Аннотация: Исследование посвящено жизни, деятельности и трагической гибели малоизвестного советского военачальника начального периода Великой Отечественной войны. В основе книги - дипломная работа 2003 года.
ГЕНЕРАЛ КИРПОНОС: ОПЫТ ИСТОРИКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Введение
Тема Великой Отечественной войны, справедливо занимает очень важное место в отечественной историографии. Но различные аспекты ее изучены в различной степени. Так, если история военных действий и международных отношений, экономики военного периода была в целом хорошо изучена еще в советское время, то некоторые проблемы остались, безусловно, за кадром. К таковым можно отнести, например, некоторые проблемы внутриполитической истории: так, вопросы некоторых националистических движений на территории СССР как по одну, так и по другую стороны фронта изучены еще достаточно слабо. В еще большей степени это относится к изучению личностных, антропологических аспектов проблемы.
Между тем этот вопрос имеет немалое значение: не учитывая "человеческого фактора", невозможно составить достаточно полную и достоверную картину событий. В этом случае для нас останутся непонятными мотивы принятия тех или иных решений, в том числе и таких, которые имели судьбоносное решение для нашей страны. В качестве наглядной иллюстрации важности изучения антропологических аспектов проблемы можно вспомнить, например, стремительную карьеру, сделанную М. П. Кирпоносом. Если в ноябре 1939 года он еще был руководителем находящегося вдалеке от столицы Казанского пехотного училища имени ЦИК Татарской АССР, далеко не самого престижного в стране, то уже в июне 1940 года, всего несколько месяцев спустя он оказался командующим ЛВО, одним из важнейших военных округов страны. Не меньший интерес, с антропологической точки зрения, представляет собой и начальный период Великой Отечественной войны - кем были те, кто первыми вступили в противоборство с немецкими командующими армиями и группами армий, уже тогда знаменитыми на весь мир?
Соответственно, недостаточная разработанность антропологических аспектов истории Великой Отечественной войны, выражается и в недостаточной исследованности источников, дающих, по преимуществу информацию антропологического характера. Так, например, до сих пор практически неисследованными оставались материалы партийных и комсомольских собраний, заседаний партбюро Казанского пехотного училища, в которых М. П. Кирпонос, как начальник школы, а в 1934 - 1938 гг. еще и политрук, активно участвовал. Протоколы этих собраний в данный момент входят в фонд этого училища в РГВА.
Среди всех сражений 1941 года Киевская оборонительная операция занимает особое место. Это было крупнейшее за всю войну поражение Красной армии, приведшее к потере почти всей Украины, гибели нескольких советских армий и, в том числе, одного из наиболее перспективных советских полководцев - Михаила Петровича Кирпоноса (1892 - 1941).
М. П. Кирпонос является, несомненно, одним из наименее известных советских командующих фронтами. Погибший в самый тяжелый период войны, он не участвовал в победоносных операциях и, соответственно, не успел отличиться и прославиться, как те, кто дожил хотя бы до 1943 - 1944 года. До конца 1943 года о его судьбе точно известно не было, и это породило разнообразные и безосновательные слухи, некоторые из которых держались вплоть до 1960-х годов, несмотря на то, что уже в ноябре 1943 года созданная для расследования обстоятельств его гибели комиссия неопровержимо доказала факт гибели Кирпоноса в бою1. А ведь он командовал важнейшим и сильнейшим из пограничных округов страны, став 22 июня 1941 года одним из первых трех командующих фронтами, и удержался на своем посту значительно дольше, чем другие двое первых командующих фронтами, и вплоть до сентября месяца именно Юго-Западный фронт действовал наиболее успешно, имел наименьшие потери. Группа армий "Юг" так и не смогла справиться с войсками фронта своими силами.
Но если сам ход боевых действий на Украине летом-осенью 1941 года изучен достаточно хорошо еще в 60-е - 70-е годы, в работах В. Анфилова, то личность возглавлявшего войска фронта М. П. Кирпоноса обычно оставалась за кадром. И если более известным военачальникам 1941 - 1945 гг. посвящена довольно-таки обширная литература, то М. П. Кирпонос оказался обделен: существует лишь два сколько-нибудь полных биографических очерка на русском и украинском языке, опубликованных в 1969 и 1976 годах2. Их авторы по сути дела просто составили биографические очерки, не подвергая серьезному анализу полученные факты. По-видимому, они и не ставили себе такой задачи, собираясь именно рассказать широкому кругу читателей о судьбе Кирпоноса.
1. Историография проблемы.
П. Маслов в 1966 году в "Военно-Историческом журнале" опубликовал свою статью "Литература о военных действиях летом 1941 года". В ней автор подвел итог развитию советской военной историографии в прошедший со времени событий 25-летний период. Им были выделены четыре периода развития отечественной историографии событий первых месяцев войны. Первый период по хронологическим рамкам (вторая половина 1941 года), характеризовался изучением событий, так сказать, по горячим следам. Он отличался небольшим объемом произведений, а также их ярко выраженным утилитарным предназначением: эти работы должны были выполнять функции идеологического обоснования Отечественной войны, а также обобщать полученный опыт борьбы с целью его практического использования. Второй период соответствует 1942 - 1945 годам. В этот период, по Маслову, посвященные войне работы сохраняли свой прикладной, по преимуществу, характер, но становятся больше по объему и более фундаментальными. Их цели определялись уже не только сиюминутными выгодами: как только определился исход войны, они стали создаваться уже, так сказать, на перспективу. Третий период, соответствующий 1945 - 1956 годам, определяется, согласно статье П. Маслова господством "сталинской" концепции, берущей свое начало в речах и приказах самого Сталина, начиная со знаменитого обращения к народу 3 июля 1941 года. В этот период возникают первые обобщающие работы, посвященные началу Великой Отечественной войны, как очерк В. Захарова. П. Маслов раскрывает причины, по которым было плохо изучено начало войны: по его мнению, это прежде всего трудности доступа ко многим документам, большое количество пропавших документов (что особенно актуально в отношении сентябрьских событий 1941 года на Юго-Западном фронте).
Третий этап, по мнению Маслова, открывается периодом ХХ съезда. Он характеризуется некоторым расширением доступа к документам и ослаблением влияния "сталинской" концепции войны, что привело к увеличению интереса к начальному периоду войны, и, следовательно, к проведению широкомасштабных, в том числе коллективных, исследований войны.
Эта концепция (восходящая, впрочем, еще к речи Н. С. Хрущева на ХХ съезде КПСС) оказалась весьма удобной: она хорошо соответствовала реальному положению в советской историографии и позволяла получить убедительно аргументированную периодизацию советской историографии. Она в значительной мере определила формирование взглядов целого поколения историков, и пережила не только "оттепель", но и 1991 год. В несколько измененном виде она используется в работе В. Кулиша "Советская историография Великой Отечественной войны", опубликованном в сборнике "Советская историография", выпущенном РГГУ в 1995 году. В этом, несомненно, ценнейшем историографическом обзоре В. Кулиш предпринял попытку ретроспективно осветить весь процесс становления и развития советской историографии Великой Отечественной войны. Концепция П. Маслова была им расширена и дополнена. Оставляя в ее основе применяемый Масловым принцип периодизации историографии, В. Кулиш саму периодизацию несколько изменяет: так, военный и послевоенный периоды сводятся в единый период господства "сталинской", если можно так выразиться, исторической парадигмы, охватывавший, таким образом, все время от 1941 года до ХХ съезда. Кроме того, дополняя концепцию П. Маслова, Кулиш выделяет еще два важнейших периода. Во-первых, это период частичной "реабилитации" концепции Сталина, нового усиления идеологизации истории, и в то же время больших достижений в области популяризации основных исторических знаний о Великой Отечественной войне. Наконец, В. Кулиш выделяет период перестройки, рассматривая его как время упадка и утраты главенствующей роли советской историографической концепции Великой Отечественной войны, появления альтернативных направлений исторических исследований. Работа представляет значительный интерес как попытка исследования процесса становления, развития и упадка советской историографической школы войны в целом, на всем протяжении ее существования3.
По сравнению с этой концепцией историографии начала Великой Отечественной войны, история изучения событий 1941 года на Украине, а также биографии командующего Юго-Западного фронта имеют свои особенности. Так, начало историографии изучаемой проблемы вполне совпадает с периодизацией Маслова: первые статьи, посвященные обороне Киева, появились еще до его падения и сентябрьских событий. По истории боев на Украине - это статьи А. Краснова и К. Добросердова, опубликованные в "Правде" 6 сентября и в "Известиях" 13 сентября 1941 года и содержащие обзор боевых действий под Киевом.
В период 1942 - 1945, послевоенный и даже начало "хрущевского" - вплоть до начала 60-х годов, эта проблема почти не изучалась. По крайней мере до 1959 года М. П. Кирпонос и его судьба и его судьба вообще была известна очень немногим. В тех работах 40-х - 50-х годов, которые были посвящены событиям 1941 года, не только судьба М. П. Кирпоноса, но и вообще ход боев на Юго-Западном направлении почти не рассматривался. В изданном в блокадном Ленинграде сборнике "Города-герои" (Л., 1943) об обороне Киева не сказано ни слова - там рассматриваются события под Одессой, Севастополем и Ленинградом. Такая тенденция сохранялась и в первые послевоенные годы. Так, бесполезно искать во втором издании Большой советской энциклопедии статью "Киевская оборонительная операция 1941 г.", хотя есть достаточно подробная статья об освобождении Киева в ноябре 1943 года. Таким образом, об обороне Киева широким кругам читателей было известно только то, что было опубликовано еще до падения города в нескольких центральных газетах, прежде всего, в "Правде" и "Известиях". Правда, в конце 1940-х годов создаются первые аналитические, обобщающие работы, посвященные боевым действиям начального периода войны. Среди них выделяется работа В. Захарова "Очерк истории начального периода Великой Отечественной войны" (М., 1949).
"Открытие" М. П. Кирпоноса исторической наукой состоялось, по-видимому, в 1959 г., когда были опубликованы воспоминания Н. К. Попеля "В тяжкую пору". В 1961 году в журнале "Коммунист Украины" была опубликована небольшая статья Я. Пашко "Героическая оборона столицы Украины", посвященная боям за Киев в июле - сентябре 1941года. Эта статья стала фактически одной из первых попыток исследования событий на Украине летом и в начале осени 1941 года. В 1962 году была опубликована очень интересная аналитическая работа В. Анфилова "Начало Великой Отечественной войны", охватывавшая период с 22 июня по середину июля 1941 года. Много внимания в ней уделяется проблемам боевых действий на Юго-Западном фронте, сравнивается ход приграничного сражения в полосе всех трех фронтов, и, пожалуй, наивысшая оценка дается именно Юго-Западному фронту. То есть, следовательно, и Кирпоносу как его командующему, тоже. Однако это исследование было направлено именно на изучение боевых действий, и роль командующих фронтами в них была затронута очень слабо. В 1964 году в "Военно-историческом журнале" было опубликовано документальное исследование, посвященное обстоятельствам гибели М. П. Кирпоноса. Статья вводила в научный оборот ряд ценных документов, касающихся судьбы Кирпоноса, в том числе и некоторые материалы комиссии 1943 года. Она была посвящена анализу существовавших версий обстоятельств гибели М. П. Кирпоноса, каким-то образом продержавшихся вплоть до конца 1960-х годов по крайней мере.
Немного позже появился и первый крупный коллективный труд историков, обобщающий сведения о войне. Речь идет о 6-томной "Истории Великой Отечественной войны", опубликованной в 1963 - 1965 гг.
Первый этап - это изучение "по горячим следам" еще в ходе войны, для которого характерно утилитарное, продиктованное нуждами войны, направление ее изучения. Трудно поспорить с этим тезисом: ярким памятником такого "утилитарного", в лучшем смысле этого слова, подхода к изучению и обобщению опыта войны может служить, например, "Волоколамское шоссе" А. Бека.
Новый этап в изучении истории боевых действий на Украине летом - осенью 1941 года открывается 1964 - 1966 годами. Для него характерны значительно более благоприятные, чем в течение двух предыдущих периодов, условия для изучения событий 1941 года на Украине. Были опубликованы первые сборники документов по истории боев за Киев, как на русском, так и на украинском языке4. Именно в этот периода начинается и публикация важнейшего для нашей темы источников - мемуарных. Так, еще с 1959 года публикуются работы А. И. Еременко, считающегося одним из ответственных за сентябрьские события 1941 года. В том же году увидела свет книга Н. К. Попеля "В тяжкую пору". А в 1965 году публикуется первая крупная книга воспоминаний И. Х. Баграмяна "Город-воин на Днепре". Позже, уже в конце шестидесятых и особенно в семидесятые годы, публикуется множество других воспоминаний участников войны, в том числе и с Юго-Западного направления. Это, прежде всего, мемуары Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовского, К. С. Москаленко, А. И. Родимцева и ряда других непосредственных участников боев летом и осенью 1941 года на Украине.
Все это сделало возможным дальнейшее изучение истории этих событий. В 1969 г. уже упоминавшийся Я. Пашко публикует монографию "Мiсто-герой на Днiпрi". В 1974 году публикуется 4-й том 12-томной "Истории Второй Мировой войны", посвященный как раз событиям начального периода Великой Отечественной. В 1975 году выходит в свет первый том "Украинская ССР в Великой Отечественной войне". Этот период характеризуется повышением интереса к личностному фактору в событиях начального периода войны, возможно, под влиянием мемуарной литературы. Не случайно именно тогда публикуются рассчитанные на массового читателя научно-популярные работы о крупных советских военачальниках. В том числе в 1969 и 1976 гг. выпущены в Москве и Киеве две довольно большие по объему и подробные биографии М. П. Кирпоноса. Поскольку это первый опыт создания целостной биографии М. П. Кирпоноса и его значения для данного исследования трудно переоценить, охарактеризуем эти работы поподробнее.
Они были схожи во многом. Обе эти биографии о Кирпоносе были написаны в соавторстве двумя авторами, написаны в научно-популярном жанре и предназначены для широкого круга читателей. Они выполняют, если можно так выразиться, функцию "ликбеза" по интересующей нас проблеме. Главной задачей своего исследования авторы считали именно ознакомление широкого круга читателей с судьбой и основными этапами биографии М. П. Кирпоноса. Это определило и строго хронологический порядок повествования, и слабо проявившееся стремление к анализу и систематизации собранных фактов. Кроме того, в значительном количестве случаев авторы, сообщая биографические данные подчас уникального характера, авторы не считают нужным сослаться на использованные источники. В особенности это касается ранних этапов биографии М. П. Кирпоноса.
Биография, написанная Гостевым и Соболевым, справочно-методического аппарата лишена практически полностью. Возможно, это обусловлено тем, что эта работа построена в значительной степени на основании воспоминаний бывших сослуживцев Кирпоноса. Не случайно книга Гостева и Соболева начинается с разговора в поезде, где приводится одна из версий гибели Кирпоноса - самоубийство в окружении. И вся дальнейшая книга построена как рассказ одного из пассажиров, опровергающий эту версию и доказывающую, что Кирпонос не только не покончил жизнь самоубийством, но и не мог так поступить. Поскольку книга построена как рассказ одного из пассажиров, там оказались неуместны ссылки, например, на архивные источники. Здесь мы имеем дело не с научной монографией, а с художественным произведением. Тем не менее авторы выполнили важнейшую задачу, без которой дальнейшее изучение проблемы стало бы если не вовсе невозможным, то, по крайней мере, было бы сильно затруднено - задачу сбора фактов биографии М. П. Кирпоноса. При оценке значения этой работы не следует забывать, что речь идет о первой попытке создать биографию генерала.
В отличие от труда Гостева и Соболева, книга Г. И. Андреева и И. Д. Вакурова в гораздо большей степени может именоваться научным произведением. Хотя она построена по тому же принципу, что и работа их предшественников и явно на нее опиралась (хотя Вакуров и Андреев нигде на нее не ссылаются), "Генерал Кирпонос" выгодно отличается от предшествовавшего ему "Генерал-полковника М. П. Кирпоноса". Так, Вакуров и Андреев в значительной степени опирались не только на устные свидетельства (хотя их значение трудно переоценить - некоторые эпизоды, особенно касающиеся периода работы в Казанском пехотном училище, скорее всего, имеют именно такое происхождение). Их работа основывается на научных монографиях, мемуарных источниках, архивных документах, что позволило им, во-первых, создать более полную и достоверную биографию, а во-вторых, оснастить свою работу ссылками, по которым можно в основном выявить круг источников, которыми пользовались авторы. Все это сделало работу И. Д. Вакурова и Г. И. Андреева лучшей, на сегодняшний день, биографией М. П. Кирпоноса или, по крайней мере, сохраняющей в этом качестве свое значение и поныне.
Биография, написанная Вакуровым и Андреевым, охватывает весь период жизни своего главного героя. Она начинается подробным рассказом о родственниках Кирпоноса его детстве и юности, и его участии в событиях 1905 - 1907 годов. Авторы нигде не ссылаются на источник своих сведений, но можно предположить, что материалы они почерпнули из каких-то местных архивов, или от очевидцев событий, некоторые из которых в начале 70-х годов еще могли быть живы. Подобное отсутствие ссылок характерно и для более позднего периода - при описании деятельности Кирпоноса в годы революции и гражданской войны, и в некоторой степени - вплоть до периода войны, который имеет наиболее солидную источниковую базу. Подобная особенность, в еще большей степени характерная для книги Гостева и Соболева, оставляет только догадываться об источниках, из которых авторы почерпнули данные о ранних этапах биографии и карьеры Кирпоноса. Правда, подробное описание некоторых эпизодов, например, штурма экономии Терещенко в ходе партизанской войны в 1918 году, содержит множество деталей, о которых мог бы рассказать только очевидец. Эта особенность книги Вакурова и Андреева наводит на мысль о каких-то еще живых свидетелях этих событий, опрошенных авторами. Не следует забывать, что события 1918 года были отделены от времени написания книги примерно таким же отрезком времени, как Великая Отечественная война от 2003 года.
Период 1920 - 1939 годов освещается в этой работе поневоле лаконично, как бы пунктиром, и представляет собой, фактически, цепочку фактов, лаконичных, как в анкете. Правда, в описании периода 1934 - 1939 годов, когда Кирпонос возглавлял Казанское пехотное училище, снова появляются такие эпизоды, которые наводят на мысль о каких-то живых свидетелях. В особенности это касается случая со старшим лейтенантом Коротковым, который нуждался в немедленном лечении в Кисловодске и которому Кирпонос распорядился передать свою путевку в этот санаторий5. Зато очень подробно рассматриваются события периода советско-финской войны и участие в них Кирпоноса. В принципе, в биографическом очерке такое построение было оправдано: в этих боях Кирпонос впервые проявил себя как зрелый, самостоятельно мыслящий военачальник, и они стали отправной точкой его дальнейшей стремительной карьеры. Эта карьера тоже описывается кратко и фрагментарно - авторов, по-видимому, интересует преимущественно участие Кирпоноса в боевых действиях.
Значительно более подробно и, если можно так выразиться, со вкусом, описываются предвоенные события. Авторы подробно описывают то, как накалялась в последний предвоенный месяц обстановка. Авторы показывают, насколько напряженной, грозной и запутанной была обстановка на границе в полосе КОВО в эти майские и июньские дни.
Но особый интерес представляют собой описание событий первых месяцев войны. Чувствуется, что здесь у авторов наиболее надежные и подробные источники, которые позволяют подробно восстановить как общий ход военных действий, так и роль в них самого М. П. Кирпоноса. Авторы показывают на конкретных примерах, что Кирпоносу приходилось действовать в условиях высокой степени неопределенности обстановки, и, кроме того, он не был полностью свободен в выборе решений, особенно если это были решения, связанные с отступлением. Авторы описывают бои за Киев в августе месяце, а потом то, как решалась судьба Юго-Западного фронта по ту сторону фронта, как вызревало решение о повороте танковой группы Гудериана на юг, в тыл войскам фронта. Дается и трактовка причин, заставлявшая советскую СВГК медлить с отступлением фронта и оставлением Киева, даже когда наметилась явная угроза окружения. По его мнению, таких причин было две: во-первых, причина политическая (удержать Киев необходимо, чтобы не подорвать доверие союзников к обороноспособности СССР) - эту точку зрения впервые выразил И. Х. Баграмян в книге "Так начиналась война", впервые опубликованной в 1975 году. Второй причиной авторы считают переоценку возможностей Брянского фронта остановить прорыв.
Впрочем, Вакуров и Андреев не считают, что никто даже не ставил вопроса об отходе. Авторы доказывают, что и в высшем эшелоне власти в СССР не было единого мнения. Так, колебался и сам Сталин: еще 11 сентября он послал сообщение, которое, несмотря на довольно резкую концовку, можно рассматривать как довольно подробный план отступления. Заканчивается биография описанием выхода из окружения остатков войск фронта и гибели его командования.
Подведем итоги. Книга, написанная И. Д. Вакуровым и Г. И. Андреевым является именно биографией, изложением основных этапов жизненного пути М. П. Кирпоноса. Авторы не исследовали или почти не исследовали причинно-следственные связи событий, ограничиваясь изложением материала. Однако само это изложение было проведено с большой добросовестностью и сделало работу и. Д. Вакурова и Г. И. Андреева, на сегодняшний день, пожалуй, наиболее полной и удачной биографией М. П. Кирпоноса. Трудно переоценить ее значение для настоящего исследования.
Из других важных работ этого периода необходимо назвать сборник статей "Год 1941. Юго-Западный фронт", опубликованный во Львове в 1970 году. В нем содержится интересный очерк о Кирпоносе, написанный теми же И. Д. Вакуровым и Г. И. Андреевым. В этом очерке, небольшом по объему, даются интересные характеристики не только деловых, но и чисто человеческих черт Кирпоноса: умение ценить и награждать доблесть солдат, например, продержавшегося несколько дней в окружении дота под Киевом. Кроме того, авторы показали его чувство ответственности за судьбу войск фронта: он отказался покинуть окруженные войска фронта на последнем оставшемся самолете, приказав погрузить туда раненых и разделив судьбу своего фронта6. Необходимо упомянуть и монографию В. Анфилова "Бессмертный подвиг. Исследование кануна и первого периода Великой Отечественной войны" (М., 1971), расширяющую "Начало Великой Отечественной войны" до октября месяца 1941 года.
Новый всплеск интереса к Кирпоносу произошел в конце 80-х - начале 90-х годов. В 1991 году, приуроченные к 50-летию событий, были опубликованы две статьи о судьбе М. П. Кирпоноса7. Наиболее интересна и них статья В. Б. Рязанцева, построенная по преимуществу на материалах архивных документов, она подробно рассматривает ход боевых действий в июне - сентябре 1941 года и гибель командующего Юго-Западным фронтом, о которой повествует в очень эмоциональном тоне. В ней даются и интересные характеристики не только деловых, но и человеческих черт Кирпоноса: он бесстрашно заступался за тех из своих друзей, которых подозревали в антисоветской деятельности, и был хорошим семьянином. В статье подробно рассказывается о последних днях командующего фронтом и обстоятельствах его гибели. Автор статьи показывает, как эти события характеризуют мужество М. П. Кирпоноса и его ответственность за подчиненные ему войска.
Эти характеристики дополняют тот портрет М. П. Кирпоноса, который отображен Вакуровым и Андреевым пятнадцать лет назад. В целом статья представляет значительный интерес для нашего исследования, так как не только сообщает ряд ценных, а подчас и уникальных сведений, но предпринимает попытку их интерпретации и систематизации. Так, автор подробно раскрывает важнейшие, как ему кажется, причины неудачной попытки контрнаступления в конце июня, а потом и гибели М. П. Кирпоноса. К недостаткам работы можно отнести, правда, излишнюю эмоциональность (вполне, впрочем, понятную для того периода, когда статья была написана) и некоторую тенденциозность изложения: так, заметно стремление переложить всю ответственность за сентябрьскую катастрофу на И. В. Сталина. На с.105, описывая речь Сталина 11 сентября, обращенную к Кирпоносу, автор приводит только последние слов: "Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления". Но он "забывает", что перед тем, как произнести эти слова, Сталин наметил необходимые для осуществления отхода мероприятия8.
Таков в целом круг важнейшей литературы, посвященной М. П. Кирпоносу. Общая ее особенность - в концентрации внимания на самом последнем периоде его деятельности, событиях Великой Отечественной войны. Только И. Д. Вакуров. Г. И. Андреев, И. Ю. Гостев и В. И. Соболев предприняли попытку уйти от этого ограничения и создали целостные биографии, позволяющие в основных чертах проследить формирование М. П. Кирпоноса как военного, государственного и партийно-политического деятеля довоенного СССР и начала войны. Перейдем теперь к характеристике важнейших источников.
2. Источниковая база исследования.
Можно выделить два вида источников, из которых мы можем почерпнуть сведения об М. П. Кирпоносе. Это, во-первых, а для периода до 1939 года почти исключительно, архивные документы, хранящиеся в Российском государственном Военном архиве (далее - РГВА), а также Центральном архиве Министерства Обороны РФ (далее - ЦАМО). В РГВА находятся фонды учреждений и соединений, которые возглавлял М. П. Кирпонос в разные периоды своей жизни. Так, например, огромный интерес представляют фонды Казанского Пехотного училища имени Верховного Совета Татарской АССР, начальником и комиссаром которого он был с 1934 по 1939 гг., и 70-й стрелковой дивизии за период советско-финской войны. Первый из них представлен протоколами партийных собраний, а также перепиской с вышестоящими учреждениями, материалами аттестаций и наградных листов руководства училища, именными списками9. О более позднем периоде жизни и деятельности М. П. Кирпоноса дают представления материалы из фонда 70-й стрелковой дивизии, которой М. П. Кирпонос командовал в период советско-финской войны. Здесь документация становится более разнообразной: боевые приказы и распоряжения штаба дивизии, отчет о партийно-политической работе, оперативные сводки и боевые донесения, схемы расположения и боевых действий дивизии, журнал боевых действий дивизии в том числе приказы самого М. П. Кирпоноса по частям дивизии10.
Важны такие документы и для более позднего периода. Так, В. Б. Рязанцев построил свою статью почти исключительно на архивных материалах. В работе Вакурова и Андреева этот вид источников тоже играет центральную роль. Некоторые документы в разное время (как правило, в период перестройки и позднее) были опубликованы. В 1989 году публикуется служебная автобиография М. П. Кирпоноса, составленная им 21 октября 1938 года11. Эта автобиография интересна для нас тем, что она достаточно подробно рассказывает о ранних этапах его биографии, а главное - написана самим Кирпоносом, то есть позволяет узнать его собственное мнение о тех или иных событиях. Как и полагается по жанру автобиографии, личность будущего командующего Юго-Западным фронтом (а тогда - начальника Казанского пехотного училища имени Татарской АССР), его индивидуальный стиль и речевые обороты. Также необходимо упомянуть его доклады на апрельском и декабрьском совещаниях 1940 года и "Указания по использованию бронетанковых войск" изданные командованием Юго-Западного фронта в августе 1941 года, которые были подписаны Кирпоносом и членом Военного совета Бурмистренко12. Наконец, определенный интерес представляют собой публикации документов, осуществленные Военно-историческим журналом в 1964, 1982 и 1994 гг.
Вторым важнейшим типом источников являются свидетельства современников и сослуживцев Кирпоноса, содержащиеся в мемуарах тех военачальников, которые сражались под командованием Кирпоноса. Для многих из них, так же как и для литературы о Кирпоносе, характерен интерес именно к военному и предвоенному периоду, в ущерб более ранним. Отчасти это объясняется тем, что они познакомились с Кирпоносом, как правило, либо перед самой войной, либо уже в ходе ее. Поэтому мы не встречаем ни одного мемуарного свидетельства об М. П. Кирпоносе до 1941 года, хотя многие из авторов мемуаров предваряют свои рассказы об М. П. Кирпоносе краткими биографиями, и по составу сведений, упоминающихся в этих работах, можно хотя бы отчасти наметить круг источников, которыми пользовались авторы.
Важнейшим источником, наиболее полно и обстоятельно описывающим взаимоотношения М. П. Кирпоноса со своими сослуживцами, является работа И. Х. Баграмяна "Так начиналась война", опубликованная впервые в 1975 году. Ее автор был начальником оперативного отдела штаба фронта все первые военные месяцы, и был хорошо знаком с Кирпоносом в течение всего периода, когда тот возглавлял КОВО. Иван Христофорович был одним из немногих военачальников Киевского округа, близко знакомых с Кирпоносом и оставшихся в живых. Больше о нем смог бы рассказать разве что его адъютант майор Гненный, или М. А. Пуркаев, но первый погиб во время боев в Воронеже 5 июля 1942 года, а второй не оставил воспоминаний. Благодаря этому Баграмян сумел создать наиболее полный из имеющихся в мемуарной литературе портрет М. П. Кирпоноса. В нем командующий фронтом характеризуется как инициативный, но одновременно исполнительный и дисциплинированный командующий, отмечается его трудолюбие и стремление как можно скорее войти в курс проблем нового для него округа.
В воспоминаниях Баграмяна Кирпонос показан в разных ситуациях: в мирное время перед войной, в тяжелые первые дни войны, в ходе июньского контрнаступления и последующего отхода, обороны Киева и, наконец, в условиях сентябрьской катастрофы. То есть у Баграмяна была редкостная возможность составить целостный портрет Кирпоноса "и в горе, и в радости", оценить его качества и как человека в целом, и как командира в частности. И он этой возможностью воспользовался. В его воспоминаниях Кирпонос предстает нам не просто как абстрактный "командующий Юго-Западным фронтом", а как живой человек, со свойственными ему индивидуальными особенностями, достоинствами и недостатками.
Другие мемуаристы, упоминающие об М. П. Кирпоносе, либо вообще не встречались с ним и составляли свое мнение с чужих слов (как, например, А. А. Гречко), либо виделись с ним один раз, и описали эту единственную встречу, запомнившуюся им по тем или иным причинам. Это случай Н. К. Попеля, К. К. Рокоссовского и К. С. Москаленко, Г. К. Жукова. Причем в этом случае на их восприятие М. П. Кирпоноса оказывали немалое влияние внешние обстоятельства. Так, если К. С. Москаленко встретился с Кирпоносом за несколько месяцев до начала войны, в благополучной обстановке, то К. К. Рокоссовский - 14 июля, когда танковая группа Клейства стояла в 20 км от Киева, и остановит ли ее контрнаступление под Новоград-Волынским, было еще неизвестно. Естественно, что оценка К. К. Рокоссовского, увидевшего Кирпоноса в этот тяжелейший момент боев на Украине, была куда негативнее, чем оценка К. С. Москаленко. И, наоборот, в конце июля, когда вышедший из окружения Н. К. Попель предстал перед Кирпоносом, было уже ясно, что первый штурм Киева отбит, и, следовательно, к Кирпоносу вернулась уверенность в успехе. А кроме того, Попель был обязан Кирпоносу и лично: так, в приказе Љ 270 СВГК от 16 августа действия отряда Попеля в окружении удостаиваются высокой оценки. Кто мог сообщить Ставке о них? Кроме Кирпоноса, пожалуй, что и некому.
Наконец, определенный интерес представляют воспоминания А. А. Гречко "Годы войны". Их автор командовал в то время 34-й кавалерийской дивизией, и с 10 августа участвовал в боях сначала на Черкасском плацдарме, а позже на Левобережной Украине. Он никогда не встречался с Кирпоносом. Однако в его воспоминаниях приведен довольно большой очерк и характеристика Кирпоноса. Он опирается на мнение других офицеров округа, и делает вывод, что Кирпонос "до конца выполнил свой солдатский долг и погиб на боевом посту"13.
В целом мемуарные источники интересны тем, что они позволяют увидеть М. П. Кирпоноса таким, каким его запомнили сослуживцы. То есть живым человеком, наделенным индивидуальными особенностями - чего зачастую не могут дать официальные документы.
3. Хронологические рамки, объект и предмет исследования.
Хронологические рамки исследования определяются, естественно, его предметом. Поскольку в данном случае предметом исследования является судьба человека, то таковыми можно было бы считать все время жизни данного человека, в данном случае с 9 (22) января 1892 года по 20 сентября 1941-го. Однако самый первый этап его жизни - примерно до Февральской революции - хотя, несомненно, повлиял на формирование Кирпоноса как личности, но все-таки его влияние на дальнейшую его военную (и не только военную) карьеру значительно меньше, чем период, начавшийся в 1917 году. Поэтому именно период 1917 - 1918 годов, по-видимому, определивший его дальнейшую судьбу, и может стать тем рубежом, с которого и следует начинать исследование. Что же касается верхней границы исследования, то ею может стать только 20 сентября 1941 года, хотя и здесь вполне возможен выход за этот временно рубеж, например, при изучении имеющих непосредственное отношение к Кирпоносу слухов о его смерти и работы комиссии 1943 года. Однако в целом хронологические рамки исследования могут охватывать период с 1917-1918 гг. по сентябрь 1941-го.
Целью данной работы является исследование процесса становления личности Кирпоноса как командира и политработника. Для достижения этой цели следует решить следующие задачи. Во-первых, необходимо рассмотреть период постепенного становления Кирпоноса как командира Красной армии. Этот плавный и лишенный резких перемен процесс растянулся на период гражданской войны, 20-е и 30-е годы, к концу которых Михаил Петрович накопил большой как чисто военный, так и партийно-политический опыт. Вторая задача исследования - это вопрос о влиянии на личность М. П. Кирпоноса событий советско-финской войны и его стремительного выдвижения на руководящие посты в государстве и о том, как сменялись и сменялись ли вообще приоритетные направления его деятельности. Наконец, третьей задачей, которую необходимо решить для достижения цели исследования, является выявление влияния на личность Михаила Петровича Кирпоноса событий начала Великой Отечественной войны и, наоборот, роль в них самого Кирпоноса.
Объектом данного исследования является процесс становления и развития личности Кирпоноса в конкретно-исторических условиях периода 1917 - 1941 гг. Каким образом повлияли эти условия первых десятилетий существования Советской власти на жизненный и служебный опыт Кирпонос, как и в какой степени определили эти условия приоритетные направления его деятельности. Предметом исследования является процесс становления М. П. Кирпоноса как командира и политработника РККА, развитие и трансформация его военных и политических взглядов на разных этапах его службы в вооруженных силах СССР.
4. Теоретические и методологические основы работы.
Методы, применяемые в данном исследовании, определяются поставленными в нем задачами. Поскольку основные источники - приказы, распоряжения, постановления, доклады - являются массовыми источниками, каждый отдельный документ не может дать необходимого объема информации. Однако их сравнение с несколькими аналогичными документами позволит значительно увеличить объем извлекаемой информации, выявить типичное и особенное. Так, например, взятый по отдельности, доклад М. П. Кирпоноса на совещании, посвященном изучению опыта советско-финской войны, может дать почти исключительно информацию военно-прикладного характера, но почти ничего не говорит о личности его автора. Но при сравнении его с другими докладами военачальников того же уровня можно выявить сходные черты и особенности, уровень мышления М. П. Кирпоноса и круг проблем, которым он придает особое значение.
То же самое относится к тем или иным характеристикам, данным Кирпоносу мемуаристами: если сравнивать их с учетом условий, в которых формировались их впечатления о Кирпоносе (как, например, при сравнении воспоминаний Рокоссовского с воспоминаниями Москаленко), можно получить такие характеристики М. П. Кирпоноса, которые зачастую невозможно определить при анализе документов. Однако тут необходимо учитывать, что сравнение должно быть изоморфным, что в данном случае означает необходимость сравнения докладов военачальников сопоставимого уровня, а также принадлежащих к одному и тому же роду войск. Это позволит выделить особенности мышления и мнения лично М. П. Кирпоноса. Для уточнения результатов сравнение должно проводиться не между двумя докладами, а между большим их числом, что позволит яснее выявить и общие черты. Таким образом, одним из важнейших методов, применяющихся в данной работе, является метод компаративный, сравнительно-исторический. Впрочем, он применим не только для анализа документов: так, многое способны дать сравнения самих фактов биографий.
Как уже было сказано, поскольку объектом исследования является личность человека, работа будет в значительной мере построена по принципам биографии. Прежде всего это - хронологический принцип исследования. Он позволяет увидеть динамику развития личности Кирпоноса во времени и проследить основные этапы становления его как личности и как полководца, а также встроить его индивидуальный жизненный путь в общеисторический контекст, то есть показать Кирпоноса "человеком во времени".
Так как личность человека в значительной степени формируется его деятельностью и, наоборот, сам характер служебной, партийной и политической деятельности зачастую несет на себе яркий индивидуальный отпечаток, в работе будет уделено значительное внимание различным аспектам служебной, партийно-политической и педагогической деятельности М. П. Кирпоноса, а также проблемам их взаимодействия и взаимопроникновения.
Наконец, необходимо уделить внимание и проблеме восприятия М. П. Кирпоноса окружающими. Каким запомнили его сослуживцы? Восприятие человека окружающими - важнейшее средство его самоидентификации. Поэтому, по-видимому, правомерно выделение этой проблемы в самостоятельный раздел.
5. Структура работы.
В структурном плане работа подразделяется на Введение, главы основного текста и Заключение, а также Список источников и литературы и Содержание. Во Введении, помимо обоснования темы работы, содержится характеристика основной литературы, посвященной личности М. П. Кирпоноса, и источников, опубликованных и неопубликованных. В первой главе основного текста, названной "Становление личности и командира", рассматривается этап службы М. П. Кирпоноса, который может быть условно назван "подготовительным" по отношению к его стремительному возвышению 1939 - 1941 годов. В этот период М. П. Кирпонос еще не занимал высоких должностей и, соответственно, не играл такой важной роли, которую он сыграет в советско-финской и, тем более, Великой Отечественной войне. Однако этот этап очень важен в понимании многих дальнейших фактов деятельности М. П. Кирпоноса. Без его изучения невозможно понять то, почему именно М. П. Кирпоносу было оказано доверие высшего руководства страны. В этой главе рассматриваются и политическая и партийная деятельность М. П. Кирпоноса, которая также сыграла в его карьере значительную роль.
Вторая глава, названная мной "Командир или комиссар: выбор М. П. Кирпоноса", рассматриваются проблемы, связанные с карьерой М. П. Кирпоноса в период с ноября 1939 по февраль 1941 года. В этой главе рассматриваются проблемы участия М. П. Кирпоноса в советско-финской войне и то, какие уроки извлек Кирпонос из этой войны. Его участие в апрельском и декабрьском совещаниях дает редкую возможность узнать его собственное мнение о достоинствах и недостатках современной ему Красной Армии, путях преодоления этих недостатков и взглядах на характер совсем уже недалекой войны. Это, в свою очередь, позволит в какой-то мере объяснить то, почему во главе важнейшего, с точки зрения высшего военного руководства страны еще с середины 30-х годов, округа был поставлен именно М. П. Кирпонос.
Третья глава "Несостоявшееся становление полководца" соответствует высшей точке в военной карьере М. П. Кирпоноса, последнему и, по-видимому, наиболее трудному и трагическому этапу его жизненного пути. В ней можно выделить два этапа: до и после 22 июня 1941 года, когда он командовал Киевским Особым военным округом и Юго-Западным фронтом. В принципе, эти этапы в значительной мере взаимосвязаны, но в то же время начало войны проводит между ними достаточно четкую грань, как бы показывая Кирпоноса на столь высоком посту и в мирное, и в военное время - поэтому возможно объединить эти два периода в один большой этап его биографии. В этой главе разбирается и та роль, которую сыграл лично М. П. Кирпонос в боях начала Великой Отечественной войны, а также вопрос о том, можно ли говорить о росте полководческого мастерства в первые три месяца войны. Также в этой главе рассматривается важнейший вопрос восприятия М. П. Кирпоноса со стороны сослуживцев: какими были его взаимоотношения с командованием и подчиненными, а также и то, какие его черты запомнились тем, кто работал вместе с ним: Жукову, Баграмяну, Рокоссовскому, Москаленко...
Наконец, Заключение характеризует основные результаты исследования. Была ли его биография случайным стечением обстоятельств, или же у нее есть свои закономерности, и если есть, то в какой степени? Поскольку на разных этапах жизненного пути возможности выбора для М. П. Кирпоноса были различными, необходимо показать, как они менялись от одного большого этапа к другому. Каким образом происходило формирование М. П. Кирпоноса как личности и военачальника; как его деятельность оценивали современники? В какой степени сам М. П. Кирпонос оказывал влияние на ход тех или иных событий, в которых ему доводилось принимать участие? В наибольшей степени это касается событий Великой Отечественной войны. Был ли он виноват в катастрофе сентября 1941 года, и если был, то насколько?
Ответ на все эти вопросы позволит решить "сверхзадачу" исследования: встраивание индивидуальной судьбы М. П. Кирпоноса историю советских вооруженных сил и, шире, определить ее место в истории Советского государства 20-х - 40-х годов минувшего столетия, определение его места среди военной элиты СССР указанного периода. То есть показать, как писал еще М. Блок, "человека во времени"14.
Глава 1.
Становление личности и командира. 1917 - 1939.
Наш командир должен уметь ставить свою работу так, чтобы масса видела в нем не только технического руководителя, но и воспитателя.
М. В. Фрунзе.
Никогда никаких колебаний и отклонений от генеральной линии партии не имел и не имею.
М. П. Кирпонос.
М. П. Кирпонос начал свою карьеру в условиях революции. Он был рядовым российской армии, ничем особенным не выделявшимся и находившимся вдали от фронта, вплоть до февраля 1917 года и свою первую "карьеру" сделал именно в качестве политика - от руководителя полкового комитета до председателя РВС 26-го стрелкового корпуса. И в дальнейшем, по крайней мере вплоть до конца 30-х годов, он оказывается на должностях, которые предполагают участие не только в военных, но и в партийно-политических делах.
В принципе, в той или иной мере это можно сказать о многих, если не всех военачальниках РККА 20-х - 30-х годов. Главнокомандующий РККА Л. Д. Троцкий был одновременно и видным политическим деятелем мирового масштаба. Нарком обороны М. Н. Тухачевский обязан своей поистине молниеносной карьере в 1918 году именно тем, что был одним из самых первых офицеров-коммунистов в Красной армии 1918 года1. Да и впоследствии ему поручались задачи не только военного, но и политического характера - например, борьба с так называемой "антоновщиной" и Кронштадским мятежом. М. Фрунзе был партийным работником с дореволюционным стажем, а в начале 20-х и уполномоченным РВСР на Украине. То же можно сказать и о тех, кто впоследствии стал сторонниками Сталина во внутрипартийной борьбе 20-х - 30-х годов. К. Е. Ворошилов был одним из старейших членов РСДРП (б), и в Красной Армии первоначально командовал созданным им самим добровольческим отрядом. Возможно, крупным исключением из этого правила является С. М. Буденный, у которого, подобно К. К. Рокоссовскому, был большой боевой опыт уже к 1918 году, и который в какой-то степени совмещал в себе военного профессионала старой армии и типичного выдвиженца революции, которых в те времена называли "краскомами". Однако считать Буденного чисто военным деятелем все-таки нельзя: он тоже в 1917 году сделал "карьеру" от председателя эскадронного комитета до заместителя дивизионного комитета, а в феврале 1918 года участвовал в работе окружного Съезда советов в станице Великокняжеская и был избран заведующим окружным земельным отделом2. Так что и в его биографии была общая для всех "краскомов" черта - они были не только военными, но и политическими деятелями - самый яркий пример подобного совмещения функций можно встретить в лице самого И. В. Сталина.
По-видимому, это было неизбежно. Гражданские войны вообще - такой вид конфликтов, в которых политический фактор играет огромную роль, и одерживает в ней победу зачастую не военный профессионал, а умелый политик - что наглядно продемонстрировала и наша гражданская война 1918 - 1920 года. Этот объективный фактор дополнялся и факторами субъективными. Пришедшим к власти большевикам пришлось в кратчайшие сроки фактически с нуля создавать армию и государственный аппарат. В какой-то степени недостаток кадров преодолевался за счет привлечения старых специалистов (в Красной армии таких называли "военспецами"). Эта политика в целом была успешной, однако всегда, и в особенности во время гражданской войны, сохранялся риск их измены. Единственными, на которых новая власть могла положиться в полной мере, были сами большевики, деятели революционного движения. В первую очередь это относилось к тем из них, у кого был дореволюционный стаж, и кто прошел проверку подпольной деятельностью или участием в революционном движении. И благодаря этому именно большевики в первую очередь ставились на руководящие должности во всех звеньях государственного аппарата.
К чему это вело? Прежде всего к политизации армии. Если старая армия, в соответствии с ленинской теорией, была орудием господства правящих классов, то новая армия должна стать орудием победившего "союза рабочих и крестьян" и его "авангарда" - ВКП (б). То есть орудием политической борьбы. А руководители армии, соответственно, должны быть если и не членами партии и ее руководящих органов, то хотя бы сочувствующими ей и разбирающимися в политике, способными брать на себя не только военные, но и политические функции. Этот фактор обусловил и участие командования РККА в политической борьбе 20-х - 30-х годов, и трагический, для немалой части военной элиты того времени, ее исход.
В задачи этой работы не входит рассмотрение событий 1936 - 1938 годов, хотя, конечно, эти события в значительной мере повлияли на судьбу М. П. Кирпоноса и его карьеру. Заметим только, что одним из неожиданных последствий репрессий стало выдвижение на руководящие посты значительно более аполитичных и профессиональных командиров, лояльных по отношению к правительству Сталина, хотя о смене поколений речь не шла: и репрессированные, и пришедшие им на смену были 1890-х - 1900-х годов рождения. В основном этот процесс завершился в течение 1942 года, когда по тем или иным причинам (погибли в боях, или же были отстранены от командования войсками) почти все "командиры-политики", уцелевшие в 1937 - 1938 гг. и поддерживавшие Сталина. И к 1945 году Сталин остался едва ли не единственным представителем бывших "краскомов".
К какой же категории принадлежал М. П. Кирпонос? Он представляет собой яркий пример командира-коммуниста, которому приходилось заниматься партийно-политической работой почти в такой же степени, как и делами чисто военными. Практически вся жизнь Кирпоноса была связана с партийной и политической деятельностью. Есть сведения, что впервые он участвовал в революционно-политической деятельности еще в 1907 году, за что был арестован. В феврале 1918 года, на Румынском фронте, он был арестован именно за "большевистское направление в работе" на посту председателя Совета 26-го стрелкового корпуса. Позже он был командиром партизанского отряда, то есть не только военным руководителем повстанцев, но и политическим руководителем, пропагандистом, в какой-то степени даже представителем альтернативной гетману Скоропадскому Советской власти на местном уровне - короче, всем тем, что сегодня мы бы назвали "полевым командиром". После гражданской войны Кирпонос становится комиссаром 2-ой Киевской школы Червонных старшин. Во время обучения в Военной академии имени Фрунзе он также был членом партбюро и вел занятия в партшколе с рабочими типографии Љ 143. И, наконец, в Казанском пехотном училище Кирпонос долгое время являлся не только начальником, но и комиссаром училища, а также членом партбюро. Даже из этого простого перечня его партийных должностей можно увидеть, что на протяжении первых двух десятилетий Советской власти он оставался активным и, прямо скажем, незаурядным партийным и общественным деятелем, и эта деятельность значила для него по крайней мере столько же, сколько штабная и строевая служба.
В литературе, посвященной М. П. Кирпоносу, партийно-политическая и общественная деятельность М. П. Кирпоноса характеризуется вскользь, как нечто малозначащее в сравнении с его военной карьерой и само собой разумеющееся. Удивительно, что это характерно даже для советского периода, когда, казалось бы, именно его партийно-политическая деятельность должна была выпячиваться, с целью показать, что прежде всего М. П. Кирпонос был убежденным коммунистом.
Определенный резон в этой точке зрения есть: Кирпонос сделал свою карьеру именно в военной сфере, и Героем Советского Союза стал не за многолетнюю партийную работу, а за успешное участие 70-й стрелковой дивизии в штурме "линии Маннергейма". И в Великой Отечественной войне он участвовал в качестве командующего фронтом - то есть в тот период своей жизни, который оставил наибольший след в истории СССР и РККА, Кирпонос - партийный работник отошел на второй план по сравнению с Кирпоносом - полководцем. Кроме того, не следует забывать, что и И. Д. Вакуров и Г. И. Андреев, И. Ю. Гостев и В. И. Соболев, а также В. Б. Рязанцев писали научно-популярные биографии, рассчитанные на массового читателя, и предпочли уделить больше внимания наиболее интересным страницам биографии Кирпоноса, то есть чисто военным.
Однако подобный подход страдает серьезным дефектом: он упрощает личность Кирпоноса, представляя только одну сторону его деятельности. Другую же, определявшую и формирование личности Кирпоноса, и его жизнь и карьеру почти в такой же степени, авторы, как правило, либо вообще игнорируют (В. Б. Рязанцев), либо рассказывают о ней предельно лаконично, подобно анкете (И. Д. Вакуров, Г. И. Андреев). Это примерно то же самое, что рассматривать только как военного деятеля, например, В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого или И. В. Сталина: мы просто не поймем тех или иных их решений, имеющих не военную, а политическую подоплеку, и будем считать их абсурдными.
Поскольку партийно-политический аспект деятельности М. П. Кирпоноса изучен значительно хуже военного, ему придется уделить больше внимания. В особенности это касается периода, периода, освещенного в первой главе настоящего исследования, так как именно период 1920 - 1939 гг. особенно важен для формирования личности М. П. Кирпоноса и, следовательно, для ее понимания нами. И именно в межвоенные годы Кирпонос-коммунист, пожалуй, даже, если можно так выразиться, превалирует над Кирпоносом-военным, или, по крайней мере, полностью ему равноправен.
Сказанное, впрочем, не означает, что эти две ипостаси Кирпоноса следует рассматривать изолированно, как противостоящие друг другу. То. что Кирпонос был видным партийно-политическим деятелем, вовсе не значило, что он был плохим военачальником: тогда, на том основании, что они были членами партии, следовало бы признать таковыми Жукова, Рокоссовского и практически всех полководцев РККА в Великой Отечественной войне. Скорее наоборот: сознание ответственности перед партией и политического значения укрепления армии побуждало его еще более добросовестно относиться к своим обязанностям как военачальника. Вполне возможно, что благодаря этому Кирпонос и превратился со временем в зрелого полководца, способного справиться с руководством сильнейшего фронта страны. И, наоборот, будучи военным профессионалом, он хорошо понимал опасность перенесения политической борьбы в армии, чему сам был свидетелем в 1917 году. Поэтому, различая чисто военное и партийно-политическое направление в работе Кирпоноса, необходимо учитывать их взаимосвязь и взаимовлияние. Хотя бы потому, что эти качества более или менее гармонично сочетались в одном человеке.
Исходя из сказанного, одной из задач данной работы, таким образом, становится выяснение соотношения в М. П. Кирпоносе двух качеств: военачальника и политрука - причем не только в течение всей жизни, а на каждом этапе его службы. Таких этапов - три: межвоенный период - "подготовительный" по отношению к дальнейшим событиям, этап жизни и карьеры Кирпоноса, период "возвышения" - с декабря 1939 г. по февраль 1941-го, и, наконец, наименьший по протяженности во времени, но наиболее яркий и драматический, оставивший наиболее заметный след в истории: с февраля по 20 сентября 1941года.
1.1. М. П. Кирпонос в гражданской войне
особенности приобретенного опыта.
"а) Родился 9 января 1892 г. в м. Веркиевка4 Нежинского уезда черниговской губернии (ныне Черниговская область) в семье крестьянина-бедняка. В хозяйстве отца Кирпонос[a] Петра Саввича имелось полдесятины земли, хата и больше ничего..."5 - этими словами начинается автобиография М. П. Кирпоноса, написанная в 1938 году. Поскольку без хотя бы краткой характеристики первого этапа его биографии, несомненно, оказавшего определенное влияние на все последующие ее этапы, невозможно и понимание дальнейшего его жизненного пути, необходимо предварить это исследование таким кратким очерком начального этапа его биографии.
Как и большая часть советского генералитета времен Великой Отечественной войны, М. П. Кирпонос происходил из крестьянской семьи, и по крайней мере до 1915 года, по-видимому, не собирался становиться не только генералом, но и вообще военным. На 1915 год он был служащим Михайловского лесничества в Черниговской губернии на должности культурного надзирателя. И, как и для многих других советских военачальников 1890-х годов рождения, началом его военной карьеры стала именно эта война, за которой позднее на многие годы утвердилось название "империалистической".
Впрочем, в боевых действиях на фронте Кирпоносу участвовать не довелось. Он служил в 216-м запасном полку в городе Козлов (ныне Мичуринск), окончил там фельдшерскую школу, и, таким образом, попал на фронт только в августе 1917 года.
Именно здесь началась не только военная, но и политическая карьера М. П. Кирпоноса. Строго говоря, в революционном движении он был не совсем новичок: так, еще в 1907 году он принимал участие в связанных с революцией волнениях в Вертиевке, и был даже за это арестован. И. Д. Вакуров и Г. И. Андреев на этом основании делают вывод об активном участии Кирпоноса в местных волнениях начиная еще с 1905 года, но эти данные не подтверждаются материалами его автобиографии, а сами авторы ни на какие источники не ссылаются. Однако нельзя сказать, что в этот период он уже был убежденным большевиком. Скорее, речь идет о "стихийной" оппозиционности, о чем свидетельствует его надпись, сделанная на могиле бывшего студента Медведева: "Борцу, павшему за свободу от рук врагов народа - полиции"6.
После Февральской революции Кирпонос активно участвовал в революционной агитации среди солдат начиная с мая 1917 года. Особенно стремительную "политическую" карьеру он сделал уже на Румынском фронте, где находился в августе 1917 - феврале 1918 года. Здесь он уже 30 августа был избран в полковой солдатский комитет 258-го Ольгопольского полка, потом в ревком 65-й пехотной дивизии, а затем и председателем Совета 26-го стрелкового корпуса. В этом качестве он участвовал в переговорах о прекращении боевых действий с австро-германским командованием7. Здесь 30 января 1918 года М. П. Кирпонос был арестован, как он сам пишет в своей автобиографии, "за большевистское направление в работе"8. Кроме того, именно в этот период он подает свое заявление с просьбой о принятии его в РСДРП(б). Таким образом, в этот период уже можно уверенно говорить об оформившихся большевистских политических взглядах М. П. Кирпоноса, чего нельзя сказать о предыдущем периоде.
Арест продлился, по-видимому, недолго: в феврале М. П. Кирпонос был демобилизован и отправлен домой. Начало 1918 года стало важным рубежом в его жизни и карьере: именно тогда М. П. Кирпонос окончательно принял сторону Советского государства в начавшейся гражданской войне, что и сделало возможной его дальнейшую карьеру в этом государстве и, в какой-то степени, предопределило его судьбу. Вот почему И. Д. Вакуров и Г. И. Андреев, также как И. Ю. Гостев и В. И. Соболев, уделяют этому периоду жизни М. П. Кирпоноса самое пристальное внимание.
Охарактеризуем политическую ситуацию на Украине в тот период. Еще в конце 1917 года Центральная Рада провозгласила независимость Украины. Однако на Украине сильны были и позиции других политических сил, прежде всего большевиков. Кроме того, правительство Центральной Рады оказалось слабым даже в Киеве, и, в конце концов, чтобы сохраниться, оно было вынуждено согласиться на оккупацию страны австро-германскими войсками. Это, а также активный вывоз из Украины продовольствия в Германию и Австро-Венгрию, привело к массовому недовольству украинским национальным правительством, вылившимся в партизанскую войну против как правительственных войск, так и австро-германских оккупантов.
Такую ситуацию хаоса и паралича центральной власти (как московской или петроградской, так и киевской), вооруженного противоборства различных политических сил Кирпонос и застал в родных краях в марте 1918 года. По возвращении он сразу же включается в политическую и революционную борьбу в родном уезде. Объединив единомышленников, он создает подпольную боевую группу. 9 мая, когда в имении Терещенко (прежних владельцев Вертиевки и некоторых других деревень) обосновался немецкий отряд, Кирпоносу и его сторонникам пришлось уйти на болота. Это стало началом партизанской войны9.
В июне М. П. Кирпонос отправляется в Почеп, где формировались повстанческие отряды под общем руководством Н. Г. Крапивянского, уполномоченного советского правительства Украины. В дальнейшем М. П. Кирпонос действует именно под его руководством и от его имени.
Из Почепа Кирпонос возвращается в Вертиевку, где продолжает руководить партизанским отрядом. Теперь под его руководством была достаточно внушительная сила - отряд примерно в 200 бойцов. Таким образом, действуя от имени Советской власти на Украине, возглавляя местное ополчение в виде партизанского отряда, Кирпонос выполняет функции не только военного, но и партийного и даже государственного деятеля, представляя собой небольшой анклав Советской власти на микроуровне, некое "теневое" правительство. И естественно, что Кирпоносу, как командиру партизанского отряда, так или иначе приходилось заниматься и снабжением своего отряда, и организацией пропаганды среди окрестного населения коммунистических идей, то есть и борьбой с пропагандой национализма. В этом смысле опыт, приобретенный Кирпоносом, был, по-видимому, очень разносторонним и поистине уникальным: подобной школы партизанского движения не прошел ни один из других крупных военачальников Великой Отечественной войны, кроме, разве что, самого Сталина. К сожалению, Вакуров и Андреев фактически оставили без внимания эту интереснейшую тему, с мельчайшими подробностями осветив то, что лежало на поверхности - боевые действия отряда в рамках так называемого всеобщего восстания на Украине в августе 1918 года.
Впрочем, эти события также представляют определенный интерес. Именно тогда, в начале августа, М. П. Кирпонос впервые руководил достаточно крупным подразделением в условиях боевых действий. В начале августа отряд Кирпоноса разгромил довольно большой гарнизон гайдамаков в Вертиевке, провел ряд операций в окрестных селах, и даже разгромил небольшой немецкий отряд в поместье Терещенко, правда, на следующий день отряд был выбит из деревни крупным немецким соединением. Но уже 14 августа Кирпонос организовал засаду немцам. Таким образом, хотя в целом восстание потерпело поражение, взять Нежин и удержать Вертиевку Кирпоносу не удалось, он добился некоторых успехов. И сказать, что этот его первый военный опыт был исключительно неудачным, нельзя. Отряд действовал активно и достаточно успешно, а главное, так и не был разгромлен до конца. К концу августа восстание потерпело поражение, занявшие Вертиевку карательные войска сожгли дом Кирпоноса, а сам он с уцелевшими бойцами своего отряда отправился на "нейтральную", по условиям Брестского мира, территорию, в Почеп, фактически находившийся под контролем Советской власти, который стал важным центром борьбы за Советскую власть на Украине10.
Здесь его деятельность получила достаточно высокую оценку. Как позже напишет по этому поводу он сам, "в члены ВКП(б) вступил в 1918 г., был принят парторганизацией 1-й Советской дивизии повстанческих войск Украины... В партию был принят без прохождения кандидатского стажа с учетом моей подпольной работы по организации вооруженного восстания против Центральной рады и гетманщины...11"
Следующий период деятельности М. П. Кирпоноса связан с 1-й Советской дивизией повстанческих войск Украины. Это было знаменитое подразделение, которым командовал Н. А. Щорс. Судьбы Щорса и Кирпоноса были в значительной мере похожи: оба они в старой армии получили фельдшерское образование, оба начинали как партизанские командиры, и 1-я Советская дивизия была сформирована на базе 1-го Богунского полка, который, в свою очередь, вырос из партизанского отряда Щорса. Едва ли подобная схожесть биографий и революционной деятельности была оставлена Щорсом без внимания при назначении Кирпоноса сначала помощником командира, а потом и командиром одного из полков - 22-го Украинского полка (ранее - 2-го Богунского). Таким образом, налицо значительное "повышение" М. П. Кирпоноса: из командира отряда немногим больше роты Кирпонос становится командующим полком. В качестве командира полка он и проводил в феврале - июне 1919 года уже достаточно крупные операции под Радомыслем, при взятии Коростышева, Житомира, Мирополя, под Кременчугами при поддержке бронепоезда (где был уничтожен петлюровский полк). Позднее - под Бердичевым, где был уничтожен еще один полк петлюровцев, на этот раз уже силами самого полка Кирпоноса12.
Суммируя сказанное, можно прийти к следующим выводам. Во-первых, особенностью биографии М. П. Кирпоноса, резко отличавшей его от таких военачальников, как Г. К. Жуков, И. С. Конев, К. К. Рокоссовский, А. М. Василевский или даже С. М. Буденный, было отсутствие опыта первой мировой войны. Если они первый боевой опыт получили на Первой мировой войне или даже раньше (например, Рокоссовский и Буденный были полными георгиевскими кавалерами), то Кирпонос получил на Первой мировой войне только опыт политической деятельности. И позднее партийно-политическая работа играла в его деятельности важнейшую, иногда даже определяющую роль. Несомненно, это наложило отпечаток на всю его дальнейшую судьбу: где бы, на какой должности Кирпонос не оказывался впоследствии, даже если бывал назначен на такие должности, которые вроде бы не предполагали активной политической деятельности, он одновременно занимался и партийной работой. Таким образом, на начальном этапе своей военной карьеры по своему опыту революционной борьбы он был, как это не парадоксально, ближе к тому крылу командиров Красной армии, которые выдвинулись прежде всего за политические заслуги, а не за чисто военные, и которые всегда, вплоть до 1937 - 1938 гг. были не только военными, но и политическими деятелями.
Во-вторых. В начале гражданской войны 1918 - 1920 гг. Кирпонос получил очень многообразный и разносторонний опыт руководителя партизанского отряда, почти уникальный для советской военной элиты 20-х - 30-х годов. Действуя практически автономно, он вынужден был заниматься самыми разными вопросами: административными, политическими, хозяйственно-снабженческими, организацией санитарной службы (ведь сам он был военным фельдшером) и многими другими вещами, о которых никто кроме него, командира партизанского отряда, в тех условиях позаботиться просто не мог, но без чего партизанский отряд не смог бы воевать. Конечно, все это не могло не воспитать у Кирпоноса инициативы и способности не отступать перед самыми неожиданными и необычными проблемами. Как впоследствии засвидетельствует И. Х. Баграмян, эта черта у Кирпоноса останется на всю жизнь, и особенно ярко проявится в боевых действиях 1939 - 1940 и 1941 гг. Во время советско-финской войны Кирпонос предложил путем обхода по льду прорвать финские укрепления и тем самым значительно оскратить потери советских войск. Эта идея хорошо охарактеризовала Кирпоноса и его творческий, в лучшем смысле этого слова, подход к делу.
В то же время в этот период Кирпонос получает и первый боевой опыт, который, хотя и не стал исключительно триумфальным (все-таки в конце концов ему пришлось спасаться бегством в Почеп), но все-таки выявил у Кирпоноса задатки видного военачальника. В дальнейшем, командуя значительно более крупным соединением (полком) Кирпонос получил и опыт боевых действий регулярной армии. Поэтому, когда в одном из своих неопубликованных военно-теоретических сочинений Г. К. Жуков писал, что "Юго-Западным фронтом командовал Кирпонос, который, кроме училища, ничем не командовал"13, то это, мягко говоря, не совсем соответствует истине.
И, наконец, в-третьих. К середине 1919 года М. П. Кирпонос зарекомендовал себя как опытный политработник и убежденный коммунист. А одной из задач политработника является агитация за Советскую власть - то есть воспитательно-педагогическая работа. Это сделало возможным назначение М. П. Кирпоноса на руководящие должности в военных училищах - кузницах кадров РККА, тех, кому предстояло командовать Красной Армией в Великой Отечественной войне и предопределило важнейшее направление дальнейшей деятельности М. П. Кирпоноса: педагогическое и партийно-политическое, поскольку они находятся в неразрывной связи.
2. "Склонность к вузовской деятельности":
Кирпонос как педагог и политработник.
Для М. П. Кирпоноса гражданская война закончилась в июле 1919 года. Дальнейший период его жизни, вплоть до 1939 года, был тесно связан с военно-учебной деятельностью. Именно тогда М. П. Кирпонос по приказу Щорса назначается помощником начальника школы красных командиров в Житомире, а позднее в Глухове, при 1-й Советской дивизии. В это время войска Украинского фронта, в которые входила и 1-я Советская Украинская дивизия, были объединены с РККА. Войска этого фронта оказались разделены на 12-ю и 14-ю армии в составе Юго-Западного и Южного фронтов. 1-я Советская дивизия оказалась в составе 12-й армии, а 1-я Украинская дивизия была преобразована в 44-ю стрелковую. Правда, нельзя сказать, что больше в боевых действиях М. П. Кирпонос не участвовал. Во главе батальона курсантов он участвовал в разгроме банд Соколовского на Черниговщине14. Здесь Кирпонос работал не очень долго, и в мае 1920 года был переведен во Вторую Киевскую школу червонных старшин.
Вторая половина 1920 года - это время, когда гражданская война в стране уже в основном закончилась. Еще предстояла тяжелая война с Польшей (в ходе которой поляки даже ненадолго взяли Киев), штурм Крыма, бои на Дальнем Востоке и в Средней Азии, но это были уже последние отголоски гражданской войны на национальных окраинах. В центральных же губерниях к этому времени одержала окончательную победу Советская власть. Таким образом, для центральных областей Украины это было уже мирное время.
Мирное время наступило и для М. П. Кирпоноса. Период 1920 - 1923 годов был для него связан с двумя городами: Киевом и Харьковом, то есть в отличие от периода гражданской войны школа находилась в больших городах и нечасто переезжало с места на место. Это способствовало лучшей сохранности документов и более аккуратному ведению делопроизводства, особенно на партийных собраниях или собраниях педагогического совета. Кроме того, в данном случае Кирпонос был назначен на должность комиссара училища, и, следовательно, играл если не центральную, то очень значительную роль в проведении партсобраний и культурно-просветительской работе.
На заседании клубно-педагогического совета 29 февраля 1922 года возникла интересная дискуссия по вопросу о деятельности различных научно-просветительских кружков. Разбирались вопросы их организации, деятельности, достоинствах и недостатках. Членство в этих кружках были массовым явлением, и их организаторы стремились вовлекать в них если не весь личный состав, то хотя бы значительную его часть, что свидетельствовало о действительно массовой культурно-просветительской работе, проводимой партийной организацией даже в сугубо военном, казалось бы, учебном заведении.
Так, математический кружок, возглавляемый Погурским, включал в себя по спискам около 200 человек, причем планировалось его увеличение еще почти на 60 человек. Поскольку весь личный состав училища едва ли достигал тысячи человек, можно оценить размеры такого кружка15. А ведь этот кружок был один из многих!
На собрании возникли вопросы о методах преподавания (соотношения теории и практики) и организации кружка. Так, поскольку курсанты Инженерного и пешего отделов были лучше подготовлены и изучали математику в качестве обязательных предметов, то их Кирпонос предложил выделить в старшую группу. Остальные должны были составить группу младшую, которой следовало преподавать упрощенный курс. Вставал и вопрос о том, как именно - на практических задачах или преимущественно при помощи теории - вести в кружке преподавание. В конце концов в организационном плане было принято предложение М. П. Кирпоноса о старшей и младшей группе и решение, что методы преподавания оставить на усмотрение руководителя кружка.
На этом же совещании М. П. Кирпонос обсуждал вопросы функционирования и других кружков: литературного, драматического, хорового. Так, на собрании вскрылись причины неохотного посещения литературного кружка: это, во-первых, поздний час его работы, во-вторых, нехватка в библиотеке "хорошей украинской литературы"16, в-третьих, лектор не ведет лекции неинтересно. Однако в отношении библиотеки высказывались и другие предложения: так, некто Разгон посоветовал "перепроверить библиотеку и выкинуть неположенные книги"17. В ответ на это Кирпонос поставил вопрос о том, какие книги в наибольшей степени пользуются интересом читателей. Заведующий библиотекой Иванусев ответил, что книги о природе, написанные советскими писателями и политическая литература.
На этом собрании М. П. Кирпонос предстает уже не только военным или партийным деятелем, но и организатором культурно-просветительской работы, неплохо разбирающимся в вопросах деятельности различных кружков, вроде бы далеких от военного дела. Таким образом, не только относительно краткий период, когда Кирпонос руководил партизанским отрядом, но и послевоенная и, в общем-то, уже вполне мирная работа в школе Червонных старшин ставила перед Михаилом Петровичем самые разнообразные, а не только чисто военные задачи.
На следующем собрании, состоявшемся 1 марта, Кирпонос выступает в еще более необычной для него роли. Он докладывает собранию об организации... детского сада для детей, прибывающих из голодающего Поволжья. На этом собрании Кирпонос произнес яркую, волнующую и сегодня речь, свидетельствующую, в том числе, и о незаурядных ораторских способностях М. П. Кирпоноса. Это видно даже по стенограмме, в которой о Кирпоносе говорится в третьем лице: "Т. Кирпонос просил, чтобы дети Поволжья были окружены нашим уходом и заботой, чтобы они считали нас за отцов, которых они лишились из-за несчастья, которое постигло Республику, а для того, чтобы избежать разных недоразумений и нареканий на нашу позицию - дать одного представителя от родителей, который войдет в состав комиссии при детском саде"18. Предложение Кирпоноса было принято единогласно. Подпись Кирпоноса, стоящая в конце протокола, свидетельствует о том, что его материалы им просматривались и стенограмма полностью передает смысл его речи.
Как и требовалось от партработника, Кирпонос прилагал много усилий, чтобы разъяснить значение и обеспечить выполнение тех или иных распоряжений правительства. Эта сторона его деятельности особенно ярко раскрывается на собрании 9 марта, когда Кирпонос выступал с докладом о государственном хлебном займе. На эту меру советское правительство пошло из-за тяжелого продовольственного положения в стране, угрозы повторения голода 1921 года в Поволжье и необходимости создать хотя бы небольшой запас зерна на случай нового неурожая. На совещании 9 марта Кирпонос выступил с большим докладом "О купле облигаций краткосрочного хлебного государственного займа", где осветил историю хлебных займов в старой России и на Западе, их причины и условия19.
Уже в тот период Кирпонос участвовал и в общественной деятельности. Так, во время выборов в Киевский городской райсовет Михаил Петрович баллотировался в качестве кандидата в депутаты от 2-ой Киевской школы Червонных старшин. Правда, в этом документе говорится и то, как именно он был избран: вслед за именами избираемых депутатов, стоит пометка: "избраны единогласно"20. Таким образом, он участвовал в партийно-политической работе как в самом училище, так и вне его, и одновременно с должностью комиссара школы червонных старшин принимал участие в местном самоуправлении, являясь одновременно и депутатом горсовета. В дальнейшем мы увидим, что это было не случайное "увлечение", а обязательная "общественная нагрузка", и где бы М. П. Кирпонос не появлялся по служебным обязанностям - В Киеве ли, Харькове, Москве, Одессе, Казани - он участвовал в работе органов местного самоуправления и местных партийных организаций.
Было ли такое участие Кирпоноса в органах местного самоуправления обязательным, если не законодательно закрепленным, то хотя бы на уровне устойчивого обычая? Ответить на этот вопрос может помочь выявление аналогичной деятельности других советских военачальников. Занимались ли на заре своей военно-политической карьеры партийно-политической деятельностью они? В качестве объекта для сравнения возьмем биографию одного из самых далеких от политики, целиком посвятившего себя военному делу советского военачальника, самого молодого из командующих фронтами Великой Отечественной войны И. Д. Черняховского (1907 - 1945). Уже в 1922 году (кстати, как раз в том возрасте, когда впервые был арестован по подозрению в революционной деятельности М. П. Кирпонос) 15-летний Черняховский вступает в комсомол и становится комсомольским руководителем села Вербова. Позже, на Новороссийском цементном заводе "Пролетарий", он был членом комсомольского бюро завода. А еще позже, в 1933 году, будучи слушателем в Военной академии механизации и моторизации Красной армии, он уже является членом президиума партийной организации академии.21 Стоит ли удивляться тому, что человек, впервые участвовавший в политической борьбе в год рождения Черняховского, опытный политработник, участник гражданской войны, энергично участвовал в партийных и общественных делах?
За время своей службы в Киеве, а потом и в Харькове (2-я Киевская школа червонных старшин была слита с Харьковской в октябре 1922 года) Кирпонос успел снискать неподдельную любовь и уважение как постоянного личного состава школы, так и курсантов. Об этом свидетельствует никем не подписанный небольшой очерк, повествующий о парадном обеде в честь первого выпуска Школы червонных старшин (21 сентября 1922 г.). Этот очерк был написан, по-видимому, либо непосредственно в день первого выпуска, либо некоторое время спустя, во всяком случае в первой половине 20-х годов. На это указывает фраза, произнесенная представителем Госиздата Виленчуком: "Да здравствует Красная Армия и ее вожди Ленин и Троцкий!"22 Очевидно, что эту фразу едва ли стали бы произносить и заносить в подобный очерк после поражения троцкистов в ходе политической борьбы в середине 20-х, и уже наверняка - в 30-е годы. Поэтому, скорее всего, в данном случае мы имеем дело с записью, сделанной очевидцем события непосредственно после него.
На выпускное торжество приехали гости, в том числе из Госиздата. Во время торжественного обеда между ними завязалась оживленная беседа. Но стоило М. П. Кирпоносу сказать "Товарищи, попрошу минуту внимания...", как разговоры стихли, и воцарилась тишина. Кирпонос играл на этом неформальном собрании роль председателя, по очереди предоставляя слово желающим высказаться.
Интересны и те эпитеты, которыми автор документа описывает этот торжественный обед. Очерк выдержан в откровенно панегирическом тоне, причем основных похвал удостоился именно Кирпонос. "Раздался зычный голос Кирпоноса..."; "Через несколько минут встает мощная фигура помощника начальника школы по политчасти т. Кирпоноса, и зал замирает...",; "Долго несмолкаемые аплодисменты, крики "Слава!"... заглушили последние слова т. Кирпоноса"23. Создается впечатление о богатырском телосложении Кирпоноса, но дело в том, что позднее, уже в 1941 году, работавшие с Кирпоносом военачальники ничего подобного о нем в своих мемуарах не пишут. И уважают Кирпоноса они не за это.
Когда все желающие высказались, появились два выпускника, принесшие свои подарки администрации школы. В числе других получил подарки и Кирпонос, в том числе саблю. От имени всех, получивших подарки, Кирпонос поблагодарил выпускников. И, как и в своей речи о приеме детей из Поволжья или о хлебном займе, он нашел способ поблагодарить выпускников "в кратких, но сильных и убедительных словах": "Товарищи командиры, нам не дороги ваши подарки, как вещи... Но невыразимо дороги эти подарки, как память о Вас - наших питомцах, с которыми пришлось делить и горе, и радость за время вашего пребывания в стенах этой школы.
Клянусь честью старого партийного работника, что эта сабля, которую надели вы мне сегодня через плечо, будет твердо держаться в моей руке до тех пор, пока я буду жив или пока будет жив капитализм, и только пройдя через мой труп, капитал в состоянии будет вырвать ее из моих рук"24.
В отношении этой речи невозможно пройти мимо одного весьма интересного, именно с антропологической точки зрения, обстоятельства. В своей статье "Обреченный на подвиг...", претендующей на серьезное историческое исследование, В. Б. Рязанцев пишет: "В документах конца августа - начала сентября из глубины стандартных, по-уставному лаконичных формулировок уже пробивается некая, не свойственная Кирпоносу на протяжении всего времени боев внутренняя обреченность, согласие с неотвратимостью судьбы..."25. В подтверждение этому приводится такой аргумент, как слова М. П. Кирпоноса по поводу немецкой листовки, утверждающей, что М. П. Кирпонос сдался в плен: "Запомните и передайте всем, что я в плен никогда не сдамся и не оставлю Киев, пока по мне не проползут фашистские танки26". Однако по логике В. Б. Рязанцева получается, что М. П. Кирпонос предвидел свою гибель в бою еще в 1922 году, почти ровно за 19 лет (речь была произнесена 21 сентября 1922 года) и превращает Кирпоноса в какого-то мистика и прорицателя от ВКП (б). Этот случай свидетельствует о том, как рискованно строить историческое исследование на эмоциях и с откровенно конъюнктурными целями (статья написана в 1991 году и однозначно объявляет виновниками катастрофы Сталина и Шапошникова).
Кроме того, были и другие случаи, когда Кирпонос высказывал эту мысль: так, отправляясь из Казанского пехотного училища на советско-финскую войну, Кирпонос обратился к курсантам с прощальной речью: Дорогие товарищи, вам за меня краснеть не придется. За наш народ, за нашу партию, за наше дело отдам все свои силы, а если потребуется, то не пожалею и жизни. А вам желаю больших успехов в учебе!"27 Но во время советско-финской войны ничего плохого с ним не случилось.
В действительности вся партийная, общественная и военная деятельность М. П. Кирпоноса свидетельствовала как раз об отсутствии у него какого-нибудь особенного фатализма. Что же касается подобных речей, то можно сказать, что Кирпонос просто выражал свои убеждения, требующие, если возникнет такая необходимость, отдать жизнь за СССР. Подобные речи произносили очень многие, в том числе, наверняка, и А. А. Власов, перебежавший к немцам при очень сходных с событиями в роще Шумейково обстоятельствах. Отличие от них Кирпоноса заключается только в том, что он эти обещания исполнил.
В целом можно сказать, что Вторая Киевская школа Червонных старшин многое дала Кирпоносу. Вновь, как и в 1918 году он должен был решать кардинально новые задачи, с которыми прежде не сталкивался. И это не могло не дать свои плоды: ему в очередной раз предстояло проявить инициативу и умение осваивать совершенно новые для него виды деятельности. Кроме того, не следует забывать и о том новом опыте, который он приобрел начале 20-х годов. Он познакомился с работой военно-учебных заведений, их организацией и методикой преподавания, а также, в какой-то степени, с клубно-просветительской деятельностью и ее значением. Все это также способствовало расширению его кругозора. Можно сказать, что в дальнейшем, особенно в 1940 - 1941 гг., этот опыт ему почти не пригодился. Это так, но вся эта деятельность расширяла кругозор Кирпоноса и способствовала тому, что позднее, в 1934 - 1939 гг., он успешно работал на должности, фактически совмещавшей все эти виды деятельности - на должности командира и комиссара Казанского пехотного училища.
В сентябре 1923 года Кирпонос освобождается от должности комиссара школы червонных старшин в Харькове и отправляется в Москву, поступив на подготовительный курс Военной академии имени М. В. Фрунзе, одного из самых элитных военных учебных заведений страны, где преподавали такие военные деятели, как М. Н. Тухачевский и А. А. Свечин. Поэтому неудивительно, что эта Академия многое дала Кирпоносу. Он слушал выступления Калинина, Тухачевского, Фрунзе и Ворошилова. Так, среди документов М. П. Кирпоноса сохранился конспект речи М. В. Фрунзе 7 декабря 1924 года. В этой речи были, в том числе, и слова, которые во многом определили его дальнейшую судьбу: вполне возможно, что Кирпонос воспринял их как завещание одного из лучших полководцев гражданской войны: "Наш командир должен уметь ставить работу так, чтобы масса видела в нем не только технического руководителя, но и воспитателя... Мы должны тщательно следить за ходом развертывающихся мировых событий и быть наготове к самым худшим для нас комбинациям"28.
В Москве Кирпонос остался верен себе: он участвует в работе партбюро, ведет занятия в партшколе с работниками 14-й типографии, является председателем правления клуба Военной академии и 2-го дома РВС СССР. Именно в этот период окончательно определяются его политические взгляды. Во фракционной борьбе внутри ВКП (б) он раз и навсегда принимает сторону Сталина. По-видимому, это было не конъюнктурное решение. Уже в 1938 году, категорично и резко, как будто с кем-то полемизируя, Кирпонос напишет: "Никогда ни в каких группировках, троцкистских, правых, контрреволюционных организациях и оппозициях не состоял.
Никогда никаких колебаний и отклонений от генеральной линии партии не имел и не имею..."29.
И вслед за этим признанием идет список "разоблаченных" в качестве врагов народа: так, он "поддерживал тесную связь с ЧК" еще во 2-ой Киевской школе Червонных старшин. В период учебы в Москве на занятиях с рабочими 14-й типографии он "вскрывал антипартийное лицо оппозиционеров, Троцкого, Бухарина, Шляпникова и др.".
Уже после военной академии, вернувшись в 44-ю дивизию (бывшую 1-ю советскую), Кирпонос разоблачил как троцкиста политрука команды одногодичников Полищука, который был изгнан из рядов ВКП (б), а потом уволен из РККА. Целый ряд подобных случаев упоминаемых в его автобиографии в 30-е годы, в тот период, когда он возглавлял Казанское пехотное училище. И, вполне возможно, они бывали и в дальнейшем, не исключено, что и в 1941 году. В. Б. Рязанцев приводит в качестве примера случай, когда М. П. Кирпонос сумел добиться оправдания своего друга Я. И. Ефимова, председателя Госплана Татарской АССР и его восстановления в партии20. Но Рязанцев "оставляет за кадром" довольно многочисленные случаи борьбы Кирпоноса с "врагами народа". Хотя не исключено, что многие из них действительно были виновны в том, в чем их обвиняли, и отрицать это, представляя Кирпоноса чуть ли не в качестве "борца с тоталитаризмом" не следует. Он был человеком своей эпохи со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Один из важнейших этапов в служебной карьере Кирпоноса приходится на вторую половину 30-х годов и связан с Объединенной Татаро-Башкирской школой имени ЦИК Татарской АССР (в Казанское Пехотное Училище она была переименована только 4 декабря 1935 года). К тому времени это учебное заведение имело уже довольно длительную историю - оно было одним из самых первых ВВУЗ Советского государства и вело свое происхождение от 1-ых Мусульманских пехотных курсов. Они должны были подготовить командиров из числа бывших рабочих и крестьян, и начали работу 26 февраля 1919 г. Однако в апреле 1919 года все училище было направлено на фронт, и только в июле того же года были образованы Вторые Мусульманские пехотные курсы, первый выпуск из которых состоялся в январе 1920 г. Наконец, с ноября 1923 года курсы были преобразованы в Объединенную Татаро-Башкирскую военную школу имени ЦИК Татарской АССР и переведены на трехлетний срок обучения31. Школа состояла из батареи и батальона, в который входило несколько рот курсантов, а также кавалерийского эскадрона. В 1935 году, в связи с преобразованием в Казанское пехотное училище, батарея была переведена в состав 1-й Ленинградской артиллерийской школы, а кавалерийский эскадрон - в Тамбовскую кавалерийскую школу32.
М. П. Кирпонос был назначен на должность командующего и комиссара Казанского пехотного училища 29 марта 1934 года. Позднее, 13 июня 1938 года его сменил на посту комиссара училища Николай Иванович Петушков, но как начальник училища и один из членов партбюро Кирпонос продолжал играть важную роль в партийной организации училища.
К этому времени у Кирпоноса был уже значительный опыт не только строевой службы, но и работы в штабах, а также партийно-политический стаж. Например, непосредственно перед назначением в ОТБВШ он участвовал в работе XVII съезда ВКП (б)33. Большой служебный и жизненный опыт позволил ему действительно стать руководителем и признанным лидером в партийной организации училища. Его руководство было деятельным, но в то же время взвешенным, продуманным и, можно сказать, по-своему мудрым. Он умел подвести итог партийным и комсомольским собраниям таким образом, чтобы погасить излишний радикализм и, оставаясь убежденным коммунистом, избегать крайностей. Во многих случаях именно его взвешенные, трезвые суждения позволяли избежать поспешных и опрометчивых решений. В своей автобиографии Кирпонос пишет только о "разоблачениях", но действительность была намного сложнее.
В составе фонда Казанского пехотного училища сохранились протоколы общих заседаний коллектива ВЛКСМ школы в январе 1934 - июле 1935 года, общих партийных собраний 2 января - 10 декабря 1934 года, и, наконец, протоколы заседаний партбюро ВКП(б) 14 января - 5 октября 1936 г. и 20 октября 1936 - 10 ноября 1939 гг.
На этих заседаниях М. П. Кирпонос выступал в разных ролях. Так, на собраниях коллектива ВЛКСМ школы он выступал преимущественно как ее начальник, а не как член комсомольской организации. Именно этим объясняется его отсутствие на большинстве этих собраний, а также и то, что он касался по преимуществу не внутренних вопросов, а хозяйственных, дисциплинарных, то есть таких, которые были в его компетенции как начальника училища.
Первое собрание ВЛКСМ с активным участием Кирпоноса состоялось 26 июня 1934 года, спустя меньше чем через три месяца после назначения Кирпоноса на должность начальника и комиссара училища. Выступление Кирпоноса на этом собрании можно считать программным: в нем Михаил Петрович наметил основные направления своей деятельности. Вначале он призвал не просто к усвоению материалов прошедшего 26 января - 10 февраля XVII съезда ВКП (б), а проводить их в жизнь. После этого Кирпонос коснулся вскрывшихся в прошедшие первые месяцы работы недостатках: низком культурном уровне курсантов, разбрасывающих вокруг казарм окурки и бумаги, а также плохой организации учебного процесса. Касаясь вопросов дисциплины в училище, Кирпонос предложил "вытащить всех этих нарушителей. Чтобы о них знали все, нужно вывесить их портреты"34. Он специально рассмотрел вопрос о том, что "с докладом товарища Сталина воевать не пойдешь", объяснив, что доклад на съезде Сталина - это программа дальнейшей деятельности, в том числе и для ОТБВШ.
Судя по этому докладу, Кирпонос хорошо понимал один из важнейших недостатков подобных собраний: "У нас очень много решений, но очень плохо они выполняются, мы еще не научились проверять их выполнение. Проверкой выполнения этих решений должен заняться каждый комсомолец, напоминать об этом каждому"35. В дальнейшем, присутствуя на собраниях ВЛКСМ, Кирпонос поднимает этот вопрос еще раз. "У нас на собраниях принято говорить о прошлом, в лучшем случае взятие обязательства. Нам нужно не разговорами и не взятыми на себя обязательствами заниматься, а заняться работой" - заявил Кирпонос на собрании от 31 августа 1934 года. На этом же собрании он разъясняет, что под этим подразумевает: "Комсорги должны знать лучших и популяризовать их как лучших ударников учебы. Нужно уметь находить недочеты и их ликвидировать"36.
На другом комсомольском собрании, состоявшемся 1 июля 1935 года, рассматривался вопросы организационного характера: была предпринята попытка выяснить, чем вызвано отсутствие стремления к самоподготовке курсантов, неумение их хранить тайну во время стажировки, частые утери комсомольских билетов, нерегулярная выплата членских взносов и плохое ведение протоколов собраний в некоторых частях. Один из участников прений, Вергасов, обратил особое внимание на недостатки курсантов третьего курса, которые недостаточно занимаются самообразованием - в особенности по истории партии. Вергасов подчеркнул, что результатом этого становится невыполнение основной задачи училища - дать РККА "культурных, овладевших техникой командиров"37.
В этот раз Кирпонос не просто обобщил предыдущие доклады. Он попытался понять глубинные, а не только лежащие на поверхности причины политической инертности многих курсантов. Суть его доклада заключалась в том, что курсанты зачастую родились во время и после первой мировой войны и революции и не могли сравнить то, что было до 1917 года и после революции. Он подчеркнул, что "необходимо передать молодежи старые традиции большевизма. Мы, большевики, испытали все прелести старого прошлого, самые большие трудности, но мы были уверены в правоте своего дела, правда была за нами, а потому нас не стращали нагайки, застенки, ссылки царя".38 Задачей работы комсомола Кирпонос видел воспитание "культурных, грамотных, обладающих знанием техники" командиров.
Сказанное Кирпоносом не было простой демагогией: в конце протокола этого же собрания стоят пометки: "1) на собрании дремали: Терехов, Некрасов. 2) Читал - Кутепов." Они, можно сказать, служат наглядной иллюстрацией к речи Кирпоноса.
Еще раз к вопросам дисциплины и важности проверки выполнения принимаемых решений Кирпонос возвращается на партийном собрании 28 июля 1934 г.: "Отсутствие проверки выполнения приказания, дадут приказание и не проверяют его выполнения... Мы должны проверку организовать лучше"39. Вопросам дисциплины было посвящено и все партсобрание 16 августа 1934 года, на котором всплыли такие ее нарушения, как воровство, обсуждение приказов начальства и неправильное наложение взысканий командирами. Кирпонос заявляет, что по сравнению с 1932 - 1933 годами есть определенные сдвиги к лучшему в этом отношении, но положение, тем не менее, весьма неблагополучное. Он обратил внимание на то, что дисциплина должна контролироваться не только начальством, но и всем коллективом40.
В целом, именно вопросы дисциплинарного характера, именовавшиеся в протоколах "конфликтными делами", чаще всего поднимались на подобных собраниях. И это было не случайно: далеко не редкими были как правонарушения дисциплинарного характера, так и высказывания курсантов откровенно антисоветского характера: так, курсант Бычков писал стихи, в которых сравнивал Красную армию с тюрьмой. Курсант Агафонов публично заявил, что "меняет смерть Куйбышева на сапоги"41. Другой часто встречающейся ситуацией было сокрытие родственных связей с бывшими кулаками, белогвардейцами, спекулянтами и т. д. Подобные явления встречались даже среди членов партии, например, дело Сакаева, который при вступлении в партию скрыл, что его отец в 1927 - 1930 гг. спекулировал мясом42. Все это объясняет, почему Кирпонос уделял столько внимания вопросам дисциплины.
На партийных собраниях Кирпонос выступал уже как партийный руководитель. Здесь особенно заметна его руководящая роль: для членов партии он был не только начальником училища, но руководителем и по партийной линии. Здесь он преимущественно не просто участвовал в обсуждении тех или иных вопросов, а подводил итог обсуждению, резюмировал высказываемые точки зрения. В этих кратких резюме по тем или иным вопросам выявилась еще одна черта М. П. Кирпоноса, которая, по-видимому, и позволила ему позднее, не имея необходимого для подобной деятельности опыта и познаний, в целом достойно руководить войсками сначала Ленинградского, а потом Киевского особого военных округов, а позднее и Юго-Западным фронтом. Это его яркие аналитические способности, умение вычленить основное из самой разнообразной и плохо связанной информации.
В целом, по сравнению с комсомольскими собраниями, на собраниях членов ВКП (б) гораздо чаще обсуждались практические, в том числе хозяйственные вопросы. Еще одно отличие партийных собраний от комсомольских заключается в том, что на них чаще обсуждалось поведение курсанта вне училища и вопросы деятельности казанского горсовета и партийных организаций в целом по Татарской АССР. Так, по мнению одного из докладчиков на собрании 2 июня 1934 года, Ярмухамедова, курсант обязан "через письма помогать своим семьям по выполнению решений пленума43", то есть в письмах разъяснять решения правительства.
На этом собрании Кирпонос впервые затрагивает вопрос о хозяйственном положении училища в связи с решением ОК ВКП (б) о мерах по развитию животноводства. Он подчеркнул, что этот вопрос имеет не только чисто хозяйственное, но и оборонное значение44.
Большой интерес представляет партийное собрание 9 ноября. Это собрание было посвящено вопросам самокритики партийного коллектива. На нем прозвучали довольно резкие высказывания, в том числе один из докладчиков, Вергасов, заявил о наличии в партийном бюро "дружелюбия", намекая этим на то, что члены партбюро связаны круговой порукой и друг друга защищают от обвинений. Так, дело Ярмухамедова (докладчик не сообщает, в чем оно заключалось) рассматривалось только на собрании партбюро, без вынесения на рассмотрение всей партийной организации училища, хотя это могло бы иметь большое воспитательное значение. Еще один участник совещания, Белов, добавляет: "Вергасов прав: дело курсанта выносят на собрание, а дело преподавателя решается за кулисами." Ярмухамедов в свое оправдание сказал, что в действительности на заседании бюро ВКП (б) никакого кумовства не было, и его деятельность подверглась там резкой критике. Но Вергасов докладывал, что Ярмухамедову было назначено самое легкое из возможных взыскание, и это последний не опровергает. Тезис Белова о неравенстве в партийных делах между курсантами и преподавателями подтвердил сам Ярмухамедов на том же собрании, когда рассматривалось дело курсанта В. А. Фадеева, скрывшего, что его отец - бывший кулак и ведет антисоветскую агитацию на селе. Доклад делал Ярмухамедов, и было принято решение исключить Фадеева из ВЛКСМ45.
Второй важнейший вопрос, который рассматривался на этом собрании, это вопрос о хозяйственном положении училища. Так, в докладе Людникова содержалась критика состояния лаборатории училища и ее оборудования. По его словам, лабораторию оборудуют так, "как это сделал бы и просто плотник". И Людников приводит конкретные факты: в лаборатории холодно, потому что нет стекол, стульев, столов. Кроме того, Людников утверждает, что в лаборатории нет программы занятий. Хазбуддинов, возражая Людникову, сообщает, что стулья и программа все же имеются46. Тем не менее не остается сомнений в том, то училище испытывало нехватку в самых необходимых материалах, и его финансирование было далеким от идеала. Таким образом, Кирпоносу приходилось решать вопросы, связанные не только с недостатком дисциплины или тем или иными вопросами партийной организации, но и хозяйственные, то есть, как и за двенадцать лет до этого в Киеве, решать самые разнообразные, но одинаково сложные вопросы.
О его умении примирить спорщиков свидетельствует его речь на том же собрании, обобщающая сказанное по обоим главным вопросам собрания. Эта речь выдержана в компромиссных тонах - хорошо заметно стремление примирить спорщиков. По вопросу о взаимоотношениях в партийной организации Кирпонос доказывал, что, хотя имеются некоторые недостатки, в целом отношения в ней можно оценить как "здоровые". Причиной такого положения Кирпонос считает недостатки контроля, который, по его мнению должны осуществлять не только начальство, но и весь коллектив, снизу доверху.
Кирпонос специально подчеркивал, что самокритика не должна выливаться в демагогию. "Нужно понимать, о чем критикуешь, а не просто для красного словца, как товарищ Людников - говоря о недостатках, но не зная ни их причины, ни о том, что уже сделано для их устранения". "Отдельные работники, замечая недостатки, не исправляют их, а ждут партийного собрания и борются с ним там... - это не большевизм47". Тем не менее он не закрывает глаза на положение в ОТБВШ: "но стекла нет, нет и цемента". И хотя приняты все возможные меры, но без необходимых материалов провести ремонт невозможно.
Наконец, М. П. Кирпонос участвовал и в собраниях партбюро школы. Здесь он выступал в роли не столько начальника, сколько одного из равных между собой членов партбюро: наравне со всеми участвовал в обсуждении тех или иных проблем.
Поскольку в партбюро состояли преимущественно преподаватели, на этих собраниях чаще затрагивались вопросы организации учебного процесса и успеваемость курсантов. Обсуждались вопросы, связанные с развитием среди учащихся стахановского движения - например, кого считать стахановцами и каким образом можно способствовать развитию этого движения, а также вопросам организации социалистических соревнований. Причем как между курсантами внутри училища, так и между училищами. Однако, как и в прочих вопросах, помимо достижений, были и серьезные недостатки: так, в речи на собрании партбюро 28 января 1936 года Кирпонос обвинил в плохой организации партийной работы Рубана, несмотря на то, что тот уже привлекался к партийной ответственности, а Волкова - в пассивности и пьянстве. Правда, Кирпонос называл и другие причины недостатков. Например, плохую организацию учебы, когда различные предметы "накладывались" друг на друга. И из-за этого курсанты в некоторых случаях пропускали по 8 - 9 занятий48.
В своей автобиографии, как уже говорилось, М. П. Кирпонос с гордостью описывал свои достижения в борьбе с "врагами народа". Однако там ничего не говорится о противоположных случаях, когда Кирпонос вступался за тех, кто был, по его мнению, невиновен. В этом смысле показательным является конфликтное дело курсанта Сакаева, обвиненного на собрании 16 мая 1936 года, в сокрытии того, что он сын кулака, занимавшегося, к тому же, в 1927 - 1930 годах спекуляцией. Сакаеву угрожало исключение из партии, а после этого, не исключено, что и санкции правоохранительных органов.
В защиту Сакаева Кирпонос напомнил собранию, что он дисциплинирован, хорошо выполняет партийные задания, а его отец с 1931 года в колхозе. "Нельзя считать, что Сакаев из чуждых, что он происходит из семьи кулаков. Он не проявил устойчивости, как кандидат партии, не мог раскрыть свое социальное прошлое. Мы его можем оставить в партии, если он покажет себя в работе49" - сказал Кирпонос. И Сакаев был оставлен в рядах партии. Для этого требовалась, в том числе, и немалая смелость: не исключена была и возможность того, что Кирпонос мог быть сам обвинен в пособничестве врагам народа.
Подводя итоги партийно-политической работе М. П. Кирпоноса в рассматриваемый период, можно сказать следующее. В 20-е - 30-е годы Кирпонос, помимо строевой службы, активно занимался партийно-политической работой. В качестве руководителя парторганизаций частей и учебных заведений, в которых ему довелось служить, он занимался не только внутрипартийными, но и политическими, хозяйственными, учебно-методическими вопросами, участвовал в работе местных органов самоуправления, кроме того, и во всесоюзном XVII съезде партии. Подобная активность свидетельствовала, несомненно, о том, что для Кирпоноса партийно-политическая деятельность была гражданским долгом, и что в партии он состоял не просто по карьерным соображениям, а по убеждениям. Это, во-первых, позволило Кирпоносу получить опыт решения самых разнообразных, а не только чисто военных, проблем, расширило его кругозор, воспитало инициативу и самостоятельность в суждениях. Участие в комсомольских и партийных собраниях, руководство ими, обобщение их результатов позволили Кирпоносу развить еще и аналитические способности, умение из самого разнородного материала вычленить основное - важнейшую для крупного военачальника черту, очень пригодившуюся ему впоследствии, в 1940 - 1941 гг.
Во-вторых, такие заслуги в области партийной работы и политической деятельности, возможно, и предопределили то, что именно М. П. Кирпонос совершил стремительную карьеру в дальнейшем, в 1940 - 1941 гг.: будучи заслуженным и в то же время исключительно лояльным по отношению к Сталину партийным деятелем, он, несомненно, обращал на себя внимание в том числе и этим.
В-третьих, что не менее важно, эта черта обеспечила Кирпоносу "прикрытие" во время репрессий. Его было очень трудно обвинить в антисоветской деятельности. Более того, поскольку Кирпонос сам активно участвовал в борьбе с политической оппозицией, начиная еще с периода учебы в Военной академии, он воспринимался как активный сторонник Сталина и борец за торжество его политической программы. Подобная деятельность, хотя, возможно, не всегда характеризовала Кирпоноса с лучшей стороны, но в то время в глазах вышестоящих инстанций она не могла не добавить ему авторитета.
Таким образом, Кирпонос к 1939 году сочетал в себе уже очень значительный как служебный (военный), так и партийно-политический опыт, проявил себя как инициативный, но в то же время дисциплинированный и исполнительный работник. Кроме того, он был даже не просто абсолютно лояльным по отношению к существующему правительству, но и горячим его сторонником. Такое, в общем-то, довольно редкое сочетание качеств не могло не обратить на себя внимания: вся совокупность этих факторов характеризовала Кирпоноса в самом выгодном для него свете и делала его одной из наиболее подходящих кандидатур для замещения освободившихся в результате репрессий 1930-х годов мест.
В декабре 1939 года Кирпонос был направлен в распоряжение Ленинградского военного округа с очевидным повышением. Здесь ему предстояло командовать стрелковой дивизией. Главное же заключалось в другом: ему, до того ничем не проявившему себя на чисто военном поприще, была предоставлена возможность отличиться в боях с врагом и делом оправдать оказанное ему высокое доверие.
Глава 2.
Комиссар или командир: выбор Кирпоноса.
Ноябрь 1940 - январь 1941 гг.
Если финский стрелок облюбует меня,
Гряну навзничь, руки вразброс -
Вспомни крик журавлиный, рождение дня,
Ветер, молодость, волжский плес.
А. Сурков. 1940.
Предыдущий период был для М. П. Кирпоноса временем постепенного накопления самого разнообразного опыта. Однако в плане карьеры его биография до 1939 года не представляла собой ничего особенного. Подобных биографий было немало. Почему же случилось так, что человек, еще в ноябре 1939 года бывший начальником одного из многих пехотных училищ, к тому же имевший боевой опыт, гораздо меньший, чем С. М. Буденный, К. К. Рокоссовский, Г. К. Жуков, уже в начале 1941 года оказался командующим сильнейшего военного округа страны?
По-видимому, тому есть множество причин. По отношению к самому М. П. Кирпоносу среди них можно выделить две группы: это причины субъективные, то есть обусловленные индивидуальными особенностями М П. Кирпоноса и его личным послужным списком. Ко второй группе причин стремительного "возвышения" в 1940 - 1941 гг. относятся причины "объективные", то есть такие, которые не имели никакого отношения к самому М. П. Кирпоносу, но также поспособствовали его карьерному росту.
О первой группе причин, способствовавших тому, что на М. П. Кирпоноса пал выбор правительства и что его предпочли многим другим, в первой главе говорилось уже довольно много. Он был убежденным коммунистом, активно участвовавшим в политической жизни страны и в партийных делах. В то же время Кирпонос был абсолютно лоялен по отношению к И. В. Сталину, и даже имел некоторые заслуги на поприще борьбы с "врагами народа". Вдобавок к этим, несомненно, весьма ценным для правительства качествам, Кирпонос обладал уже немалым опытом как штабной, так и строевой службы, а как участник гражданской войны, еще и имел некоторый боевой опыт. Все это, несомненно, свидетельствовало, что Кирпонос, оказавшись на высоких постах, останется лояльным по отношению к правительству. А после событий 1937 года, когда были осуждены и казнены ряд генералов и маршалов-троцкистов, это было немаловажным достоинством. Кроме того, Кирпонос имел хороший образовательный базис: он окончил Военную академию имени Фрунзе, одно из наиболее престижных в стране военно-учебных заведений, а в гражданскую войну некоторое время после убийства Щорса был исполняющим обязанности командира дивизии - то есть опыт руководства крупными соединениями, пусть очень кратковременный, у него тоже был. Соотношение этих факторов сделало М. П. Кирпоноса одной из наиболее подходящих кандидатур для выдвижения на руководящие должности.
Но был еще ряд факторов, которые не зависели от Кирпоноса, но, тем не менее, без которых стремительный карьерный рост М. П. Кирпоноса оказался бы если и не невозможен, то, по крайней мере, значительно затруднен и замедлен. Попробуем выделить эти, так сказать, объективные причины.
Во-первых - это стремительный рост общей численности армии, усложнение ее структуры, и как следствие - потребность в большом количестве опытных, образованных офицеров. В конце 1930-х - начале 1940-х годов только численность личного состава вооруженных сил СССР увеличилась в три раза и составила на июнь 1941 г. более 5 млн. человек. Особенно велик был прирост в бронетанковых войсках и авиации, где офицеров требовалось еще больше, чем в традиционных родах войск. Все это привело к стремительному карьерному росту многих кадровых офицеров. В особенности это касалось тех, кто имел богатый боевой опыт или отличился в боях. Так, будучи еще в 1936 году в звании комбрига, Д. Г. Павлов был направлен в Испанию. Вернулся он оттуда уже комкором, и вскоре был назначен начальником АБТУ РККА и членом Главного военного совета, в который входил и И. В. Сталин1, а немного попозже - и командующим Белорусским Особым военным округом. Комкор Г. К. Жуков после боев на Халхин-Голе становится командующим КОВО, а затем - начальником Генерального штаба. Командовавший на Халхин-Голе танковой бригадой, М. И. Потапов в 1940 году был уже командующим 4-м мехкорпусом, а с весны 1941 года - и 5-й армией2. Командовавший в советско-финскую войну дивизией П. С. Пшенников к началу войны также стал командующим армией3. Подобных примеров можно привести много. И в этом смысле карьера Кирпоноса была отнюдь не уникальной. Хотя, конечно, настолько быстрый карьерный рост был все-таки скорее исключением, чем правилом. Повторилась, хотя и в менее ярко выраженной форме, ситуация 1918 - 1919 гг., когда острейшая нехватка командиров всех уровней и быстрый рост Красной Армии тоже привели к стремительному карьерному росту вчерашних младших офицеров, солдат и даже никогда до того не служивших в армии людей.
Второй, хотя и в меньшей степени обусловившей катастрофическую нехватку офицеров, причиной были репрессии 1937 - 1938 гг. Вне зависимости от того, как мы сегодня относимся к этим событиям, несомненно, что они привели к стремительной ротации кадров. В это время была практически уничтожена старая, в основном сложившаяся еще в годы гражданской войны советская военная элита, в свое время подобранная Троцким и излишне политизированная. После этой победы Сталину и возглавляемому им советскому правительству понадобились аполитичные или же поддерживающие существующий режим по идейным соображениям военные специалисты. Кроме того, поскольку в конце 30-х годов было уже очевидно, что приближается большая война, это должны были быть профессионалы, хорошо разбирающиеся в своем деле. О том, насколько важной была эта проблема, свидетельствует проведенная в 1939 - 1940 гг. ревизия дел ряда осужденных военачальников, завершившаяся освобождением К. К. Рокоссовского, А. В. Горбатова и некоторых других. Результатом этого стало, как ни странно, повышение общего профессионального уровня советского генералитета, хотя и не сразу. Естественно, что если советское правительство было вынуждено начать пересмотр дел некоторых уже осужденных военачальников, то безупречный с политической точки зрения Кирпонос был гораздо более подходящей кандидатурой. Таким образом, хотя общая обстановка, как внешне-, так и внутриполитическая, способствовала стремительной карьере Кирпоноса, но ряд индивидуальных особенностей его биографии, а также военной и политической карьеры обусловили особенно быструю карьеру Кирпоноса, и то, что выбор правительства пал именно на него.
Конец 30-х - начало 40-х годов в истории нашей страны стало периодом значительного осложнения внешнеполитического положения. Гражданская война в Испании, "мирные" захваты Германией Австрии и Чехословакии, и в особенности начало второй мировой войны и нападение Германии на Польшу привели к резкой, в течение нескольких лет, дестабилизации международной обстановки, слому сложившегося в Европе в 20-е - 30-е гг. балансу сил и, как следствие, к увеличению вероятности вооруженных конфликтов, от "локальных", как итальянское вторжение в Эфиопию, до таких крупномасштабных, как Великая Отечественная война. И одним из них стал военный конфликт СССР с Финляндией 30 ноября 1939 - 13 марта 1940 гг.
В задачи данного исследования не входит изучение предыстории и политических предпосылок советско-финской войны. Тем не менее необходимо назвать одну особенность этого конфликта, оказавшую на его ход огромное влияние именно с военной точки зрения. Это фактор "линии Маннергейма", мощнейшей для того времени линии укреплений, которую пришлось прорывать частям РККА. Это был первый в истории вооруженных сил СССР, да и других будущих участников Второй мировой войны опыт подобного рода: так, немецко-фашистские войска в мае 1940 года просто обошли "линию Мажино", сделав напрасными огромные траты на ее сооружение. Естественно, подобного опыта не имели и наши будущие союзники. Таким образом, командование Красной Армии решало задачу уникальную, не имевшую прецедентов в мировой военной истории, шло неразведанным путем. Советские военачальники не имели перед глазами готового шаблона действий в подобных обстоятельствах и вынуждены были импровизировать, а это не могло не привести к ошибкам и лишним жертвам среди наступающих. И если этот мощнейший укрепленный район в итоге был прорван, то это свидетельствует отнюдь не об отсталости и неподготовленности командования РККА, как иногда утверждается4.
1. Проверка боем: Зимняя война.
Согласно И. Д. Вакурову и Г. И. Андрееву, новое назначение Кирпоноса состоялось спустя несколько дней после начала войны, то есть в первых числах декабря 1939 года. М. П. Кирпоносу было приказано сдать все дела и прибыть в Москву в Главное управление кадров РККА. Здесь М. П. Кирпоноса ждало назначение на пост командира 70-й стрелковой дивизии, входившей в 34-й стрелковый корпус 7-й армии. Дивизия занимала позиции по берегу Балтийского моря, вдоль которого и наступала в ходе всей войны5. Здесь Кирпоносу предстояло сменить прежнего командующего дивизией, полковника Алябушева. В первые дни войны дивизия начала наступление, но уже 8 декабря была отведена в армейский резерв6. Это было сделано с целью подготовки дивизии к возможной десантной операции, причем, один из пунктов этого приказа гласил: "... 7. Специально подобрать хорошего и решительного командира дивизии, способного выполнить возлагаемую на него задачу. Фамилию подобранного командира дивизии донести мне немедленно"7. Не мог ли под "хорошим и решительным командиром подразумеваться М. П. Кирпонос? Это вполне возможно, поскольку как раз в это время М. П. Кирпонос подал рапорт о направлении его на фронт - именно тогда 25 декабря 1939 г. он вступил в командование 70-й стрелковой дивизией.
В состав дивизии входили 252-й, 329-й, 68-й пехотные полки, 221-й артиллерийский, 327-й гаубичный артиллерийский, в котором были 152-мм гаубицы, а также 94-й противотанковый дивизион8. Таким образом, если в период гражданской войны Кирпонос командовал почти исключительно пехотными соединениями, то теперь ему предстояло координировать взаимодействие различных родов войск. И противник, с которым ему предстояло бороться, резко отличался от гайдамаков и немцев, с которыми Кирпоносу приходилось воевать в 1918 - 1919 гг. - теперь это были малочисленные, но хорошо подготовленные и вооруженные, опирающиеся на мощную линию укреплений, части финской армии.
Одним из важнейших направлений деятельности М. П. Кирпоноса в качестве командующего 70-й дивизией была борьба за усиление бдительности, упорядочение контроля за системой пропусков. В дивизии было распространенным явлением формальное несение караульной службы, неумение пользоваться пропусками, особенно в ночное время, выражавшееся либо в беспечности при изучении пропусков, либо, наоборот, в требовании предъявлять пропуск на расстоянии, что делало невозможным их детальное изучение. Надо полагать, это значительно облегчало финским шпионам и диверсантам выполнение их заданий. Вот почему Кирпонос в преддверии решительного наступления повел с подобной практикой энергичную борьбу.
Представление об этой деятельности М. П. Кирпоноса дает приказ по дивизии от 19 января 1940 г. Љ 699, в котором Кирпонос приводит многочисленные недостатки в этой области. Так, когда 16 января полковой комиссар прибыл на передовую 252-го полка, он не был никем остановлен и проверен. Во многих случаях командиры, отправляясь за пределы своих частей, не считали нужным использовать пропуска, а зачастую просто удовлетворялись ответом "Свой". "Все перечисленные факты говорят об одном - у нас дело с охраны далеко неблагополучно... Враг коварен и хитер, он воспользуется нашей беспечностью и всегда будет стремиться использовать ее в своих коварных целях.10" В том же самом приказе приводится и результат подобного "неблагополучия": "Такие случаи имели место: в красноармейской форме владеющий русским языком, при поверке оказалось: шпион, диверсант из армии белофиннских банд"11. В этом приказе Кирпонос требовал разъяснить всему личному составу дивизии значение пропусков и наладить их использование, чтобы не допустить в дальнейшем случаев, подобных тому, который произошел с "красноармейцем". Заканчивался приказ разъяснением, что это касается не только часовых, но и каждого, кто встретит в расположении своей части незнакомого человека.
Остановимся на этой фразе поподробнее. Казалось бы, М. П. Кирпонос просто желает как можно лучше обеспечить охрану тылов дивизии, и этой целью требует включиться в это дело как можно большему числу людей. Однако не все так просто: здесь, по-видимому, имело место нечто большее, чем просто желание как можно больше затруднить деятельность финских диверсантов и шпионов у себя в тылу.
Еще в одном из самых первых своих выступлений в Казанском пехотном училище, датированном 26 июня 1934 г., он разъяснял: "Проверкой выполнения этих решений должен заняться каждый комсомолец (курсив мой. - П. Б.), напоминать об этом каждому". Некоторое время спустя, 16 августа того же года, Кирпонос в своей речи, посвященной борьбе с недисциплинированностью, заявил: "...а борьба ведется недостаточно, как со стороны старших руководителей подразделений, комсомольцев, коммунистов, и тех же самых курсантов". А 4 марта 1936 г. на заседании партбюро училища, Кирпонос, затрагивая вопрос о выполнении договоров по социалистическому соревнованию, добавляет: "У нас нет уважения принятых решений, и не мобилизуются массы на выполнение этих решений"12. Можно привести и высказывания других участников партийных и комсомольских собраний. Например, доклад командира одной из рот Каргина на собрании бюро ВКП (б) училища 14 января 1934 г., в котором анализируется успеваемость курсантов в роте. В частности, в этом докладе есть и такие слова: "В каждом взводе - 3 - 4 отстающих. Хорошо помогают комсомольцы и комсомольский коллектив.13" А в докладе Вергасова на комсомольском собрании 1 июля 1935 года важнейшим недостатком эскадрона является то, что в нем "идет грызня между курсантами, нет товарищеской спайки"14. Список этих примеров можно продолжить.
Все эти высказывания свидетельствуют об одном: коллектив играл огромную воспитательно-педагогическую роль и был мощнейшим средством морального воздействия на курсантов в нужном направлении. В своей воспитательной функции он как бы дополнял начальство училища и преподавательский состав. Апелляция к влиянию коллектива вообще была характерна для советской образовательно-педагогической методики, что на примере обыкновенной средней школы послевоенного периода показал С. Г. Кара-Мурза, одновременно вскрыв глубокие, уходящие в общинную крестьянскую архаику предпосылки этого явления15. Вне сомнения, Кирпонос хорошо знал об этом педагогическом приеме, с которым успел хорошо познакомиться если не в партизанском отряде, то уже наверняка - в 1919 - 1923 гг., во время своей работы в военно-учебных заведениях.
Не был ли и приказ М. П. Кирпоноса от 19 января 1940 г. попыткой применить хорошо знакомые по Казанскому пехотному училищу методы воспитания теперь уже в условиях боевых действий и в масштабах целой дивизии? Во всяком случае, вероятность подобного достаточно велика, чтобы не сбрасывать ее со счетов: должность комиссара уже предполагала значительную воспитательно-педагогическую деятельность. И если Кирпонос и не читал лекций сам, то его выступления на партийных собраниях (в том числе на заре его военной и партийно-политической карьеры - во 2-ой Киевской школе Червонных старшин, в 1922 году) наводят на мысль об их воспитательной роли. Кирпонос не просто проводил разбор выступлений и подводил им итоги. Из этих выступлений выступает еще одна, если можно так выразиться, ипостась М. П. Кирпоноса, которая, хотя в реальности и была связана с его партийно-политической работой, в принципе может рассматриваться и изолировано: речь идет о Кирпоносе-педагоге. И эти преподавательские черты, его стремление к обобщению выступлений, а иногда и откровенно лекторский тон, проявлялись и впоследствии: впервые встретившись с И. Х. Баграмяном, уже в 1941 году, Кирпонос дал определение плану прикрытия. А на совещании командования КОВО два дня спустя прочитал целую военно-историческую лекцию по принципам составления планов прикрытия, начиная с первой мировой войны16. Эту черту М. П. Кирпоноса отметил К. Ф. Квятек, командир и комиссар 44-й стрелковой дивизии, батальоном в одном из полков которой Кирпонос командовал в 1927 году (а до того, еще в 1918 - 1919 годах командовавший 1-м Богунским полком 1-й Советской дивизии, в которой Кирпонос командовал 2-м Богунским), в характеристике Кирпоноса: "Товарищ Кирпонос за время пребывания в дивизии показал себя как хороший методист. Имеет большую склонность к вузовской деятельности..."17.
Другой проблемой, с которой Кирпоносу пришлось столкнуться зимой 1939 - 1940 гг., был бесконтрольный расход патронов. Поскольку боевые действия велись в условиях очень сильных морозов (считается, что эта зима была самой холодной за весь ХХ век), многие бойцы стали прогревать стволы оружия с помощью стрельбы боевыми патронами. В приказе Љ 67 от 17 января Кирпонос разъясняет, почему этот способ нельзя применять: "Во-первых, это свидетельствует о низкой дисциплине данных подразделений, во-вторых, ненужная трата дорогостоящих для государства боевых патрон и преждевременное изнашивание материальной части оружия, и в-третьих, такая бесконтрольная стрельба может привести к ненужным человеческим жертвам, и, главное, противник путем наблюдения засекает расположение станковых и ручных пулеметов и в целом расположение подразделений18"
В этом отрывке также хорошо видна "большая склонность к вузовской деятельности": Кирпонос обстоятельно, хотя и лаконично, объясняет, почему такой "прогрев" стволов недопустим. Но не только это: мы помним, что он был не столько преподавателем, сколько комиссаром. И бывший комиссар в этом приказе тоже чувствуется: в частной, казалось бы, проблеме Кирпонос находит и общегосударственное значение: это трата дорогостоящих для государства боеприпасов и изнашивание самого оружия. Если вспомнить, что именно в это время проводилось стремительное увеличение армии и в том числе готовилось столь дорогостоящее мероприятие, как формирование нескольких механизированных корпусов, то можно понять, насколько своевременным было требование Кирпоноса о бережном отношении к оружию и боеприпасам. И, вполне возможно, Кирпонос этим приказом добился своего: сэкономил Советскому Союзу значительные средства.
Его воспитательная роль не ограничивалась только рядовыми и младшим командным составом. В довольно резкой форме это проявилось и по отношению к одному из непосредственных подчиненных Кирпоноса - командиру 252-го пехотного полка майору Яромичеву. Здесь хорошо заметна особенность М. П. Кирпоноса: использовать в воспитательных целях частную, казалось бы, проблему. В данном случае такой проблемой послужила нехватка лыжных установок для пулеметов, которые приказал сделать Кирпонос. 17 января 1940 г. майором Яромичевым было прислано донесение, в котором говорилось: "Сообщаю: лыжных установок для станкового пулемета и ручного пулемета нет.
Сделано не будет ввиду отсутствия материала. Яромичев.19"
Кирпонос отреагировал на это незамедлительно. Приказ вышел за подписью начальника штаба дивизии, но сохранился текст донесения Яромичева, на котором Кирпонос написал проект ответа, и по которому был составлен приказ командиру 252-го полка: "Командир дивизии приказал разъяснить вам, что:
1.Для ручных пулеметов лыжных установок не требуется.
2.Для станковых пулеметов установки можно приспособить из лыж, соответственно их укрепив.
3.Командир полка не сообщает командиру дивизии, а докладывает.
4.Категорически потребовать выполнения приказа о поделке лыжных установок.
Наштадив 70, полковник Пименов"20.
В другом приказе, датированном 4 января, Кирпонос отчитал командиров частей за задержку на несколько часов в представлении сведений о потерях артиллерийского, химического и инженерного имущества. Тон приказа не только резок, в нем иногда появляются даже саркастические нотки: "Командиры частей с командиров подразделений учета не требовали, видимо, считают, что во время ведения военных действий учет не обязателен..." А в завершение командующий дивизией предупреждает: "Последний раз предупреждаю командиров и комиссаров частей, при повторении подобных случаев буду принимать самые строжайшие меры, вплоть до предания суду.21"
Эти строгие меры дали свои плоды: когда в преддверии решающего наступления в конце января - начале февраля в полках проводилась проверка всего оружия в ночных условиях, она была проведена быстро и организованно, точно в отведенный срок, и дала положительные результаты. Возможно, эти меры и позволили дивизии отличиться в боях и одержать в конце концов победу.
После тщательной подготовки 11 февраля 1940 года было начато новое наступление. 11 - 12 февраля дивизия прорвала финский фронт и, взяв ключевую высоту 34,8 со второй атаки, 17 февраля вышла к берегу Выборгского залива22.
Здесь начинается одна из самых интересных страниц биографии Кирпоноса, которая многими считается (и справедливо) отправной точкой его дальнейшей стремительной карьеры: форсирование по льду Выборгского залива в обход финских укреплений. Хотя тех, кто его принимал, первооткрывателями назвать нельзя, подобных случаев в истории российской армии было очень немного. Не считая знаменитого Ледового побоища 1242 года, есть менее известный случай, имевший место во время последней российско-шведской войны 1808 - 1809 гг., когда по льду Ботнического залива перешли части русской армии под командованием Барклая-де-Толли, внезапно появившиеся в пригородах Стокгольма. Тем не менее это решение требовало немалой смелости: по льду следовало перевезти не только орудия и конницу, как в 1809 году, но и танки, и очень трудно было сказать, выдержит ли лед.
По известной поговорке, если поражение остается сиротой, то у победы сразу появляется множество отцов. Не стала исключением из этого правила и февральско-мартовская операция, а поскольку она завершилась взятием Выборга и победоносным окончанием войны, то "отцы" не заставили себя ждать.
И. Д. Вакуров и Г. И. Андреев считают "автором" этого замысла Кирпоноса23. По-видимому, в основу этой точки зрения положен рассказ К. А. Мерецкова (не исключено, что устный, поскольку в одной из своих посвященных М. П. Кирпоносу публикаций полковник запаса И. Д. Вакуров приводит такие подробности, которые мог рассказать только сам К. А. Мерецков). Так, согласно сведениям И. Д. Вакурова, Кирпонос представил довольно объемистый доклад, в котором был не только собственно план операции, но и историческая справка об уже имевших место случаях форсирования морских пространств по льду. Вплоть до времен Петра I, когда русские войска, пройдя почти по тому же маршруту, что и Кирпонос в 1940 г., взяли Выборг24.
Однако эта точка зрения имеет одно уязвимое место: одновременно с 70-й стрелковой дивизией по льду форсировали залив войска 10-го и 28-го стрелковых корпусов. Еще до этого, 19 - 22 февраля и 6 - 8 марта, по льду через Финской залив были переброшены соединения кавалерийского и механизированного корпусов. И, главное, в эту зиму действовала ледовая автодорога через Ботнический залив, по которой из Швеции в Финляндию поступали оружие, боеприпасы и даже добровольцы. То есть это даже не чисто советское изобретение25. Подобные масштабы "ледовых походов" если и не исключают авторство Кирпоноса, то, по крайней мере, заставляют согласиться с тем, что это была не только и не столько его идея. По-видимому, осуществление подобного крупномасштабного замысла - это заслуга командующего 7-й армией командарма 2-го ранга К. А. Мерецкова, а не исключено, что и самого С. К. Тимошенко.
Сказанное, впрочем, не умаляет заслуги Кирпоноса, как старательного, талантливого исполнителя замысла командования. Вакуров и Андреев пишут, что "было предусмотрено все, вплоть до мази от обморожения и термосов с горячим чаем". Кроме того, как свидетельствует К. А. Мерецков, хотя первый опыт переброски войск по льдам был не очень удачным и завершился потерей нескольких танков, Кирпонос по своей инициативе решил его повторить. "Его ребята ухитрились снять бесшумно всех финских часовых. Тогда Кирпонос сразу перебросил всю 70-ю дивизию на западный берег залива. И когда утром я вернулся, то никого уже здесь не застал. Это случилось 4 марта. Я объявил 70-й дивизии благодарность, усилил соединение Кирпоноса приданными частями и двинул их на Выборг западным берегом в обход города с тыла, а затем сообщил об успехе И. В. Сталину"26. По-видимому, именно тогда Кирпонос стал впервые известен Сталину. Таким образом, хотя Кирпонос, хотя и не может считаться единственным автором плана переброски войск по льду, тем не менее проявил в очередной раз разумную инициативу, использовав довольно рискованный способ обхода вражеских укреплений. Поэтому, несомненно
Такая тщательная подготовка принесла свои плоды: дивизия успешно преодолела Выборгский залив и обошла с тыла ключевое звено "линии Маннергейма" - Выборгский укрепленный район, обеспечив его относительно быстрое падение и окончание войны. Командование Северо-Западного фронта достигло своего: мощнейшая укрепленная линия своего времени была прорвана, и Финляндии пришлось пойти на заключение мира и уступку значительных территорий.
Командуя войсками, бывший комиссар М. П. Кирпонос ни на миг не забывал о том, как важно поддержать боевой дух войск. Об этом свидетельствуют два интереснейших документа, которые были подписаны М. П. Кирпоносом и обнародованы на заключительном этапе войны. Эти документы, может быть, не очень содержательные с точки зрения военной истории СССР, тем не менее исключительно важны для реконструкции личности М. П. Кирпоноса. Поэтому на этих приказах - 22 февраля и 1 марта 1940 годов - придется остановиться подробнее.
Войска М. П. Кирпоноса вступили на лед в 2 часа ночи 23 февраля. Незадолго до этого был подготовлен приказ М. П. Кирпоноса Љ 26 от 22 февраля 1940 г. Таким образом, изданный перед наступлением по льду Выборгского залива, этот приказ был одновременно и поздравлением с Днем РККА. Поэтому неудивительно, что он содержит особенно много пафоса.