Аннотация: Почти разговор. На самом деле монолог, потому что ОНА не дает слова вставить.
(Не автобиография. Ну, если только слегка.)
Cлушай, я вот думаю - Надо меняться. Надо становится циником, холодным и расчетливым. Это чувство счастья такое бесполезное, после него открывается слишком глухая пустота.
Не надо никому верить. Не надо нырять в очередное приключение со всеми эмоциями. Не надо быть губкой и впитывать все, что вокруг. Потом это слишком сложно забыть. Слишком острые воспоминания.
Легко сказать. Я холерик. Если мне хорошо, то это так и прет. Долго. Уже все кончилось, а мне все кажется, что это только на несколько минут прекратилось и скоро начнется снова. А все ЗАКОНЧИЛОСЬ совсем и никогда не повторится. Вот с этим я не могу смириться. Не смириться даже, а поверить в это.
Слушай, мне так стыдно! Я так хочу быть легкой, беззаботной, чтобы со мной было просто и хорошо, чтобы без слез, без истерик, без писем, без жалоб.
Ты не поверишь, но я, такая недоверчивая и циничная, полностью превратилась в нечто его собственное, делай что хочешь. Пусть с виду было и не так, но на самом деле было именно так
Ведь он же даже не так уж мне и понравился мне с первого раза. И не совсем мой типаж, и не до него было. Я бежала по улице, и вдруг решила сделать Open Tour по Парижу. Я его уже облазила вдоль и поперек, но взглянуть немножко сверху, быстро и сжато проезжая его - это хотелось. Я запрыгнула на второй этаж омнибуса, протиснулась на задние сиденья и развалилась в кресле. Было удивительно встретить там группу с конференции, половину людей из которой я неплохо знала. С ними он и был - он и отправил их в этот Open Tour. Он стоял и считал их, в том числе и меня, решив, что, коли я с ними болтаю, значит - своя.
Он просто был милый. Улыбался. Сказал, что его зовут Бертье.
Я тайком на него смотрела и, в общем, ничего не нашла. Но когда мы уехали, а он остался, я расстроилась. Но не потому, что мне он понравился, а просто так, потому что не перед кем было выпендриваться. Кто бы знал. Париж был такой красивый и нежный.
После тура мы все собрались в Национальном Музее, в холле. Пили Бордо из бочек. Я крутилась от одной компании к другой. И гораздо позже вдруг случился его "Bonsoir". Над тарелкой с сыром.
Это я сейчас тебе это ТАК рассказываю! А тогда, что ты думаешь! До него ли!...
Потом мы пошли в клуб. Нет, мы еще сидели под аркой, всей толпой и пили Holsteen. А потом пошли в клуб. Я его почти не замечала. Замечала, конечно, потому что он сидел рядом со мной и болтал.
Помню, появился некий Claudio. Начался бурный флирт. Он красавец, не удержаться. Мы сбежали с ним на улицу, чтобы договориться о свидании на завтра. Каким-то чудом мы не целовались, видимо держали на потом - но "потом" не случилось.
Выбежал Berthier и сказал, что клуб закрывается. Мы все толпились у входа, среди ночи, на какой-то маленькой и пустой улице. Хозяин вышел и сказал, чтобы мы не шумели - потому что вокруг дома и там люди спят.
Мы куда-то пошли. Я не помню, про что мы болтали. Я была drunk. Je suis ivrogne.
Мостовая была из камней (Rua des Pedros - rue de pierres). Он еще брал деньги в банкомате. Потом мы опять куда-то шли под фонарями. Я сказала, что он какой-то не такой француз (и это было правдой. Он был какой-то не такой француз). Он меня схватил поперек спины, мы доползли до скамеечки и уселись. Надо было решить, что делать. До моей резиденции далеко, а сапожки страшно трут, я еле шла. Можно взять такси, но время около двух, и резиденция уже закрыта. Мы сидели и думали и немножко целовались. К нам подошел старый негр с "шарманкой", там играл джаз. Они стали болтать. Долго-долго. Французская болтовня, ночь, Париж, запах, листва и легкий джаз. Я превратилась в губку, как всегда. Только не так - Ах Ах!... какая прелесть. А просто - так и надо. По-другому не бывает, и быть не может. Это и есть самое ужасное. Потому что потом эта "норма" уходит и ничего не остается, кроме всех этих слез и соплей.
Они долго болтали, а я сидела и напевала джаз из шарманки. Потом негр попрощался (Bon nuit) и куда-то пропал. Мы встали, куда-то пошли. Он сказал - "Мы поедем ко мне. Если ты передумаешь, мы развернемся (faire demi-tour) и я отвезу тебя в резиденцию". Я сказала вдруг "ОК". И мы нырнули в такси.
Это лучшая поездка за весь мой Париж. Это был настоящий Париж, такой, после которого действительно можно сказать, что Я ТАМ БЫЛА.
Теперь он болтал с таксистом. По радио играла парижская музыка. Я была tipsy из-за французского вина. Мимо проносились улицы, окна и фонари. И эта французская болтовня внутри такси. Все, я действительно в Париже. Пусть до этого я облазила его вдоль и поперек, все равно, только сейчас я действительно в Париже.
Berthier постучал меня по плечу и сказал - "посмотри туда, направо", и стал дальше болтать с таксистом. Я посмотрела. Там была Tour Eiffel. Ночью. Она сверкала на весь город. Мы неслись мимо нее, а она и не двигалась вовсе. Такая она огромная. Oh mon Paris, ville ideale...
Так мы и ехали. Они болтали, и играла музыка, а я уставилась на светящуюся Tour Eiffel
И не могла от нее оторваться. Тоже не так - Ах, какая прелесть!!! А просто потому, что она стоит и светится, а я еду в такси среди ночи.
Я влезла коленками на сиденье, и Tour Eiffel светилась мне вслед.
Потом я снова не помню. Не помню, как мы вышли из такси и как шли. Наверное, все-таки помню, но рассказать не могу. Взялись за ручки и пошли. Все, больше ничего не могу вспомнить.
Мы зашли в подъезд, он набрал код из ста цифр, на первом этаже была дверь в его квартиру. Здорово. Это впечатление "сразу". Я влезла в толстое кресло. Все вокруг было деревянное, бежевое и еще какое-то. Как будто из Мадагаскара (хотя он там не был) или еще откуда-то... У него большой бар. Я увидела Bailey's. Он мне его налил. Я не помню, про что мы болтали, но мы болтали. Мне так жаль, что это стерлось из памяти.
Потом мы сидели на его двухэтажной кровати, правда на первом этаже. Он сказал - "Вот тебе, выбирай, в какой майке ты будешь спать". Я чего-то выбрала. Но мы лежали и болтали, как были - я в юбке, колготках и всем остальном. Berthier сказал - "Я очень устал на этой конференции. Мне правда надо спать. I really really need to sleep".
Какие там "спать". Это была такая схватка, что я не могу вспомнить ничего подобного за всю свою богатую жизнь. Такая хватка, такие поцелуи, такой шепот, такая настоящность, что, кажется, такого не бывает. Это было как пробежка по облакам - все несется, все движется, и такое счастье, такая легкость, такой полет - "и ввысь и ввысь".
Я впилась в его шею как вампир. Было так, что даже было больно. Это был такой порыв, против которого бесполезно ВСЕ. Этого не было никогда, и никогда ни с кем не будет.
И мы уснули. Я просыпалась иногда на его плече и снова засыпала. Сквозь закрытые ставни чуть-чуть пробивался свет фонарей. Я немножко это видела и сразу засыпала.
Потом наступило утро. Мы прижались друг к другу и не могли встать. Не улыбались и молчали и дремали. "Это так хорошо - просыпаться с тобой". Я ничего не ответила. Это было естественно. Это сейчас мне этого не хватает, что слезы текут ручьем. А тогда это было нормально. По-другому не бывает.
Но это была пятница. У меня - парижские почти- каникулы, а ему надо мчать на работу.
Мы даже не выпили кофе. Он написал мне свой телефон и назначил свидание на Монмартре сегодня, в 9 вечера. В три у меня планировалась встреча c Jacques'ом, а в восемь - с Claudio. Я не знала, что делать. Видимо, полдня спать, а там будет видно.
Мы шли по улице и я летала на крыльях. Он мне объяснил, как отсюда добираться до Porte d' Italy на автобусе. Поставил меня на остановку и сказал, что ему ПРАВДА надо бежать, I really have to run. Я сказала "а bientТt " и он унесся.
Я смотрела ему вслед и мне хотелось прыгать от удовольствия. Это была настоящая парижская жизнь. Настоящее парижское утро, когда все парижане спешат кто куда, и я вместе с ними. Было пасмурно. Подъехал мой автобус. Я в него вскочила, как бодрая коза, и рухнула в кресло.
И поехала. Очень хотелось спать. Ведь я спала всего пару часов. Я включила player, и смотрела в окно. Иногда сквозь дома проскакивала Tour Eiffel. Нет, не иногда -постоянно. Раз - и выскакивает. Все куда-то торопятся, и я, сонная и такая вся какая-то веселая, мчу вместе с ними куда-то.
Задумавшись, я проскочила свою остановку. Пересела в метро и наконец добралась до резиденции. Взяла ключи на reception и побежала на свой этаж. Нырнула в душ и решила спать. . Но перед этим позвонила Жаку, отменила встречу, пообещав позвонить ему завтра. Или в воскресенье. И мы встретимся. Он обещал повезти меня в Версаль. Представляешь, какая красота!...
Да нет. Я туда так и не попала. Меня совсем снесло в эту амурную историю, так, что все остальное забылось. Не веришь? Я тоже.
Я повесила на дверь "Don't disturb, S.V.P." и рухнула спать.
Когда я проснулась, я сбегала вниз, купила кофе в автомате и долго его пила, болтаясь с player'ом по комнате и куря сигарету. Зазвонил мой телефон.
"July? -Yes. -It's Berthier . -Yes. "... Он сказал, что свидание отменяется. Что сегодня уезжает его мама, и он должен помочь ей собраться и сводить ее на прощание в ресторан.
C'est bon, я сказала. Завтра, сказал он. В восемь часов, в том же месте на Монмартре.
На станции Abbesses. C'est bon...
Жалко, конечно, но, в общем, все понятно.
Ну и ладно.
Я в Париже и расстраиваться здесь просто глупо. К тому же приближалось мое свидание с Claudio.
Я оделась и вышла из резиденции. Свидание было назначено на Porte'd'Italy, прямо на станции. Я пришла минут на 10 раньше. Уселась, вытянула ноги и включила player. Там что-то такое запело....
Через пару минут подъехал поезд. Я вдруг подскочила и нырнула в вагон. И поехала. Не знаю куда.
Мне, конечно, было неудобно перед Claudio. Но сегодня так хотелось одной бродить по Парижу. Ни с кем не разговаривать, никому не улыбаться и все такое.
Вышла на Chatelet. Было чуть больше восьми и темно. Я перешла дорогу, вышла на мост и стала смотреть. На Hotel de Ville, на башни Notre-Dame de Paris, на Tour Eiffel, на Сену. И слушала французскую музыку, по радио. Кто-то подходил знакомиться (естественно, какие-то проходимцы, потому что истинные парижане просто так, тупо, ни за что не подойдут), но я рявкала "Je ne parle pas franГais" и спешно ретировалась.
Это был не приступ мизантропизма. Я не знаю почему, но мне захотелось быть такой задумчивой и ходить по Парижу одной. И вообще я была рассеянная и уставшая. И мне очень нравилось быть такой, бродя по набережной Сены.
Я не знаю, сколько я так ходила. Я дошла до Лувра, потом прошла по Мосту Искусств, потом пришла к Hotel de Ville. Посмотрела, позадумывалась, потом села на Chatelet в метро и поехала домой.
На следующий день я спустилась на завтрак в кафе. Было очень рано. Я пила кофе и апельсиновый сок, и позвонила папе. Папа сказал, что мне придется сегодня быть беспризорницей, потому что он на весь день уходит - это последний день конференции, будут заключительные выступления, и потом банкет до ночи.
У меня планов никаких не было. Я решила, что позвоню Жаку, поеду куда-нибудь на Monparnas , ну а вечером, если что, все - таки будет свидание с B. на Monmartre'е. Ну а если не будет, то и ладно.....
Я вернулась в номер. Было еще очень рано, часов 9 утра, это была суббота. Я решила пока никуда не идти, а поваляться с player'ом и полистать международные конвенции.
Зазвонил телефон.
"- Hello. - July? - Yes. - It's Berthier"...
Он спросил, как дела и еще - приду ли я сегодня на свидание. Я сказала - да, приду. Он сказал, я тебя жду. Ну пока.
Это было так bien!
Через несколько минут телефон снова зазвонил.
"- Hello? - July ? - Yes! - It's Berthier.."
"What's wrong!!" - завопила я. Ты звонишь, чтобы сказать, что и сегодня все отменяется!!!? Нет, нет... и смеется: "Я хочу спросить, что ты собираешься сегодня делать?"
--
Не знаю. В восемь часов приеду на Abbesses, там и встретимся.
--
А до этого?
--
Ну не знаю еще.
--
А где ты сейчас?
--
В резиденции.
--
Я сейчас приеду.
--
У тебя же конференция!
--
Я не пойду. A bientТt.
Я слезла с кровати. Сидела и смотрела в окно. За окном стоял шум от проезжающих машин.
Постучали в дверь. Я открыла. Стоит. Улыбается. Влетел в номер.
Стоял такой теплый пасмурный день. Париж так грел меня всем тем, что происходило.
Это Париж, самый настоящий, самый лучший город на свете.
Он сказал, что очень устал за эту неделю. Что было столько работы. И сказал - "пойдем, я покажу тебе парк. Мы с тобой будем там валяться на траве". Мы пошли.
Было совсем рано. Впереди был целый день. Мы шли, шли. По Boulevard Kellerman.
Болтали и обнимались.
Слушай, меня это убивает. Знаешь, вот сейчас вспоминаешь и думаешь - Это было так "не задумываясь", так "само собой разумеется"... Ай, ладно, я про это уже говорила!
Мы шли долго, может быть около часа. Я правда не знаю. И пришли в парк. Маленький, весь "вверх-вниз", изумрудная травка. Кое-где стоят скульптуры. Маленькие фонтанчики. Что это за парк, я не знаю. Забыла. И у меня нет ни одной фотографии этого места. Так что только так, в мыслях, что-то останется от этого парка, где мы с ним лежали на траве.
Иногда выглядывало солнце. Мы болтали про все подряд. Он почти что спал. Я, конечно, нет. Я лежала на спине, на его руке и смотрела на облака. То переворачивалась на живот и пялилась на него. Дразнила его.
Спросила, что с ним было, когда он вспоминал про то, что было той ночью. Мне было интересно, было ли ему также волнительно вспоминать это, как мне.
Иногда я его целовала, в губы. Мурлыкала какие-то глупости. Мы были наэлектризованные.
Мы говорили про работу, про деньги и квартиры, про друзей, про любовь, про нас.
Так прошло часа два.
Он сказал, что надо "сменить парк". Что мы пойдем в другой парк, купим вина и сэндвичей.
Мы сидели на автобусной остановке и болтали. Потом ехали в автобусе, он мне рассказывал про все, что неслось за окнами. Потом мы пошли в магазин, чтобы купить вина.
Бродили среди полок, выбирали вино. Он сказал, что нам понадобится штопор. Забежали в маленький магазинчик на углу, из тех, где продается ВСЕ. Он нырнул в дебри полок, а я вдруг увидела большую корзину рядом с кассой, там валялись магнитики на холодильник, пара евро за каждый. Наверху этой цветной кучи лежал tire-bouchon - магнит в виде бутылки белого вина, из которой точит спираль штопора. Это было то, что надо. Он сейчас висит на моем холодильнике. Маленькое, немножко грустное, воспоминание.
Потом в уличном кафе мы набрали сэндвичей и пошли в метро.
Мы приехали в еще один парк. Я снова не запомнила, ЧТО это был за парк и даже плохо представляю, где он находился.
Это был большой парк, большие зеленые холмы тут и там, фонари, деревянно- кованные скамейки, фонтаны. Там носились дети, сидели компании и валялись влюбленные парочки. Эти влюбленные!.. Они везде, по всему Парижу. Они целуются, смотрят друг на друга с трепетом в глазах, а ты идешь мимо и думаешь - "Ах...".
На этот раз уже не надо было растроганно вздыхать. На этот раз Я сама была действующим лицом на парижской сцене.
Мы использовали новый штопор по прямому назначению. Пробка не поддавалась, и нам в помощь сразу нашлось несколько добровольцев из
близсидящих (и близлежащих) парижан. Наконец она выскочила, после чего добровольцы наперебой стали предлагать нам прочие блага - " Из чего вы будете пить? - мы сейчас вам дадим стаканчики, ладно?".
Ладно. Merci, merci beaucoup. Мы оказались непредусмотрительными, забыв стаканы, зато добились маленького спектакля вокруг себя. Это ли не радость?!!
Вино было легким и пьяным, солнце нежно светило на нас сквозь листву, травка была чистая, пушистая и мягкая. Меня слегка бил внутренний ток, такими резкими, постоянными разрядами. Атмосфера любви и страсти летала в воздухе, но была ненавязчивой, плавной, невидимой.
Я пила вино, смотрела вперед и слушала французское радио. Он уснул. Я сидела на травке рядом. В наушниках пела песенка "Ma dИclaration". Ты потом спрашивал меня - Это что, песня про Декларацию о независимости?
На самом деле у "dИclaration" еще есть другое значение на французском. Это значит "Признание в любви". К подобным вещам французы относятся трепетно и торжественно.
...Да, да, в английском тоже есть такое перевод! Но можно ли сравнить!...
Песенка простая и незамысловатая, про "как я тебя так люблю и признаюсь тебе в этом, спев эту песню". Даже моего французского было достаточно, чтобы понять ее смысл.
Все вокруг было просто. Я, сидящая на листве, вытянув ноги, парк с пушистой изумрудной травкой, полбутылки вина, дымящаяся сигарета, спящий В., глупая и трогательная песенка, парочки вокруг и французская приглушенная речь. Я была такая успокоенная, такая счастливая, такая сама по себе.
Потом он проснулся. Мы то сидели, то лежали обнявшись, и болтали. Решили где-нибудь поужинать, где-нибудь на Monmartr'e. Он лежал на спине, я - прямо на нем. Мне нравились его темные глаза и белые-белые зубы, низкий голос, мягкий, французский английский, его смех, нравились его шутки, его мимика, морщины, его любовь ко мне. Он тоже был наэлектризован, очень. Мы были в таком сладком, рвущемся напряжении, в том еле сдерживаемом нетерпении, какое бывает только в самом начале. Была только проба пера, пусть очень мощная и сильная, но это только проба, только случайный порыв, а впереди будет то, чего ждешь, просто умирая в предвкушении.
Та ночь была так неожиданна и так сильна, что ее отзвуки плескались внутри, требуя выхода. Я расстегнула пару пуговиц на его рубашке. Болтая с ним, водила мизинцем по его коже на груди. А у него менялось дыхание.
У него была очень крутая пряжка на ремне. "Ремень" по-французски - ceinture. Он это сказал и я тихонько завизжала от восторга. Ceinture !!! Вот это звук!! А "пепел" - une cendre. А "пепельница".... Лучше и не произносить!!! Это такая красота, и не верится, что простые слова могут повергнуть в такое звуковое (слуховое) наслаждение.
Я была в состоянии, близком к помешательству. На Париж опускался сумрак, в парке зажглись створчатые фонари, мы лежали на траве, пили вино, в голове шумело, наша страсть требовала выхода немедленно, сейчас, требовала до такой степени, что плыло в глазах. Меня сводило с ума его притяжение ко мне, он смотрел мне в глаза, на губы, не отрываясь, не улыбаясь, говорил что-то хриплым голосом, так, что у меня внутри взрывались бомбы. Ну как тут уследить за куртуазностью поведения! Я вдруг начала было говорить, почти шепотом (голос выключился) "I love..." (это был просто рывок) - но он зажал мне рот и сказал "Шшшш...Не говори ничего". Этого говорить нельзя. Нельзя.
Становилось холодно. Мы были уже немножко пьяными. И решили поехать наконец на Monmartre. И поехали к нему, чтобы он переоделся. Пошли в метро и поехали на его станцию Balard. Всю дорогу молчали. Сжимали друг другу руки и молчали. Шли от метро до его квартиры, тоже почти молчали.
Мы только успели захлопнуть за собой дверь. Рухнули прямо на пол. Самое сильное - его стон, когда он прижимается в моей шее, его руки, сжимающие так, что трудно вздохнуть, треск рвущейся рубашки, мой укус в его плечо, ни одного слова, кроме сбивчивого "please" и "oui" на выдохе.
По потолку пролетали отсветы от машинных фар. Было темно, как-то горячо, даже хотелось плакать, без причин. Мы допили вино, которое осталось в бутылке, сидя перед камином, потом он потащил меня гулять.
Он надел на меня свою джинсовку, взял за руку и повел бродить вдоль Сены. В этой части города почему-то было пусто. Почти никого не было на улицах.
На набережной под ногами шелестели листья каштанов, и я вспомнила старую песенку "This falling leaves". Я не знала ее по-французски. Он меня просветил; мы шли и он мне басом пел "C'est une chanson....". Под мостом стояла Статуя Свободы. Та же, что стоит в Нью-Йорке, но маленькая, метров 20 высотой. Французы подарили ее американцам. А маленький оригинал оставили себе.
Мы шли вдоль Сены и стебались. Прости мой французский, но по-другому не скажешь. Он рассказывал, как когда-то учил русский и показывал, что из этого вышло. Я хохотала, согнувшись вдвое. Даже пресс заболел. Наконец, мы уселись на ступени набережной, прямо перед нами - Эйфелева Башня. Она была далеко, она снова светилась в темноте, В. откупорил шампанское, я напялила очки, чтобы лучше видеть все вокруг, и мы стали отмечать сегодняшний день.
Это был праздник. Не такой, как я люблю - чтобы толпа народа, грохот музыки, танцы и прыги, а такой, маленький, под парижским небом, с одним парижанином рядом, перед Tour Eiffel, с бутылкой шампанского. Такие праздники я тоже люблю. Просто они не так часто могут повторяться.
Мы сидели долго. Рассказывали друг другу всякие случаи. Ржали как ненормальные.
Потом, в какой-то момент я поняла, что переполнена впечатлениями. Устала напрочь. Перед глазами уже прыгали какие-то звездочки, не из-за шампанского, а из-за переизбытка. Я стала молчать.
"T'ai fatiguИ?" - он спросил, я даже не ответила. Я совсем что-то отупела. Он положил мою башку себе на плечо, и мы сидели дальше.
Иногда мимо проносились машины, совсем редко проходили люди, но самом деле город уже спал. Почему-то Париж рано уходит спать. Около часа ночи уже половина улиц стоит в тиши.
Потом он повел меня домой. То, чтоб отправить меня ко мне в резиденцию на такси, как-то не обсуждалось, и ладно - подумала я. Я и не хотела туда. Мне правда не хотелось расставаться с ним. Тем более что меньше чем через неделю я уже уеду. Насовсем.
А очки я тогда потеряла. Оставила на той набережной. Представляешь...
Мы снова пришли к нему, уселись на первом этаже его кровати. Он зажег свечи и плеснул мне Bailey's. Мы развалились, что-то мне он говорил, но я уже почти не слушала.
Мы так и уснули, в джинсах, под свет свечей. Я нечаянно разбудила его, вылезая из его рук. И понеслось. Не так, как уже было. Поцелуи, объятия, - много, много, и долго, сквозь сон, медленно, бесконечно. Новое знакомство, новое познание друг друга, привыкание к коже, запаху, изучение каждого сантиметра, испытание всего на вкус, на ощупь, на запах, на вид. И только потом, совсем потом, после часов этих уроков и открытий, мы снова падаем в пропасть, летим туда на каких-то крыльях, в ритме какого-то бурного танца, и его губы, и его руки, и его вздох на моей ключице, и я запрокидываю голову, и только, только так можно жить, только так можно любить, и только так можно быть. И больше никак.
Не знаю. Трудно сказать, откуда это появилось. Был ли ОН так хорош, что так отчетливо запомнились все жесты, слова, каждое движение и каждый вздох? Или это просто Париж - и только он, кого можно винить в этом шквале чувств? Или это я, когда-то так запутавшаяся в беготне и всяких заботах -и вдруг вырвалась сюда, в этот город, во Францию, и не пропустила там ни одного мгновения?
И то, и другое, и третье.
И я могу гордиться этим и нежиться в этих воспоминаниях, таких мощных и красивых. Кто-то проживает всю жизнь, так и не постигнув страсти в вечном поиске покоя, стабильности и "комфорта", теряя самое важное, самое сильное и самое чистое. Дай бог им здоровья... Но я не такая.
Мы были вместе одну неделю. Каждый день вечером, когда в Париже собирались сумерки, я ехала к В. на улицу.... нет, несмотря на ее красивое название, я так и не вспомню его, там черт ногу сломит.
Ехать к нему мне нравилось особенно. Я люблю парижское метро до смерти. Весь день я бродила по городу, забираясь во все его закоулки и трущобы, бродила по шикарным площадям и роскошным набережным, лазила по лестницам и узким улочкам, а вечером ехала к нему. Он вызванивал меня из разных мест, чтобы спросить, когда я приду. Я всегда опаздывала, примерно на час. И когда приходила, видела, что он немножко издерган. Ах, как прелестно, думала я.
Я садилась в метро, засовывала наушники в уши и ехала. Довольно далеко, несколько станций, так что я ехала около получаса. Это было замечательное время. Вокруг меня был сосредоточенный Париж, французы со всех сторон, их разговоры, такие тонкие и чистые, их -такие же - запахи, их глаза, их настроение, их беззаботность, видная даже в задумчивости.
Как-то. Я немножко заблудилась, ища правильный переход на нужную мне станцию. В метро играли музыканты. Скрипка, сакс и еще кто-то. Я разглядывала карту подземки рядом с ними и слушала. Они играли Битлов. И тихо пели. Это была, по-моему, I will. А может быть и нет. Неважно. Играли они здорово. Один из них (скрипач) решил мне помочь и повел. Мы болтали по пути, я была какая-то грустно--разнеженная. Уж слишком близок был мой отъезд. Когда он отвел меня на нужную станцию, я ему сказала, как здорово он играл. Потом подъехал поезд, и я поехала. Это была еще одна "самая лучшая" поездка
Ехала под французскую музыку все эти полчаса. Мне так мало оставалось побыть здесь...
Вышла на улицу. Мне так не хотелось идти к нему. Потому что впереди было слишком мало времени. Я хотела еще ходить и ходить, немножко прощаться с городом и немножко плакать. Чтобы мне никто не мешал. Я немножко мазохистка. Зато так чувствуется полнее.
Я вышла на улицу, которая ведет к его дому. Шагала мимо витрин, и вдруг врезалась в него. Он вынесся меня встречать, не смог усидеть дома. Слишком сильно я опаздывала. Взял меня за руку и повел домой. А я была злая как собака. Ну что -почему!
Потому что слишком скоро уезжать.
На этот момент я слишком вжилась в этот город. Я уже не могла представить своей жизни вне этого.
Я не помню той ночи. У нас было так мало этих ночей, и так много. Все они были такими разными, такими непохожими.
Мы долго болтали и ржали на всю округу. Сидели на кровати, скрестив ноги, и стебались. Ну прости, ну нельзя тут сказать "веселились" или "шутили".... Орали какие-то песни. Это - яркие краски, необходимые любви: общий смех. Общие песни. Пусть любовь длится неделю. Но это лучше, чем что-то, что длится всю жизнь -- но длится медленно, пресно и серо. Это правда лучше.
Утром я поехала к Лувру. День прошел пестро, ярко и как-то безумно. Вечером мы снова пришли к Лувру, к его пирамидам. Там мы все встречались , чтобы праздновать папин день рожденья. С опозданием на день, зато все вместе.
Мы с папой сидели на фонтане и ждали их. Через арку с улицы Риволи внесся В. Его трудно было узнать. Он был в черном костюме и в очках. Я долго смотрела на него, как он несется куда-то прочь от нас - он искал нас, но не замечал -- и не звала его, не знаю почему. А потом со мной случилась какая-то очередная странность. Я встала и пошла на Риволи. Я не знаю, что это было. Но он был так слишком красив тогда! Мне не хотелось его видеть. Это был слишком последний раз. Я очень истеричная психопатка.
Побродив по темным залам Лувра, я вернулась. Я затушила в себе эту непонятную ярость и надутость. На что! - на то, что мне хочется еще и еще, а этого "еще" больше не будет, ну пара волнующих моментов - и все.
Вокруг папы уже собралась вся компания. Мы все перезнакомились, перецеловались (так положено) и пошли покупать шампанское, фрукты и сэндвичи. В Париже наступила ночь. Мы пришли к Мосту Искусств, чтобы отпраздновать папин День Рожденья. И наш отъезд. Вот уж праздник...
Мы сели на доски, и вокруг были сотни компаний таких же, как мы. Я с первого же дня в Париже мечтала сидеть и пить на Мосту Искусств. И где я только не праздновала мое пребывание здесь!..Прежде всего - Эйфелева башня. А были и Монмартр, и Монпарнас, и Елисейские поля. Но Мост Искусств - это особенное место.
Я швырнула монетку в Сену. В пол-евро. Значит, вернусь.
Потом, спустя часа два, мы пили кофе на Saint-Michelle. И стали прощаться. Завтра рано утром мы с папой улетали домой. Вокруг кипела парижская ночь. А завтра самолет унесет меня черт-те куда. Что за несправедливость?..
В. попрощался с моим папой. И попросил увезти меня с собой на эту ночь. Смело. Папа и так все знал, но этот жест был очень мил и как-то... благороден, что ли? Да нет, наверное. Просто французское понимание.
Станция метро, на которую мы пришли, была закрыта. Не "в честь", а "из-за" годовщины взрыва в Нью-Йорке. Ух ты! Как я близка к мировым событиям - думала я. Мы перешли на другую станцию и поехали. Болтали про чепуху. Грусть, которая была, должна была быть спрятана. Это было как негласный договор, но это действовало.
Мы приехали к нему. Сидели в его "мадагаскарских" креслах, пили Bailey's и жгли свечки. Не спали всю ночь. Почти.
Рано-рано утром я плюхалась у него в ванной. Надо было мчать домой, хватать манатки и ехать в аэропорт. Не помню, как мы прощались. Прощание -всегда скучно, больно и банально. Что говорить? Как смотреть? Грусть в глазах? Несчастная улыбка? Пошлятина какая...
Мы обнялись в коридоре. Что-то там про "always", про "toujours"... Я выскочила за дверь и вынеслась на улицу. Рванула мимо витрин. Был рассвет, поздний рассвет, когда первое солнце уже выглядывает на востоке. Я была лохматая, с ненормальным румянцем, неслась куда-то, без единой мысли в голове, кроме какого-то смутного и противного чувства - "больно". Оно было смутное, неотчетливое, его хотелось отогнать как назойливую муху, шваркнуть по нему с размаху, по такому противному, такому бесполезному и ненужному ощущению.
Что-то дернуло меня за плечо, рвануло назад. Это был В. Какие-то лихорадочные объятия, какой-то ненормальный шепот, все это посреди улицы, под таким мощным рассветом, таким равнодушным и далеким. Париж, Париж... Разве ты можешь быть таким холодным?
Если бы тогда хлестал ливень, стоял свинцовый сумрак над городом... Но это был яркий солнечный день, когда солнце только восходит, даря теплый и радостный день всем вокруг.
Но почему-то не нам.
Он немножко толкнул меня и ушел не оборачиваясь. Я немножко посмотрела ему вслед, отвернулась и понеслась вперед. Как давно и как недавно это было - я смотрела ему вслед, после нашей первой ночи, и умирала от восторга. И вот сейчас. Так противно. Так больно. Так хочется плакать.
Потом был сумбур в мозгах. Автобус, пик Эйфелевой башни сквозь деревья, сквозь крыши домой, столько раз это было. И это - последний раз. Потом резиденция, сигарета в номере, метро, линия до Charles de Golle. На одной станции к нам подскочила пожилая пара и спросила - "Простите, эта линия ведет в Париж?" . Нет, ответила я, это линия из Парижа, вам надо перейти на противоположную сторону. Они - в Париж. Я - из него. Ну почему.
Мы пили кофе в аэропорту. На счете было написано "Bienvenu a Paris". Добро пожаловать в Париж. Ну когда же я перестану обращать внимание на такие мелочи!
Наш самолет взлетел. Я уставилась в иллюминатор. Внизу исчезал мой сказочный город. Oh mon Paris, ville ideale, Il faut quitter dХs ce soir ...Adieu, ma belle capitale, Adieu...--non , au revoir.