Я уехала в Медведково, в комуналку. Там родилась Аняка, спальное место которой было на подоконнике в кухонной полке вместо кроватки. Зима, февраль, а мы открываем форточку и трясемся от холода для ради закалки детеныша.
Свадьба была в нашей медведковской комнате, едва поместились. Мама дежурила при Аняке. Свидетель - Танечка Муравьева, теперь уже многолетний друг, не потерявшийся до сих пор во времени и пространстве. Платье сшила и вышила мама (оно еще живо) - светло-желтого цвета со стрекозами и полевыми цветами на рукавах - в тон чайным розам, принесенным Таней.
КАХОВКА
Из Медведкова скоро мы вернулись в мою кооперативную квартиру, предварительно сделав семейный обмен - Ленинский на Каховку. Там родился Слава и стали жить вчетвером в теремке, мама в отдельной крохотной комнатке.
Пара слов о роддомах - тема, в которой всегда принимают участие женщины, у каждой масса собственных воспоминаний - смешных и не очень. Аня родилась в Бабушкинской больнице, быстро и без проблем. Перед этим я провела две недели в специальном доме отдыха для беременных, откуда беременные потоком перетекали в роддома. Я же вернулась на Енисейкую пешком, благо близко. Шли с Сашей вечером по трамвайным путям в тишине и безлюдии вечера. На следующий же день оказалась "в деле". Я была "пожилая первородящая" - терминология на убой. Роды были "срочные", т.е. в срок, а мне и невдомек. Рядом родила студентка, отказница. Она была к тому же хорошей спортсменкой, и ее семья считала, что ребенок ей не нужен. Помню, как вертелась вокруг нее адвокатша, организовавшая передачу ребенка бездетным родителям. Няньки не одобряли. И еще они ругали какую-то девочку, которая вызвала выкидыш. Мы ходили смотреть на "плод". Да, вот так.
А со Славой, который незапланированно завелся сам, было забавно. Решила выбрать "резусный" роддом, т.к. считалось, что специализация роддома говорит о повышенном внимании к женщинам и детям. Заявилась туда, взяли без звука. В палате не задержалась - что-то дали выпить для ускорения событий. И вот я в процессе. На соседней плацкарте разместилась еще одна молодица. Как оказалось, она шла "по блату" - ее тетка была зав. кафедрой, курировавшей роддом. Акушерка, руководящая событиями, мыла пол, а целая компания других по соседству ела дыню, и та беспокоилась, что ей не достанется. Поэтому ли, или еще почему, окончив мытье, она взялась за нас обеих сразу. Мы с ней вели забавный диалог - "Тужься!" - "Кто?" - "Ты!" - или "Не ты, а ты!". Славка получился очень большим - я сильно переходила срок (мальчики ленивы вылезать) - и выглядел месячным и беленьким на фоне остальных - "срочных". Моя партнерша, несмотря на все блаты, могла попасть в неприятную ситуацию - помню ее крик - "Ойейей, голова на полверсты!" еще в палате. У нее родилась девочка с волчьей пастью, и надо было через небольшой срок делать операцию, не задерживаясь.
Аняка была очень легкой девочкой, поэтому мы так легко, или - легкомысленно, пошли на второго ребенка. Она так весело смеялась, когда мы с Сашей на ее глазах в Битцевском лесу играли в летающую тарелку или бадмингтон. В этом лесу мы регулярно паслись с ней, набирая с собой "сухой корм" с запасом кипятка в термосе. Югославская еда была довольно вкусной, и мы с Сашей добирали недоеденное сами. Она стала настоящей старшей сестрой, когда через год и восемь месяцев возник Слава. Мама просила назвать его Кириллом, а у меня уже были готовы два имени на выбор Саше - Ярослав и Филипп. Он и выбрал из двух зол наименьшее.
Слава был детка потруднее - и пупок не сразу зажил, и легко заболел и кашлял устрашающе, когда стекло разбили рогаткой. Много лет болел, вплоть до переезда на Алтуфьево - к школе. Впрочем, до истории с разбитым стеклом он был вполне крепок. Я его закаляла, раскрывая на любом проблестке солнышка, а окружающий народ ужасался. А после - ничем нельзя было помочь - ни антибиотиками, ни выжиданием без лекарств. Уничтожен врожденный иммунитет - таково заключение зав. отделением нашей детской поликлиники, соседки по дому, ранним применением антибиотиков, когда это, возможно, и не требовалось. Вот и задумаешься - а не так ли уж неправы те мамы, что не дают прививать или антибиотить своих детей, даже если медики их, как меня, пугают, что они хотят тех погубить. А когда росли зубы, слюнявился страшно и вечно носил слюнявчики, пока однажды Толя Булатов, зубной техник и потому авторитет, не сказал строго - "Закрой рот!". Рот закрылся, и слюни кончились.
Над дом на Каховке расположен был среди остатков Зюзина - красивейшей даже в то время округи, со своей старинной церковью, старыми прудами, останками вишневых садов, кусками леса. Мы регулярно находили грибы "на наших плантациях", как объясняли угощаемым и удивляющимся. Скоро узнали, как распознавать навозники - вкуснейшие, как оказалось, грибы. Нас научили милые соседи готовить и собирать в правильные сроки. Отваренные навозники внешне походили на макароны. А луговые опята входили в меню торжественных приемов. Страсть к грибной охоте с нашей легкой руки зародилась в Аняке, а потом - уже на Алтуфье - и в младших.
Как-то раз велосипедный фанатик - наш папа катал Аню по тихим улицам, а я торжественно вела коляску со Славой. Зеленая подержанная коляска годилась для детей обоего пола и осталась бы для младших, но тех оказалось двое. Так вот - вдруг я вижу, как моих понесло под гору, и только усилием воли и ловкостью Саша сумел остановиться. Порвалась цепь, и неудивительно - все наши вещички дышали на ладан. Многие одежки переходили из одних рук в другие, и это никого не удивляло. А потом они уходили от нас еще кому-то в помощь - как бы по завету мамы, которая всегда отдавала все.
***
Давай с тобою выпьем мы чаёк--
Заваренный чаёк, вкуснее не бывает,
О кухне, о Москве напоминает.
А помнишь ли ту кухню, мой дружок?
Вокруг стола сидели вчетвером--
А дверь мы сняли, чтобы было посвободней--
В пятиметровой. Я задвинута столом,
Вплотную к шкафу. (Нынче стала я дородней).
Абрамовская люстра над столом
Торжественность моменту придавала,
Хотя всего лишь кашу освещала,
Да мордочки малявок перед сном.
Далёк тот день, тот вечер и та ночь.
Подумай, четверть века отмахали!
Что можем мочь, чего не можем мочь?..
Налей чайку, чтоб не было печали...
***
Мне кажется сейчас, что и печалей особенных у нас и не было. А вот чувство счастья я помню хорошо. И много смеха. Безумный смех, когда бедного Сашу жестоко укусил муравей на полянке в лесу в самый пик рандеву. Радостный смех, когда Аня пошла сама, еще испуганная от своего подвига. Смех, когда Славу, застрявшего в глине, вынул оттуда случайный прохожий, но без сапог. И дальше, дальше.
***
Тюлени орут, как лягушки весной.
Цикады гремят с той же страстью.
Вопили лягушки в той жизни, иной.
И вопли их значили - счастье.
О счастье неярком, о счастье земном,
И даже чуть-чуть земноводном
Ходили с детьми по-над ближним прудом
Концерт услыхать ежегодный.
Не зря перепутали их с соловьем
Глупцы Андерсеновой сказки -
Лягушка весенние песни поет,
Как птица, не зная указки.
***
Наши поездки к морю. Веранда, где днем спят дети, и я смотрю на них и понимаю - вот воплощенное счастье, просто - счастье и все. Лоо около Сочи.
***
Все сказано уже и лучше, и умней
И гением, и мастером попроще.
Все ж почему в метании теней
Звучок пустой рождается наощупь?
Мысль оголенная касается едва
Каких-то сгустков, обрастая постепенно
Воздушностью шелков другого вещества
И душностью мехов творимого неверно.
Весь мозг бурлит, вскипая от огня
Желанья мысли вырваться из мути
Случайных образов, вонзившихся в меня
Давно - как или воплощенье жути,
А может быть, и счастья
Просто жить
И видеть, как на солнечной веранде
Спят дети в тихий час, и слезы лить,
Возникшие в глазах, как по команде.
***
В Лоо случайно познакомились с мальчиком из северного городка Киреши, где был огромный витаминный завод. Он пасся на берегу вместе с бабушкой. Помню их оглушающие истории в связи с отравлением воды и воздуха.
***
Мне снился сон о Ладожском заводе.
Какие связи вдруг замкнулися в мозгу?
Мне мальчик рассказал когда-то об уроде,
Родившемся в предсказанном году.
В тот день нам солнце мягко спину пригревало.
На море Чёрное вечерний час сходил.
И счастье лёгким накрывало покрывалом,
И Слава в каботажку уходил...
***
Каботажкой у нас называлось перемещение Славы на руках вдоль берега, причем все его легкое тело висело в воде над довольно круто уходящим вниз галечным берегом.
Саша посылал маме письма в стихах. В Москве хранятся альбомы с фото и его стихами - мы находили время оформить память о наших приключениях.. Саша снимал и фильмы недавно купленной камерой "Кварц". Черех пару десятков лет мы с восторгом и удивлением смотрели на детей в видеофильме на основе тех
съемок, сделанном Сашей в один из приездов в Москву. Незабываемые кадры тех лет: собираем дикую ежевику по обочине дороги. Я собираю с Анякой, потом дети едят - Нюська по штучке вдумчиво и не спеша, Славка забирает двумя лапками и очень быстро.
***
Там рос банан, и в гору шла дорога,
Цикады криком исходили по кустам.
Счастливый вечер продолжался так недолго,
Так долго память сохраняет вечер сам.
А дети шли на гору с нами вместе,
Огни тихонько зажигали светляки,
И море открывалось, как предвестье
Тех океанов, что по жизни пролегли.
***
Наводнение в Лоо после сильнейших дождей, которые снесли дома в соседнем Сочи, для нас, не понимавших серьезности бедствия, было просто интересным событием. Вода неслась по ближней улице, заливая нашу кухню. Наш эпический поэт осветил происшествие в таких строфах:
Был дождь. С небес вода стеной.
Горшок у нас уплыл ночной.
Поскольку был горшок один,
Пришлось идти в хозмагазин.
Сюда последнее Лоо. Это моя заметка , чтоб не забыть. Вне хронологии, зато в теме - море и Лоо. Как же мы отыскали это Лоо? Кто-то во дворе сказал, что был там, останавливался там-то, и было хорошо. Мы и поехали на авось без предварительных договоров и - везет же удачливым - все оказалось именно так. Семья почтальона, где всем ведала жена-эстонка, взяла нас, т.к. мы приехали после сезона - в сентябре. Школьники уже разъехались, места освободились. Нам выделили веранду и отдельную кухню и место для еды на воздухе под виноградом. Два сентября мы паслись у них, на третий промахнулись, но ничего - нашли местечко у какой-то армянской семьи. Армяне там угнездились с начала века после погромов, когда они бежали с родины куда глаза глядят.
Один из сентябрей был в 80-м, когда в Москве случилась Олимпиада, и чтобы уменьшить население на это время, родителям дозволяли взять две недели за свой счет. И я с удовольствием продлила свой отпуск на октябрь. Саша был должен вернуться на работу и, отпраздновав с нами день ро Славы 1-го октября, когда мы ели какой-то сладкий пирог за неимением торта в тамошних магазинах, он уехал. А мы остались в охлаждающемся постепенно Лоо. Небо серело, море разгуливалось по-октябрьски и столовые закрывались. С детьми проблем питания не возникало. Слава готов был есть бесконечно манную кашу, запивая какао, Аняка тоже ела, что ни дадут, а я доедала за детьми. Потом наш папа сложил стишок -
Люди смотрят удивленно,
Слышен даже хлоп ладошек -
Это Ляка за обедом
Кашки слопал тридцать ложек.
Пока дети паслись на бережку под приглядом друг друга, я выплывала, подныривая под высокую волну и дальше. Возвращаться было труднее. Я старалась ускориться с волной, и при удаче она меня славно выносила к берегу, где нужно было успеть встать на ноги и выбежать из воды. А не то... Один из зрителей сказал - какая вы смелая. Я не была смелой, я была глупой. Аняка очень боялась высоких волн, и мы просто сидели на пороге общественного туалета, который удобно располагался на берегу, если волна уж особенно разгуливалась.
Потом пришлось телеграфировать Саше, чтоб выслал денег, т.к. неожиданно оказалось, что цены поднялись. Он и выслал.
А между тем наступали времена, требующие больших усилий по добыче продуктов. И Саша обессмертил их своей поэмой.