Оптимизм - опиум для народа! Здоровый дух попахивает глупостью! Да здравствует Троцкий!
Милан Кундера. чешский писатель-диссдент. Шутка (1967)
Мы сами стараемся разбираться собственных проблемах. И мы никогда бы не лезли со своими болячками, к кому бы то ни было на глаза. Что наше, то, черт с ним, то - наше. Но согласитесь, тыкать нам на нашу "неуспешность" в этой поганой жизни, на неумение нагло хапать, тьфу на вас за это. Абсурдно винить старика в том, что слова его звучат архаично и он сам почти археологическая древность, и, обвиняя его, какое ни какое прошлое, вы не становитесь мудрее, вам не лучше от этого.
У нас, как у достаточно пожилого человека, есть своя точка зрения на жизнь, и мы не хотим с неё вдруг прыгать с бухты-барахты, неизвестно куда. К тому же у нас имеются сугубо личные мысли о разных никому другому, наверное, неинтересных, наших допотопных представлениях о мире. Мысли наши - не стариковские причуды, мы пишем "сидя на санях", если вы понимаете, о чём это мы. По русскому обычаю, отходящих в мир иной, клали на сани, чтобы увезти на погост, поэтому "сидя на санях", и есть завещание наше.
В чем для молодёжи поучительный смысл наших судеб? И есть ли он теперь в микроскопических поворотах судьбы, крохотных трагедиях, и букашечных страстях? И так ли мелка была наша жизнь?
Уверенность в будущем, вот наше главное достояние всей той, нашей, советской жизни. У нас она была, на Западе такой не бывает у человека. Нет ничего важнее уверенности человека в том, что его будущее обеспечено законами и практикой государства. Следовательно, твои мечты, планы и надежды в твоих собственных руках. А общество и государство тебе обязательно помогут! Сегодня всякие подонки, понятно наши подлые недруги, талдычут - социальные гарантии того советского общества вырастили из нас иждивенцев. Это ложь. Общество не работало за нас, оно гарантировало нас от случайностей.
Мы, возможно, сегодня для многих непонятны, живём в своем мире, изредка приходим к людям, если они нам встречаются. С удовольствием бы общались с хорошими людьми, если бы их встретили, мы поняли бы любую, израненную душу, даже чужую, если бы нашли время. Мы не можем отказать себе в праве не понимать чужую жизнь, боль поймём, должны понять, по крайней мере. Когда-то раньше в общении с людьми у нас был интерес, они расширяли твой кругозор, сегодня столкнувшись сейчас с любым - уходишь нервнобольным. Стон и проклятья - не дают нормально мыслить. Самое большое качество души, которое у каждого из нас должно было бы быть - иметь терпение выслушать человека и понять его.
Изначально, жизнь человека хороша уже тем, что знаешь, чем она закончится. Неизвестна для нас всегда остаётся судьба, поэтому не ругайся с судьбой - она всегда главнее чего бы то ни было. Поэтому не спорь с жизнью, у ней есть весомый козырь - она скоро закончится, в жизни всё неизменно прекращается довольно грустно, неожиданно, внезапно, печально и не обнадеживающе.
Бессмертие человека на земле было бы, наверное, трагедией, человек живёт в кругу своих персонажей, героев, идеалов, заблуждений, песен и культуры, если он живёт долго - он должен уметь пристраиваться к новому отношению к жизни, которое появляется с новыми поколениями. Это - сложно. Жизнь многогранна и многолюдна, она невероятно быстротечна, но почему-то не ощущаешь конечности бытия и своей личной истории. Жизнь должна быть понятна сама по себе, как единое целое, без предисловий и послесловий.
Жизнь - не просто нахождение в некоем пространстве в некоем виде, а напряжённое ощущение себя живым и самим собой. Сегодня жить, умирая в трясучке от страха за будущее, от страха потерять работу, здоровье, имя, честь, достоинство, что с нами теперь случается на каждом шагу, причем, противостоять этому невозможно - и такое нам совершенно не интересно, мы всё-таки хотим хотеть, стараться, стремиться, желать, пить, наконец, просто сидеть и спокойно кушать пельмени с уксусом.
Доживать убогие деньки в забытости, пакости и грязи - одно, жить - другое. Жить, когда ты бездумно убиваешь время, а оно также мимоходом убивает тебя, мы никогда не научимся, привычка механического существования не по нам, но когда тебя загнали в рамки нищеты униженности, и приходится просто томиться, как в русской печке, в заварухе по имени гнусная жизнь, и коли кашу в чугунке назвали жизнью, будем кипеть не сильно, чтобы быстро не развариться.
Кем бы человек не был среди людей, каких бы высот и славы не добился - внутри себя мы просто обычные мужчины и женщины, одинокие и несчастные, ранимые и уставшие. Красивые и не очень. Не герои и не сверхчеловеки: с утра покалывает в боку, давление скачет, коленка ноет. Под любой оболочкой - только это. И не надейтесь на свою исключительность. Вы точно такие же, как и все - слабые, завистливые, неумные, безалаберные и ленивые. Люди всегда лишь люди в отношениях с жизнью, жалки и суетливы, биты жизнью и запуганы. Только с годами жестокость жизни и жестокость избранного пути или даже профессии всё очевиднее.
У нынешних стариков ряд мечтаний, осуществившись вроде бы при дорогом Леониде Ильиче, с введением вашей "драной" демократии, почему-то мгновенно исчез. Мелочи вроде бы пропали, а укололи больно: чай с сахарком от пуза, бутерброд с колбаской, когда захочешь, законная бутылочка по выходным и в праздники, ежегодный санаторий - недорого. Всё это обломилось и стало недоступным, вот и приехали в демократию вы, дорогие наши дедушки и бабушки. С прибытием, так сказать!
Письма написать и посылочки отправить с маленькими подарочками внучатам стало накладно, так же как и говорить по телефонному межгороду. Из естественных радостей остались лишь кормление голубей во дворе остатками пресной кашицы-размазни и безусловная ругань в адрес Ельцина и проклятых демократов. Булка хлеба в "демосратической" современности не всегда ежедневно доступна на среднюю пенсию стариков. В советской древности при "проклятых тоталитаристах" пенсионеры о таком и не подозревали.
Жизнь эпохи развитого социализма была не самой плохой в мире, а вот сегодня не покупать себе молока на обед стало поступком банальным и привычным для стариков, так они экономят денежку на воскресный, сладкий пряник. И у стариков нынче случается мелкопрофильное безумство - маленький желанный пряничек по воскресеньям. Думалось ли раньше? Что обычный, простенький пряничек станет недосягаемым лакомством? Кое-что мы можем, конечно, себе позволить. Молоко там, литр-другой, хлебом, пусть и "социальным", роскошествуем, солью не обделены. Мороженую картоху пока не ели. Но не зарекайтесь!
Признавая за стариками право на жизнь властям нужно признавать их право и на достаточное питание. Аплодисменты нашей, извините за прямоту, мудрости, в данном случае излишни. Всем бы и старикам, и нам, лично - проще деньгами. А ещё власть обязана признать наше неотъемлемое право послать её к чертям собачьим, и пожелать ей сдохнуть под забором, чего она добивается для нас.
Место дислокации - наши дни
Поляну для размышлений я вам подготовлю. Не ясен вопрос - со спиртным или вы так глубоко размышлять не готовы?
Неутомимый
Необъятный конторский кабинет Босса вызывал ощущение зачуханной, "вусмерть" прокуренной и заплёванной, колхозной хомутарки в колхозе средней руки, не смотря на продвинутый современный видок - кожа, никель, хром. Мебель - сплошная Швеция, чёрный матовый цвет.
Вы прочитали и поняли о чём это мы - колхозная хомутарка? Кажется, мы опять, разразились чем-то старорежимным, малопонятным современному крутому поколению пепси. Для несведущих несмышлёнышей, поясняем, в колхозных хомутарках, во времена пресловутого коллективизма и "ненасытного тоталитаризма", утром колхозникам выдавались наряды на работы. А так как основным тяглом в том "печальном" советском прошлом были лошади, то всё-всё, и сборы на работу, и перекуры, и бесконечная травля анекдотов, происходило там, где хранились конская упряжь, сбруи, хомуты, уздечки и сёдла.
Запах хомутарки в кабинете чувствовался во всю, попахивало даже смазанными дёгтем кирзачами, но упряжи по стенам почему-то не висело. Только в парадном углу вместо положенной иконы, а позже - неизменного портрета Владимира Ильича, зависла другая очень официальная картина, на которой в полный рост виднелась неулыбчивая, молодая женщина. Она высилась на фоне белого роскошного Бентли и какой-то башни Кремля. На башне почему-то вместо рубиновой звезды был установлен крест, а на автомобиле яркие буквы "От благодарного БАБа помощнице Татьяне, Москва, Кремль, два часа пополудни, пятница".
Знатоки без труда опознали бы в указанной женщине дочурку Всенародно избранного, если хотите Гаранта, того самого Ельцина Татьяну. Фамилия, как и полагается тетеньке, была на данный момент несколько иная, но по виду гражданочки чувствовалось - особа, не побоимся сказать, королевских кровей. Такие проходят далеко, если вокруг вьются новые гусские - Задерипаски и Абрамчуки. О том гласила и надпись, выгравированная на блескучей бронзовой пластине: "Будущая императрица Всея Московии и оставшихся окрестностей Татиана Первая - бис". Глядя на императрицу в резерве, можно было предполагать - своё будущее, Босс, как и пресловутый БАБ, видимо, уже решил надолго.
Через открытую дверь слева просматривается большая комната отдыха с кухней, чуть дальше душ в прозрачной кабине и биотуалет. В комнате для неспешного отдыха царствует огромный обеденный стол, за которым спокойно разместится компания человек из двадцати. Справа, вдоль стены, узкий застеклённый шкаф, где висит в полном комплекте ношенный комбинезон сантехника со стоптанными кирзовыми сапогами, образец которого утверждён постановлением Совета Народных Комиссаров от 17 августа 1937 года. Глядя на него, можно посчитать, что он выставлен здесь как какой-нибудь военный или охотничий трофей. Если с костюмом не очень понятно, то огромное количество миниатюрных унитазов, заполонивших полки -- это точно трофеи. Для знатоков санитарно-гигиенических работ оказаться здесь -- примерно то же самое, что любителю алкогольной продукции прохаживаться перед баром, забитым разноцветными бутылками из разных стран с предметом страсти.
Сам Босс торчал в кресле как раз у окна в комнате отдыха. Но торчал он в позе короля на троне, то ли какого-то из гальских Людовиков, то ли британских Генрихов. Мы их вечно путаем, у нас, ещё в период пребывания в разных учебных заведениях случались нелады с арифметикой, а у этих королевских особ (или особей) так быстро менялись номера на футболках, то нам затруднительно точно определить их посадку на троне.
Людовика Четырнадцатого повторяет нынче Босс или всё-таки он взгромоздился мебель по Генриху Четвертому, гадать не станем. Имеются, мы догадываемся, некоторые особенности освоения трона. По народной мудрости зарубежных стран, как король восседает на троне, зависит - рубанут ему головёнку на плахе или просто пустят на гильотину. Варианты всегда возможны, но обычаи и традиции, в основном, соблюдались строго, не зря же весьма цивилизованные народы находятся именно в этих зарубежных территориях.
Как повлияет на судьбу Босса торчание в кресле, состряпанному по Генриху, а возможно, и по какому-нибудь Франциску, говорить нам затруднительно, всё зависит от статьи, на которую решаться правоохранительные органы, в свете последних работ Президента над документами. Новых традиций в "демосратической" Рашке "по работе царствующего лица с документами" ещё не сложилось.
При прежних российских царях, как правило, подбирались такие номера уголовных статей, что вели по дороге в Сибирь, на каторгу. При Иосифе Виссарионовиче статьи Кодекса перешли на язык товарища Маузера, предвещая "высшую меру социальной защиты". При дорогом Леониде Ильиче, статьи Кодекса плавно перетекли в неизменное: "Дайте я Вас обниму, и поцелую!" А ещё, нас уверяют либерасты, мы жили якобы в застое. "Всегда бы такой застой!" - воскликнул бы Босс.
Пока Босс, восседая на троне, изучал наклейку на бутылке коньяка, вокруг суетился, как полагается, надёжному оруженосцу, вернее, собутыльнику, начканц Заливайко. Расставив на столе рюмочки, стопарки и стаканы, начкац взял, как говорится, "быка за рога";
- А не прикинуть ли нам, любимый ты наш вождь, как встренуть этого самого...Ну, хрена большого...Министра, черт бы его подрал! Который припрется.
- Ты помнится, блин, чегой-то про план гутарил. На семи страницах...
- Имеется таковой, не скрою. Кто-то подавал, имеется входящий нумер. Но до сих пор руки, не поверишь Босс, не дошли прочитать, - сконфузился начканц. - Да и завалился он кудай-то.
- Вечно у тебя ...Кудай-то! А ежелив взять и отыскать? Мозги тож не дошли?
- План, планом. Найдётся. - завертелся начканц. - А чо, Босс у нас своих мудрых голов нет? Вот я кумекаю, а не сунуть ли ему, Министрюге... Это я так смикитил, отвалить ему, как полагается, конверт с солидной пачкой. Проглотит? Хоть и деревянные, а печку-то ими пока не топят...
- Ха...Брякнул ты не подумавшись, - прыснул Босс, - Они там, на Москве, до того обеднели...Им тама наши пачки, что коту под хвост.
Босс развеселился и запрыгал в кресле:
- Столичные бедолаги. Бедные, бедные, нищие, оборванные. Да ему наши копейки...Он пару городов у нас в области прикупит и не поморщится. Со всеми жильцами, собаками и крысами. И сортирами. Да, и не вздрогнет. Возил я им, как-то крупу! В своё время...Боком она мне вышла. Не тебе говорить.
- Вопрос снимаю! Лично не дотумкал! - отработал назад начканц и тут же "влепил леща":
- Вот в чём гениальный вождь отличается от нас, хорошего, не побоюсь подчеркнуть добросовестного исполнителя. Если Босс гений, то...
- А то! - самодовольно гаркнул Босс и взглядом гения уставился в потолок. Думается, каждый разумный человек понимает - все гениальное нам видится именно на потолке. Если у кого-то не так, мы ему в гениальности наотрез отказываем.
ВоенСовет в действии
"... чтобы спасти Россию, нужно сжечь Москву!..."
М.И. Кутузов, великий русский полководец, победитель Наполеона
Начканц также пристально уставился в потолок, но ничего путного очевидно не увидел, что поделать - не гений. Он вздохнул, но, несмотря на некоторую опаску, с которой он ещё несколько раз поднимал глаза к потолку, кинулся активно убеждать Босса.
- Я про конверт, как бы для шутки. Отец, ты наш родной, Босс, дорогой. Тока намекни, махом всё уловлю. И меня - на место...Стоять, мол, Каштанка! А по серьёзному, Босс, прникинь... Встречаем министрюгу по-царски! Невообразимо великолепно и торжественно! Задумался? Считаешь, не потянем махину? Погоди, Босс, плесну по пятьдесят.
- Сейчас напиваться не резон, - задумчиво сказал Босс, не отрываясь от потолка. - События важные грядут чередой! Задумаешься...
- Тады, Босс, можа, нырнём в интеллигенцию? Которая через два "лы"? Будешь кофе? - начал начканц, но остановился, увидев, что Босс разглядывает потолок.
Босс даже привстал, пытаясь разглядеть что-то важное на потолке. Подскочил Заливайко и тоже стал вглядываться в потолок:
- Шевелятся они там, что ли? Наверху?
- Хрен его знает, но чо-то не так...- Босс не отрывался от потолка.
- Белочка приехала? Чертики или белочку поймал? - начканц тоже замер, не отрывая взгляда от угла кабинета.
- Сдурел? Типун тебе на язык! Только показалось! Ты че? Белочка с коньяка...- отмахнулся Босс. - Она у меня токо с самогона. Слабею я с народных средств.
- А у меня, к слову сказать, с портвешка белочка приходить начала. Заметил я вдруг, как шестой фуфырь высосу - и сразу она. По углам скачет. Подлюга зелёная. Лови её ещё по кабинету.
- А я и ловить перестал...Пущай носится, помещение большое... Но чтоб с коньяка или портвешка...Шалишь...Ну, ладно, по пятьдесят ещё не гибель.
- В самую точку ты, Босс попал! Белочка нам ни к чему...На носу важнейшие происшествия, а мы - белочку ловить...Отпадает, правда, Босс?
- Не...не до белочки.. - согласился Босс и, дирижируя рукой, принялся философствовать:
- Нам важен этот, блин, как его? Ну, этот...Мыслительный процесс...Изобрази-ка на лице мыслительных усилий.
- Нет проблем, драгоценный вождь.. Будьте любезны...Мыслю, - Заливайко скривился, будто попробовал сразу весь лимон целиком.
- Он мыслит! Ты рожи мне не строй...По роже, заруби на носу, больно лупят...Наливай и мысли по-человечески...Маслинки выложил в мисочку?
- Моментально, дорогой Босс, наливаю...И маслинки, прошу...Прикидываем, что мы имеем перед боестолкновением? Асфальтировать ямы на дорогах нам не потребно, чай не Президент с пьяных глаз к нам прётся...Министра тупичками, которые посохранней, провёзем. Говоришь помойки? Босс ты наш любезный, а чего не бывает после проклятых коммуняк? Не Китай мы какой вшивый...У нас и помойки солидные и показать их не стыдно Министру.
- Мы природу храним, твою мать, - отрезал Босс. - Не нам помойки, к хренам собачьим, пред всяким Министром вываливать! Нет их, блин, у нас! Вторую зарубку ставь на носу!
- Так, помойки отставить! Рубим на носу! Нам поразить и потрясти Министра желательно. Масштаб нам важен, на него и даванём.
- Дави, черт с тобой! - разрешил Босс.
Начканц вскочил и ринулся по кабинету, на ходу совершая мыслительный процесс.
. - Не поверишь, Босс. На ходу мысли в голове появляются!
- Ну и бегай, чего уж, твою мать...Можа и умное спохватишь на бегу...- провожая его глазами заметил Босс и удобнее устроился в кресле. - У меня в сидячем виде мыслей более...Главное, не растрясти!
Доковыляв до окна, Заливайко заорал:
- Во-первых строках, Босс, про хлеб-соль не забудем. Традиция! Народная! Ты как мыслишь подавать его Министру?
- Чего ни наесть тама народного, неплохо бы ныне лупануть по стопарю! - зевнул Босс.
Начканц остановился у окна, всмотрелся, на мгновение задумался, радостно крякнул - осенило, и помчался к Боссу .
- Не спим, Босс, не спим. Народное, Босс, это ты в точку! Умеешь, ты, черт гениальный, в главное ткнуть!
Начканц веером помчался по кабинету:
- Стопарь - непременно, Босс. Но по министрюге... Я так, предлагаю. Каравай берём пудовый. Пуд, Босс, он как и был, шестнадцать кило. Естественно, веса! Отряжаем Тулупкину или Зиночку вручать!
Заливайко подскочил к Боссу и хлопнул в ладошки:
- И чуешь, Босс, выдумку? Купальник у ихних, у энтих девок - мини-бикини. Пущай, главное, чтоб не сарафан, Его напялить и другие зайцевы-юдашкины могут. Но! Мы всех умоем. Купальник дадим в русском народном стиле! Просекаешь, Босс?
- В стиле, блин, это хорошо... - оживился Босс и назидательно произнёс. - Сиськи только, я так предполагаю, открыть по ширше. Пусть Москва нашу мощь во всём видит.
- Сиськи, Босс, правильно! - Заливайко опять мчался к противоположной стене. - Русские народные. Они у Зиночки подходящи. Как там отмечают на конкурсах, девяносто, шестьдесят, девяносто? Да кому я, блин, объясняю. Сам же, Босс, у наших девок усматривал. Министрюга обалдеет!
- Там, у Зиночки, на все сто потянет. И трусы что бы у ей в петухах, непременно, Москва сибирские сиськи уважает!
Махом начканц оказался рядом с креслом Босса и завопил:
- Мы чо, Босс, лохи какие-нибудь? Мы - Сибирь, Босс! А Россия, блин, сам знаешь, чем будет прирастать? Ломоносов наш ещё оповестил. Она прирастать станет - Сибирью! Что, станет наша Русь-матушка прирастать ерундой? Мы далеко не ерунда, а великая и обширная Сибирь. Могучая! Гигант! Колосс!
Заливайко подпрыгнул от избытка чувств:
- У нас всё громадное. И сиськи, и трусяры! Чувствуешь, Бос, как в жилу всё легло? И талант ваш, Босс, талант сибирский, самородный, организаторский нужно представить во всей красе.
- Представь, - так же охотно разрешил Босс. - Мне прятать нечего. Что есть, то имеется.
- Ты слышал, Босс, Министр, из нацменов произошёл? А нацмен - он чего? - Заливайко кинулся к бутылкам.
- Для него почести от подданных - первейшее дело. Ну, чеченцев же знаешь? Те ещё сатрапы. Кланяешься, восторгаешься, рука на сердце, закатываешь в восторге глаза, охаешь, ахаешь. Чепчики в воздух...Они млеют и глаза закатывают...Нацмен и порадуется нашей сообразительностью. Подлить коньячишки, Босс?
- Заслушаешься тебя, оратор ты наш хренов, - покачал головой Босс. - А коньячишку давай, мозгу прочищает.
Замыслы начканца
Какой слог, какая подача, какой пафос... Скала, глыба, матерый человечище...Ум, собственно, за разум! Невиданный полёт мечт.
Классик
Запищал селектор на обширном боссовском столе и запестрил разноцветными огоньками. Мелодичный голос секретарши Галочки сообщил:
- Иван Тихонович, тут на связи Картузёхин из маломерных судов. Просит соединить с Боссом. Что ответить?
Босс зашевелился в кресле, но после решил не вставать, махнул Заливайко, мол, поговорю позже. Начканц понимающе кивнул Боссу и, подскочив к аппарату, обернулся:
- Так чего делаем с Картузёхиным?
- Я прикидываю, на рыбалку он потянет. Скажи - совещание у меня по встрече Министра. Брякну позже. Нам с тобой, Тихоныч, уходить в сторону, не дай Бог. Не теряй направление мыслительности.
Заливайко нагнулся к аппарату и заиграл кнопками. После сделал важную физиономию и строго сказал в микрофон:
- Галя, Босс проводит важное, сверх расширенное совещание по встрече самого Министра из той самой Москвы. Не имеет права отвлекаться. На Картузёхина выйдет после.
Начканц, отключил селектор, рухнул в кресло возле приставного столика и тяжко выдохнул. Поёрзав в кресле, он потянулся и спросил:
- Босс, можа девок, к чёртовой бабушке, кликнуть? Прервёмся на заслуженный отдых? Расслабимся. Или лучше ещё налить? Вроде как, с нашим превеликим. Всё для обожаемого Босса. Лимончик? Да и правильно, Босс. Какие девки, ежели, скажем, мужики мозгуют.
- Ой, мозгуем, блин...К едрене бы фене такие мозговые гадства, - вздохнул Босс.
- Прав, ты Босс, прав до не могу... Но дело есть дело, - отозвался Заливайко и бодро выпрыгнул из кресла. Промчавшись по кабинету до Босса, он наполнил рюмки, выпил и энергично продолжил:
- Тада танцуем, Босс, от печки. Рисую картинку акварелью. И, значит, как всё будет выглядеть? Самолёт в аэропорту сел. Министр вышел. Спускается по трапу. Навстречу ты, как самое наиважное лицо. И вдруг...Сибирский народный хор, четыреста три человека. Грянул! Кантата "К радости!"
- Почему четыреста три? - привстал в кресле Босс.
Начканц промчался по комнате рысцой туда-сюда. Остановился у кресла и согласился:
- Хорошо! Не вопрос, пусть будет четыреста пять. Вы, Босс, вам и расширять масштабы! Мелочиться - не ваша натура. За что и весьма уважаю!
- Ну, блин, четыреста пять, ещё туда-сюда...- важно согласился Босс. - Пить-то ещё будем?
- Наливаю...Лимончик, лимончик...И продолжаю, отец ты всех народов. Музыка гремит. Все в восторге... Мощь... Сто ложечников из-за ангра, идут вприсядку, деревянные ложки бьют, стучат. "Сибирский перестук" оглушает и зовёт ввысь! Певцы полукругом, мужики - сила, женщины - не растраченная силища, заслушаешься.
Босс замахал руками:
- Из музыки выбери нечто помелодичнее. Эдакое, "Я под горку шла...Ла-ла-ла".
Заливайко всплеснул руками:
- Босс, какая, к хренам, "под горку!" Милый, ты наш мудрец! Ла-ла-ла. Не оценят нашего ла-ла-ла. Это же Москва! Она столица! Там Чубайс! Жуть! Там некто Бурбулис! Очуметь! Гайдар, на худой конец! Полные кранты! Демократы! Не иначе как остолопы! Она столько ла-ла-ла слышала, что уже не хочет. Или мы уже наелись ...
Босс закивал головой:
- Точно, жуть! Чубайсом убедил. Свят, свят, свят, не к ночи будет помянут. Ваучереносец чёртов, паскуда!
Начканц прервал проклятья:
- Чубайса, Босс, чур меня, чур, меня, пока нам не требуется встренуть! Но не возражаю против твоей верной критики. После кантаты "К радости", запустим и твою "под горку шла". Пущай идет куда хочет, важно многоголосье. Также даём напевное - "Из-за острова на стрежень..." И далее по нотам. Хор бьёт: "Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз..." Скажи, Босс - цепляет. За всю душу.
Босс опять приподнялся в креслах:
- Чего много раз? В чём фишка? Не прочуял, блин.
- Образ такой, Босс. У меня видение. Так сказать, творчество. Намёк. Дескать, приезжайте к нам, дорогой Министр, много раз и всегда будем рады! И мгновенно, апосля - начинается многолюдная пляска. Вылетают казаки и казачки. Конно-пешим строем. Песня, если хотите. Залихватская. Мол, едут, едут по Берлину наши казаки!
- Погоди, не гони лошадей, - остановил Босс начканца. - Какой Берлин, к чёрту? Где мы, а где Берлин. Ты в политику покамеж не лезь. Это по времени не наша тема. Намекать на заграницы не нам, простым сибирякам. Про Берлин мы ещё Москве думать позволяем.
- Лады, Босс. Берлин отменяется. Пляска идёт по взлётной полосе. Лучше пусть танцуют "Комаринскую". Она пока еще пляска русская, она за душу берёт! Задушевная песня! И мы в теме!
- Хор ещё и танцует?- не понял Босс. - Ну-ка плесни, а то за тобою не угнаться в раздумьях.
- Зачем хор? Двести плясунов запускаем одновременно, Ансамбль славной Красной Армии. И какого-нибудь Военно-Морского флота. Идут вприсядку, бьют чечётку. Эх, яблочко, да куды котишься!
Начканц прошелся в танцевальном кураже по кабинету.
- Выгоняем на поле фонтан. Чуешь, Босс, размах? А перед фонтаном... Ну, как перед водной гладью. Тут мы ставим взвод морпехов! Как символ! Моря наши! Океаны под контролем! Не отдадим не пяди, руки прочь!
Заливайко двинулся по кабинету строевым шагом:
- Осанка, Босс. Выправка, строгий вид, приёмы с оружием. Намёк, если хочешь, на почетный караул. Ну, чего в таких случаях Президенту положено. А мы и Министру представляем! Уважаем, значится! Пондравится! Как пить дать, шельма столичная будет доволен.
- Всё двести и одно "Яблочко"?- задумался Босс. - Можа яблочек добавить? Или чо всунуть из нацменовского?
- Не суть, если не "Яблочка", так мы можем и лезгинку. Министр, он из каковских нацмен? Не слышал, Босс?
- А шут его, не догадаешься по виду. Вроде он как бурят. Егозливый...Или эскимос. А то и вовсе чукча. Они нынче так во власть шагнули! Я ж его вблизи тока по телеку и видел. А в зале, када совещание, не разглядишь, далековато. А говорят разное. А вдруг он из евреев. С ними сложнее - заносчивые оне в глубинке-то. И танцы у них не морпеховские, я слышал.
- Лады, отрепетируем что-нибудь бурятское народное. Припоминаю: "Бродяга Байкал проплывая, тащился с сумой на плечах..."
- Бродягу ты брось. Министр из Москвы пока ещё не бродяга. Чего это у него, к хренам собачьим, сума? Они не побираться, сука, сюда приезжают. Они, пидоры, пока хозяева. Землицы всяческой. И всей жизни, блин, тоже.
- Ой, Босс, как ты прав, - согласился начканц. - И надо ведь приспособиться под хозяевов.
Новые времена - новые запросы
Финансовая дефектность, или, говоря проще, деньги за кота в мешке -- пока что главный итог многолетней кампании по развитию гражданской нации в России. Российское не представлено ни новыми героями, ни новыми символами, ни новыми ритуалами. Российский человек, на громадной территории -- фиктивный владелец всех богатств страны, в то время как ресурсами нашего богоспасаемого отечества всё также распоряжаются высшие слои бюрократии и этнократии, окопавшиеся в Москве.
Научная работа. ноябрь 2016
Выпили и помолчали. Занюхали маслинкой, похрустели огурчиками, почавкали сальцем. И тут Заливайко засомневался по ритуалу знакомства с Министром. Озаботила его важная деталька: приказать народу сымать шапки при появлении Министра или оне ещё не крепостные, и не след шапки перед барином ломать? Как у них теперь на Москве принято, роздан подлый люд новоявленной аристократии в холопья или только движение разрастается? Новые времена, демократия ломит, впросак в мелочах не хотелось бы попадать.
Над ломаньем шапок и поясными поклонами со стороны электората задумался и Босс. С одной стороны, указаний на передачу бывшего советского народа в крепостные нынешним барам, пока не поступало, с другой, этот бывший народ за людей на Москве уже не считали, и уважение явно не оказывали, жалование не платили, лечить прекратили, корма поприжали. Не народ уже, а поголовье, кое-где и быдло. Бывало, кто приболел уж слишком, то какой добрый барин отваливал кроху с барского плеча и посылал занемогшего на уколы и клистир в иноземную страну, где клистирами как-то ещё пользовали бомжей и карпух зачуханных. Но это уж для совсем нужных рабов.
Помудрствовав, поприкидывали и так, и сяк, решили приказать собравшимся конторским приветствовать господина Министра сниманием головных уборов. Не убудет у сволочей! А после, как московские воротилы насчёт крепостных решат, чо с ними позволено делать, так указание и придёт.
Начканц, вскочив и пробежав по кабинету, вдруг остановился у портрета будущей императрицы Татианы Первой - бис и долго всматривался в него, будто увидел впервые.
- Ты погляди, Босс - невзрачная бабёнка. Как-то вдруг меня осенило - на портрете, вроде простушка, как бы доярка из деревни Клушино. Вот пример...У Бориса Николаевича практические дела не вытанцовываются. Ну и чо? Он велик духом. Лидер, так сказать, отец нации! И дочурка, слышь, при делах!
- Ты на самокритику больше налегай! - заворчал Босс. - Нашёлся философ из деревни Клушино. Я те почокаю на святое!
- Я же любя и уважая, - раскланялся Заливайко. - Это как про тебя, Босс, взять и сдуру сказать - талант рода человеческого. Мало для тебя, Босс. Ты - гений! Вот она, сущая правда, ей Богу!
- Ох, и мастак ты чай заваривать, - отмахнулся Босс, всё же с довольной улыбкой.- Давай-ка о нашем министрюге, лестимон ты эдакий.
- Шут его знает, Босс. Министр, конечно, и в Африке министр. Начальник, из хозяев земли русской, я бы даже определил. Но в Москве всё так неспокойно, не тебе говорить. Хрен знает куда вывезет. Работа с документами Всенародно избранному сильно бьёт в голову. Поработал, ударило. А ударило Гаранта - и нет того Министра. Заместо его есть бродяга, В Лондоне, международный бродяжон, и с приличной сумой. Ха-ха, это я пошутил. Но критику учту, Босс. Разумная. Налить или пропустишь? Да и правильно. Ну, за критику, Босс?
- Шутишь я смотрю, ты много, - грозно произнёс Босс. - С Москвой, гадство, не пошутишь. Её если, скажем, на хер, громко и чётко, не пошлёшь, а то, блин, до трусов разденет. И ещё кланяться заставит. Но это раньше она так чванилась. Теперь мы и сами с усами. До земли поклоны бить не заставишь, так - до пояса.
- Я в извинении...Шутки убираем. Встретим без шуток и злобного сарказма. Так, Босс? И подарки, само по себе, они тут к месту. Подношения никогда лишними не бывают. Чо и как там, но она всё-таки - ещё Москва. Столица, ёшкин кот!
Босс почмокал и ворчливо произнёс:
- Чо они там, твою мать, в своей сраной, блин, этой Москве видят? Хлам и химию, к чертям собачьим! Они едят продукт? Ни хрена! Дерьмо из Польши, гниль из Турции, гадость из Испании, пластмассу от немцев. Всеобщая помойка, я те открою.
Заливайко закрутился на месте, задумался и выпалил:
- Это как посмотреть, дорогой Босс. Засранная? Это верно сказано. Но мы-то не лыком шиты. А, Босс? Грянем во всей красе и щедрости. Пусть Москва от зависти задохнётся!
Босс ударился в размышления:
- Погоди. Вот ты возьми трюфели. Гриб такой, совершенно, по-ихнему, бесценный. Пробовал я его, етот самый, что ни на есть, блин, трюфельный деликатес. Тьфу, я тебе скажу! Поганка и мухомор по вкусу. А наш боровичок? И в жарёхе, в маринаде! И под водочку, под настоечку! Куда им до нас. А ещё Москва называется! И пусть тащатся в свои Европы.
Начканц выслушал тираду и заволновался:
- Не, Босс, сразу их ни в Европу...Ни, знаешь ли, в задницу, нельзя. Мы их ещё тыкнем харей в грязь. А тут нам товар лицом выложить требуется. И пущай подавятся, знамо дело! Мельчить и как у всех других, у недоумков, скромничать, нам не позволено. Мы - хозяева! Нам их всех переплюнуть требуется, создать нечто своё, эдакое, небывалое. Туеса берёзовые с мёдом. Ведерные! Бочки с орехом... Громадные, не подъёмные! Кедр, сам Босс, понимаешь, есть кедр. Нельма, лососик, таймень, стерлядочка, осетры, муксунчик. А если лосятина копчёная? А женьшень? А папортник орляк? Про нефть и газ я и не заикаюсь! По ведь всё по самой нашей природоохраной части.
- Я тебе ещё когда сказал, пошлём мы сраную Москву куда следует! Но подарки пока само собой. Делаем вид, если понимаешь!
- Кто я? - переспросил Заливайко, - Ещё как понимаю! С полуслова. Наливаю, Босс? Не пропускаешь? Да и правда, что!
Босс выпил, занюхал лимончиком и наставительно сказал:
- Лосятина копчёная нужна, ты не зря её упомянул.
- Счас достану их холодильника. Быстренько пошинкуем. Чего ты молчал? Можа и медвежатинки? - засуетился нацканц.
- Да не мне лосятину. А москвичу. Лосятина! Медвежатина! Усе на стол! Из косули стейк какой изготовить. Факт. Покажем важняку московскому, что дичины таёжной, блин, не нам жалеть.
Босс ещё махнул стопаря, крякнул по-простецки и продолжил:
- Браконьеров собери немедля. Всяких. И с ружжами и с сетями. По башке им крепко настучи, пущай проникнутся важностью. Мяско тама, рыбка.. Чтоб чего не забыли, и не жлобилсь. Добыть все по высшему разряду. За обской селедочкой в Салехард надо послать, одна нога здесь, другая тама. Нежное мясцо у селедочки, я такую сам принимаю. Не сухарями же встречать храпоидола.
Начканц развёл руками:
- Не надо слов, Босс! Нам не впервой озадачивать население...
- Вот-вот! Из пернатых я прикидываю, кого-нибудь в брусничном соусе. Тетерева или, к примеру, гуся. Утка пойдёт. Кряква. Мне ихние окорочка нравятся. Чтоб жир с копчужки капал! - оживился Босс, как только заговорили о его самой любимой теме.
- Знаток же ты, Босс, пищевых гастрономов, - льстиво заулыбался начканц. - Смотрю и радуюсь. Как папаша родной...Вот те крест! Как он меня бывало ремнём солдатским. У-у-ух! Не поверишь...
- Завспоминал! И у меня в памяти много чего загнано...- важно сказал Босс. - Папаша. Я тебе как-нибудь про своего расскажу. Геройский алкоголик был! Неуёмной силищи человек, что касалось водки!
Заливайко из конца кабинета примчался к креслу Босса:
- Не иначе ты весь в отца, Босс! Не вру...такой же наверное, отчаянный. Что до баб, что до водки.
Босс с удовольствием заулыбался и счастливо зажмурился. Видимо, захватили приятные воспоминания...
- Та же Тулупкина. Прямо, черт её побери, Марья- искусница. Да, Босс? Девка ...огонь, - радостно подхватил начканц. - Не зря в должности повысили. Имеет право! Заслужила! Кликнуть, Босс?
- К делу, к делу. За баб после. Ищщо повторяю, ты, в подарках обской селёдочки не забудь. Судачок фаршированный, али щучка, не лишние. Проверь, грибочки, без базару, отборные и белые, волнушки да беляночки, засоленные в бочке. Груздочки в сметанке...
- Подробный перечень богатств продумаем, - отозвался Заливайко, опять забегав по кабинету. - Я дам команду, умников в конторе хватает. Пусть поработают какими-нибудь мозгами. Если нам не досуг. Ха-ха, это я пошутил! Нам всегда до них, до этих сук. Тьфу-ты, едрит твою налево, опять шутка сорвалась. Прости, Босс. Армейское лезет. Но скоро начну исправляться под твоим чутким руководством. И нам до этих самых сук будет дело.
- Сучки, блин, это правильно. Сучки - это приятно. Сучки - это полезно для всего организма. Под моим чутким руководством, - одобрил Босс. - Наливай! И чего ты там ещё удумал?
Начканц продолжает "картину маслом"
Впрочем, пока без паники, время на неё ещё найдётся!
Классик
Заливайко уселся в кресло напротив Босса и продолжил:
- Сюжет, Босс, я представлю набросками. Так сказать, широкими мазками. Не акварель уже, а маслом рисуем. Представь, Босс картину. Аэропорт кругом и вдруг конная милиция. Неплохо! Он стоит, а они скачут и делают рукой вот так. Или так...
Начканц в кресле не усидел, и нетерпеливо вскочив, по-кавалерийски прогарцевал по кабинету, делая рукой и так, и эдак. Босс с интересом осмотрел кавалерийские упражнения.
- Так руками махать не след, - произнёс он. - Ещё чего министрюга унюхает. Вроде как мы его в натуре на хер посылаем. Рановато...
- Чо нам казаки? Пусть машут, народ свободолюбивый. Кони ржут, копыта мельтешат, цокают. Зашибись. Ну, повторим по маленькой, Босс? Эта пятая? И как ты, вождь, всё замечаешь, всё у тебя под контролем. Восхищен! И не менее.
- Не отвлекайся. Я итак задолго сам по себе выдающийся. Чего об этом напрасно трыдычить? Мне в гениальные готовится пора!
- Учту, замечание, Босс. Отец народов ты гениальный и учитель! Не иначе! Продолжаю. Про коней я договорюсь, каналы нащупаем. После конного марша, конники уходят в эскорт, ну, трусят конвоем на конях за авто. Он едет, а топот за ним. Сразит его наповал. Москва до такого не додумается. Моя придумка, до неё и в Чечне не допетрят. Деспоты...
- В Чечне, этой самой, баранов едят. Я там на симпозиуме по охране горных массивов был. Горы надо охранять от посягательств. Смешной народ. Они вайнахи, это я тебе точно говорю. В Аллаха верят до сих пор, - остановил начканца воспоминаниями Босс. - Какие чеченцы донельзя смешные. Про чукчу анекдоты слышал? Умора, когда выпьешь, да? Про чеченцев ещё смешнее.
- Уж куда смешнее. Мне рассказывали подробности...- закивал начканц. - Что-то про отрезанные головы...Ухохочешься... Некоторые умирали со смеху...Ну, так, Босс, наливаю? Может, на закусь бутербродик с икоркой? Чёренькой? Подать? Не будешь увлекаться барскими замашками, пока население в опасности? Во как! Впечатляет! Заботлив, ты вождь, по государственному подходишь к нуждам населения. А бутербродиком по-барски я угощусь, ты меня после разоблачишь, и сделаешь мне при всех укор на моё недемократическое отношение к простолюдинам.
- Я тебя, так укорю, укорю. Умоешься. А бутерброд - то ешь себе. Ласков я к людям и доверчив. Так бы всех и обнял. Расцеловал.
- Босс ты наш родимый! Все о народе думаешь. О людях, так сказать. Золотой ты наш человечище, Босс! ЗаботливЈ ой, как заботлив. И это все знают! Но вернусь к первой задумке. Дети нужны, Босс, дети. Давай дадим и детей. Мило и трогательно. Что-нибудь весёлое и забавное, умиляет и рассстрогивает. Песенка, песенка... Дедушка с бабушкой... Рядушком... Вместе поют эту песню...Семейные ценности. Вера в будущее.
- Вот, блин, верный ты ход нащупал, - вмешался Босс. - Семейные ценности. Вера в будущее. Для меня это главное. Без женщин жить на свете...Как там, тра-ля-ля...
- Мы, Босс, не отвлекаемся. Сейчас серьёзный переход. Сразу за детьми пошла молодёжь. Энергично, талантливо. Скажем, группа "Любэ". Поют они, а гитары у них, как полагается, играют. Гармошка. Это, ой, как по-русски...Гимнастёрки и сапоги впечатляют. Мужественно. Солидные мужские голоса, подтанцовка чуток оголена. Девочки хорошенькие и в коротких юбчонках...Страна должна видеть своё прекрасное...А песня зовёт! Не валяй дурака, Америка! Кулаки сжимаются, не отдадим родную землю! От Волги и до Енисея, Рассея, ты моя Рассея...Комбат - батяня, батяня - комбат...Слёзы, грусть, патриотизм, наконец. Опять же вера в будущее. И указание на водные ресурсы. Мол, реки проистекают именно у нас, качественная отечественная продукция. Как есть, текёть река Енисей. Товарищ, помогай стране, покупай отечественное! Я думаю, Министр всплакнёт. Чтоб Москва и не плакала по утекающим возможностям? Это слезам она не верит, а потребуется - так всплакнёт, мы зарыдаем.
- Зарыдаем, зарыдаем, - согласился Босс. - Так зарыдаем, к чертовой матери... Но будем держаться, мы на службе...
- Босс, я, чо не понимаю? Встреча Министра особый вид государственной службы. Мозги требуются... Задумки... А для встречи из цирка медведей взять - не судьба? И вид медвежий обнадёживает, мы - в Сибири, и рявкнут они, и на барабане, тум-турум-турум...Бум-бум....И вообще медведи они или кто? Неужели у нас завалящего медведя для встречи самого Министра из самой Москвы не найдётся? Так, я записываю, пункт двадцатый, организуем медвежью тарарам. ...Смотрится и вызывает уважение. И, кстати, где-то оно и медвежье предупреждение мелькнёт... Если, в случае чего, вдруг случится не того, то они, эти медведи, значит быстренько того... Внезапно происходит несчастный случай. Схарчат! А что, мало ли у нас съели Министров? Другим, значит, харчить их позволительно, а мы медведя разъярённого поводке удерживай? На кося, выкуси!
- Стратег! Как, твою мать, полководец. Армиями мыслишь...- крякнул Босс. - Так нальёшь?
- Ещё по единой, вождь? Да и правильно.
- А про выпивку Министру, ты чо ли упустил? - спохватился Босс. - На трезвянку он нас распатронит по первое число. Мы, естессно. не боимся, но выпить человеку надо дать.
- Угадал Босс! Провидец ты наш неописуемый! После медведей, сам бог велел, хлеб-соль и стаканчик. - другой, третий... Предложим медовухи. И народный напиток, и по ногам лупит. Граммов двести. Враз! Я думаю, осилит влёт. Нацмены выпить горазды, только дай огненной воды.
- Двести- это на первый раз, - вставил Босс, - выпили, занюхали, блин, корочкой и - по второй...Между первой и второй промежуток небольшой.
- Мы вольём в него, Босс, сколько нам потребуется! И тут начинётся салют. Минут на десять. Слова огнями в воздухе чертим разные. Ура! Спасибо! Виват! Россия вперёд! Выражения высочайше утверждённые, их не стыдно и в воздухе повесить.
- Надписи ты согласуй, чтоб промашки какой не вышло, - указал Босс. - Печать на всякий случай поставить запроси. Вдруг по ошибке, блин, не то слово загорится... Не дай бог что матерное изобразят... Жопа, например или, того хуже - задница на небе засверкает. Министр на свой счёт воспримет... А мы - ни причём, у нас утверждённый документ на руках. А слово хреновое само по себе зажглось... Брак китайский. Они, мол, плохо русским владеют...
- Помечено, Босс. В соответствующих инстанциях затвердим...Нам своеволие ни к чему, согласен...После салюта Министра под руки и суём на заднее сиденье. Чтоб не опомнился. Не таких ломали... Прошу прощения, встречали. Кортеж отъезжает и звучит заключительная песня. Задорная, залихватская, наша. Каково, Босс, в общих чертах?
Босс привычным для размышления жестом, двумя руками обхватил голову и крепко задумался. Молчал. Когда заговорил - стало ясно - ничего путного в голову не пришло.
- Наливай ещё! Литряка для раздумий маловато будет. Подумать требуется, помозговать. Мысли пляшут. На цыганщину бы не свалиться. К нам приехал, к нам приехал....Не к добру цыгане.
- Это верно, Босс, цыганы нам на встрече не товарищи. А мыслей и у нас громадьё. Решай сам, а после дашь отмашку. Мы наготове. Мы по коням и - в седло. После приказа нас не остановишь...
- Мысля-то у меня кой-какая на примете...Понимаш, мы Москве должны показать наше щедрое сибирское гостеприимство...Но не более того...Они, эти москвичи грёбаные, народ загребущий, готовы без стеснения хапнуть и наше угощенье, и всё остальное, блин, у нас под шумок. А мы им, к чертям собачьим, кланяйся... Нам колонизаторы с плёткой не нужны...На-ко ся, выкуси! Хрен вам, мы сами умеем...
- Может, Босс, наших конторских чинодралов попытаем? Соберём решительно...Посидят, померекуют в мыслях. Сморозят чего, то исть, выскажутся. Мысли донесут.
- Можа и конторских собрать. Только какие они госслужащие, чиновники, клерки? Так, шантрапа пузатая. Знаю я их, как облупленных. Но другого под рукой ничего нет. Рявкни по селектору, пусщай сгоняють ихних в залу. Можа реформу каку придумают, черти говняные.
- На посошок, Босс, ещё по одной? Чтоб этих чудиков сподручнее долбать? Ну, вздрогнули!
- Погодь. Я про реформы ляпнул. А мысля у меня и зародилась! Думаю твою канцелярию переименовать в отдел первичного осмотра приходящих документов. Как тебе мысленность моя? Не спился вконец? Пока мыслю - я существенный! Так, что ли мудрость?
- Шедеврально! - ахнул начканц. - Сейчас плесну. За гениальность! Только гений... Мог дойти до такого.
Всеобщий мозговой штурм
Как сообщают СМИ, ученые поняли, что гормон голода грелин стимулирует аппетит и рост новых клеток головного мозга. Вот почему в результате голодания человек становится умнее.
Как гром для нас средь ясного неба - всех конторских опять погнали в конференц-зал на "пятиминутку". Промчалась по коридору секретарша Галочка, выкрикивая "Всё пропало! Начинается "пятиминутка"! Всем в зал!"
- Чего-то зачастил Босс делиться мудрыми мыслями, течка у него что ли? Словесная? - возмутился Егорка.
- Ага, - поддели его мы. - Ты ещё обрисуй благостную картину. Какая дружба разлита в атмосфере конторы, ошеломляющая и подавляющая, просто чудная приветливость и всеобщая любовь... И, обратите внимание, мужики, почти не ощутимо высокомерие. Трогает... Вы все-то верите? Я сам-то давно в сказки отверил...
Наша интеллектуальная ватага понуро побрела на битьё младенцев. Действительно, что-то Босс зачастил общаться с нами сирыми и убогими. Век бы его не видеть и не слышать.
На сборище вне программы, бешеная троица, Заливайко и две стервозины, погнала нас в катастрофическом режиме, как собаки-загонщики стадо баранов.
Босс выглядел средне отоваренным вино-водочными изделиями и посему быков, то есть, нас, понятно, всего лишь баранов, махом схватил за рога.
- Измотавшись я чего-то сёдни. Но мы ненадолго угубимся в проблемы. На прошлом совещании в целом крепко было прояснено тока два вопроса. Приказ, как помните... Тода мною было установлено - кажинный приказ приклеплевался на стеньи. Безоговорочно. И второе, тада доподлинно разъяснено - на вас, бездельники грядут серьёзные наказания.
- Начал с места в карьер, - сказал Конюхов. - Как бы он там не утоп, в этом карьере. Речь-то только началась, а уже пугает...
Босс встал, прошёлся за столом, дружески похлопал по плечу начканца и продолжил:
- Вижу вокруг, блин, соратников.Чем бы научным я хотел поразить вас? Но об этом после, не такое это уж, блин, минутное это дело. Сейчас скажу откровенно - любите научные знания в себе. Прошу вас, как человек.
Сидевшая в середине, Агриппина что-то сказала резкое.
- Чо ты там, сипишь, Агриппина? - отозвался Босс. - Ты это о чём произнесла? Зачем тебе, Агриппина, наука? Тебе наука, блин, лишняя, Агриппина, ты ж незамужняя. Тебе, блин, наука повредит, к чертовой матери! Она тебе - полный абзац.
Зал дипломатично хохотнул и замер, ожидая продолжения.
- Обсмеялись? - спросил Босс и, начальственно оскалившись, вроде как в улыбке, сказал:
- Я сам люблю подсмеяться и нашутковать...Но другие у меня дошутятся, юмористы...
Он опять прошелся за столом, заглянул через плечо в блокнот что-то записывающей Лилианне Адольфовне, ткнул туда пальцем и вновь обратился к залу:
- Говорю дальше. Загоним в повестку третий главный вопрос. Вопросище, если хотите, века. Спросим все, спросим именно себя: за каким к нам прибывает сам Министр? Ребро, а не вопрос! Ведь не на красавицу нашу Зиночку едет поглядеть! Зиночку мы и сами глядеть умеем. И с удовольствием. Зиночка, лапочка, оставайтесь нежным и кротким дитя. Я понятен, Зинуля? И вы оставайтесь, Лилианна Адольфовна. Тем самым спасёте госслужбу. Хотя бы в нашей конторе. Будет для чего нам на службу являться.
Лилианна поправила причёску, а Зиночка победно обвела глазами зал - её выделили, её похвалил сам Босс, ей восхитились...
- Эту приму, суперзвезду экрана, надо сразу после выступления в белый халат и в больничку, - сказал нам Егор, - свихнётся от славы...
Босс остановился на краю помоста и долго вглядывался в зал,
- А про Министра мысль у меня имеется такая, - протянул он. - Министр, блин, желает осведомиться у нас про обстановку вообще, и в природе, естественно. Зажать, так сказать, руку на пульсе. Где ещё Министру встретиться с природой, как не у нас. И вот какая мне пришла на память мысль... Давайте-ка, выскажите свои рассуждения про Министра и его поездку. Проведем , грубо говоря, резвогнатьцифровку...В мыслях и на местностях.
Теперь высказался сидевший чуть впереди нас военный Панас. Кажется, он поправил боссову формулировку - назвав резвогнатьцифровку - рекогносцировкой. Заливайко погрозил Панасу пальцем.
- Чего ты там подсказываешь Панас, душа ты наша, военная? - заинтересовался Босс. - Как правильно? Давай по слогам, а то мудрёно выступаешь. Ре - ко - гнос- ци- ровка? Каким только словам не обучили тебя в могучих боях, Панас, душа ты наша героическая, черт тебя подери! Проведём, значит, её родимую, как ты сказал, о встрече с Министром.
Не выдержал и вякнул своё слово перворядник Вопилкин. Босс тут же встрепенулся:
- Верно подмечено, Гаврило Викторыч? Так, говоришь, мною теперь ляпнуто, генерал ты, блин, конторский? Соратник ты мой проверенный! Ты погоди, блин со своими словами... Откроет речь мудрейший ветеран...И и не стройте здеся улыбок у меня. Всё мы знаем, не тычте, твою мать, нам в морду...Необуздан он выпивке...И чего? В добровольных начинаниях негоже корить человека. Не хай воно соби.... Верно я на украиньской мове высказался? Где у нас Тарас Убийволк? Далековато засел, дорогой. Но слышу твоё слово. Дякую за похвалу, Тарасушка, будь ласка. Ну что ж... Вы, товарищ Вопилкин, наше старое, устоявшееся ветеранство, кому как не вам... Не понял, блин? Не кричите все вместе, старайтесь мне кричать по одному. Ага? Вопилкин уже прикорнул? Что же вы, Иван Тихонович, не довели до моего сознания столь важный факт. Я бы не беспокоил заслуженного товарища, пущай отдыхает... Мы ветеранов - ни-ни. Вздохнем негромко и двинем к дальнейшему. Заинтересует нас и взгляд лучших работников, куда мы без передовиков? Исидор Игнатьевич! Чо скачишь, как непривязанный? Высказаться желаешь или напрасно желчью исходишь? Злые огоньки увидел в твоих глазах. Прав я? Как загорелись огоньки, так до меня доходит - Заплакич жахнуть желает правду - матку. Если подкалывать станешь, то молчи пока. Мы умных опосля поспрашаем.
Исидор Игнатьевич нерешительно привстал, но, вздохнув, уселся. Потом, как бы на что-то решился, встал снова.
- Извините. Я Писеевичу всё-таки хочу сказать. Мы, Писеевич с тобой, как нацмены. Впрочем, какой ты нацмен. Торгаш несчастный. И бизнес у тебя живодёрский. О работе, Писеевич, думать неплохо бы, хоть часок в день. А ты...Весь коридор у нас загромождён лавками торговыми, лотками, киосками. Мы начнём когда-нибудь работать, ли окончательно превратимся в спекулянтов китайским дерьмом?
Исидор болезненно скривился и, оглянувшись на зал, обречённо сел. Босс захрипел, наливаясь алым цветом:
- Ты чо там себе, блин, Исидор, вякаешь? Как бы тебе мозги, едрит тя по разному, разумнее вправить? Фитиль у тя, к хренам собачьим, чо ли в одном месте спокою не даёт? Я те, твою мать, успокою!
- Грамотный вы мужчина, дорогой Босс, - отчётливо и на весь зал сказала Стенокардия Абрамовна. - Оглушает ваша грамотность! Вам бы министром в какую-нибудь недоразвитую банановую страну. Бананы сами бы с веток падали. Пользуйтесь!
В зале установилась гробовая тишина. Слышно было тяжелое, перегарное дыхание Вопилкина и испуганное подвывание Заливайко.