Они вышли из церкви по окончании воскресной службы.Мальчишка семи лет от роду и его отец - приятный с виду,подтянутый,аккуратно одетый и еще совсем молодой на вид мужчина,с точёным белым лицом,тонкими морщинками по краям глаз и редкой, почти незаметной проседью у кончиков волос,пудрой рассыпанной по всей его прилежно уложенной шевелюре.Шаркая асфальт лакированными башмаками,широким шагом он устремился к воротам церковного прихода.Мальчишка на каждый шаг отца,отвечал двумя короткими перебежками и,явно не поспевая,принялся догонять его,резво перепрыгивая с ноги на ногу.Оказавшись за воротами,мужчина достал ветхий портсигар,чиркнул спичкой и глубоко закурил,вглядываясь в серое сумеречное небо,жидко разбавленное блеклыми облаками.За горизонтом не смело зазвучали раскаты грома,зашумела листва,дрогнули вековые сосны,грозно нависшие над самым куполом Белокаменной.Воздух наполнился предгрозовой свежестью.
Мужчина обернулся к сыну и хотел было его позвать.Тот стоял возле бездомного бродяги, усевшегося у подворотного столба, и тщетно пытался нащупать мелочь в кармашках своего пальто.
- Молодой человек! - окликнул его отец,протягивая руку. Юноша усердно выковыривал монеты,поглядывая на озадаченного седобородого старика. Наконец,монетки звонко упали в коробку.Бродяга довольно кивнул,улыбнулся и, вопрошая к богородице хранить эту юную душу,засобирался восвояси,прочь от надвигавшейся грозы.С чувством исполненной добродетели мальчишка подбежал к отцу и ухватился обеими руками за теплую,родную ладонь,нависая и игриво покачиваясь из стороны в сторону.Мужчина подхватил его крепкой рукой и словно каруселью прокатил вокруг своей оси,опустив на асфальт.
- Я смотрю, ты не совсем ещё устал? -обратился он к разыгравшемуся юнцу.
- Совсем не устал! - бойко ответил тот.
- В таком случае ускорим шаг, иначе не избежать дождя.
- Ускорим шаг! - по-матросски четко воскликнул малыш,и они прошли вдоль свежевыбеленного забора к тротуарной кромке,через пешеходный переход на противоположную сторону шоссе, пролегавшего вблизи церкви и предлагавшего красочный вид векового храма,проезжавшим по нему шоферам.Временами мальчишка оглядывался на оставленный позади храм, окидывая взором все благое великолепие и исходящую из самого его нутра своенравную, православную кротость.В голове его засуетились образы прошедшей праздничной службы: громогласный бас священника и песнопения прихожан,в созвучие замершие под расписными сводами,стойкие оловянные старушки,женщины в платках,свечная карусель,неугомонные дети,никак не согласные покорно прибывать в молитве,спертый церковный воздух, подогреваемый лампадным жаром,разбавленный неповторимым ароматом ладана,мальчишки,поющие у клироса,и Непобедимый Георгий,копьем пронзающий крылатого змея.И отец, кротко склонивший голову в праздничной молитве,терпеливо перенёсший всю тяжесть службы на ногах, ни разу не сойдя с места.Будто в исступлении и какой-то глубокой вдумчивости он стоял в стороне,никого не замечая,казалось,и его никто не замечал.Лишь временами вдохновенно он поднимал голову,открывал глаза и крестился,нашептывая в унисон с другими прихожанами:"Господи помилуй, Господи помилуй,Господи помилуй!".
Служба неслась виток за витком, и на каждом из них, казалось, она вот-вот подходит к концу,отчего мальчишка приободрялся,расправлял плечи и мысленно собирался домой.Снова и снова батюшка,обходил приход вдоль церковных стен, окуривая ладаном,останавливался у наиболее значимых икон,после чего вставал на свое место перед алтарем,открывал псалтырь и принимался за чтение.Ноги мальчика наливались свинцом,нотки негодования закрадывались ему в душу,и всякий раз ему было за это стыдно.Вопрошая к божьей милости простить его за эту слабость,он усаживался на лавку с другими детьми,потирая коленки влажными ладошками.Все это оставалось позади.Церковь скрылась за углом высотного дома,он проводил её взглядом и дал себе слово в следующий раз выстоять всю службу от начала и до конца,вместе с отцом.
Пройдя брущатую алею они поднялись на дугой перекинутый через крохотное озеро мост, и вышли к центральному городскому рынку,безлюдному и совсем опустевшему.Между рядами метались гонимые ветром куски пыльного целлофана и рваной бумаги.Там же прохаживался одинокий сторож,чинно и не спеша осматривая голые прилавки,между делом пощелкивая семечки и бурча что-то сокрушительно-матерное себе под нос.За рынком раскинулся городской ландшафт,показались здания старого города,серые неброские,как будто облитые из помойного ведра,они выглядели всегда сырыми, немытыми и могли стать хорошим дополнением к скверному настроению какого-нибудь одинокого сторожа.Над крышами,под загустевшими черными тучами кружили стрижи,ловко играя в салки,выписывая замысловатые кульбиты и предвещая неотвратимую грозовую феерию.По небу раскатился глухой,как из бочки, гром,сверкнули молнии,рентгеном пронизывая облачное нутро,задрожали оконные рамы, перекличкой заголосили автомобильные сигнализации.На землю упали редкие капли прохладного осеннего дождя.
Мужчина поднял воротник замшевой куртки,подошел к мальчишке и взял его за руку.Обойдя рынок вдоль сетчатого забора,через сторожевой шлагбаум они прошли в переулок,ведущий к старому скверу.Переулок был узок,примерно в три человеческих длины, и прохожим приходилось тесниться в нем.Избитый частыми канавками асфальт, постоянно полный грязной дождевой воды был тому наиболее веской причиной,нежели узость самого переулка.Приходилось маневрировать,словно над пропастью,шаркая грязные стены траурных зданий,покрытых мхом и плесенью у самого их основания.Временами кто-нибудь из незадачливых пешеходов,решив не обременять себя осторожностью,проваливался в лужу по самую щиколотку,намочив совсем еще новенькие начищенные ботинки или же аккуратные туфельки на остренькой шпильке.И тогда весь переулок наполнялся разносольным русским злословием и доброжелательным хохотом свидетелей происшествия.
Из-за угла, где оканчивался проулок, разошелся звон лошадиных копыт,показалась гнедая цирковая кобыла и оседлавший её молодой цыган с красивым смуглым лицом,в хромовых сапогах,красной ситцевой рубахе с широким рукавом и жилетке с большими серебряными пуговицами.Завидев мальчишку с отцом,он замедлил ход и остановился.Те,в свою очередь,уступая ему дорогу,отошли к стене и замерли в ожидании.
- Гэ! - глухо скомандовал он лошади, подавая стременем в бок.Кобыла изогнулось под тугими поводьями,пошла боком,выправилась и зашагала ровно и размеренно вдоль противоположной стены.Мальчишка стоял,удивленно приоткрыв рот,не отрывая взгляд от доселе не виданного им зрелища.Раньше он никогда не встречал запряженную лошадь так близко,да ещё с таким бравым наездником.Поравнявшись с ними, цыган заприметив любопытство в глазах изумленного юнца,замедлил,приподнялся в седле и в приветствии снял шляпу,обнажив свои огненно-черные кудри,гроздьями свалившиеся из под неё.Глаза малыша забегали по сторонам,и казалось,он не мог остановиться на отдельном куске,возникшего перед ними образа и обязательно должен усвоить его цельным,полным самых мелких подробностей.Ремешки,уздечку,широкое кожаное седло с мясистой холкой,вальяжного цыгана в пестром наряде,так и претендующего завладеть всеобщим вниманием,и лошадь с её странным взглядом,взглядом какого не встретишь у людей,который бывает только среди животных,как будто что-то просящем в тонком,неуловимом намеке.Он и раньше встречал этот взгляд,оттого он и показался ему таким знакомым."До чего же странная эта лошадь, - думал мальчишка, - и почему она именно такая?Бог ли создал её такой?Для чего?Для кого?О чем она думает?И думает ли она вообще?".Вопросы вереницей закружились в голове,и его посетило какое-то необыкновенное чувство,подобное тому, что испытывал он отправляясь в долгожданную поездку к матери(по непонятным ему причинам разлученную с ним),где обретал ту необходимую связь,что требовало его детское сердце на протяжении всего учебного года и безвозвратно утраченную после её смерти.
- Гэй,гэй! - воскликнул цыган, и лошадь пассажем подалась вперед к выходу.
- Цирковые, наверное, - сказал мужчина, обойдя очередную канавку, -где-то на окраине поставили шатер,на днях можно сходить на представление.Ты хочешь в цирк?
- Нет, -ответил мальчик.Он стоял к нему спиной,задумчиво провожая лошадь.Ему представлялись те далекие пространства и места,что были скрыты за горизонтами его взора и знаний,о которых он мог только догадываться,воображая их мысленно,и что непременно должен увидеть все это своими глазами,живьем.Уж если есть такое животное как лошадь,должно быть,есть что-то,гораздо больше и важнее,что-то чего заочно коснулась его память сегодняшним днем.
Лошадь вильнула хвостом и скрылась за углом вместе с наездником.Мальчишка,словно очнувшись,обернулся к отцу.
- Хочу,хочу в цирк! Папа, пойдем в цирк! - он подбежал и,обнимая,крепко ухватил его за уголок куртки.Что-то горькое и тоскливое раздалось в его сердце, что было сил он сжал кулачки,зажмурился.Тонкой струйкой просочилась слеза и скатилась по его бархатной щеке.
- Пойдем в цирк,папа, - в каком-то спокойном бессилии прошептал он.Мужчина обнял его и поцеловал.Чувствовал он тревогу и волнение, что уже давно беспокоили его сына, и какую-то отрешенность,постоянную вдумчивость,за которой скрывались детские переживания,коими он отец пренебрегал словно страшась,страшась самого себя,бесконечно виновного перед мальчишкой,ставшим разменной монетой в их с супругой до глупости затянувшемся конфликте,и так просто разрешенном в его душе после её скоропостижной кончины.И теперь все эти распри и судебные разбирательства,случившиеся между ними,казались ему пустыми и незначительными и что он,только он мог уладить это все в одночасье,чего так и не сделал ведомый мотивами,мысль о которых вызывала в нем презрение к самому себе,усиливая и без того глубокое чувство вины перед сыном.Этот ком увеличивался и ворошился в нем воспоминания,сдавливал сердце и обрастал все более жгучими обстоятельствами и нюансами,от которых казалось ему никогда не избавиться.И вот теперь здесь, посреди грязного проулка,он должен найти те единственные важные слова,которые будут звучать не иначе как оправданием,оправданием его жалкой беспомощности и ничтожества:"Господи, от чего же мы так стары и бессильны,..господи..."
Мальчишка поднял голову.Отец смотрел в широкую небесную полосу,зажатую между старыми зданиями,поджав губы и словно пытаясь уловить капли косого дождя.Он посмотрел на сына,кротко улыбнулся и ладонью потревожил его светлые волосы.
-Завтра же идем в цирк,сынок.
Мальчик улыбнулся в ответ и потянул его за руку к выходу из проулка,в сторону старого и временами совсем брошенного и безлюдного сквера имени какого-то малоизвестного чиновника.Сквер тот находился в самом что ни наесть скверном и отвратном состоянии,как,вероятней всего,и дела человека,именем которого был обозначен этот городской удел,вышедший за пределы чьей бы то ни было ответственности и оставленный в запустении в угоду многочисленным пьяницам и бродягам.На самой окраине его,со стороны проулка,из которого показались мальчишка и его отец,в окружении золоченых берез,в скромной вдумчивости,поджав колено руками,и все же величаво в бронзовом отливе восседал великий русский поэт Лермонтов. Чей образ,вдохновенно исполненный неким даровитым мастером,никак не соглашался с окружающим его безОбразьем,и словно в виду обиды на то отвернувшимся в сторону от духовной скудности и безразличия согорожан.
Между тем, погода смутилась до всей своей предгрозовой крайности.Мужчина шел съежившись,втянув шею,поджав плечи и не отводя взгляда из под ног.Мальчишка остановился у памятника поэту,пытаясь рассмотреть на постаменте имя литератора.
-Папа! - окликнул он отца.Тот обернулся, как будто от неожиданности.
-Кому этот памятник, папа?
Мягко улыбнувшись и тихонько нашептывая тот подошел к сыну .
-Я верю, обещаю верить.Хоть сам того не испытал.Что мог монах не лицемерить.И жить, как клятвой обещал...- выдохнув эти строки у самого памятника,он присел на колени и принялся разгребать листву,где полагал отыскать доску с именем поэта. Та же все никак не давалась обнаружится,видимо за неимением себя как таковой на определенном ей скульптором месте.Он копошился,откидывая листья,и словно ошарашенный встал колом и замер.Это момент и положение принятое им представились ему знакомыми и некогда уже пережитыми:"я видел это, когда-то я уже видел это место,видел его именно так вот,"-думал он,поднимая голову.Поэт смотрел мимо него,сквозь него,своим добрым и холодным бронзовым взором."Нет,определенно я был здесь и ранее...Но когда и при каких обстоятельствах...И вот сейчас..."
- Папа, а от чего нет памятника Богу?- твердо и решительно, словно подготовившись,обратился малыш к отцу. Тот обернулся и неестественно громко захохотал.
-Это дежавю!Я точно видел это!- Откашлявшись,он поднялся с колен, отряхнулся,еще раз осмотрелся по сторонам и подошел к мальчику.
- Думаю,потому что его никто не видел,сынок А если бы и увидел,то обязательно бы ослеп.А господин этот - известный поэт Лермонтов.Скоро ты будешь проходить его в школе.
- Я знаю, - неожиданно и как бы замедлив,мальчик посмотрел отцу в глаза.
- Зачем же ты спрашивал?
- Мама рассказывала мне о нем И однажды читала эти стихи,и еще про войну.
Ветер усилился,вихрем поднимая с земли все ещё сухую пыль.Мужчина поднялся на тротуар и побрел в глубь сквера между распухшими и неухоженными акациями.Разговор этот показался ему странным и до некоторой степени неудобным.Нотки иронии исчезли вовсе,вместо этого возник вопрос,неоднократно посещавший его и ранее,ответ на который, как ему казалось,обнаружится сам собой. О чем же думает этот мальчишка, невольный участник моей неудавшейся жизни?Винит ли меня?Знает ли о безусловной моей вине перед ним? И чем более часто думал он об этом,тем более явной была неотвратимость решения этого вопроса,обретающего форму его личного,внутреннего конфликта,пугающим и невозможным по его разумению способом.
- Идем скорей,сынок.- Мальчишка подбежал и ухватил отца за руку.
- И все же,папа...можно ли верить в то,чего никогда не видел? -мальчик говорил легко и свободно.Сосны, окружившие их плотной завесой, вовсе скрыли от нарастающей бури и,казалось,вокруг творится мирный покой и штиль.
- Люди чувствуют бога,его нельзя рассмотреть живьем...Он прибывает в неосязаемом виде.От того,вероятно, и памятника ему нет.
- А ты чувствовал?-неожиданно и перебивая спросил он.
Мужчина присел,так что глаза их оказались прямо против друг друга.
- Что-то и я испытал.Не могу сказать,что это был именно бог,но что-то,что...- он запнулся и замолчал.Ему хотелось быть предельно честным с сыном,но все эти невнятные и неуловимые мысли прятались одна за другой,не давая повода остановится на чем-то отдельном,лишь только заводили в тупик вызывая в нем чувство неловкости.
- Вот что я тебе скажу,сынок.Есть такое свойство в природе человека - строить памятники и временами собираться вокруг них.И памятники эти есть основа жизни всякого общества.Одни из них теряются в истории,меркнут,разваливаются и уходят в прошлое,оставляя после себя воспоминания о былом своем величии..Другие же просто не оправдывают надежд и обретая страшные очертания...отпугивают своей не привлекательностью и уродством.Но как ни странно именно эти..скажем так..уродливые памятники,наиболее часто востребованы среди людей.И теперь ведь всякая связь между людьми и даже в самых крайних,частных обстоятельствах имеет в основе своей,не видимый,негласный почерк безымянного скульптора.-он опустил взгляд,что-то дрогнуло в нем и вдохновением пробежало от головы до кончиков пальцев.-Странно, но именно он есть тот камень что...
-Он бог?- мальчишка перебил,не дослушав отца и последних слов его,оставленных в подвешенном виде.
-Нет, сынок,он не бог...он человек.Думаю, что именно человек затеял эту стройку,самую глобальную за всю свою историю.Стройку памятника,масштабы которого разразились до самых неимоверных размеров...
Он вздохнул и молча взял в руки намокшие ладони сына.Казалось, мысли сами собой образовывались в его голове без видимой на то причины,словно на пустом месте появлялись они внезапно и тут же сходили с уст его,но,тем не менее, ведомые порывами его измученной души несли в себе заведомый контекст.Говорил он сбивчиво,накатами,ускоряясь,но тут же обрывался,задумчиво подбирая слова.
-Памятник тот рушится во мне гораздо скорее нежели во всем остальном мире.И я более чем уверен,и даже знаю это наверняка,тоже происходит со всяким другим человеком. Тайком и в полном одиночестве рушить памятники проще и даже как-то смелее.И ведь порою нет никакой возможности на развалинах этих отстроить хоть что-либо отдаленно похожее.И еще страх,страх утратить время при полной его казалось бы бесконечности.И неизвестность...Неизвестность,как же она пугает! Ах,где же этот старец,о встрече с которым в тайне мечтает каждый.Что утром на заре постучится в дверь и с доброй отеческой улыбкой вручит регламент ко всей дальнейшей жизни.Регламент,который не оставит вопросов,что делать,как и с чего начать,и убережет от бесконечных падений и ошибок.Один единственный вариант безо всяких " а что если бы...". А вместо этого!..Уведомление из пенсионного фонда?! Вот они маленькие радости,маленьких людей.Нет царя в голове,зато есть на троне...Мы ему - доверие,а он нам памятник нерушимый - догму неопровержимую,закаленную тысячелетиями.Против такой всякое честное слово кажется дурным...
Он говорил все более подавленно,но как будто с задором,как говорят о накипевшем и некогда уготованном для особенного момента,размышлении.
-Кому этот памятник,о котором ты говоришь, папа?- вторил ему мальчишка.
-Этот памятник человеку и для человека.Памятник самым страшным и отвратительным порокам и страстям,самым низменным и подлым его проявлениям.Тем самым,что корнем лежат в основе жизни каждого без исключения человека.Памятник всему тому багажу, с которым мы добрались и гордо вошли в новое тысячелетие.И ты знаешь,я думаю,что именно человек в свою очередь и есть памятник тому самому невиданному и теперь уже утраченному богу.Человек,вобравший всё это по собственной воле и собственному только разумению.И есть памятник богу.-голос его дрогнул,глубоко вздохнув,он согнулся в плечах и словно принужденный неким внутренним порывом,продолжил далее,почти что шепотом и только шевеля губами при этом проговаривая в мыслях: "Я должен быть честным,предельно честным и только так..."
-Если кто-то совершит преступление,- нерешительно начал он- вероятное и видимое преступление, наказание не заставит себя ждать: он будет судим, и приговор будет соразмерен совершенному преступлению.Но что если человек переступает внутреннюю черту,видимую только им самим и только для него и ради него сущую. Как полагает он поступать в таком случае?..Изберет ли для себя соразмерную меру пресечения? Или же пойдет на сговор с "судьей"?..Будет ли искать покаяние там, где его никогда не было и быть не могло?..И теперь я это знаю.И всегда знал.Как же низок я был и глуп,и безнадежно болен!До чего же просто и легко мне было снять с себя всякую ответственность и возложить на плечи невиданного бога.И как легко при этом возвращался я домой, свободный от всякой "судебной тяжбы". Одураченный безымянным скульптором, что брал с меня за это свою плату и как вдвойне берет со всякого другого человека. Дьявол ли он или же только кесарь?..Он давал мне те самые заповеди,вынимал их из того же кармана где хранил закон."Соблюдай заповеди, - говорил он мне, - как соблюдаешь законы,как веришь в богов-слепо и неосознанно,словно ребенок. Ты и есть ребенок" говорил он мне. "Незачем тебе сомневаться!".И я не сомневался. "Как придёшь ко мне,отдай все грехи свои и страхи,и освобожу тебя и семью твою,и будет покой тебе и детям твоим хлеб,и всегда помни об отпущенном тебе времени".И я шел за ним..
Сердце его сжималось,словно пружина,перед ним то и дело маячил образ неуловимого виновника его личных трагедий.Он поднял глаза,посмотрел на сына и тяжелой рукой, на издыхании прибрал ему волосы.
-Вся моя жизнь сынок,каждый шаг,жест и всякое мое слово,и даже мысли принадлежат далеко не мне.Да и и могут ли принадлежать они тому,кто безвольный раб среди рабов..Те мотивы,что исходят от меня,мотивы каждодневного моего поведения,чем они обоснованы?Кто им хозяин?Я? Нет...Памятники.Все мы памятники богу - дураку.Знает ли он, за кого кретина мы его тут все держим? "Вам какой бог больше нравится?Красный или же желтый?А, может быть, черный? А впрочем, возьмите белого - он гораздо более функционален и очень подходит к вашему пальто!Возьмите,возьмите,и красного получите в подарок.Так на всякий случай.- А вы знаете,пожалуй,я возьму всех,чтобы впрок!"- он засмеялся,хрипло откашливаясь,уперся рукой в колено,склонился набок и продолжил.- Да что же мы прицепились к этому богу? Есть он! Нет его!Какая, в сущности, разница?Разве это что-то меняет!Почему мы постоянно ищем виновников нашей преступной халатности где- то на стороне?!А,между прочим,виновник здесь,и всегда был здесь.Самообличенный,живет себе припеваючи,- он посмотрел на промокшие башмаки сына и замер,не отводя взгляд.- Всё эта бравада,с дураками и дорогами. Всегда готовая,на страже нашей непорочности,заготовка номер один.
Все то,что было им сказано,показалось ему насмешкой над сыном,неаккуратным, вычурным оправданием собственной его вины,непонятным образом навеянным из ниоткуда.Оправданием,которого ему так и не удалось избежать."До чего же глупо и смешно я выгляжу в этом положении, -думал он,представляя себя на месте сына,- и могло ли быть иначе?Если бы она была жива,стоял бы я здесь?Нет.Да и могла ли она...Не раз я видел,как душу её вот этими руками.Так ярко и правдоподобно,до самой тоненькой морщинки,представлял себе искривленное выражение её лица.Хрип,стон,глаза навыкат и безуспешные попытки выцарапать мне глаза.Я даже чувствовал,как,изворачиваясь,тянется она,хватая меня за подбородок,а я откидываю голову навзничь.И моё спокойное лицо, холодное - без капли сожаления.И невозмутимая издевательская ухмылка.И как спокойно засыпал, поджав колени,спиной к её бездыханному телу.И далее, укутав её в чистые,белые простыни,нес на руках через весь город,сюда к старому и безлюдному скверу,сопровождаемый аплодисментами случайных прохожих и возгласами:"Браво маэстро!Браво!..".И уже после,припорошив её тело сырой листвой,облокотившись на памятник поэту,я буду курить,улавливая дуновения ветра,довольный проделанной работой.И мальчик,мой маленький сын,стоял поодаль и смотрел,осуждал меня.Единственный свидетель несовершенного мною преступления.Словно ушат холодной воды возвращал он меня,образ его от этих ужасных и отвратительных мыслей.Значит,сегодня там,у памятника были отголоски вырубленных мной воспоминаний.Как же старательно я их позабыл!А ведь я и впрямь мог переступить эту черту!Переступил.Уж если не погибла она от моих рук,то обязательно почувствовала удушье,которое я над ней совершал,неоднократно манипулируя её и без того шатким и унизительным положением.Давал взятки,чтобы раз и навсегда прекратить её попытки вернуть то единственное,что у неё было и чего никогда не будет у меня...Господи,я безумец!Убийца я!Я убил!Я!Я!Вот этими вот руками!"-он еще раз посмотрел на ладони,прильнул к ним лицом,вытирая капли дождя и глубоко вздыхая раздвинул пальцы,проглядывая между ними словно в щель посмотрел на сына.Ужас охватил его от головы до пят.-"Всю эту мерзость, что переживал я в мыслях,должно теперь пересказать мне вслух...Только так и никак иначе!Возможно ли это?!"
Озаренный этим вдохновением, он замер в попытке организовать эту мысль в честный и решительный монолог.То действо, что раскинулось перед ним, до этой самой секунды,представлялось ему моментом истины,некой предопределенностью, судьбоносным,решающим звеном в цепи событий,приведших его к этому положению. И памятник поэту,и этот сквер,и цыган,встретившийся им на пути,и неказистые вопросы сына,которые,как казалось,не несут в себе никакого запала - словно подводная мина,выбросили они все то наружу,в чем и священнику он не подумал бы открыться.И теперь остается лишь незначительный штрих,который подведет жирную черту и снимет груз с измученного сердца." А он простит, он обязательно простит.Он ведь любит меня!Пройдет время,он все поймет!Поймет слабость моей души!Никчемность мою жалкую простит мне!Так может оступиться всякий живой человек!Главное - раскаяться!И не перед богом даже,а внутри,в себе,в самой сердцевине!Искренне раскаяться!Упасть на колени и сдохнуть!Господи, как же мне хочется сдохнуть..!"
Он стоял молча приоткрыв рот не отводя взгляда от совсем намокшего мальчишки,словно собирался вот-вот чихнуть и вместе с тем высказать задуманное.И кто знает,как бы все это свершилось,если бы не очередной неказистый вопрос:
- Папа, я тоже памятник богу?..
Дождь собирался на хвойных ветвях, грузно нависавших над аллеей,и скатывался на асфальт закрадывался в трещины,образуясь в ручьи и крохотные аккуратные лужицы по краям аллеи.И не было никакого сомнения - вся округа и самые отдаленные окраины её - в плену у дождя,..в немилости у природы...