Аннотация: Порой счастье будто само приходит в руки, будто бы кто-то наверху очень тебя любит. А порой за него приходится очень дорого платить.
Прижимаюсь лбом и ладонями к холодному оконному стеклу. Сейчас мне это нужно, помогает унять нещадную боль в голове. Она помогает справится с накатившим приступом, а сейчас нет ничего важнее. Тонкая, холодная перегородка, сейчас единственное ,что меня волнует. Прикрываю глаза - под веки, будто песка насыпали, а в глазные яблоки будто бы вонзаются контакты электрошокера. Ничего, это никогда не длится долго. Приступы в этот период - абсолютно нормально. Или же ненормально - это смотря, с какой стороны поглядеть. Мозг ведь просто не предназначен для тех нагрузок, что приходится выносить в последнее время. И накатывающая временами боль - небольшая плата за все, совершенно естественная реакция обезумевших нейронов и синапсов. Или не в синапсах с нейронами дело? В физиологии я никогда не был силен, да и обяснения докторов в свое время пропустил. Впрочем, сейчас правильность терминов волнует меня меньше всего. Стук капель осеннего ливня за окном и приятный холодок стекла немного помогают, придают сил. Дождь всегда был мне другом. В струях ливня я ощущал себя живым и настоящим, как никогда. Под дождем я не был одинок. Но время одиночества закончилось. Я отворачиваюсь от окна, и улыбаюсь, глядя на девушку у столика моей небольшой кухоньки.
Улыбаюсь так каждый раз, как на нее падает взгляд, хотя, казалось бы, столько времени прошло. Хрупкая, худенькая, немножко нескладная, такая сосредоточенная и серьезная, как будто не с чашками и блюдцами управляется, а, по меньшей мере, философский камень добывает. Приглушенный свет и непослушная прядка, закрывающая глаз мешают ей увидеть меня, и как это всегда бывает, как-то необычно мило и смущенно улыбнутся. Да, у нее всегда так - даже для того, чтобы провести кино, необходим целый ритуал в котором участвует решительно вся утварь и снедь, что есть на кухне. При этом чаще всего поднос со всем его содержимым остается нетронутым. Стынет чай и бутерброды. Но это нужно ей для "уюта, как ты не понимаешь". Да, не понимаю, чего уж там. Не силен я в этом. Мне-то кроме нее ничего не нужно. И ради нее не то, что приступы стоит пережить, а даже то, что последует после. Но об этом я думать не хочу. Лучше вместо этого подойду и помогу ей, услышу, что все делаю не так, и просто постою рядом с этим странным и смешным рыжим осколком солнца.
Знаете, не зря ведь так популярна игра в ассоциации. С ними и в правду проще. Трудно описать ее очарование, говоря обычными, понятными словами, привычными, когда говоришь о человеке. Но стоит уйти в ассоциации - и все становится проще. Ведь любой человек всегда у нас ассоциируется с чем-то. Движения, манера говорить, жестикулировать шутить и все, что мы замечаем, складывается в образ, который можно описать каким-то словом. Холод, злоба, страсть, метал, сила, доброта, непонимание.... А она... Глядя на нее сразу приходит на ум одно - Дом. Нет, не тот, что из камня, бетона или стекла со сталью. Ведь настоящий дом никогда не является просто местом. Дом - это тепло, уют, любовь. Дом, это когда знаешь - тебя всегда ждут, и для того, чтобы открыть дверь, не нужны ключи. Достаточно просто постучать. И это возводит стены прочнее стали, кирпича и стекла. И я счастлив, что в моей жизни есть Дом. Впрочем, высокопарный поток мыслей не мешает мне дождаться отмашки и разрешения помочь и отнести поднос. Наконец-то. Теперь, наконец, посмотрим "Касабланку". Давно обещал показать ей великий фильм.
На половине пути настигает новый приступ. Если бы не ждал - точно бы свалился с ног. А так отделываюсь лишь ощущение разбитого черепа и взрывающихся глазных яблок. Дьявол, я чуть не срываюсь. Слишком уж больно это, чувствовать, что твой мозг пропустили через мясорубку, взорвав глазные яблоки и воткнув в основание черепа бур.
Но, как и всегда, несколько минут, и организм приходит в норму, а я утираю испарину со лба и успокаиваю ее. Все и в самом деле нормально. С кем не бывает, правда? Просто немного приболел, вот и все. Вскоре уже бессмертная история Рика и Эльзы захватывает ее с головой, а я глажу ее рыжие, такие рыжие, что едва ли не красные локоны, и жду следующего удара, который должен выдержать. Потому, что не могу ее оставить. Маленькое, смешливое рыжее чудо у меня на руках, что сумело изменить мою жизнь.
Пожалуй, раньше я бы ни за что не поверил ,что так бывает. Что ты способен не абстрактно, а буквально каждую секунду влюбляться все сильнее и сильнее. Раньше ведь считал себя эдаким прагматичным, циничным и многое повидавшим. Как, впрочем, и большинство в возрасте от пятнадцати и до двадцати пяти, пока в его жизни не появляется вот такая вот Алина.
Столько лет прошло, а меня все не отпускает. Все наши встречи помню, все дни, когда в ненависти крушил все, что не попадалась под руку, в том числе и людей. Все бесконечные и бесплотные попытки стать для тебя кем-то большим, чем тенью на стене. И помню, как все изменилось. Хоть и очень хотел бы забыть. Черт, как же обидно - в Городе легко можно заменить память, а вот стереть под ноль участками нельзя. И черт его знает, почему так. Порой я задумываюсь о том, чтобы прикупить себе немного искусственных воспоминаний, да заменить всю ту пакость, что накопилась за годы. Но этого я не сделаю. Ты то, что помнишь. И счастье и боль. Я точно знаю, что без вчера, когда прижимал ствол к виску, будто собираясь проломить череп, а не прострелить, не было бы сегодня с лаской и улыбкой моего рыжего чуда.
Черт, нет бы просто наслаждаться любимой женщиной, нужно же обязательно вспоминать всяческую дрянь! Новый приступ боли бьет раскаленным бичом по нервам, будто наказывая за мою рефлексию. И, что самое страшное, я понимаю, этот приходя мне не выдержать. Слишком сильно. Успеваю добраться до ванной, захлопываю дверь прямо перед испуганной и обеспокоенной Алиной. Успеваю только крикнуть, что все в порядке, как в позвоночник будто вонзается лом и отрывает череп от головы. Колени подгибаются, я уже не могу сдерживаться - меня рвет на кафель пола, перед глазами все троится и открашивается в серый цвет. Упираюсь лбом в край ванны, и немного отклоняюсь, чтобы не рухнуть в свою же рвоту ,падаю на пол. Череп будто взрывается изнутри. Я стараюсь справиться, но куда там. Так больно еще никогда не бывало. Я рычу сквозь стиснутые зубы, но сил терпеть больше нет. Но и отключатся нельзя! Однако рука тянется к затылку, будто отказываясь подчинятся приказам бьющегося в агонии мозга терпеть. Пальцы -предатели нащупывают на затылке разъем, и боль уходит вместе с сознанием.
С трудом открываю глаза. Темно, только справа еле-еле разгоняет мрак слабая лампа. Тело от холода бьет мелкая дрожь. Под пальцами шершавый и холодный бетон. В левой руке чувствую теплый пластик чипа, выдранного из затылка. Правая - в чем-то холодном и липком. В неверном свете лампы приглядываюсь к пальцам . Кровь. Да, вот чем меня рвало. Хорошо, что я лежал не на спине, иначе захлебнулся бы к чертям.
Ну да, все правильно. И очень дерьмово. Голова будто на части расколота и склеена слепым и неаккуратным пьяницей. Что-то делать, куда-то двигаться кажется сущей пыткой. Но дикая жажда, от которой язык превратился в маленькую Сахару, заставляют переползти к освещенному углу. Горло будто выскоблено наждаком. Из-за привкуса крови чувствую, будто горло рассечено миллионам крохотных стеклянных осколков. И воздух вокруг спертый, насыщенный неприятным запахом. Последствия того, что в погружении организм бесконтролен. А вот то, что вентиляция барахлит - не хорошо. Правда, чинить ее и разбираться, что да как, не вижу смысла. Встать сил просто нет. К своему углу я просто-напросто подползаю. Благо, до него не больше метра. Я не сильно сдвинулся в погружении. Тут у меня запасенные пищевые брикеты, энергетики и вода. Да уж, предусмотрительность, чтоб ее. Даже одеяло не забыл. Заворачиваюсь в него, в попытках унять озноб, разгребая наваленные в кучу упаковки от брикетов, какие-то картонки и всякий, черт знает, откуда, взявшийся мусор. Обезболивающее загоняю в себя в двойном размере - так хреново раньше не было ни разу. Вода унимает боль в горле, но вот пищевые концентраты идут через силу. Дрянь, конечно, редкостная, но большее у меня ничего нет в моем небольшом бункере.
Ложусь на спину, закрываю глаза. Мне нужно минут двадцать, прежде чем организм не начнет приходить в норму. Напыленный на глаза экран показывает полвторого. Дня, ночи - я без понятия. Не знаю, как долго я был в погружении, а наружу отсюда не выглянуть. Да и неважно это, лучше я их вообще отключу. А вот входящие можно бы и глянуть. Счетов нет, отлично. Я оплатил все на полгода вперед, но вот прошли они или закончились - я не знаю. А вот от Компании входящих много. Очень много. Предупреждения, предупреждения, "угроза жизни...настоятельно рекомендуем... сообщите местоположение...бригада медиков.". Все понятно. Эх, да неужели они не понимают - я в курсе, чем все закончится. Не нужна мне помощь, и плевать на страховку. Огромные бонусы, сопровождавшие мое высокое положение в компании здорово помогли укрыться. Так что меня не найдут. Во всяком случае - не скоро. А закончится все в ближайшее время, я ведь все понимаю. Понимаю, что означает усиливающаяся в затылке боль. Да и остальные симптомы на лицо. Но мне просто-напросто плевать. Судя по тому, что, несмотря на лошадиную дозу обезболивающего, голова, все равно, будто пробита раскаленными гвоздями, на долго меня не хватит. Руки слегка дрожат, и ощущаются неприятно сухими, будто мои конечности превратились в деревяшки. Я слегка привстаю, и, глубоко вдохнув, всаживаю в затылок пластиковый треугольник.
Дождевые капли приятно холодят голову. Я с улыбкой поднимаю голову к дождливому ноябрьскому небу. Позади меня горят теплым огоньком окна моего дома. Тут так хорошо. Сзади на плечи нежно ложатся ее маленькие ладошки. Вышла все же, хоть и не любит дождь. Чудо мое рыжее, какое только раз в жизни можно встретить. Оборачиваюсь, и вижу тут саму смущенно-милую улыбку, после которой понимаю - вот он, тот самый чертов смысл жизни. По крайней мере для меня. -Пойдем, пожалуйста, домой. А то промокнешь, простудишься. -Конечно, родная. Пойдем. И я возвращаюсь домой.