дав Марии рта раскрыть, хлопнув дверью, ушла в подъезд.
   В комнате Юлька торопливо спихивала в пакет пустые бутылки. И было ясно, что весь разговор у подъезда слышала в открытое окно.
   - Маш, Машуня, клянусь... больше ни-ни... Вот как Бог свят! - и перекрестилась зажатым в руке стаканом.
   Всю неделю Юлька приходила на работу более-менее вовремя и драила полы на редкость добросовестно. Но в эту смену она на работу пришла с такого похмелья, что рядом хоть закусывай.
   А ещё через пару дней на работе к Марии подошёл Сергей.
   - Говорят, ты свою подружку с бетонки к себе на работу устроила? Не успела вылезти из моей постели, уже пошла по рукам! Вот, держи. Мама из почтового ящика достала, - это была повестка в милицию. - Марии Злобиной! Моя жена - Машка - проститутка! Чтоб ноги твоей... - задыхался от злобы Сергей, - ...ноги твоей...
   - Понятно, - объясняться или, тем более ругаться в коридоре на кафедре института, Мария не могла себе позволить. - Я тебя поняла, - и, повернувшись с нему спиной, пошла, куда глаза глядят. Ей казалось, что вот сейчас он её догонит и ударит! И она невольно укоряла шаг. Слова Сергея резанули такой болью и обидой, что от пережитого унижения, удержать слёзы просто не могла. Надо было найти укромный уголок, чтобы как-то прийти в себя. Понимала, что у соседки в доме, где теперь жила Юлька, лопнуло терпение, и она написала заявление. А договор аренды Мария оформила на себя. Значит, ей и отвечать. Заскочив в каморку со швабрами, ревела горько, не в силах остановиться. Потом отдышавшись, пробежала в туалет умыться холодной водой.
   - Да, выглядите вы, Мария Владимировна, не ахти, - констатировала, глядя в зеркало. - Однако некогда слёзы лить. Больные ждут. - И было это её спасением от душевной боли и тупой злобы мужа.
   А ближе к вечеру позвонила тётя Люда.
   - Представляешь, Андрюшка, Ванька и Гошка пришли из школы с температурой. Гриппуют, похоже. Я Серёжек, и твоего, и своего, от них отселила, будут спать пока на диване у нас в комнате. Что скажешь, врача на дом вызывать или сама обойдёшься?
   - Им же справка нужна будет в школу. Вызывай. А так, конечно, сама.
   Мальчишки разболелись не на шутку. И всю неделю Мария со всех ног после работы неслась домой. Но в этот раз Юлька прогуляла второй рабочий день подряд, и Марии после работы пришлось бежать к ней.
   Возле подъезда стоял милицейский УАЗик, в который под присмотром милиционера, кутаясь, кто во что, садились три полураздетые девицы.
   - Юлька! - крикнул Мария.
   - Во! Глянь-ка, на ловца и зверь бежит! Мамочка ихняя попалась! - и обращаясь к Марии: - Я тебя упреждала? Упреждала! Так что не взыщи!
   - Мария Злобина? - спросил милиционер. Она утвердительно кивнула. - Полезай, - и стал бесцеремонно запихивать Марию в УАЗик.
  
   Не успела Мария и глазом моргнуть, как оказалась за решёткой, через которую виднелся только пульт дежурного милиционера. А рядом, кроме Юльки и двух её подружек, толклись ещё пять девиц.
   - Новенькая мамочка? Как-сюда-то угодила? - девица тряхнула огненно-рыжей копной волос.
   - Я комнату сняла, на работу устроила вон её - кивнула на Юльку, а та спьяну только теперь рассмотрела Марию.
   - Выпустите её! Она не виноватая,- трясла решётку Юлька.
   - Ага, они завсегда сами приходят, - хихикали девицы.
   - Дуры! Вы не понимаете, какой это человек! Я её ещё малявкой помню. Я..., - икала Юлька, - пи... пи...рожками её кормила.
   - Никак прямо с малолетства занимается? - обошла Марию вокруг крупная, ярко накрашенная девица.
   И уже выпустили всех девиц и даже более-менее протрезвевшую Юльку, а Марии дежурный только кивал: "Ждите".
   - Разрешите позвонить! - умоляла Маша дежурного. - У меня дети дома - двое. Да ещё трое... тоже дети.
   - Вроде трезвая, а такое несёте. Сами-то хоть знаете, сколько у Вас детей?
   - У меня ... - растерялась Мария, - сын и брат, а еще у тёти Людины - трое. И все наши. Понимаете? Разрешите позвонить. Меня теперь дома потеряли.
   - Ждите, сказал. Мне из-за вас и так телефон оборвали!
   - Тётя Люда звонила? Звонила? - допытывалась Мария, хотя представить не могла, что тётя Люда догадается искать её в таком месте. И тут случилось такое, отчего она готова была провалиться сквозь бетонный пол этой клетки.
   - Будьте добры, подскажите, пожалуйста, где я могу увидеть Марию Владимировну? - Анатолий Павлович, заведующий кафедрой анестезиологии, реаниматологии и интенсивной терапии, протирал запотевшие с холода очки и беспомощно щурился по сторонам, стоя у входа. Следом за ним ковыляла Юлька на высоченных каблуках китайских туфлей.
   - В обезьяннике, - ткнул ручкой в Машкину сторону дежурный, разговаривая сразу по двум телефонам.
   - Простите, где?
   - Вон, за решёткой, - тащила профессора за рукав Юлька.
   И тут он увидел Марию:
   - Мария Владимировна, Машенька, ну как же так?
   - Да не виноватая она. Это всё из-за меня! - трясла его Юлька.
   В этот момент в комнату вошла женщина в милицейской форме. Кивнула дежурному: "Злобину забираю".
   - Дежурный следователь Агафонова Наталья Петровна, - представилась Марии.
   Потом Мария долго и подробно объясняла, что никакой притон она не организовывала, а пытается перевоспитать Юлию. Потому что в её голодном и холодном детстве Юлия подкармливала её пирожками.
   - Тогда эти пирожки были для меня спасеньем. И не только от голода, а просто человеческим отношением, да, девушки с бетонки.
   - Но сами посудите, что получается. Квартиру в аренду сняли вы. Девушек легкого поведения туда поселили тоже вы.
   - Нет, нет! Извините,- перебила Мария, - только одну девушку - Юлию.
   - Ладно, допустим так. Остальные наведывались к ней в гости. Но вы прекрасно знали об этом от соседей и не пресекали.
   - Ещё как пресекала! Я устроила Юльку санитаркой. И почти каждое утро водила её, только что не за руку, на работу. По вечерам, конечно, не всегда получалось проверить, вот она и ... Но ведь погибнет на бетонке!
   Потом долго что-то объяснял следователю Анатолий Павлович, а Мария ждала его в коридоре, возле дверей кабинета, сидя рядом с Юлькой. Босая Юлька держала в руках туфли за высоченные каблуки.
   - Ты бы обулась, - кивнула на босые Юлькины ноги Мария.
   - Не могу,- грустно вздохнула Юлька. - Вот, отломился, еле держится, - и продемонстрировала шатающуюся шпильку.
   - Ты скажи, как Анатолия Павловича нашла? Стыдно- то как! - сокрушалась Мария.
   - Нам-то что! Штраф выписали и отпустили. А тебя я и так, и этак - ну никак. Дежурный говорит, следователь освободится - разберётся. И куда мне бежать?
   - Ну и?
   - Что и? Кинулась на работу. Вспомнила про Анванну, ты меня с ней, на всякий случай, знакомила. И вот он, случай. Только, думаю, хоть бы её смена была, - размахивала туфлями Юлька.
   - Она на две ставки, так что чаще на работе, чем дома.
   - Так и есть. На работе. Я ей как на духу всё выложила. Она как раз с судном направлялась к больному.
   - На, - говорит, - в туалет ходить да родить - нельзя погодить, - и подает мне судно, - отправляйся, - говорит, - в шестую палату, там кровать у окна... Только умойся и халат накинь. И быстро- быстро! Ну и Анванна побежала звонить Анатолию Павловичу, потому что кто ещё в таком деле поможет?
   - А ты? И перестань туфлями размахивать, глаза мне выколешь этими китайскими шпильками.
   - Ну, чё я? Захожу в белом халатике, вся умытая, с судном. А там мужик. Мол, постарше никого не найдётся?
   - А ты?
   - А я говорю, что у тебя там такого особенного, чего у других людей нет? И, вообще, говорю, я тут тебе не женщина, а медработник. Так что капризы в сторону и не тяни резину. А то швы на пузе расползутся, хирург работал, старался, а ты всё испортишь. И аккуратно, не спеши.
   - Справилась?
   - Если бы. Представь, иду я с судном по коридору, надо медоборудование в порядок привести, а навстречу мне Анванна.
   - Ты его подмыла? - спрашивает.
   - Вот, - говорю, - только несу помыть.
   - Больного надо обработать после туалета! Подмыть!
   - Вот же сервис, даже у нас на бетонке за деньги такого нет! А тут...
   А Мария вспомнила, как ей, ещё когда только пришла идея устроить Юльку на работу, приснился сон: Юлька в белом халате шла по коридору отделения с судном в руках.
   - Вот тут и подумаешь... - вздохнула Мария.
   - Машуня, я подумала, я постараюсь...
  
   Постепенно всё вошло в обычную колею. Сначала по повестке сходила к участковому. Оказалось, он уже в курсе дела. Договорилась, что поможет выдворить из Юлькиной комнаты прижившихся у неё наркоманов. Тут всё получилось к обоюдному удовольствию: наркоманов упекли за незаконное приобретение и хранение наркотиков. И участковому зачёт, и Марии на одну заботу меньше. Комнату Юлька привела в порядок, так же, как и арендованную квартиру. Ключи от неё отдали соседке, чтобы присматривала до возвращения хозяйки. На работе Юльку перевели из отделения, где работала Мария, на другой участок, даже в другой корпус. А Марию Анатолий Павлович пригласил к себе в кабинет и, как назло, в присутствии Юлькиной тёзки, той самой Юлии, что с самых вступительных экзаменов утверждала, что Мария - незаконнорождённая дочь Анатолия Павловича. Юлия каким-то способом после окончания института пристроилась на кафедру стоматологии. Правда, кем, не афишировала, да Мария и не интересовалась. И теперь опять понеслись суды-пересуды... Разговор же у Марии с Анатолием Павловичем получился сложный.
   - Мария Владимировна, ты же у нас отличница, должна помнить басню "Щука и кот". "...Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник". Ты врач. Работаешь в клинике при нашей кафедре. Это очень-очень ответственно и серьёзно. Нет! Нет! - остановил жестом Марию, пытающуюся что-то возразить. - Но твое дело людей лечить..., - говорили почти час. Пока разговаривали, Мария не сомневалась в правоте профессора. А вот когда вышла из кабинета, то на душе просто кошки скребли. Теперь что, бросить Юльку на произвол судьбы? С другой стороны, Юлька не ребёнок и вроде обещала постараться...
   - Всё, что могла, я сделала - дальше пусть сама, - рассудила вслух Мария. И вздрогнула от того, что кто-то сзади обнял её за плечи, резко дёрнулась, пытаясь высвободиться.
   - Законному мужу уж и обнять нельзя? - язвительный голос Сергея прозвучал над самым ухом. - Ищу тебя, ищу, а ты, оказывается, с профессором беседуешь... М... да. А тут тебе опять письмецо пришло из милиции заказное. Сходи, получи, - вручил почтовое уведомление. И как ни в чём не бывало, будто не называл её Машкой-проституткой, вежливо спросил:
   - Ты, вообще-то, думаешь домой возвращаться? Буду маму просить простить твои... выкрутасы.
   А Мария вдруг поняла, что бы она ни говорила этому человеку, её слова для него будут пустым звуком. Для него существенно только его личное Я, а все остальные люди - прилагательные к этому местоимению.
   Письмо Мария получила, это было постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении Злобиной Марии Владимировны - "за отсутствием состава преступления".
  
   Дома, как только первая заболевшая троица стала выздоравливать, Гошка, самый мелкий и чернявый, как жук, при этом удивительно голубоглазый непоседа и заводила, организовал побег на прогулку. И, когда тётя Люда заглянула в их в комнату с так любимым ими компотом из сухофруктов, кровати оказались пустыми.
   - Боже мой! Это как же? Это куда же? - и объявила поиск.
   - Так, старший Сергей со мной по маршруту возле дома оббегает. Ты, Сергей, - посмотрела на сына Марии, - остаёшься тут за главного. Если вернутся - не выпускай! Понял?
   - Понял. Ещё как не выпущу! Взяли и про меня забыли, - кивнул Сергею - старшему, - а могли бы с собой взять!
   - Мал ты ещё, потому и не взяли, - прокомментировал Сергей - старший.
   Обежав всё, что могли, вернулись, но мальчишек не нашли.
   - Сергей, беги к отцу на работу, скажи... ох, ну что теперь? Скажи, как есть: потерялись!
   Теперь уже бегали и лазили по чердакам все свободные от работы жильцы их дома. На удивление быстро самоорганизовались, разделили направления, кому где искать, и быстренько разошлись. Всего получились три группы: бабушкина - искала по ближним кустикам и в скверике, куда раньше баба Щура гулять мальчишек водила. Мужская - по чердакам соседних домов. И третья группа, женщины, пошла по ближним киоскам и павильончикам: может, кто-то видел пацанов.
   Георгий Федорович с соседом направились по ближайшим стайкам.
   - Отец, слышь, - задыхалась умаявшаяся тётя Люда, - там новостройка, и канавы... водой затекли...
   - Чего им там делать?
   - А вот найдём, спросишь!
   - Уж спрошу!
   Тётя Люда шла вдоль бетонки, заглядывая в кусты и за гаражи на обочине. Вечерело, и что-нибудь рассмотреть в темных закутках стало невозможно. И тут тётя Люда поняла, что ушла далековато. И как теперь возвращаться? Ноги от усталости отказывались слушаться и еле передвигались. Вечерний автобус, как огромный аквариум, насквозь светясь желтым светом в окнах, обогнал тётю Люду. Может, на автобусе назад вернуться? Ушла-то почти на остановку.
   - Андрюшка! Ванька! Гошка! - кинулась догонять автобус тётя Люда. Потом объяснить спринтерскую скорость так и не смогла. Но теперь через эти светящиеся окна увидела всю потерявшуюся троицу. Мальчишки вглядывались в окна, гадая, где им выходить. И она догнала-таки автобус на остановке! А то ведь могли и проехать! Ищи их потом!
   - Мы только прокатиться немного хотели, - объяснялся Андрюшка.
   - А он свернул куда-то не туда. Мы едем, едем, а где? Решили выйти и сеть на другой автобус, который назад едет, - ёжился под взглядом отца Ванюшка. - Вот мы и выглядывали в окно, чтобы наш дом увидеть.
   - И на какие это деньги вы катались? - поинтересовался Георгий Фёдорович.
   - Ну это из копилки на кинопроектор, - пояснил Гоша- младший.
   - Несите сюда вашу копилку, - вид при этом Георгий Фёдорович имел самый решительный.
   - Значит, так, мать: завтра на все оставшиеся деньги купишь им тетрадки, карандаши... в общем, школьные принадлежности. Вот научатся нести ответственность за свои поступки, тогда и можно будет деньги доверять!
  
  Мария возвращалась с работы, когда возле дома увидела странную картину. Тётя Люда топталась возле подъезда, размахивала руками и кричала что есть мочи:
   - Люди, в первый выходной - обед за мной!
   - Это в честь чего? - поравнялась с ней Мария.
   - Пошли домой. Там узнаешь, ноги подкашиваются, того и гляди, грохнусь.
   Пройдёт немало лет, а троица эта будет вспомнить отцово наказание как самое чувствительное в жизни. Хорошо это или плохо? Поймут, когда появятся собственные дети. А пока обиженные потерей надежды на покупку кинопроектора, а, значит, и диафильмов на белой стене в коридоре, мальчишки уныло пили компот.
  
   Глава 9. Ты у меня одна
  
  Вечер подходил к концу. Уснули мальчишки. Георгий Фёдорович дважды выходил на крыльцо покурить на сон грядущий, однако умиротворения, предшествующего сну, почему-то не ощущалось.
  - Маша, присядь. Тут мы с Георгием... в общем, посоветоваться надо.
  - Тётя Люда? - Мария кивнула на её живот.
  - Ой! Да что ты?! Тут другое...Понимаешь, у меня родня в Донецке живёт. Дом свой, сад, сливы, абрикосы...
  - Помню, помню! Я ещё с мамой жила, вы всей семьёй в гости ездили, - кивнула Мария.
  - Ну да, мы к ним, они к нам. Потом переписывались, потом перезванивались, а тут звонит... Матвей, дядька это мой по матери. И говорит, что у них там дело плохо. И грозит его внуку отправка в армию, - тётя Люда замолчала, видимо, собираясь с мыслями.
  - Так и у нас все парни служат, - пожала плечами Мария, - а некоторые ещё и в училище военное поступают...
  - Так там стреляют вовсю! А стрелять-то в кого? Никто ж не нападал! Друг в друга! В соседа, например. Отказаться нельзя, могут посадить, либо пристрелить... либо того хуже...пропадают парни бесследно.
  - Тётя Люда, как-то странно... всё это.
  - Ну я тоже говорю Матвею, что в толк не возьму, что случилось-то? А он, мол, не телефонный разговор, внука спасти просит. А ещё просил на домашний не звонить. Теперь у них русских родственников иметь, ещё и перезваниваться с ними...Представляешь? Это моему родному дядьке говорить со мной вроде как даже опасно. Звонить велел вот на этот, - кивнула на сотовый телефон. - Просит, чтобы внук его у нас пожил... пока.
  - Ну вы к ним в гости ездили. Что тут такого? Пусть приезжает, - всё больше удивлялась Мария тревожности тёти Люды.
  - Маша, похоже, всё не так просто, как мы думаем. Пацана примем. Это понятно. Только сдаётся мне, дело порохом пахнет. Донецк - это не какая-нибудь Австралия, я до сих пор понять не могу, как так получилось: Украина -заграница? А? Матвей был заслуженным и уважаемым, а теперь ищет, куда понадёжнее внука спрятать, - Георгий Фёдорович редко говорил такие длинные тирады, только когда дело было серьёзным. - Похоже, что-то там нехорошее заварилось, а это у нас под боком, - Георгий Фёдорович крякнул в кулак, потряс пачкой "Беломора". - Как бы и нашим... танкистам пороха понюхать не пришлось.
  Всю ночь Мария ворочалась, в войну не очень верилось. Может, парень от армии откосить хочет, а деду стыдно за него, вот и нагоняет страха? С другой стороны, Георгий Фёдорович просто так такое не скажет. Он за новостями следит. Однако Марию одолевали собственные заботы: "Разведусь - и что? - думала она: - Опять попаду в категорию одиноких, не-е-т, того хуже, разведёнок. Серёжку без оцта оставлю. Ломать не строить..." С тем и уснула.
  
   Потом каким-то образом всё вернулось на круги своя. И опять Мария после работы отправлялась в дом свекрови, и опять чувствовала себя неизвестно в чём виноватой перед мужем.
   К тёте Люде приехал молоденький паренёк Максюша. Который решил, что будет жить у тёти Люды, как Ленин на конспиративной квартире. На полном партийном, то есть на семьи тёти Люды обеспечении. И рассказал, что его мама свою семейную жизнь никак устроить не может. Вот он и живёт с дедом и бабушкой. Тем более, что внук он у деда единственный. Рассказывал, как вкусно бабушка готовит. И что куда только он с дедом не ездил!
   - А работаешь где? - перебила его рассказ тётя Люда.
   - Э... я в секретном отделе...
   - И что ты там делаешь? - усомнилась в правдивости Максюши тётя Люда. Уж больно наивным, избалованным показался он ей.
   - Выписываю командировочные, разные другие документы оформляю. - удивился не понятливости тёти Люды Макюша. - Я же про всех всё знаю! Это же личные данные, информация закрытая. А тут стали нас сокращать и в армию отправлять. Никакие справки не помогают. А дед говорит, что это не армия, а бандиты какие-то. Сказал, надо переждать, пока всё уляжется. И позвонил вам.
   - Как так не армия, если официально призывают? - недоумевала тётя Люда.
   - Соседа призвали, так не прошло и трёх месяцев, прибежал сначала к нам в дом, говорит, боится к себе, искать будут.
   - Дедовщина, слышала, - посочувствовала тётя Люда.
   - Да какой! Пришлось ему стрелять в своего одноклассника! Много чего такого рассказывал, пока у нас в подполе сидел. Выходил по ночам, крадучись, надыбал ещё таких же, то ли сбежавших, то ли ещё что, но собрались они и ушли в лес. Решили от такой армии и такой власти избавляться.
   - А ты?
   - А что я? Меня дед к вам отправил. Пусть, говорит, немного разъяснится ситуация.
   - Послушный ты, внук...
   - Так дед умный, и жить с ним и бабушкой - как же хорошо! - мечтательно вздохнул Максюша.
  С сыновьями тёти Люды Максюша общего языка не нашёл. Сходил на каток пару раз - не понравилось. Иногда ходил в кино по вечерам. А так, то спал, то смотрел телевизор.
   - Максюша, пролежни будут! Вставай-ка, вон тазик с картошкой, помой и почисть!
   - Дома бабушка картошку чистит, - грустно вздохнул Масюша.
   - А у нас в семье каждый свои обязанности имеет, и так друг другу помогаем, - и обвязала его кухонным полотенцем. - Чтоб не испачкался. Понял? Приступай.
   - Ну не дело это, чтобы молодой парень днями напролёт на диване лежал! В писари я его пристроить не могу, а к нам в автосервис учеником - пожалуйста. Ты как думаешь? - спрашивал тётю Люду Георгий Фёдорович.
   - Избаловали его дед с бабкой! Хилый совсем, болел, наверное, в детстве часто. Вот дед и трясётся над ним, всё за дитя принимает, - кивала в сторону Максюши тётя Люда. - Он собственную одежду бросает кучей возле дивана, на котором спит, а утром спрашивает, где взять чистую. Какой уж тут автосервис? Но надо пробовать. Вдруг заинтересуется?
   Максюша, только посмотрев на предстоящую трудовую деятельность, жалобно пояснил тёте Люде, что к холодному климату он не приучен и может заболеть на такой работе.
   - Причём тут холодный климат? Ты в боксе, не на улице будешь работать. Специальность получишь, - убеждала тётя Люда родственника.
   - Это же надо, Матвей внука лентяем вырастил. Сам-то Матвей всю свою жизнь в шахте под землей проработал! Уголёк добывал, - делилась мыслями с мужем тётя Люда.
   В конце концов устроили Максюшу охранником в продуктовый магазин, и в том же магазине у продавщицы сняли ему комнату в аренду. В общем, устроился Максюша удобно и прожил так больше года. Потом пожаловался тёте Люде на холодный сибирский климат, к которому так и не смог адаптироваться, и отправился назад, под крыло деда.
   Однако Георгий Фёдорович оказался прав. Новости по телевизору становились всё страшнее и страшнее. Но Украина Украиной, а вот Матвей русский, да и сколько ещё таких, как Матвей, там проживают?! Ехать к тёте Люде Матвей наотрез отказался. Юнцом в эти края приехал, большой красивый дом своими руками построил. А сколько уголька наверх поднял - так и не сосчитать! И теперь из своего дома в таком-то возрасте, а возраст уже в самом деле немалый, чуток за восемьдесят перевалило, да не в гости, а кто знает, может, навсегда, сорваться он не может. Так тёте Люде и сказал:
   - Если что, тут меня, во дворе под яблоней, пусть прикопают!
  Тётя Люда весь вечер слезами умывалась. Но что тут поделаешь?
   - Помнится, только писать научилась, купила конвертов штук десять, красивые, беленькие, и с радости на всех про запас адрес написала: "г. Сталино..., - вздыхала тётя Люда.
   - Так и пропали конверты? - спросил Георгий Фёдорович. - Город-то потом переименовали. Был Сталино, стал Донецк.
   - Хм, ну да, переименовали, а письма в тех конвертах ещё долго посылала. Ничего, получали, - улыбалась тётя Люда.
   Как-то тётя Люда выбрала момент и спросила у Марии: - Как там Димка? Ни слуху, ни духу. Мог бы пару слов черкнуть.
  - Кому? Мне? Что Серёжа подумает?
  - И с Олей тоже связь не поддерживаешь? Понимаешь, что-то как-то тревожно мне. Танки это не городское такси. А дело-то вон как оборачивается...
  - Тётя Люда, вы же знаете моего Серёжку. Он же меня заест упрёками, да намёками. Да и своя семья, свои заботы у Димы. А я? А я - детство, которое давно прошло.
  - Ну да, ну да... - и тётя Люда с сожалением посмотрела на Марию. О чём сожалела тётя Люда, понимали обе.
  
   Не прошло и недели после этого разговора, как к Марии прямо на работу прибежала запыхавшаяся тётя Люда, что при её габаритах дело нелёгкое.
  - Что? Что случилось? Почему не позвонила?
  - Да вот...- и протянула вчетверо сложенный листок. - Солдатик занёс. Говорит, Ольга Орефьева какой-то Машуне просила передать. Это же Оля, которую вы Мышкой звали, жена Димкиного друга?
  - Оля... да, Оля, - растеряно кивнула Мария, а тётя Люда продолжила:
  - Я и думаю, вы же теперь всё перезваниваетесь, да СМС-ки пишите. А тут...на тебе - записка на старый адрес... - пыталась отдышаться тётя Люда. - Значит... это что-то да значит. Ты читай, я в сторонку отойду, к окошку... подышать! А позвонить... я пробовала. Молчит эта трубочка, куда ни нажимаю!
  - Ольга мою новую фамилию не знает, моего номера телефона у неё тоже нет.
  У Марии дрогнули руки, и совсем некстати подумалось, что мужу про это письмо лучше не говорить. А ведь ещё и не читала даже.
  - Тётя Люда... там Димку ранило тяжело... Они же с Сашкой Орефьевым танкисты... Ольга пишет, Димка в танке горел... Сейчас в госпитале, где она медсестрой работает... - листок дрожал в руках Марии так, что, казалось, вот-вот выпадет.
  - Дай-ка, - подхватила листок тётя Люда: "... в сознание не приходит, а в бреду всё зовёт: "Машуня, помоги...". - Тётя Люда швыркнула носом.
  - Сергей и так говорит, что за него вышла, потому что Димка не взял. Если поеду, потом дома жизни не дадут.
  - А если Дмитрий умрёт? - давилась слезами тётя Люда. - Ох, дура я, дура! Лучше бы я это письмо не приносила, и ты бы ничего не знала...
  - А если не поехать - как потом с этим жить? Я... я поеду в командировку в военный госпиталь.
  - Так вдруг не в тот пошлют?
  - Помнишь, зав. отделом реанимации, ну, где я работала, Анатолия Палыча? В нашем институте он - зав. кафедрой...Ну, историю с Юлькой, помнишь? Придётся к нему с просьбой идти...
  - Так ты не в отпуск просишься, а туда, где люди кровь проливают, воюют.
  - Тётя Люда, не война это, это мы помогаем...
  - Если Димка в танке горел, не на солнышке, не на курорте, в бою, это что по-твоему? - перебила Марию тётя Люда. Потом аккуратно сложила листок и сунула себе за пазуху:
   - Сохранней будет. А Серёжку- младшего к нам! И ему веселее, и тебе спокойнее.
  
  Иногда ночами, когда дневные переживания не отступали, Мария всматривалась в рисунок теней на стене и гадала, на что они похожи? Вот и в эту ночь Мария, лёжа в супружеской постели, вдруг увидела, как тени на минуту замерли, и она узнала знакомый силуэт! Да это же Димка! Её Димка! В военной форме, на голове шлемофон. Мария в последний раз видела его ещё до замужества, почти семь лет назад! И вот теперь вдруг в ночной тиши отчётливо услышала:
  - Машуня, по-мо-ги... Машуня... - скрежет металла и стон, душераздирающий стон.
  Она села на кровати, краем пододеяльника вытерла испарину со лба. И почувствовала, как сердце стучит не в груди, а в горле. Нет! Нет! Это ветку тополя за окном качает ветер, а на стене тень... И старый фонарь за окном ветер раскачивает, вот он и скрипит... или нет?
   - Маш, ты чего? Ворочаешься и одеяло стянула с меня, - сонный голос мужа вернул к действительности.
   - Так, сон страшный приснился...
   - Сама не спишь и мне не даёшь, - повернулся к ней спиной, и, укутавшись в одеяло, засопел.
   Мария понимала, поделиться с мужем своими переживаниями она не может. И просто смотрела в ночную темноту, не в силах уснуть.
   А на следующий день пошла к Анатолию Павловичу с просьбой послать поработать в военный госпиталь. Анатолий Павлович даже не отговаривал. Кивнул, протянул свою визитку:
  - Не сомневаюсь, справишься. Будут вопросы, звони, хоть днём, хоть ночью. А почему именно туда? Это же первая линия.
  - Там хирург очень нужен...
  - Ты реаниматолог...но практика хирурга есть. А военная хирургия..., - и перекрестил Марию, - с Богом!
  
  Мария волновалась, обдумывая, как бы дома объяснить и неожиданную командировку, и то, что сына хочет оставить у тёти Люды. Но когда свекровь и муж узнали, что, кроме солидных командировочных, сохраняется зарплата, которую с её согласия будут выдавать мужу, то возражать не стали. Мария смотрела на них, и у неё так и вертелось на языке: "А ничего, что это тот самый "вертеп", где его мама выросла? И теперь своего единственного внука туда отправляете?" Но, решив, что лучше не будить лихо, пока спит тихо, Мария промолчала.
  
   Когда в ординатуре узнали, куда едет Мария, то кинулись её собирать.
  - Так, антибиотики, интубационные трубки для искусственной вентиляции лёгких, катетеры, расходники для аппаратов ИВЛ, перевязочный и шовный материалы... - сестра хозяйка отмечала всё галочками в списке груза Марии Владимировны.
  - А-а-а... как я...- растерялась Мария, оглядывая упакованные коробки.
  - Не волнуйся. Тут посадят, там встретят. Что-то администрация выделила, на что-то наши сбросились, купили, - опять пересчитала коробки, вздохнула озабочено, - мы своих не бросаем.
  
  Добираться до места назначения пришлось, что называется, на перекладных. Гражданские самолёты туда не летают и поезда не ходят. А для машины, как в той песне: "дорожка фронтовая, не страшная ей бомбежка любая..."
  Машина с гуманитарным грузом остановилась возле кирпичного здания больницы. Огибая у входа воронку от снаряда, навстречу шёл пожилой крупный мужчина, из-под солдатской куртки - ветровки которого выглядывал вязаный домашний свитер.
  - Василий, - раскланялся перед Марией, проследил за её взглядом. - Та как из той гарматы шмальнули прям по нам! Но пощастило, все живы, и операцийна сохранилась, - оглянулся на Марию. - Погодьте, подмогну.
  У входа на каталке возвышалась гора какой-то одежды.
  - Бувае, поступають в такой одяги, что приходится зризати. Ну, а потом ни голих же евакиювати. Вы не думайте, тут все випрано, продизинфиковано...
   Мария улыбнулась такой русско-украинской языковой смеси. Однако и без перевода было всё понятно.
  - Маша?
  Мария оглянулась.
  - Оля? Мышка!
  - Яка мышка, вси кошки к нам сбиглися! - Василий ткнул пальцем в строй плошек у стены. - На полном вдоволенни!
  - Василий, ты иди, там без тебя никак ... выбитое взрывом окно надо пока хоть фанеркой закрыть. А Марию Владимировну я провожу. - Ольга кивнула ему вслед: - Дом у него разбомбили... жену в огороде похоронить пришлось... Говорит, сорок лет вместе прожили...
  
  Димка лежал в маленькой комнатке без окна.
  - В случае обстрела тут безопаснее. Хоть стёкла не вылетят. Его в подвал не понесёшь. И обычным транспортником отправить не можем. Нужен специальный, - шептала Ольга.
  Мария присела рядом на стул.
  - Вот, - Оля протянула папку с анализами. - Всё подготовили к транспортировке...Но...
  - Да, да. Я понимаю.
  От прежней Димки на белом, как больничная стена, лице остались только конопатки на носу.
  - Я... я побежала. Медиков не хватает... Так что...
  - Оля, стой! Нужно... - Мария перечисляла необходимое лекарство и оборудование, и видела, как меняется лицо Ольги.
  - Всё, что можем... По-ни-ма-ешь?
  В дверь заглянули:
  - Оля, тяжёлый. Срочно в операционную! А Вы - новый реаниматолог?
  Мария кивнула.
  - Давайте быстрее, быстрее...
  
  На третьи сутки Димка очнулся.
  - Машуня...
  - Чи-и-и, тебе говорить нельзя.
  - Если... если что...в кармане адрес дочери...,- Димка помолчал, собираясь с силами и будто боясь не успеть сказать, выдохнул: - Ты у меня одна..., - и вновь впал в беспамятство.
  - Димка, помнишь сад, дорожку? Ты сказал тогда, что всё ещё будет... - говорила что-то ещё и ещё, хотя знала, он её не слышит. Хотя... не в силах справиться с душившими её слезами, заторопилась в коридор. В приоткрытое окно тянуло прохладой.
  - Не я, не я у тебя одна..., - глотала слёзы Мария. - Родина у тебя одна..., - и тут же оборвала себя, - в патетику ударилась?
  - Мария Владимировна! Мария Владимировна, - затеребила рукав её халата операционная сестра, - срочно в операционную, - глянула в лицо Марии, - ну... очень срочно...
   В этот день пришлось ампутировать обе Димкины ноги. А через сутки получилось его эвакуировать.
  
  Продлив командировку, Мария второй месяц выходила из операционной только поесть и поспать. Ей даже отдельную комнату выделили, ту самую, в которой лежал Димка. Что он выжил, Мария знала.
  Димке предстояло ещё несколько операций. И медики никаких прогнозов не давали. Да Мария и сама понимала всю серьезность его положения.
  Тем временем её командировка подошла к концу. И она уже укладывала вещи в сумку, когда в комнату заглянула Ольга.
  - Маша? Заждались тебя дома-то! Там мир, покой... а с моим Сашкой... покой даже не снится... - вздохнула, зажмурилась как-то по- кошачьи и ласково улыбнулась.
  - Заждались, - кивнула Мария.
  - А то я грешным делом подумала...ты же птицей прилетела... к Димке. И что теперь?
  - Теперь? А что теперь? Теперь сын Серёжка и ... его папа. Понимаешь?
  - Хм... не очень. Так ты теперь куда?
  - К сыну и мужу. Семья - дорогого стоит. И чтобы её сохранить, чем-то надо жертвовать. Но ты не подумай. Димкины ноги... ампутация... тут ни при чём. Хотя...чуть не нашла для себя весомый аргумент: не могу оставить, он же инвалид! А потом поняла: это повод, а не причина.
  - Зачем тогда летела сюда сломя голову, если опять поврозь? Разлюбила?
  - Оля, у меня сын останется без отца, у Димки - дочь. Откуда тут счастью взяться? В жизни за совершённые ошибки приходится платить.
  - Новых не наделайте, - прищурилась, пристально посмотрела на Марию, - так ты... что, ничего не знаешь?
  - Чего не знаю?
  - Он тогда с матерью Алёнки расписаться-то расписался и даже свадьбу в деревне справили. Но вместе жить так и не стали. Он в казарме, она в деревне. Потом он сюда, а его жена уехала в город. Дочь Алёнку оставила у бабушки в деревне. Мол, она выросла, не пропала, и дочь здоровее будет. И всё бы ничего, но бабушка уже тогда не молода была, так что, кто его знает, как они там теперь.
  - А позвонить?
  - Куда? В той деревне не то, что сотовой связи, простого телефона нет!
  - А если скорую вызвать?
  Оля-Мышка только руками развела:
  - Наверное, в воинскую часть бегают...
  
   Мария месила туфлями густую дорожную грязь и ругалась вслух: "Да что ж это такое, как дорога в деревню, так грязь... по колено! Тьфу! - передовые технологии в действии! Телефона нет, дороги нет!" - ногу вытащила, а туфля утонула в грязной жиже.
   Наконец остановилась у небольшого покосившегося домика. Двор зарос густой травой. Но от калитки к крыльцу вела тропинка. Тишина стояла звенящая. Ни курица не прокудахчет, ни собака не гавкнет. Осторожно потянула за дверную ручку. Дверь со скрипом открылась. Мария негромко позвала:
  - Хозяева! Есть кто дома? - не услышав ответа, вошла. В доме было прохладно, но на печи стоял большой алюминиевый чайник. Мария потрогала - тёплый. Значит, утром печь топили. Осмотрелась: на вешалке у дверей висела женская фуфайка, шаль, а рядом на крючке пониже детское пальтишко. Мария заглянула под стол - никого. Под кровать:
  - Похоже, ты Алёнка Протапова?
  - Нет, я не Алёнка,- и девочка забилась в дальний тёмный угол.
  - И где же мне её теперь искать? Меня папа Алёнкин прислал. Он болеет, вот попросил меня, - вздохнула Мария, стоя на четвереньках возле кровати, понимая, что девочка чего-то боится.
  - Так вы не из детского дома?
  - Нет! Ну что ты!
  Осторожно, не торопясь, девочка вылезла из-под кровати и попятилась к окну.
  - Где бабушка, мама? - кивнула на вешалку у дверей Мария.
  - Бабушка...так померла, - и горестно, по-взрослому, поджала губы. - А мама в городе. Там у неё новая дочка. Чего я буду у них под ногами путаться? - явно повторила слова бабушки Алёнка.
   - Ты не бойся. Меня твой папа прислал.
   - А вы кто? Его новая жена?
   - Нет. Я его старая... одноклассница, - улыбнулась Мария. - У меня свой муж. Дядька серьёзный, немного сердитый. Но пока твой папа лечится, придётся тебе с нами пожить.
   - Ой! Да какая же вы старая? - Алёнка удивлённо глянула на туфли Марии: - И где же это Вы так угваздались? А, понятно. Пешком шли?
  Потом они таскали воду из колодца, топили печь. Мылись, стирали и выясняли подробности друг о друге.
  - Маме твоей письмо напишем, чтоб не волновалась.
  - Ей из поссовета письмо уже написали, что меня в детский дом направили. А я оттуда сбежала. Так что ничего ей писать не надо. А то ещё найдёт меня.
  - А ты не хочешь, чтобы мама тебя нашла?
  - Я папу жду. А у вас дети есть?
  - Да. Серёжка. Чуть младше тебя. Алёнка, так твои документы в детском доме? Тебя же у меня первый полицейский отберёт! Свидетельство о рождении надо бы... - спохватилась Мария.
  - Хм, не отберёт. Когда меня забирали в детский дом, то его и не нашли. А оно - Алёнка подошла к комоду, подняла уголок вышитой салфетки - вот оно!
   На печи в кастрюле доваривалась картошка, когда осторожно скрипнула дверь. На пороге появилась крупная женщина... с топором в руке.
   - А я смотрю, дымок из трубы пошёл...
   - Это папина родственница... за мной прислал, - опередила растерявшуюся Марию Алёнка. - Он мне раньше про неё рассказывал.
   - Вот, это мой паспорт... вы не думайте... плохого, - рылась в сумочке Мария.
  
   А на следующее утро вымыли полы в доме, задёрнули занавески, повесили на дверь замок, а ключ спрятали под порожек. Попрощались с соседкой, Мария оставила адрес Димкиной части и свой.
   - Но Вы адрес тёти Маши никому не давайте! А то меня опять в детский дом законопатят! - совсем по-взрослому наставляла соседку Алёнка.
  
   ...Поезд громыхал на стыках. Алёнка спала, свернувшись клубком. А Марию обуревала тревога. Вот как рассказать мужу и свекрови про Алёнку? Обдумывала один вариант за другим. И результаты такого разговора ей рисовались один хуже другого.
  
   А в соседнем купе молодой солдатик тихонько перебирал гитарные струны и, глядя на юную попутчицу, напевал: "Ты у меня одна, словно в ночи луна..."
  
  
   Глава 10. Чаша терпения
  
   Поезд прибывал на первый путь. Мария стояла у окна, высматривая на перроне сына и мужа.
   - Вон, вон мальчик в синей шапочке, видишь? - теребила стоявшую рядом Алёнку, - это мой сын Серёжка, а рядом его папа - Сергей Владиславович.
   - Вижу я, вижу... - как-то грустно и даже сердито проговорила Алёнка. - Только мой папа лучше..., - и отошла от окна.
   - Конечно, твой папа для тебя самый лучший, а для Серёжки - его папа... - наклонилась к Алёнке. - Ты не скучай. Он обязательно вылечится и приедет за тобой. - В этот момент лязгнули буфера вагонов, и поезд остановился.
   - Берём вещи - и на выход! - заторопилась Мария.
   Сын обнял Марию обеими руками за шею и молча сопел, уткнувшись ей в плечо. Муж улыбался ласково и приветливо. Марии даже подумалось, что, возможно, зря себя накручивает по поводу Алёнки. Но так и не решилась сказать, чья Алёнка дочь, тут же найдя себе оправдание - не по дороге же.
   - Может, хватит обниматься... на людях? - Алёнка недовольно подергала за рукав Марию.
   - А... это тот самый ребёнок? Помню, помню тот твой звонок. Ты что-то говорила про какую-то сироту... - только теперь обратил на Алёнку внимание Сергей. - Из деревни? Чувствуется. Не скажу, что рад.
   - Ну что ты? Это Алёнка, и она вовсе не сирота, - запнулась на полуслове Мария.
   - Думаю, уже завтра ты определишь ребёнка, куда следует, - и направился с вещами к стоянке такси.
   - Я не сирота! Ясно вам? И не надо меня никуда определять! Мой папа вылечится и за мной приедет! - звонкий голос Алёнки звенел от обиды.
   - Алёнка, Алёнушка, не волнуйся, Сергей Владиславович не знал же, что твой папа жив...
   - Вот как? - удивился Сергей. - И папа жив, и, наверняка, мама имеется. Так почему бы эту маму не поискать?
   - Серёжа, ну ты же знаешь, я работала в госпитале, от которого рукой подать до линии соприкосновения. А там... - Мария посмотрела на Алёнку... - Алёнушка, твоего папу перевели в самый лучший госпиталь, и всё у него будет хорошо! Вот увидишь.
   В этот момент возле их дорожных сумок остановилось такси.
   - Так, садимся, садимся... - Сергей распахнул дверку машины.
   - Хочешь у окна посидеть? - младший Сергей галантно топтался у дверки, пропуская вперёд Алёнку.
   - Хочу. А можно? - Алёнка посмотрела на Сергея старшего.
   - Хм... хорошо. Садись. Только ничего не трогай, а то вывалишься по дороге.
  
   В этот вечер Мария так и не решилась объяснить мужу, чья это дочь.
   А утром застала удивительную картину. Свекровь, усадив Алёнку на стул в зале, заплетала ей косы.
   - Девочка моя, это же надо, сирота при живых родителях! Не боись, мы своё возьмём!
   - А я и не боюсь. Папа вылечится и за мной приедет.
   - А мама-то, мама куда твоя запропастилась?
   - У неё теперь новая дочка, - ничуть не удивилась вопросу Алёнка. Видимо, не в первый раз приходилось подобный вопрос слышать.
   И свекровь, повернувшись к Марии, спросила:
   - Где документы девочки? Буду оформлять опеку. Пенсию и всё другое, положенное ей и её опекунам. Там теперь такие условия - ого- го!
   - Людмила Ивановна! Спасибо, конечно, за заботу, но никакого опекунства оформлять не будем.
   - Ну да, так просто себе на шею посадим! Тоже мне, родственница нашлась!
   - Я не родственница, я не родственница! Тётя Маша старая... ой! в общем, одноклассница моего папы! А про родственницу, - кое-как перевела дыхание Алёнка, - так, когда тётя Маша меня забирала из дома, пришла соседка, ну я ей и соврала, чтобы она чего плохого не подумала, - взахлёб торопилась объяснить ситуацию Алёнка. А договорив, плюхнулась на диван довольная, что так ловко всё разъяснила. В дверях с полотенцем в руках эту сцену наблюдал Сергей.
   - И как же твоя фамилия, ...э...не родственница?
   - Протапова.
   - Та-а-ак! - Сергей вытер об полотенце руки, подошёл к Марии и с размаха влепил ей пощёчину! - Вот значит, на какой линии соприкосновения ты была! Как, приятно... соприкасалась?
   Марии вдруг на мгновение вместо лица мужа показалось перекошенное злобой лицо Василия, и рухнула она не на чистый пол, а как тогда - на грязный асфальт.
   - Я же говорила! Говорила! Проститутка! Какая Мария Владимировна?! Машка - проститутка была, ей и осталась! - выпалила свекровь.
   Мария торопливо собирала сына. Алёнкины вещи ещё стояли не распакованные. Хотя всех вещей - хозяйственная сумка её бабушки.
  
   Ранее утро. Деловито спешат люди, торопится транспорт. А в тот раз... в тот раз был поздний вечер, и она с сыном добиралась к тёте Люде. Теперь с ней двое детей, и пощёчина, полученная при них от мужа ни за что! Да сколько же можно? Дежавю какое-то сама себе организовала! Опять же свалится к тёте Люде - теперь с двумя детьми! А там и так её братик Гошка живёт.
   - А почему мой брат живёт не со мной? Почему? - спрашивала сама себя. - Потому что я живу в чужом доме! В чужом!! - и сама не замечала, что рассуждает вслух.
   - У нас в деревне сосед Прошин за тётей Валей с топором бегал. Слава Богу, не догнал, - как-то очень по-взрослому вздохнула Алёнка.
   - Нельзя так, понимаешь? Нельзя! - как нельзя, чего нельзя, объяснить толком ребёнку Мария не могла. Но для себя решила: так дальше жить точно нельзя!
   Сын молча шагал рядом.
  
   Алёнку надо было определять в школу. Из документов: свидетельство о рождении и справка из госпиталя, где её папа находился на излечении. И Мария очень волновалась, что придётся доказывать, почему при ней чужой ребёнок. Но опять, как тогда с комнатой, помог участковый. Отправил в госпиталь запрос и получил подтверждение. Ну и в школе хорошо знали многодетную семью Дороховых, да и свою лучшую ученицу Машеньку Артемьеву не забывали.
   Для Алёнки это была первая перемена - новая школа. Она вышла из класса и, не зная, куда деться, пошла по коридору.
   - Ай! - кто-то дёрнул её за косичку. Она оглянулась: кто бы это мог быть? И услышала:
   - Ты что? У неё же тут четыре брата учатся. Костей не соберём... после уроков, - пояснял один мальчишка другому.
   - А я и сама не без рук! - и ухватила предполагаемого обидчика за чуб!
  
   От матери Алёнки не было ни слуху ни духу.
   - И слава Богу! Вот уж Димка оклемается... - рассуждала тётя Люда, - да знаю я, знаю! Без ног, конечно, тяжко, но без ног это не без головы! Так я о чём?
   - Про Димку, - улыбнулась Мария, помешивая поварёшкой кашу в пятилитровой кастрюле. - Раньше вроде кастрюля была поменьше.
   - Кастрюля была поменьше, так и едоки - помельче. Узнаёшь? - и Мария увидела ту самую вешалку, которую когда-то соорудил для её школьной формы Георгий Фёдорович.
   - Цела... - улыбнулась Мария.
   - Не просто цела, а пригодилась... Алёнке. Так вот про Димку... тут перевод пришёл. На наш адрес, но на твоё имя. От него.
  
   На работе Сергей вёл себя так, будто всё в их семье было прекрасно и замечательно. Вот и в этот раз заглянул в ординаторскую:
   - Маша, пошли на обед. А то у меня совсем мало времени!
   Мария оглянулась. В кабинете никого, кроме неё. Но если это не показное поведение перед посторонними людьми, тогда что? Пощёчина, оскорбления - это всё как бы не в счёт?
   - Нет, спасибо. Я уже пообедала.
   - Ну как хочешь, - подошел к окну, потоптался по кабинету, - пойду один, пожую... чего-нибудь... У меня ни одной рубашки чистой. Да, ладно. Главное, тебе хорошо живётся.
   Что спорить с Сергеем или как-то объясняться - себе дороже, это она уже поняла, и что надо бы подавать на развод, тоже понимала. Но вот решиться никак не могла. Чего ждала, на что надеялась? Сама не знала. Опять же, то была одинокая, а теперь того хуже, - станет "разведёнкой". И пойдут пересуды: мол, Сергей не пьёт, даже не курит, всё в дом, всё в дом. Образованный, красивый, аккуратный... Ясно, она что-то набедокурила... От такой лучше держаться подальше. И самое главное, действительно, опять будет одинокая!
   А ещё отчего-то было жалко Сергея. При каждой встрече он пояснял, какую лапшу "доширак" ел сегодня на ужин.
   - Оно, конечно, на каждый роток не накинешь платок, - рассуждала тётя Люда, - но... может, попробуешь помириться? Ломать не строить - душа не болит.
   - Я ни в чём не виновата. С чего мне идти с повинной?
   - А ты не с повинной, просто объясни, как всё получилось... Ну не дурак же, должен понять.
   - Мне так даже лучше. Для всех я замужем, а его рядом нет.
   - Всю жизнь одинокой - какая радость?
   - Я так замужем нажилась, что пусть хоть арабский шейх с предложением пожалует - не пойду.
   - Ну сын-то у тебя не от арабского шейха, - вздохнула тётя Люда.
  
   Вечер стоял тихий, тёплый. Даже створку окна распахнули настежь. Мария проверяла у мальчишек уроки, Алёнка первая закончила, и, устроившись на табуретке, раскрашивала на картинке теремок. Тётя Люда наглаживала рубашки и вздыхала: что вот купить бы нейлоновые, их гладить не надо. Но дороговато, а вырастут из этих дорогих рубашек - глазом моргнуть не успеешь. Георгий Федорович осматривал ботинки мальчишек.
   - Георгий, твой ботинок каши просит. Как же ты сподобился наполовину подошву оторвать?
   - Да не пинал я в этих ботинках мяч! Не пинал! Об... об камень... запнулся... там у дверей лежит... - оправдывался Гоша- младший.
   В дверь вежливо постучали, и вошёл Сергей.
   - Здравствуйте. Пойдём подышим воздухом? - кивнул Марии. Она накинула телогрейку тёти Люды и вышла. Устроились на лавочке, той самой, что напротив окна в темноте пряталась.
   - Неужели ты не понимаешь, что портишь жизнь сыну? В каких условиях ребёнок живёт?
   - Я в этих условиях неплохо выросла...
   - Ну да, даже кликуха есть - Машка-проститутка!
   - Если ты меня оскорблять пришёл, то разговора не получится! И нет у меня никакой клички! Я не собака!
   - Ну не с потолка же её моя мама взяла? Говорит, слышала, как две соседки на лавочке твою персону обсуждали. Одно имя мама даже запомнила - Евдокия... э... толи Макаровна, то ли Марковна...
   - Понятно. Это те самые подружки, что за домом в старом нужнике тонули. Марковна она, Евдокия Марковна. Она на меня даже заявление участковому писала.
   - Вот видишь! Значит, точно - не придумала мама. Всё вылезают и вылезают твои старые грешки!
   - Какие грешки? Её тогда чуть за клевету не привлекли. Я пожалела, пожилая она уже, заявление писать не стала.
   - Маша, ну съездила, виновата... я бы на твоём месте в ногах у меня валялся, прощения просил...
   - Я ни в чём не виновата. Не за что мне прощения просить!
   - Конечно, не виновата, это не ты к нему рванула - он приехал! И потом, неужели не понимаешь, как ты мешаешь этим людям? Мало того, что у них своих трое, ты своего братца им на шею повесила, а теперь ещё двоих удружила. Тебя как, совесть не мучает? Шестеро детей! Ты в состоянии здраво посмотреть на ситуацию? У нашего сына отдельная комната, у нас с тобой тоже все условия... а ты... Эгоистка. Не о себе, так о людях, тебя приютивших, подумай...
   Голос Сергея звучал то мягко, то требовательно. А Мария заливалась слезами, не в силах ничего сказать. Ведь всё так и есть, там у сына отдельная комната, а здесь мальчишки "вальтом" спят, чтобы ей место освободить. И, не вытерпев такого напора, бросилась в подъезд. В комнату, где находилась вся семья, заходить не стала. Куда с зарёванным лицом? В соседней комнате зарылась носом в подушку на кровати Алёнки.
   - Машуня, Маша? - в комнату скорее прокралась, чем вошла тётя Люда. - Оно это... окно было открыто, лавочка напротив... ну я подслушала. Прости, но... это... Машуня, решишь разводиться, Григорий Федорович сказал, чтоб не переживала, места всем хватит!
   Мария, села и, обняв тётю Люду, уткнулось в её мягкое, тёплое плечо.
   - Во-первых, это твоя комната. Во-вторых, ты сама зарабатываешь, да и Димка присылает для Алёнки. А у Гоши - пенсия за потерю кормильца.
   - Сколько той пенсии? Я же всё понимаю... Целый детский сад. Всех обстирать, накормить... Прав, Сергей! Прав! - заливалась слезами Мария.
   - Ну хватит! Успокаивайся. Я тебе валерьянки накапаю. А дурацкие мысли из головы выбрось. Дурака послушаешь - сама дура будешь!
   - Сергей не дурак, - хлюпала носом Мария.
   - Ну да, похуже будет... - гладила Марию по спине тётя Люда. - Умный стервец опаснее любого дурака.
  
   Всю неделю после этого разговора с мужем Мария не находила себе места. С одной стороны, в душе будто пеплом посыпали. То ли боль глухая, то ли обида явная не давали Марии покоя. Но ни видеть, ни слышать мужа она не хотела. С другой стороны, сама выросла без отца, Гошку соседка безотцовщиной обозвала, и что было ей ответить? Да и многие ли живут лучше? Вспомнила бежавшую со второго этажа в тапочках и домашнем халате женщину.
  "Нашёл бы Сергей себе другую женщину! - мечтала Мария. - Как бы хорошо всё получилось. Муж ушёл к другой. Никто бы меня не осудил. Даже сочувствовали бы". Близких подруг у Марии не было, тётя Люда и так не возражала против её развода с Сергеем. Опять же, вставал перед глазами пример матери. И помнился Марии тот единственный мужчина, который принёс розы на мамины похороны. Был судьбой предназначенный, упустила, и что получилось? Ещё вот тёте Люде повезло - Георгий Фёдорович, как его не любить?
  
   Рабочий день подошёл к концу. Мария направлялась к выходу, когда её догнал Сергей.
   - Домой?
   Она утвердительно кивнула.
   - Пошли, - подхватил её под руку.
   Со стороны - просто идиллическая картина: семейная пара после рабочего дня направляется домой. Но сразу за дверями холла Мария высвободила руку.
   - Я, Серёжа, к себе домой.
   - Понятно. Сколько можно по людям скитаться? Я же с тобой уже говорил на эту тему.
   - Серёжа...
   - Не перебивай. Послушай, пожалуйста. Тут такое дело. Нам с тобой как молодым специалистам выделяют двухкомнатную квартиру в новом доме для медработников. Правда, квартира служебная, но и это теперь почти нереальный шанс!
   - Ты уверен? С чего бы именно нам? - перебила рассуждения мужа Мария.
   - Не выяснял. И тебе не советую. Кадры надо закреплять, а тут два перспективных молодых медика, почему бы нет? Ты подумай, будем жить отдельно от родителей. Ты сама себе хозяйка. Ну и сколько можно кататься на спине твоей любимой тёти Люды?
   - Я не катаюсь ни на чьей спине. Уборка, стирка, уроки и все остальные заботы по дому и о детях - тоже стараюсь...
   - Ну да, ещё кашу варишь, - с чуть заметной ехидцей перебил её Сергей. - Мария, ты с утра до ночи на работе. А дежурства?
   - Кашу варим утром. Правда, я теперь не успеваю. Ну и не только кашу. Можно оладьи, например.
   - Да и содержать такую большую семью - нужны немалые средства. Так что не обманывай себя.
   - Деньги в семью я тоже зарабатываю, и одна из комнат моя и Гошкина. И тётя Люда, да и Георгий Фёдорович вовсе не против нашего проживания с ними.
   - Согласен, что люди более чем доброжелательные, хотя совершенно темные, полуграмотные. Но что, это повод притеснять их? А тут ещё эта грязная история с организацией притона.
   - У тёти Люды каллиграфический почерк, а Георгий Фёдорович любую японскую машину может отремонтировать. И потом, ничего я не организовывала!
   - Ну да, поэтому и пришлось профессору среди ночи вытаскивать тебя из-за решётки.
   - Всё совсем не так, как ты думаешь! - пыталась объяснить ситуацию Мария.
   - Не оправдывайся. Просто подумай: у тёти Люды свои дети - трое. Многодетная мать! Ещё и твои - тоже трое. Гоша - твой брат, за вами, ну, практически, за Гошей, комната. Можно понять интерес семьи, живущей в стеснённых условиях. Но наш сын по твоей милости ютится в тесноте и ущемляет посторонних людей! Да, посторонних! Семья Дороховых не родственники нашему Сергею. Он мог бы жить с родной бабушкой в своей комнате. Теперь у нас будет своя квартира. Чужого ребёнка привезла - Алёнку эту, зачем? У неё мать родная есть. Я уж не говорю про отца. Ты же превратила семью этой терпеливой женщины в детский приемник-распределитель! Тебя совесть не мучает?
   - Не мучает, - но доводы Сергея морально давили. Поток слов не давал сосредоточиться, бил по нервам, вышибая слёзы. И вроде всё так, и как-то не так. Что тут возразить? Она и её дети - серьёзная нагрузка на семью тёти Люды. Понятно, забот и хлопот добавляют. Да и три небольших комнатки - совсем не хоромы для такой большой семьи.
   - В крайнем случае, уйду с детьми на квартиру.
   - Так, а я о чём? Зачем уходить на квартиру, если нам с тобой выделяют собственную! - и особенно выделил это "нам с тобой". "Квартира двухкомнатная. В одной комнате я буду жить, в другой ты с сыном. Я не навязываюсь. Но мы всё-таки семья.
   "Комнаты две, каждый сам по себе может жить: я с сыном и Сергей", - думала Мария, прижавшись лбом к холодному окошку в автобусе. Тогда она не обратила внимания на его слова о том, что они всё-таки семья. Ну да, действительно, она замужем за Сергеем, и у них есть сын. Что тут особенного? Вроде ничего, кроме планов на будущее этой семьи.
  
   Приближались новогодние праздники. И в окнах магазинов, павильонов и павильончиков сверкали и переливались разноцветные огни. Мария неторопливо шла по новой асфальтированной дорожке, той самой, по которой идти до дома чуть дальше, зато какая красота кругом! Лёгкий морозец разрисовал инеем ветви деревьев, лавочки и посыпал сверкающими блёстками дорожку перед ней. Мария уже представляла, как все вместе будут ёлку устанавливать и наряжать. Хотя покупал и устанавливал елку обычно Георгий Федорович, а все только радостно суетились и мешали ему. А вот наряжала ёлку исключительно Мария. И тут уже все суетились возле неё. И с особым трепетом вешали на ту или иную ветку доверенную игрушку. Была у неё картонная коробка, которую Мария хранила, как самую большую ценность. Эта коробка даже после её свадьбы оставалась у тёти Люды. Потому что в доме мужа ёлку не ставили вообще.
   И коробку эту Мария привезла с собой, когда мама забирала её из деревни после смерти бабушки. Была коробка не маленькая, хотя и не тяжёлая. Мама немного повозмущалась, но потом махнула рукой, мол, сама потащишь. Когда бабушка была жива, они с Машенькой каждый год украшали дома елку. Бабушка бережно доставала из коробки обёрнутую ватой очередную игрушку и рассказывала её историю. Эту хрупкую балерину дед купил, когда Машкина мама была совсем маленькой. А эти часики из тончайшего стекла достались бабушке от её бабушки. В ночном полумраке игрушки на ёлке таинственно блестели, и, если очень прислушаться, то можно услышать, как тикают новогодние часики, те самые - стеклянные. Нет, это вовсе не ходики на кухне, потому что перезвон тихий, будто хрустальный. Или шелестит юбочка балерины, от того, что она, танцуя, крутится на еловой ветке. Раз в году в доме Маши и её бабушки целых две недели, до самого старого Нового года, жила сказка!
  
   Это утро началось жалобами мальчишек, которые, перебивая друг друга, доказывали Георгию Фёдоровичу, что Новый год уже на носу, а ёлки в доме всё нет. И только Алёнка не принимала участия в этой суете.
   - Алёнка, девочка моя, - обнаружила её за шторой у окна тётя Люда, - кто тебя обидел?
   - Никто - вдруг в голос заплакала та, - игрушки, которые мы с бабушкой на ёлку вешали, остались в деревне.
   - Ну, это горе не беда. Вы с тётей Машей дом замкнули?
   - Ага, - всхлипнула Алёнка.
   - Вот, там не только твои ёлочные игрушки, но и другие вещи тебя дожидаются. У тебя же целый дом есть.
   - И огород, а ещё там курятник. Я назад хочу, - плакала Алёнка.
   - А ещё у тебя мы есть. И мы тебя очень любим! Вот вылечится твой папа, приедет за тобой, и поедите в твою деревню. Представляешь?
   Уткнувшись в грудь тёти Люды, Алёнка понемногу успокаивалась.
  
   Ёлку Георгий Фёдорович принёс вечером того же дня, и такую красавицу, что все просто ахнули. А когда нарядная ёлка сверкала огоньками напротив окна, а уставшие и довольные ребятишки уснули, Мария и тётя Люда сидели в холодном коридоре, подстелив на подоконник старое пальто. За разрисованным морозным инеем стеклом ещё не спал в предпраздничной суете город.
   - Алёнка по дому, по отцу тоскует, - вздохнула тётя Люда. - Утром плакала, что её ёлочные игрушки в доме бабушки остались.
   - Как же детство Димкиной дочери мне моё собственное напоминает! Неужели у её матери душа не болит? Ни слуху ни духу!
   - Честно говоря, если до сих пор о дочери не вспомнила, а сама жива-здорова, то лучше бы до Димкиного возвращения и не появилась, - поёрзала, подтыкая под себя пальто, тётя Люда. - Нам спокойнее. А то как такой матери ребёнка отдавать? А не отдать - права не имеем!
   - Сегодня ёлку наряжали, я Алёнке говорю, что на будущий год её ёлочными игрушками будем ёлку украшать!
   - Часики, часики, - просила,- ближе к макушке ёлки вешайте, - улыбнулась тётя Люда, - видно, так у них с бабушкой было принято.
   - У нас с бабушкой тоже - часики на ёлку ближе к макушке вешали, - Мария подышала на стекло, оттаяла небольшой пятачок. - Нам квартиру выделяют, на семью, служебную. А какая у нас семья?
   - Как там - холодно? - кивнула за окно тётя Люда.
   - Зима, - вздохнула Мария.
   - Вот именно, зима. А зима без мороза не бывает. Так и в семье не всегда всё гладко.
   - Да у нас не просто не гладко. Не жизнь, сплошные кочки да ухабы. Всё равно живу отдельно, надо бы разводиться. А тут квартира.
   - Ты мою "половую" жизнь должна помнить. Пятилетку на полу спала, места не было, куда кровать поставить нам с Георгием. Георгий - мой второй муж. От первого ушла, хлопнув дверью, дура!
   - Не от хорошей же жизни, наверное.
   - Ну, худенькой я никогда не была, так он меня... жирной свиньёй обозвал, - передёрнула печами тётя Люда. - Надо было квартиру делить. Нам от завода дали комнату, большую - 20 квадратов.
   - И как бы вы одну комнату разделили?
   - Вот и я тогда не знала, как. А так - одну большую в центре, в новом доме, на две маленьких на окраине. Хоть какая, а свой угол был бы, - вздохнула тётя Люда. - А я одёжки свои забрала, когда его дома не было, на том и дело кончилось. Потом он меня выписал через суд, мол, она тут не проживает. Соседи подтвердили. Он им денежку дал. Не знаю уж, сколько.
   - И ведь не жалеете?
   - Жила по чужим углам, пока Георгия не встретила. А он сказал, вот забеременеешь - распишемся, а то ты замужем была, может, аборт делала. Вдруг детей не будет?
   - Так и сказал?
   - Так и сказал. Комната тут у тебя, конечно, есть. Так и Гошка подрастает. Так что квартира - это счастье, такое тёплое, уютное.
   - Не складывается у меня с Сергеем никак. Ни поделиться, ни поговорить... К каждому столбу ревнует!
   - Мужики - они все собственники, - кивнула в сторону своей квартиры тётя Люда.
   - И Георгий Фёдорович? - почему-то шёпотом спросила Мария.
   - А как же? Не мужик что ли? Хотела к ним в автосервис пойти кладовщиком, так ни в какую! Говорит, что буду там сидеть среди мужиков одна, как... - тётя Люда помолчала, но всё-таки договорила, - как булочка с изюмом.
   - Тётя Люда, - заулыбалась Мария, - как он вас вкусно-ласково.
   - Ну, бывают моменты. Мальчишек-то своих не в капусте нашли.
   -Я для Сергея вовсе не "булочка с изюмом"! Так достаёт обидными, злыми упрёками, да намёками, что сил терпеть нет! Начинаю оправдываться, только хуже получается! И что ни сделаю - всё не так!
   - Да, помню я тот ваш разговор под окном на лавочке. Не терпи. Давай отпор. Но без ругани, без крика. Или он... на руку лёгок?
   - Вот свадьбу нашу забыть не могу, а так... молчу, соглашаюсь, чтоб не доводить до такого.
   - Решать, как жить дальше, только тебе. Но квартиру не упускай.
   - Если не уступать, давать отпор, боюсь, он руку и поднимет, и опустит,- грустно улыбнулась Мария. - Тут к нам в отделение привезли избитую мужем женщину, так мать родная не узнала.
   - Ох, я вот боюсь, простынем мы, тут сидя, - на холодном подоконнике даже старое стеганое пальто от холода не спасало.
   - И как быть? Не знаю...
   - Ой, Машуня, квартира - это квартира! Когда сама себе хозяйка, легче жить и решения принимать. Не буду я тебе советовать семью разрушать. Хотя плохо жить и без мужа можно. А вот хорошо с мужем, - развела руки в стороны тётя Люда, - мало у кого получается.
  
   В последних числах декабря Марии позвонили на работу и деловым тоном сообщили, что ей следует в течение часа явиться в районную администрацию для получения ордера на выделенную ей квартиру. Марии и верилось, и не верилось. Забыв снять халат, накинула на голову шарф, и тут её остановила Анванна.
   - Ты куда, голубушка, в казенной обувке? На улице не лето- в босоножках бегать, - смеялась Анванна.
   - Да мне...
   - Знаю, знаю. Переобувайся скорее.
  
   Ордер о вселении в служебную квартиру вручала ответственная тётенька в кабинете с большим рыжим письменным столом и рогатой вешалкой у входа.
   - Ваш паспорт, - посмотрела на Марию, - какая вы, однако, хрупкая на вид. А судя по документам, я полагала, солидная женщина придёт. Страшно было там?
   - Где? - не поняла Мария, занятая своими мыслями.
   - Ну, где, где? Вы же оперировали в госпитале, рядом с которым снаряды рвались! Вот, в анкете всё написано, весь ваш послужной список.
   - Некогда бояться было. Операция за операцией, хотя, конечно... а служебная - это как?
   - Пока работаешь по профессии в этой больничной структуре - живешь. Но у вас - с возможностью выкупа. Распишитесь, - ткнула ручкой в строку журнала.
   - Спасибо, - Мария растерялась, что в таких случаях полагается говорить, кто его знает?
   - Так, вы - ответственный квартиросъёмщик. Прописка - с вашего ведома. Обращаю ещё раз ваше внимание: у вас - с возможностью выкупа. Не забывайте! Это значит, квартира может стать не служебной, а собственной!
   - А где ключи взять на будущую "собственность"?
   - Ключи будут вручать торжественно. Вас предупредят, когда и где.
   И точно, ключи торжественно вручали в актовом зале института. Сергей сидел рядом и что-то деловито шептал Марии на ухо. Что, она толком разобрать не могла. Но квартиру выделяли на семью. И она улыбалась и кивала в такт его словам.
   А на следующий день после работы они вместе шагали по замёрзшим кочкам грязи возле новенькой панельной пятиэтажки, ни подхода, ни подъезда к которой не было в помине. Рядом строилась ещё пара таких же домов.
   - Ну что ты хочешь? Ты посмотри! Посмотри! Дома растут, как грибы! - восхищался Сергей. На дверях подъезда красовалось объявление о том, что унитазы и смесители получать по предъявлению паспорта в строительном вагончике у мастера Рамзаева.
   Мария ходила по пустым чистым, светлым комнатам и чувствовала странную смесь радости и обиды, обиды на себя. Ведь так хотела, чтобы был дом, семья, уют... хотела и получила: мужа - всем на зависть, сына - её солнышко, её счастье. А теперь вот и новая квартира.
   - Но что, что тогда не так, если всё у тебя есть, а ты у тёти Люды - дома, а дома, как в гостях?
   - Маша, ты что-то сказала? Я на балконе, не расслышал.
   - Квартира, говорю, хорошая, - улыбнулась ему навстречу.
   - Ты обустраивайся по своему усмотрению. Я тебе мешать не буду. Но ведь не откажешься от грубой мужской силы?
   Чтобы так, пусть даже слегка, Сергей шутил, это было необычно. Мария улыбнулась.
   - Не откажусь. Объявление на дверях подъезда читал?
   - Унитаз из вагончика принести разрешаешь?
   И Марию вдруг охватило чувство непередаваемой радости. Она представляла шторки на окнах и цветы на подоконниках. В этом простенке- Серёжкину кроватку, а на кухне- новый холодильник.
   Смуглый, чернобородый, с чёрными буравчиками глаз, будто злой колдун из детской сказки, Рамзаев аккуратно послюнил огрызок химического карандаша и поставил галочку в журнале.
   - Вы на карандаш не глядите. Он мне от отца по наследству достался. И что он своей галочкой метит, там и счастье образуется. Вот, и вас... отметил. Получите, распишитесь, - Рамзаев вручил Марии смеситель, а Сергею кивнул: - Пошли за сантехникой на склад. Сначала унитаз заберёшь, потом за бачком вернёшься. Я тебя подожду.
   - А как его устанавливать? Самим, что ли?
   - Не волнуйся. Слесарь завтра после трёх придёт и установит, - Рамзаев погладил рукой коробку, - оборудование. Ишь, какие теперь бачки, компакт называются. Красота!
   - Как, после трёх? Мы же на работе? А вечером, попозже нельзя? - растерялась Мария.
   - Нельзя, - отрезал Рамзаев.
   - А раньше что не установили? Не успели? - спросил Сергей.
   - Успели. Раньше нас успели. Первый подъезд оборудовали - за ночь нашлись умельцы - успели сняли. Три квартиры подчистую - и унитазы, и смесители сняли.
   - Так нам теперь что, караулить? - удивился Сергей. - Хотя там же замок!
   - Теперь дело ваше - хозяйское. Я выдал, вы приняли. А замки там тоже... были.
   - Так если унитаз украдут? Как нам тогда..., - Рамзаев от слов Сергея отмахнулся.
   - Дело ваше, я же сказал, хозяйское. Вот по-хозяйски и рассуждай.
   Сергей нёс унитаз, Мария, с коробкой смесителя в руках, осторожно обходила колдобины на будущей придомовой дорожке.
   - Не волнуйся. Проблема решаема.
   - Это как?
   - В соседнем доме полы настилают.
   - Ну и?
   - Схожу, попрошу молоток и гвозди. Забью дверь, вот и всё.
  
   Позади была новогодняя ночь. Мария провела её с детьми у тёти Люды. Сергей - со своими родителями. А сразу после праздника стал торопить Марию, что лучше не оставлять пустующую квартиру, надо занимать.
   Двуспальную кровать с панцирной сеткой выделила тётя Люда. Кровать эта, неведомыми путями попавшая в стайку, то есть в подсобное помещение, как значилось по документам тёти Люды, хранилась там уже не первый год. Новенький матрас выделила сестра-хозяйка на работе, записав на карточку и предупредив Марию об обязательном возврате.
   Это была первая ночь в новой квартире. Серёжку тётя Люда наотрез отказалась отпускать.
   - И куда ты его спать положишь? Не спеши, успеется.
  
   Вечер подошёл к концу. Из мебели- только аккуратно застеленная кровать да на кухне чайник на подоконнике.
   - Маша, свалишься! Ну я же не кусаюсь. Двигайся ближе. - И она подвинулась. Старая панцирная сетка растянулась посредине под тяжестью их тел чуть не до пола, отчего Сергей и Маша оказались в позе, из которой выбраться совсем не просто.
   - Маш, Маша... мы же слиплись, как два пельменя, - давился смехом Сергей. - Ну чего ты смеёшься?
   - А сам-то, сам-то, - впервые Мария слышала, как от души смеётся её муж.
   На следующий день Сергей вызвал Марию в фойе больницы.
   - Вот, это твои командировочные, ну и так добавлял. Думал, на машину накопим. Давай покупай мебель, Маш? - замялся Сергей, - Маш, э... может, для начала шторы купишь? А то сегодня ночью... - и оба смеялись, сидя на лавочке в больничном фойе.
  
   С мебелью всё оказалось не так-то просто. В мебельном магазине, кроме продавщицы, - никого. Мария смотрела на гардеробы, кровати, тумбочки... и ничего выбрать не могла. Либо цена кусалась, либо качество оставляло желать лучшего.
   - Вот же замечательный гарнитур! - продавщица ткнула ручкой в огромный шифоньер.
   - Этот гарнитур в нашу спальню не поместится, а его цена в моём кошельке дыру проест, - улыбнулась Мария.
   - Ну так берите поменьше и попроще. Вот этот, например, - указала на другой шкаф. - Каких-то десяток лет назад все расхватали бы. А теперь покупателю не угодишь. Разве так бывает, чтобы хорошая вещь дёшево стоила?
  - Может, подскажите что? Вы же специалист в этом деле.
  - Можно с рук купить. Бэ у - дешевле. Ну бывшая в употреблении. Или вот... погодите. Э... тут такое дело. В общем, один мой знакомый продаёт неплохую мебель, по наследству досталась. Вы как... с предрассудками?
   - Наверное, совсем старая? -засомневалась Мария.
   - Э... матери моего знакомого эта мебель досталась от бабушки, которой она внучкой приходилась! Куда делись все его родственники, я не знаю. Когда мы познакомились, в живых оставалась только его мать. Я уж думала, вечно жить собралась. Всю жизнь мне изгадила! Но, слава богу, преставилась,- и перекрестилась левой рукой, правой держала ручку и бланк фактуры. - Держалась его матушка за эту мебель, как чёрт за грешную душу.
   - За столько лет какая уж там мебель? - прикидывала длинную родословную цепочку Мария.
   - Я зачем всё это вам рассказываю? Чтобы вы поняли, мебель не старая, а старинная. Разницу понимаете? Поэтому я каждому и не предлагаю, а вы на вид интеллигентная.
   - Поди, цену заломит...
   - Тут я ничего сказать не могу. Смотрите, торгуйтесь, если что. - И написала на обрывке фактуры адрес.
   - Ой, это где? Там же старый парк.
   - Это теперь парк. А раньше это было имение какого-то графа, что ли. Какое его матушка имела отношение к этому графу? Что за граф? Не знаю, не интересовалась. Я мебелью торгую, а не графьями. Так вот, там, в глубине парка, дом этого графа так и стоит до сих пор. Только теперь семей в нем, как селёдок в бочке, - кашлянула, поправила грудь, причёску: - Была я там как-то... в гостях. Вот вам туда, - и отправилась к новым покупателям. - Девушка, девушка! Ну куда вас... занесло прямо на диван! И руками не трогайте! Видите, обивка светлая!
   - Надо ехать, - решила Мария. - Только вот страшновато как-то, - рассудила вслух.
   - А ты мужа своего отправь. Мужик, он лучше разберётся в деревяшках, ну, то есть в мебели. Да и договориться им будет проще.
   - Спасибо.
   - Спасибом не отделаешься. Если что купишь, с тебя причитается... Молодые люди, молодые люди! - заспешила к новым желающим купить гарнитур продавщица, - но ведь русским языком написано: "Дверки шкафа не открываются".
  
   Жила теперь Мария практически на два дома. Дети жили у тёти Люды, но надо было обустраивать новую квартиру, да и с мужем вроде, как думала Мария, стали налаживаться отношения. На удивление, Сергей оказался вовсе не безруким маменькиным сынком. Съездил в магазин "Сделай сам", купил фанеру, листы светлого пластика и теперь по вечерам собственноручно мастерил кухонный гарнитур.
   - Мы с батей дачный домик сами построили. Кое-что из материалов купили в ДОЗе, ну это где бревна распиливают, кое-что, вообще, на свалке нашли. Я ещё пацаном был, но руки помнят.
   И не оценить такое старание мужа Мария не могла. В этот вечер к ним в гости пожаловала свекровь. Сергея дома не было. Он договорился на соседней стройке о покупке двух брусков, за ними и отправился.
   - Здравствуйте этому дому, - молча обошла квартиру, хмыкнула, оглядев кровать, заглянула в туалет, - долго ещё эти комнаты будут пустыми. Обстановку приобретать собираетесь?
   - Людмила Ивановна, - попыталась объяснить ситуацию Мария, - мне тут предложили вариант... - но свекровь слушать не стала, направилась к выходу.
   - Пора мне.
   - Я чайник поставила.
   Но ответа не последовало. Свекровь молча вышла.
   Позже, когда довольный Сергей вернулся с двумя брусками для столешницы кухонного гарнитура, Мария про визит свекрови сказала только, что была его мама, посмотрела квартиру.
   - Вроде всё нормально. Даже в туалет заглянула, - улыбнулась Мария.
   - Конечно, новая квартира в новом доме, - и примерил бруски к стене: - в самый раз! И недорого!
   - Серёжа, тут вот продавец из мебельного адрес дала, - и показала ему клочок бумажки. - Только сказала, что мебель старинная. Наверное, дорогая. Или какая-нибудь совсем уж... - вздохнула Мария.
   - Хм... старинная - это ещё не антикварная. Так что заранее не расстраивайся из-за цены. Ну и раньше делали на века. Посмотрим, вариант интересный. Я в выходной съезжу, а там видно будет.
  
   Глава 11. Мебель с секретом
  
   В выходной Сергей с самого утра отправился по адресу, указанному на клочке фактуры. Трамвай, прогромыхав, остановился возле полуразвалившегося флигеля, рядом с которым возвышались прекрасно сохранившиеся, настежь распахнутые чугунные ворота удивительной красоты.
   "Так это же графский парк. Помню, в детстве с батей сюда за маслятами ездили. И на трамвае доехать можно, и в ельничке грибные места батя знал", - ахнул Сергей, набирая в грудь чистого хвойного воздуха.
   За воротами, действительно, был виден запущенный парк. Главная аллея упиралась в облупившееся кирпичное здание.
   "Понятно, почему батя сюда ездить перестал, - рассуждал Сергей, приглядываясь к разноцветным занавескам за обшарпанными оконными рамами. - Графский дом стал чем-то вроде многосемейного общежития, какие уж тут грибы?"
   Он подошел к мраморным, но покрытым таким слоем чёрной жирной грязи ступеням, что и разглядеть тот мрамор было почти невозможно. Остатки штукатурки с пятнами красной краски да белая лепнина над окнами ещё хранили следы былого великолепия. Навстречу из огромных резных дверей, в которых были проделаны ещё одни маленькие дверки, выскочили мальчишки.
   - Вам кого? - не успел Сергей ответить, в дверях показалась женщина с тазом мокрого белья. Позади раздались чьи-то шаги, и из-за его спины вывернулся рабочий, который тут же исчез за дверью в смазочном амбре из тавота и дыма.
   - Дяденька, ну чего вы? Цельный день тута стоять будете? Вы к кому пришли - то?
   - А кто здесь живёт? - состояние растерянности и подавленности вдруг овладело Сергеем. И даже не воспоминания о детстве, а будто кто-то другой, не он, что-то потерял, но именно ему, Сергею, край как найти надо.
   - Ой! Так кого тут только нет! Вот говорят, давным-давно, когда и нас-то с Петькой ещё на свете не было, - мальчишка кивнул в сторону друга, - весь дом занимал один богатый мужик. Граф какой-то. А теперь в каждой комнате - семья. А комнат тут - уйма. Так вы к кому?
   - Мебель тут продаёт один человек.
   - А, тут бабка раньше жила. Мы-то с Петькой её не видели, померла она к тому времени, как мамке тут комнату дали. Но рассказывают, настоящая ведьма была. Вот теперь бабкин сынок и продаёт её деревяшки.
   - Что, совсем плохая мебель?
   - Кто ж её знает? Говорят, бабка ни к кому ни ногой, и к себе никого не пускала. Уйдёт в парк с утреца и бродит там по чащобе. Говорю же, ведьма была.
   - Где, говорите, живёт... её сынок-то?
   - Как войдёте, по правую руку большая чёрная дверь. Звонка нет. Стучите, - негромко пояснил Петька.
   - Я уж подумал, твой друг Петька глухонемой!
   - Да не-е-е. Просто больно умный. В кого только? Батя его шибко удивляется, особенно когда выпьет.
   Но Петька уже спустился с лестницы и ожидал друга.
  
   Сергей вежливо постучал в двухстворчатую резную дверь.
   - Кто там?
   - Вы мебель продаёте?
   Послышался щелчок замка, брякнула цепочка, и в приоткрытую дверь выглянул мужчина, седая голова и бородка которого, аккуратно подстриженные, так не вязались с окружающей запущенностью.
   - Адрес вот, - и Сергей протянул обрывок фактуры с написанным адресом, - продавец из мебельного написала, - сам не зная, почему, заволновался Сергей.
   - Да, да. Пожалуйста, пожалуйста. Входите, - и чуть шире приоткрыл дверь.
   Какой величины была комната, определить Сергей не мог, потому что вся она была заставлена красивой резной мебелью. Мебель стояла так плотно, что Сергей еле протиснулся между великолепным резным шкафом и гардеробом.
   - У меня сейчас нет столько денег, чтобы купить у вас шкаф или вот шифоньер, - оценивающе осматривал мебель Сергей. - Мы с женой новую квартиру получили. Ремонт, расходы. А у вас очень дорогая мебель.
   Сергею хотелось купить хоть что-нибудь из этой мебели. Но понимал, что купить может разве что ножку от стоявшей перед ним тумбочки.
   Хозяин внимательно осмотрел его аккуратное пальто, белый воротничок свежей рубашки, задержался на ухоженных руках:
   - Я думаю, сторгуемся. Пусть хоть что-нибудь из этого, - он чуть повел головой в сторону, - в хорошие руки попадет. А то вы бы видели, чем в ... в том году тут печи топили! - и в упор посмотрел на Сергея внимательными голубыми глазами. - В мороз труба где-то лопнула, отопление отключили. А тут ещё старые печи оставались. Хорошо, что маме не довелось этого видеть.
   Договорились, что Сергей купит шифоньер и буфет. Цены оказались такие, как если бы эта мебель была сделана из крашеной марганцовкой фанеры.
   - С моей стороны, это на грабёж похоже, - смутился Сергей.
   - Ну что вы? А когда такая мебель горит, на что это похоже?
   - Жаль, стола нет, - вздохнул Сергей, - получился бы полный гарнитур!
   - Да, да... стол, конечно, был. Но мой брат бесшабашный, мамин любимчик, подарил, как мне помнится, одной даме... на новоселье. Да мне не жаль. Ни у меня, ни у брата нет потомства. Некому наследство оставлять. Да теперь уже что говорить? Поздно. Так что из-за цены не переживайте.
   - Что ж вы так?
   - Мама, знаете ли... не одобряла мой выбор, - потряс обрывком фактуры, - а когда её не стало, моё время выбирать ушло, - горько усмехнулся хозяин. - Простите, кому интересны чужие проблемы? - вздохнул, ещё раз окинул Сергея взглядом с ног до головы: - Так вы когда, говорите, мебель забирать планируете?
  
   А через день нанятые на соседней стройке мужики затащили привезённую мебель в квартиру. Установили и удивились:
   - Как в музее! Это где вы такую взяли?
   Признаться, что купил подешёвке, Сергею самолюбие не позволило.
   - Да вот дальняя родственница умерла, так сказать, наследство.
   Потом позвонил на работу Марии и похвалился, как разумно и выгодно сумел купить шифоньер и буфет.
   - Серёжа, это, конечно, хорошо. Но нам надо детей забирать. Кровать и диван нужнее. Хотя бы раскладушки на первое время.
   - Постой, постой! Каких детей? У нас один единственный сын - Серёжка!
   - Сам же говорил, что я троих своих тёте Люде навязала.
   - У Гоши там своя комната. Так что он живет у Дороховых на законных основаниях. За него Дороховым государство деньги платит. А девочка эта... ты что, серьёзно собралась её к нам забирать? Чтобы я про её отца и... тебя не забывал! Я... ничего не забыл и не простил тебе! Подумай лучше, как семью сохранить!
  
   И опять Мария после работы ехала на автобусе до остановки "Объездная", или в просторечии "У кладбища". Ещё в автобусе у неё в сумочке зазвонил телефон.
   - Мария, ну ты где? Я голодный. Дома даже хлеба нет! Тебя кто учил так с мужем обращаться?
   - Серёжа, у меня трое детей у тети Люды. Я там буду, - и, понимая, что ничего хорошего не услышит, отключила вызов.
   Проходя мимо окон тёти Люды, по привычке заглянула в них. Этаж первый, вечер, свет включен, хорошо видно даже через тюль. Каждый раз увиденная картина согревала душу, и она торопилась, понимая, что её там ждут. В этот раз Алёнка прыгала и приплясывала возле тёти Люды, а та безуспешно пыталась её поймать.
   - Что у вас происходит? - непроизвольно улыбнулась Мария.
   - Папа, папа за мной приезжает! - и Алёнка с разбега обняла Марию, уткнувшись в неё лицом. - Он тёте Люде позвонил!
   - Если бы не Алёнка, я бы опять звонок проворонила. Раньше у соседей телефон звонил, так в коридоре было слышно. А этот: трень - трень, пик - пик.
  
   Не прошло и недели, когда ранним утром Мария собиралась на работу, а ребятишки в школу, возле подъезда остановилось такси.
   - К кому бы это? - отодвинула шторку тётя Люда. Мария тоже выглянула через её плечо. Возле машины стояла молодая женщина и помогала выбраться мужчине.
   - Маша, Димка приехал... - почему-то шёпотом сообщила тётя Люда.
   - Вижу, - улыбнулась Мария, - а то Алёнка уже извелась.
   - Папа? Папа приехал? - прыгала за их спинами Алёнка, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь.
   Оказалось, что Дмитрий приехал в сопровождении техника-ортопеда. Протезы у его были пока лечебно-тренированные. И направлялся он в специализированный санаторий.
   - Там мои родители наперебой рвались за внучкой приехать. Но мне... мне очень нужно было всех вас увидеть, - посмотрел на Марию, на тётю Люду, на сгрудившихся возле Алёнки мальчишек. Попытался встать со стула, но не удержался и почти рухнул назад. Георгий Федорович кинулся помочь, но Димка отмахнулся:
   - Не привык пока.
   - Вот, отказался от костылей, а...
   - Дина Рудольфовна, пожалуйста... - прервал её Дмитрий. - Обойдёмся без медицинских подробностей.
   - В Солдаткиной школа есть? - спросила Мария.
   - В соседнем селе...- кивнул Димка.
   - Так, не спешите. Марии надо на работу, детям в школу. Вам с дороги - отдохнуть! - распорядился до сих пор молчавший Георгий Фёдорович. - Спешка, она знаете, хороша, чтобы блох ловить!
   - У меня командировка только на трое суток, - развела руки Дина Рудольфовна. - Я должна Дмитрия в реабилитационно-медицинский центр сопроводить.
   - Дина Рудольфовна, можно вас, - шагнула к дверям Мария.
   - Маша, Мария!
   - Дима, ты не забыл, что я медик? У меня чисто медицинский разговор. Не мешай! - и вышла из комнаты с Диной Рудольфовной.
   - Понимаете, ему, вообще-то, надо бы в медицинском центре сейчас находиться. Потому что кожа на культях...
   - Я понимаю.
   - Да и от костылей наотрез отказался. Тросточкой, мол, обойдусь. Ну сами видите..., - и Дина Рудольфовна обрисовала медицинскую сторону процесса предстоящей реабилитации.
   Выяснив для себя, что у Димки хоть и не всё так безоблачно, как хотелось бы, но вполне приемлемо в сложившейся ситуации, Мария вместе с Диной Рудольфовной вернулась в комнату, а там вовсю командовала тётя Люда.
   - Так, а вы что? В школу опоздать хотите? Алёнка, тебе особое приглашение требуется?
   - Алёнка, ты не волнуйся, я никуда без тебя не уеду, - а та стояла рядом, уткнувшись в отцовское плечо.
  
   Рабочий день у Марии выдался суетным, и вроде ничего особенного не случилось, но забот хватало. Как-то так повелось, что днём Мария и Анванна выкраивали время и, как говорили в отделении, "гоняли кофе". Почему "гоняли"? Кто бы сказал? Вот и теперь Анванна, сидя на диванчике, аккуратно ела сладкую булочку, запивая кофе с молоком. Мария пила чёрный, без сахара.
   - Маш, булочка ну такая, ну такая, - и Анванна, зажмурившись, откусила кусочек, - а у тебя горький, не сладкий... Попробуй,- на тарелке перед ней красовалась ещё одна такая же булочка. - На двоих покупала.
   - За двоих и есть придётся, - улыбалась Мария.
   - Правда, не будешь? - принялась за вторую булочку Анванна.
   Когда Мария ещё школьницей устраивалась на работу в отделение реанимации, Анванна уже была не молода. Но ни годы, ни любовь к сладким булочкам, казалось, её не брали, разве что из-под белой косынки стали выбиваться среди чёрных прядей серебристые нити седины. Всё такая же вечно занятая, она теперь работала на кафедре анестезиологии и реаниматология, куда её уговорила перейти Мария. Зарплата больше, оборудование лучше, ну и повышение в должности - теперь уже старшая сестра-хозяйка. На кафедре сначала удивлялись непринуждённым отношениям между ними, всё-таки и возраст, и должности разные, но поговорили и забыли, поскольку ни та, ни другая внимания на эти разговоры не обращали.
   Дома у Марии кофе не водился. Какой кофе, если пирожки от Юльки за счастье были? Тётя Люда тоже кофе не жаловала. У неё в почёте индийский чай со слоном на жёлтой пачке. А в ординаторской все пили кофе. Банки с растворимым не переводились.
   Мария пила кофе и понимала, что на душе у неё ни боли, ни обиды на Димку. А когда-то думала - не переживёт. И, наверное, это даже хорошо, что по жизни каждый из них пошёл по своей дороге. Оля -Мышка шагает рядом со своим Сашкой и счастлива.
   - Я бы так не смогла, - непроизвольно вслух высказалась Мария.
   - Случилось что? - проглотила кусочек булочки Анванна.
   - Димка за Алёнкой приехал.
   - Его дочь. Имеет право. Твой-то теперь как? Из штанов выпрыгивает, поди, от ревности.
   - Ой, пока не видела Сергея. Я же у тёти Люды живу.
   - Мария, с чего вдруг, квартира твоя, а ты у тёти Люды щемишься?
   Мария только головой покрутила.
   - Не могу я с ним жить! Каждый вечер - "разбор полётов". Воспитывает, не знаю куда деться! Как-то взялся учить меня бельё стирать!
   - Не хочешь с ним жить, не живи. Рабство давно отменено.
   - Обсуждать будут все, кому не лень. Не пьёт, не бьёт, а ей, то есть мне, всё не угодит. А звучит -то как - разведёнка! - сокрушенно вздохнула Мария.
   - Ну не про резекцию же желудка, хоть и медикам, без конца разговаривать? Надо и чьи-нибудь косточки помыть. Тоже, знаешь, почти медицинская проблема, - Анванна заглянула в опустевшую чашку, вздохнула: - Хорошего помаленьку.
   - Да что ж хорошего-то? - удивилась Мария.
   - Удовольствия кофе гонять - этого помаленьку. А насчёт разговоров... так глядишь, кто-нибудь другой разведётся, женится, помрёт, новая тема появится. А квартиру нажить - дело не простое! Хотя, знаешь, чужую беду руками разведу. Смотри сама.
  
   Крупные снежные хлопья сыпались с чёрного звездного неба и укрывали дороги, кусты, крыши домов и лавочки у подъездов. Мария шла от автобусной остановки и то ускоряла шаг, то почти останавливалась. Вот как тут быть? Может, зря она мужу про Алёнку напомнила? Её всё равно Димка заберёт. С Серёжкой - всё понятно, а как быть с Гошкой? Гошка шустрый, быстрый, минуту на месте не посидит. Сергея это очень раздражало, когда они жили у тёти Люды после свадьбы. И теперь он даже слышать не хочет, чтобы Мария забрала Гошку к себе. "Но он же мой брат!" - сказала сама себе вслух и вздрогнула от неожиданности:
   - Маша! - на лавочке возле подъезда сидел Димка. - Я тут снег разгрёб, и картонку подстелил.
   Маша улыбнулась и села рядом.
   - Мёрзнешь?
   - Воздухом дышу и тебя жду.
   Мария молчала.
   - Маша, вы из-за Алёнки с мужем поссорилась?
   - Нет. Ну что ты? Причём тут ребёнок?
   - Тётя Люда сказала, вы новую квартиру получили. Поздравляю.
   Мария кивнула.
   - Ты не хочешь со мной разговаривать?
   - Ну что тут скажешь? Квартиру получили, там Серёжа делает ремонт. Опять же, мебели пока что нет. Всё нормально. Ты лучше скажи: если Алёнку заберёшь - как со школой быть?
   - Там семья молодая обустроилась. У них две дочки, есть машина. Будут заодно и Алёнку возить в школу. Бензин - пополам.
   - А дорога-то есть?
   - Пока есть, что будет весной - посмотрим, - улыбнулся Димка. - Маша, спасибо тебе и... прости.
   - Дима, не надо. Правда, я не сержусь и не обижаюсь.
   Но Димка, видимо, так давно носил в себе этот разговор, что остановиться уже не мог.
   - Я тогда... ну так получилось... Она думала, я городской, а когда поняла, что будет со мной по военным городкам мотаться... В общем, жили я в казарме, она - у своей бабушки. Потом она подала на развод. Сказала, что Алёнку оставит со мной, если я на алименты не подам. Дело не в алиментах. Я на всё был согласен, лишь бы Алёнку мне оставила. Тёщу свою я в глаза не видел. Алёнку бабушка растила. И тут взмолилась, говорит, из пелёнок подняла, пусть, пока я где-нибудь на постоянное место жительства не обоснуюсь, при ней побудет. Нашу часть передислоцировали в один район, потом в другой... Я согласился. Бабушка, действительно, любила Алёнку. Я переводы посылал. Они мне- письма. Ну дальше сама знаешь.
   - Дима, всё нормально. Пошли, нас заждались. Видишь, шторку отодвинули? Высматривают.
   - Маша, - Димка коснулся её ладони, - замерзла?
   - Нет.
   - Маша, я встану на ноги, встану. И буду генералом! Маша! Я сейчас не в той форме, и не пытаюсь... в общем...Маша, ты просто знай - ты у меня одна.
   Мария встала с лавочки, Димка тоже поднялся, но через пару шагов поскользнулся.
   - Димка! - подхватила его Мария. - Пошли!
   - Генерал, твою мать, прости, Маша! Злюсь, если чувствую, что вот... Ты только не жалей меня! Не надо!
   - А что, похоже, что жалею? Генералом станешь, фуражку дашь поносить? - рассмеялась Мария.
   - Ты зря так! Ты не сомневайся! Люди на самолётах...
   - А я в тебе и не сомневаюсь! - перебила его Мария. И сама удивилась: вполне прагматичная мысль волновала её: надо как-то обустраивать свою жизнь с Сергеем. Ну, во-первых, её специальность - это не просто работа, это образ жизни. Редкий праздник или выходной без вызова обходятся. А ещё с приходом опыта стали возникать идеи, которые не давали покоя. Пока она не решалась попытаться их реализовать, но, как говорит тётя Люда, охота пуще неволи. И как в таком случае следовать за мужем? Но и уютный дом, вкусный семейный ужин, опять же сын - всё это теперь стало для неё доступно. И отказываться ни от семьи, ни от работы она не хотела. А вот как построить такую семью, чтобы из дома бежать не хотелось, откуда было Машке знать? Семья тёти Люды? Но или пироги стряпать, или в реанимации дежурить.
   - Нет уж! Всё, что ни делает Бог - к лучшему, - высказалась негромко и подумала, - а какой выбор? Сергей тоже медик, и ей показалось, что лучше других сможет понять её. Вспомнила ту женщину, что убегала от мужа в байковом халате, одного, другого соседа.
   - Все хороши, пока спят зубами к стенке!
   - Маш, не расслышал, ты что-то сказала?
   - Взрослые мы, говорю, уже, и жизнь у нас взрослая.
   - Да, Маша, в Солдаткиной теперь сотовая связь появилась. Так что я своим позвоню, пусть за Алёнкой к концу недели приезжают. А то рванут завтра же первым автобусом. Как представлю: слёзы и вообще... Я даже в госпиталь не разрешил им приезжать. Ну и не всё они про меня знают...
   - Димка! Это же папа и мама! Как тебя Алёнка ждала, как радовалась встрече! А ты?!
   - Я не ребёнок! Вот изготовят постоянные протезы, научусь ходить - и приеду! А пока... Ну и потом тебе надо документы из школы Аленкины забрать.
   - Мне могут не отдать. Надо тебе заехать перед отъездом, предупредить.
  
   Алёнку забирали в субботу, после уроков, чтобы лишнего занятия не прогуливала. Договорились, что на летние каникулы все мальчишки приедут в Солдаткина.
   Ночью Марии не спалось. И так, и так пыталась улечься - не получалось, и всё тут. За стеной спали мальчишки. "Что там такое шебаршит? Похоже, Тоска шкодит".
   В комнате мальчишек, кроме кроватей, было два стола, на которых они делали уроки. Один стол стоял у окна, другой - в простенке между кроватями. Под тем столом, что стоял у окна, светил фонарик и, прижавшись спиной к батарее, сидел Гошка.
   - Ты чего тут? - присела на пол Мария.
   - Да вот думаю... двигатели нам нужны другие.
   - Какие двигатели?
   - Ракетные. Хотя и ракеты тоже надо менять. Но вот на что?
   - Гоша, - Мария взяла у него книжку, - фантастика. Понятно. Гоша, ночью спать надо. Ракеты днём изобретают.
   - Это уж как получится, - вздохнул Гошка и полез под одеяло.
  
   Это был выходной. Торопиться на работу не надо. Проснулась Мария от запаха только что испечённых пирожков. Тётя Люда складывала с противня в тазик ещё тёплые пирожки и напевала себе под нос: "Сара Барабу, Сара Барабу, у нее корова Му".
   - Что? Что? - удивилась Мария.
   - Георгий сказал, сегодня все в цирк едем!
   - А билеты?
   - Георгий за ними собирается. Ты с нами?
   И Мария вдруг поняла, что она за всё своё детство ни разу в цирке не была. Так и сын её тоже не был!
   - Это же просто невозможно!
   - Почему? Георгий подкалымил на днях. Так что и на билеты, и на мороженое всем хватит!
   - Я... ни разу в жизни в цирке не была! Даже не думала, а мимо проезжала сто раз! Ну как так можно?
   - В жизни можно всё, что хочешь. А если чего не хочешь, то того и нельзя, - и тётя Люда укрыла тазик с пирожками полотенцем.
   - Не так, - поправила тётю Люду Мария, - если нельзя, но очень хочется, то всё-таки можно!
   - Ну? А я о чём?
   В дверь вежливо постучали, вошёл Сергей.
   - Здравствуйте!
   - Это вы вовремя зашли. Пирожки с пылу, с жару, - как фокусник, смахнула с тазика полотенце тётя Люда.
   - Ну, вы тут пока чаёвничайте, а я пойду собираться.
   - Маша, сегодня воскресенье. Какая работа? Вызвали, что ли?
   - А я не на работу, - в комнату стали заходить проснувшиеся мальчишки.
   - Мы в цирк! В цирк! - наперебой хвастались Андрюшка и Ванюшка. - Папа за билетами поехал.
   - Маша, ну, значит, ты со мной. Ты ещё мебель не видела. Сергей, собирайся с нами!
   Мария увидела, как у сына глаза наполняются слезами, хотя он вовсе плаксой не был.
   - И я, и сын тоже в цирк, - улыбалась Мария. - Давай, сынок, пей чай и собирайся в цирк.
   - Ну ладно, за сыном вечером заедем. Маша, но ты же не ребёнок! Какой цирк!
   - Там даже живой слон будет и ещё обезьянки и клоун, - крутанулся на одной ноге Гошка, - возле школы такая цветная картина приклеена!
   - Афиша это... - недовольно поправил Гошку Сергей. - Значит, в цирк?
   Мария кивнула.
   - Мне не до цирка. Дома дел хватает. Ты можешь приезжать, я весь день дома. Приходится одному домашними делами заниматься, - кивнул Марии и направился к выходу.
   - Серёжа, у меня есть ключи от нашей квартиры. Действительно, надо шторы повесить. Но сегодня не обещаю. И потом, нам с сыном пока не на чем спать.
   - Вот, пожалуйста, тёплые ещё. С луком, с яйцом, - вложила в руки Сергея свёрток тётя Люда.
  
   В цирке перед представлением в фойе было шумно и весело. Работали буфеты, смешил клоун в рыжем парике и огромных ботинках. Обезьянка в пышной зелёной юбке сидела на плече у мужчины в галстуке-бабочке.
   - Давайте сфотографируемся с обезьянкой? - предложила тётя Люда.
   - Я посажу обезьянку на плечо, - хозяин обезьянки выхватил из толпы Андрюшку, покрутил головой, увидел Ванюшку, поставил с ругой стороны - класс! Я буду придерживать её за поводок. Но вы не беспокойтесь. Она дрессированная и вреда детям не причинит. Фотография будет цветная, ни меня, ни поводка не будет видно, - отчего-то очень веселился хозяин обезьянки. - Сфотографируете двоих, а деньги возьму за одну фотографию. Ну как? - и прицелился фотоаппаратом.
   В этой суете Мария потеряла из вида сына.
   - Серёжа?
   - Я тут, - сын стоял чуть в стороне и вид имел грустный.
   - Что случилось? Может, в туалет? - Серёжка помотал головой:
   - Нет. Мама, если бы на этого дядьку, - кивнул на владельца обезьянки, - надеть ошейник, как на его обезьянке, и привязать поводком вон к тому столбу, как думаешь, ему бы это понравилось? Можно даже в зелёную юбочку нарядить. И пусть бы с ним все фотографировались!
   - Серёжа, ну что ты такое говоришь? Этот человек отвечает за безопасность детей. А обезьянка - это опасное животное. Понимаешь?
   - Это несчастное животное. Видеть не хочу.
  
   Представление закончилось в половине второго часа дня. После ярких красок цирка зимний город казался бело-серым. Мария глубоко вздохнула и впервые в жизни ощутила удивительную свежесть морозного зимнего дня. И даже представила, как повесит в своей квартире новую тюль и посадит в красивый горшок герань. А та потом расцветёт большим красным цветком.
   - Как же я раньше этого не замечала?
   - Чего? - размахивала руками тётя Люда, только успевая собирать разбегавшихся по сторонам мальчишек.
   - Как же жизнь хороша! - смеялась Мария.
   - А я что тебе говорила? Ванюшка, Андрюшка - ну куда вы, куда? Сейчас автобус подойдёт! - Мальчишки веселились, бегали и наперебой делились впечатлениями. Даже всегда серьёзный Георгий Фёдорович улыбался.
   - Тётя Люда, однако, мы с Серёжкой всё-таки заедем... домой.
   - Мама, все на каток после обеда идут. А я?
   - Маша, отпусти, чего уж там? - вступилась за Сергея тётя Люда.
  
   Мария открыла своим ключом дверь. Вошла в квартиру.
   - Маша ты?
   - А ты где?
   - Под потолком.
   Сергей стоял на верхней ступеньке старой колченогой стремянки, привезённой Георгием Фёдоровичем, и прибивал к стене карниз для штор.
   - Подержи, а то шатается.
   Шторы вешали долго, переругивались, вздыхали, без слов мирились.
   - Маша, ты с ума сошла? Сколько ты заплатила за эту тюль? Это же... это же...
   - Но красота-то какая! Однако ты прав - дорого. Билеты в цирк Георгий Фёдорович покупал.
   - Сколько за билеты должны?
   - За билеты я сама с тётей Людой рассчитаюсь.
   - Ты хоть мебель посмотри!
   - Ну да, задрав голову на потолок, не очень-то рассмотрела. Так, успела глянуть. - Она обошла шифоньер, повернулась к буфету: - Серёжа, тут не надо быть специалистом, чтобы понять - это мебель... подороже тюли будет. Похоже, мы ещё должны остались?
   - Не поверишь, я так понравился бывшему владельцу, что денег вполне хватило и даже немного осталось. Вот, думаю завтра на поиски дивана отправиться.
   - И где же тот диван спрятался, что ты его искать собираешься? - рассмеялась Мария.
   - Ничего смешного, - недовольно фыркнул Сергей. - В отличие от тебя, я умею с людьми общаться.
   - Удачи, - вздохнула Мария и подумала, что, может, зря на тюль тратилась?
   - Маша, я поеду в мебельный магазин, скажу спасибо твоей знакомой продавщице и... передам, что её очень бы хотел видеть в гостях один человек по указанному ею на обрывке фактуры адресу, - примирительным тоном объяснил свои планы Сергей.
   Мария молча осматривала мебель. Открыла один, другой ящичек буфета, распахнула нижние створки:
   - Серёжа, тут... тут клеймо в нижнем отделении буфета. Видно хорошо. Но язык не русский. Коричневый эллипс, надпись, похоже, на английском, а в центре клейма могу прочитать: Гамбс. Возможно, ошибаюсь.
   - Ну что ты хочешь? Дом раньше графу принадлежал, значит, и мебель тоже его... была. Кто такие теперешние владельцы? Потомки, скрывающие своё происхождение? В недавние времена - это был вопрос выживания. Или потомки верной прислуги? Кто теперь разберёт?
   - Серёжа, а тебе не кажется, что наш стол, ну тот, что мне от мамы по наследству достался, будто родственник и этому буфету, и шифоньеру?
   - Не может быть. Стол от этого набора мебели много лет назад младший брат владельца куда-то загнал.
   - Серёжа, мальчишки иногда под столом заседания устраивают... ну я заглядывала, вроде там видела что-то похожее на это клеймо. Тогда значения не придала.
   - И как же туда их старшенький влезает? Похоже, Георгия Фёдоровича ростом догнал. Да и куда эта самая Алёнка делась? Что-то я её не видел.
   - За ней дед с бабушкой приехали и забрали с собой.
   - Дед и бабушка Алёнки - это я, так понимаю, родители... твоего Дмитрия? - Мария видела, как побелели и сжались в узкую полоску губы Сергея.
   - Серёжа! Да сколько можно упрекать меня и унижать? Было бы в чём! Жить плохо я не хочу! Видела, знаю почём фунт лиха! Либо ты относишься ко мне с должным уважением, либо я подаю на развод! - обулась и, не прощаясь, кинулась за дверь.
  
  
   Глава 12. История стола
  
   Мария уже подходила к дому, свет горел только в комнате тёти Люды. "Ну ясно, мальчишки ещё с катка не вернулись", - подумала Мария. И тут же ужаснулась. Возле подъезда стояла плохо различимая в темноте машина, из багажника которой Георгий Фёдорович вытаскивал кого-то с торчащими вперёд руками, но... без головы. Вытащил, положил на снег, полез снова в багажник.
   - Ну, Гоша, спасибо тебе! - из машины вылез крупный мужчина, и направился к Георгию Фёдоровичу. - Выручил ты меня! Откровенно говоря, спас! Тебе помочь? - и они уже вдвоём вытащили из багажника ещё... кого-то.
   - Куда вот деть? Надо же, чтобы не растаяли, - смотрел себе под ноги Георгий Фёдорович. Здоровяк протянул ему руку: - Ну бывай!
   - Обращайся, если что, - ответил тот.
   Марии казалось, что ноги её приросли к асфальту. Страх сковал так, что пискнуть не могла. И тут Георгий Фёдорович увидел её.
   - Маша, ты что ли? Помоги-ка мне.
   Мария сделала шаг, другой и, наконец, рассмотрела. На снегу лежали две бараньих туши.
   - Вот за ремонт машины человек со мной рассчитался. А нам даже выгодней. В стайках не теплее, чем на улице. Покарауль. А то пока одну утащу, другая сама уйдёт, - кивнул на соседские окна Георгий Фёдорович.
   - В стайке мыши съедят! Помните, в прошлом году? Баночки с горлодёром тётя Люда тряпочками да кусочками старой клеёнки завязала, так прогрызли, и чеснок им не помеха.
   - Пока под потолок на перекладину подвешу... - подхватил одну тушу Георгий Фёдорович.
   Мария вдруг представила, что если бы она услышала эти слова Георгия Фёдоровича до того, как рассмотрела бараньи туши?
   - А завтра днём, по свету, разделаю и в ящики упакую. Чтобы Люда брала, когда надо, а не мыши грызли.
  
   Дома тётя Люда месила тесто.
   - Интересно, долго они ещё там кататься будут? - без мальчишек было непривычно тихо и скучно.
   - Часок ещё точно прокатаются, потом пока разденутся, умоются... мы с голоду помрём. Ну так, мойте руки, сейчас поужинаем, мальчишек дожидаться не будем. Придут, накормлю. А это, - показала на пятилитровую кастрюлю с тестом, - пироги завтра напеку.
   После ужина Георгий Фёдорович звякнул ключами от стайки:
   - Пойду гляну, как там себя наши бараны чувствуют. Не принялись ли за них мыши.
   Тётя Люда мыла посуду, Мария вытирала тарелки, ложки.
   - Маша, я думала ты сегодня там, со своим останешься.
   - Да Сергей как скорпион, обязательно кого-нибудь куснуть надо. А тут я под рукой... - вздохнула Мария. - И обязательно, чтобы всё по его было.
   - Ну есть такое. Я вообще-то с удовольствием в кино бы ходила хоть каждый выходной. Но Георгий кино не любит. Говорит, в жизни кино похлеще, а то придумают всякую ерунду и собирают потом с людей деньги.
   - Но ребятишкам-то не запрещает.
   - Так и мне не запрещает. Но сколько раз пыталась - одна головная боль получается. Только собралась как-то, а он: "Ты,- говорит,- одёжку рабочую мне на утро приготовила? А вот ту-то в стирку забрала? А ужинать чем будем?" Ну и всё в том же духе. Сидела в кино, как на иголках. Вернулась, хотела рассказать, про что кино, а он:
   - Людочка, ну не интересно мне, - я обиделась. А он: "Давай, я тебе про карбюратор расскажу? - Я возмутиться собралась, рот уже открыла, повернулась к нему. Да как оба засмеёмся!
   - Это, наверное, любовь...
   - Да кто ж её разберёт? Я ж тебе рассказывала, как мы с Георгием сошлись. Не было у меня тогда мыслей про любовь. Думала, где угол для проживания найти. А у него - не спрашивала. Если человек сам не говорит, лучше не вынуждать.
   - И никогда про любовь не думала? - засомневалась Мария.
   - Ну почему? Тут думай, не думай, а вот почувствовала, да так почувствовала... Когда Гошку твоего он в больницу нёс, и своим дыханием от смерти спасал... у меня душа прямо кровью облилась. Тогда думать было некогда. А потом... смотрю на своего Георгия и удивляюсь: за что мне Господь такое счастье послал?
   - Так это же сколько лет вы к тому времени вместе прожили?
   - Хм, - улыбнулась тётя Люда, - говорят, иногда надо вместе пуд соли съесть, чтобы понять...
   Договорить у неё не получилось, в дверь даже не вошёл, а влетел Георгий Фёдорович.
   - Понимаешь, мыши по перекладине подбираются! Там у тебя старая клеёнка где-то была? Завернуть тушки, что ли?
   - Так на погребе, под старой фуфайкой.
   Георгий Фёдорович кивнул и выскочил из дверей. Навстречу попались мальчишки.
   - Сергей, - обратился к сыну,- пошли со мной. Поможешь.
   - И мы, и мы! - заторопились Андрюшка, Ванюшка и Серёжка- младший.
   - Вам пока отбой. Вот подрастёте ещё чуток!
  
   После ужина мальчишки, переполненные дневными впечатлениями, долго укладывались: то пить хотели, то писать... Но всё-таки дневная усталость взяла своё и, наконец, они угомонились. Георгий Фёдорович отправился на крыльцо покурить на сон грядущий, прихватив с собой ключи от стайки. Понятно, что не только покурить, баранья участь беспокоит. И Мария решила, что теперь - самое время. Подобрала подол и полезла под стол.
   - Маша... - удивилась тётя Люда, - ты что там ищешь?
   - Вылезу - расскажу. У... нас фонарик есть?
   - А как же? Чтоб у мальчишек да фонарика не было?! Маша, да что с тобой? Держи, - подала ей фонарик.
   - Тётя Люда, ползи сюда...
   - О, господи! - встала на четвереньки тётя Люда. - Ну я ещё не очень толстая! Руки- ноги до пола достают! - сопела тётя Люда, с трудом залезая под стол.
   - Вот, смотрите, - и Мария высветила фонариком хорошо различимое клеймо с надписью в центре: Гамбс.
   - Чего смотреть? Георгий давно мне показал, ещё когда стулья пришлось выбросить разбитые да переломанные. Стол фирменный выдержал всё, не то что современные стулья! - и тётя Люда попыталась вылезти назад, но приложилась лбом к столешнице: - Тьфу!
   - Откуда у мамы этот стол?
   - Баба Маша говорила: тот Владимир, что высокий да кудрявый, ну который был да сплыл, матери твоей вроде как подарил на новоселье. Помнишь, баба Шура рассказывала, что заселялась она в одно время с Ириной, ну вот...
   - А... что-нибудь ещё баба Шура про того Владимира говорила?
   - Мария, нет бабы Шуры, нет твоей матери, столько лет с того времени прошло... Какой Владимир? О чём ты?
   - Так говорила или нет?
   - Ой, ничего серьёзного. Точно-то уж и не вспомню... вроде хвастался, что будет твоя мать за этим столом из фарфоровых чашек чаи распивать. А как он исчез, а ты родилась... она и распивала...
   Вернулся Георгий Фёдорович с бараньей ногой в руках.
   - Да... и что вы там такое ищете? - удивился, заглядывая под стол. - Вот на завтра щец организуй. Пироги, конечно, само собой.
   - Ой, да помоги что ли вылезти, - протянула мужу руку тётя Люда.
   - Сергей мебель купил: буфет и шифоньер. А на ней такое же клеймо, как на этом столе, в центре четко видно "Гамбс", - волновалась Мария.
   - Ну распродавали люди когда-то мебель по нужде, вот стол и оказался тут, - погладил поверхность стола Георгий Фёдорович, - стоящая вещь, скажу вам.
   - Дело в том, что человек, который теперь продал нам мебель, рассказал Сергею, что стол от этого гарнитура его брат как раз в те годы, когда он у мамы появился, подарил... какой-то даме. Что стало с братом, не рассказывал. Мебель Сергей один покупать ездил. Так что я даже имени этого человека не знаю. Но мне кажется, что... это мои родственники по папе. И это - тот самый подаренный стол! - Мария смотрела на Георгия Фёдоровича, на тётю Люду, торопилась, захлёбывалась словами и слезами одновременно.
   - Маша, это только твои предположения. Надо, конечно, всё проверить, чтобы потом не...расстраиваться понапрасну. Уж больно давнее это дело. Спросить не у кого.
   - Постойте, постойте, - перебила мужа тётя Люда. - Я старые фотографии бабы Шуры сберегла, кое-какие её сын после похорон забрал, но там ещё полный пакет. Вдруг фото того Владимира на какой мелькнёт? Хозяин мебели, ну той, что твой Сергей купил, должен узнать своего брата по фото. Если, конечно, повезёт и найдём такое фото.
  
   Понедельник для Марии выдался на редкость суматошным. Оказалось, на соседнем стадионе в воскресенье проводили встречу две хоккейные команды. А за углом в павильончике продавали не только горячие пирожки, но горячительные напитки собственного производства. И в результате всю ночь с воскресенья на понедельник и потом утром скорая помощь только успевала подвозить больных с отравлением.
   - Ну сколько ещё ждать? Мне диспетчер рацию оборвала, а я тут одного...красавчика сдать не могу!
   - Ну твой "красавчик" не один и не единственный. А, вообще, - тяжко вздохнула Анванна, - вези его вон туда по коридору. А там вниз на лифте прокатитесь!
   - Так это ж в морг! - замотавшейся фельдшерице было не до шуток.
   - Зато ждать не придётся, - отмахнулась Анванна. - Давай документы. Иди уж!
   Поскольку в реанимационной палате ни одного свободного места уже не было, а отравившиеся суррогатным алкоголем всё прибывали, то установили дополнительные кровати в коридоре. И Анванна, прикрыв больного на каталке простынёй, заспешила подготовить одну из них.
   - А!!! А!!! А!!! У... у... у... - душераздирающи крик несся со стороны каталки. Анванна выронила подушку и кинулась к каталке. "Не дай бог свалился", - мелькнула мысль. Возле каталки, схватив себя ладонями за голову, стояла, бросив на пол швабру, новенькая санитарка.
   - Что стряслось?
   - Он... он ожил... - еле выдохнула санитарка.
   - Он ещё не помер! - одернула её Анванна.
   - Смотрю, закрыт с головой. Думала, помер. А он под простыней вдруг пузо почесал...
   - Холодно, вот и укрылся... - прошелестело из-под простыни.
   - Вот... вот... - шептала санитарка.
   - Хорошо хоть не накрылся. Просто допился. Поехали, - толкнула каталку Анванна. И решила ободрить больного: - Ну, раз языком шевелишь - жить будешь!
   - У... у...у... Тяжко-то как...Непьющий я, вообще-то...
   - Оно и видно!
  
   К вечеру поток отравившихся иссяк.
   - Ну слава Богу, кажись, все, - Анванна окинула взглядом кровати в коридоре. - И это реанимация? А что, прокапать в терапии не могли?
   - Анванна, все тяжёлые. Из всех один в сознании, и тот... Ну сама понимаешь...
   - Тот, что пузо почесал? - улыбнулась устало. - Понимаю, что с ног валюсь. Может, по кофейку?
   - Неплохо бы, - кивнула Мария.
   - Маша! Маш! - она оглянулась, - это что у вас тут - хостел для хоккейных болельщиков? - Сергей в идеально отглаженном халате, со сдвинутой на лоб белой шапочке подходил к ней. - Поскольку рабочий день окончен, то пора бы и домой. Пошли?
   Мария посмотрела на Анванну. Та молча кивнула, сунула руки в карманы халата и направилась в ординаторскую.
   - Я ещё задержусь немного, - отказалась от предложения мужа Мария. "Ну вот как тут быть? Дежурный врач пришла, вполне могу уйти. Но вместе с Сергеем - ноги не идут", - подумала Мария, а вслух сказала: - Извини, тут такая ситуация...
   - Ладно. Тогда я в магазин... к твоей знакомой продавщице - думаю, продать диван для неё не будет проблемой. А что, у нас кровать есть, сына на диване устроим. А то ты так и будешь по чужим углам скитаться.
   - Я не скитаюсь по углам. Я там живу, - передёрнула плечами Мария.
   "Но, действительно, дома себя чувствую у тёти Люды. А надо бы привыкать жить в квартире ... с мужем. Ладно, кофейку тоже неплохо!", - подумала так и направилась в сторону ординаторской.
  
   Глава 13. Продавщица
  
   В магазине между выставленными напоказ мебельными гарнитурами, столами и стульями с пышной прической из крашенных в белый цвет волос вальяжно расхаживала женщина средних лет. Никого другого в торговом зале не было.
   - Простите, Вы здесь хозяйка? - вежливо улыбнулся Сергей. Он ещё помнил, как отец записывался в мебельном магазине на очередь, потом Сергей вместе с ним почти год ездили отмечаться в этой очереди на тот самый гарнитур, который теперь красуется у родителей в спальне. Казалось, это было вот, совсем недавно, поэтому Сергей счёл необходимым найти контакт с продавцом мебельного магазина. В любом случае, не повредит. Тем временем продавец, не торопясь, направилась к нему.
   - Я - старший продавец, Самохина Вера Фёдоровна, - ткнула наманикюренным пальчиком в прикреплённый мелким "крокодильчиком" к отвороту синего казённого халата бейджик. Конец рабочего дня. Покупателей нет. И тут один покупатель всё-таки появился. Вера Фёдоровна вздохнула, бейджик на объёмной груди приподнялся, она пригладила его рукой:
   - Что вас интересует?
   - Я- Сергей Владиславович. Должен сказать Вам спасибо, - и протянул коробку конфет с обрывком фактуры.
   - Ну спасибо, особенно за то, что к конфетам такой... импозантный мужчина прилагается, - уже более благосклонно улыбнулась продавщица.
   - Ну что вы? Никуда я не прилагаюсь, - чуть не потерял нужный в переговорах с продавцами тон Сергей. - Просто из чисто мужской солидарности нашёл повод, чтобы помочь замечательному человеку, - Сергей посмотрел на руки Веры Фёдоровны: обручального кольца ни на правой, ни на левой руке не было. Значит, не замужем, не вдова и не разведена. То, что надо.
   - Это какому человеку? - нахмурилась Вера Фёдоровна.
   - Бессер Виктору Генриховичу, - немного растерялся от такой реакции Сергей.
   - А что же он сам не пришёл? Посыльного отправил! - кивнула на обрывок фактуры Вера Фёдоровна.
   - Я что, похож на посыльного?! И никто меня не отправлял! - искренне возмутился Сергей. А Вера Фёдоровна подумала: "Надо же, злится. Похоже, не притворяется. Может, и правду говорит", - а поверить так хотелось, так хотелось...
   - Да, жена передала Вам спасибо, - потряс обрывком фактуры, - за мебель. Но мебель забирал я. И видел, как одинок и несчастен хозяин мебели. И понял, что причина в женщине, написавшей эту записку! Так вот, повторюсь, из чисто мужской солидарности, решил ему помочь, а то, может быть, вы подумали, что мне диван купить нужно недорогой и качественный!
   - Этот ваш Бессер - совершенно бессердечный маменькин сынок! Я, по его милости, осталась одинокой, бездетной! - выпалила и сама испугалась. В магазин могли войти другие покупатели. Но, слава Богу, - никого! - Боже милостивый, какие тараканы в голове его матушки водились - подумать только! Я - простолюдинка! А она, значит, нет! И, значит, жениться на мне её сынку нельзя! Матушки его который год, как нет, а он придёт, повздыхает и... всё на этом! А тут пришёл и говорит, что решился мебель продать, которой матушка его очень дорожила. Вот, значит, думаю, зачем я ему нужна?! Мебель продать! Паразит! - чуть не плакала продавщица.
   Не ожидавший услышать столь эмоциональную тираду, Сергей даже немного растерялся, но тут же подумал, что уж он-то сумеет изменить судьбу этой женщины к лучшему. А заодно и диван выгодно купить!
   - Но раз его матушка отошла в мир иной, то, может быть, вам следует взять инициативу в свои руки? - оглянулся на представленные в магазине образцы мебели Сергей: - Теперь я понимаю, откуда у Виктора Генриховича такая мебель!
   - Вы думаете, мне самой... взять... инициативу?
   - Да, я так считаю. Он же вас не забывает. Может, он не столько мебель продать хочет, как с вами... ближе познакомиться.
   - Да вот матушка его, я уж грешным делом подумала, два века жить собиралась! - распалилась в своих откровениях Вера Фёдоровна. - Однако Бог миловал, прибрал. Но революция-то была? Была! С тех пор все равны! Да так сравняли, что-дом-то этот у её бабки отобрали, оставили малый закуток, где она со своей дочкой обитала, там дочка и внучку ей родила, вот как раз матушку Виктора Генриховича.
   - Да, но если вы выйдите замуж за Виктора Генриховича, то будете э... несколько равнее других, э... то есть повыше... вроде как. А то, что ничего такого, - Сергей сделал особое ударение на последнем слове, - он вам не сказал, не предложил, так, думаю, побоялся отказа. И, похоже, не без основания!
   - На кой чёрт мне его предки сдались? Был бы человек... хороший, - шмыгнула носом Вера Фёдоровна. - Так вам диван нужен или нет?
  
   Уже на следующий вечер на остановке "Пригородная роща", а в просторечии "Графский парк", из старого громыхающего трамвая вышла женщина в шикарном пальто и шляпе, чудом державшейся на её пышной кремово-белой причёске. Она подошла к той самой дверке, в которую стучал Сергей, аккуратно поскреблась ноготками:
   - Витюша?
   Дверь тут же распахнулась:
   - Верунчик! Ве... Верочка! Вера - про... проходи! - не мог скрыть своего волнения Виктор Генрихович.
   Вопреки ожиданию, от модно одетой женщины пахло не духами, а свежеиспечёнными пирожками.
  
   На той самой тумбочке, которую не смог купить Сергей, прикрытой сверху газеткой, на блюде из роскошного сервиза горкой лежали пирожки, и один даже был надкусан. И Виктор Генрихович уже было протянул к этому пирожку руку:
   - Витюша, - из-за шкафа, за которым, как оказалось, пряталась кровать, приглаживая растрёпанную причёску, выглянула Вера Фёдоровна, - может, лучше ко мне переедем? У меня однушка, но отдельная ванная и туалет, опять же, кухня и... пирожки. А борщ, Витюша?
   - Верочка, ты только представь, что тут будет, как только я шаг отсюда сделаю! Вот сама убедись, - приоткрыл оконную створку и разухабистый мотив влетел в комнату:
  
   "В магазине на витрине сидел чёрт без головы,
   Пока голову искали, ноги взяли да ушили..."
  
   Виктор Генрихович захлопнул створку и даже задёрнул портьеру, чтобы не слышать такого безобразия.
   - Разграбят! Переломают! Мама в гробу перевернётся! Верочка, может, как-нибудь тут обустроимся?
   Вера Фёдоровна уже было рот открыла сказать, что пусть его мама крутится там себе, как вдруг вспомнила слова Сергея Владиславовича о том, что и она тоже, в случае брака с Витюшей, будет... несколько равнее других, то есть, наоборот, немного выше. И это - в отсутствие свекрови!
   - Земля ей пухом! А знаешь, у меня мысль возникла. Мы поставим железную дверь, на окна - решётки. Ну и начнём потихоньку продавать мебель... хорошим людям. Деньги нам не лишние. Так, глядишь, и на двушку наскребём. Теперь не то, что раньше, вполне законно можно и купить, и продать квартиру! - и снова спряталась за шкафом.
   - Но, Верочка, так вот сразу?
   - Это как - сразу? Сколько ещё лет ты собираешься мне голову морочить?!
   - Да нет, я не к тому. Предлагаю даже расписаться. Но переехать?
   - И не спорь, Витюша, не спорь!
  
   А вечером следующего дня в комнате тёти Люды возле старой картонной коробки, грустные, сидели Мария и тётя Люда.
   - И как узнать, кто из них кто? - вздыхала тётя Люда. Чёрно-белые фотографии, чуть пожелтевшие по краям, заполняли коробку почти доверху. Коллективных фотографий тоже хватало. Вот новосёлы в обнимку с фикусом у дверей подъезда. А на этой фотографии молодые парни сколачивают тот самый стол, на котором до сих пор "забивают козла" они же, но - заметно постаревшие. А это - коллективное фото возле дома, тогда ещё теперешние великаны -тополя молоденькими прутиками торчали. А тут:
   - Маша! Смотри, это же наш стол не пролезает в дверь! Вот три мужика боком пропихивают. Рядом женщины, похоже, что-то советуют.
   - Вдруг это грузчики? И нет там Владимира, - всматривалась в снимок Мария.
   - Маша, да ты что? Какие по тем временам грузчики? Ага, ещё скажи "служба доставки", - перебирала снимки тётя Люда. - Тут ещё коллективные есть. Похоже, это бывший сосед Сашка - фотограф снимать учился. Он потом навострился и такие денежки на свадьбах и похоронах заколачивал! Говорят, теперь квартиру новую себе отхватил!
   - Тётя Люда, я спрашивала у Сергея: Бессер Виктор Генрихович, у которого мы купили шкаф и шифоньер, не родной ли брат Владимира. Ну, помните, баба Шура говорила, что он, возможно, погиб молодым? Имя совпадает, и опять же - стол...
   - Да помню я, Маша, помню. Ага, погиб! Подарил стол твоей матери - и в расчёте. Если, конечно, он - твой отец. Это нам с тобой так хочется думать, а как там на самом деле?
   - А на самом деле должен же Бессер узнать на фото своего брата?
   - Может узнать, а может и не захотеть узнавать, - разложила веером по полу коллективные фото тётя Люда.
   - Это почему же?
   - Маша, даже если узнает Бессер Владимира, как доказать, что этот Владимир - твой отец? И зачем тебе теперь это надо?
   - Не хочу, чтобы маму гулящей девкой считали! Несчастной, с горя запившей? Да, есть такое! А гулящая - это совсем другое! И быть без роду и племени не хочу. Каждый год на родительский день вы с Георгием Фёдоровичем то в одну деревню едете, то в другую, то к его родителям на могилку, то к вашим. А как венки выбираете? Вы для мамы - с колокольчиками, Георгий Фёдорович - чтобы с георгиевской лентой обязательно.
   - Так и ты своей маме с розами выбираешь...
   - А папе? Кто я?
   - И что собираешься делать?
   - Завтра на работе поговорю с Сергеем, чтобы вместе съездить к Виктору Генриховичу. Покажем фото, расскажу всё, что знаю про маму и Владимира. А там - по обстоятельствам.
  
   Никаких особых сложностей в разговоре с Сергеем по поводу поездки к Виктору Генриховичу Мария не предвидела. Поэтому, встретив его в коридоре, сразу перешла к волнующему её вопросу. Но Сергей удивлённо посмотрел на неё и, сунув руки в карманы белого халата, заговорил недовольно.
   - Понимаешь, Бессер, конечно, человек одинокий. Но это не значит, что ему можно навешать лапшу на уши, чтобы он признал своей родственницей какую-то девку без рода и племени!
   - Я не какая-то девка! Я... возможно, его племянница!
   - Племянница?! Только такой родственницы ему и не хватает!
   - Такой? Серёжа, какой такой?! - и уже по тону мужа понимая, что ничего хорошего не услышит, остановиться не могла: - Я красивая, умная, образованная!
   - Ты, ты... не забывайся, кто ты! Красивая, умная! Машка - проститутка! Организаторша притона - мамочка шлюх! - негромко цедил сквозь зубы Сергей.
   Она понимала, что за такое оскорбление надо бы влепить ему хорошую пощёчину. Но остановил въевшийся с детства страх. Пьяные драки матери и какого-нибудь её гостя всегда кончались страшно. Мария на всю жизнь запомнила жуткую картину, когда пинал скрючившуюся на полу мать один из её собутыльников. А её, визжавшую от ужаса и жалости к матери, просто вышвырнул за дверь. Мария почти физически почувствовала, как душа её дрогнула, похолодела и будто замерла. Она резко отвернулась, взмахом руки поправила причёску и направилась мимо Сергея.
   "Всё. Развод", - подумала и улыбнулась: - Ну что, Мария Владимировна, решилась, наконец, выбросить чемодан без ручки? - оглянулась. Сказала-то вслух. И так захотела чего-нибудь вкусненького! - Хм, чтобы Анванна да не припасла что-нибудь для перекуса? - и направилась в ординаторскую.
   К этому времени всех, отравившихся палёной водкой, откачали и перевели в терапию. В коридоре было пусто и тихо. Анванны тоже нигде видно не было. Мария заглянула во все возможные места, где та могла находиться.
   - Вы Анванну не видели? - дежурная медсестра на посту пожала плечами:
   - Да где ж ей быть? Сегодня Борюсика выписывают!
   - Борюсика?
   - Ну да, того, помните, который новенькую санитарку напугал, пузо под простынкой почесал. Вот сегодня его из терапии выписывают.
   В конце рабочего дня в ординаторского Мария высказывала Анванне:
   - Всё отделение знает и только для меня секрет. Ну как так?
   - Как знают? И... что знают?
   - Про Борюсика.
   - Стыд-то какой! И что говорят?
   - Я сплетни не собираю. Но чтобы последней узнать... - обижалась Мария.
   - Да узнавать-то нечего. Тогда, ну, когда он к нам поступил, никто им не интересовался. Вот я и... где накормить, сам-то не мог, где помочь подняться... всё, как положено, ничего лишнего, - и замолчала.
   - Ну и?
   - Потом спрашиваю, что ж родные не беспокоятся, не звонят, не интересуются. А он вздыхает: "Некому". Сын у него единственный, где-то на вахте работает. Да он ему не сообщил, что в больницу попал. Говорит, хвастаться нечем. Как сказать, что палёной водкой отравился?
   - А жена?
   - В разводе... только как-то странно. Вот я и лишку в общении не допускала.
   - Как это - странно в разводе?
   - Ну говорит, официально развелись уже третий год как, а квартиру не разменяли. Так и живут: кухня общая, холодильник общий. Борщ тоже она варит, на его деньги, правда.
   - И что же он тянет? - а про себя подумала: "А сама-то чего тянешь?" - и осуждающе покачала головой.
   - Ага. Вот, вот! Потому и обмолвиться боялась, - обратила внимание на её жест Анванна.
   - Я про себя. То же вот... - и пересказала свой разговор с Сергеем.
   - Булочку будешь? С изюмом или с маком? Разные купила, не могла какую-нибудь одну выбрать.
   - Буду, с маком. Хотя скоро домой, но... включай чайник!
   - Маша, я всё-таки не понимаю, чего ради Сергей один в двухкомнатной квартире обустроился, а ты с сыном у тёти Люды?
   - Анванна, он же и меня, и всех вокруг за людей не считает. Ни о ком хорошего слова не услышишь. Поливает грязью вежливо, не повышая тона. И сама не замечаешь, как начинаешь сомневаться в себе, в людях. Если бы не семья тёти Люды, то и сравнить было бы не с кем. Точно, затоптал бы ниже плинтуса. Но как подумаю - развод, раздел... Он же все нервы вымотает!
   - Так и не тяни кота за хвост! Ну и Борюсик говорит, сразу после развода пытался разменять квартиру - чуть инфаркт не нажил, столько скандала натерпелся! - вздохнула Анванна и улыбнулась как-то себе на уме: - А... Борюсика ещё оставили. Лечащий врач велел утром натощак кровь на сахар сдать.
  
  
   Ехать в Графский парк к Бессер Виктору Генриховичу Мария решила в воскресенье утром. На неделе никак не получалось, после работы уже поздно, неудобно.
  
   Воскресное утро началось с запаха жарившихся оладушек. Мария помогла тёте Люде достряпать, заменив её у плиты:
   - Садись, сама-то спокойно поешь, - Мария подкидывала оладышки на тарелку тёте Люде.
   - А я себя не обижаю, - улыбалась тётя Люда, - с первой сковороды пробу сняла, - а то что за стряпня голодной?
   Из дома Мария вышла ближе к обеду. Добираться пришлось на другой конец города. Наконец трамвай, прогромыхав на стыках рельс, остановился на нужной остановке. Мария вышла и почувствовала, что сердце стучит прямо в горле. Ещё утром казалось, ну что особенного, просто покажет фотографии Виктору Генриховичу. Вдруг человек родного брата узнает? И про стол спросить тоже хотела. Но вчерашний разговор с мужем, там, в больничном коридоре, всплывал в её сознании и лишал уверенности в правильности такого поступка.
   Во дворе дома трое рабочих устанавливали на окнах первого этажа железные решётки. И командовала ими... та сама продавщица. Отступать было поздно.
   - Здравствуйте, Вера Фёдоровна!
   - О! А вы откуда тут? Неужто меня ищите? Так я заказала вам диван и мужу вашему сообщила, что на следующей неделе привезут.
   - Спасибо, Вера Фёдоровна, но я по-другому поводу. Мне нужно Виктора Генриховича увидеть.
   - Что-то ещё решили прикупить? Так это ко мне.
   - Нет, у меня, возможно, есть сведения о его брате.
   - Значит так, видишь мужики работают в выходной? Калымят, торопятся. Вон там на лавочку присядь, подожди. Я освобожусь, подойду.
   - Так мне Виктор Генрихович нужен.
   - Мне тоже он нужен. Так что сиди, жди, пока освобожусь. Ну или езжай, откуда приехала.
   - Его что, нет дома? - недоумевала Мария.
   - У тебя же муж молодой, красивый. Какого рожна к моему Витюше припёрлась?
   - Господи! - наконец догадалась Мария, - не нужен мне ваш... э... Витюша. А к Виктору Генриховичу я по вопросу его родословной!
   - Что-то не возьму в толк. Теперь вроде ничего плохого в хорошей родословной не видят. А некоторые даже хвастаются.
   - Да причём тут родословная? Просто я знаю, где находится стол того же производителя, что мебель Виктора Генриховича.
   - Да на кой нам этот стол сдался? Из-за этого что ли приехала?
   - Нет. Этот стол... одному человеку подарил Владимир, думаю это брат Виктора Генриховича.
   - Тебе-то какое до этого дело? Ну, подарил и подарил.
   - У меня соседка баба Шура умерла, остались фотографии. На этих фотографиях, возможно, есть Владимир. И если Виктор Генрихович узнает Владимира на каком-нибудь фото, то я бы просто отдала ему эту фотографию. Ну нет, так и выбросить можно. А так... у меня, возможно, есть фотографии его брата, а я вдруг, ничего не сообщив родственникам, - кивнула на Веру Фёдоровну, - просто выброшу их. Как-то не по-человечески будет.
   Вера Фёдоровна кивнула, явное причисление её к родственникам Витюши немного разрядило обстановку. А Мария вдаваться в подробности не стала. Потому что подозрительность Веры Фёдоровны переходила всякие границы. Хотя, конечно, если столько лет ждёшь, что тебя возьмут замуж, и когда наконец-то почти взяли... будешь подозрительной!
   - И только?
   - Да вот, - и Мария достала пакет со старыми фотографиями. - Я думаю Виктор Генрихович был бы благодарен вам, если бы вы ему помогли узнать о судьбе его сгинувшего брата. Даже если на этих фото он не увидит своего брата, думаю оценит вашу заботу о его родственниках.
   - А с чего вы взяли, что его брат сгинул? Хотя, - жестом остановила вопрос Марии Вера Фёдоровна, - не моего ума дело. И каким же это образом я позабочусь о его братце?
   - Ну как? Всё же началось с вашего разговора со мной там, в магазине. И вот теперь вы пригласите Виктора Генриховича посмотреть фотографии, о которых вам стало известно, - Мария говорила и сама удивлялась своей способности выкручиваться из дурацких ситуаций.
   - Ладно, сиди тут, - направилась в сторону дома Вера Фёдоровна.
  
   Потом они сидели на лавочке, Виктор Генрихович подолгу всматривался в каждую фотографию. А вот Вера Фёдоровна вынуждена была подскакивать и громко кричать, выдавая указания:
   - Ну куда, куда? Не видишь - криво! Правее, правее, нет, теперь левее! Вы же решётки на окна устанавливаете, а не писаете из-за угла! - глянула на Виктора Генриховича: - Прости, Витюша! - Наконец не выдержала, кинулась руководить процессом конкретно.
   Мария уже отчаялась получить положительный результат, поскольку Виктор Генрихович рассматривал фотографии по третьему кругу и молчал.
   - Э... Мария Владимировна, я понимаю ценность этих фотографий для Вас. Но, может быть, Вы могли бы выделить некоторые из них, - посмотрел на Марию, увидел её взволнованное лицо. - Я сейчас вам всё объясню. Дайте только собраться с мыслями.
   - Я никуда не спешу. Слушаю вас, Виктор Генрихович.
   - Это тот стол... он где теперь находится? У кого? - показал на фотографию, где трое мужчин заносили в подъезд стол.
   - У меня.
   Виктор Генрихович поднял на лоб очки, внимательно посмотрел на Марию:
   - Как он к вам попал? - кашлянул, вытер вдруг выступившую на лбу испарину.
   - Этот стол подарил моей маме Ирине Артемьевой мой папа, я это знаю со слов соседки бабы Шуры. Говорят, он бросил маму, когда она ждала меня, - Мария с трудом выговорила последние слова. Верить в такое ей очень не хотелось, но, как говорила тётя Люда, лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
   - Это я и мой брат Владимир заносим стол в подъезд. Он был тяжелый, и мы попросили помочь какого-то парня, он тоже заселялся в дом, - посмотрел на Марию: - И что? Меня совсем не узнать? Старый стал...
   - Да что Вы! Фотография старая, выцвела, как тут узнаешь?
   - Если Вы действительно дочь Владимира - мне надо будет Вам многое рассказать. Но я должен быть уверен, что это правда, а не домыслы соседок.
   От окон к лавочке направлялась Вера Фёдоровна.
   - Я думаю, Мария, нам стоит встретиться в более спокойной обстановке. Ну и мне нужно немного времени, чтобы всё обдумать.
   - Вы только не подумайте, что я набиваюсь в... родню. У меня всё есть: я замужем, у меня есть сын Серёжка. Недавно получила новую квартиру. Окончила мединститут, ординатуру.
   - Машенька, ну что Вы, Машенька? - немного растерялся от такого монолога Виктор Генрихович. - Простите за мою фамильярность...
   - Ну что Вы, что Вы? Просто я подумала, вдруг Вы решите, что я какая-нибудь... а... аван...тюристка, - Мария выдохнула и повторила: - авантюристка.
   Встретиться договорились через пару дней в сквере возле больницы при мединституте, сразу, как только она освободится после работы.
   - Виктор Генрихович, как же Вам повезло с супругой! - Мария кивнула на подошедшую Веру Фёдоровну.
   - И не говорите! Всю жизнь собирался сесть за мемуары. Даже название придумал - "История графского дома", но дальше одной странички дело так и не шло, - и он с явным обожанием посмотрел на Веру Фёдоровну. - А теперь... Верочка вчера пачку бумаги купила.
   - Он талант! Мария... ладно, не помню отчества, так вот, понимаете, он настоящий писатель! Вечером сидит за письменным столом, под настольной лампой... - и вздохнула, зажмурившись, - представляете? Я так аккуратненько чаю принесу ему, чтобы не мешать.
   - Извините, мне пора. А фотографии...
   - Да, ты узнал кого-нибудь? - перебила Марию Вера Фёдоровна.
   - Если Мария позволит, я оставлю пока у себя. Хорошенько рассмотрю и потом верну ей.
   Трамвай громыхал на стыках рельс, Мария дремала, прислонившись к вагонному окну. И надо бы заехать домой, то есть на новую квартиру, но на душе вдруг стало тепло и спокойно. А там Сергей, и, значит, ждёт какая-нибудь неприятность. Портить день не хотелось.
   "Ну, выходной так выходной! Буду есть тёти Людины оладушки и ничего не делать!" - решила Мария.
  
   Зато понедельник в больничном отделении с самого утра оказался наполнен событиями, которые удивили даже видавший виды персонал реаниматологии.
   - Кляча, кляча водовозная! А туда же - чужих мужей отбивать! - эхом отдавалось в больничном вестибюле.
   - Женщина! Женщина! Будьте добры, - пытался удержать кричавшую посетительницу охранник, мужчина не хилой комплекции. - Вы бы хоть сказали, какую клячу... тьфу! Кого вы ищите?
   - Все вы кобели! Знаю я вас!
   - Да откуда вы можете меня знать? И прекратите орать! - пытался, по возможности, вежливо вытолкать даму на улицу. Пусть там разоряется. Но не тут-то было!
   - Чего облапил!? Ишь! Все вы тут такие!
   - Было бы кого облапивать! Вы, вообще-то, понимаете, куда пришли?
   - Муж мой тут прохлаждается третью неделю! Ишь, удобно устроился!
   - Да вы что? С ума сошли? Это реанимация!
   - А прохлаждаются у нас на этаж ниже - в морге, - на верхней ступени лестницы стояла Анванна. В одной руке она держала судно, другой поправляла белую косынку на голове.
   - Вот она, кляча, собственной персоной! - наконец выдохнула женщина.
   И только охранник решил, что у посетительницы кризис миновал, как она опять истошным голосом завопила и кинулась вверх по лестнице:
   - Женщина, не кричите! Тут больница, а не базар! И, вообще, - посещений в реанимации нет. Вон окошко справочной, там вам всё объяснят! - старалась выдержать официальный тон Анванна.
   - Ишь ты, умница какая нашлась! Высмотрела тут себе голенького мужика, - ткнула пальцем в судно крикливая дама, - и думаешь, я такая дура - ничего не понимаю?!
   - Кто Вы такая, чёрт возьми !? - терял терпение охранник.
   - Я жена Бориса Андреевича Федотова!
   - Врёт она всё! Проверьте у неё паспорт! - кивнула охраннику Анванна.
   - Да я сейчас милицию вызову, пусть разбираются!
   - Может, лучше бригаду из психушки? - пожала плечами Анванна.
   - Обрадовалась, что мужик бумажный развод оформил, а ничего, что мы как жили, так и живём вместе? Ишь, чего удумала, он, мол, квартирку разменяет, и она в неё влезет!
   - Женщины, милые, да перестаньте орать! Пожалуйста! Анванна, нашли, с кем связываться! Не видите - она психическая!?
   Анванна тем временем медленно и уверенно спускалась по лестнице:
   - Во-первых, квартира у меня своя трёхкомнатная. А, во-вторых, чего ради я буду терпеть оскорбления этой дуры? - приблизилась к даме, одной рукой развернула её к выходу и, колошматя донышком судна по её спине, вытолкала прочь.
   Мария как раз подходила к входу, когда навстречу ей чуть не кубарем вылетела женщина.
   - И чтоб ноги твоей, ноги... - размахивая судном, задыхалась Аванна, - ноги твоей не было! Иначе будешь... прохлаждаться... этажом ниже!
   Потом как ни в чем не бывало направилась назад, размахивая судном так, будто марширует на параде.
   Но на этом парад событий не завершился. Анванна уже поднялась до середины лестничного марша, когда на верхней площадке показался взволнованный мужчина в клетчатой больничной пижаме и цветком герани, зажатом в кулаке.
   - Анна Ивановна! Позвольте прилюдно, чтобы уже безо всяких сомнений, сделать вам предложение!
   Анванна остановилась и было ринулась вниз, но там стоял охранник:
   - Давай, мужик! Я придержу!
   - Выходите за меня замуж! - семенил в больничных шлёпанцах по лестнице навстречу Анванне, протягивая обломанную на подоконнике ветку герани, мужчина в пижаме.
   - Стоп! Так! Стоп кадр! Кому сказал? - вдруг засуетился охранник. Вытащил из стола удивительный японский фотоаппарат. Фотографии из него выползали цветные и сразу, хоть и немного влажные.
   - Вот, полароид! Из самой Японии сын привёз! Такой момент надо запечатлеть!
   - Боря! Ужас-то какой! Боря!
   - Анечка, прости. Уж что нашёл, - кивал он на цветок. - Ну что мы, хуже людей, чтоб без цветов? А я потом, как только выпишут, ну любой бу... бу... букет, какой сама выберешь... Анечка, так это... да или нет?
   - Ой, Боря! Пошли уже! - запахивала на нем пижаму Анванна. - Простынешь тут!
   - Так это? Не понял...
   - Дома скажу.
   - А... - и, обняв Анванну, зашептал что-то на ухо, то ли объясняя, то ли оправдываясь.
   - Стоп, ребята! Стоп! А фото? - и охранник протянул им ещё влажный цветной квадрат, на котором Анванна растерянно прижимала к груди судно, а Борис Андреевич протягивал ей цветок герани.
   - Похоже, правда, браки совершаются на небесах. А земное место и время для этого не имеют значения, - улыбалась Мария. - Однако "разбора полётов" в кабинете начальства не избежать
  
   Глава 14. Женское счастье
  
  С этого дня Анванна чудесным образом превратилась в Анну Ивановну, а белая косынка на голове - в аккуратный врачебный чепчик. Даже казённые тапки на ногах исчезли, уступив место голубеньким сабо. Одно оставалось незыблемым - выкраивание времени, чтобы, как прежде, "погонять кофе" с Марией.
   - Ой, ты не представляешь, что вчера было! Что было! Это ж раньше двери на подъездах деревянные, настежь расхлебяченные были, а теперь - железные, и замки- кодовые!
   - Ну так хорошо! Никто посторонний в подъезд не зайдёт, и дверь не хлопает!
   - Ещё как хорошо! Представь, вчера вечером, только мы с Борисом поужинать собрались, слышу, под окном кто-то кричит без передыха. А у Бориса из-за паленой водки больничный не оплачивается, так он сразу вышел на работу. Ну и тут, сама знаешь, вчера денёк выдался "весёлый". Вот мы и прикинули, что спокойно поужинаем, часок на диванчике отдохнём, а там... планы у нас наполеоновские. Хотим спальню и зал местами поменять. У нас спальня окнами на центральный проезд выходит. Так утром никакой будильник не нужен! А зал - во двор, под окном - скверик...
   - Анна Ивановна, так кто под окном-то кричал? - улыбалась Мария.
   - Кто, кто? Бывшая Борина супруга! В подъезд попасть не может, вот и орёт под окнами. То ли проследила нас, то ли кто адрес выболтал, но вот явилась, не запылилась!
   - Что ей надо-то от вас?
   - Думаешь, ей Борис очень нужен? Ага! Кричит, чтобы отказался от своей доли в квартире, мол, это я крохоборка, его заставляю годами нажитое у семьи отнять! А дом, в котором живу, всего-то трёхэтажная сталинка, двор небольшой. Все и всё друг про друга знаем. А тут...дура эта на весь двор орёт, не стесняется!
   - А он?
   - А что он? Говорит, если откажется, останется гол как сокол! А возраст поджимает, мало ли что?
   - А ты?
   - А я тоже опасаюсь. Вдруг не уживёмся? Вон не успел переехать - перестановку затеял.
   - Так ведь, в самом деле, удобнее спать в тишине, а не под грохот трамвая.
   - А я и спала - в зале на диване. Книжку почитаю, кино посмотрю да задремлю. А теперь - вторую неделю по вечерам, как заведённая! То варю, то стираю, а то... какой-нибудь мордобой смотрю! Спорт, так сказать! Телевизор-то один! А потом ещё и "ночная смена" наступает, надо супружеский долг отдавать!
   - Да какой же это "долг"? Это скорее бонус к семейной жизни, - улыбалась Мария.
   - Маша, многовато мне этих "бонусов" получается. Я и по молодости -то не гонялась за мужиками, а теперь... вот, и куда деваться?
   - Ну, стерпится, слюбится, - смеялась Мария.
   - Маша, я себе раз в неделю кашу варила, а ещё раз котлетки стряпала. А теперь каждый вечер - варим, парим! Сегодня утром встаю - "сюрпрайз" - полная раковина посуды. Он, видите ли, ночью матч какой-то смотрел и котлеты все схомячил!
   - Ну не каждую же ночь матчи по телевизору идут!
   - Я к трамваям привыкла, они на улице громыхают, а вот чтобы у меня в квартире полночи телевизор шебаршил, вроде негромко, но я-то не глухая, и кто-то по полу тапочками шаркал да посудой на кухне гремел - пока привыкнуть не могу! - взяла чашку кофе, отпила глоток, зажмурилась: - Турецкий! - и совсем другим тоном продолжила:
   - А тут ещё выяснилось - я штаны его, тьфу!... то есть брюки гладить должна! Он, оказывается, не умеет! Ему, оказывается, жёнушка гладила, и к утру- на спинку стула свежую рубашку и выглаженные штаны, тьфу! брюки, вешала. Теперь я понимаю, почему он развёлся, а разменять жилплощадь не спешил!
   - Анванна, думаю, ты его научишь, - не могла сдержать улыбку Мария.
   - У вас в классе двоечники были? Ясно, - кивнула на утвердительный жест Марии. - Наверняка, пацаны. Он что, дурак был? Нет, просто лентяй, - допила кофе, задумчиво заглянула в чашку:
   - Везёт же мужикам, отхватывают домработницу и любовницу в одном лице, и ни за что платить не надо! А ещё притворяются, мол, жениться не хотят! Маша, и всё это называется женское счастье!? Правда, что ли?
   -Анна Ивановна, у тёти Люды с Георгием Фёдоровичем трое детей. Да ещё я, мой сынок и мой братик! А она говорит, что счастлива.
   - Ну, может, привыкну как-нибудь к... женскому счастью, - грустно вздохнула Анна Ивановна и достала из шкафа новую шифоновую кофточку, - домой пора собираться.
   - Красивая, - кивнула на кофточку Мария.
   - Борису тоже нравится, - покрутилась перед зеркалом Анна Ивановна. - Слушай, так может, мне на ночь панталоны фирмы "Большевичка" приодеть? У меня с прошлых лет сохранились - новенькие, синенькие, до колен, - в голос смеялась Анна Ивановна, - с... с... с начёсом! - И теперь уже хохотали обе, ну не очень громко. Реанимация всё-таки...
   - На...на... надевай, точно испугаешь! - смеялась Мария
  
   А вечером дома жаловалась тётя Люда:
   - Знаешь, что-то с Гошкой - младшим происходит. Перестал меня мамой называть. И, вообще, никак не называет. Что с ним происходит - не пойму. Может, кто каких глупостей мальчишке внушил?
   Поскольку Гошка с младенчества рос вместе с детьми тёти Люды и Георгия Фёдоровича, то и называл их папой и мамой. Он и первое слово сказал: "папа", чем Георгий Фёдорович очень гордился.
   - Я выберу момент - поговорю с ним. Может, удастся выяснить, в чём дело.
   Однако уже на следующий день тётя Люда собиралась жарить картошку. Дома, кроме её и Гошки, никого не было.
   "Самое время поговорить, пока одни", - подумала Маша. Но обед-то семье надо готовить. Взяла сковородку, оглянулась на Гошку, но от одной мысли, что вот сейчас надо завести такой разговор, так заволновалась, что просто выпустила тяжёлую чугунную сковороду из рук.
   - У... у... у... - как подкошенная, плюхнулась на пол рядом со сковородой тётя Люда и залилась слезами, сама не понимая, от чего больше: сковорода ли по ноге неслабо прилетела, или вот Гошка ...
   - Больно? - подошёл Гошка.
   - А ты как думал? У тебя грыжа пупковая вылезла, а ты сам тощий, синий... я пятак прилепила. Помог. Потом покажу. - У...у...у..., - продолжала заливаться слезами тётя Люда. - А уж когда болел...
   - Помню, - вздохнул Гошка, - не всё, но больницу помню.
   - Да ну! Рассказов наслушался, вот и думаешь, что помнишь. Мал ты совсем был, чтобы помнить. А теперь я, выходит, тётка чужая? У...у... у... - ревела в голос тётя Люда.
   - Мам, мама, ну какая же ты чужая? Ну, вон Маша же сказала, редко, но бывает у человека две мамы, - и попытался поднять с пола тётю Люду.
   - С ума сошёл? - Сквозь слёзы засмеялась тётя Люда.
   - Я уж про папу и спросить теперь боюсь, - присел рядом Гошка. - Вдруг ещё сильнее заплачешь?
   - Так у мамы Иры теперь не спросишь, сам понимаешь. А документы оформляли уже без неё, - и оперлась своим красивым фартуком о сковороду.
   - Куда, куда? Устряпаешь весь! - попытался отряхнуть фартук Гошка. - Значит, папу не найдём?
   - Давай, это... подрасти немного, а потом думать будем.
   - Ладно. Только ты сейчас не плачь, - и у Гошки тоже навернулись слёзы.
  
  
   Утром следующего дня тётя Люда застала Марию возле открытой дверки холодильника. Та пила огуречный рассол прямо из банки.
   - У...у...у!!! Поздравляю!
   - Ох, какой "поздравляю"? Похоже, съела что-то вчера не то, - и захрустела солёным огурцом вприкуску со сладкой булочкой, - м...м...м... вкуснятина!
   - Маша, ты же сама медик, - улыбалась тётя Люда, - помнится, ты мне про вашу с Сергеем кровать... с панцирной сеткой рассказывала. Ну?
   - Не может быть, - чуть не подавилась огурцом Мария. И положила в банку с солёными огурцами оставшийся кусочек булочки.
   - Куда? - охнула тётя Люда. - Ну и это почему же быть не может? Похоже, муж твой всё очень даже хорошо может,- кивнула на собиравшегося в школу Серёжку тётя Люда. - А ты замужняя женщина. Так что всё это вполне естественно.
   - Сергей, все уже вышли, на крыльце тебя ждут, - поторопила сына Мария.
   Однако он упорно продолжал делать вид, что обувается.
   - И долго ты тут собираешься уши греть? - открыла входную дверь тётя Люда. - Марш в школу! - и Серёжка шмыгнул за дверь.
   - Я разводиться решила. Ну, если уж... так, и говорить ему не обязательно.
   - Это как "не обязательно"? Ребёнок-то не только твой, но и его тоже!
   - Ну, пока это не... не точно всё-таки.
   - Ага, - кивнула на булочку в огуречном рассоле тётя Люда.
   - Ну и плана обзаводится вторым ребёнком у меня, в любом случает, нет!
   - А ты у него спросила? - положила руку на живот Марии тётя Люда, - У него какие планы: жить или помереть жутким образом, ещё не успев родиться? - такого оборота от тёти Люды Мария не ожидала.
   - Да что ж это у меня за жизнь такая - везде проблемы достают! Даже работу выбрала такую - сплошная проблема!
   - Ага, работа твоя тебе тоже не нравится? Жизнь плохая, работа плохая! Машка, вот Тузик и то понял, что без проблем и жизнь не в жизнь, и нашёл себе "проблему" - котёнка Тоску. И теперь живёт, не просто существует.
   - Тётя Люда, да я против ребёнка ничего не имею. Даже наоборот. Я подумаю, - теперь уже гладила по плечам явно расстроенную тётю Люду Мария. - Я про Сергея. Ну не складывается у меня с ним. Сколько можно у вас жить? А переехать - всё откладываю и откладываю.
   - Сладится, как-нибудь, - вздохнула тётя Люда.
   - А работа - так люблю я её ...
   - Ну да, любишь, потому и собираешься сегодня опоздать.
  
   В этот же день, только Анна Ивановна выложила на блюдце две румяные булочки, в ординаторскую зашёл Сергей.
   - Добрый день!
   - И вам здравствуйте. Булочки с кофе будете?
   - Буду. Спасибо, Анна Ивановна.
   Мария удивлённо глянула на Анну Ивановну. Чтобы Сергей пил кофе в ординаторской - непорядок это! Никогда такого не было...
   - Мария, я пойду тут... дела... - и Анна Ивановна быстренько ретировалась из ординаторской.
   - Маша, ну сколько можно? Диван когда ещё привезли, я кровать в порядок привёл. Не проваливается, - и улыбнулся. - Ну а там купим новую.
   - Серёжа, тут такое дело...
   - Маша, тебе не угодишь! Что, что опять не так?
   - Я беременная... - выдохнула Мария.
   - Давай лучше чаю. Кофе всё-таки как-то... - засуетился Сергей.
   - Серёжа, может... не оставлять?
   - Знаешь, я лучше научусь дырки на носках штопать и калымить на скорой... Но сколько будет у нас детей... ни от одного не откажусь.
  
   Вроде и дом новый, и район новый, и местами даже асфальт положили и чахлые прутики топольков высадили, а добраться от автобусной остановки до дорожки, ведущей к подъезду, совсем не просто. Мария для этой цели возила с собой резиновые сапоги. Выходя из автобуса, прямо на остановке переобувалась, а на лавочке возле дорожки снова переобувалась. Утром - в обратном порядке. А куда деться? Грязь выше щиколотки.
   Вот и в это раз, только спрятала грязные сапоги в пакет, распрямилась, и... увидела Юльку. Ту самую Юльку, с бетонки. И даже засомневалась, она ли это. Очень приличного вида дама направлялась в сторону нового дома. Дом этот только начали заселять. И только одно во внешности Юльки осталось неизменным - высоченные каблуки её туфель. Рядом с ней семенил невысокий лысый мужчина и то ли держал Юльку под руку, то ли сам держался за её руку. А Юлька с ужасом смотрела на грязное месиво, которое предстояло преодолеть.
   - Юлия, ты не волнуйся! Э... давай мы обойдём дом с... другой стороны. Дальше немного, зато там вроде посуше, - старался заглянуть ей в лицо спутник.
   Мария уже было открыла рот, чтобы сказать, что и там грязь не гуще, но Юлия отвернулась и сделала вид, будто не узнала Марию.
   - В следующий раз приедем. Пошли отсюда, - распорядилась Юлька.
   "А в общем-то и правильно. Такое прошлое, как у Юльки, лучше забыть и не вспоминать. Я же сама хотела, чтобы она вот такой стала, - подумала Мария и заулыбалась, - а ведь, похоже, у меня всё получилось!"
  
   Утром следующего дня возле входа в отделение реаниматологии Марию ожидала аккуратно одетая медицинская сестра:
   - Юля? - не особо удивилась Мария
   - Маша... ой! Ма... Мария Владимировна, прости меня! Прости, пожалуйста, - голос Юльки дрожал от волнения. - Я... я замуж вышла. Понимаете?
   - Понимаю! Поздравляю! Я рада за тебя, Юля.
   - Но Василий Фёдорович ничего про моё... боевое прошлое не знает. Вот я и испугалась. Вы то... знаете.
   - Пошли кофе... Нет, муж не разрешает, чаю попьём. А?
   Юлька кивнула и не очень охотно, но последовала за Марией.
   - А почему не разрешает?
   - Говорит, беременным вредно, - улыбнулась Мария.
   - Ой! Здорово! А у нас... не получается второй год уже, - вздохнула Юлька. - И виновата я. Вот, лечусь... пока безрезультатно.
   В ординаторской никого не было. И можно было поговорить, до утреннего обхода ещё оставалось немного времени.
   - Я ему сказала, что поступала в медучилище, но провалилась на вступительных. Потом пошла работать в больницу, чтобы поступать по направлению, но... через год не решилась, так вот и осталась, - вздохнула Юлька. - Скажете, бессовестная вруша? Нельзя начинать с вранья?
   - Посмотри, какое красивое на мне платье, - поправила рукава Мария.
   - Ну... да, - удивилась такому обороту Юлька. А Мария хорошо помнила, что про правду и неправду говорила ей тётя Люда.
   - А если я надену это платье на левую сторону, как думаешь, будет красиво? Хотя, не скрою, покажу всем, как оно сшито, чистую правду. Понимаешь, тут дело не во вранье, а в том, что ты хочешь рассказать о себе людям, а что считаешь нужным оставить при себе.
   - В смысле... не стоит выворачивать себя... наизнанку? - неуверенно проговорила Юлька.
   - Не знаю. Может быть, когда-нибудь кому-нибудь, а, может, никогда и никому. Главное, что этому человеку от тебя теперь ждать.
   - Мне тогда тот участковый (помните?) помог. Всех наркушников пересадил, потом помог поменять мою комнату в другой район. А там сосед Василий Фёдорович один - одинёшенек пытался суп себе варить. Ну, рожки к кастрюле пригорели... Так и познакомились.
   - Сама-то суп варить умеешь? - улыбнулась Мария.
   - Не особо приходилось, но получилось с первого раза!
   - Где теперь работаешь?
   - В терапии, также санитаркой. Но я, Маша, ой, Мария Владимировна, я... в медучилище на вечернее, без отрыва от работы, поступила. Василий настоял.
   - Ну, а прошлое? Какое у нас с тобой общее прошлое? - пожала плечами Мария: - Работала ты в нашем отделении. Что в этом плохого?
   - Пойду я, а то опоздаю, - Юлька вздохнула с облечением и попятилась к дверям.
  
   После обеда позвонила тётя Люда.
   - Маша, ты меня слышишь?
   - Слышу, говорите, - заволновалась Мария, просто так тётя Люда звонить не будет. Она вообще сотового телефона без необходимости в руки не брала. И иначе, как комариной пищалкой, не называла. А тут вдруг звонит!
   - Гошка из школы записку принёс, меня и тебя завтра в первой половине дня к директору приглашают. Погоди, прочитаю: "Убедительная просьба - посещение не откладывать".
   - И что такого он мог натворить?
   - Так говорит, ничего не творил! Я дневник проверила - пятёрка по физике, и всё!
   - А чувствует себя как? Не заболел?
   - Да, как всегда, выпросил у Гоши старшего паяльник, и мастерит чего-то. Говорит -луноход.
   - Главное - не болеет. Остальное - разберёмся.
   - Я что и звоню-то, чтобы ты на работе предупредила, надо с утреца в школу сходить.
  
   А вечером Гошка объяснялся с Марией:
   - Да ничего не случилось! Опять, наверное, шторы стирать некому.
   - Думаешь? - допытывалась тётя Люда.
   - Да что тут думать? На уроке в класс пришла директриса, пошепталась с учительницей, отдала мне записку, пять раз повторила, чтобы не потерял, будто я глухой!
   - И всё?
   - Ну...ещё как маленького погладила по голове и сказала: "Умник ты наш!" Я же говорю, точно шторы надо стирать, потому что, если бы что ремонтировать, то батю бы вызвали.
   - Ну да, - утвердительно кивнула головой тётя Люда.
  
   Директор школы встретила тётю Люду и Марию, что называется, с распростёртыми объятиями. Отчего и тётя Люда и Мария только сильнее заволновались. Но с чего вдруг такая любезность?
   - Людмила Ивановна, Мария Владимировна, вот... смотрите, - и протянула обычную школьную тетрадку, исписанную Гошкиными каракулями. Сколько тётя Люда ни пыталась научить Гошку каллиграфии, так ничего из этого и не вышло.
   - Ваш Георгий олимпиаду выиграл! И его приглашают в специализированный интернат!
   - Нет! Нет! Что вы, что вы? Какой интернат? Гоша домашний мальчик! Мал он ещё. Он же когда болеет, со мной спит... ой! - засмущалась тётя Люда.
   Мария спрятала улыбку. Вспомнив, как в детстве тётя Люда, успокаивая её, прилегла рядом, припечатав грудью к стене. А мальчишкам, если вдруг кто-то из них начинал болеть, полагалась банка абрикосового компота, и спать укладывали на тёти Людину кровать, к стенке. Георгий Фёдорович в таком случае, перемещался на диван.
   - Вы не спешите. Выслушайте меня. Интернат для особо одарённых детей при академии наук. Ваш Георгий не просто решил все конкурсные задачи, он сделал это оригинальным способом! Это же такие возможности в будущем! Такое образование... Такое предложение - это подарок судьбы!
   Потом все вместе долго читали и перечитывали приглашение, буклет с картинками.
   - Можно, мы дома подумаем, с Георгием Фёдоровичем посоветуемся, ну и сам Гоша, как пожелает. Если он не захочет, никуда отправлять не будем, - и Мария решительно встала со стула.
   - Ну да, если Гоша не захочет, у нас тоже хорошая школа. А как окончит, пусть поступает в любой институт, - кивала тётя Люда.
  
   Уже вторая неделя, как Мария с сыном переехали от тёти Люды в новую квартиру. И вечером, после ужина, уложив сына спать, она рассказывала мужу, каких успехов достиг Георгий.
   - Понимаешь, его учиться приглашают в интернат для одарённых детей! - не могла скрыть своей радости и гордости за брата Мария.
   - Ты что, меня дураком считаешь?
   - Почему? - растерялась Мария.
   - Спрашиваешь, понимаю ли я. Я -то понимаю! А вот ты понимаешь, что ждёт тебя и твою семью, если Георгия туда отправить?
   - А что такого нас может ждать?
   - Ну, во-первых, что такое интернат, думаю, тебе объяснять не надо.
   - Это интернат для особо одарённых детей! - перебила его Мария.
   - Что за дурацкая привычка перебивать меня? Слушай! Интернат он и есть интернат! Тоже мне, умника нашли! Авантюра какая-то.
   - Мы с тётей Людой с директором школы беседовали. Документы: официальное приглашение, буклет... Правда, ещё собеседование должно состояться, но, чтобы выходить на это собеседование, требуется согласие родителей.
   - Ну вот, видишь, не всё так просто. И, во-вторых, ты бы лучше о муже и своих детях думала, - кивнул на её живот. - А Гоша, за ним тётя Люда присматривает, за это и деньги получает... от государства. Да, полагаю, ты еще подбрасываешь. Отправишь туда Гошу и будешь мотаться в этот интернат, а это другой город! Не морочь мне голову! - и стал укладываться спать, явно полагая, что решил вопрос.
  
   А на следующий день позвонил Виктор Генрихович. Ведь, как договаривались встретиться после первого разговора через неделю или чуть больше, не получилось. Виктор Генрихович позвонил и попросил перенести встречу. Пояснив, что не успел кое-что прояснить для себя, а, когда будет готов, то позвонит. И вот, наконец:
   - Мария Владимировна, постараетесь меня понять. В этом вопросе необходимо исключить малейшее сомнение ..., и я пока не уверен, хотя...
   - Виктор Генрихович, может мне подъехать к вам?
   - Нет, нет! Я подъеду сегодня, как мы с вами договаривались.
  
   На лавочке в скверике возле центрального корпуса, опираясь на палочку, хотя нет, язык не поворачивался сказать "палочка". Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, это - великолепная трость. Придерживая шляпу, рисовал тростью на песке возле лавочки какие-то каракули Виктор Генрихович.
   - Виктор Генрихович, - окликнула его Мария, - добрый день. Или уже вечер?
   - Главное, чтобы добрый, - указал на место рядом, - пожалуйста, за день-то, наверное, находились?
   - Красивая, - кивнула на трость Мария.
   - Папины руки её держали, - вздохнул Виктор Генрихович и погладил массивную резную ручку.
   Они вежливо обменивались дежурными фразами, а Марии не терпелось услышать самое главное: нашла она своего отца или нет?
   - Понимаете, - наконец решился Виктор Генрихович, - мне стало известно, что можно провести такое исследование... по крови, которое точно подтвердит или опровергнет наше родство.
   - Но... Виктор Генрихович, если вы думаете, что у меня имеются какие-либо корыстные интересы, - и Мария почувствовала, что у неё загорелись и щёки, и уши, - то это не так! Честное слово!
   - Я о вас самого хорошего мнения! И буду рад нашему родству, но безоговорочно подтверждённому. И, поверьте, у меня для этого есть весомые основания, о которых пока говорить рано.
   - Да, кончено, установить родство по ДНК можно. Я не интересовалась порядком проведения этой процедуры, ведь нужно будет получить официальное заключение, так?
   - Это было бы самым лучшим вариантом. В крайнем случае, я должен быть уверен в достоверности этого исследования. А фотографии, фотографии я немного задержу, но непременно верну.
   - Я, я обязательно выясню, как и когда можно провести такое исследование, и сообщу вам.
   - Да, я могу подтвердить, что на фотографии это, действительно, мы с братом заносим стол. Я даже вспомнил некоторые подробности. Э... молодой, юркий человек бегал возле нас и щёлкал фотоаппаратом. Кажется, только учился им пользоваться. Но, Мария, подаренный стол не может быть гарантией... э... отцовства. Не обижайтесь, поймите меня правильно.
  
   На следующий день Марии пришлось отпрашиваться с работы, потому что из академии прибыл преподаватель для собеседования со школьниками, которые получили высшие балы на олимпиаде. Из разных школ города набралось пятеро ребятишек, а мест было только два. И Гошка на этом собеседовании умудрился поспорить с преподавателем, отстаивая свою точку зрения.
   Директор школы, сокрушаясь по этому поводу, позвонила Марии, сказала, что пока результаты собеседования не объявляли, но, вероятнее всего, Гоша не пройдёт его. А она так надеялась, что именно из их школы будет принят учащийся! А когда его спросили, где он научился так возражать, Гоша пояснил: "В большой семье не щелкай клювом!"
   - Пока на собеседование приглашают только вас. Думаю, вы будете ... ну извинитесь за Гошу, что ли? Мол, ребёнок из...м...м... многодетной семьи. Что с него взять?
   - Да, семья наша многодетная, но именно из нашей семьи ребёнок выиграл олимпиаду! Я беседовала с Георгием. Ничего плохого он не сказал. Георгий отстаивал свою научную точку зрения!
   - Мария Владимировна, да вы в своём уме? Какая научная точка зрения у ученика? А уж спорить с человеком, имеющим учёную степень... Да, я приглашаю вас, но необходимо присутствие Людмилы Ивановны. Ведь по документам - она опекун. Но, думаю, лучше вы побеседуйте... а уж Людмила Ивановна, если надо будет, подпишет. А то, не дай Бог, пояснит, что Гошу в интернат посылать нельзя, потому что ... ой! В общем, приезжайте обе.
  
   В кабинете директрисы, возле облезлого приставного столика, сидел крупный мужчина с некогда чёрной, а теперь наполовину седой копной волос. Крупные пряди падали ему на лицо, он привычным жестом отбрасывал их назад. Тучный, хорошо одетый, с холёными руками, смотрел на Марию и тётю Люду из-под толстых стёкол массивных очков.
   - Андрей Борисович, - представился и жестом пригласил садиться. - Это кто из вас папа, а кто мама? - и было не понять, шутит, что ли.
   - Нет у Георгия ни папы, ни мамы, - отрубила тётя Люда.
   - А вы кто?
   - Я сестра - Мария Владимировна, а Людмила Ивановна - опекун. Наша мама умерла после операции на сердце. Георгий тогда грудной был. Кто его отец, спросить у неё не успели. Сам не объявился. Так что вот... мы его папа и мама. Хотя нет, папа есть - опекун, муж Людмилы Ивановны - Георгий Фёдорович.
   Разговор оказался вполне предметным. Андрей Борисович пояснил, что под такой интернат академия выделила три комнаты в общежитии аспирантов, на первом этаже между комнатой коменданта и библиотекой.
   - Но вот воспитателя не предусмотрели. Полагали принять ребят на последнем году школьного обучения. Ваш Георгий, получается, самый младший, почти на два года младше своих сотоварищей... будет.
   - Он же не сможет вместе со старшими ребятами учиться. Ему до них ещё два года, - беспокоилась Мария.
   - Тут как раз проблем нет. При академии второй год работает лицей. Ваш Георгий пойдет в соответствующий класс. Ну да, программа там расширенная, Григорию придётся вначале ходить на дополнительные занятия.
   - А питание? Опять же внешний вид, ну стирка, например, - волновалась тётя Люда.
   - С питанием тоже вопрос решён, выдаём талоны в столовую: завтрак, обед, ужин. В этом же корпусе. В плане стирки одежды: пришиваем метки и сдаём в прачку.
   - На что же Гошкины брюки будут похожи ... после прачки? - ужаснулась тётя Люда.
   - Ох, не о том мы говорим. Вот на что будут похожи, - вышел из-за стола Андрей Борисович. - Как вам мои брюки?
   -Вы не женаты? - удивилась тётя Люда.
   - Да Бог с вами! Всё у меня в порядке! И жена, и дети, и даже внучка появилась! Тьфу! Совсем заболтали меня с этой стиркой! Брюки и рубашки из прачки на вешалках Андреевна приносит.
   - Домработница, что ли?
   - Когда организовывал это дело, о программах обучения размышлял. О направлениях в науке, а в результате, сначала выбивал помещение, потом, не поверите, кровати искал... Теперь вот вас убеждаю, что ваш Гошка, быть может, будущее светило науки российской!
   - Один, что ли, поедет? - швыркнула носом тётя Люда.
   - Его проезд оплачиваем, а вы, если желаете, можете сопровождать, но за свой счёт.
   - Обсудили всё, кроме главного: вы Георгия принимаете? - спросила Мария.
   - Вы же из меня всю душу вынули, стал бы я так мучиться? Конечно, беру. Понимаете, знания у Георгия не лучше других претендентов. Но если они твёрдо усвоили тему и грамотно применяют знания, то Георгий не просто конкретную тему видит, а всё направление в этом вопросе. Он как бы даже зрительно наблюдает физическую сторону решаемых задач... э, - стало понятно, Андрей Борисович, что называется, сел на любимого конька.
   - Извините, - наконец он завершил своё пояснение.
   На этом и расстались. Директриса уже дважды заглядывала в кабинет, поэтому, когда Мария и тётя Люда вышли, она уже спешила им навстречу:
   - Уговорили вы Андрея Борисовича, чтобы взял Георгия? А то Гоша с эти спором.... Так уговорили или нет?
   - Уговорил. Отпустим, - почти хором ответили Мария и тётя Люда.
  
   Глава 15. Соломки подстелить
  
   Анатолия Павловича, заведующего отделением реаниматологии и интенсивной терапии, всегда занятого, как он сам говорил, "выше крыши", не так-то просто было застать в собственном кабинете. "И как только Юлька тогда смогла его найти и в... милицию привести?" - вспоминала свою историю задержания Мария. И вот, наконец, Мария заметила приоткрытую дверь в приёмную. Рабочий день давно окончен, значит, Анатолий Павлович, скорее всего, один и на месте.
   - Машенька? - он помешал ложкой давно остывший чай. - М...да. Холодный.
   - Сейчас, - Мария вышла в приёмную, щёлкнула включателем электрочайника, и вернулась в кабинет.
   - В моём детстве кофе в нашем доме не водилось. А вот чай, особенно индийский, со слоном... м... да. Э... и у твоей тёти Люды тоже? - улыбнулся, кивнул: - Садись. Так что случилось? Ты же не просто так зашла меня проведать?
   - Анатолий Павлович, вы же знаете меня со школьных лет, когда ещё подрабатывала у вас в реанимационном отделении, - начала издалека Мария.
   - Ну, да. Что скажу? Умница. Трудолюбивая умница. Э... только ты явно не за похвалой пришла. Так?
   - Спасибо. Так. Я думаю, что нашла родственника по отцу - его родного брата. Вроде бы нашла.
   - Так, так... почему "вроде бы"?
   - Есть старые фотографии... но он говорит, что фото - ещё не доказательство отцовства. В общем, нужен тест ДНК. Нет, нет! Вы не подумайте, Виктор Генрихович - это он, как я думаю, родной брат моего папы, очень хороший человек! Со... сложной судьбой. Хотя сейчас, похоже, жизнь налаживается, - и Мария улыбнулась, вспомнив, как Вера Фёдоровна хваталась, как она подаёт Виктору Генриховичу вечерний чай, а он за письменным столом, под лампой с зелёным абажуром пишет книгу!
   - Ну что ж, он прав. Конечно, думаю, через несколько лет тест ДНК будет так же просто сделать, как теперь определить группу крови. А пока - это делают только в трёх научных медицинских учреждениях. И результат признаётся достоверным, если их данные совпадают.
   - И... как мне быть?
   - Я не к тому, что это невозможно. Однако придётся подождать.
   - Долго?
   - Думаю, недели две-три... Я тебе скажу, когда надо будет сдавать биологический материал. Минутное дело, но я так понимаю, тебе будет важен официальный ответ, значит, и запрос будем отправлять, как положено, по форме.
  
   Когда же Мария очередной раз встретилась с Виктором Генриховичем на той же лавочке в больничном сквере, и радостно сообщила, что вопрос с ДНК улажен, Виктор Генрихович вдруг заволновался. Остаётся только сдать генетический материал. Это просто.
   - Понимаешь, Машенька, - как-то так повелось, что и Виктор Генрихович, и Вера Фёдоровна именно так стали обращаться к Марии, - дело в том, что ДНК в моём случае может оказаться бесполезным.
   Мария почувствовала, как ноги её налились тяжестью и онемели, совсем, как в ту ночь в детстве, когда она нашла Гошку в тряпках возле включённой электроплитки и раненую мать.
   - Нет! Нет! Ты не подумай ничего плохого! - увидел её побледневшее лицо Виктор Генрихович, - просто это не моя тайна или, вернее, не только моя. И решиться её раскрыть мне сложно.
   Не в силах стоять на ногах, Мария опустилась на лавочку.
   - Я не очень дружу с этой новомодной машиной - компьютером, даже, вернее будет сказать, - совсем не дружу. Поэтому мне пришлось созвониться с... одним человеком, чтобы получить разрешение на наше дальнейшее общение.
   Виктор Генрихович молчал, явно набираясь решимости для дальнейшего разговора.
   - Я... я вас слушаю, - у Марии перехватило дыхание: "Это какой должна быть тайна, - подумала она, - чтобы человек опасался её озвучить?"
   - Дело в том, что с уверенностью утверждать, что мы с Володей кровные братья, - не могу. Наша мама была скрытным человеком. Это понятно, времена были такие... Поэтому генетический анализ со мной может быть, как положительным, так и отрицательным, - и жестом остановил Марию, видя отчаяние на её лице, - последнее вовсе не будет значить, что Володя не твой отец. Я отправил ему твоё фото и дату рождения... он даже без ДНК... но я всё-таки... - разволновался и сбился с мысли Виктор Генрихович.
  - Папа что, в тюрьме? - терялась в догадках Мария.
  - Тьфу! Тьфу! Ну что ты? Он в Японии живёт! Говорит, ты копия своей мамы. Он не знал о твоём рождении.
   - Почему в Японии? Я... я ничего не понимаю, - пыталась проглотить застрявший в горле ком Мария. И, наконец, заплакала, не в силах сдержать слёзы.
   - Ну что ты? Что ты, Машенька? А с ДНК... ну как-нибудь уладимся. А Япония? Это длинная история. Прилетишь к нему в Японию, он сам и расскажет всё. Приглашение Володя оформит. Там и сделаете ДНК. Ты как?
  - Никак, - не в силах остановиться, всхлипывала Мария. - У меня семья, дети, работа....
  - Володя спрашивал, у тебя права водительские есть?
  - Да причём здесь права, вдруг он не мой папа?
  - Маша, по поводу нашего с Володей родства - это только моё предположение, поскольку до меня доходили разные слухи, сплетни... Но я склонен верить маме, а не сплетням. Однако, как честный человек считаю нужным предупредить.
   - И долго вы тут ещё рассусоливать собираетесь? А ты никак плакала? От радости поди! - к лавочке направлялась Вера Фёдоровна. - Я уже все ближайшие магазины обошла. Вон, хек мороженый купила. - Из сумки и правда торчали рыбьи хвосты. - Заждалась тебя, - плюхнула сумку рядом с Виктором Генриховичем.
   - Верочка, она ехать в Японию не хочет. Говорит, семья, работа... - явно ожидал поддержки от жены Виктор Генрихович.
   - Мы с Витюшей договорились, пока он с тобой разговаривает, я по магазинам пробегусь. Маш, ты что, правда в Японию ехать не желаешь?
   - Я так сразу решить не могу. Ну и муж может не отпустить...
   - С ума сойти! Муж - объелся груш! Ты сама взрослая тётка... прости, женщина! Витюша, скажи ей, что - дура! Тебе бежать туда надо! Потому что...
   - Верочка, я пока в подробности не вдавался, - перебил жену Виктор Генрихович.
   - Ясно. Рыба тает. Всё, закругляйтесь на сегодня. И по домам.
  
   А вечером, когда Мария уже собиралась ложиться спасть, позвонила тётя Люда.
   - Маша, ты только не волнуйся. Ничего страшного. В общем, наши мальчишки, все четверо: Серёжка, Андрюшка, Ванька ну и Гошка тоже - в кино сходили.
   - И где же деньги взяли?
   - Ой, да не это главное! Они, оказывается, копили те деньги, что я им на перекус в школе выдавала, - сопела в трубку тётя Люда.
   - Тётя Люда, не томи!
   - Так они на взрослое кино сходили! Понимаешь? Вечер, темнеет уже, а их нет. Георгий на работе, там калым подвернулся, ну и я вокруг дома круги пишу, искать уже их собралась. Смотрю. идут со стороны клуба, а там теперь кино такое крутят, ну в том маленьком зале, где раньше фойе было.
   - Какое "взрослое"? - начала догадываться Мария.
   - Ой, Маша, будто не понимаешь? Порно которое! Тьфу, скажу тебе!
   - Тётя Люда, ты-то откуда знаешь?
   - Ой, да водил меня Георгий, сказал, мол, запрещённое, импортное! Только какое оно запрещённое, если туда молодежь толпой валит? Маша, да ты подумай, наши мальчишки... это смотрели! И всех пускают, хоть младенцем будь! Только деньги плати!
   - И что говорят!?
   - Молча краснеют.
   - А ты?
   - А что я? Что я там такого новенького могла увидеть после почти двух десятков лет замужества? Хм, - вдруг хихикнула тётя Люда, - я бы и сама им могла кое-что интересненькое показать! Ой, Маша, да опять мы не о том! Так как теперь с мальчишками быть?
   - Мам, мама? - в трубке послышался голос старшенького тёти Людиного, Сергея: - Ты не беспокойся. Мы уже давно знаем, откуда дети берутся.
   - Маш, слышала, Маша? Серёжка наш разговор подслушивает и комментирует.
   - Ну вот, лучше бы я у тёти Люды жить остался! - сын укладывался спать, но никак уснуть не мог, в соседей комнате громко работал телевизор, муж смотрел спортивную передачу.
   - Спи уже, не подслушивай! Утром в школу рано вставать!
   - Это кто там у тебя? - прислушалась тётя Люда.
   - Да Серёжка- младший... завидует. Я в этот выходной поведу их в театр.
   - "Я поведу тебя в музей, - сказала мне сестра," - Мария расслышала голос в трубке.
   - Гошка! Гоша! Ты?
   - Он, говорит, соскучился. Ага, мы тут все соскучились! Слышишь? Ладно, ругать мальчишек не буду. Скажите спасибо Марии! Идите уже умываться и спать! Ну всё, пока!
   - Пока, - Мария положила трубку. - Серёжа, убавь звук. Сыну спать пора.
   - Спать захочет - уснёт! Так что там случилось?
   - Мальчишки на взрослое кино сходили...
   - Хм! Раньше в баню ходили... "кино" смотреть. Там в деревянной переборке дырка была из мужского отделения в женское... Так взрослые мужики подсматривали, а ты говоришь, мальчишки... Ну и мы с батей тоже... ходили.
   - У вас же ванна дома...
   - Там парная знатная. Весь район ходил. Батя и сейчас ходит. Говорит, многих уже в живых нет, а на некоторых в голом виде смотреть без слёз нельзя.
   - Так и он не помолодел!
   - Ох и заноза же ты! "Не помолодел!" - ты, кстати, тоже. Папа и так в зеркало только когда бреется, смотрит.
   - Я не в обиду... - опасаясь на ночь глядя выслушать воспитательную лекцию мужа, пыталась сгладить его недовольство Мария: - А кино это банное твой папа сейчас смотрит?
   - А как же? Там дырку в перегородке во время ремонта заделали, так мужики раскопали. Папа говорит, фигуры тощие стали. Вот раньше как повернётся... дама задом, да как наклонится ножки потереть... Ну всё, давай и мы спать укладываться. Серёжка, спишь?
   - Сплю.
   - Ну вот, а ты говоришь, звук мешает!
  
   Подходил к концу учебный год. Георгий заканчивал седьмой класс и жил в приподнятом настроении. Академия, новый город...
   - Нажимай на ту кнопку! Наж... наж... - среди ночи семью поднял на ноги Гошкин крик.
   - Что, что случилось? - в пышной белой ночной сорочке до пят в комнату мальчишек вбежала тётя Люда. - Гоша, как ты? - потрогала лоб: - Вроде температуры нет.
   - С этим прибором так... нельзя, - Гошка, наконец, разлепил глаза: - Я что, дома?
   - Ох! - выдохнула тётя Люда: - Приснилось.
   - Мне казалось по правде... - упал на подушку Гошка. - Может, дальше увижу, - и тут же снова уснул!
   А вот у Серёжки никаких особых переживаний выпускные экзамены не вызывали. И как ни старались тётя Люда и Георгий Фёдорович убедить старшего сына, что образование в жизни нужно и просто необходимо, Серёжка гнул свою линию:
   - С чего вы взяли, что академик живёт интереснее, чем слесарь или токарь? Да и не вытерплю я, как наш Гошка, корпеть над книгами и, вообще, мне хочется двигаться, делать что-нибудь своими руками. И чтобы не через годы открытия совершать, а вон, как батя, отремонтировал машину - вот она, любуйся!
   - Так и на слесаря надо учиться! Приходи-ка завтра ко мне на работу. Посмотри, как тебе рабочая профессия, - пригласил Георгий Фёдорович старшего сына. И с тех пор Сергей каждый день после уроков пропадал в автомастерской.
   - Ты ему там... погрязнее что-нибудь... ну чтобы учиться потянуло, - шептала мужу тётя Люда.
   - И так двигатель разбирает и моет... - как-то не особенно расстроенно отбрыкивался от жены Георгий Фёдорович.
   - Ой, ой! Вижу я, тебе самому нравится, что Серёжка рядом. Хвастаешься, поди, перед мужиками: сын вырос! Так это ты, слава Богу, непьющий, а так... вижу, как ваши бывает расползаются из мастерской, с заходом на бетонку! Смотри, как бы Сергей с ними не скорешился, - сокрушалась тётя Люда.
   - Бывает, конечно, не без этого! А какие у нас мужики специалисты! И вон на заводах сейчас то сокращение, то, вообще, полная остановка! А мы без работы не сидим. Эта специальность всяко и его, и его семью прокормит!
  
   Это утро на работе у Марии началось со звонка из приёмной Анатолия Павловича.
   - Мария Владимировна, Анатолий Павлович занят, просил меня уведомить вас, что анкеты получены, и вам следует подойти в ближайшие день- два, чтобы отправить биоматериал на исследование ДНК.
   Дозвониться до Виктора Генриховича не получалось. Он так же, как тётя Люда, не очень жаловал сотовый телефон. А стационарного в их "графском доме" просто не было. Тем более, что жили они с Верой Фёдоровой, не понять где. В однушке Веры Фёдоровны Виктор Генрихович не находил себе места. С детства привыкнув к аллеям пусть и запущенного парка, он тяготился тесным пространством однокомнатной хрущевки. И, вообще, не чувствовал себя, как дома. А Вера Фёдоровна, привыкнув к благам цивилизации, не жаловала туалетную комнату- одну на весь этаж графского особняка, оборудованную бог знает сколько лет назад и с тех пор не видавшую ремонта. И как-то в разговоре с Верой Фёдоровной Мария поделилась информацией о том, как тётя Люда и Георгий Фёдорович отделили от этажа три своих комнаты и сделали отдельную душевую, правда, совмещённую с туалетом, но ведь отдельную! И практичная Вера Фёдоровна взяла эту идею на заметку.
   Однако прежде, чем объединять жилое пространство, как вполне здраво рассуждала Вера Фёдоровна, следовало узаконить отношения. А довести Бессера до ЗАГСа, оказалось очень непросто. У самого входа он начинал топтаться на месте и, развернувшись, семенил назад.
   - Понимаешь, Верочка, мама против... и я не могу просто так переступить...
   И Вера Фёдоровна, ворочаясь ночами под боком Виктора Генриховича без всяких на то законных оснований, нашла-таки выход.
   - А давай у твоей мамы спросим! Может, она уже передумала.
   - Это как? - поднял очки на лоб Виктор Генрихович.
   - Ну... сходим на кладбище, ты постоишь рядом с её могилкой, задашь свои вопросы. Заодно и могилку приберём.
   - Верочка, это как же я у неё спрошу? - изумился Виктор Генрихович. - И что мне у неё с... с... спрашивать?
   - Ну много там не поговоришь. Что спрашивать - я тебе скажу. Ты же хорошо знаешь свою маму?
  Виктор Генрихович растеряно кивнул:
  - Да, конечно. Верочка, как-то всё это... смущает меня.
  - Витюша, за могилкой уход нужен? Нужен. Чего она там, как безродная? Ну какое смущение - навести порядок?
  
   На следующий день возле ржавых кладбищенских ворот Вера Фёдоровна остановила Виктора Генриховича:
   - Запоминай, первое спросишь, желает ли твоя мама счастья своему сыну, то есть тебе. Второе: желает ли она тебе одинокой старости? И последнее: согласна ли она на наш брак?
   Виктор Генрихович только головой покрутил:
   - Верочка, ну как я могу поверить в переговоры с... умершим человеком? Антинаучный спиритизм! Но ты права, могилку следует прибрать.
   - Да я же не прошу тебя верить ни в какой спиритизм! А повторить про себя три предложения тебе что, трудно? Только не перепутай порядок вопросов!
   - Мне не трудно... я... я постараюсь, но... - смущался Виктор Генрихович. А для Веры Фёдоровны порядок вопросов был наиважнейшим моментом. Оставит его возле могилки, спрячется рядом за соседней и прошепчет: да, нет, да. Только и делов-то! Кладбище не то место, чтобы научные теории разводить: то ли слышал, то ли послышалось!? Считай так, как самому нравится!
   - Вот и хорошо! - не дала ему пуститься в дальнейшие рассуждения Вера Фёдоровна, - думай всё время про маму, сосредоточься. Проговариваешь про себя первый вопрос, ждёшь пару- тройку секунд, потом- второй и третий.
   После того, как выгребли пожухлую траву, сухие листья, и укрепили новый пластмассовый венок, Вера Фёдоровна, окинув всё критическим взглядом, вздохнула:
   - Ну вот, видишь? Как думаешь, твоей маме мы угодили? Чистота, порядок, красота!
   - Да, конечно, - минорное настроение Виктора Генриховича было написано на его лице.
   - Витюша, ты не забыл?
   - О чём? А... да, да, конечно... - на могилке его мамы никогда такого порядка не было. А благодаря Верочке вот - чистота и красота. И дома теперь он не один, и книга пишется, и пирожки горячие! И ему так захотелось угодить Вере Фёдоровне!
   - Так я отойду, чтобы тебе не мешать, - и Вера Фёдоровна отступила за оградку соседней могилки. Ну чтобы и видно её не было, и прошептать могла бы так, чтоб услышал Бессер.
   Виктор Генрихович нерешительно потоптался, потом присел на корточки, и Вере Фёдоровне показалось, будто негромко с кем-то заговорил. Такого поворота она не ожидала. И ей стало по-настоящему страшно, да так, что из головы напрочь вылетел продуманный план. Спина покрылась холодным потом. Всё-таки кладбище и так настраивает на тоскливый лад, а тут такое! А Виктор Генрихович вдруг кивнул, поправил венок, распрямился и направился к выходу из оградки.
   - Верочка? Ты где? - и голос его звучал вполне спокойно, даже довольно. - Верочка, э... завтра мы несём заявление в ЗАГС. Ты как, не против?
   - Я... я согласна, - не верила своим ушам Вера Фёдоровна. Она неделю ночами крутилась, обдумывая, как бы так всё обустроить, а теперь у неё ноги подкашивались от пережитого волнения. Ну не мог же Виктор Генрихович в самом деле разговаривать со своей умершей мамой?! Или мог? Но спросить у него она не решалась. Он же ничего не рассказывал.
  
   Виктор Генрихович позвонил сам.
   - Мария Владимировна, официально приглашаем вас на наше бракосочетание. И у нас к вам большая просьба. Понимаете, Володя прилететь не может. А других родственников у меня нет. Вера Фёдоровна тоже одинока.
   - Виктор Генрихович, какое предложение? Я начинаю волноваться.
   - На бракосочетание нам нужны свидетели. Со своей стороны, я бы желал пригласить вашего супруга Сергея, а Верочка будет обращаться к вам. Вы уж не откажите, пожалуйста.
   - Конечно, конечно, Виктор Генрихович! Поздравляю! - Мария действительно радовалась. Объединились два одиноких человека, и теперь это уже семья! - У меня для вас тоже есть новость, - и Мария объяснила, что надо подойти и сдать биоматериал для ДНК. - Вы не беспокойтесь, это не страшно. Сдадим слюну в пробирку и заполним анкеты.
  
   Результаты ДНК пришли даже быстрее, чем ожидали. Из факса ползла бумажка, как казалось Марии, бесконечно долго.
   На этот раз дозвониться получилось быстро.
   - Машенька, ты? Надо же, я как раз тебе звонить собирался. По поводу нашей свадьбы.
   - У меня тоже новость.
   Виктор Генрихович сообщил дату и время регистрации и сказал, что заказал в кафе, рядом с ЗАГСом, столик на четверых: он с Верой Фёдоровной и Мария с Сергеем. Да и в фотосалон ещё зайдут.
   - Верочка хочет фотографию, чтобы в рамку на стенку повесить. А у вас что за новость?
   - Виктор Генрихович, я ваша родственница по крови, не дочь, конечно, но родня. А это значит, что Владимир - ваш родной брат и... и мой папа, - от волнения дыхание у Марии перехватило.
   - Господи! Маша, Машенька! Счастье-то какое! Сами подумайте: совсем недавно я был одиноким стареющим человеком. А теперь я почти женат на самой прекрасной женщине в мире... я о ней столько мечтал, столько мечтал... я... я в магазин ходил посмотреть на неё. А теперь у меня ещё есть родной брат и родная племянница! - голос Виктора Генриховича прервался. - Мы с Володей никогда не обсуждали вопрос нашего родства, но в душе каждый из нас хотел и боялся узнать правду. Мы ведь внешне совсем не похожи!
   - У вас ещё есть племянник Георгий, мой брат, и внучатый племянник, мой сын Серёжка, и ещё один ожидается. Правда, у Георгия другой папа. Но мне-то по маме Георгий родной!
   - Маша! Я побежал!
   - Виктор Генрихович, что с вами? Куда бежать собрались?
   - Маша, да какой столик на четверых?! Надо посчитать, сколько нас. И посоветоваться с Верочкой: где и как будем праздновать. И Володе, Володе позвонить! О Боже! Маша! Я ни одинок! Нас, Бессеров, много! И тётю Люду, и Георгия Фёдоровича обязательно надо пригласить! Маша, а детей как? Можно с нами или за отдельный столик?!
   - Виктор Генрихович! Виктор Генрихович! Успокойтесь. Сядьте, подышите, а потом уже и не бегите, а звоните Вере Фёдоровне.
   - Маша, ты права. В самом деле, что-то разволновался... Верочка на работе сейчас... Поехать к ней, или подождать её дома?
   - Виктор Генрихович, согрейте чаю, - успокаивала его Мария, - и дождитесь Веру Фёдоровну.
  
   С работы Мария возвращалась в радужном настроении. Она так ждала, мечтала, что найдёт своего отца. И ей представлялось, что это будет какой-то особенный день! И вот теперь сама себе не могла объяснить, что тревожно, неприятно свербело на душе. Что? А что, кроме реакции мужа? На любое радостное событие у него находился какой-нибудь негатив.
   Мария уже подходила к автобусной остановке, когда на белой облупленной стене старой подстанции прочитала криво написанные чёрной краской строчки: "Весь мир - дерьмо. Все бабы - суки, а солнце - долбаный фонарь".
   - Господи! Дурь, глупость, гадость... - не выдержала, высказала вслух и тут же поняла: "Да это же главный девиз Сергея!" - ноги сами собой прилипли к асфальту. Домой идти не хотелось.
  
   Сергей, действительно, оказался совсем не рад Машиным новостям.
   - Что ты за человек такой!? Куда -нибудь да вляпаешься! Тебе что, семьи мало? Подумала бы, тебе родить скоро...
   - Ещё почти четыре месяца до срока. И причём тут роды?
   - Опять перебиваешь! Сколько тебе повторять: когда я говорю - ты слушаешь. Понимаешь?
   Мария молча кивнула в надежде прекратить воспитательную беседу мужа.
   - Хотя Япония... там машины дешёвые и не чета нашим... Можно будет съездить.
   - Помнится, Виктор Генрихович спрашивал, есть ли у меня права.
   - На свадьбу пойдём. Только ты держи себя там в руках. Не напейся... Веди себя скромно, достойно. А то пьяная беременная тётка...
   - Сергей!
   - Вообще-то я не о тебе говорил, но, видимо, есть причина, по которой ты отнесла эти слова на свой счёт.
   Мария смотрела на мужа и понимала, это он таким образом напомнил ей их свадьбу, которую она и без его напоминания не могла забыть, как горькую обиду. И давно уже поняла, что спорить с этим человеком бесполезно. А вот как дальше быть - пока не знала.
  
  
   Глава 16. Попутчики
  
   Вечером у тёти Люды держали семейный совет: отправлять Гошку учиться в Москву или пусть доучится здесь, а там видно будет. Волновались все, кроме самого Гошки.
   - Вон у нас институт при заводе, как раз то, что надо, - устал от этих обсуждений Гошка, - и никуда ехать не надо.
   - Так Москва же! - чуть не хором возражали Андрюшка и Ванюшка. - Мы к тебе будем в гости ездить... в Москву.
   - Ну да, разбежались! Это если ехало повезёт! Во-первых, где деньги взять на дорогу, да и на жизнь Москве? Во-вторых, Гошку поселят в общежитии, а вы где - на вокзале? - пытался вразумить братьев старший, Сергей.
   - А мы копить начнём на дорогу!
   - Опять? - кашлянул Георгий Фёдорович, напоминая историю с копилкой. - В общем, так, последнее слово остаётся за Марией. Вот завтра приедет после работы, тогда и решим.
   - А почему не за мной? - возмутился Гошка. - Дело-то вроде как меня одного касается.
   - Мал ты ещё... Город чужой... Всякие соблазны... - присматривался к мелкому и вёрткому, как юла, Гошке Георгий Фёдорович. - Как бы вместо науки чему плохому не обучился...
   - Так этого добра и здесь навалом, - парировал Гошка. - Мы же не обучаемся ни водку пить, ни курить... разную гадость!
  
   Так или иначе, на следующий день решение было принято.
   - Лучше сделать и однажды пожалеть, чем не сделать и жалеть всю жизнь! - убеждала сама себя тётя Люда.
   Сопровождать Гошку не пришлось. Вместе с ним ехал ещё один мальчик, который был и старше и казался более спокойным и рассудительным.
   Теперь тётя Люда не расставалась с телефоном, который по-прежнему почему-то недолюбливала и называла не иначе, как "сотик- обормотик". Она шустро переписывалась с Гошкой СМС-ками. И, удивительное дело, совсем не сентиментальный Гошка теперь строчил тёте Люде СМС-ки не реже, чем она ему.
   - Вот раньше - получишь письмо в конвертике, откроешь... - мечтательно вздыхала тётя Люда, - прочитаешь... и будто рядом побудешь.
   И когда, казалось, жизнь Георгия стала входить в привычную колею: завтрак, занятия, обед, дополнительные занятия и библиотека, которая находилась в двух шагах по коридору, тётя Люда вдруг получила то самое бумажное письмо. Написала его та самая Андреевна, про которую рассказывал Андрей Борисович на собеседовании. Ксения Андреевна писала, что как-то Андрей Борисович попросил её проведать самого младшего из принятых на обучение ребят - на предмет обустройства быта. И тут выяснилось, что большую часть свободного времени Георгий проводит либо в библиотеке, либо с книгой - на подоконнике в коридоре. Ксения Андреевна писала, что вместе с Георгием поселили ребят, отзывы о которых исключительно положительные. Но, зная со слов Андрея Борисовича, что Георгий вырос в многодетной семье, была удивлена, что жить в общей комнате с ребятами он просто не может. Друзей тоже у него нет. Хотя отношения со всеми вроде бы хорошие, ровные. Дальше она приводила слова самого Гошки: "Нет у меня времени дурью маяться!". И, посоветовавшись с Андреем Борисовичем, предложила Георгию жить на квартире у своей мамы. О чём и сообщает в этом письме. Обратный адрес на конверте. И слова: "Денег за аренду платить не надо". Однако ничего подобного сам Гошка ни в СМС-ках, ни в разговорах не сообщал. Поскольку положение Марии исключало дальние поездки, то на проверку обстоятельств дела решено было отправить тётю Люду. А чтобы семья не осталась без обедов и ужинов, все вместе лепили пельмени и вареники, которыми и забили новую морозилку. Дорогущую, белую, блестящую. Причём Гошке о предстоящем везите не сообщили.
   Летать на самолёте тёте Люде ещё не приходилось. Она и волновалась, и радовалась. Место оказалось у окна: "Буду в иллюминатор смотреть, сверху всё видно. Это же и города, и горы будем пролетать!" - рассуждала про себя. Но первое разочарование постигло, когда при её комплекции пришлось втискиваться в пассажирское кресло. А потом оказалось, что, кроме белых облаков и редких прогалин в них, разглядеть ничего невозможно. А сидеть приходилось практически неподвижно. Она посмотрела на часы. Ещё и половины полётного времени не прошло, а уже невмоготу. И решила, что имеет полное право сходить в туалет. Хоть немного разомнёт затекшую спину и одеревеневшие ноги.
   - Разрешите, - пришлось побеспокоить двух сидевших на соседних местах пассажиров.
   - Пожалуйста, - и оба молодых человека шустро выскользнули в проход самолёта. Тётя Люда подняла ручки их кресел и тоже выкарабкалась, как ей казалось, на свободу. В туалет стояла очередь. И тётя Люда вздохнула про себя: "Хоть немного постою!" Но каждому возвращающемуся из самолётного санузла пассажиру неминуемо приходилось протискиваться мимо неё.
   - Это же не проход, а бутылочное горлышко какое-то, - пыталась втянуть в себя живот тётя Люда, пропуская стройную нарядную даму. А та, протискиваясь мимо, мило улыбаясь, прошипела:
   - Самолёт для людей рассчитан, а не для беременных динозавров, - и, продолжая мило улыбаться, уже громко и вежливо произнесла: - Простите, разрешите пройти, пожалуйста! - И совсем не вежливо протиснулась мимо. Ответить ей тётя Люда не успела. В спину подтолкнула очередная пассажирка:
   - Свободно! Идите, не одной вам приспичило!
   Эх, если бы тётя Люда знала, что ждёт её в туалетной комнате самолёта! Но, только закрыв за собой дверку, поняла: пошевелиться ей в этом помещении негде! Но ситуация обострилась до того, что пошевелиться ей всё-таки пришлось! И тут, вроде так не кстати, её разобрал смех! Так и выходила со смехом из узеньких дверок. На удивление, очередь тоже улыбалась и кивала.
   - Какая же вы умница, - погладила её по плечу женщина немногим моложе тёти Люды. - Без комплексов!
   Искать нужный адрес в Москве долго не пришлось. Так ясно и подробно всё было расписано в письме. Встретила её худенькая скромно одетая женщина. Красиво уложенные серебристо-седые волосы и тёмно-карие живые глаза произвели на тётю Люду такое впечатление, будто она давно знает эту женщину, а вовсе не впервые видит.
   - Вы, значит, Людмила Ивановна? Проходите, пожалуйста, проходите, - и представилась даже немного официально: - Анна Васильевна Лебедева. Хозяйка этого жилища и мама Ксении... э... Ксении Андреевны. Георгий ещё на занятиях, вернётся, - посмотрела на часы,- через полтора часа.
   Тётя Люда осмотрелась в поисках места, куда бы присесть, чтобы не навредить, не раздавить чужую мебель. Квартира хоть и была двухкомнатная, но небольшие комнатки, чистые и уютные, обставлены хорошей мебелью явно прошлого века. Стулья с подлокотниками по бокам, диван на ножках в виде звериных лап.
   - Вы же с дороги, ванна там, - указала на дверь в коридоре. - Я пока чайник поставлю. Георгий придёт будем ужинать, - и ясно, по-доброму улыбнулась: - Вы не стесняйтесь. Мебель, действительно, не новая, но добротная, прочная. В те годы всё делали на века. Располагайтесь, где вам будет удобно.
   - Ой, я же тут... - и тётя Люда стала выгружать привезённые с собой гостинцы.
   - Людмила Ивановна, спасибо, конечно, но... вот,- и хозяйка отрыла дверку холодильника. - Когда Ксения закупает продукты Андрею Борисовичу, то водитель заодно и мне... доставку делает. А мне много ли надо? Так что мы с Георгием обеспечены полностью.
  "Георгий... - отметила про себя тётя Люда, - не Гоша, Георгий!" И поинтересовалась:
   - А ваша семья... - не знала, как задать щекотливый вопрос тётя Люда.
   - Да тут никакой тайны нет. Мужа я рано похоронила. Ксения - моя единственная дочь. По молодости Ксюша полюбила, а он настоял, чтобы избавилась от ребёнка. Мол, потом, успеем ещё. Но... более Ксюше Бог детей не дал. Он ушёл к другой, а она... да, хлебнули мы тогда с ней.
   - Так Андрей Борисович вам кем приходится? Кто, кроме родственника, поддержит, поможет, - рассудила тётя Люда.
   - За все эти годы - сроднились. А тогда жили мы в одной коммунальной квартире. И вот у него с женой ситуация не лучше, чем у Ксюши была. То ли молодой жене учиться бросать, то ли ...а что на общей кухне утаишь? Вот и договорились, мы поможем. Это потом он квартиру получил, мне вот эту выменяли... с доплатой, правда. Они переехали, а детей уже трое... Ксюша с ними. Теперь уже внуки. А мне одной в четырёх стенах ... так что вы уж будьте добры, пусть Георгий...
   Щёлкнула входная дверь:
   - Анна Васильевна, я при... и, не договорив, кинулся к тёте Люде: - Приехала! Приехала! Приехала!
  
   Тогда Анна Васильевна не представляла, каким обширным кругом близких людей ей предстоит обзавестись. Будет ли это плохо или хорошо? Ну, как обычно в жизни, - по-разному.
  
   А в это время Мария свой декретный отпуск проводила очень энергично, что здорово не нравилось Сергею.
   - Маш, ты дома? И не замкнулась? Во, даёшь!
   - Наверное, забыла. Серёженька, а ты что так поздно?
   - Ага, потеряла? Вот смотри! - и поставил перед ней полведра винограда.
   - Откуда?
   - Папа, это всё наше? - присел рядом с ведром Сергей- младший.
   - Ну, Георгию Фёдоровичу я уже отполовинил. Значит, это всё нам. Откуда? Да дело случая. У одного мужика жена такая же сумасшедшая, как ты. Представляешь, приспичило рожать прямо в автобусе. Она, видите ли, к нему на работу ехала! Зачем? Он на базаре торгует. Ну я скорую вызвал, а пока они приехали... забирали уже маму с ребенком!
   - Серёжа, какой ты у нас... - обняла мужа Мария, - сын, чувствуешь? Папа сегодня две жизни спас.
   - Будто каждый день чем-то другим занимаюсь? В общем, глупость женская и сплошная антисанитария! Роженицу сопроводил на скорой. А то мало ли, что-нибудь напортачат и на меня свалят. Ну а муж её прямо в роддом ведро винограда привёз. "Вот, - говорит, - спасибо. Давай, - говорит,- домой отвезу".
   - Кто на базаре торгует, у них денег много! Вон, даже машина есть! - вклинился в разговор Сергей- младший.
   - Видели бы вы его машину! Ржавая "копейка" восемьсот лохматого года! Ну вот, думаю, завезём Георгию Фёдоровичу половину, а потом домой - вторую половину вам на троих, - кивнул на живот Марии.
   - Как они там?
   - Твой борщ за обе щёки уплетали! Говорил же, учился бы Гоша тут! Так нет! Теперь мотаешься, хотя зря! Георгий Фёдорович взрослый человек, мальчишки тоже уже не маленькие. Старший, тёзка мой - Сергей, уже, считай, рабочий человек. А ты, не успела тётя Люда в самолёт сесть, к ним! Зачем, спрашивается? Не лучше той, что в автобусе родила. Чем только женщины думают?
   Спорить с мужем на ночь глядя Марии не хотелось. Поэтому выяснять, чем думают женщины, не стала. Так или иначе, но половину винограда он по собственной инициативе завез семье тёти Люды.
   - Ну да, Серёжка устроился учеником слесаря на завод. Вроде, нравится. Но заготовленные пельмени и вареники исчезают как-то слишком быстро. Вот я и сварила большую кастрюлю борща. Думаю, на пару дней хватит. Да и тётя Люда скоро вернётся.
   - Здорово! - выкладывал в раковину виноград Сергей- младший. - Мы его помоем и будем есть!
   - Ночью? - остудил пыл сына Сергей.
   - А что, нельзя?
   - Это как мать скажет М... да!
   Виноград помыли и сложили крупные кисти на блюдо, водрузив его на кухонный стол. Ну и поели немного... на сон грядущий.
   Мария и так, и этак пыталась улечься. Но сон никак не приходил. Непонятное беспокойство одолевало её. "Ну, съем ещё пару виноградин, - и направилась на кухню. - Вот же никто не просил, Сергей виноградом поделился... Жадным его точно не назовёшь. И деньги... ну да, выделяю какую-то сумму тёте Люде, и ничего. Но отчёт обязателен: когда и сколько отдала денег... будь добра, представь", - рассуждала Маша, очередной раз возвращаясь с кухни.
   - Серёжа! Серёжа! У меня чесотка началась!
   - Маша, ты сдурела? - яркая луна светила в окно, и было видно, как Мария, приподняв ночную сорочку, обеими руками чешет живот. Сергей встал, включил свет.
   - Маша, ты что чесотки в жизни не видела? Ну вот хоть тогда, на практике, помнишь? - и отправился на кухню.
   - Всё тело чешется! Особенно живот! - и в ночной тишине опять раздались странные звуки почёсывания.
   - Маша, так ты за ночь почти весь виноград съела! Аллергия это, - и сел рядом. - Утром сбегаю в аптеку за супрастином, хотя тебе теперь... ну ладно, куда деться? Давай спать.
  - И как?
  - Маша, мне утром на работу, а до того в аптеку. А ты в декрете, днём поспишь, - и завернулся в одеяло.
  
   Неделя в Москве для тёти Люды пролетела, как один день. Это был первый в её жизни отпуск. Билет назад купили заранее и уже за сутки до отлёта тётя Люда начала собирать вещи и купленные подарки.
   - Как они там? Теперь, поди, уже и пельмени, и вареники съели, - сокрушалась тётя Люда. - Машуня, ну то есть Мария Владимировна, - уточнила для Анны Васильевны, которая на удивление быстро усвоила, кому кем кто в их семье приходится. И тоже собирала подарки, - ну вот, значит, Машуня звонила, говорила, что наварила там большую кастрюлю щей, ну так, а утром? - и было видно, что Москва, конечно, произвела на тётю Люду невероятное впечатление, но домой она очень хотела. И только Гошка становился всё грустнее и грустнее. А как-то завёл разговор, что мог бы и дома доучиться, есть же институт при заводе и специальность похожая есть.
   - Георгий, ты ещё не привык к новой жизни. Только вступаешь на этот путь. Дорогу выбираешь сейчас, а идти по ней придётся всю жизнь, - убеждала его Анна Васильевна.
   - Гоша, ты же "без хвостов" учишься? Ну так в чём дело? На зимние каникулы - домой! - и тётя Люда попыталась поцеловать его макушку, как делала это раньше. Но, оказалось, что даже встав на цыпочки - не дотянулась!
   - Гошка! Ты же перерос меня на целую голову! Наклонись!
   Наконец, вещи собрали, упаковали и ужаснулись!
   - Кто же нас в самолёт с таким чемоданищем пустит? - сомневалась тётя Люда. А чемодан этот не новый, но крепкий, кожаный, невероятных размеров выделила Анна Васильевна.
   - В следующий раз приедете, вернёте, - наказывала тёте Люде. - Этот чемодан моему мужу от его отца в наследство достался. И, вообще, мы его в багаж сдадим. Только вот сейчас в чехол упакуем, - и достала нечто полосатое, напоминавшее огромный наматрасник. - Правда, Георгий? Ой! Стой, Георгий, стой! Не закрывай! Вот ещё, - и протянула тяжелый железный многоугольник.
   - Это что же такое?! - растерялась тётя Люда.
   - Людмила Ивановна, это пельменница! На вашу семью как раз! Раскатываете тесто, накрываете её, вкладываете мясо в вот эти места, накрываете вторым слоем теста, остаётся скалкой по верху прокатать, и за раз тридцать штук пельменей готово!
   - Ну так я на Новый год - домой? - уточнял Гошка.
   - Домой! Мы же все по тебе скучаем. Гоша, мы же все тобой гордимся. А уж как расхвастались мальчишки! Прикинь, если ты вернёшься, как им оправдываться?
   - Да я ничего... но на Новый год - домой...
   Молчавшая до этого Анна Васильевна вдруг предложила:
   - Так, может, на Новый год лучше вам всем... сюда?
   - Тузика с его Тоской некуда девать, - заулыбался Гошка, - да и многовато нас будет.
   - А... это ваши собачки? - уточнила Анна Васильевна.
   - Ну да, наши. Тузик взрослый пёс, можно сказать, уже дедушка. А Тоска - это его котёнок.
   - Щенок, - поправила Анна Васильевна.
   - Да нет, - покачала головой тётя Люда.
   И, видя недоумевающий взгляд Анны Васильевна, Гошка и тётя Люда, перебивая друг друга, пересказывали историю появления в их семье Тузика и Тоски.
  
   Мария готовила ужин, время приближалось к вечеру. Сергей еще не вернулся с работы, сын, расстелив в зале какую-то схему, ползал рядом и перезванивался с другом, попутно поясняя Марии: "Представляешь, это же, считай, настоящий самолёт, только маленький! Был бы Гошка дома - быстро б разобрался!"
   - Так ты ему позвони... Надо же, - зазвонил телефон. Но звонил вовсе не Гошка.
   - Георгий Фёдорович? - удивилась Мария. - Куда? Сергей подал заявление добровольцем в армию? Ой! Вы только пока тёте Люде ничего не говорите. Вот вернётся, тогда уж... А... в самолёте уже. Утром встречаете?
  
  
   Сергей написал заявление - отправить его добровольцем в ту самую танковую часть, в которой служил Дмитрий.
   - Ты же автомат в руках не держал! Дмитрий училище закончил танковое. А ты? - старался переубедить старшего сына Георгий Фёдорович.
   - Серёженька, сынок, это не стрелялки в компьютере. Димка, видел, какой вернулся? И счастье, что живой! - вытирала кухонным полотенцем заплаканное лицо тётя Люда.
   - Знал, что мама так... потому и выбрал момент, когда уехала, но ты, батя? Как так?
   - Я не к тому, что Родину защищать не надо, я к тому, что нужны навыки, сила, умение... А ты пока ничем из этого набора не обладаешь. Погибнуть на радость врагу и горе родным - это как, по-твоему?
   - Но уже написал заявление! - мотнул головой Серёжка. - Да и с чего вы взяли, что я... погибну? Я вернусь с победой! И, вообще, я решил - военным буду!
  
   На следующее утро ещё на крыльце военкомата тётя Люда встретила военкома.
   - Вы тут главный будете?
   - Ну что ж мы, тут беседовать будем? - тётя Люда стояла в дверном проёме и, значит, мимо неё даже муха пролететь не могла.
   - Мальчишка, ему же только-только 18 лет исполнилось! Ну что он там? Какой вояка?
   - Я ничего вам ответить не смогу, пока не попаду на рабочее место, - развёл руки военком.
   - Вон у нас в доме взрослые мужики ходят, хреном груши околачивают, вот их забирайте! А вы молоденького, совсем ещё мальчишку...
   - Вас как по имени отчеству? - перебил её военком.
   - С утра Людмила Ивановна была! - кипятилась тётя Люда.
   - Грозная вы женщина, Людмила Ивановна! Я, с вашего позволения, Егор Захарович. Так хотите получить информацию о своём сыне или ... кхэ, кхэ... и далее будете просвещать меня о том, чем... э... груши околачивают ваши соседи?
   Как выяснилось, Сергей, действительно, написал заявление и получил направление на медицинскую комиссию.
   - Так вот, если медики признают вашего Сергея годным для службы в армии, то... я удовлетворю его просьбу!
   - Это же зачем я сына старалась здоровеньким растить? Чтобы..., - военком движением руки остановил тётю Люду.
   - Значит, так, Людмила Ивановна, если здоровье вашего сына не подведёт, то он получит направление... в танковое училище, в котором срок обучения четыре года.
   - Это значит...
   - Это значит, что необученные нам не нужны!
   - Обучаться четыре года, - повторила вслух тётя Люда. - А там, может, или осёл издохнет, или падишах помрёт? Это значит, прямо сейчас он...
   - Это значит, прямо сейчас позвольте, я вас провожу! А в принципе, вы правы. Хорошо бы, все ослы вместе со своим падишахом... сдохли!
   - Спасибо, - тётя Люда поднялась со стула, одернула подол платья, повернулась спиной к военкому, шагнула к выходу, - я помню, где у вас вход-выход! - кинула через плечо.
   Но Егор Захарович успел выйти из-за стола, обогнать тётю Люду и предупредительно распахнул перед ней сначала дверь кабинета, а потом и входную уличную дверь.
   - Э... это очень хорошо, что вы так заботитесь о своём сыне. И знаете, что..., - вышагивал рядом Егор Захарович, - вы оставьте мне номерок своего телефона. Ну так, на всякий случай. Буду держать вас в курсе...
   - Так уж сразу "призывника". Может ещё медкомиссия... какое плоскостопие найдёт.
   - Ну что вы, Людмила Ивановна? Сами же говорили, здоровенького вырастили, - и поддержал под локоток запнувшуюся на ровном месте тётю Люду.
  
   Мария уже подготовила пакет, который должен Сергей принести ей при выписке из роддома. И только привозить детскую кроватку от тёти Люды, покупать детскую коляску и ленточку - не разрешала.
   - Маша, ну потом будем бегать, как ошпаренные. Ну зачем нам старая кроватка от тёти Люды? Мы новую купить в состоянии.
   - В этой кроватке Гошка вырос, она - по наследству. Коляску тоже, пока не родится, покупать нельзя - примета плохая. Вот и с ленточкой: если мальчик - купишь голубую, если девочка - розовую.
   - Маша, так вроде УЗИ показало...
   - Вот родится и покажет, - упиралась Мария.
   - Маша, ну медик же, а вся в предрассудках! - старался повежливее возражать жене Сергей.
   Ещё сидели за ужином, когда зазвонил телефон Марии.
   - Ой, что-то случилось! - заволновалась она. - Поздновато, если просто так поговорить.
   - Серёжка завтра в армию ухо-о-одит! - рыдала в трубку тётя Люда. Кое-как Марии удалось уточнить, что пока только в училище, то самое, где Димка учился. - Удовлетворил, гад, просьбу! Нет, чтобы признать негодным! - шмыгала носом тётя Люда. Понять, какую просьбу, какой гад- взять в толк Мария не могла, но предположила, что это тот самый военком.
  
   Весна две тысячи двадцатого года выдалась дождливой. Мария приехала на призывной пункт вместе с сыном раньше тёти Люды. Вот и семейство Дороховых, ежась от моросящего дождя, окружило Марию.
   - Ну ты как? - поинтересовалась тётя Люда.
   - Да всё нормально.
   Провожающих было больше, чем призывников. Серёжка толокся возле родных, поминутно оглядываясь по сторонам. И вдруг кинулся навстречу худенькой девочке, с двумя тоненькими косичками и синими глазами на бледном лице.
   - Мама, вот...эта Галочка, - и обнял её за плечи. - Она у нас на заводе кладовщиком работает.
   А Мария вдруг вспомнила марш "Прощание славянки", окна уходящего поезда и щемящую боль в груди. И только теперь отчётливо ощутила, каким невероятным счастьем для неё была та боль расставания с любимым. Никогда потом в жизни такого щемящего чувства она не испытывала. А марш опять гремел, из синих глаз Галочки катились слёзы, Серёжка то обнимал её, то кидался к тёте Люде: "Мам, тут такое дело... ты понимаешь... в общем, ты скоро бабушкой станешь".
   - Я? С чего вдруг, - растерялась тётя Люда.
   - Галочка беременна. Мы только вчера узнали.
   - Ах, Боже ж ты мой! - и накрыла плечи Галочки своим головным платком. - Дождь холодный.
   Мария оглянулась на сына:
   - Мама, мы с Андрюшкой и Ванюшкой заедем к нам, я заберу схему - и к тёте Люде. Дозвонимся Гошке, надо кое-что уточнить, - Мария согласно кивнула. Потом ехала в автобусе и думала, что никаким заговором сердце остужать и не надо. Само остыло. Почему? Да кто же скажет? Только теперь точно знала, что любовь просто не может быть несчастной. А вот как с таким... живым, но остывшим сердцем жить? Отболела любовь к Димке, оставив в сердце воспоминание о счастье любить и быть любимой. А жить-то хочется не воспоминанием о счастье, счастливой хочется быть всегда!
   В эту ночь, ближе к рассвету, Сергей вызвал скорую помощь.
   - Папаша, ну куда вы лезете? Мы в роддом вашу жену отвезём. А вы что, тоже собираетесь рожать? - старалась вежливо злиться уставшая за дежурство медсестра.
   - Я не папаша!
   - Во, дают! - удивилась та, помогая Марии подняться в машину.
   - Я врач!
   - Места нет, - и захлопнула перед ним дверку.
  
   В послеродовой палате мамочки ожидали каждая своего малыша на первое кормление. А под окнами то и дело выкрикивали чьи-то имена. И только Марию никто не звал. Она то ли немного завидовала, то ли обижалась на своих. И тут в палату в белом халате вошёл Сергей.
   - Серёжа? Ты... как сюда попал?
   - Тут работает моя бывшая однокурсница. Ну пустила на минутку, не прыгать же мне вместе со всеми под окнами, - улыбался Сергей. А Марии так хотелось, чтобы вместе с другими и её имя звучало под окном.
   - Знаешь, я уже видел нашего сына! Раньше тебя! Так, а это - тебе. Тётя Люда пельмени принесла. Вот баночка в полотенце укутана. Я молока и сметаны купил... Посмотрел ваше меню, как по мне, так не очень. Завтра к вечеру заскочу, - и не дав Марии рта раскрыть, картинно вышел из палаты.
   - Везёт же некоторым, - вздохнула крупногабаритная женщина на соседней койке. - А мой, вон тот кабанчик, что в промасленной куртке под окном прыгает, - и, приплюснув нос к оконному стеклу, кричала на всю палату, - ты подожди, скоро кормить принесут, я тебе в окно покажу!
  
   Выписка, она во всех роддомах одинаковая. Маме - цветы, врачу - конфеты и шампанское, папе - потомство. Вот и теперь, Сергей вручил Марии букет, нянечке конфеты и шампанское, принял сына:
   - Ладно, глянь на брата. Тебе можно.
   Серёжка-младший пожал плечами:
   -Чего ещё там смотреть?
   И они вышли из больницы. Ещё через стеклянные двери входа Мария увидела приличную группу людей. Не узнать тётю Люду было невозможно. Рядом с ней Андрюшка, Ванюшка, за их спинами Георгий Фёдорович. Все суетились, смеялись и явно радовались. И только стоявшие в стороне ото всех свёкор и свекровь оставались серьёзными.
   - Нечего, нечего, успеете ещё познакомитесь! Вон Андрюшка и Ванюшка чихают! Нечего вирусами делиться! - отказывался показать сына Сергей. И только родителям приоткрыл уголок конвертика.
   - Вроде как на старшенького похож, - улыбнулся Владислав Степаныч.
   - Хм... Вроде нос... не нашей породы. Так что, кто его знает? - пожала плечами свекровь.
   - Мама! - одернул её Сергей.
   - А что я? Мы вон коляску купили в подарок.
   - И мы, - кивнула тётя Люда.
   Мария растерянно смотрела то на свекровь, то на тётю Люду.
   - Маша? Ну где ты? Такси ждёт. Мы домой. Серёжка, дверку открой, - муж стоял возле такси, и вопрос с колясками его не интересовал.
   - Погодите, погодите, а сфотографироваться? - собирала всех вместе тётя Люда.
   - Сейчас, только настрою с отсрочкой, чтобы самому успеть! - командовал Серёжка- младший.
   В центре стоял Сергей с ребёнком на руках, рядом Мария, на больничной лестнице, на ступеньке выше, пристроились свёкор и свекровь. Семейство тети Люды рассредоточилось по краям. С каждой стороны стояла детская коляска.
   - Маша, ты из-за колясок не расстраивайся. Выбирай любую, вторую есть куда деть. Галочка нам с Георгием внука или внучку обещает.
   - Нет уж! Мы своему внуку покупали не дешёвую коляску, так что, если Марии, как всегда, не угодили... хотя, я ещё с сыном поговорю... - передёрнула плечами свекровь.
   - Мама, дома поговорим! Поехали уже! - торопил Сергей.
  
   Семейство тёти Люды заметно убавилось. Гошка - в Москве, Серёжка - в танковом училище. Помогая Марии переглаживать пелёнки, то ли жаловалась, то ли хваталась тётя Люда:
   - Представляешь, родители Галочки в Сорокино живут. Галочка в школу пешком ходила за семь километров. Работы там нет. Вот доучилась и приехала в город. Это раньше заводское общежитие было, а теперь куда девчонке деться? Устроилась на квартиру к одной старушке. Да какой, на квартиру? Угол в комнате снимает, потому что у той только одна комната и есть.
   - А у нас, как всегда. Сергей настаивал, чтобы назвали сына в честь его отца - Владиславом, а мне... ну, сами знаете наши отношения. Кое-как уговорила Василием назвать. Василёк, - улыбалась Мария.
   - Сейчас пелёнки пачками продают, одноразовые. Даже не пелёнки, а штанишки такие, писает в них ребёнок и сухой остаётся! А ты, смотрю, по старинке, - доглаживала очередную пелёнку тётя Люда. - Маш, тут, понимаешь... такое дело... мне тут военком позвонил...
   Мария смотрела на тётю Люду и понимала, что если бы что с Серёжкой не так, то первым делом бы выложила, а тут - непонятное что-то.
   - Ну вот, приехал и разгуливает против наших окон! Это у нас-то, с нашими соседями? Доложат Георгию, и что тогда?
   - Зачем приехал - то? - присматривалась к тёте Люде Мария.
   - А вот... пойдёмте, говорит, мороженое есть.
   - Ну?
   - А я говорю, какое мороженое, я - замужняя женщина. А он, мол, нет такого закона, чтобы замужним женщинам мороженое есть запрещал! Нет, ты не подумай! Я мороженое с ним не ела.
   - Тётя Люда...
   - Маш, а вчера опять позвонил... А я, прям заранее чувствую: сейчас позвонит. Беру трубку, а у самой сердце заходится...
   - Так ты ж мороженое с ним не ела? Или... ела?
   - Не ела, - покачала головой тётя Люда, - но так хочется!
   - Мороженого?
   - Машуня, да со мной такого чувства даже с первым мужем, в юности, не случалось. А тут - прямо караул! В бабки готовлюсь, и вдруг такое... Ну и хуже того, Георгий ночью ко мне, а я... ну, раз болею, два болею.
   - Помните, мне говорили, что семья - это главное?
   - Да, Маша, что ты? Я ни о чём таком даже в уме не держу! Вон, вчера днём машину свою в сторонке поставил и топчется на автобусной остановке, ну той, что напротив наших окон. Я только через шторку пару раз глянула и даже не вышла.
   - Держись, тётя Люда! Любовь проходит, а дети остаются, - и распеленала Василия. - Будем менять подгузник? Будем! - улыбалась сыну.
  
   Глава 17. Пирожковый день
  
   Утром Мария, проводив старшего сына в школу, мужа - на работу, заглянула в холодильник.
   - Как и следовало ожидать - с голоду мышь повесилась. Надо идти в магазин, - подошла к кроватке Василия: - Гулять пойдём, - улыбнулась, глядя, как сосредоточенно он пытается погрызть погремушку. - Ясно. Зубки резаться начинают?
   В их стандартной пятиэтажке лифт отсутствовал, да и быть его не могло. Значит, надо ребёнка в коляске спустить по лестничному маршу вниз. Та ещё задача, но не самая сложная.
  Морозный воздух щипал нос и бодрил душу. Крупного супермаркета в их квартале нет, а в небольшие магазинчики с коляской не войдёшь. Значит, одной рукой держишь Василька, другой делаешь покупки. Но и это ещё не самое сложное. Сложнее потом вернуться домой с покупками, ребёнком и коляской. Лестничный марш представлялся Марии сущим Эверестом. Сначала поднимала домой сына, потом возвращалась за коляской и продуктами. Пока бежала вниз, а потом тащила коляску и сумку к себе на этаж, очень волновалась: ведь всё это время Василёк оставался дома без присмотра.
   В один из таких походов Мария стояла у подъезда, надеясь, что пока она относит сына домой, коляска и сумка с продуктами, оставленные на улице возле входа, никуда не исчезнут. А опыт такой уже был. Подняла Василия домой, побежала вниз за коляской и сумкой. Оказалось, из сумки исчезли хлеб и молоко. Никакие другие продукты, а именно эти, самые нужные. Пришлось поход повторить.
   Проблему помогла решить Анна Ивановна.
   - Вот, - как-то придя в гости, достала из сумки вместо булочек странную тряпичную конструкцию. - В просторечии - кенгурятник, - и принялась обвязывать им Марию. - Кенгуру своих детёнышей у себя на животе в сумке носят. Вот тебе такая же сумка. Сажаешь туда Василька - и гуляй по магазинам! Ну и продукты оставлять не придётся. А то, как в той детской загадке про волка, козу и капусту.
   - Анна Ивановна, ну что вы так? - улыбалась Мария.
   - Ну да, своя ноша не тянет. Представляешь, если бы руки и спина говорить могли, что бы ты от них услышала?
   С тех пор, как Мария обосновалась вместе с мужем в новой квартире, как-то само собой получилось, что сначала перестали приезжать Андрюшка и Ванюшка к Серёжке, и сын всё чаще, как он говорил, зависал у тёти Люды. Потом тётя Люда и Анна Ивановна стали обходиться телефонными разговорами.
   - Я одичала! Тут поймала себя на том, что с пачкой творога в магазине разговариваю, - жаловалась Мария тёте Люде.
   - Твой муженёк своим недовольным видом кого хочешь от дома отвадит! Ладно, днём-то его дома нет, буду заскакивать в его отсутствие.
   - Заскакивать? - улыбалась Мария, представляя тётю Люду, заскакивающую сначала в автобус, потом к ним в подъезд.
   Не прошло и недели после того, как тётя Люда рассказывала Марии о том, что наотрез отказалась есть мороженое с военкомом. И вот опять, сидя у Марии на диване, говорила невероятные вещи. В отношении тёти Люды Мария такого даже представить не могла.
   - Понимаешь, Егор, значит, ну военком, то есть, приезжает днём, когда Георгий на работе, поставит машину чуть в стороне от автобусной остановки, так, чтобы мне из окна видно было, и сидит. Ну у меня-то душа не железная, за что ни возьмусь, из рук валится. И лет уже не шестнадцать, и детей трое...
   - Ну и жизнь кончается не завтра, и дети уже выросли. Так что можешь и о себе подумать, - серьёзно и немного грустно рассудила Мария. - Я вот в науку ударилась. Нет, мне, действительно, интересно. Только пусто мне дома и холодно душе. И никакие красивые шторки на окнах не радуют! Помню, мы с тобой на китайском рынке плафоны купили - два одинаковых...
   - Так два по цене одного брали, - напомнила Марии тётя Люда.
   - Ну да, так мне и теперь их видеть приятно.
   - Есть такое. Но я о другом. Мне как быть?
   - Ты про что?
   - Про военкома, - вздохнула тётя Люда. - Боюсь, разрушу всё, что столько лет строила, а заново - кто знает, что получится? Это молодым море по колено. А я в жизни хлебнула всякого, у Егора свой характер, свои привычки, опять же родственники, друзья, знакомые, у меня тоже свой багаж. И как оно совместится - кто скажет?
   - Ты Анну Ивановну помнишь?
   - А как же?! И что?
   - Так вышла она замуж за разведённого мужчину.
   - Машунь, так она постарше меня будет...
   - Ну да. И замужем до этого ни разу не была. И вот, пожалуйста... Приехала недавно, кенгурятник мне привезла, и рассказывает. Говорит, Борюсик её, ну муж то есть, раскомандовался, главой семьи себя вообразил. Сначала ремонт у неё дома затеял, потом давай её готовить учить и объяснять, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
   "А мне зачем его сердце сдалось? Пирожки с ливером стряпать?" - вот так и сказала. Теперь думает, вроде мужик не хуже других, даже лучше многих. И годы поджимают, остаться на старости лет одной как-то тоскливо, и вообще...
   - А, в частности, жить с ним сейчас надо, а уж в старости за ним ухаживать... крутись, не крутись, мужик-то он ей чужой! - перебила Марию тётя Люда. - Маша, ну какая же ты у нас умница! Я своему Георгию и горчичник на спинку прилеплю и, чего уж греха таить, геморрой народными примочками лечила. А тут чужой мужик... М... да.
   - А любовь, она приходит и... уходит. Вот чтобы я сейчас делала с Димкой, мотаясь по гарнизонам? Не было бы ни мединститута, ни моей профессии. Серёжка и Васька - солнышки мои, счастье моё, но жить только для мужа, для семьи мне бы не хотелось.
   - Ну... я тебя поняла, - завозилась на диване тётя Люда, готовясь встать.
   - Нет, похоже, не так поняла. Жить без любви, конечно, можно, но это, как на вечной диете: конфет нельзя, котлет нельзя... так и живёшь... травой питаясь.
   - Тьфу! - села на место тётя Люда.
   - Пошли чайку попьём, с теми пирожками, что ты привезла.
  
   Возвращалась тетя Люда домой в расстроенных чувствах. Шла с автобусной остановки и думала: "Умеет же Мария "упокоить". А тут душа винтом! Однако если разум душу не тормознёт, то придётся и в чужой дом переехать, и всю свою сложившуюся жизнь с ног на голову перевернуть, - и запнулась на ровном месте: - как в тот раз возле военкомата...
   Судьба-индейка подготовила для неё обстоятельства, от которых тётя Люда не знала, куда деться: бежать нельзя, нельзя и остаться. Со стороны автобусной остановки, наглаженный и начищенный, в военной форме, с наградными планками на мундире, шагал Егор Захарович. А по тропинке вдоль дома возвращался с работы Георгий Фёдорович - в старой рабочей куртке и видавших виды рабочих штанах. Не доходя до подъезда, все трое остановились.
   - Здравия желаю! - отчеканил Егор Захарович.
   - И вам не хворать, - кивнул Георгий Фёдорович.
   И только тётя Люда вдруг потеряла голос.
   - Георгий я... это... у Марии была... вот за-за- задержалась...
   - Мы взрослые люди, и я считаю нужным расставить все точки над "и", - но как бы ни старался держаться Егор Захарович, голос его дрогнул: - Я холост. Имею взрослую дочь, проживающую в... дружественной стране. У меня есть трёхкомнатная квартира, машина и финансовая возможность содержать семью. На этом основании я делаю Людмиле Ивановне предложение - выйти за меня замуж, - кашлянул в кулак, вытер платком даже на холоде вспотевший лоб.
   - Ну... я Людмилу Ивановну не держу! Вне конкуренции, выходит! - красочно ткнул руками в старые штаны, подергал отворот куртки Георгий Фёдорович. - Только дети, имей в виду, при мне останутся! - и, аккуратно обойдя её, направился в подъезд.
   - Георгий! Гоша! С ума сошёл? Да разве когда было, чтобы я тебе изменяла? - остановила мужа.
   - Думаю, раньше не было, а теперь вот... есть, - кивнул в сторону Егора Захаровича. - Хотя теперь уж думаю, что, может, и раньше... но чтобы домой приходили!..
   - Георгий Фёдорович! Я же по-честному! Людмила Ивановна ни в чём не виновата перед Вами.
   - Чужую жену, мать троих детей, из семьи уводить - это по-твоему по-честному?
   - Да что ж это такое? Один уводить собирается, другой вроде как с рук сбывает! Как тёлку колхозную! Сдурели оба! - ранула на груди застёжку пальто тётя Люда. - Вы бы, Егор Захарович, прежде со мной переговорили, чем такую смуту в семью пускать!
   - Да я же и хотел, чтобы без всяких подозрений... - растерял всякую самоуверенность военком.
   - А ты, муж мой, как ты мог обо мне дурные мысли держать?!
   - Почему дурные? Можешь гордиться, вон какой кавалер возле тебя петухом ходит... - и видно было, что далее разговор может принять не мирную форму...
   - Уходите, Егор Захарович, и более не появляйтесь в нашей жизни!
   - Ты не спеши, подумай... - Георгий Фёдорович ткнул пальцем в себя, в военкома, - теперь не держу, но и как будем дальше жить, не знаю. Может, я про вас много чего не знаю. Ведь не просто так мужик с таким предложением явился!
   - Являются только черти, - Егор Захарович вроде осекся, но взял себя в руки, - а я повторюсь, честно, с открытой душой! Значит, так, Людмила, знай: моё предложение в силе. А если обижать вздумает, либо, не дай Бог, руку поднимет, заступлюсь, так и знай!
   Спал в эту ночь Георгий Фёдорович на диване, а ужинал хлебом с салом, которое сам себе нарезал на дощечке. Молчали оба. Ночью Людмила слушала, как ровно похрапывает Георгий Фёдорович, и, не силах заснуть, думала: "Георгий всю жизнь на нашу семью положил. Куда он теперь без меня? - представляла одинокого мужа в пустой неухоженной квартире, и от жалости к нему, плакала ещё сильнее. - Но ведь зря я так... зря. Хороший Георгий, хороший. Но, с другой стороны, ведь не было между нами любви никогда, так уж жизнь сложилась. А теперь, выходит, сама себя лишаю счастья любить и быть любимой! Такое счастье, и мне? Это же жизнь, не кино. С чего бы? За что? А если ошибаюсь, и с Егором не сложится?" - задремала тётя Люда только под утро.
  
   Мир и покой в семью так и не возвращался. Георгий Фёдорович, хоть и перестал есть сало с хлебом и вернулся за общий стол ужинать, но так и спал на диване. Тётя Люда понимала, что надо бы сделать самой первый шаг, но знала, что любую фальшь, притворство с её стороны муж почувствует, ведь столько лет прожито вместе. А сердце горело и болело, рвалось к другому человеку.
   В этот вечер Георгий Фёдорович, устраиваясь спать на диване, поверх ватного одеяла накрылся старым пальто, хотя в комнате было тепло.
   - Георгий, - потрогала лоб мужа тётя Люда, - ты горишь!
   - Горло заложило, - прохрипел Георгий Фёдорович. - Тут сгоришь... заживо.
   Он был в бесспорном порядке перемещён на кровать, на грудь поставлены горчичники, на шею - нагретая и завернутая в полотенце соль. После чего обложенный взбитыми подушками, пил чай с малиной. Худой, жилистый, такой привычный, родной! Тётя Люда трогала губами лоб мужа:
   - Солнышко моё, где же ты ангину нашёл?
   - Пройдёт, - шептал Георгий Фёдорович, - ангина, детская болезнь!
   Но ангина не прошла бесследно, так что Георгий Фёдорович попал в ортопедическое отделение местной больницы. Полиартрит разгулялся нешуточный.
   Тётя Люда бегала в больницу два раза в день. Утром, чуть свет. приносила укутанную в полотенце (чтобы не остыла) домашнюю еду. Вечером, когда никого, кроме дежурного врача, не оставалось, пробиралась через черный ход, возле которого её ждал Георгий Фёдорович, он-то и открывал дверь. Потом они сидели в коридоре на колченогой лавочке, которую почему-то никто не решился выбросить, и мечтали, что возьмут в какой-нибудь ближней деревеньке небольшой домик с огородиком. Георгий Фёдорович обрисовывал, как он из этого домика теремок сделает, а тётя Люда рассказывала, какая у неё виктория вырастет. И всё бы ничего, но оба понимали, что домик этот - недостижимая мечта. Оформлен был на работе Георгий Фёдорович официально сторожем, с минимальной зарплатой. Значит, и бюллетень оплатят только с этой зарплаты. Ну ещё зарплата технички в школе, где все эти годы продолжала работать тётя Люда. А распухшие красные суставы Георгия Фёдоровича ставили крест на его работе по ремонту машин.
  
   Подходила к концу вторая неделя, как Георгий Фёдорович попал в больницу. И тётя Люда в субботу напекла пирожков, как она сказала: "Чтобы всем, и досыта!" А в палате, кроме её супруга, лежали ещё четверо больных. Однако, поскольку это была суббота, то Виктор Генрихович с Верой Фёдоровной тоже навестили Георгия Фёдоровича. И Вера Фёдоровна не отказала себе в удовольствии похвастаться вновь обретённым родственникам своим умением стряпать пирожки. Она тоже знала, что Георгий Фёдорович не один в палате лежит, ну и напекла побольше. Выгружая из сумки пирожки, вроде шутя, не преминула поинтересоваться, не бывал ли папа Георгия Фёдоровича в тех краях, где её мама жила? Отчество-то у них совпадало! Но Георгий Фёдорович шутки не понял, и грустно объяснил, что его папа, пройдя всю войну от звонка до звонка, вернулся в деревню, там женился, там и приказал долго жить ему, единственному сыну.
  А после обеда в палату пришла дежурная врач:
   - И что у нас такое стряслось? С чего вдруг голодовку объявили? На раздаче в столовой говорят, ваша палата полным составом на обед не пришла.
  Увидела накрытый полотенцем тазик на столе у окна, подняла уголок:
   - Так, понятно. Это что у вас сегодня - пирожковый день?
   - Да вы угощайтесь, угощайтесь! Пирожки свежие, мягкие, пыш... пышные..., - засуетился Георгий Фёдорович.
  
   Приобретённый Георгием Фёдоровичем полиартрит заставлял его раз, а то и два в году попадать в ортопедическое отделение районной больницы. И вот в одно из таких попаданий в палате услышал такой разговор:
   - Говорят, тут по субботам - пирожковый день.
   - Думаешь, в обед в столовой пирожки будут?
   - Не знаю точно. Но почему-то тут все субботу пирожковым днём называют.
   И только Георгий Фёдорович знал, почему в этом отделении этой конкретной больницы суббота - пирожковый день. Ну и супруга не подвела. Пирожки к обеду были свежие и пышные.
  
   А тогда, в начале пирожковой истории, эти самые замечательные пирожки надо было из чего-то стряпать. И зарплаты школьной технички, в должности которой уже много лет работала тётя Люда, не то что на пирожки, на кашу и уху из рыбьих голов не хватало.
   Тётя Люда стояла у окна, а за окном через дорогу подъезжали и отъезжали автобусы, водители заходили в диспетчерскую, отмечались и на ходу перекусывали тем, что могли купить в местном павильончике.
   - Так с пирожками дело-то веселее будет, - смекнула тётя Люда, - и у них, и у меня!
   И дело пошло. Как-то тётя Люда торговала пирожками на остановке, когда к ней подошёл участковый. Тётя Люда замерла, документов-то никаких у неё ни на торговлю, ни на пирожки не было.
   - Как там Георгий? Мне пару, пожалуйста, - кивнул на термосумку.
   - Спасибо... вам... - протянула пирожки тётя Люда. - Столько лет вы у нас тут...
   - Квартира служебная...да и привык уже. Но вы это... всё-таки оформитесь... уж, пожалуйста, - и протянул тёте Люде деньги за пирожки.
   - Что вы, что вы! - отстранила его руку тётя Люда.
   - Я что, крохобор какой, что ли? - обиделся участковый.
  
   Георгий Фёдорович готовился к выписке, когда его вдруг пригласили в ординаторскую. Вроде на утреннем врачебном обходе всё было нормально. Что такое могло случиться? Тревога ужом заползла под больничный халат и устроилась рядом с сердцем. Георгий Фёдорович шаркал больничными тапочками, которые, как известно, все одного размера - сорок пятого растоптанного, и даже предположить не мог, что его ждёт там, в ординаторской.
   - Опять ты! - вскипел Георгий Фёдорович. - Ну это ж надо, в больнице достал!
   Прямо напротив входа в ординаторской у окна стоял Егор Захарович.
   - Ты погоди, погоди, не шуми! Тут такое дело... я про Сергея вашего...
   - Живой? - выдохнул Георгий Фёдорович!
   - Да живой, живой! Не волнуйся. Вот, значит, смотри...,- и протянул теснённую золотыми буквами красную папку.
   - Сергею награду прямо там вручили, а это родителям, вам, значит, благодарственное письмо за сына.
   - Там - это где? - руки Георгия Фёдоровича вдруг перестали слушаться, и он никак не мог открыть эту папку.
   - Вот поэтому я и нашел тебя. Как бы я Людмиле Ивановне мог сказать? Она-то считает, что Сергей в танковом училище, а он... эти танки ремонтирует, и совсем не в училище.
   - Значит, видитесь с Людмилой?
   - Да отстань ты, репей, не мужик! Не скрою, мне Людмила Ивановна по душе пришлась. Но я ей... не пришёлся. И будет! Будет! У меня тоже самолюбие есть!
   - Значит, не виделись?
   - Да если... то так бы я к тебе и пожаловал? Думаешь, мне тебя видеть хочется?
   - В общем, я там был, с ребятами разговаривал, с Сергеем тоже. Его подразделение ремонтирует танки при незначительных... так сказать, повреждениях. У Сергея позывной Виртуоз. Так ребята говорят, что устраняют повреждения за несколько часов и снова... в бой. Ну сам понимаешь, все работы проводятся в полевых условиях.
   - А на улице не лето, - теперь Георгий Фёдорович стоял рядом с военкомом, и смотрел в окно, - и до боя недалече...
   - Ну ты как? Ей рассказывать будешь? Или пока...Полевые условия, и после ремонта сходу в бой... понимать должен.
   - Понимаю. Только давай уж не по секрету, а как положено.
   - Ух, - выдохнул военком, - мне и положено, как положено... Торжественно, значит.
  
   Но когда тётя Люда пришла за мужем в больницу, сразу рассказать всё у Георгия Фёдоровича не получилось. Готовясь к этому разговору, он думал начать его дома, в спокойной обстановке. Но получилось не так и не тогда.
   - Георгий, новость-то какая! Новость! - с порога начала тётя Люда. - Серёжка позвонил. Говорит, отпуск дают. Тут, понимаешь, такое дело, Галочке скоро родить.
   - В смысле, кроватку детскую надо?
   Гошка в Москве, Мария тоже переехала, и тётя Люда освободившуюся комнату переоборудовала для новой молодой семьи.
   - В смысле, её прописать надо, чтобы здесь на учёт поставить. Ну и брак зарегистрировать. А тут как раз Серёжку в отпуск..., - они только вышли из больницы, ещё стояли на парадных ступенях, когда тётя Люда вдруг остановилась: - Георгий, какой отпуск? Каникулы должны быть, но не сейчас ведь... - заглядывала в лицо мужа тётя Люда.
   Потом выслушала сбивчивый рассказ мужа, поправила на его шее тёплый шарф:
   - Я догадывалась, что-то не то с училищем... И звонит редко, и роба вся промасленная, ну совсем не из аудитории. А он, не моргнув глазом, мол, не в институте учусь, тут практика, в основном.
   - Галке-то, когда родить?
   - Серёжка в армию весной ушёл, считай, месяцев восемь уже, а, может, чуть больше. Помнишь, на призывном сказал, что они только узнали, что Галка в положении? Значит, недолго ждать осталось. Это тебе не поезд, по расписанию чтоб... Да, у Марии была, у Васьки зубки режутся!
   - Гошка там как?
   - Как, как! На Новый год Андрюшка, Ванюшка, ну и Серёжка Мариин... - замялась тётя Люда, - в Москву собрались, в гости к Гошке.
   - На какие деньги?
   - Ой, Георгий, даже не знаю, как тебе сказать. Боюсь, не понравится тебе такое дело.
   - Говори, чего уж. Копить вроде не с чего.
   - Ну, я пирожками на автобусной остановке приторговывала... а там киоск заброшенный стоял. Ну, мальчишки нашли хозяина, купили...
   - На какие вши?
   - В долг. Пока в долг. Рассчитываться с дохода будут. Я стряпаю, а они по очереди торгуют. Они же в этом году школу окончат, говорят, в бизнес пойдут. Ну вот... начинают, значит, - и тётя Люда осторожно глянула на мужа. - Опасаюсь-то я чего: киоск этот надо было отремонтировать, так они те запасы, что ты на ремонт наших комнат припас, без твоего разрешения взяли.
   - М... да...
   - Так ведь мы как подумали, торговать пацанам ты не позволишь. Барыги, мол. А какие барыги? Всё своим трудом! Вот потому и без спроса, пока ты в больнице... значит.
   - Не успел отец в больницу лечь, вы все... в самоволку...
   Но уже на следующий день, ругая мальчишек, как говорила тётя Люда, в хвост и в гриву, Георгий переделывал в киоске электрическую часть.
   - Сгорите, как пить дать, сгорите! Нет, чтобы с отцом посоветоваться, так в самоволку! Вымахали! На голову отца обогнали, а того не понимаете...- и дальше шла лекция по электробезопасности.
   Чуть свет, настряпав пирожков, тётя Люда бежала в киоск торговать, а мальчишки, занеся матери продукцию, торопились на занятия. Но в это утро чуть свет, держась обеими руками за живот, в комнату вошла Галочка!
   - Мамочки... ой, мамочки! Спина отваливается...
   - Момент! Скорая? Тут женщина рожает, - и тётя Люда назвала адрес. - Хорошая штука, - покрутила в руках телефон, - никуда бежать не надо. Собирайся!
   - А что случилось, что скорую вызвали? У... - стонала Галочка.
   - У меня ничего, а ты, наверное, сегодня рожать будешь! Давай помогу, - и стала собирать Галочку.
   - До срока ещё время есть, - стонала Галочка. - Поболит да отпустит!
   - Конечно, отпустит, не всю же жизнь беременной ходить! - и повязала ей на голову теплый клетчатый платок. - Если в палате будет прохладно, обмотаешься им, грудь береги!
   А вечером тётя Люда звонила Марии:
   - Ну, принимаю поздравления! В должность бабки вступила, - явно радовалась в трубку тётя Люда: - Галка дочку родила. Нам, значит, внучку!
   - Судя по твоему голосу, всё прошло нормально?
   - Вес 3750 грамм, рост 49 сантиметров! Эх, жаль нельзя Серёжке позвонить! Только когда сам позвонит.
   - Первая девочка у нас, - улыбалась Мария.
   - И не говори: трое пацанов моих: Серёжка, Андрюшка и Ванюшка, потом Гошка, потом твой Серёжка, потом Василёк! Это же шестеро парней! И вот - внучка!
   - У Димки ещё Алёнка...
   - Димкина мать звонила, на лето в гости приглашала. Говорит, Алёнка очень скучает. Да, знаешь, есть такая примета: если мальчишек больше, чем девочек родится, то это к войне. Ну, вот... первая девочка... у нас.
  
   Вернувшись с занятий, Андрюшка и Ванюшка по очереди подменяли мать в киоске. И удивительное дело: ни двоек, ни троек в школе не наблюдалось.
   - Мало того, что без спроса у бати все его стройматериалы забрали, так ещё и торгуем вот, - сокрушался Андрюшка.
   - Прикроет нашу лавочку, если что, прикроет! - поздним вечером засыпал над учебником Ванюшка.
   Случилось это через неделю, после выписки Георгия Фёдоровича из больницы. Ванюшка вместо того, чтобы подменить Андрюшку, прибежал домой запыхавшийся:
   - Там это... бандиты с Андрюшки деньги требуют!
   - Так вроде девяностые миновали... - Георгий Фёдорович оценил ситуацию, накинул на себя старую рабочую куртку, достал из-под кровати разводной ключ, и было приготовился на выход.
   - Погодите, погодите... Я тут вот что подумала... - коротко изложила свой план борьбы с бандитами тётя Люда.
   Возле киоска стояли два молодых мужика, ссутулившись, почти влезли в окошко, что-то втолковывая Андрюшке. Тётя Люда прислушалась.
   - Ну миновали - не миновали те годы, вот придешь, а тут пожар... замыкание или какой мужик на остановке окурок нечаянно бросил в окошко... Сгорит ваша холобуда. А тут с нашей стороны - защита. Понимать должен. Мы же тоже забесплатно тебя защищать не будем, не лохи какие-нибудь.
   - Не лохи, ребятки! Не лохи, - втиснулась в киоск тётя Люда. Отстранила плечом Андрюшку, шепнув: - Не боись, знаю, что делаю, - и к бандитам.
   - Значит так, сколько, говорите, денег приготовить надо? Ага, - покачала головой тётя Люда, - немало, не дёшево! Ну... давайте так: мы дня за три выручку соберём, а вы подходите, значит, через три дня с утреца.
   - Вот видишь, тётка понятливая, помнит... годы молодые! - и, уточнив время, исчезли с глаз долой.
   - Мама, мы что, на бандитов работать будем? - возмутился Андрюшка.
   - Ну не дожидаться же, пока киоск спалят!
   - Мама!
   - Ты не перебивай, послушай. Значит, оставайся, торгуй. А я к нашему участковому. Вот он-то их и встретит... в назначенное время.
   - Почему через три дня? - удивился Андрюшка.
   - Мало ли, вдруг, участковый где-то занят, отсутствует, ну или болеет... так чтобы время было... для разбежки.
  
   В назначенный день участковый пристроился на табуретке в углу тесного киоска. Андрюшка торговал и нервничал.
   - Так, Андрей, время подходит. Вряд ли эти господа забудут за деньгами прийти. Давай-ка поменяемся местами и униформой.
   - Петр Павлович, их двое, - стянул с себя белые нарукавники, потом сняв колпак и фартук, Андрей, передал всё это участковому, - а если не двое придут?
   - Андрей, гляди, это не они?
   - Они, - кивнул Андрей.
   - Так, сядь туда, где я, и не мешай пока...- и Петр Павлович наклонился так, будто что-то достаёт из-под прилавка.
   - Ну вот, вижу, ждёшь. За денежками нырнул? - спросил один из двоих подошедших.
   - Так сколько тебе пирожков, Михайло Юрьевич? - распрямился участковый.
   - Так это... пару нам, ну если такое дело, так потом зайдём...
   - Потом будет суп с котом! Ты и так... заслуженный рецидивист. Вчера отмечаться заходил, клялся, божился, что на путь исправления встал, а сам за старое! Эй, эй! Ты куда? - второй вымогатель, что пришёл вместе с Михайло Юрьевичем, пытался улизнуть.
   - Ну это так, попутчик...
   - Ага, по предварительному сговору, значит, не устраивает?
   - Ну я ж не знал, что это вы тут...
   - А к другим, значит, можно? Пошли, пока объяснение напишешь, но пока... чувствуешь? Сам понимаешь, тебя теперь закрыть - как нечего делать. И если на моём участке... не дай бог!
   - Не даст, Петр Павлович, не даст...
   - Жди, сейчас выйду, - и, обращаясь к Андрею: - Сел Михайло по малолетке в конце девяностых, такой же киоск обокрал, в колонии дополнительно заработал, во взрослую переводом шагнул, ну и там не жилось без приключений. Вот, вернулся, а будто в том времени застрял, - участковый передал Андрею фартук, нарукавники, белый колпак: - Работай. Да, как там у матери с документами?
   - Оформляем. Вот санэпидстанция...
   - Ну тут уж я вам не помощник, - и вышел из киоска.
   Андрей надел фартук, поварской колпак, о котором водители автобусов шутили, покупая пирожки: "Мы этот колпак ещё с предыдущей остановки видим". И, действительно, сшила его тетя Люда высоким, по виду на старинный цилиндр похожим, сверху со складочками, сказала, видела такой в кино на поваре какого-то крутого ресторана. А как-то Андрей услышал, как водители между собой переговариваются:
   - Ты куда?
   - Да в "Белый колпак" за пирожками.
  
   До выписки Галки из роддома оставался один день. А от Серёжки ни слуху, ни духу.
   - Да уж хоть бы чего не случилось, - переживала тётя Люда. - Ведь говорил, что на две недели в отпуск отпустят. Десятый месяц пошёл, как он там...
   Вечером позвонила Галка и предупредила, что выписка будет завтра в девять утра. К этому времени к роддому приехала Мария с сыновьями Сергеем и Василием, Георгий Фёдорович, тётя Люда и Ванюшка. Андрюшка торговал пирожками. И цветы, и шары, и шампанское, только Сергея - папы новорожденной, не было. Тётя Люда оглядывалась: "Вот душой чувствую, должен он приехать..."
   Из дверей приёмного покоя вышла Галина, медсестра несла свёрточек, перевязанный пышным розовым бантом.
   - Принимайте!
   Георгий Фёдорович отдал букет невестке, принял свёрток, отогнул уголок:
   - Давай знакомиться...
   - С отцом... - Серёжка, которого так ждали, вошёл незамеченным.
   Тётя Люда смотрела на сына и не узнавала в этом подтянутом, крепком военном с обветренным лицом и серьёзными глазами своего весёлого, шкодливого Серёжку.
   - Боялся не успеть. Ребята подвезли!
   - На этом? - кивнул Георгий Фёдорович. Напротив роддома медленно полз асфальтоукладчик. Смеялись все. Это был один из самых счастливых дней в их семейной жизни, когда все живы, здоровы и все вместе.
  
  
   Глава 18. Родственные связи
  
   Виктор Генрихович с явным удовольствием осваивал роль члена большой родни. Вера Фёдоровна на почве домашних забот, о которых могла только мечтать и тут вдруг свалившихся на неё, подружилась с тётей Людой. Нерастраченных за одинокую жизнь сил у Веры Фёдоровны было хоть отбавляй. Конечно, желание завести собственных детей у этой супружеской пары подогревало их отношения до кипения. Но после фразы, услышанной в медицинском учреждении: "Бывают старородящие мамы, будем надеяться", Вера Фёдоровна заявила Виктору Генриховичу:
   - Как Бог даст! Обойдёмся без медицинской помощи, старым дедовским методом!
   - Верочка, и что это за метод? - поинтересовался Виктор Генрихович.
   - Ой, Витюша, ты им владеешь в совершенстве! - и прижалась к плечу мужа грудью, которая одним вздохом могла казённый бейджик поднять.
   Теперь Виктор Генрихович и Вера Фёдоровна приезжали к Марии в гости так часто, как только позволял график работы Веры Фёдоровны и когда глава семейства отсутствовал, то есть был на работе. И хотя держался Сергей с Виктором Генриховичем и Верой Фёдоровной вежливо, но явно чувствовалось, что без гостей ему дома лучше. Так и бывали здесь Виктор Генрихович и Вера Фёдоровна не затем, чтобы с Сергеем увидеться, а чтобы погулять с Василием. И гуляли столько, сколько позволяла Мария.
   - Верочка, даже если что... ну не даст метод должного эффекта, то Сергей и Василий - наших, Бессеровских, кровей! Но Сергей уже вырос, сформировался, а Василий - совсем кроха.
   - Да, и в этом плане нам надо больше уделять ребёнку внимания. Чтобы он проникся нашим, Бессеровским, духом, а... - и, оглянувшись по сторонам, она добавляла, - а не Злобинским. Мария-то, как ни крути - Бессер!
   - Верочка, я хочу настаивать, чтобы Мария, Сергей и Василий носили нашу родовую фамилию - Бессер...
   - Витюша, ты представляешь, как взбрыкнёт Сергей Владиславович? Он же папа и муж!
   - Дело в том, что у Володи Мария - единственная наследница. Это пока Сергей не знает всю историю нашей семьи, получается, что и Мариину тоже.
   - А вдруг Бог нам даст!
   - Верочка, наш ребёнок сможет претендовать только на наше, то есть на мою долю. А Володина доля, всяко, Марии отходит. Ну и потом, если говорить по совести, то это состояние - полностью Володина заслуга. Поэтому я бы не стал поднимать этот вопрос. Это была исключительно Володина инициатива. Ну и потом, я не хочу ничего менять в своей жизни... э... в такой, какая она теперь есть. Но если у нас не получится...
   - Будем воспитывать Василия! - перебила мужа Вера Фёдоровна. Какие-то там мифические то ли деньги, то ли какие-то бумаги, которые вроде тоже деньги, да ещё где-то там, в Японии не стоят того, чтобы портить отношения с мужем сегодня и сейчас.
   - Верочка, ну... правду говоря, меня и такой вариант устроит! Мы с тобой счастливы? Счастливы! Зачем же Бога гневить? Ты знаешь, мне как-то пришлось услышать такую притчу: один бездетный человек очень просил у Бога сына. Настойчиво просил, и Бог снизошёл. Только спросил, мол, не пожалеет ли этот человек? Ведь по какой-то причине он не посылал ему ребёнка? Ну, человек взмолился: как это так, чтобы столько вымаливал и вдруг пожалел? - Виктор Генрихович замолчал, ожидая, пока Вера Фёдоровна поправит одеялко в коляске спящего Василька.
   - Витюша, ну и?
   - М... да, послал. Ребёнок родился больным. Пришлось много труда и денег вложить, чтобы его вылечить. А вырос, стал пить, да отца поколачивать. Человек опять к Богу. За что, мол? А Бог: "Ни за что, потому и не посылал тебе его, поскольку такой полагался".
   - Тьфу, Витюша! Мы- то тут причем? Мы особенно и не просим. Вот, погуляем - и домой, а там никаких пелёнок... И ещё, Витюша, наверное, пора Марии рассказать историю Володи? Всё-таки отец родной.
  
   Виктор Генрихович подобрал подходящее время и место, чтобы побеседовать можно было обстоятельно, не торопясь. Они гуляли по графскому парку, Василий спал в коляске, Вера Фёдоровна и Маша шагали рядом.
   - Случилось это в год твоего рождения, то есть в 1986. Да, должен сказать, что познакомился Володя с Ириной, твоей будущей мамой, за год до этого. Она переезжала в комнату, в этот самый дом у бетонки. Хотя перевозить-то было нечего. Чемодан да матрац, перевязанный верёвкой.
   Володя как раз кому-то что-то подвёз. Красавица твоя мама была такая, что глаз не оторвать. Ты вся в неё... - пригляделся к Марии, вздохнул, - хотя вот нос, изгиб губ - это от Володьки. Да, так вот, Володька домой пришёл сам не свой. Поделился со мной. А я понимаю, что нашу маму Ирина не устроит. Вот с того и пошло всё кувырком. Володька устроился в дальние рейсы ходить, это с его- то образованием, чтобы была возможность с Ириной видеться. Где в самом деле в рейс, где - у Ирины. Однако шило в мешке не утаишь. Дошло это до нашей мамы, а Володька упёрся - женюсь, и никаких! Вот мама и решилась...
   - Витюша, ты бы покороче. А то Василий как нагуляется, так надо кормить будет, - поторопила мужа Вера Фёдоровна.
   - В общем, это твоего деда дворец... дом... как хочешь назови.
   - Мария, не только Витюшиных, но и твоих предков! Чувствуешь? - вмешалась Вера Фёдоровна.
   Мария только плечами пожала. Смотрела на облупленные стены дома, на заросший парк, и чувство было такие, будто это городской парк, городской Дом культуры. Горько, конечно, и за неухоженный дом, и за запущенный парк, но ощущение, что это всё каким-то образом принадлежит ей, не приходило. Волновало другое: почему папа так и не узнал о её рождении, и так хотелось поторопить Виктора Генриховича!
   - Так вот, достаёт как-то мать ложку серебряную, а на ней с обратной стороны гравировка.
   - Нашла способ спровадить сына от немилой невесты подальше, - вздохнула Вера Фёдоровна.
   - Ложкой? - удивилась Мария.
   - Гравировка непростая, это - код на предъявителя в заграничном банке. А как в ту заграницу было попасть в те годы?
   - По туристической путёвке поехал? - подсказала Мария.
  Виктор Генрихович как-то невесело улыбнулся:
   - Упустить такие деньги - высшая глупость. Нашими предками для нас заработанные и сохранённые. Однако это сейчас катаются, куда душа пожелает. А в те годы сограждане не поняли бы. Соседи чуть ли не за предателя сочли бы. А нам тут жить.
   - Ну он же на отдых вроде как? - предположила Мария.
   - Вроде как не получалось. Пришлось подавать заявление на выезд. И вроде как выезд за границу преступлением не считался, но столько всяких формальностей и проволо́чек, что для Володи практически невозможным показалось, а, может, так и было на самом деле. Этим вопросом он сам занимался, я только со стороны наблюдал.
   - И как же... папа... - Мария впервые в жизни выговорила это слово, - как же он всё-таки выехал?
   -Во-первых, он на тот момент не знал, что станет папой. Думаю, Ирина тоже ещё не догадывалась, что ты запланировала своё появление в этой жизни, - улыбнулся Виктор Генрихович. - А перед самым отъездом (он же не планировал навсегда) попросил меня помочь стол затащить, тот самый, что на фотографии. Помню, с трудом, но затащили стол. Сели вокруг, кстати, стулья Володька загодя на рынке купил, три штуки - самоделка чья-то. Сели, а Володька, вот ведь, сколько времени прошло, а помню, Ирине говорит:
   - Наступит время, мы с тобой будем за этим столом из тонких фарфоровых чашек чай пить.
   - Я слышала эту историю, - почти прошептала Мария.
   - Это каким же образом? - удивилась Вера Фёдорова. - Тебя ещё, поди, в проекте-то не имелось.
   - Соседка баба Шура рассказывала. А потом... - Мария собралась было рассказать, как обидно и горько звучали эти слова для неё. Мол, пообещал, такого наврал, а сам... поматросил и бросил. Но решила, что эта изнанка её жизни пусть только ей и будет известна.
   - А... та, что фотографии тебе оставила?
   - Да, она, - кивнула Мария.
   - Попасть Владимиру надо было в Японию. А в те годы война афганская у нас была. Наши с моджахедами в Афганистане воевали. А японцы хоть сами не воевали, но здорово помогали этим моджахедам. В политике я не силён, но тогда мы так поняли, что из-за этого у Володьки с документами что-то не получалось. А, может, из-за чего другого, только ничего лучшего он не придумал, как взял рейс до Владивостока, а там- на японский корабль перебрался. Вот так и вышла дорога в один конец. Мы с матерью долго ничего о нём не знали, погибшим сочли. Я и сейчас толком не знаю, как, каким образом он там обустроился, а сам он ничего не рассказывает. Столько лет ни слуху ни духу, и вот только когда появился интернет, он нашёл меня. Но по интернету многого не скажешь. Главное, всё у него получилось. Мамы уже в живых не было. Про тебя я тоже ещё не знал.
   - У него там семья, дети? - спросила Мария.
   - Говорит, казалось, вот ещё немного, ещё такой и такой вопрос решит, и попробует вернуться. Но, то, как он туда попал, обратную дорогу не предусматривало. Теперь, говорит, документы в порядке.
   - Семья, дети...
   - Нет, Маша, семьёй он не обзавёлся. Ты его единственный ребёнок и наследница.
   - Виктор Генрихович, - промокала слезы платочком Василия Мария, - я не о деньгах, понимаете? Два любящих человека прожили свои жизни вдали друг от друга. А я... а я... - чуть не сказала, что на чердаке зимой вынуждена была ночевать, что на её глазах погибала от горькой обиды и неумения постоять за себя её несчастная мать! - А я ненавижу деньги! Ненавижу, - давилась слезами Мария.
   - Ты просто не знаешь, о каких деньгах идет речь! - и Вера Фёдорова подала Марии носовой платок из кармана Виктора Генриховича. - Если бы на земле всем без горя и забот жилось, то это не земля, а рай был бы. И куда б мы после смерти отправлялись?
   - Что? - Мария растерянно посмотрела на Веру Фёдоровну.
   - Что, что! Бери себя в руки, тебе домой ехать на трамвае в таком-то виде?
   - Машенька, ты же понимаешь, твой папа ни в чём перед тобой не виноват.
   - Виноватых нет, есть только несчастные...
   - Мария, ты сейчас живёшь хорошо? Хорошо! А будешь - ещё лучше. И это в твои молодые годы. Радуйся, а не сопли размазывай! - заключила Вера Фёдоровна. - Я вон столько лет прождала своё счастье, - кивнула на Виктора Генриховича.
   - Счастье - это выйти замуж? - смеялась и плакала одновременно Мария.
   - Для меня выйти за Витюшу - счастье! А бывает, так выйдут замуж, что самое что ни на есть несчастье образуется.
   - А я? Как же я? Ещё ребёнком соседкам завидовала, хотела, чтобы шторки на окнах и цветы в горшках, чтобы детей утром в садик водить, чтобы... - и вдруг задохнулась, вспомнив тот единственный Димкин детский осенний поцелуй, - я знаю, знаю, что такое счастье - это любовь. Всё остальное к ней приложится, со всем можно справиться... - Вера Фёдоровна уже не платочком, а запасной Васькиной пеленкой промокала слёзы и вытирала распухший, покрасневший нос Марии. - Вы любите, любите Виктора Генриховича, и он вас тоже! Вот вы и счастливы!
   - Но у тебя и шторки на окнах, и цветы в горшках, и дети... - пытался вразумить Марию Виктор Генрихович, - всё есть!
   - Да, есть, нет только счастья! - допивала воду из детской бутылочки Мария.
  
   Дома было тихо и темно. Старший сын ещё не вернулся из школы, муж - с работы. Мария раздела Василия, посадила в ходунки, он уже делал первые шаги, и в этой конструкции было безопаснее ему и удобнее Марии. Она готовила ужин и думала: "Почему, почему судьба так немилостива к моему папе, к моей маме, ко мне? У папы есть деньги - нет семьи, он одинок в чужой стране. Мама... моя несчастная мама, - и Марии до боли в груди стало жаль мать. - Ели бы не начала пить, то могла бы жить, как многие другие, всё лучше, чем так... А я? - ей вдруг вспомнилась подружка Ритка: - Машка-проститутка! Это я? Я?" - выкрикнула вслух, не в силах удержать душевную боль: - За что!?
   Разговор с мужем вечером получился такой, что Мария подумала: "Лучше бы и не начинала".
   - Опять вляпалась! Богатенький мужик в Японии ищет себе девку для утех! А ты, дура, клюнула! Я всегда знал, что неспроста этот Виктор Генрихович к нам зачастил со своей плюшкой пирожковой! А ты им ребёнка доверяешь! Ты представляешь, что может случиться? А я вижу, к этому дело идёт!
   - Сергей! Прекрати! Я не хочу эту грязь слушать!
   - Сначала вляпалась, а теперь даже знать не хочешь, куда? Да ещё ребёнка нашего втягиваешь за собой!
   - Я сама отправляла материал на генетическую экспертизу! Я сама нашла фотографии, которым много лет!
   - Нет, ну ты подумай, с чего вдруг тридцать с лишним лет тобой не интересовались, папочка тебя не искал, а тут вдруг отцовскими чувствами воспылал!
   - Это не он, это я его нашла. Он не знал о моём существовании.
   - Хм, это как бы я не знал, что у тебя родился наш сын?
   - Он уехал, когда и мама-то ещё не знала, что ждёт меня.
   - Это могло быть, а скорее всего так оно и было, что кандидатом в папы мог стать не он один. Потому и не интересовался, - и Сергей удобнее устроился за столом: - Ты ужином кормить семью собираешься? Или болтовней обойдёмся?
   Марии было не до еды.
   - Ты чего губы надула? О тебе забочусь. Садись ужинать.
   - Нет аппетита.
   Мария смотрела в тёмное вечернее окно, и ей виделась там Машуня в синем, с ветками белой сирени, крепдешиновом платье.
   - Маша, ты что, разговаривать со мной не хочешь?
   - Извини, устала.
   В кроватке сонно сопел Василёк, устроился с книжкой на диване Серёжка. Куда тут бежать? Как? Хватит, набегалась. Сказать, что подаю на развод? Сейчас сказать? И до утра слушать лекцию о своём моральном облике? "Скажу утром", - решила про себя.
   - Серёжа, - сын ещё не спал, - давай диван раздвинем. Я с этого краю лягу, вальтом. Помнишь, как у тёти Люды?
   - А то? Мам, я сам диван раздвину.
  
   Телефонный звонок среди ночи поднял на ноги всю семью.
   - Мама? Что случилось? Ты скорую вывала? Вызвала, ждёшь? Я приеду, сейчас такси вызываю и еду!
   - Сергей, что случилось?
   - У папы сердце... плохо ему.
  
   Однако помочь Владиславу Степановичу не смоги ни медики из реанимационной скорой, ни сын, хоть и был неплохим специалистом в кардиологии.
   Мария предложила заказать поминки в кафе, но на похороны пришли только тётя Люда, Георгий Фёдорович, соседка Альбина, да две пенсионерки, живущие по соседству много лет. Поэтому решили накрыть стол дома.
   Мария на кухне чистила морковь для винегрета и вспоминала, как отмечали окончание её ординатуры. Людмила Ивановна тогда хвасталась тем, сколько у них друзей и какие они все замечательные. Оказалось, друзья на праздники - одна категория, а на поминки - где их возьмешь?
   - Чай не голод, чтоб покушать приходили. Это раньше... а теперь всё по-другому, - рассуждала Людмила Ивановна. Держалась она с достоинством, но, что удивило Марию, разговаривала с покойным Владиславом Степановичем так, будто он живой.
   - Я тут тебе на тарелочку всё, как ты любишь, накрыла. И рюмашку налила, - погладила его по голове, - не замёрз?
   А на кладбище, наклонившись к его уху, прошептала: "Ты не бойся, что один. Я скоро к тебе приду".
   - Сергей, ты обратил внимание, Людмила Ивановна странно себя ведёт, - Мария старалась не отходить от свекрови.
   - Вижу я, а что ты хочешь, они всю жизнь вместе... Стресс, подберу курс успокоительных, думаю, обойдётся.
   Однако не обошлось. Физически Людмила Ивановна оставалась ещё крепкой, хоть и преклонного возраста, женщиной. Но, продолжала считать, что муж вышел в магазин и вот-вот вернётся. Потом перестала узнавать даже собственного сына. И оставлять её одну дома становилось просто опасно. Замок в квартире открывался изнутри, и когда Сергей после работы заехал к ней, то в квартире никого не застал. Искали почти сутки, нашли случайно. Дежурный патруль подобрал её на обочине автомобильной трассы. Она пояснила, что вот принарядилась и идёт на свидание.
   - Владислав Степанович ждёт меня второй час. Это уже становится неприличным, - пояснила патрульным. - Вот мои документы, - и достала из кармана квитанцию по квартплате. В этот раз всё обошлось.
   - Маша, ты только представь, судя по внешнему виду, всё это время, пока мы её искали, она так и шла, не останавливаясь. Грязная, измотанная... Я вынужден переехать жить к ней.
   - Серёжа, у твоей мамы никого, кроме тебя, нет. Это правильное решение.
   Оставшись дома с детьми, без Сергея, на какое-то время Мария почувствовала облегчение. Всё, сегодня никаких рассказов с его стороны о том, кто и что плохо сделал, и, что если бы не он... потом, наставления на следующий день, потом замечания: он ест всё, что она готовит, но могла бы хоть на соль пробовать... ну и так весь вечер. И даже спать легла вроде спокойно. Но вдруг подумала, что во всей этой суете даже не подумала о том, кто будет мыть, убирать, стирать и готовить в доме Людмилы Ивановны? Конечно, если разводиться, то её это не касается. Но как в такой жизненной ситуации оставить мужа? Нет, так поступить она не могла. Не теперь.
   Однако тётя Люда, выслушав Марию, заявила:
   - А не проще ли пожилую соседку нанять за недорого пол помыть, Людмиле Ивановне покушать сварить, уж тут не до изысков. Кашку, супчик...
   Мария ходила по квартире, с телефоном в руках, следом за Васильком, который научился выдвигать ящики из мебели, и очень ему это нравилось.
   - Да, да! Я предложу Сергею!
   - Не вздумай! Найдёт способ на тебя всё свесить! Погоди, припечёт, сам додумается. Ты-то как? Скучаешь, поди?
   - Тётя Люда, стыдно признаться, но я теперь домой иду спокойно! И молюсь, чтобы Людмила Ивановна подольше пожила, ну и супруг мой при ней, - и облегчённо вздохнула, чем несказанно удивила тётю Люду. - У меня муж дома не живёт, а я и рада! Дура!
   - Удивила ты меня. М... да. Ведь столько лет прожито вместе, детей двоих от него родила. Нет, ты не дура, ты, наконец, о себе подумала. Потому что, если сама себя уважать и любить не будешь, то муженёк твой, как любил только себя, так и будет только о собственной персоне беспокоиться.
   - Может, мне им котлет настряпать, или кастрюлю борща наварить?
   - Он что, просил тебя об этом?
   - Да нет. Вчера вечером позвонил и поинтересовался, где я по вечерам пропадаю. Представь? Я говорю, с Васильком и Серёжкой весь вечер пропадаю. Ну и дальше слушала лекцию о том, какая я плохая мать, раз так сказала: пропадаю! А я без задней мысли.
   - Ладно, заговорились мы. А у меня тесто подходит. Андрюшка и Ванька бойко пирожками торгуют! Я тут, правда, с санэпидстанцией встряла. Там столько всяких "нельзя", что я уже и не знаю, куда кинуться! Странная тётка, которая нашими документами занимается. И не запрещает, и не разрешает! Машунь, там даже пол мыть надо специальным средством, в специальном магазине, купленном за бешеные деньги!
   - Так, может, ей "ручку позолотить"?
   - Ой, Мария, она смотрит строго, говорит - как приказы отдаёт. Не знаю, с какого бока подойти, только и выполнить все их предписания - невозможно! А тут ещё вывеску надо заказывать. Георгий говорит, мол, не морочьте голову ни себе, ни людям. Всё как у всех: сосисочная, чебуречная, у нас - пирожковая.
   - Конечно, пирожковая. Вы же пирожки продаёте.
   - Мальчишки упёрлись, говорят, их киоск уже давно "Белым колпаком" прозвали. Ладно, Маша, тесто из кастрюли вылезает. Да, знаешь, я завтра съезжу проведать Людмилу Ивановну. Посмотрю, что там и как, ну и отзвонюсь потом тебе.
  
   А уже на следующий вечер, вместо обещанного звонка, тётя Люда объявилась собственной персоной.
   - Ну, у меня две новости...
   - Начинай с хорошей, - улыбнулась Мария.
   - Где её взять? - развела ладошки в стороны тётя Люда. - Серёжка послезавтра возвращается на службу. Утром раненько за ним заедут, - голос тёти Люды дрогнул.
   - А вторая новость? - решила её отвлечь от грустной мысли Мария. Тётя Люда достала красивый белый платочек (шила она их для себя в комплекте с фартуками), промокнула глаза, нос и повела разговор как-то издалека.
   - Маша, оно понятно, старшенький твой сынишка Серёжка много младше моих Андрюшки и Ванюшки, ну то есть ещё расти ему да расти. А Василёк совсем кроха. Ему ещё до садика расти да расти. Маша... - чуть замялась тётя Люда, - ты как с деньгами? Может, помочь?
   - Да всё у меня нормально. Я преподаю биологию по интернету, удалённо. Не богато, много уроков не наберёшь с ним, - кивнула на Василия, но всё-таки поддержка.
   - А Серёга, папочка их, что, не помогает? Должен деньги в семью приносить.
   - Должен, кто ж спорит? - вздохнула Мария, - Он наверняка даст, но обязательно надо, чтобы попросила. Только я у него просить не буду!
   - Он же специально тебя к стенке прижать хочет. Куда тебе с двумя детьми на руках деться?
   - Я ещё в аптеке договорилась, у них провизор нужен на полставки, мне как раз. График свободный, можно либо с утра, либо после обеда. Даже ездить никуда не надо, аптека в нашем доме. Серёжка с Василием посидит, пока я в аптеке... Ну и я научную работу дописываю. Практического материала не хватает. А выйти на работу пока никак. Буду как-нибудь выкручиваться.
   - Тогда скажу, как есть, а то лишнего... волновать не хотела,- тётя Люда вздохнула, поджала губы:
   - Знаешь, кто мне дверь открыл в квартиру твоей свекрови?
   - Сама Людмила Ивановна?
   - Как бы не так! Альбина - соседка, - и тётя Люда выразительно округлила глаза.
   - Они много лет знакомы. Альбина живёт рядом, а Людмиле Ивановне уход нужен. Что тут такого?
   - Хм... старого воробья на мякине не проведёшь! Похоже, она там жить обосновалась.
   - У неё своя квартира рядом, - вспомнила историю самогоноварения Мария.
   - Только в той квартире мужика нет,- хмыкнула тётя Люда.
   - Как нет? Она же вроде родила?
   - Вот именно. Машка, да ты что, совсем малахольная стала? Он тебе мозги так запудрил, что ты у себя под носом ничего не видишь и не догадываешься?
   - Думаете...
   - Что тут думать?! Я пришла утречком. Подождала, пока твой из подъезда выйдет, на работу отправится, ну и поднялась к ним. Звоню. Открывает эта Альбинка - в домашнем халате поверх ночной сорочки и босая. "Я, - говорит, - решила, Серёжа что-нибудь дома забыл да вернулся".
   - У меня чай есть, настоящий элгрей. И тортик тоже есть. Давай-ка нарушим диету! - вдруг засуетилась Мария.
   - Маша, ну ты... чего? - хлопала глазами тётя Люда. - Я думаю, ему эта Альбинка нужна, как мёртвому припарки. Иначе на ней, а не на тебе женился бы. Ему домработница нужна, а тут и живёт рядом и... вообще, полный сервис.
   - Тётя Люда, как бы я мужа в сложной жизненной ситуации, одного, с больной матерью оставила? Душа мне не позволяла, ну и от людей тоже как-то... А теперь у него другая женщина, и я ему не нужна! Можно подавать на развод!
   - Впервые вижу, чтобы женщина с двумя детьми радовалась разводу с мужем... Однако если бы не знала всю ситуёвину... а так... одобряю. Ну и чем можем, поможем.
   - Виктор Генрихович с Верой Фёдоровной частенько захаживают. Я им рада. Так что "всё хорошо, прекрасная маркиза..."
   - Мария, не забывай, у той маркизы всё, оцени ситуацию, всё сгорело, - развела руки тётя Люда.
   - Но маркизой-то она осталась! - наливала в чашки чай Мария.
   После ухода тёти Люды Мария, занимаясь домашними делами, строила планы на будущее: на научную работу, на подработку, чтобы не нуждаться, и ещё на многое-многое другое. И только одному человеку в этих планах не было места - её мужу Сергею. Но какие-бы планы на будущее ни строила Мария, пока Сергей её муж и, значит, надо сообщить ему, что Сергей тёти Люды возвращается на службу.
   - Серёжа? - позвонила ему вечером, прикинула, что должен уже вернуться с работы, - тётя Люда была, её Серёжка служить возвращается.
   - Молодец! От меня-то что надо?
   - Проводить не хочешь?
   - С чего вдруг я чужих сыновей пойду провожать? С ног валюсь от усталости! От тебя помощи не дождёшься. Я один с больной матерью обхожусь, а ты опять на гулянку собралась!
   - Да не один ты. Альбинка, похоже, очень хорошо помогает!
   - Да, пришлось к чужим людям обращаться за помощью! Не могу же я маму одну на весь день оставить?!
   - И на ночь...
   - И на ночь! А что ты хотела? Сама виновата! Приходи и живи с мужем, а не бродяжь, где попало!
   И услышала отрывки явно Альбинкиных слов: "Я...я... чужая ... у нас ребёнок... мы столько лет..."
   - Серёжа, я подаю на развод! - Мария положила трубку и почувствовала, как с души будто груз свалился. Объяснить себе не могла, но боялась сказать мужу о таком своём решении.
  
  
  
   Глава 19. Япона мама
  
   Серёжкин отпуск промелькнул быстро. В это утро он уезжал.
   - Мамочка, ну ты спроси у бати, как там в бою, танки нужны? А я дома прохлаждаюсь, - как умел, убеждал тётю Люду Серёжка.
   - Ну как же прохлаждаешься? Вон Андрюшке и Ванюшке в их павильончике какую дверь соорудил, железную! Опять же жена и дочь...
   Серёжка только вздыхал в ответ:
   - Ну я лучший... понимаешь? Мама, лучше меня ремонтника у нас нет. Ребята без меня, поди, замаялись...
   - Расхвастался... ты, там тоже смотри... тут у тебя... - кивнул на Галочку и, не договорив, Георгий Фёдорович достал из только ему ведомого потайного места старую обувную коробку, перевязанную красной атласной летной. - Моя мать, бабушка, значит, ваша, её пуще глаз берегла...
   Время не пощадило ленту, и развязать её Георгий Фёдорович поручил тёте Люде. В коробке оказались серые треугольники солдатских писем.
   -Отец с войны писал... До Берлина дошёл. Говорил, собственным сапогом фашистскую гадину раздавил. А выходит... внук его, Серёжка наш, Димка... тоже... Да как бы так, чтоб мокрого места от этих гадов не осталось!? Сколько же можно! - и ткнулся сыну в грудь лбом.
   - Серёжа, ну ты же не один в поле воин. Ну может уже хватит? Ты свой долг Родине с лихвой отдал! Возвращайся домой, -гнула свою линию тётя Люда, рядом Галочка хлюпала носом.
   - Не травите ему душу! - Георгий Фёдорович смотрел на сына и думал: "Вырос-то как, на голову выше меня будет, в плечах раздался",- и добавил вслух: - От слёз матери и жены мужику тяжко на душе, а ему слабину давать опасно.
   Андрей и Иван чуть свет ушли в павильон, первую смену автобусников "заправить" пирожками так, чтобы успеть вернуться проводить брата. И теперь тётя Люда ожидала братьев и волновалась, как бы не опоздали.
   - Ну, слава богу, идут, похоже, - услышала шаги в коридоре тётя Люда. Дверь распахнулась, и стал протискиваться объёмный тюк, как оказалось, тёплых рабочих комбинезонов.
   - Когда Серёжка дверь налаживал в павильончике, водители автобусов возле него каждую минуту стоянки толклись, - пояснил Андрей. - А сегодня вот привезли, говорят, сами не могут передать, график нарушать нельзя, работают за деньги. У всех семьи, кормить надо. В общем, сбросились и вот купили. Вроде, говорят, всей твоей бригаде должно хватить, - кивнул Иван Сергею.
   - Спасибо. Ты передай большое спасибо. Нас, конечно, одевают и робу в стирку забирают, но работка та ещё! Промасливаемся. Ну и приятно ребятам будет, это же люди на свои кровные...
   - Да тут ещё вот, - и Иван затащил из коридора коробку. - Это от нас. Сгущёнка.
   - Ну вы молодцы! - улыбался Сергей.
  
   Мария и так торопилась, собирая Василия, а тут ещё Серёжка волновался:
   - Мама, пока до автобуса, потом автобус еле ползёт... Мама, опоздаем, Сергей уедет!
   Но успели!
   - Твой-то супружник где? - вздохнула тётя Люда.
   - Ему Людмилу Ивановну оставить не с кем, - пояснила Мария, ну не рассказывать же всем и сейчас, отчего он не приедет.
   Возле подъезда собрались вместе, Серёжка настроил фотоаппарат с отсрочкой... В центре - Георгий Фёдорович, рядом тётя Люда, рядом с ней Галочка с дочкой, Мария с Василием. А со стороны Георгия Фёдоровича - Андрей, Иван и Сергей- младший. Старший Сергей в военном камуфляже устроился перед всеми, усевшись на тюк комбинезонов. И тут откуда ни возьмись - Тузик! С разбегу прыгнул на руки Сергея. Фотоаппарат щёлкнул, и Тузик на фотографии остался на подлёте к коленям Сергея.
   -Тузик тут, а где же Тоска? - огляделся Андрей.
  Кошка, теперь уже совсем не хилый котёнок с хвостиком- прутиком, а пушистая трёхцветная красавица, предпочитавшая домашней пище голубей. Охотилась на них возле дома, а есть приносила домой, пытаясь накормить Тузика. Тоска сидела на том самом столе, на котором мужики в домино забивали, как раз напротив подъезда и, казалось, удивлённо всматривалась в суету семейства. Ни тебе голубей, ни котов, чего волноваться?
  
   А вечером дома Марию ждал сюрприз. Приехали взволнованные супруги Бессер. Особенно Виктор Генрихович.
   - Понимаешь, Машенька, Володя прилетает! Столько лет... столько лет...
   - Мария, - остановила взволнованного супруга Вера Фёдоровна, - Витюша разговаривал с Володей по скайпу. И Володя сообщил, что с документами, наконец-то, всё в порядке, ну и сообщил дату, когда тут будет.
   Мария почувствовала, как подкашиваются её ноги, и медленно опустилась на диван рядом с Верой Фёдоровной.
   - Да что вы так, - пожала плечами Вера Фёдоровна, - будто к вам инопланетянин прилетает, разволновались! Тебе - родной брат, поди в детстве один горшок на двоих делили, - кивнула мужу, - а тебе - родной папа, документами доказано!
   - Я старше, но горшок... да, ему по наследству достался, - деловито прокомментировал Виктор Генрихович.
   - Он приедет к нам... ну как бы к себе домой. Встречать не велел. Сказал, сам дорогу помнит, - по тому, как Вера Фёдоровна повела плечами, и качнула головой, Мария поняла, что такое поведение брата мужа ей не очень нравится.
   - Верочка, ну ты пойми, он не просто в отчий дом возвращается, он едет на Родину, которую не видел столько лет! - убеждал жену Виктор Генрихович.
   - Конечно! Кто бы спорил? Когда он с этой родины деру дал...
   - Вера, я прошу... - в голосе Виктора Генриховича появилась нотка, услышав которую Вера Фёдоровна тут же поменяла тон беседы.
   - Витюша, когда Володя... э... уезжал, в городе один единственный мост левый и правый брег соединял, и тот понтонный. А теперь? Два, и каких! А ещё железнодорожный... вокзал тогда - деревянная будка, а теперь! Ну и трамваи до Графского парка не ходили...
   - Ну не будка, это ты, Верочка, преувеличила, но трамваи, действительно, до нас не ходили, как же хорошо тогда и спокойно было, - грустно вздохнул Виктор Генрихович.
   - Ну так, а я о чём? Заблудится. Беспокоюсь, всё-таки твой родной брат, не абы какой иностранец! - теперь уже озабоченно вздыхала Вера Фёдоровна. - Но дело не в том. Не бедный, на такси доедет! Надо, чтобы к его приезду Мария с детьми у нас была.
   - Да, да. Обязательно... послезавтра не позднее двух пополудни ждём всё ваше семейство, - картинно раскланялся Виктор Генрихович.
   Виктор Генрихович и Вера Фёдоровна уехали, а Мария никак не могла решить, сообщать ли эту новость мужу.
   "Поскольку пока не развелась, значит, придётся приехать вместе с мужем. Иначе надо будет как-то объяснять... - даже в мыслях не получалось произнести вроде такое простое слово "папа", - почему без супруга. А это разговор не для первого знакомства".
   Рассудила так и набрала номер Сергея.
   - Алло? Слушаю тебя.
   - Послезавтра мой папа прилетает из Японии. Надо быть к двум часам у Виктора Генриховича.
   - Хорошо, будем. Я возьму такси и заеду за вами в половине второго. Что молчишь? Ты меня поняла?
   - Поняла, слушала, потому и молчала.
   - Вы соберётесь и будете ждать возле подъезда, на лавочке. Ну? Опять слушаешь?
   - Я всё поняла... - и положила трубку.
  
   Такси подъехало к подъезду в точно назначенное время. Сергей помог усадить сыновей, показал на большой пакет на заднем сиденье:
   -Шампанское, конфеты, фрукты. Не пирожками же угощать!
  
   В начале третьего возле ворот Графского парка остановилось такси. Виктор Генрихович и Сергей вышли встречать гостя. Вера Фёдоровна что-то поправляла на столе, не зря всё-таки она столько лет работала в торговле, стол выглядел, как с картинки из книги "О вкусной и здоровой пище".
   В комнату вошёл высокий подтянутый мужчина с красивой стрижкой седых кудрей, в легком бежевом пальто с шёлковым шарфом в коричневую клеточку, с элегантной небрежностью перекинутым через плечо. Будто с фотографии из глянцевого журнала сошёл. А Марии почему-то вспомнилось мамино синее шифоновое платье с белыми ветками сирени, то самое, которое тётя Люда потом для неё перешивала.
   - Здравствуйте, - и улыбнулся смущенно и растеряно одновременно. - А вы - Мария?
   Мария оглянулась, подумав, кого-то ещё можно было принять за неё? Почему-то стало обидно. За что, она и сама не знала. А он подошёл к ней, хотел протянуть руку, поздороваться, но на мгновенье замер и обнял её, уткнувшись носом в её макушку.
   - Твои волосы пахнут, как у твоей мамы, - она видела, как дрогнули его губы и в глазах навернулись слёзы. - Ты прости меня, дочка, прости... если сможешь...
   - Гав! - раздалось из-под стола. Владимир Генрихович наклонился, поднял угол белой скатерти:
   - Это мой младший внук?
   - Гав! Я Тузик. И это мой домик! - разговаривать Василий начал рано, не особенно стесняясь, если что не так получалось.
   - Василий, ну что ты? - кинулся доставать сына из-под стола Сергей.
   Узнав, что Владимир забронировал себе номер в гостинице, Виктор Генрихович удивился:
   - Ты домой приехал или куда?
   Оправдания не подействовали, а самым весомым аргументом прозвучала как бы вскользь брошенная Верой Фёдоровной фраза:
   - Витюша, гостиница по высшему разряду заказана, не то что тут...
   Мария, глянув на Веру Фёдоровну, скрыла улыбку, вот же знает, как и что сказать.
   Владимир Генрихович только головой покачал:
   - Я думал, меня не ждут, за столько лет забыли уже... Вот дочь, а так бы не решился...
   - А я? - не мог скрыть обиды Виктор Генрихович. - А могилка мамы? Ты же тут прописан. Я за тебя платил все эти годы, как положено, по закону, чтобы у тебя всегда был дом! Понимаешь?
   - Мой чемодан из аэропорта доставить должны в гостиницу, я только эту сумку с подарками взял с собой. Так что, старший внук, собирайся, вызову такси, поедем за вещами.
  
   Договорились, что на следующий день Мария будет ждать Владимира Генриховича у тёти Люды, чтобы сходить на могилку к Ирине.
   - Вас порошу не обижаться, - кивнул с сторону Виктора Генриховича и Веры Фёдоровны, - я сам, один поеду... на трамвае, Виктор сказал, теперь остановка рядом.
   -До дома тёти Люды на трамвае не доехать, лучше на автобусе, - предложила Мария. На том и порешили, оговорив в подробности маршрут. И вроде всё складывалось хорошо, но Мария так и не могла заставить себя обращаться к этому импозантному мужчине: "Папа". И тут Сергей -младший, получив в подарок ноутбук, и, казалось, переставший слышать всё, что говорилось вокруг, повернулся к Владимиру Генриховичу:
   -Дед, хотя вообще-то я тебя постарше представлял, и на японца похожим...
   - Я русский. Почему должен стать на японца похожим?
   - Ну за столько лет... Но я не о том. Мне тут помощь потребуется. Сможешь?
   - Конечно!
   - Сергей, ты почему так обращаешься к Владимиру Генриховичу? - одернул сына Сергей.
   - Как? - пожал тот плечами.
   - Следует к старшим обращаться на Вы и по имени -отчеству...
   - Поехали, внук! - и повернулся к Сергею- старшему: - Такие внуки - повод гордится, ну и...немного хвастаться. А если не будут так ко мне обращаться, откуда люди узнают, что у меня такие внуки? - и улыбнулся тепло и немного лукаво.
   - Стойте, стойте! - совсем не вежливо окликнула Владимира Генриховича Вера Фёдоровна: - Пока все в сборе, становимся и садимся - семейное фото! - и принялась кого-то усаживать за стол, кого-то ставить за их спины. И, удивительное дело, никто не сопротивлялся. А Вера Фёдоровна пояснила:
   - Витюше в кабинет на стену повесим. Допишет роман, станет знаменитым писателем, так что фото для истории! Вы же понимаете, этот роман не может остаться незнаменитым!? Сергей, настроил фотоаппарат? Вот твоё место, рядом с.... э... с дедом! - и добавила, приложив ладонь к груди: - Похожи-то вы как!
  
   На следующий день Мария, как только проводила Серёжку в школу, собрала Василия и отправилась к тёте Люде. И хоть до лета оставалась всего неделя, лужи и грязь в сибирском городе так и не просохли. Но зато на тополях молодая, ещё не запылённая листва, искрилась каплями лёгкого утреннего дождика и кружила головы прохожим ни с чем не сравнимым ароматом весны. Мария аккуратно обходила лужи, но будто ничего вокруг не замечала. И чувствовала, как необъяснимая горечь заливает её душу. Раньше, когда только начинала искать отца, думала, что лишь бы нашёлся, хоть какой - больной, старый, бедный... даже, было время, подозревала, что в тюрьме сидит. Она поймёт, она простит! Но вот нашёлся и... ничего ему прощать не надо. Он о ней просто не знал! Её мама и она остались на обочине его жизни...
   У тёти Люды дома было тепло и пахло домашней едой. Мария огляделась и вспомнила, как в первый раз варила кашу.
   - Как же хорошо мне тут было! - хотела было обнять тётю Люду, но смогла только ткнуться носом ей в плечо. Тётя Люда, как всегда, была занята работой: пришивала оторвавшиеся завязки к фартукам Андрюшки и Ванюшки, в которых они торговали пирожками.
   - Ну ты посмотри на него - уже и сам разувается! - кивнула на Василия. - Что, осенью в детский сад?
   Мария кивнула: "Да, конечно".
   Она стояла напротив окна в той самой комнате, где когда-то пряталась под грязно-коричневым одеялом, в той самой комнате, где в куче тряпья нашла своего новорожденного брата Гошу, теперь Георгия, отличника-стипендиата, умного и энергичного Гошку.
   - Маш...Маша... Ждёшь отца?
   - Ну да, от автобусной остановки видно будет, как пойдёт.
   - Маша... я вот... помнишь, баба Шура рассказывала, как твоя мама так же ждала его, стоя напротив этого окна?
   - Тётя Люда, я всё помню... Ну да, Владимира Генриховича винить не в чем... я понимаю, принять не могу... Ладно, он не знал про меня. Но бросил, забыл, оставил на произвол судьбы любимую женщину! А судьба была к ней жестока! Деньги важнее? Или не любил? Красивой игрушкой и только была для него моя мама!
   - Маша, он же на полном серьёзе собирался жениться!
   - И что? Димка тоже собирался! Даже деньги мне на свадебное платье отложил! Никто ни в чём не виноват! Только отчего у меня на душе даже не кошки скребут, а...Ой, тётя Люда, вон, идёт от остановки.
   - Маша, мы потом поговорим, - выглянула в окно тётя Люда, - а пока... ну до бетонки он в своих штиблетах дощеголяет по новой дорожке, ну через дорогу, а на кладбище между могил какие дорожки? Девчонки с бетонки дальше первого ряда могилок ни ногой со своими клиентами. Сыро и грязно, Маша? - не дождавшись ответа, тётя Люда проследила за её взглядом. А та, прижав руки к груди, не мигая смотрела в окно, напротив которого замер Владимир Генрихович.
  
   Тётя Люда быстро и толково объяснила гостю суть вопроса, и переобула его в Андрюшкины резиновые сапоги, единственные, подошедшие по размеру, потом заправила в них новомодные светлые брюки Владимира.
   - Всё, экипировка закончена, отправляйтесь! - и двумя руками указала на дверь.
  По дороге в павильоне Виктор Генрихович купил красные розы, а Маша возле кладбища- две пластмассовые корзинки цветов, яркие, красочные.
   - Маша, мы живые цветы принесём, - явно не понял, зачем Мария купила дешёвые корзинки. - И зачем две?
   - Розы либо украдут, как только мы уйдём, либо, если мы их грязью обрызгаем, завянут уже завтра. И будет у мамы на могилке засохший веник. Там рядом с мамой баба Шура похоронена. Вторая корзинка ей. Корзинки будут стоять долго, и всем будет видно, что этих людей не забыли. Их помнят и любят!
   Мария шла впереди отца и слышала, как за её спиной чавкают по мокрому кладбищенскому суглинку его сапоги. Остановились возле двух одинаковых памятников из местного мрамора, на каждом - фотография молодой женщины.
   - А баба Шура где?
   - Так вот же, - и Мария укрепила одну корзинку на могилку Ирины, вторую - на соседнюю, бабе Шуре. - На фотографии баба Шура молодая. Заранее предупреждала, чтобы ту фотку, где она старая, на памятник не вешали.
   - Маша, мне надо с твоей мамой поговорить. Я недолго.
   - Хорошо. Я пойду на выход. Назад возвращаться не заблудитесь?
   Владимир Генрихович всё-таки заблудился и поэтому вышел не к воротам, а к дырке в заборе, через которую и вылез.
   -Ты... ты даже не спросила, как я буду с Ириной разговаривать.
   - Когда я была совсем маленькая, то жила с бабушкой в деревне. Она с дедом разговаривала, а его к тому времени давно в живых не было.
   -И как же она разговаривала?
   - Становилась напротив фотографии, она у неё над кроватью висела, и жаловалась, что дрова привезли плохие, а деньги взяли хорошие, что я... все лужи промерила в новых сандалиях... - улыбалась детским воспоминаниям Мария.
   - И что он ей отвечал?
   - Она одна слышала, а мне потом только пересказывала.
   - А со мной Ирина разговаривать не захотела...
   - Не может быть! Она вот также, как я сегодня, тогда ждала тебя, она тебя любила! - Мария вдруг поняла, что разговаривает с отцом на "ты". А он будто не замечает, будто так и надо.
   - Я её тоже любил. И теперь тоже... но вот голос её забыл и, наверное, поэтому она на меня обиделась.
   - Было за что обидеться...
   - Может, мы пойдем куда-нибудь посидим, поговорим... Я ведь почти ничего о тебе не знаю...
   - Папа, ты посмотри на себя... в грязных резиновых сапогах, пальто устряпал, да и я... не в том наряде, - улыбалась Мария. - Поехали ко мне. Умоемся, почистимся и спокойно поговорим.
  
   Разговор получился долгий, сложный, с перерывом на обед. Когда Серёжка вернулся из школы. Выворачивать наизнанку мамину, да и свою жизнь Мария не стала. Рассказала, как, со слов бабы Шуры, узнала о нём, как мама, родив Георгия, перенесла операцию на сердце, но так и не смогла оправиться. Как тётя Люда и Георгий Фёдорович после смерти мамы взяли её и Георгия под опеку. Про институт, ординатуру...
   - Маша, ты ничего не рассказываешь о своём муже. Мне он показался воспитанным человеком. Но, может быть, вернётся он с работы, и мы поближе познакомимся?
   - Его мама не смогла пережить смерть своего мужа, Серёжиного папы, и теперь Людмилу Ивановну невозможно оставить одну. Поэтому Сергей после работы сразу едет к ней.
   - Так, может, нанять сиделку?
   - Серёжа нанял. Но на ночь Людмилу Ивановну тоже одну не оставишь...
   - Твой муж - замечательный сын своих родителей, но ведь и ты нуждаешься в его поддержке...
   Мария молчала. Не пересказывать же всю свою жизнь, а коротко объяснить ... вот как?
   "Так или иначе придётся ещё многое рассказать... отцу, - мысль эта не давала покоя: - Пусть знает, должен знать. - И успокоила себя: - Ну не сейчас же!"
   - А знаешь, поехали вечером к его маме в гости. Сергей вернётся с работы и, наверняка, будет рад увидеть тебя. Я думаю, твоя помощь и сочувствие ему не повредят.
   И опять, ну что сказать? Не хочу, не надо, там без меня обходятся...? Но вслух сказала:
   - Да, да, это было бы неплохо. Серёжа посмотрит за Василием, только не так, как в тот раз...
   - А, что случилось в тот раз, можно спросить? - уловил нотку смешинки в словах Марии Владимир Генрихович.
   - Да мама на подработку ушла в аптеку во вторую смену, а мы... немного мультики посмотрели... - объяснил Серёжка.
   - Ну да, немного! Прихожу, Василий носом клюёт, но глаз от экрана не отводит, а Сергей обхохатывается. Они "Ну погоди" нашли в записи. А уже спать дано пора!
   Владимир Генрихович внимательно посмотрел на дочь, на убранные в шкаф мужские тапочки...
   - Маша... - но так и ничего не просил, - поехали.
  
   Вечер стоял тихий, тёплый. Такси ждали недолго. Ключи от квартиры у Марии были, она открыла дверь подъезда, а вот в квартиру... решила позвонить. Напротив дверного глазка стоял Владимир Генрихович, Мария чуть в стороне. Дверь распахнулась:
   - Вам кого? - в домашнем халате и комнатных тапочках с кухонным полотенцем в руках стояла Альбинка. Она только теперь заметила Марию: - Проходите, пожалуйста... - плотнее запахнула халат и отодвинулась чуть в сторону.
   - Аля, кто там? - в проёме коридора показался Сергей. - Мария, ну что же ты сама не проходишь и Владимира Генриховича не приглашаешь? - повернулся к Альбине: - Альбина сейчас маму ужином накормит и отправится домой. А то и так задержалась у нас. Правда, Альбина?
   - Добрый вечер! - Владимир Генрихович, пропустив вперёд с Марию, закрыл за собой дверь.
   На кухне был накрыт семейный ужин. Мальчишка, по виду ровесник Василия, возил ложкой по тарелке и канючил: "Папа, я больше не хочу... можно я суп не буду?"
   Людмила Ивановна подняла голову от тарелки:
   - А... Владислав Степанович пришёл, - посмотрела на Владимира Генриховича. - А ты говорил, - ткнула пальцем в Сергея, - что он помер,- и заулыбалась, - вот же он!
   - Мама, это Владимир Генрихович, папа нашей Машеньки, - пытался вразумить мать Сергей.
   - А... это её дружок из вертепа? Не слушаешь мать, не слушаешь? Она, думаешь, зачем пришла? Квартирку твою оттяпать!
   - Мама, мама успокойся, у нас с Машей своя квартира, - и, накапав лекарства, подал стакан с водой Людмиле Ивановне. - Видите, в каком она состоянии, никак одну оставить нельзя.
   - Алька, марш отсюда! Марш, кому сказала! - теперь Людмила Ивановна ткнула пальцем в сторону Альбины.
   - Да что же это такое? Я вам что, собачка дворовая, что ли? То к ноге, то пошла вон со двора! - захлёбывалась от обиды словами и слезами Альбинка. - А сына, сына собственного тоже, как щенка, погонишь?
   Мальчишка, вцепившись в подол материного халата, испуганно хлопал синими глазами.
   - Давай знакомиться, - присел рядом с мальчишкой Владимир Генрихович, - я дядя Володя, а тебя как зовут?
   - Владик, как деда, только он помер!
   - А ты где живёшь?
   - Там, - кивнул на выход, - иногда тут.
   - У Альбины квартира напротив... - негромко уточнил Сергей. А она тем временем, перебросив через плечо снятые с верёвки в ванной мокрые колготки, свои и сына, схватив с вешалки куртку, кинулась к выходу.
   - Погодите. Это вы все всё знаете, а мне непонятно, что происходит. Я папа Марии Владимировны, и так же, как вы, Альбина, переживаете за своего сына, обеспокоен будущим... - осмотрел всех участников сцены, - да и настоящим своей дочери.
  
   На плите выкипал уже второй чайник, спал, свернувшись в кресле в клубочек, Владик, дремала и Людмила Ивановна. А за кухонным столом возле чашек с остывшим чаем двое мужчин и две женщины то раздраженно, то задумчиво и обиженно вели бесконечный разговор. Наконец, Мария, взглянув на часы, кивнула Владимиру Генриховичу:
   - Папа, дети дома одни, нам пора ехать.
   Альбина тоже подняла сонного сына на руки и направилась к двери.
   - Позвольте, я помогу, - Владимир Генрихович принял у неё ребёнка, и они вышли из квартиры.
   - Маша, это не то, что ты подумала...
   Удивляясь сама себе, Мария давилась смехом, уж больно анекдотично прозвучала фраза.
   - Что тут смешного? Ты сейчас уедешь, Альбину выгнала, а мне утром на работу! Кто останется с мамой? - возмутился Сергей.
   - Я её не выгоняла. "Пошла вон!" - сказала твоя мама.
   - И что теперь мне делать?
   - Не знаю. Дело хозяйское. Но у меня... то есть у нас с тобой двое детей. Я поеду к детям, а ты... ты же всегда говорил, что моё наивное мнение тебе не интересно. Решай сам, как быть.
  
   Вернувшись домой, в этот раз сюрпризов не обнаружили. Мальчишки спали, правда, вместе, на родительской кровати, прикрывшись детской книжкой.
   - Как читали, так и уснули, - улыбнулась Мария. - Поздно уже, может, у нас останешься? А Виктору Генриховичу позвоним, чтобы не волновался.
   - Нет, я поеду. Но, Маша, я удивлён и... откровенно не понимаю твоего отношения к мужу. Ведь, очевидно, что у Сергея и Альбины давний любовный роман и сын, и роман этот продолжается до сих пор.
   - Папа, быстро рассказать нашу длинную историю не получится. Ну, может, согласишься остаться? Я постелю тебе в зале на диване. Ну и чаю всё-таки попьём, а то два чайника воды выкипело, а чаю так и не попили, - улыбнулась Мария. - Остаёшься?
   - Остаюсь, - и стал набирать номер телефона Виктора Генриховича.
   - Всё немного не так, как ты думаешь. Вернее, фактическая сторона именно такая, как ты услышал сегодня, а есть ещё другая, как бы так сказать? Эмоциональная, что ли?
   - Вот-вот, этого я и не понимаю! Я думал, приедем, мне надо будет тебя уговаривать, успокаивать, а ты...
   - Пока я стелю тебе постель и готовлю нам чай, вот тебе полотенце и банный халат Сергея. Халат новый, но я его всё равно выстирала.
   Василия переложили в детскую кроватку, Серёжка остался на родительской кровати, благо, ту, с удивительной панцирной сеткой давно поменяли на современную, широкую с ортопедическим матрасом. А Владимиру Генриховичу Мария постелила в зале на диване, где обычно спал Серёжка.
   Прикинув, что за весь вечер Владимир Генрихович так и не поужинал, а значит, одним чаем не обойтись, приготовила два бутерброда, один с колбасой и листом салата, а второй с маслом, прикрыв поверх тонким ломтиком сыра.
   - Маша, я не ужинаю в столь позднее время... Если только чаю...
   - Но ведь и в более ранее время сегодня поужинать не удалось. Это что, голодным спать ложиться?
   - Думаю, что полезнее лечь на пустой желудок...
   В оконном стекле отражался кухонный абажур в окружении ночной темноты. В доме напротив ни одно окно уже не светилось.
   - Когда я училась в школе, то дружила с одноклассником Димкой, - заговорила Мария. Старалась рассказывать, как сама полагала, только основное.
   - Маша, но с мужчинами иногда такое случается, ты бы могла понять, простить...
   - Я поняла, и обиды не держу. Вот и Димкина дочь сбежала из интерната... - и рассказала, как забирала Алёнку из деревни.
   - Но... почему Аленка жила у тёти Люды, а не у вас дома?
   - Сергей меня ревнует к Дмитрию и, вообще, у нас не складываются отношения. Ему нужна послушная домохозяйка, наверное, чем-то похожая на тётю Люду. А ещё, я должна во всём его слушаться и не возражать.
   - Маш, чаю ещё, пожалуйста... Ну вот, всё-таки русская душа берёт своё, - и Владимир Генрихович принялся за второй бутерброд.
   - А я так не хочу жить. Я очень люблю тётю Люду, наверное, как маму. Дома у неё уют, и дети все в любви растут. Но у меня интересная работа, это даже не просто работа, я сейчас... - и попыталась пересказать, чем увлечена теперь.
   - Маша, я ничего не смыслю в медицине, но, похоже, ты с мужем на стадии развода? Это так?
   - Папа, нет. Если бы даже наши отношения с Дмитрием сложились благополучно, то как бы я совместила учёбу в аспирантуре и теперь научную работу с жизнью вечно кочующего военного? Конечно, возможно, что я сама стала бы другой, не такой, какая я теперь. И потом, наверное, и правда, эта первая школьная любовь бывает у всех и у всех, как детская болезнь, проходит.
   - А у тебя... прошла?
   Мария улыбнулась:
   - Прошла. Но это очень дорогое для меня чувство, только вот... я события все помню, а ощущения, чувства забывать стала. Так жаль!
   - А Сергей? У него другая женщина, и у них ребёнок...
   - Дети без отца -это плохо, в современном обществе даже не так для матери, как для детей. Я выросла без тебя. Нет! Нет! Я не упрекаю, просто знаю, как это больно - слышать "безотцовщина". Или хуже того, когда в детских разговорах, в общении - на месте папы - пустота. Банально, за тебя некому заступиться! У нас с Сергеем двое сыновей. И он их любит. Воспитывает по-своему, - улыбнулась, - но я подруливаю, чтобы эгоистами не выросли.
   - Но как же Альбина, её сын?
   - Сергей встречался с ней ещё до нашего знакомства. Так это я увела его у неё... не умышленно - нечаянно, - и опять улыбнулась. - Ну, а что не скандалю, не ревную... Ну так бывает- человек родится без чувства юмора, а я, наверное, - без ревности.
   - Ты Сергея не любишь... - и заглянул в пустую чашку. Мария протянула руку к чайнику: - Спасибо, достаточно, - улыбнулся, отстранился от стола: - Можно будет засчитать за завтрак.
   - Но дети-то его любят, и он их тоже. А потом, Сергей медик, у нас одинаковая специализация. Он понимает, чем я занимаюсь. Но тот ещё домостроевец. Папа,- Мария помолчала, явно обдумывая то, что собиралась сказать: - за столько лет, прожитых с ним, я многое поняла и, думаю, смогу построить наши отношения так, чтобы дома было тепло и уютно, а моя работа не оставалась на последнем месте.
   - Но ещё следует учитывать мнение Сергея и то, как себя поведёт Альбина.
   - Ну, поскольку будущее непредсказуемо в материальном понимании мира, а времени уже второй час ночи, пошли, папа, спать. Утро вечера мудренее.
   - Маша, а... тебя... обзывали "безотцовщиной"?
   Мария, всплеснула руками, готовая сказать: "Ну что ты, папа! У меня всё было прекрасно и замечательно!". Но вместо этого чуть не сказала: "Нет, меня Машка-проститутка величали!",- но посмотрела на отца, допила из чашки остывший чай и спросила: "А ты как думаешь?"
  
   Утром Владимир Генрихович встал раньше Марии.
   - Папа, что так рано?
   - Понимаешь, это город моего детства, юности... я тут вырос, встретил твою маму... Да, город изменился, новые дома, целые улицы, но я тут дома. Странно, я это понял, когда на кладбище... заблудился. В Японии не заблудишься. А тут ищу тропинку, сержусь на беспорядок, а у самого мысль: "У нас, как всегда!" Понимаешь? У нас!
   Так и не объяснив, куда такую рань направляется, выпил чашку чая и ушёл.
  
  
   А днём случилось невероятное! Медсестра с дежурного поста разыскала Марию в лаборатории:
   - Мария Владимировна, там ваш супруг всю реанимацию обыскал, весь взъерошенный... может, с ним приключилось что? Говорит, сбегал в морг, ему сказали, что вы взяли заготовленные образцы и ушли...
   - Куда ж я с образцами могла деться? Значит, сейчас тут будет.
  И точно, приоткрыв дверь, заглянул Сергей.
   - Ты тут?
   Мария оглянулась:
   - Как видишь...
   - Нам поговорить надо. Не находишь?
   - Сергей, я сейчас занята.
   - Могла бы и отложить свои дела!
   - У тебя что-то срочное? Надеюсь, все живы-здоровы?
   - Хм, живы! Ты во сколько освободишься?
   - Думаю, до половины второго успею, - кивнула на лабораторный стол. - Серёжа, извини, не могу больше отвлекаться!
   Сергей вышел, а Мария вздохнула с облегчением. Совсем недавно и дела свои отложила бы, и, вообще, возразить мужу не решилась бы. Но вот, выходит, можно и о себе подумать.
  
   Возле раздевалки, в вестибюле от колонны к колонне расхаживал Сергей.
   - Уже без пяти два! - показал на часы.
   - Серёжа, я вижу, но раньше не успела.
   И Мария направилась к выходу. На ступенях её догнал Сергей.
   - Куда ты так спешишь?
   - Домой, - он попытался взять под руку. - Не беспокойся, я не упаду!
   - Я по поводу вчерашнего ... про Альбину в общем... Ты же взрослая женщина! Бросила меня одного с тяжело больной матерью. Альбина взяла на себя эту нелёгкую заботу: сварить, убрать, накормить, одеть, а помыть? Я всё-таки мужчина и такую процедуру с родной мамой - ну, ты понимаешь?
   - Альбина Людмилу Ивановну по ночам мыла?
   - Не ёрничай! Опять же ты должна как медик понимать, я здоровый мужчина, и постоянная близость с женщиной ... а ты в этом плане даже не подумала обо мне!
   - Серёжа, ваш с Альбиной сын, похоже, ровесник нашего Василия.
   - И что, теперь будешь меня всю жизнь тыкать этим ребёнком?
   - Ребёнок себе родителей не выбирал. Он ни в чём не виноват.
   - Вот, вот видишь? Сама соглашаешься, что не надо раздувать скандал. Ну было и прошло! Я нанял пожилую соседку, женщину с верхнего этажа. Ну и сегодня буду дома ночевать. Ты довольна?
   - Серёжа, я тебя ни твоим сыном, ни твоим многолетним романом, параллельным с семейной жизнью, как говоришь, "тыкать" не собираюсь. Пустая трата времени и нервов. Ты и так знаешь цену своим поступкам. Просто пока не то, что спать с тобой в одной постели, оставаться в одной квартире не готова.
   - Как приехал твой японский папа, ты очень изменилась, и не в лучшую сторону. Склочная, скандальная стала!
   - Хм, так и есть! Теперь есть кому за меня заступиться.
   - Но квартиру нам на двоих выделили!
   - Если ты будешь настаивать на совместном проживании, я подам на раздел имущества и квартиры! Сколько можно, имея двухкомнатную квартиру, бегать с детьми, как бездомной!?Тем более у тебя есть место постоянного проживания - квартира твоих родителей, - заторопилась на автобус, оглянулась: - Как думаешь, на чью сторону станет суд?
  
   А вечером, когда Мария уложила сыновей спать, неожиданно громко и как-то раздражённо зазвонил телефон.
   - У меня для тебя новость. Твой японский папочка прямо сейчас никак не может распрощаться с Альбиной! Вон под окном у нас стоят.
   - Тебя это раздражает? Похоже, ревнуешь.
   - Не придумывай!
   - У папы, наверное, есть вопросы по поводу ваших, то есть твоих и Альбины, отношений.
   - Его-то эти отношения каким боком касаются?
   - Эти отношения напрямую касаются тебя, моего мужа, отца наших детей, а, значит, и меня, его дочери.
   - Хм, дочь?
   - Да, мы завтра подаём заявление, чтобы папу вписали в моё свидетельство о рождении.
   - М... да, так и не могут расстаться. Что-то обсуждают. И что вы нашли в этом престарелом ловеласе?
   - Да, папа уже не молод, но почему "престарелый"! И почему "ловелас"?
   - Ну, тебе же он нравится?
   - Он мой папа.
   - И тёте Люде, и Людмиле Фёдоровне, вон и Альбинка хвостом крутит возле него! Ты его знаешь несколько дней, и уже только и слышу "папа, папочка, папа". Про мужа даже не вспоминаешь!
   - Ты ошибаешься, ещё как вспоминаю. И, обдумав наши семейные отношения, я решила, что подам заявление на раздел имущества и... на алименты.
   - И сделаешь детей безотцовщиной!
   - С чего ты взял? Отец у моих детей есть. Так что безотцовщиной они уже никак не станут. И потом, подаю на раздел имущества и на алименты, чтобы чувствовать себя защищенной от всяких житейских невзгод. Но не на развод. А на развод - если желаешь, подавай. Я возражать не стану. Тем более, что у тебя по факту есть вторая семья и ребёнок.
   - И с чего на алименты? Я что, не содержу вас?
   Выяснять этот вопрос Мария не стала, хотя было желание спросить, когда и на что он выделял деньги? Но понимала, что ввяжется в долгий, нудный спор.
   - Серёжа, у тебя удивительное свойство, ты начинаешь выяснять отношения, как правило, на сон грядущий. Сам потом спишь спокойно, выплеснув весь свой негатив на меня, а я, как в том анекдоте про соседа, которого на ночь глядя предупредили, что долг не вернут, ворочаюсь, переживаю. Всё, мне утром рано вставать, спокойной ночи!
   - Какой ещё сосед? Что? Спокойной...
   Мария не дослушала, отключила звук у телефона.
  
   Следующий день обещал быть хлопотным. Вечером - смена в аптеке. Днём с Владимиром Генриховичем договорились сдать документы на внесение изменения в её, Мариино, свидетельство о рождении, ведь до сих пор в графе "отец" стоял прочерк. А значит, Василия рано утром следовало отвезти к тёте Люде, поскольку Серёжка весь этот день занят, то на занятиях в школе, то на студии моделирования робототехники. А, значит, с братом поводиться не мог.
   Заявление сдали быстро. У выхода из ЗАКГСа, возле лавочки Владимир Генрихович остановил Марию.
   - Маша, до моего отъезда остаются считанные дни. И я не знаю, насколько это приемлемо для тебя, в общем, я бы хотел отметить это событие, теперь у меня на законном основании есть родная дочь... - Мария видела, что он волнуется, но с чего бы вдруг? - Я бы хотел пригласить тебя на обед в ресторан.
   - Папа, - теперь Мария почувствовала, как она волнуется, вот так обратившись к этому человеку, - что тут неприемлемого? Я вовсе не против обеда в ресторане. Тем более, что я ещё ни разу в жизни не обедала в ресторане, да и не ужинала... и, вообще, ни разу не была в ресторане, - улыбалась Мария.
   - Я бы хотел пригласить с нами на обед ещё одного человека... - и Владимир Генрихович приобрёл смущенный вид.
   - Сергея? Так можно ему позвонить. Я думаю, он подъедет.
   - Нет! Нет, подожди... Там, в такси, нас дожидается Альбина. Я... её хотел пригласить. Как ты на это смотришь? Думаю, тебе не хочется её видеть, но... - и он замолчал, подбирая слова.
   - Папа, не мучайся. Судя по общепринятым меркам, я должна чуть ли не волосы ей вырывать, - качала головой Мария, - но у меня нет такого желания. И, как ни странно, мне её жаль. Ведь Сергей ещё со школы встречался с ней. И вот теперь... ей хуже, чем мне.
   - Маша, правда? Ты не ... не плохо относишься к Альбине?
   - Папа, что-то я не пойму. С чего вдруг ты всё про Альбину, да Альбину?
   - Я хочу сделать Альбине предложение. Понимаешь, - волновался Владимир Генрихович, - ты уже взрослая и я... не видел, как ты росла, ходила в школу... а теперь мне уже поздно становиться отцом. Я в эти дни часто встречался с Альбиной. И, думаю, стоит попытаться создать семью. А Владика я бы усыновил.
   - Папа? - теперь растерялась Мария.
   - Нет, нет! Если ты против, я ещё ничего не говорил Альбине... За столько лет одиночества я вдруг впервые ощутил себя членом большой семьи. Это удивительное чувство! В моей душе появилось спокойствие и волнение за всех за нас, за каждого. Даже за Георгия, которого ни разу не видел. И это такое счастье!
   - Папа, я не против. Но ты поверхностно знаешь Альбину. Я тоже не очень хорошо знакома с ней. Однако ничего плохого о ней сказать не могу.
   - Но она...
   - И что теперь?
   - Что теперь? Теперь что ты думаешь по этому поводу?
   - Пригласи её с ребёнком в гости, поживите какое-то время вместе, а там будет видно. Решать только вам двоим. Долгие годы одиночества, наверняка, у тебя сформировали определённые привычки, образ жизни. А теперь... Альбина, её сын... насколько тебе будет комфортно? Да и потом Япония - это другая культура, другой менталитет. Как со всем этим справится Альбина? Кто знает? Ты вошёл в ту жизнь не за один день, даже год.
   - Студенческий брак... какой-то... Но ты права. Представить себе не мог, что вот так, на ходу, возле лавочки буду решать свою дальнейшую жизнь. Пошли. Альбина в такси, вон за тем углом.
   - Папа, это сколько же она ждёт? Да и такси тоже...
   - Это ожидание стоит того.
   - Да, кстати, про Георгия. Он просил разрешения позвонить тебе. У него стажировка в Японии по обмену студентами намечается.
   - Вот! - улыбнулся Владимир Генрихович, - ты говоришь: Альбина, ребёнок, теперь ещё Георгий... Ты права, я привык к комфорту. Значит, надо подыскивать квартиру попросторнее. Маша, ты не волнуйся, я, действительно, не бедный человек. И, поверь, рад таким заботам.
  
   Владимир Генрихович, Альбина и Владик шли по длинному посадочному коридору, Мария видела их через стеклянные стены и плакала так, как ещё никогда в жизни. Ей, почему-то было жалко отца, или, может, себя? И от этой жалости заходилось болью сердце. Как же трудно расставаться с родным человеком!
   - Ну, наконец-то, отправились! - с явным облегчением вздохнул Сергей. В аэропорт провожать поехали только он и Мария. Владимир Генрихович и так заказал семиместный "минивэн".
   - Мария, что с тобой? Ты же взрослая, столько лет неплохо жила без папы, так с чего вдруг слёзы льёшь?
   - Когда ещё его увижу? - плакала Мария.
   - Да хоть вечером, по скайпу.
   - Серёжа... - и вдруг поняла, он её просто не поймёт.
   - Поехали домой? - оглянулся на выход Сергей.
   - В смысле? - постаралась успокоиться Мария.
   - В обыкновенном. У меня носков чистых нет, рубашки не глаженные. А у меня жена всё-таки есть. А вроде, как и нет!
   - Серёжа, давай пока поживём отдельно.
   - Так Альбина улетела! Нет её. Какая ревность?
   В зале аэропорта суета пассажиров, разговаривать неудобно. Но и откладывать Мария не хотела.
   - Дело не в ревности. Мы очень разные люди. Я не стиральная машинка и не кухонный комбайн, но даже не в этом дело. Хотя мы оба работаем, и ты мог бы помогать по дому. Но это не главное. Я больше не позволю ни обижать, ни унижать себя. И не считаться с моими интересами тоже не позволю.
   - Позвольте, - мимо них, разделив их по разные стороны, пассажир катил чемодан на колёсиках, за ним - жена с ребёнком, следом ещё кто-то. Что ответил Сергей, за людским гулом Мария не расслышала. И направилась к выходу.
   На остановке экспресса Сергея не было. Мария поднялась в автобус одна. И теперь уже жалко было не только папу, но и Сергея, с его нестираными носками, и неглажеными рубашками. Автобус мягко покачивался на неровностях асфальта, за окном проплывали новые дома, переезды, перекрёстки. И Мария думала: "Как бы хорошо, чтобы жизнь вот так же покачивала, слегка потряхивала на переездах и перекрёстках, но не била и не кидала бы по ямам и канавам. Жаль, но так не бывает".
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"