Впервые я услышал о событии - и о них, конечно - от вездесущего Поля. Само собой. В этом английском городке Поль сразу узнавал обо всём, и всё, о чём он узнавал, оставалось тайной не больше пяти минут. Его длинный аристократический нос и ястребиной ясности морозно-голубые глаза возникали сразу и везде, и все видели, как он строчит в блокноте заметки к очерку или старательно фотографирует некий "объект", который, по его словам, со временем вырастет в "идею". Его можно было увидеть то на жерди посреди болот за много миль от города, где он часами дожидался какого-то небывалого освещения тростника и при этом тончайшим бисерным почерком заполнял карточки цветовой гаммы будущих пейзажей - эти карточки можно было читать как стихи - то верхом на останках парового катка, брошенного у поворота грязной речки. Однажды я видел его распластавшимся прямо посреди дороги к судоверфи: там он снимал с точки зрения земляного червя и в необыкновенном ракурсе столбы недостроенного забора. Словом, он был во всём.
Не только в вещах, но и в людях. Люди разжигали его любопытство не меньше иных предметов. Он их "коллекционировал", особенно чудаков и странных типов, не пренебрегая, впрочем, и выдающимися личностями. Мастерская у него превратилась в кунсткамеру, полную раковин, старых бутылок, причудливых камней, засушенных листьев и насекомых, сломанных кукол - всего, что вдруг увлекало его воображение или наводило на мысль, и поэтому его "салон" изобиловал удивительнейшими лицами. Поля не интересовало, откуда эти люди и чем занимаются, если у них был характер, если они были красивы и забавны: такой предъявлялся экзамен. Мешанина общественных слоёв на этих диковинных салонах была невообразимая - тут и дамы с голубыми волосами, и йоги, и спившиеся композиторы, лилипуты из цирка, графини, манекенщицы, хористки - что не имело ни малейшего значения. Все славно проводили время: Поль умел об этом позаботиться, а уж сам он - лучше всех. Дискутировать ли о психологических аспектах сюрреализма с худосочным бельгийским поэтом или давать забавно восторженным тоном советы по косметике хорошенькой, просто чудо какой хорошенькой, юной любительнице фотографии - ему было всё равно. Жизнелюб он был необыкновенный.
Поэтому я ничуть не удивился, когда Поль вдруг возник поздним летним вечером под моим светящимся окном и выпалил с возбуждённым смехом, что может показать мне нечто невероятное.
- А что это будет? - спросил я.
- Пойдём, увидишь.
Догнав его на мощёной булыжником улице, я повторил вопрос, но он ответил встречным: знаю ли я, что в город приехала ярмарка. Я, кстати, знал. Утром того дня я видел, как собирают первые ярко-полосатые шатры и павильоны, расставляют в круг пёстрые цыганские повозки, роют канаву для нужника за брезентовой ширмой, а из грязных чехлов гордо выходят на свет волшебные красно-золотые кони карусели. Эти балаганы появлялись у нас каждый год, принося неделю дешёвого азарта и гремящей музыки, но в самом этом событии не было ничего удивительного. Так я и ответил.
- А ты всё видел? "Круг смерти" ты видел?
- "Круг смерти"?
- Да, и моих двух викингов!
- Твоих викингов? Это еще что такое?
- Тогда ты вообще ничего не видел! Мой дорогой друг, это - самая восхитительная пара людей, которых я встречал в жизни! Пошли, а то опоздаем!
Мы поспешили вверх по улице к площадке, откуда была видна ярмарка во всей ослепительной сутолоке: толпы, крики, странная всхлипывающая водянистая музыка карусели, бег кивающих головами лошадок, ряды раскрашенных лодок-качелей, а в них - напряжённые пассажиры, хватающиеся за тросы при взлёте в тень и падающие оттуда к свету - всё как всегда, в точности как всегда. Так мне, по крайней мере, казалось, пока я не услышал какой-то незнакомый звук. Вроде велосипеда с моторчиком, который заводится всё более частыми и громкими хлопками: крещендо механического рёва, а потом вдруг замирает и снова с треском взвывает, и опять, и опять. С нашей площадки я пытался разглядеть, откуда этот шум, и тогда впервые увидел "Круг смерти", а под ним на невысокой обитой ярко-красным плюшем платформе в ослепительном круге света - два мотоцикла и двух викингов с ними рядом.
Даже с такого расстояния я понял, что Поль прав. Было нечто царственное в гордой небрежности осанки двух голубых фигурок. Они возвышались над толпой с видом снисходительного патрицианского презрения, как у льва в клетке или тигра в зоопарке. Мы спустились по крутым ступенькам, протиснулись сквозь веселящуюся толпу у будок с азартными играми к подножию плюшевой платформы, и мне сразу стало ясно, что Поль не только не преувеличивал, но, пожалуй, и поскромничал. Мальчик и девочка - а выглядели они ничуть не старше - были ослепительно, ангелоподобно прекрасны. Они казались ангелами, потому что у обоих волосы были невероятно светлы, а глаза - голубые, но ещё они были в ореоле яростной чистоты, неукротимой и непререкаемой. Да, викинги - Поль, как всегда, попал в самую точку. Теперь я вижу, что впечатление усиливалось ещё и тем, что у девушки, одетой в точности, как и юноша: в голубую расстёгнутую у ворота блузку и свободные синие шаровары, была аккуратная синяя шляпка, плотно обнимающая светлые волосы, с серебряными крылышками по бокам. Я был просто околдован, потому что смотрела она поверх наших голов, совершенно не замечая ослепительного круга света, в котором стояла, и будто уже неслась в полёте. Она была сама скорость - она была стрелой. И глаза её были такой пронзительной голубизны и ярости, каких я больше никогда не видел.
Между тем, юноша ещё три-четыре раза разогнал с оглушительным треском двигатель мотоцикла, а билетёр объявил в небольшой мегафон, что представление, последнее в этот вечер, начинается, и зрители стали взбираться по шаткой лестнице к верху громадного лакированного цилиндра, который и назывался "Кругом смерти". Совершенное кружево тросов держало это сооружение у земли, и я заметил, что растяжки, как и стены самого круга, были совершенно новые. Юноша и девушка покатили мотоциклы по дорожке в дверь круга, которую помощник захлопнул за ними. Поль купил два билета, и мы поспешили по лестнице наверх.
- Что, они, в самом деле, будут кружить по стене этой бочки? - спросил я, когда мы уселись и стали рассматривать деревянные внутренности сооружения, казавшегося сверху огромным блюдцем. Два викинга стояли у своих мотоциклов и потирали руки.
- Ну, конечно. В общем-то, в трюке нет ничего хитрого: всё основано на центробежной силе. Они, наверно, уже несколько лет гастролировали по Соединенным Штатам с этим номером - и всё равно, дрожь пробирает. Только посмотри на этих двоих - ты видел когда-то что-нибудь подобное? Посмотри на девчонку! Посмотри, как она стоит! Как пламя, дружище - она, как пламя! А он как изящен! Наверно, они муж и жена.
- Эти дети?
- У неё кольцо на пальце - увидишь, когда она будет близко.
- Как - будет близко?
- Выедет на самый верх: вот зачем у них здесь предохранительный трос.
Юноша, подняв вверх бледное лицо, объяснял:
- ...считают, что риск слишком велик, и поэтому мы не можем получить страховку ни на каких условиях. Ни одна страховая компания не желает заключить с нами договор, какую бы сумму мы ни платили. Поэтому я прошу вас сделать свои пожертвования, пусть самые скромные: мы положим их на отдельный счёт, который воспользуемся только при несчастном случае.
Он стоял, положив руку на бедро, и глядел вверх спокойно, как бы оценивая публику. Девушка безразлично наклонилась, опершись о мотоцикл, и ни на что не смотрела, видимо, томясь от скуки. Всё казалось совершенно необычным. Хорошо поставленный голос, ясный и твердый - речь человека из высшего общества. Вниз покатились пенсы, шестипенсовики, несколько шиллингов. Он сказал: "Я всем вам благодарен" и неспешно, с безупречным достоинством наклонился, чтобы подобрать их. Девушка несколько мгновений неподвижно смотрела на него, а потом перевела взгляд на свои ногти.
Так она и стояла в центре арены, когда юноша завёл мотоцикл, разогнался кругами, въехал с наклоном на бордюр и вдруг рванул прямо по стене. Разверзся оглушительный грохот: хватило бы и одного запертого в цилиндре воя мотоцикла, но от быстрой смены нагрузок угрожающе заскрипел весь остов "Круга смерти". Теперь можно было своими глазами видеть, как играли его контуры, когда ездок проносился по сверкающим стенам. Он поднимался всё выше, описывая всё более близкие спирали, и, наконец, проревел на расстоянии вытянутой руки от самого верха. Горячий ветер ударил нам в лица, отхлынул и снова обрушился, а светлые волосы юноши развевались за ним, как флаг. Тогда он стал спускаться, сняв руки с руля, и распахнул их, паря вольно, как ласточка. Движение было прекрасно и, казалось, не стоило ему никаких усилий: это был свободный полёт.
Что-то в этом роде я и собирался сказать Полю, думая, что ласточка - единственная из птиц, для которой полёт может быть чистым наслаждением, когда случайно бросил взгляд на девушку. Она застыла, отвернув чуть вниз и в сторону гордое лицо под серебряными крыльями, и продолжала изучать свои ногти; она по-прежнему лениво опиралась на наклонённый мотоцикл, и лишь однажды подняла глаза вверх на кружащую фигуру. Но и в этот раз взгляд был обращён не столько на него, как в некие неведомые дали. Была ли она, как казалось, так совершенно безучастна? Или это естественно для профессионалов? Выражение её лица не изменилось и когда он, снижая скорость, спустился на наклонный пол и остановился рядом с ней и что-то сказал ей тихим голосом. Что-то очень короткое: одно или два слова. Наверно, какое-то указание или совет. Он посмотрел на неё, и она отвернулась: просто смотрела в сторону, будто сквозь стены, пока он объяснял зрителям вежливым и хорошо поставленным голосом, что он и его жена впервые в мире выполняют номер в "Круге смерти" одновременно, добавив, как бы невзначай, что советует всем отодвинуться от предохранительного троса. Через секунду девушка уселась на машину и, разогнавшись, описала первый круг по стене. Миг! - и она уже была высоко, а яркие крылышки быстро поднимались к нам. Мне показалось, что она взлетела по отвесной стене гораздо быстрее юноши, но, может быть, я ошибался? И что двигалась она тоже быстрее. В мгновение ока она взмыла к самому верху, чуть не до предохранительного троса, прекрасное лицо викинга застыло в яростной чистоте скорости, ветер сбил свободный голубой воротник назад от белой шеи, и тогда снизу взметнулась вторая машина. В немыслимом рёве, от которого, казалось, стены должны были разлететься на куски, две фигуры носились скрещивающимися кругами: девушка жестко держалась одного уровня, а юноша то падал, то взлетал. Невозможно было выбрать, за чем следить: неземным лицом девушки или блистательными виражами её партнёра. Но сейчас нельзя было оторвать глаз именно от него, потому что он опять поплыл, как птица, сняв руки с руля, и что-то достал из кармана: это был чёрный шёлковый квадрат, чёрный платок, рвавшийся из рук, как яростное пламя. Двумя руками он поднял его перед лицом. Да, он закрыл себе глаза повязкой! Черный квадрат прижало ветром к глазам: он словно прилип к лицу от одной скорости движения, и опять, распахнув руки, юноша нырял, как ласточка, по всему кругу, легко и свободно, а девушка вверху двигалась чуть медленнее и, кажется, впервые наблюдала за ним.
Но наблюдала с той же застывшей яростью, с тем же выражением отстранённой и необоримой гордости - и без малейшего страха за себя и за него. Почти зло или даже презрительно, и с примесью нетерпения: когда уже ему надоест. Просто чувствовалось, что она думает: "Да кончай уже, хватит на сегодня, ты уже показал себя, съезжай вниз с этой стенки, и пойдём домой!". И чувствовалось её собственное наслаждение скоростью и опасностью, будто эта сверкающая отвесная стена была для неё дороже жизни.
Номер, впрочем, подходил к концу. Юноша сорвал с лица и быстро спрятал чёрный платок, и начал снижаться кругами, замедляя движение. Мотоцикл прерывисто застучал, и вот уже юноша снова был на полу, а девушка съезжала к нему со стены по изящной спирали, всё медленнее и медленнее, серебряные крылышки были обращены вниз, а яростная головка - гордо откинута назад. Меньше чем за минуту она спокойно подкатила к центру, они стали укладывать машины на ночь, а зрители вокруг нас потянулись к выходу. Внизу открылась снаружи полукруглая дверь в стене, и вошёл помощник с деревянным молотком. Первой, не проронив ни слова, покинула арену девушка, а юноша, что-то сказав на ходу помощнику, последовал за ней за ней. Десять золотых минут закончились.
- Ну, - спросил Поль, когда мы спускались по узкой лестнице, - я был прав?
- Ты был прав. Я не нахожу слов. Они несравненны, невероятны! Именно ты и должен был их открыть.
Он хмыкнул.
- Да, ничего не скажешь, повезло.
- Вот только объясни мне, почему не было аплодисментов?
- Действительно любопытно. Им никогда не аплодируют. Ни одного хлопка. Ты знаешь, мне кажется это потому, что зрители на самом деле были ошеломлены, совершенно подавлены - может быть, поэтому?
- Может быть, может быть. Я, во всяком случае, был!
Ярмарка уже закрывалась на ночь. На карусели было темно, то там, то здесь выключали освещение, разбредались с площадок последние гуляки. По занавескам цыганских вагончиков и повозок двигались тени: добрые люди укладывались на ночь. У громадного зелёного грузовика с электростанцией сидел на табуретке сторож. Табуретка стояла прямо на траве, а сторож читал газету под голой лампочкой, торчавшей из борта машины, и косил взглядом на стучащие моторы. От грузовика по траве тянулись кабели к карусели, "Кругу смерти", к вагончикам. Мы осторожно перешагивали через них и решили вернуться домой вдоль реки. Юноши и девушки мы нигде не увидели.
II.
Конечно, впоследствии мы видели их ещё не раз. Ну, как мы могли удержаться, чтобы не пойти на представление? Не могли и не удерживались. Нас тянуло к ним, как пьяницу к бутылке. Мы просиживали одно представление за другим, уходили и снова возвращались с друзьями. Поль, естественно, был с фотоаппаратом и сделал десятки великолепных снимков, а сколько заметок он написал - уму непостижимо. К концу мы знали этих милых созданий уже наизусть, как обычно знают лишь тех, кого любят. И всё время, до самого последнего выступления, они оставались столь же совершенны, прекрасны и рыцарственны, как в первый день.
Я пишу это о выступлениях. Но ещё большее впечатление произвели они сами, когда мы что-то узнали о них: драматизм ещё усилился, когда мы выведали всё, и почему они ведут себя таким образом. Знать бы ещё, какой конец был уготован, и как скоро он наступит!.. Но нельзя, конечно, знать наперёд, и никто такого не предполагал. Пока же нам было достаточно следить за дикарским и презрительным безразличием девушки, за злой гордостью, так подчёркивавшей её красоту, и в противовес этому за спокойной, холодной и терпеливой отвагой юноши, тихой смелостью того, кто знает, что у него хватит сил ждать дольше.
Начало было положено, когда Поль решил пригласить их на воскресный чай, и они приняли приглашение. Они были удивлены и обрадованы. Они пришли и имели огромный успех, и - как рассказала мне потом Маргарет, потому что я сам, к великому своему сожалению, прийти не смог - вели себя прекрасно, просто чудно. Почему-то никто, безо всяких, конечно, оснований, не ожидал от них изысканных манер, но это предубеждение чуть ли не мгновенно развеялось, когда выяснилось, что юноша - сын викария с севера! То есть, фактически, он был джентльменом, а девушка - леди! У Маргарет отлегло от сердца, Поль был очарован, и все прекрасно, как всегда, провели время. Выяснилось много интересного. Им обоим было по двадцать два, и они поженились меньше года назад. Юноша провёл несколько месяцев в Нью-Йорке: там он и обучился акробатической езде, когда работал механиком на "Стене смерти" на Кони-Айленд. Он решил вернуться в Англию и стать здесь первым, кто выступает в этом жанре. На деньги, полученные от матери к совершеннолетию, он купил лицензию, заказал чертежи первого в Англии "Круга смерти" и построил его в Саутхемптоне. Всего лишь за неделю до этого они дали в Саутхемптоне своё первое представление. Все деньги были истрачены - их как раз хватило на начальные расходы - и теперь они жили только с выручки, но были в ней уверены...
Было заметно, рассказывала Маргарет, что вёл разговор только он. Правда, несколько нервно и всё время оглядываясь на свою жену, будто опасаясь её молчаливого несогласия или неодобрения. Девушка не сказала почти ничего. Она была чрезвычайно выдержана, очень любезна, но дала понять, что предпочитает слушать, время от времени, обращаясь к мужу с выражением, которое показалось Маргарет чуть скептическим. Особенно, когда дело шло о его подвигах, и особенно прежних подвигах. Он вовсе не хвастал, ни в малейшей степени. Очевидно, он считал свои достижения чрезвычайно скромными, но именно, когда он рассказывал, как завоевал приз острова Мен, как выиграл гонку с юга на север через всю Англию и ещё о нескольких подобных победах, Маргарет впервые заметила, что она "покривила губки", в её глазах вспыхнул злой блеск. Это казалось странно и неловко. Более того, это, по-видимому, смущало юношу.
Никакого света тогда больше не пролилось, и выяснилось всё лишь за несколько дней до того, как ярмарка свернулась и отправилась в Фолкстон.
В общем-то, суть мне открылась из-за пачки сигарет: в тот день мне надо было зайти к ювелиру забрать часы, которые я отдал в чистку. Лавка ювелира была как раз в конце той улицы, откуда открывался вид на ярмарку. Поглазев на неё сверху ещё раз и не имея никакого занятия, я стал спускаться. С утра там всё было закрыто, кроме пары грошовых игорных лотков, резвилось несколько ребятишек, и место казалась заброшенным. Но, подойдя к "Кругу смерти", я увидел юношу, совершенно одного. Он сидел на краю красной плюшевой платформы и болтал ногами в синих брюках. Едва заметив меня, он оживился и улыбнулся мне, видимо, узнав.
- Вы, вероятно, видели меня раньше? - спросил я.
- Много раз. Вы ведь дружите с мистером Нэшем, я не ошибаюсь? Он, кажется, о вас рассказывал.
Я подтвердил и сказал, как мне жаль, что я не смог тогда прийти на чай и встретиться с его женой и с ним. Я наговорил ему кучу комплиментов, чем он, казалось, был польщён, и попросил меня присесть рядом. Но лишь когда я предложил ему сигарету, в нём вспыхнула неподдельная радость - он буквально просиял.
- А вы знаете, - сказал он, - я с ума схожу без сигарет, совершенно схожу с ума. Полчаса назад закончились, и никого вокруг - я один, а отойти нельзя из-за этих цыган. Большое спасибо!
- Вы много курите?
- Боюсь, что слишком много. При такой работе надо чем-то занять себя в перерывах, чем-то успокоить нервы - понимаете, о чём я? Когда ты не на мотоцикле, и утром, особенно с утра!
- С утра?
- Да, с утра нужно долго дожидаться. Такой крохотный городишко, здесь некому давать утренние представления. Не повезло: мы могли бы малость подзаработать, а в нашем деле плохо, когда нечем заняться. Пить нельзя, никак нельзя при таких трюках, вот и остаётся - только курить. Я тяну одну за другой, и деточка тоже.
- Деточка?
- Моя жена.
- Вполне естественно, наверно: от таких номеров могут сдать нервы.
- Да, нужно двигаться. Всё время двигаться - беда с этими третьесортными ярмарками: разъезжают по городкам, где нет публики...
Он улыбнулся, скользнул по мне голубыми глазами и унёсся в будущее, которое определённо было больше и лучше этой ярмарки. Потом он помахал сигаретой в сторону карусели и добавил:
- А знаете, в общем-то, всё в порядке: где-то ведь надо начинать. Думаю, нам и так повезло.
Наступила пауза, он сдул пепел с сигареты, и я вдруг стал расхваливать внешний вид "Круга", в чём Нэш, настоящий художник, был со мной согласен.
- Так вы находите, что он изящен? Да, очень изящен. Его построили на маленькой верфи в Саутгемптоне, и, правда, постарались. Посмотрите на дерево: как на яхте, везде тонкая работа! Намного лучше, чем у американцев. Намного! Знаете, это непростая конструкция: она жить должна, играть - чтобы ни слишком жёстко, ни слишком слабо. Вы заметили, что когда мы объезжаем круг, то с нами как бы пробегает рябь? Так и должно быть. Круг нужно сначала настроить и постоянно подстраивать, как скрипку. Вот для чего эти расчалки: мы их подтягиваем или ослабляем, всегда следим за ними. А со временем он становится даже лучше: созревает, как всё на свете. Уже сейчас заметно, что каркас стал чуть гибче.
Мы подняли глаза на лакированное дерево "Круга". Солнце поблескивало на гладких коричневых профилях. Юноша потрогал трос расчалки - сооружение и в самом деле напоминало яхту или даже скрипку.
- Нэш сделал несколько великолепных снимков вашего "Круга".
- В самом деле?
- И вас с женой тоже.
- Я обязательно хочу на них посмотреть. Он ведь настоящий художник, правда?
- Прекрасный фотограф. Один из лучших.
С минуту мы молча курили, а потом, к немалому моему удивлению, он спросил:
- Вам нравится моя жена?
- Ваша жена? Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду её выступления.
- Конечно, нравится - она восхитительна.
- Вы находите?
Он посмотрел на меня, нахмурясь и чуть озадаченно. Я не совсем понял, к чему он клонит, и повторил:
- Разумеется, мы все ей потрясены. Она необыкновенно красива.
- Да, да... Простите, можно я одолжу у вас ещё сигаретку?..
Я передал ему пачку, он закурил одну не с того конца, потом снова нахмурился и продолжил:
- Видите, в этом и вся сложность...
- Какая сложность?
- Понимаете, в аттракционах не всё так просто, как кажется на первый взгляд. Конечно, она хороша, я это знаю...
- Она просто великолепна!
- Она хороша, но этого одного мало. Нужно думать о воздействии на зрителя.
- Простите, я не совсем понимаю.
Он испытующе посмотрел на меня, как будто взвешивая в свете того, что собирался произнести, и взгляд был беспокойным и жалостным.
- Ну, возьмите себя или мистера Нэша...
- Допустим?
- Вы приходите к нам на представление и, конечно, вам нравится моя жена, так и должно быть. А теперь возникает вот это самое балаганное дело, в котором должны быть "звёзды". Понимаете, что я хочу сказать? Всегда обязательно должна быть звезда. И ей может быть только один из выступающих, иначе высшей точки не достичь.
- Согласен.
- Значит, вы поняли. - От моего согласия ему стало заметно легче: он улыбнулся и заговорил чуть доверительней. - Должна быть высшая точка. Люди идут на представление, чтобы до чего-то возвыситься. А деточка не хочет этого понять.
- Не хочет понять?
- Не хочет. В этом и загвоздка. Не можем мы оба выполнять умопомрачительные трюки. И я говорю, зрители предпочитают, чтобы их делал мужчина, а не женщина. Вы согласны?
- Да, вы, пожалуй, правы.
- Конечно, я прав, но она этого не понимает, не хочет понять!
Он покачал головой, недоумённо глядя на свою покачивающуюся ногу и на траву, в которой догорал окурок, и ещё раз повторил:
- Она просто не хочет этого понимать. Имейте в виду, я совершенно уверен, что она в состоянии выполнить какие-то из этих трюков - характера у неё хватит, это все видят, но не в том дело. А, кроме того, больше риска. Ни одна женщина с мужчиной не сравнится: могут сдать нервы, может ошибиться, а в нашем деле нельзя допустить ни одной ошибки. Она от меня не отстаёт ни днем, ни ночью: хочет попробовать то одно, то другое, попробовать раз, попробовать два раза. Вы знаете женщин: уступишь - пропадёшь...
Он быстро взглянул на меня и отвёл глаза. Мне стало его жаль.
- Да, - сказал я не очень уверено, - думаю, вы правы. Ваши выступления выше всяких похвал, и она своей красотой придает им последний штрих. Но я на вашем месте ни в коем случае не позволил бы ей делать ничего больше! Я бы ни за что не позволил!
- Вы так считаете?
- Да, я так считаю.
- Кто бы её уговорил... Но если ей что-то взбрело в голову!..
Он рассмеялся искренне, заразительно, как мальчишка, будто был уверен в непреодолимости прекрасного упрямства своей жены. Потом он соскочил с платформы, и я увидел, что к нам движется его помощник, механик.
- Ну, - сказал я, - надеюсь, вы ещё как-нибудь к нам зайдёте!
- Непременно. И, пожалуйста, передайте мистеру Нэшу, что я хочу взглянуть на эти фотографии.
- Обязательно передам.
Он ушёл с быстрым и нервным взмахом руки, а я направился к ступенькам, которые поднимались в город.
- Простите, - услышал я вслед, - мне надо было кому-то высказаться.
Я помахал ему, и он помахал в ответ: это было последнее наше приветствие, но увидеть его мне ещё случилось... Было это через год.
III.
Да, через год, почти день в день. К этому времени мы, кажется, уже забыли - в самом деле, забыли? - о нём и о девушке, которая разбилась в Фолкстоне, демонстрируя в "новом представлении" - как газеты называли "Круг смерти" - езду с повязкой на глазах. Мы прочли об этом через несколько дней после их отъезда, и были страшно потрясены и опечалены. Юноша тогда написал Полю и попросил прислать несколько фотографий. Поль отправил их...
Но через год к нам вернулась та же ярмарка, а с ней - к огромному нашему удивлению - и "Круг смерти". Сперва мы подумали, что это, возможно, другой аттракцион, потому что выглядел он не совсем исправным и был сильно потрёпан, как если бы за ним перестали следить. Наши сомнения рассеялись, когда мы подошли ближе.
Там, на выцветшей плюшевой платформе стоял юноша, но и сам он тоже как-то выцвел и потускнел. Он казался похудевшим и измождённым, красота пропала. Рядом с ним стояла другая девушка, смуглая, со скучным лицом и скучными глазами. Те же трюки с ездой, но уже без серебряных крылышек. Юноша курил сигарету, и когда заметил нас, виновато отвел глаза. Был какой-то миг нерешительного узнавания, но потом он гордо поднял подбородок, отвернул голову и холодно и яростно выбросил нас из своей жизни.