Инженер земле-гидроустроитель Антон Антонович Понтонов всю свою жизнь работал над орошением и удобрением земли русской, чтобы не через четыре года, но хотя бы через двадцать, − зацвёл на ней Город-сад. Если описать, как тщательно и опытно он трудился, не хватит тех лесов, что были спилены для выработки бумаги, потраченной на отчеты о его деятельности.
Эти леса или по-старому - дерева, нужны были не только для производства бумаги, но и для строительства жилья, технических сооружений, а так же - кораблей, лодок и даже первых самолетов. Поэтому их вырубка была вполне оправдана и законна.
С пришествием века железа и бетона можно было заняться воспроизводством вынужденных лесных потерь, чем и занялся Антон Антоныч во главе многотысячной армии трудящихся. Конечно, таких, как Понтонов было несколько, и у каждого была армия: у кого больше, у кого меньше. Задачи у каждой из них были разные: одна строила дороги, другая ваяла дома, третья тачала оружие.
Оружия надо было столько же, сколько у всех стран на Земле вместе взятых. На каждую заморскую бомбу должна была быть своя, не хуже качеством, а лучше, − чтобы качественней. На каждую иностранную пушку - своя, на каждую ракету - тоже своя и так далее. Словом, пока сады в стране вырастали, арсеналы не только наполнялись, но и переполнялись, так как старые бомбы, пушки, танки и ракеты некуда было девать.
Переделать всё военное железо на кастрюли никак не получалось, поэтому его дарили соседним странам. А поскольку в результате у этих стран оружия становилось больше, то и наши арсеналы приходилось пополнять. Так был запущен оригинальный конвейер вооружений, дававший оружейной армии постоянную работу и зарплаты.
Армия строителей тоже не стояла на месте. Она настроила сотни тысяч квадратных километров жилья, десятки тысяч заводов с дымящими трубами, сотни гидроэлектростанций и несколько космодромов.
Командиры производств и их трудовые армии должны были коррелировать свои усилия, чтобы не было перекосов и перепроизводств, как в буржуазных странах. Естественно, что для этого у них возникла такая организация или партия, которую ласково называли "Рулевой".
Рулевой имел своих агентов во всех частях всех армий, во всех сферах деятельности. Причем, он так старался регулировать и направлять усилия всех и каждого, что даже для справления большой нужды требовал от рядовых работников письменного заявления. Правда, потом им можно было воспользоваться в уборной, поэтому в качестве бланка люди старались использовать промокашки.
Сам Антон Антоныч не был агентом Рулевого, но сочувствовал его потугам и вдохновлялся его указаниями и директивами. По молодости он не хотел плыть с Рулевым, ибо ему казалось, что тот вращает руль слишком резко: то влево, то вправо. За борт современности вывалились миллионы крестьян и рабочих, не успевших заметить изменение курса и ухватиться за что-то твёрдое или встать на четвереньки для устойчивости.
За борт жизни вывалились и лоснящиеся от постного питания продавцы опиума вместе со своими золочёными куполами и дремучими колоколами. Правда, тем, кто был ближе к Рулевому и успел ухватиться за фалды его двубортного френча, удалось уцелеть. Они сделали вид, что приняли новую веру - веру в маячивший за горизонтом рай на Земле, куда по наитию правил Рулевой, и были оставлены в резерв на случай, если за горизонтом ни хрена не окажется. Они смогли бы замять неудачу, накормив народ сладким опиумом.
Со временем Понтонов понял, что рулевой делал зигзаги специально, чтобы отсеять расслабленный в ожидании быстрого счастья пассивный элемент. В результате на судне истории остались самые живучие, цепкие, как мухи, особи, которых можно было заставить работать, не заботясь об их пропитании и жилье. Всем известно, что мухи способны вынести долгий голод, холод и жару.
Поверив в правильность Рулевого, Понтонов присоединился к его агентам и стал уверенно командовать своей армией на отведённой ей территории. В свои двадцать с небольшим этот крепко скроенный и ладно сбитый курносый с залихватским чубом мужичок, закончив ЦПШ и ПТУ, получил должность инженера, был женат и имел в браке несколько сыновей. Это были мальчики: Антон 2, Антон 3 и так далее. Сам он, разумеется, был Љ1.
Семья постоянно отвлекала Антона Љ1 от борьбы с засушливыми почвами своими пелёнками, сосками и памперсами, поэтому он отослал её в Центр. Копившееся в нём мужское естество, он не тратил в сторонних связях, а усердно сублимировал в командовании своей неповоротливой армией. Однако и это не всегда помогало, и, когда наступал явный спермотоксикоз, Понтонов летел в Центр к жене и набрасывался на неё, как конь на трепетную лань. Какое тут могло быть прерывание или иное предохранение!
Он любил свою жену так беспощадно, что каждый раз через месяц после такого наезда Мария сообщала мужу об очередном залёте. Занятая непосильным трудом редактора в тонком научно-познавательном журнале "Красная мысль", она часто пропускала срок годный для аборта, и на свет появлялись очередные Антоны.
Свою жену Марию (до женитьбы её звали Анна, но в браке он её переименовал в честь своей матери) Понтонов любил больше жизни. Каждую ночь он писал ей письма по пять тетрадных листов с уверениями в своей любви, верности и вожделении. А в редкие свободные дни и недели − по десять листов, варьируя слова о любви, верности и опасности воздержания в бесчисленных сочетаниях. Его эпистолярное наследие стало достоянием потомков. Вот фрагмент одного из писем к жене:
"Дорогая Муля (уменьшительное от Маша, она же мамуля)! Давеча я командовал копкой котлована для очередной дамбы, которой присвоили имя Кагадовича. Я командовал, а меня преследовала мысль о неизбывной любви к тебе. Ты помнишь наши прежние свидания? Скажешь: к чему воспоминанья? Тебе я снюсь? Трепещешь ты во сне? Боюсь, что нет. Спишь там с кем-нибудь из агентов Рулевого. А я не могу спать, ибо моя плоть восстаёт до такого напряжения, что одеяло не прилегает к матрасу по периметру, и я замерзаю от грубого сквозняка. Милая, знала бы ты, как я тебя люблю! Я страдаю в этой мерзкой дыре от полового одиночества и мечтаю о том, как мы сольёмся в безудержном экстазе при первой же встрече. Несмотря на, я тебя всё равно очень хочу, даже если ты спала с кем-то из этих негодяев соратников. Знаю, что ты меня так не любишь, как я тебя. Люби меня, как я тебя, и будем мы с тобой друзья. Стихи не помню чьи, а курсив мой...".
В промежутках между сочинением эпистол Понтонов работал над изобретением разных колёс. У него уже были патенты на деревянные колёса квадратной и пятиугольной формы. Теперь он задумал создать треугольное колесо из железа. Такое колесо могло бы катиться по поверхности, состоящей из гряд, в профиль похожих на пилу, и должно было пригодиться при освоении экзопланет.
... Мало того, что работники были в основном бестолковыми и ленивыми, обеспечить их инструментами и материалами Понтонов не мог, так как другим армиям трудящихся орудий труда тоже не хватало. Иной раз для зачина он вырывал у зазевавшегося трудармейца заступ и с кличем "Даёшь!" своим примером показывал, как надо вгрызаться в заскорузлую от эрозии почву. Не все работяги радостно подражали ему, помня, что так называемую зарплату им давали раз в год по четвергам.
Антон Антоныч имел двух помощников, коих по прошествии времени стали называть подельниками. Их прозвища внатуре были Кирюха (из-за пристрастия к выпивке) и Мифолог (за хроническую привычку врать). Вместе они напрягали все силы тел и голосовых связок, чтобы заставить трудармейцев копать котлованы под плотины и шлюзы глубже и качественней.
Выходило так, что, несмотря на все трудности и лишения, усилия Понтонова и его подельников превосходили любые ожидания: их армия вечно перевыполняла план. Если надо было копать котлован глубиной двадцать метров, они копали тридцать. Если в плане был размер 3х5, они копали 7х8. За перевыполнение планов трудармейцам, конечно, не платили, поэтому Платонова и его дружков работяги ненавидели и говорили: "Опять Понт взял нас на понт!".
Сначала Рулевому ударный труд понтоновцев нравился, но со временем он понял, что они слишком уж зарываются. В этих перевыполнениях планов был неявный подвох и вредительство. Этак они могли подкопаться под Главное здание Рулевого, поэтому он стал проводить прореживание, названное Чистками.
Дабы не попасть под Чистку, Понтонов и его подручные пытались слиться с массами, для чего питались и спали вместе с оными в одном бараке. Кроватей всем не хватало, и, чтобы на них лечь, выстраивались очереди, а кому было невмоготу ждать, спали на полу, подстелив ковры и тулупы, оставшиеся от расслабленных элементов.
В редкие недели и месяцы досуга Понтонов (или, как любовно его звали приближённые, - Понтон или Понтоныч) любил побазарить с друзьями-по-счастью "за жизнь". Главными темами диспутов были насущные вопросы.
− Понтоныч, − бывало вещал Мифолог природным донским говорком, − доколь мы будем носить давешние портянки? Будут новые али энти стирать?
− Сие даже Рулевому неизвестно, − авторитетно отвечал шеф. - Если невтерпёж, воспользуйтесь, пожалуйста, тиражом газеты "Взаправду", что давеча бросил почтарь на подъезде к бараку.
Кирюху интересовал вопрос белковой пищи, коей рабсиле немного не хватало, да и закусить первач бывало нечем.
− Будем мы сегодня ловить к завтрашнему обеду курицу? − задавал он частенько риторический вопрос сатрапам, имея ввиду цыплёнка, что оставался у одинокой колхозницы Марии в крайнем дворе.
− А господь его знает, − размышлял вслух Понтонов. - Вот если бы кто из вас решился на ней жениться, то и ловить ничего не пришлось бы. На свадьбе мы бы её и скушали...
− Хорошая мысль! − обрадовался Мифолог. - А то ить Машка каждый раз привязывает цыплака к насесту, и он не может выйти погулять на свежей травке за околицей.
− Вы, Мифка, почто так уничижительно называете Марию? - она же тёзка матери Господа нашего Иисуса. - Хорошо, что мы тут все свои, а то загремели бы вы по ст. 58 на заболоченные таёжные просторы. Агенты Рулевого уверяют, что Христос вовсе не вознёсся за облака и может оказаться даже одним из работяг - любовников Марии. Услышав небрежение по отношению к своей подруге, он может принять карательные меры, а так и просто огреет лопатой.
Изредка, после обсуждения материальных вопросов, возникали диспуты идейного порядка.
− Когда, ёксель-моксель, можно будет стать агентами Рулевого, чтобы постоянно чувствовать его плоть и жаркое дыхание рядом, как женщину во время соития? - спрашивал иной несознательный работник. - Нам тоже хочется, как агентам, пользоваться ватерклозетами и есть по праздникам "ножки Буша".
Понтонов вынужден был проводить политико-воспитательную работу среди тёмных масс. Для этого приходилось выгонять их из бараков, невзирая на погоду. Причем, дождь, снег и мороз только усиливали эффект усвояемости.
− Уважаемые граждане землекопы и плотники-бетонщики! - начинал он очередную речь, забравшись на спины своих ближних подручных, стоящих на четвереньках. - Мне иногда задают незрелый вопрос: как стать агентом Рулевого. Всилу темноты ваших мировоззрений и абсолютной дислексии поясняю вербально: таких как вы чумазых, в агенты Рулевого никогда не примут. Во-первых, необходимо очиститься...
− Как очиститься?! - раздался голос инакомыслящего Солоницына. - У нас бани, почитай, квартал уже не было!
− Для агентской очистки баня не нужна. Очистить надо душу, как на исповеди. Для этого Рулевой скоро командирует к нам специальных попов-не-попов, но красных исповедников, комиссаров. Вот, когда вы выложите им все свои подноготные, самые потаённые сусеки ваших душ, вплоть до сексуальных, можно будет говорить о зрелости вас для вступления в кандидаты первой ступени, чтобы стать кандидатом во вторую, а уже после третьей - в агенты. А покуда, как вы есть чумазые и несознательные, докажите хотя бы силою мышц, а не мозгов, что вы успешные копатели котлованов и мастырщики шлюзов.
... Долго ли, коротко шли трудящиеся к Светлому будущему, иначе − городу Солнца, который иностранные злопыхатели назвали Концлагерем Счастья, но с годами стало ясно, что он, как мираж, всё удаляется и удаляется. В, казалось, безропотных массах послышался ропот: "Рулевой нас на бабки променял!".
Чтобы пресечь подобные пересуды, Рулевой разыскал в трудовых коллективах активистов-ударников и объявил их врагами всех народов. Затем энергично провёл разные Дела, в том числе и Дело Землекопов. Подельников Понтонова расстреляли, а его оставили до завершения работы над треугольным колесом.
Несмотря на многочисленные Дела, напряжение в стране не спадало. Интеллигенция, кою пролетариат почитал нахлебницей и брюзгой, догадалась сорвать с русской Стены Плача (в интерпретации инакомыслящих - палача), сиречь - Кремлёвской, плакат с лозунгом "Да здравствует наш Рулевой!", и на его месте все увидели бронированные ворота. Похоже, − это и были ворота в Рай. Стали искать ключарей. Оказалось, что к тому времени их, как и многих охранников, пустили в расход. Как далеко они перевесили ключи, висевшие у них на шеях до расстрела, было не известно.
Надеясь, что за воротами-таки волшебная страна Светлого будущего или город Солнца, пролетарии решили их взломать. Для этого попервости сыскали Микиту Селяниновича, богатыря земли русской. Микита был не такой уж дуболом и сперва оценил свои возможности.
− Однако сила тут не поможет, − резюмировал он своё обследование. − Надо брать хитростью.
Увы, на хитрость горазд он не был, в чём чистосердечно признался, поэтому расстреливать его не стали, а дали десять лет бесплатного труда с правом переписки с Рулевым. В конце концов, вспомнили о Понтонове, известном рационализаторе и изобретателе колёс. Когда его нашли и призвали на передний край борьбы с запором, ему стукнуло 99.9 лет.
− Что ж, дело ясное, − осмотрев ворота изнутри и снаружи, изрёк Понтонов. - Будем взрывать.
− Помилуйте, батенька! - сокрушённо воскликнул помощник Рулевого из армии ГПУ агент Бериев. - Похоже, эти ворота отлиты при Иване Грозном! Как мы можем погубить сей раритет?!
− Во имя Отца и Сы... − начал было Понтонов, но вовремя спохватился: − Во имя светлого будущего всего человечества...
− Ну, если только... − задумался Бериев. - В крайнем случае, мы вас незаметно расстреляем, а в СМИ напишем, что вы не рассчитали заряд...
− О"кей, − встрепенулся Антон Антоныч. - Уж если я изобрёл пятиугольное колесо и почти - треугольное, будьте уверены, заряд динамита рассчитаю!
Понтонова посадили в специальную тихую камеру-одиночку, где расчёты для взрыва, в отсутствие удобств и выпивки, он произвёл за одну ночку.
Взрыв загадочных ворот произвели без лишнего шума, если не считать просадки Мавзолея на 53 метра, как раз на уровень зелёной ветки метро. Поскольку гранитные стены древнего сооружения застряли в верхней части провала, стеклянный саркофаг с мумией вождя пролетариата стал доступным для обозрения пассажирам метрополитена имени Кагадовича. Теперь туристов, в том числе иностранных, обязательно возили до Новокузнецкой, а не только на Маяковскую, Новослободскую и Площадь Февральской революции, чтобы они полюбовались необычным экспонатом.
За провал Мавзолея Понтонова сперва хотели оставить в одиночке пожизненно, но Бериева к тому времени расстреляли, а инженера за устройство нового объекта культурного наследия, приносящего приличный валютный доход, наградили Орденом Гнобиля, учреждённого изобретателем динамита.
... Когда же дым после взрыва рассеялся, присутствующие присные сели от ужаса. Вместо райской панорамы берега вдоль лазурного залива с пальмами и бесплатными бананами на них, как на Мальдивах, взору предстала белокаменная стена. Не родился ещё тот гений, который смог бы разрушить древнюю кладку с раствором, замешенном на роковых яйцах, ибо их собирал народ, вкладывая в это всю свою душу и общинный менталитет. Да, за воротами был тупик, и надежда Рулевого на попадание в земной Рай рухнула окончательно.
Рулевой и его свита пребывали в шоке так долго, что в стране наступил Застой. Потоптавшись на месте, подручные Рулевого решили объявить народу, что в Рай на Земле пути нет и надо поворачивать "оглобли" назад. При этом они скопом обратились к комиссарам, вернувшимся в церковь, и попросили обрызгать их водой из серебряного ведра, дабы смыть позор связи с Рулевым и продезинфицироваться от "красной заразы".
Злопыхатели на Западе назвали разворот Рулевого откатом в прошлое, и страницы их газет запестрели заголовками со словом "Откат" в разных сочетаниях. Наш народ вздохнул с некоторым облегчением: появилась некая перспектива, хотя бы и возврата назад. Но пока трудармейцы осознали, что наступила долгожданная свобода, как в бывшей англо-французской колонии за океаном, и можно грабить, награбленное Рулевым, было уже поздно. Все орудия и предметы труда (так Маркс называл и лопаты, и заводы) были приватизированы бывшими сатрапами Рулевого.
Больше всего радовались продавцы елея и опиума. Они легко вымолили у Бога лицензию на беспошлинную торговлю вином и табаком с условием, что возьмут в долю продезинфицированных апологетов Рулевого. Растерявшиеся было люмпены, ударились в криминалитет, дабы поделить поровну приватизированное добро. Начались войны мелкого масштаба с жертвами с обеих сторон.
В этой беспредельщине оказался и престарелый Понтонов. Он привык создавать искусственные сооружения, копать каналы и котлованы, но вдруг оказался не у дел. Его методы работы с милым сердцу "даёшь!" стали не в чести. Для того, чтобы начать копку котлована, новым русским надо было сначала набрать у вкладчиков или спонсоров половину стоимости работ. После этого можно было уехать с деньгами на Сейшелы и забыть про всё на свете.
Неожиданно для Антон Антоныча его пригласил на толковище к себе в офис сын его бывшего подельника Мифолога. Звали молодого бизнесмена Митрофан, но, несмотря на имя, он был вполне грамотным, и, в отличие от своего литературного тёзки, знал, что "дверь" − это существительное. Понтонова он помнил с раннего детства.
Как-то Митрофанушка пускал кораблики в затопленном вешними водами котловане, вырытом его отцом, и свалился в воду. Понтонов проходил мимо, и его первый порыв был помочь пацану уйти на дно, чтобы не мучился в новой жизни, но что-то человеческое ещё теплилось в его заскорузлой душе, и он вытащил мальца за шкирку на берег...
− Антоныч, − по-свойски обратился он к Понтонову. - Небось, думаете, что вы уже "не те", спите в тепле, на средней полосе, и здесь вы просто лишние?.. Ан − нет. Вы еще можете послужить правому делу.
− Последнее дело я выполнил, если слышал, вскрыв ворота в "город Солнца" тридцать лет назад. На что я ещё способен, по-твоему?
− Есть возможность получить хорошую доплату к вашей пенсии, − сказал Митрофан. - Хочу отправить вас в зарубежную командировку.
− Небось, в какой-нибудь Тайланд...
− О! Откуда вы это знаете? - изумился Митрофан.
− Так там вся ваша бизнес братия скрывается от кредиторов и бандитов.
− Это так, хотя есть и другие укромные места. Надо слетать на Сейшелы и найти там одного человечка.
− Никогда не держал в руках оружия...
− Ну, что вы! Стрелять в него не придётся, если не считать шуты из фоторужья.
− Что за шуты-муты? Ты мне человеческим языком излагай, а не американской тарабарщиной.
− Шут - это выстрел или щелчок затвора фотоаппарата, − пояснил Митрофан. - Клиента надо будет поснимать на фотокамеру скрытно. На старичка, вроде вас, никто внимания не обратит.
− Предлагаешь мне сыграть в Джеймса Бонда?
− Э-э!.. Бонды - это у них, а вы будете вроде Дерсу Узала.
− Помнится, этот Дерсу плохо кончил... А если меня засекут? Меня же высекут!
− У вас будет невидимая камера, вмонтированная в шляпу или в пуговицу, а может, − обе. Только снимать клиента надо будет в компании одной или нескольких девушек...
− Для шантажа? - сообразил Понтонов.
− Ну, зачем так грубо? Для отъёма неправедно нажитых доходов и возврата их законным владельцам.
− Значит, ты − праведник, − заключил Антоныч.
− Праведник не праведник, а своё вернуть надо.
− Я подумаю. Надо рассчитать силы-возможности, − сказал Понтонов вставая. - Для такой роли ещё кураж нужен...
Засим он простился с молодым бизнесменом и ушёл, задумавшись глубоко.
"Однако не лепо мне тащиться за тридевять земель и рисковать своим реноме, - думал Понтонов, идя домой по Тверскому бульвару. - Да и пенсии на таблетки мне хватает. Лучше посижу на завалинке, да посмотрю, докуда это всё откатится".
Он зашёл во дворик дома 25, сел на скамейку у клумбы и стал всматриваться в действительность. Долго ли коротко смотрел Понтонов на Откат на закате жизни, а тем временем тяжкие мысли шевелились в его загромождённом памятью мозгу: "Почто боролись? Зачем железа разного, лома понаделали! Сколько веры и лесу повалено?! Эх, дерева, вы мои, дерева!..".
... Со временем Откат набрал силу. Вслед за мимикрировавшим Рулевым исчезли места тусовок его агентов: парткомы, райкомы, горкомы, политбюро и самый, что ни на есть, центральный комитет. Вместо них воссияли храмы, монастыри, епархии и патриархаты. Получив индульгенцию от демократов, церковь ринулась набирать паству в рядах сомневающихся, верующих за компанию и верующих во что-то "там".
Как бы то ни было, если сюзерен молится, целует ручку патриарху, то есть, верует, значит и его вассалы должны. Постепенно церковники восстановили в школах уроки слова божия, а уж про освещение помещений перед запуском, от сортиров до межпланетных кораблей, и говорить лень. То, что заокеанские присты свои Шаттлы и Аполлоны перед полётом в обиталище Бога не обрызгивают водой, нашим мудрецам - не пример. У России собственная вера, на буржуев смотрит свысока.
Словом, в стране воцарилось мракобесие. Теософию признали главной наукой, и клерикалы стали получать учёные звания и научные степени, числясь в Академии наук наравне с академиками ядерщиками и астрофизиками.
Редких атеистов, продолжавших шептать "а всё-таки Она вертится!", признавали еретиками. Сначала их, как некогда диссидентов, отправляли работать на магаданские и норильские копи, на урановые рудники или рыть тоннель Чукотка − Аляска. Особо рьяных смутьянов черносотенцы отлавливали, привязывали к сохранившимся памятникам Ленину и заставляли читать Новый Завет вслух, пока не заучат наизусть.
Наконец, верховные церковники вошли во власть, объявили президента помазанником божиим и хотели, было, возвести его на царствование на Российский престол. Но тут возникли правоверные и заявили свои права на президента. За ними подтянулись иудаисты, буддисты и представители других конфессий.
Ничего не оставалось делать, как, для сохранения электората лояльного президенту, объявить его персоной ойкуменической или поливерующей, полигамной. Страна стала парламентской монархией, вроде английской, а президент - императором всея Российской федерации. Его резиденцией с многочисленной челядью, камеристками и фаворитками стал Зимний.
Экономика не отставала от внутренней политики. Вернулись династии промышленников, купцов и банкиров: Делидовы, Могозовы, Ябушинские. Всё вставало на свои места, будто не было никакого большевистского переворота, Гражданской войны, Красного террора...
Новые поколения россиян только из старых учебников и самиздатских перепечаток узнавали о семидесятилетнем эксперименте по строительству рая на территории их страны и его провале. Молодые не верили даже первоисточникам, считая их новоделами или фейками.
Тогда диссидентствующие молодчики стали продавать из-под полы запрещённые фильмы, начиная с раритетов: "Броненосец "Потёмкин"", "Путёвка в жизнь" и "Коммунист", кончая многочисленными сериалами 2000-х годов с одними и теми же актёрами: Сидоровым, Козловым, Хаменским и Зодченковой.
Строительство жилья в столице продолжалось и ввысь, и вширь, ибо из деревень и заштатных городов народ переселялся в Центр. Его граница постоянно расширялась в сторону Зимнего, и, по достижении Балтийского побережья, было решено построить по её периметру стену наподобие Мексикано-Американской, чтобы из страны не утекали последние "мозги".
Благодаря "лесу" из небоскрёбов в столицу удалось переселить половину страны. Остальная половина уехала за рубеж выступать в роли гастарбайтеров. Они нанимались на работу сиделками, дворниками и садовниками в поместья депутатов госдумы и алигархов, осевших на Лазурном берегу, в Майами и Доминикане.
Леса вокруг столицы и за Уралом были вырублены и проданы в соседние страны, зато поля заросли диким подлеском, а где-то и товарным лесом. Его, конечно, тоже пилили. На вырученные средства правительство закупало продукты за рубежом. Запасы нефти и газа были исчерпаны, но в глубоких шахтах ещё находили золото. На него закупали горючее и энергоносители в развитых странах.
Поскольку население сосредоточилось в Центре, рельсовые дороги стали не нужны. Мосты через реки разобрали, а их фермы устанавливали между небоскрёбами и строили на них целые кварталы. Тоннели стали использовать с одного конца для хранения продуктов, ибо температура в них была близкой к нулю, а с другого - для содержания заключенных, где они могли закалиться.
Рельсы частично растащили мародёры для продажи в Китай, а те, что остались, − пустили на изготовление противотанковых "ежей". Их поставили параллельно забору на границе столицы в сотни рядов.
Автодороги постепенно развалились, и ездили по ним лишь на Хаммерах и ЛУАЗах. За границу можно было вылететь самолётом, но для этого надо было оформлять специальный пропуск, за которым стояла очередь в МФЦФСБ на полгода...
И всё же основное население федерации по привычке радовалось солнышку по утрам, пению птиц и голосовало на выборах за помазанника божия, распевая: "Боже, царя храни...".
Понтонов смотрел, смотрел на Откат, как заворожённый, да так и остался на скамейке навечно, забронзовев и покрывшись патиной.