Вадим в ярости бродил по дому. Такого позора, да и ещё в присутствии любимой девушки он пережить не мог. Жорик, его друг, следил за его перемещениями, реагируя поворотом головы и движением взгляда.
"Позор, какой позор получить оплеуху от старухи. Ну хотя это не совсем обычная старуха, а бабка его обожаемой Юльки, но всё равно, дать оплеуху и обозвать босяком, ну разве виноват он в том, что у него ещё младшие брат и сестра есть, и родители работают на обычной птицеферме? Ну не родился он в семье Рокфеллера, ну и что он из-за этого не пара Юльке?" - так раздумывал Вадим и мрачные мысли подкреплялись скрипом половиц.
Жорику надоело мелькание друга, его беготня со мрачным видом, но к сожалению ничем своему другу он пока помочь не мог. Да, ситуация нешуточная. У Жорика перед глазами всплыла неприятная картина из детства и он стал вспоминать картины из недавнего детства.
Щучиха - обидчица Вадима всплыла у него в первую очередь. Он постоянно слышал перешёптывания соседей в её адрес. Щучиха приехала "поднимать" целину со своим мужем и матерью из Ростова. Когда целина была "поднята", она не поторопилась уезжать на родину, которая по её рассказам была тёплой и ласковой, а решила остаться жить в холодной Сибири. Её "крокодил" - так она называла своего тихого и ничем неприметного мужа, ни в чём ей не перечил. Он был чуть выше её ростом, щуплым, постоянно занятым по хозяйству мужиком. С местными мужиками он не общался, да и никто бы и не дал ему этого сделать. Жена, каждый раз видя, что муж собирается покинуть "территорию", так открывала рот, что желание испарялось не успев возникнуть. Больше всего боялась Щучиха, что мужик её может запить и перестанет работать. А это ей было не выгодно. Сама она была массивной, давно потерявшей форму матроной. При этом у неё было только ей понятное, чувство юмора, остальные его не понимали, другим оно казалось жестоким и беспощадным. Щучиха иногда подтрунивала над собой при своей единственной подруге и об её подтруниваниях знала вскоре вся округа. Как любила поговаривать Щучиха, что она она стала так кругла, что проходит в двери только в "прохвиль".
Её мать, Прасковья, была в отличие от своей дочери женщиной молчаливой, худой и высокой. Ходила постоянно в чёрной одежде. Щучиха свою мать побаивалась. Да и наверное было за что. В народе её мать прозвали Параска-ведьма. На то были основания. Жёны, у которых мужики решали обзавестись "новой" семьёй на короткий или длительный срок, переступив через свою гордость и задавив свой страх шли к бабке. Кто возращался из похода к бабке, говорили, что вся изба обвешана у неё "травами неизвестными и колдовскими". Но мужики после таких походов своих бывших жён возвращались из "новой" семьи в "старую". Жорик вспомнил, что бабка Параска всегда жила от дочери отдельно в хате, стоявшей на отшибе. Бабка держала много кур и постоянно ела только овощи, да куриное мясо. Мальчишками они с ужасом наблюдали убийство кур для супа через щели в заборе. Бабка выходила утром на крыльцо. При этом в одной руке у неё были вилы, а в другой пшено.
"Сыпа, сыпа, сыпа" - тихим, почти похожим на змеиный, голосом говорила Параска и наивные оголодавшие по ласке и пшену куры бежали своей смерти навстречу. Подпустив кур поближе Параска молниеносно вскидывала вилы над головой и пронзала жертву. Если куры почуяв неладное бросались врассыпную, Параска выждав время делала новый заход на "сыпа, сыпа".
"Наверное жестокость передаётся у них по наследству" - подумал Жорик и вспомнил эпизод связанный со Щучихой. Отец отправил Жорку за компотом в погреб. Подняв две первые попавшиеся под руку банки, Жорик извлёк их на свет. Они оказались забродившими. Отец пыхча от удовольствия, отпил из каждой по несколько глотков, захмелел. Жорке он велел выкинуть вишню на кучу на заднем дворе. Полакомиться "пьяными" вишнями пришли Щучихины куры. Наевшись до отвала они ушли покачиваясь вразвалочку к себе во двор. Часа через три всю улицу поразил душераздирающий крик Щучихи. Оказалось, что сдохли два десятка кур вместе с петухом. Она заставила своего "крокодила" ощипать кур и выкинуть тушки на помойку. Если не мясо, то хотя бы перо достанется для подушек. На этом куриная эпопея не закончилась. Ещё через три часа Щучиха увидела страшную картину в виде "воскресших" кур. Они проспались на помойке и голые, без перьев, как бы стесняясь своей куриной наготы стояли около сарая. Исключение составлял петух, у которого вместо хвоста сохранилось два пера. Крик был страшный и куры приняли вновь мученическую смерть в виде топора. Эта история стала фирменной байкой деревни и всем гостям радушные хозяева её рассказывали на потеху.
Решив, что Щучиху следует наказать, Жорик стал раздумывать над местью. Месть несомненно должна быть страшной и жестокой.
"Жестокому человеку - жестокая месть, но главное она должна быть страшной и быть напоминанием каждый день" - так решил Жорик и вскочив с дивана, не реагируя на окрики Вадима бросился из его дома.
Прошло часа два. Жорика не было. Вадим уже стал раздумывать над тем куда делся его сосед и друг. Наконец дверь отворилась и Жорик пыхча и фыркая от усталости ввалился в дом с двумя набитыми до верху хозяйственными сумками. В сумках оказались дрожжи и сахар. Вадим вытаращил глаза на друга и решил, что Жорик хочет поставить самогон. А Жорик тряс головой и хихикая, как ненормальный изложил другу план. План был хорош, но страшен. Нужно было проникнуть на территорию врага.
Ночь опустилась на деревню. Она была лунной и светлой. Всё было хорошо видно. Перелезши с авоськами через забор, друзья наконец добрались до туалета. Высыпав в дырку дрожжи и сахар, хихикая от предвкушения, как два идиота, друзья разбежались по домам. Весь следующий день был пропитан ожиданием победы. Но ожидания были напрасными. Ничего не произошло, хотя день и был очень жарким. Так повторилось и на второй день. Ночью весь посёлок разбудили душераздирающие вопли Щучихи. "Тесто" наконец дошло и дерьмо плывя из дырки начало затоплять весь двор, усаженный травой. Его черпали вёдрами и выносили на помойку, но он всё равно продолжало плыть. Да месть действительно была страшной...