Не находя себе места, она кружила по комнате, натыкаясь на мебель, бессмысленно вертела в руках пульт дистанционного управления телевизора, брала в руки нитку с иголкой и откладывала их после первых стежков.
Аня ждала. Сыр и ветчина, веером разложенные на тарелочке, уже засохли, мясо в духовке покрылось неаппетитной коркой и выглядело как подошва ботинка в слякотную погоду. "Подожду!"- еще не верилось, что он не придет. Шампанское в морозилке стало похожим на маленький айсберг в бутылке. Ожидание было невыносимой пыткой, "еще час, полчаса, еще пятнадцать минут", уговаривала она себя. Когда все пределы приличия и запасы терпения истощились, Аня свернула скатерть на манер самобранки и , выйдя на балкон, перебросила ее за перила. Скинув нарядный свитер и пестрые леггинсы прямо на пол в ванной, она шагнула под горячий душ , смывая с лица краску ожидания, а с тела - напряжение надежды.
Аня не слышала трезвонившего в три часа ночи телефона. Утреннее пробуждение было горьким - вчерашнее разочарование разлилось по лицу, как разливается желчь у больного тяжелой формой гепатита. "Надо начинать жить", сказала себе Аня и сварила обжигающий горький кофе. Еще вчера она решила, что не поедет на класс, но вчера - это отрезок старой жизни. Сегодня она начнет все сначала. Для того, чтобы выкинуть дурацкие мысли из головы, она соберется и покатит по холодной, морозной погоде, на утреннюю субботнюю репетицию. Собрав сумку, натянув теплый пушистый свитер, Аня вышла из дома. Еще только брезжил рассвет, воздух был сух и морозен, Аня вдохнула его с наслаждением. Ей почудилось, что она вырвалась из темницы, в которой была узницей долгие пять лет, а сейчас дышалось легко и свободно. Ее квартира теперь казалась старой, отработавшей свое декорацией, на фоне которой разыгрывались разные сюжеты из ее жизни. Но постановка устарела. "Ремонт что ли сделать?"- в Ане закипела жажда деятельности.
Концертный зал одного бывшего всесоюзного научно-исследовательского института сдавался в аренду. Из него были вынесены все стулья, у стен поставлены импровизированные станки. Бдительный вахтер у входа в НИИ пропускал артистов небольшой труппы классического танца строго по списку. Он явно не одобрял решения дирекции сдать зал такой несолидной организации.
Поэтому каждый раз, сердито сопя, вахтер медленно сверял фамилию, стоящую не предъявляемом документе с фамилией из списка. Аня всегда бурно реагировала на вредного старика, но сегодня он показался ей вдруг чудаковатым и милым. В тесной раздевалке, как и следовало ожидать, вяло копалось около десятка человек. Травили анекдоты, плели небылицы, красили глаза, на скорую руку подштопывали туфли. Суббота - смерть как не хочется ехать на утренний класс. Дома ждут мужья, свободные от школы дети, стирки, уборки, невыясненные отношения и прочие домашние хлопоты.
- Встали, встали, где вы там, честной народ! - закричал Гера - репетитор.
Это вошло в привычку - ко всем он обращался "честной народ", к женщинам "мать", а к мужчинам "отец родной". Гера был незлоблив, всегда в хорошем расположении духа и вечном состоянии должника - в труппе не было человека, у которого Гера не стрельнул хотя бы раз в жизни десятку. Со стоном небольшая горстка пришедших на класс энтузиастов выстроилась у станка. Сегодня Ане видилось все совсем иначе - как будто ее глазами за происходящим следил чужой человек. Она оглядела ребят - недаром вахтер не верит, что это- артисты. Смех! Один в спортивных штанах и ветхой футболке - сувенир из гастролей столетней давности. Гера ходит в шароварах шестидесятого года выпуска с дырой на колене. Девчонки - кто во что горазд - леггинсы, шерстянки , у кого-то поясница замотана шарфом, на ком-то свитера и трико. И у всех, абсолютно у всех - грязно- черные, затертые до дыр туфли. Сразу и не объяснишь, что так удобнее заниматься, что свитера и рейтузы отлетят в сторону сразу после первых упражнений, как только разогреются мышцы, и что старенькие, штопанные туфли - самые любимые и удобные для ежедневных занятий. Аня машинально повторяла заученные комбинации экзерсиза, приседала, поднималась, наклонялась. Мысли текли сами по себе, отгонять их не хотелось.
- Ракитина!- закричал Гера, -ты что, озверела?.
Аня очнулась.
Гера смотрел на нее с выражнением бесконечного ужаса.
- А что?- рискнула спросить она
- Мы давно здесь уже жете делаем, а ты спишь! Проснись и пой!
Тандю, жете, релеве лянт, фраппе, сутеню - эти нерусские слова, вросли в ее мозг, как ноготь врастается в палец. Иногда Ане кажется, что это - единственное, что она знает, чему ее однажды научили в жизни. Исчезни они - исчезнет Аня, все эти люди, стоящие у палки и целая армия балетных, мелькнувших однажды на миг и канувших в Лету.
Аня Ракитина всю жизнь считалась "способной". Когда маленькую, тоненькую, как былиночка, Нюту привели на экзамен в балетное училище, она втайне надеялась, что ее не примут. Потому что Аня мечтала стать летчицей. Но родители, истерично помешанные на балете, готовили дочь в балерины - они таскали ее на все балетные спектакли, отыскивали древних старух - преподавателей классики и мечтали о Нюте, одетой в белую пачку Одетты. Родительская мечта сбылась - Ане приходилось танцевать отдельные вариации из "Лебединого". В клубах, домах культуры, на шефских концертах, до тошноты, до ненависти к непревзойденному шедевру классики. Озлобленную на весь мир, затурканную, как котенка, на одном из таких мероприятий ее обнаружил Кирилл и взял к себе в труппу. Выпущенный из училища на четыре года раньше ее, Кирилл имел достаточный опыт работы на сцене, закончил ГИТИС, создал свою труппу, ставил танцевальные композиции для самодеятельных коллективов и балеты для городских Домов культуры. Он был уверен в себе, красив настоящей мужественной красотой. Чувство благодарности сменилось в Ане чувством обожания к покровителю, а потом неожиданно любовью. Конечно, Кирилл замечал это - и в старании Анны как чаще попадаться ему на глаза, и в ее прилежании на занятиях, и в постоянных намеках, взглядах, жестах. Но самое главное - об этом кричали на весь мир ее глаза - большие, широко открытые, опушенные длинными ресницами. Все в труппе догадывались о происходящим. Поэтому на Ракитину Аню постоянно были направлены десятки глаз, десятки ушей прислушивались к обрывкам фраз и недомолвкам. А уж десятки языков без устали распространяли свои версии. Аня не особенно тяготилась своим положением - она привыкла к такой обстановке еще в школе. Больше беспокоило ее то, что Кирилл не спешил замечать ее. Ни как балерину, ни как женщину.
-Ракитина, мать моя, прийди в себя! Бедро подтяни! Локти висят, соберись. Это тебе фуэте, а не детский сад с барабаном! - голос Геры беспощадно разорвал пелену воспоминаний.
- Еще раз , и делает одна Ракитина, - Гера всерьез обеспокоился Аниным состоянием, - плохо, Аня, очень плохо. Ты вчера алкоголь принимала?
- Нет, - пожала плечами Аня, растирая ноющее правое колено.
- Ну так работай нормально . Еще раз! Пошла, закрепи ногу на пируэте, не бери такой сильный форс! Стоп! Ладно, отдохни-
Аня села на пол в угол. Голова раскалывалась. К двенадцати стали подтягиваться другие члены труппы. Причины опозданий никто не называл - и так понятно - суббота. Пока объявили перерыв, и народ готовился к репетиции, Аня вышла в коридор покурить. Как только она осталась наедине с собой, память услужливо подсунула ей вчерашний вечер, боль ожидания, надежду.
Аня привыкла к внезапности и непредсказуемости Кирилла. Он мог сорваться с места куда угодно и во сколько угодно. Он мог не ночевать дома сутками. Пока Аня сходила с ума и обзванивала все морги, Кирилл спокойно развлекался у приятелей. Он безрассудно тратил свои гонорары, не оставляя Ане "на хозяйство" практически ничего. Когда возникли "МММ", "Чара" и прочие, Кирилл стал вкладывать деньги в акции. "За что я его любила?" - отчужденно подумала Аня, следя за струйкой дыма, тающей на фоне оконного стекла. "Любила ли?"
Да, все-таки любила. Пять лет она терпеливо ожидала ответного чувства, но Кирилл лишь снисходил до нее. Он был беспощаден в оценках, когда речь шла об Аниных способностях, она редко получала большие роли - Кирилл заботился о репутации непогрешимого и бесстрастного мастера. "Да, она способная", обычно говорил он, когда речь заходила об Анне. Он даже не всегда брал ее на гастроли - вывозились спектакли, требующие малого количества артистов - так было экономнее. Однажды, когда труппа гастролировала в Австрии, к Кириллу обратился импрессарио, представлявший интересы одного небольшого испанского театра. Балетная труппа театра хотела бы попрактиковаться в классике. Работа репетитора совсем не удовлетворяла амбициям Кирилла, но трехлетний контракт, хорошее жалование говорили сами за себя.
- Не беспокойся, малыш! - сказал Кирилл ей на прощание, когда суматоха по поводу его ухода из труппы улеглась, и страсти, вызванные назначением нового балетмейстера утихли, - я тебя вызову к себе, вот увидишь. Я уже даже говорил с директором театра.
Каждую пятницу они созванивались, и каждый раз Кирилл заверял ее, что вот-вот, скоро он вызовет Аню к себе. В чемоданном настроении пролетели лето, осень, потянулась зима. Неделю назад он позвонил ей, радостный, возбужденный.
- Малыш, на следующей неделе увидимся! - радостно закричал Кирилл в трубку, - я договорился с дирекцией, еду в Москву подобрать кого-нибудь для женской партии. Разучиваем "Дон Кихота" изо всех сил. Увидимся! Буду у тебя двадцатого, вечером, в семь. Жди меня!
Свершилось! Ане виделись маленькие крутые улочки испанского городка, поездки в Мадрид, Барселону, знаменитую Гернику. В труппе она пока никому ничего не говорила - чтобы не сглазить. По вечерам Анна спешила домой, плюхалась в его любимое кресло и мечтала до головокружения. Сегодня двадцать первое. Кирилл не приехал и даже не позвонил.
- Ань, тебя к телефону, - потрясла ее за плечо грациозная, как газель, но ядовитая, как гюрза, Леночка, недавно пришедшая в труппу из училища. Лена проследила внимательно за Аней, спускавшейся к будке вахтера, где разрешалось пользоваться телефоном, и сощурив глаза прошла в зал- она предвкушала удовольствие от реакции, которую вызовет свежая новость. Аня легко сбежала со ступеней. Вахтер неодобрительно покосился на ее растрепанный вид и уткнулся в газету.
- Алло, - с замиранием сердца сказала Аня
- Анька ты куда провалилась! - послышался в трубке голос ее бывшей подруги Лилианы, - я тебе вчера полночи названивала, а тебя нет! Кирка в Москве, ты в курсе?
- Да, - неуверенно ответила Аня, предчувствуя где-то в области желудка недоброе.
-Так вот, знаешь где он сейчас ?
- Где?- спросила Аня против своей воли.
-Он договорился в труппе Ильина, что с ним в Испанию едет Алчевская, ну такая рыженькая, помнишь?
Аня напрягла память, но известие, как растворитель, смыло все мысли в голове. "Алчевская", пыталась вспомнить Аня, "Какой подлец", отвечал ей мозг
- Эй, ты там жива?- раздался жизнерадостный голос Лилианы.
Она, очевидно, испытывала наслаждение от произведенного эффекта, - мы с тобой ее видели в ноябре, когда она работала в -России. Ну, ладно, не унывай, за двух битых одного небитого дают. Мне пора бежать, целую!
И в ухо Ане затрещали короткие гудки отбоя. Она прижала тукающую трубку к виску, вахтер посмотрел на нее поверх очков
- Закончили ?
- Да, закончила, - безжизненным голосом ответила Аня и тяжело, ступенька за ступенькой, стала подниматься по лестнице. Утреннее приподнятое состояние духа пропало. Она вновь увидела грязные, обшарпанные стены, дешевые пальто и куртки, сброшенные впопыхах, ощутила спертый, тяжелый запах раздевалки.
- Ракитина, где тебя черти носят, у тебя же главная партия! - набросился на нее нынешний балетмейстер Рудик, - все в сборе, а тебе, что, особое приглашение? Быстро на место, спектакль на носу!
Провожаемая любопытными взглядами, в которых отчетливо читался жгучий интерес, Аня прошла к своему месту.
- Анька, ну что?- прошептала с сочувствием стоящая рядом Лиза.
- Прекратить разговоры, наконец, дайте тишину!- загрохотал на весь зал Рудик, - итак, первое движение должно быть самым ярким. Будем работать отдельно, по линиям. Ракитина, что за ноги!
Аня с ненавистью посмотрела на Рудика - боль в груди, невыносимая, жгучая разливалась по всему существу, а ей надо двигаться, улыбаться, жить. Так хочется лечь на дощатый, влажный пол, прижаться к нему и замереть, ничего не видя и не слыша.
- Стоп, вы ничего не понимаете!- продолжал нервничать Рудик, - ну нельзя же быть дураками, можно танцевать вполноги, но не вполголовы же!
Мокрые ключицы, мокрая спина, шея, пот заливает лицо. Успеть бы отдышаться, пока сбрызнут водой пол. Аня обмякла, повисла на станке. Загнать хочет сегодня, не иначе. Вот когда они разучивали па-де-де из "Дон Кихота", было... Аня глубоко вздохнула - рыженькая Алчевская будет разучивать Китри в далеком испанском городишке вместе с Кириллом. Рудик хлопнул в ладоши:
- Давайте, вставайте. Михайлов, ты что делаешь, родной? Сделай мне хороший револьтат! Ничего... Вот ты ее посадил...Пошли кабриоли.... Она упала.. Не так... Обводка... Опять не так!
Рудик был резок, непрерывно ходил перед зеркалом вперед-назад - Ладно, перерыв, а то все уродливее и уродливее получается.
Аня, вытираясь полотенцем, подошла к разгоряченному Рудику:
- Рудольф Александрович, отпустите меня сегодня, мне очень надо.
- Рыбонька моя, ты что, с катушек сорвалась?- Рудик с ненавистью уперся взглядом Ане в глаза, - спектакль сорвать хочешь? Может, тебе вообще работать надоело, а?
Аня сжала до боли губы:
-Мне очень надо!
Рудик побледнел:
- Ах, надо?- закричал он неожиданным фальцетом, - всем надо! Не хочешь - до свидания. Завтра можешь на работу не выходить
Его лицо заходило ходуном, он махнул рукой и отошел в сторону.
- Ну что ты к нему пристала?- Лиза тронула Аню за руку, - не видишь, что ли, он сам не свой сегодня. Опять ходил пробивал нам статус, да не получилось. Дотяни уж, как можешь, ты же столько ждала этой роли!
Аня простонала , крепко обняв себя за плечи:
- Не могу, Лизок, не могу... Все как деревянное - ноги, руки. На пальцах стою - как на третьем этаже, упасть боюсь. А после перерыва, наверное, совсем расклеюсь.
Лиза участливо кивнула головой :
- Плюнь, все забудется, Анька. Не на мужиках же свет клином сошелся. Ну? После репетиции поехали ко мне?
- Спасибо, не могу, - Аня высвободила свою руку.
Рудик встал на табуретку лицом к залу и снова хлопнул в ладоши.
- Начинает вторая группа, потом одна Ракитина, - провещал он, стараясь не смотреть в сторону Ани. Аня тоже старалась не встречаться с ним глазами. Со скрипом закончив свою вариацию, она, не оглядываясь, пошла в раздевалку. Пронизывающий ветер на улице моментально впился в тело под расклешенной меховой курткой, шершавил лицо. Добравшись до дома, Аня столкнулась у лифта с соседкой Барсуковой, работавшей маляром-штукатуром в частных бригадах по ремонту квартир. В благодарность заказчики выставляли бутылку, и Барсукова каждый вечер была слегка под хмельком. Она снисходительно относилась к Ане, ее умиляла Анина хрупкость и внешняя беззащитность.
- Привет, "Плисецкая!"- так обычно Барсукова здоровалась с Аней, -как дела, не выгнали? А то пойдем ко нам поработаешь, - и рассмеялась своей дежурной шутке. Аня устало привалилась плечом к исписанному пластику лифта и внимательно посмотрела в веселое круглое лицо Барсуковой.
- Шур, сделай мне ремонт, а? - несмело попросила она.
Шура открыла рот:
- Чо случилось?
Аня протяжно вздохнула.
- Не кисни, Анька, - попыталась утешить соседку Барсукова, -пошли лучше ко мне, чаю попьем.
Аня не возражала, она представила, что ей сейчас придется возвращаться в свою квартиру, которая еще живет вчерашней надеждой и воспоминаниями, и ей стало тошно. Шура проворно открыла свою дверь и метнулась на кухню, пока Аня возилась в прихожей с сапогами и носками. Правое колено болело сильнее, чем обычно. На кухне, чисто выбеленной и оклееной свежими остатками обоев, которые достались Шуре от клиентов, было тепло. Аня с удовольствием вытянула ноги на низенькой софе. Шура по-военному быстро расставила на столе хлеб, масло, варенье и полбутылки водки.
- Выпей, "Плисецкая", - уговаривала она Аню, - полегчает вмиг.
Аня мотнула головой, вытаскивая сигарету из пачки. Она слушала пустую болтовню Шуры, глубоко затягиваясь дымом, отпивала по маленькому глоточку горячий чай, ощущая, что напряжение, сводившее весь день, потихоньку уходит, и что ее легкое тело растворяется в многоцветном тепле Шуриной кухни. Природная деликатность хмельной Шуры благотворно действовала на полузажившие душевные раны. В половине десятого Аня с сожалением поднялась. Широкое лицо Барсуковой выражало бабье сочувствие и солидарность.
- Слушай, Анька, давай пойдем к тебе снимем мерку с квартиры - сколько обоев, краски.
Аня благодарно кивнула. Пустая квартира, в которую никогда не вернется Кирилл, а в этом Аня была уверена, встретила соседок настороженной тишиной.
- Так, - по-хозяйски прошлась Барсукова по осиротевшему жилищу, цепко выхватывая необычные детали обстановки - зеркало во всю стену, балетный станок, разбросанные в беспорядке балетные туфли, увешанную театральными фотографиями стену. До поздней ночи женщины закрывали газетами мебель, скатывали ковры, паковали безделушки в коробки, сдвигали мебель. Шура добродушно оттирала Аню в сторону, когда надо было двинуть тяжелый диван или сервант:
- Переломишься, "Плисецкая".
Физическая усталость подействовала, как хорошее снотворное , и Аня спала в эту ночь крепко и без сновидений. Воскресенье прошло тихо и незаметно, Аня что-то делала по дому, пришивала тесемки к балетным туфлям, разбирала шкафы. Все тревоги в душе успокоились, улеглись, словно волны после шторма.
В двенадцать часов следующего дня Аня лежала посередине зала, стараясь не дышать. Боль в ноге была адская - после прыжковых комбинаций она неловко приземлилась, и колено непостижимым образом вывернулось назад, как у кузнечика. Вся труппа с ужасом смотрела на безжизненную фигурку на влажном полу. Рудик успел сделать блокаду, воткнув одноразовый шприц прямо сквозь трико. Ждали "Cкорую".
- Рудик, я попытаюсь успеть к премьере,- пообещала Аня, цепляясь за руку балетмейстера.
- Все, теперь кранты! - послышался в дальнем углу зала чей-то голос.
Наступила весна. Аня молча смотрела в больничное окно, высматривая знакомую круглую фигуру в китайском пуховике. После того, как ее унесли из зала санитары "Cкорой", в труппе о ней вспоминали все реже. Сначала навещали, ободряли, улыбались. Потом ручеек посетителей из балетных иссяк. Иногда доносились до нее вести, что Кирилл с треском провалил в Испании "Дон Кихота" и разорвал контракт, а Алчевская нашла там себе жениха , что Рудик вывез спектакль в Голландию и Швецию, где Аню заменила Лиза, что труппа наконец-то получила статус "театра", и что зарплата артистов стала больше . За месяц с небольшим было столько передумано, пережито, переплакано. Аня без устали тренировала травмированную ногу, раздражая соседок бесконечными упражнениями. Единственным постоянным посетителем оставалась круглолицая Барсукова, с материнской нежностью ухаживающая за ней. Шура отремонтировала ее квартиру, покупала продукты и книги и через день приходила к Ане в больницу. Сегодня Аню выписывали. Вещи были собраны, с соседками по палате она распрощалась, говорить было больше не о чем. Наступил момент, когда она мысленно уже отделилась от больничных будней. Дверь палаты распахнулась.
- Ань, смотри, какого кавалера я тебе привезла,- в дверях стояла Барсукова, а из-за ее спины несмело выглядывал Кирилл. Слова как примерзли на губах у Ани.
- Здраствуй, Нюточка, - хрипло поздоровался он с ней, - я за тобой. Завтра начнем работать, у меня контракт с Словенией. Будем ставить "Спящую", здорово, правда? Не сердись на меня малыш, все в жизни бывает. Мир?
И на глазах у всей палаты Кирилл подхватил легкую, как пушинку Аню и понес из больницы вон.
Она обнимала его за мощную шею, смотрела в знакомые глаза и не чувствовала ничего. У такси, ожидавшего их у больницы, Кирилл бережно опустил Аню на землю и сказал:
- Нюта, тебя Шурочка до дома проводит, а я смотаюсь за своими вещами и подъеду позже.
Не ответив, Аня юркнула в машину. Прижимаясь к теплому большому плечу Шуры в такси, она вздохнула: "Спящая красавица"... Это я была спящей, а теперь я проснулась. Как хорошо быть самой себе хозяйкой! Через неделю приезжает Рудик. Буду умолять ввести меня в спектакль поскорее. Я же способная"