Все произошло в воинской части номер.... Вот черт! Забыл! Забыл? Да нет, есть такие наименования, состоящие из цифр и букв, которые намертво застревают в памяти. Ночью разбуди - оттороторишь, как таблицу умножения. Но, будем считать, что просто забыл...
Короче, описываемые события произошли в воинской части, дислоцированной на территории дружеской Чехословакии. Часть входила в состав Центральной Группы Войск (сокращенно ЦГВ), а Чехословакия в антиимпериалистический военный блок под названием Варшавский Договор. В те годы на карте мира было такое государство - Чехословакия. А кроме Чехословакии была Югославия, были и некоторые другие государства, которых теперь нет. Был в те времена и Советский Союз.
Итак: служили в этой части три товарища, солдаты срочной службы - ефрейтор Черпалов, рядовой Сидоркин и младший сержант Юрка Малокозов. Кроме них там и другие были: срочники и сверхсрочники, солдаты, прапора и офицеры. Даже "бациллы" были. "Бациллы" - это вовсе не из области медицины, или там, микробиологии какой-нибудь. "Бацилла", в понимании солдата этой, именно этой, воинской части - женщина, жена или дочь офицера. Или прапора. Почему солдаты называли женщин и девушек "бациллами", никто бы ни смог объяснить, так повелось. Бацилла и бацилла. Вообще-то, "бациллами" солдаты называли не только немногочисленных представительниц слабого пола, но и многое другое, причем иногда это слово несло в себе позитивный смысл и вызывало приятные ассоциации, а иногда негативный, и вызывало брезгливое отвращение. Например: если в супе находился приличный кусок мяса, говорили: Вот это бацилла! А если в манной каше плавал шмат вареного сала, то интонация была другой, хотя слова те же. Некоторые, может быть, удивятся: откуда в манной каше сало? Тем не менее, для завстоловой прапорщика Чемпуряна было в порядке вещей составлять меню, где среди прочих экзотических блюд, была и манная каша, к которой предусматривалась подливка из томат-пасты со свининой. Свинину вообще часто давали солдатам, но это была странная свинина - мяса свинского не было совсем, одно сало. Складывалось впечатление, что мясо вытапливалось, а сало оставалось. А может быть, это была какая-то особенная порода свиней, туши которых на сто процентов состояли из сала. Так вот, такие куски "свинины" тоже назывались "бациллами". И некоторые солдаты эти "бациллы" рубали, только шум стоял, особенно хохлы-первогодки. И не потому, что хохлы неравнодушны к салу, а потому, что сало высококалорийный продукт, а молодым есть хотелось всегда.
Черпалов, Сидоркин и Малокозов служили в одной роте, в одном отделении и были друзьями. Дружили они уже давно, с самого пересыльного пункта. Осенний призыв. Все трое были из Питера, то бишь, из Ленинграда, но для ленинградцев их родной город всегда был Питером. Была поздняя осень, и друзья уже шагнули в последний, дембельский год. Отпуска тем, кто служил за кордоном, давались редко, а каждый из друзей уже отбыл на губе по трое суток, а рядовой Сидоркин, так дважды по трое. Рассчитывать на отпуск при таких обстоятельствах было бы просто глупо, а до дембеля оставалось одиннадцать месяцев и двадцать восемь суток, триста шестьдесят три пайки сливочного масла...
На вечерней поверке комбат сказал:
- Значит так, военные. Буду краток, как товарищ Чехов, мать его в душу! В батальонный гальюн какие-то имбецылы понабросали банок из-под сухпайков. Эти имбецылы среди вас, засранцы, больше такое преступление совершить некому. Чехи отказались присылать к нам свою говновозку, в ихних шлангах консервные банки застревают. Скоро наша часть потонет в дерьме.... Я не намерен допытываться, кто это сделал, тем более что не один из вас, говнюков, все равно не сознается. А если кто надумает мне стукануть на товарища, так я того собственными руками..., - комбат воздел к небу свои неминиатюрные пятерни и с хрустом сжал их в кулаки, - ...на губу отправлю. На пять суток.
На поверке не принято было переговариваться даже шепотом, комоды и замки за этим следили неукоснительно, а сейчас и вовсе казалось, что все бойцы перестали дышать. Комодов и замков боялись, а комбата уважали. Багор, подполковник Багров Григорий Григорьевич был человеком крутым, скорым на расправу, но справедливым. Стукачей не терпел, ни среди офицеров, ни среди сверхсрочников, ни, тем более, среди солдат. Любимчиков у него не было. Жена от подполковника Багрова сбежала к гражданскому в прошлом году. И уехала в Союз.
- Стало быть, кроме вас очистить гальюн некому, - продолжал комбат. - Заставит вас поработать ассенизаторами, не имею права. Предлагаю выполнить работы по очистке сортира добровольно. Добровольцам отпуск - десять суток без дороги. Предложение свое адресую старикам, молодые не в счет. - Замолчал, всматриваясь в хмурые лица бойцов. - Утонуть могут. Опыта нет.
"А у нас есть?", - подумал Черпалов.
Так же подумали Сидоркин и Малокозов.
Примерно так подумали все остальные старики.
- Нет у молодых жизненного опыта, - уточнил Багор.
"А у нас есть!", - подумал Сидоркин.
Так же подумал Черпалов.
Примерно так подумали остальные старики. А Малокозов уже прикидывал, кому быть черпалой, а кому на подхвате. Он решил, что черпалой будет Черпалов.
Потенциальных добровольцев оказалось немного. Дембеля, срок службы которых истекал весной, отвергли предложение комбата напрочь. Дембель в маю, все по...по барабану. До мая как-нибудь и без отпуска перекантуются. Молодых Багор в расчет не брал. Чистюли москвичи чистить гальюн не захотели. Сибиряки тоже посчитали это ниже своего достоинства. Сомневались хохлы и бульбаши, многие из них службу тянули исправно, были значкистами и отличниками боевой и политической подготовки и нарушений воинской дисциплины не имели. Они и без подобного подвига могли рассчитывать на отпуск. Не все, конечно, но каждый надеялся, что поощрят отпуском именно его.
Черпалову, Сидоркину и Малокозову надеяться было не на что. Кроме того, у каждого из них имелись весомые причины побывать дома. У Черпалова скурвилась подруга, решила выйти замуж за студента юрфака, и ему, Сереге Черпалову, нужно было срочно разобраться с этим козлом, пользующимся отсрочкой от армии. У Антона Сидоркина сильно болела мама, а маму Сидоркин любил, в отличие от Сидоркина-папы, который на старости лет (сорок два года! пятый десяток!), загулял как молодой. У Юрки Малокозова дома никто не болел и никто никому не изменял. Но домой очень хотелось - пива попить с друзьями, девок потискать, отоспаться.
- Ну, что? - спросил Юрка перед отбоем. - Беремся?
Юрка сидел на своей кровати, Антон и Серега напротив. Кровати в казарме стояли в два яруса, но друзья уже неделю спали на нижних. Статус!
- Мне с Ленкой разобраться надо, - сказал Серега. - Я - за.
- Я тоже - за, - сказал Антон.
- Ну, тогда я к ротному, - объявил Юрка, застегивая полушерстяной китель и одевая ремень. - Он еще не ушел из казармы, у себя сидит...
Технология очистки гальюна была разработана прапорщиком Кошкиным, старшиной роты, в которой служили три товарища. Старшина отличался малым ростом и зловредным характером, но зловредность его проявлялась в основном, только к глобусам. Глобусами звали всех молодых. Вообще, в этой воинской части была своя, отличная от других частей Советской Армии, терминология. От призыва до года службы бойцы назывались глобусами. От года до полутора - стариками. Те, кто отслужил полтора года, были дембелями. Никаких черпаков, фазанов, дедов и салабонов. Глобуса, старики и дембеля. Все!
Стариков и дембелей старшина Кошкин никогда не гнобил, понимал, что больше года без "бациллы", легальной выпивки и нормального закусона прожить можно, но приятного в этом мало. А глобуса совсем недавно с гражданки, пусть терпят, и пусть служба медом им не кажется.
Кошкин развернул лист желтоватого ватмана. Сверху была надпись: "Технология очищения внутренности батальонного тулета". В слове "туалета" он пропустил букву "а". Говночисты были изображены прямоугольниками, соединенными друг с другом пунктирными стрелками. Пунктирная стрелка подразумевала прохождение говна по технологической цепочке.
Технологией говноочистки предусматривалось участие в процессе четырех человек. Один находится внизу и наполняет емкости, проще говоря, ведра. Второй член бригады эти ведра поднимает на веревке и передает третьему. Третий выливает (или вытрясает) содержимое ведер в кузов самосвала. Четвертым участником технологического процесса будет водитель самосвала. Самосвал в части был один, и водитель самосвала был один - робкий и застенчивый очкарик Витя Беленький из Глазго, отслуживший полгода. Вообще-то Витя был из Глазова, но он так тихо говорил, да к тому же проглатывал окончания слов, и замполит роты, капитан Барман Валерий Николаевич, вписал в анкету Беленького: место рождения - город Глазго. То, как Барман стал замполитом и дослужился до звания капитана, было загадкой.
Витя не был добровольцем. Кошкин сказал: кто, если не ты? И Витя не стал возражать, он никогда не возражал командирам.
Кошкин принес три списанных ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и три противогаза, еще рабочих, но не новых, которые потом, после операции под кодовым названием "Говно", можно было без сожаления списать. Все отдал Юрке, старшему по званию.
- Вот вам три гондона, - сказал он. - Мыться будете на автомойке. Из шланга. Только смотреть, чтобы на полу в мойке говна не оставалось. Там командирские уазики моются. Вопросы есть?
- Никак нет! - гаркнул Малокозов.
Гондоны были не рваными, только не хватало шпеньков для затяжных язычков, и тесемки на чулках нужно было пришить. К противогазам претензий не было. Друзья разобрали комплекты.
- А мне? - спросил рядовой Беленький.
- Тебе зачем? - удивился старшина Кошкин. - Ты в кабине сидеть будешь.
Витя по обыкновению не стал возражать.
Кошкин презрительно на него посмотрел и сказал Юрке:
- Кузов самосвала тоже помоете. Из шланга. Молодого не обижать. - Кошкин тоже иногда был справедливым по отношению к глобусам.
Потянулись "говенные" будни. Режим службы для них четверых изменился. Ночью, после отбоя они работали - черпали, вытряхивали, вывозили, мылись, сушились. Днем спали. Поднимались только к ужину. На вечерней поверке к ним принюхивались, а старшина Кошкин в шутку назвал их ассами, сокращенно от слова "ассенизаторы". Это прозвище к ним приклеилось.
Через неделю показалось дно. Еще одна ночь и все будет закончено.
В ту самую ночь они освободились часам к трем. Тщательно отмыли кузов самосвала, отмыли свои ОЗК, отмылись сами в котельной, применив сначала стиральный порошок "Новость", а потом черное дегтярное мыло. И напоследок каждый измылил по куску "цивильного" лавандового. До скрипа чистые и благоухающие лавандой, решили отметить завершение "говенной" эпопеи. Была сливовая самогонка, припасенная заранее, купленная по их заказу раздолбаем Климовым из второй роты у местного садовода-самогонщика Антонина Плашека, чей сад с домиком находился рядом с четвертым постом, складом ГСМ. Антонин или попросту Тонда был постоянным поставщиком самогонки для бойцов части.
Кроме самогонки у парней имелось четыре бутылки пльзенского пива и литровая бутылка дешевого вина "Яблично", до безобразия сладкого и остро пахнущего яблочной эссенцией. На закусь была банка сосисочного фарша, две банки гречневой каши с говядиной, банка рисовой каши со свининой, галеты и батон серого чешского хлеба с тмином. Было еще соленое сало, слегка прогорклое и покрытое слоем крупной соли, но его даже резать не стали.
Начали бухать впятером. Пятым был кочегар Баранов из Подмосковья. Глобус Беленький из удмуртского города Глазго выпил кружку пива и, сославшись на усталость (хлюпик! с чего бы ему устать?), ушел в казарму спать. Его никто уговаривать не стал.
Бутыль самогонки опустела молниеносно, сосисочный фарш ушел первым. Каша с вином сочеталась плохо. Пиво было классным, но и оно быстро закончилось. Кочегар Баранов, стравив пар из котла, и театрально у-укнув, изобразил "дембельский паровоз". Стало почему-то грустно. Юрка посмотрел на товарищей.
- Ну, что? - спросил. - Может, сгоняем к Тонде?
- Спит ведь, - не особенно убедительно возразил Антон Сидоркин.
- А хули, - заметил Юрка. - Он спит, а мы тут его сон охраняем!?
- Надо идти, - подвел итог Серега Черпалов, посмотрев на циферблат "командирских". - До подъема два часа осталось.
- Кто пойдет? - спросил Баранов. - Я на ответственном посту. Я не могу котельную покинуть. В казармах должна поддерживаться определенная температура.
- Не ссы, - успокоил Баранова Юрка. - Предложение поступило от меня, я и пойду. Кто сегодня в наряде?
- Первая рота, - ответил Баранов. - На четвертом должны старики стоять, туда осенью глобусов не ставят.
- Так это в августе. А сейчас ноябрь.
В конце августа за забором пошаливали чешские экстремисты. Орали, размахивая факелами, постреливали из ракетниц в воздух. Потом поджигали соломенное чучело и перебрасывали его через забор, выражая таким образом свой протест против нахождения на их родной земле поганых оккупантов. Чучело символизировало собой поступок студента-патриота, Яна Палаха, сжегшего себя в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию. Придурки! Экстремисты чертовы! Мы ведь не просто так войска вводили, мы свой интернациональный долг выполняли. Во всяком случае, в этом были уверены все солдаты и офицеры ЦГВ.
На четвертом посту, где находились врытые в землю цистерны с бензином и солярой, маслом и мазутом, в эти дни всегда назначался усиленный наряд из числа старослужащих. Мало ли что? Старикам доверяли.
- Ну, я пошел, - объявил Юрка и, приложив к линии носа указательный палец, совмещая с этой линией звездочку на шапке, вышел из котельной.
Баранов подошел к топке, подбросил пару лопат брикетированного угля, посмотрел на стрелку манометра, крякнул, почесал затылок.
- Ты когда приедешь домой в отпуск, что первым делом сделаешь? - спросил Серега у Антона.
- Сначала в больницу, к маме, - грустным голосом сказал Сидоркин. - Она обрадуется. Может, ей полегчает, когда мою рожу увидит. - Он налил в кружку ярко-желтого вина, неестественно желтого, и без удовольствия выпил. - А потом с этим кобелем поговорю. По-мужски.
- Бить, что ли будешь?
- Ну почему бить? Спрошу. Совесть у тебя, спрошу, есть, или нет?
- А дальше что?
Антон пожал худыми плечами.
Подошел Баранов. Он не слышал, о чем говорил Антон, а вот вопрос Черпалова слышал. Сказал весело, не вписываясь в общий настрой:
- А я когда домой приеду, сначала всем корешам отзвонюсь, а к вечеру такую пирушку закачу в ресторане...
- Оп-па-на! - раздался от двери голос капитана Бармана.
Баранов застыл с открытым ртом. Антон с Серегой вздрогнули.
У Бармана на рукаве была красная повязка дежурного по части. За его спиной стояли двое бойцов с автоматами, а между ними хмурый Малокозов.
- Случайно на патруль напоролся, - сообщил он друзьям.
- Молчать, младший сержант, - оборвал его Барман. - На губе наговоритесь вволю. Если только у вас время на разговоры останется...
Гарнизонная гауптвахта находилась в соседней воинской части. Начальником губы был младший лейтенант Пучило. Сволочь, каких мало. В армию попал после окончания института. И сразу на губу. Начальником.
Солдат Пучило ненавидел. Он имел исключительное право добавлять губарям от одних суток до пяти, дополнительно к первоначальному взысканию, если те отказывались от работы, плохо ее выполняли, дерзили или доставали где-то сигареты и тайком курили. Пучило никогда не скупился, всегда давал пятерик. Подняв вверх два растопыренных пальца, указательный и средний, спрашивал:
- Что это?
Когда он задал этот вопрос и предъявил сей жест Юрке Малокозову, тот, не задумываясь, ответил:
- Так Черчилль провозглашал победу.
- Ты думаешь это моя виктория? Нет, это твое поражение. Римская пять. Тебе, военный, пять суток за хреновую работу.
Юрка пожал плечами, ему было уже все равно.
Вскоре римскую пятерку смогли лицезреть и два других асса.
Короче, вместо десяти суток дома, ассы провели десять суток на губе под неустанным и неусыпным вниманием младшего лейтенанта Пучило.
Вернувшись в родную часть, они узнали, что глобус Витя Беленький отбыл в отпуск в свой родной город Глазго. Более того, по возвращению Витю ждала желтая капральская сопля.