Краткие воспоминания о второй практике Владимира Цыплякова.
Воспоминания о второй практике остались у Цыплякова отрывочные, фрагментарные. То, что на страну надвигается Московская Олимпиада, Цыпляков в целом знал, но относился к этому относительно индифферентно. Об этом он всё время рассказывал всей группе на политпятиминутках перед занятиями многократно, за три месяца до её приближения. По шесть раз в неделю, по двадцать четыре раза в месяц.
Но сам в спортивно-политическую суть Олимпиады глубоко не вникал, полностью поглощённый сдачей зачётов и частично парализованный страхом перед предстоящими экзаменами.
Теперь, после экзаменов, Олимпиада заявила о себе в полный голос, мощно надвигаясь на страну, народ и студентов, вроде тропического тайфуна. И этот зычный голос Олимпиады моментально сказался на судьбе Цыплякова вместе с товарищами по учёбе.
Ещё перед поступлением в институт, декан завлекал будущих абитуриентов интригующими рассказами об интересной учёбе и не менее интересной практике.
Он обещал после второго курса небольшую практику в больших областных городах. Тогда он не говорил, что после небольшой практики наступает большой трудовой летний семестр, с разнообразными видами работ, которые будут выполнять бесплатно студенты, поступившие в полное распоряжение всяких прорабов и просто сантехников.
Цыпляков в связи с этой дезинформацией декана планировал провести практику у себя в родном городе. А потом отдохнуть, почитывая всякую беллетристику, загорая на природе. Но вмешалась Олимпиада, буквально потрясшая всю страну, вывернувшая её наизнанку вместе с деканом.
Через центральные областные города в Москву направились быстрым спортивным шагом бегуны с огнём олимпиады, вместе с иностранцами, корреспондентами и прочими непонятными агентами империализма. Об этих агентах Цыплякова с другими студентами заранее предупредили не только компетентные, но и всякие другие сопутствующие органы.
Партийные и советские организации, вооруженные самым передовым учением в мире, заранее предусмотрели это подозрительное шествие по земле нашей Родины. А поэтому изолировали толпу пробегающих мимо агентов от всяких лишних контактов и неустойчивых элементов из числа местного и пришлого населения.
Чтобы такие незрелые личности, как Цыпляков, не просили у замаскированных коварных агентов империализма пожевать вкусной иностранной жвачки. Такие, как Говоров, не братались на дороге в обнимку с несущими факел неграми с непонятными латинскими криками и лозунгами типа "No pasaran!", отклоняя тех с правильного маршрута в сторону. А такие, как Охламонов, не распивали на бегу вместе с факелоносцами крепкие и слабые алкогольные напитки, позоря этим всё олимпийское движение страны в целом. Не говоря уже об отдельно взятых декане с ректором.
Поэтому были предприняты все возможные меры, в том числе и в первую очередь партийной организацией института, чтобы политически незрелый элемент не опозорил нашу страну и её олимпиаду во время прохождения её победного факельного шествия в Москву, столицу нашей Родины.
Так Цыпляков со всеми остальным незрелыми личностями, коих набралось на курсе ровно на полный курс, оказался не на своей малой родине, а в далёком Придонном районе чужой ему области. И это несмотря на свои отличные оценки по истории КПСС и диамату, долголетний труд главным политинформатором группы, звания многократного участника выступлений перед строителями со всякими лекциями на всевозможные темы, от политических, до тривиально-желудочных и просто венерических.
Как его идеологически долго не обучали, а зрелой личностью назвать Цыплякова у начальства язык не поворачивался. В нужную минуту передовой отряд советской молодёжи моментально превращался в сборище аполитичных незрелых лиц, готовых совершить любую мелкую или крупную пакость во вред Родине. Вплоть до продажи или обмена иностранным агентам на жвачку куска нашей Родины, поднятого прямо с земли.
Конечно, допустить такого святотатства компетентные и некомпетентные органы страны просто не могли. И хоть торжествующая Олимпиада пробежала со своим факелом совсем недалеко, почти в двадцати метрах от забора института, попасть на неё Цыпляков не смог ввиду объективных причин современности.
Сразу после памятного разговора с деканом студентов забросили в разные районы области. Районы выбирали самые далёкие, сортировали и перетасовывали студентов для комплектации по группам в определённом порядке. Декан набирал группы с таким особым составом, чтобы кроме старосты практики, в каждой группе оказались некоторые его особо доверенные лица, не афиширующие широко свою доверенность декану.
Так Цыпляков оказался в глубоком Придонном районе, в почти родной компании Охламонова, который жил где - то за зелёными холмами совсем рядом, систематически приезжая на практику на мотоцикле без номеров.
Остальных соратников раскидала по глуши судьба и железная руководящая воля декана. Который специально взбаламутил и перемешал студенческую среду так, чтобы раскидать подальше друг от друга незрелые и перезрелые личности курса. Дабы в опасной смеси они не создавали что - либо взрывоопасное, вроде вольтерьянства или пьяного народничества, с аморальными выходками на фоне родной природы.
В аптеке внезапный приезд практикующихся встретили с явной радостью, но внутрь помещения их не допустили.
Надо отметить, что в аптеке давно нехватало бесплатных работников, а работы в это тёплое летнее время было прямо через край. Нет, в районе не свирепствовала эпидемия чумы или, не дай Бог, какой другой заразной холеры. И даже эпидемия гриппа, косившая повально жителей зимой, давно отступила под напором жаркого лета. Дело было совсем в другом.
По давней советской традиции за аптекой был закреплён небольшой участок со свёклой, гектаров в 50, а может быть и немного больше, в два или три раза. Студенты фармацевтического факультета не имели навыков проводить землемерные работы на местности. Поэтому о величине поля имели нечёткое представление. С этой свеклой надо было всё время что - то делать. Она требовала к себе пристального внимания. Практикующиеся встретились с заведующей на порожке аптеки, получили чёткие инструкции и соответствующий этим инструкциям инструмент.
Цыплякову, как самому высокому и неопытному, досталась тяпка без ручки. После этого отправились на природу, на прополку свёклы, где проработали с перерывом на обед весь день.
После окончания работы Цыпляков, выкосивший немало свёклы вместо сорняков, упал на мягкую траву с лёгким солнечным ударом по затылку головы. Но через час, когда он отлежался во влажных кустах канавы, его состояние почти полностью нормализовалось до первоначального, с которым он и прибыл на практику. То, что не всё гладко получилось у него со свёклой, Цыпляков сделал не специально. Да и не по злобе, душившей его к свекле, а только по неопытности и слабой практической пригодности к работе выданному ему инструмента без ручки. От долгого ползанья по грядкам с непривычки болели колени и ломило спину.
Поселили студентов в местном отеле "Шератон" без всяких звёздочек. Звёздочек хватало с избытком ночью на небе. Цыпляков счастливо жил один в трёхместном номере. Он безмерно наслаждался внезапным покоем от занятий и экзаменов, ночных шальных визитов Петра с неожиданной стиркой верхнего и нижнего белья среди ночи. Его не беспокоили страдания и шум, которые всегда возникали при получении отработки Андреем Охламоновым.
Теперь Петр запросто не мог совершенно внезапно завалить на беспокойно спящего ночью Цыплякова шкаф сразу по двум уважительным причинам. Первое - Петра вовсе не было в этой гостинице. Он даже не подозревал о её существовании. Вторая весомая причина заключалась в том, что шкаф был накрепко принайтован к полу. Чтобы его случайно не вынесли постояльцы при выселении, по рассеянности, приняв за личное носимое имущество. Поэтому для того, чтобы завалить неожиданно шкаф на Цыплякова, Петру понадобилось бы не только посетить с внезапным визитом дружбы далёкий Придонный район и его гостиницу "Шератон интернейшнл", но и обзавестись кучей слесарных инструментов для отдирания шкафа от пола.
Столовая функционировала в первую половину дня в нормальном порядке, жалоб на неё ни от кого из практикующихся не поступало. Только сильно мучила жажда во время всего рабочего дня. Электрочайника у Цыплякова никогда не было, как и фляжки, а электроплитку он с собой не взял по неопытности. Поэтому Владимир пил ржавую воду из водопроводного крана, когда она там была.
Вечером, после тяжёлого практического дня, есть уже совсем не хотелось. От практики Цыпляков так сильно уматывался, что едва добравшись до своего номера, напивался до отвала водой из крана, и засыпал мертвецким сном на кровати. Спал он без всяких там сновидений, цветных или чёрно - белых, очень спокойно. До утра, беспощадно кусаемый комарами. Они налетали на него тучами, едва он только успевал скидывать с ног обувь. Потом он перестал это делать, так как комары искусали ему всю поверхность обоих ступней, после чего ходить на практику стало неприятно.
Утром староста практики будила Цыплякова ритмичными ударами в дверь утюга, поднимая его ото сна на практическую работу. Так Цыпляков отсыпался первые дни после экзаменов и начинающейся практики.
Надо сказать, что на практику Цыпляков ходил с удовольствием, подпрыгивая на покусанных ступнях. Ведь это не зачёт по органической химии, и не ленинский урок с чтением работ классиков марксизма - ленинизма по памяти, а тем более не экзамен по любимой латыни.
В конце первой практической недели, в субботу, Охламонов отвез Цыплякова на своем мотоцикле на какой - то этнографический народный праздник в соседнее село. Что праздновали, Цыпляков не понял. Кажется кто - то победил на Олимпиаде, или очень далеко бросили молот с диском. Или собрали много лишней свёклы с одного гектара. До торжества Цыпляков конкретно не успел расспросить собравшихся, так как был им официально не представлен. А потом уже поздно было. Торжество целиком захватило присутствующих.
Охламонов знакомил его с местными жителями и их самогоном одновременно. Самогон Цыплякову не понравился. Был он мутный, вонючий от сивушных масел и сильно опалисцирующий на свету. Прежде, чем его пить, Цыпляков, как его приучили на кафедрах института, изучил всесторонне его органолептические свойства с разных сторон. От первого же стакана у него сразу заболела голова, а на душе стало муторно. После его принятия Владимир неловко, озираясь, утёрся куском подозрительной туалетной бумаги, за неимением носового платка. А потом вообще был вынужден покинуть радостных и гостеприимных хозяев.
Но Владимир не хотел портить людям веселья и весь праздник, рассказывая, что у него болит голова, ломит и чешется всё тело, руками больно брать самогон и другие продукты питания. Поэтому незаметно для торжествующих он отошёл в тихое место и там заснул благополучно на травке, облизываемый подошедшим хозяйским телёнком. Хорошо в деревне летом! Отдыхать можно практически везде!
К вечеру его случайно отыскал Охламонов, вяло бредущий на танцы без привычного мотоцикла. Разбудил, отогнал теленка, подложившего подло мину совсем рядом с лицом спящего Цыплякова, предложил выпить ещё "на посошок" самогона. Но Цыпляков благоразумно отказался.
- Тут ночевать будешь, на танцы пойдёшь, или довезти тебя до гостиницы? - поинтересовался гостеприимный Андрей, обрадованный найденным к вечеру гостем.
Цыпляков посмотрел на дурно пахнущую рядом с ним мину с мухами, и тут оставаться ночевать мудро отказался. На танцы его тоже совсем не тянуло. У него были свои представления, каким мордобоем они обычно заканчиваются для чужих пришельцев, пытающихся посягнуть на святое, то есть танцплощадку с женщинами. Ему этого было не надо, у него своих проблем в жизни хватало, без местного мордобоя.
- Давай лучше домой, в гостиницу!
Бывалый спортсмен, пьяный Охламонов, посадил достаточно трезвого после долгого сна Цыплякова на свой мотоцикл и сразу дал газу, не разбирая дороги.
На дорогу выкатились случайно, после того, как сбили завалившийся плетень, и вначале попытались ехать прямо по ней. Но проехав на большой скорости десять минут, Андрей полностью опамятовался под напором свежего воздуха в селе с названием Опушка, и сказал Цыплякову, что эта дорога ведёт не совсем туда, куда им собственно надо, а в Степановку, а потом и дальше, в родной институт. Куда до окончания практики им настоятельно не рекомендовали показываться в деканате, выразительно погрозив кулаком.
Пришлось возвращаться. Видимо, вначале Андрей принял призыв Цыплякова ехать домой, как призыв вернуться в общежитие института. Поэтому съехали с дороги и поехали полем, в объезд, совсем в другую сторону горизонта.
Андрей спешил на танцы, жал на газ, мотоцикл сильно подпрыгивал и скакал по полю, как норовистый жеребец. Из-под колёс полетела во все стороны ботва и целые корнеплоды, вырытые из земли колёсами. Цыпляков вцепился со всей силы в мотоцикл, чтобы не вылететь из седла. По обсаженному свеклой полю быстро ехать мотоциклу было с двумя седоками тяжело, поэтому он всё время норовил сбросить Цыплякова прямо на ботву, как лишнюю обузу.
Цыпляков этого страшно боялся. От такого удара можно было сильно пострадать физически, не говоря уже о моральных последствиях. Да ещё Андрей мог не заметить, что пассажир в дороге потерялся. Тогда пришлось бы ночевать побитому от удара о землю, прямо в незнакомом поле, среди ботвы, одиноко переживая моральные последствия вместе с физическими. Поэтому Цыпляков держался изо всех сил побелевшими пальцами за мотоцикл. Так проехали минут пятнадцать. Цыпляков отбил промежность, но терпел, пока не поехали через овраг. А дальше терпеть стало совсем невозможно.
Проехать через овраг такому опытному спортсмену, как Охламонов, было не просто, а очень просто. Они бы и проехали его сразу, без всякой там остановки на перекур и дозаправки бензином, замены свечей и продувки карбюратора. Какие проблемы в годы молодые! Да в овраге им внезапно попались кусты на их стремительном пути, в которые они и завалились вместе с мотоциклом. Охламонов не успел взять чуть левее, а Цыпляков не успел сказать ему о поджидающей их опасности пересохшим от ужаса ртом. Цыплякова выбросило из мотоцикла прямо на сосну, росшую на склоне, на которой он и повис, не зная, что делать дальше в таком случае, осматриваясь с удивлением по сторонам на природу.
Природа спокойно цвела и пахла, не обращая внимание на повисшего на сосне Цыплякова. Почему - то в голову пришли простые, совершенно трезвые мысли, что когда ехали в село утром, то ехали по хорошей дороге, и на поездку потратили минут десять. А тут только по полю тряслись минут 15, не считая дороги на Степановку, а Придонного даже и с нижних веток сосны всё ещё не видно. Вот что было удивительно!
Что ещё интересно, во время поездки по полю Цыпляков не заметил никакого попутного или же встречного транспортного потока, большого или малого. Теперь, вися спокойно на сосне, а не трясясь лихорадочно со страхом на мотоцикле, он мог анализировать ситуацию спокойно. И сделал достаточно разумный вывод, что такие нетипичные пути для перемещения тут использует только Андрей, когда выпьет лишку на этнографическом празднике в честь Олимпиады.
Внизу, в кустах, во всю ивановскую ругался Охламонов, нелестно вспоминая мать - природу и помогающих ей как попало неумных местных людей, и всё пытался вытащить из кустов застрявший там мотоцикл.
- Вот мичуринцы, с вавиловцами, так их пере так, насадили тут кустов и деревьев по оврагам, мало им садов, полей и огородов, проехать совсем нельзя, путь скостить по параболе!
Тут Охламонов поднял голову и увидел висящего в философской задумчивости на сосне Цыплякова, совсем близко от его головы. Брюки на коленках у Цыплякова неэтично протёрлись от непрерывного ползанья всю неделю по свекольному аптечному полю, сквозь истончившуюся материю просвечивали белые, совсем незагоревшие, искусанные комарами ноги.
- Ты чего там повис, как сопля, давай помогай мотоцикл из оврага вытаскивать!
Пришлось Владимиру спрыгивать в овраг на помощь Андрею. Кое-как мотоцикл вытащили из кустов, а потом и из оврага. Как это ни удивительно, он сразу же, с первой попытки, завелся. Сам Охламонов был цел и невредим, такие происшествия с ним и его славным мотоциклом случались часто. У него только лицо немного поцарапалось. Другой бы на месте Цыплякова поостерёгся ездить так дальше по оврагам. Но уже темнело, надо было спешить на ночлег. А другого транспорта поблизости не наблюдалось. Трамваи по полю не ходили, да и троллейбусной остановки Цыпляков по дороге не заметил.
Цыпляков только попросил Охламонова, чтобы тот не спешил ехать по оврагу в следующий раз, если его можно объехать. Или хотя бы проверял, есть ли в нём кусты и деревья перед смелым форсированием.
Андрей только недовольно и презрительно махнул головой, отгоняя мух и комаров, надоедливых слепней, полный комсомольской энергии и энтузиазма молодости.
Опять ехали по засаженному свеклой полю. Но уже теперь не так быстро, с предосторожностями, включив фару и подавая предупредительный звуковой сигнал гудком. Мотоцикл мотало, как катер во время шторма, бросая из стороны в сторону, из одной борозды в другую. Потом Андрей внезапно остановил мотоцикл и предложил Цыплякову поучиться ездить по полю самостоятельно. У Цыплякова не хватило силы воли отказаться от столь любезного предложения товарища по практике. Цыпляков сделал несколько попыток, но всё время падал в ботву вместе с мотоциклом. Набив себе шишек, исцарапав мотоцикл, он понял, что ездить так, как это может позволить себе Андрей, ему не дано свыше.
Когда приехали в Придонное, Цыпляков к тому времени так отбил от непривычки промежность, что едва сполз с мотоцикла и дошел до гостиницы, раскорячивая ноги. Как старый кавалерист - ревматик на пенсии, во время очередного обострения приступа хронической болезни. На прощанье Андрей тепло пожал Владимиру руку, и быстро поехал обратно, на танцы, но почему - то в противоположную нужному направлению сторону. Цыпляков понял, что Андрей решил дать круг почёта вокруг Придонного, в честь счастливо закончившейся поездки по оврагам и полям своей малой Родины. Но он ошибся. Пока Владимир неловко карабкался по ступенькам гостиницы, Андрей упрямо ехал туда, куда ему было совершенно не надо.
В понедельник Андрей пришёл на практику злой, пешком, не только без номера, но совсем без карбюратора и всего мотоцикла. На танцы он конечно попал, человек он был настойчивый и упорный, своего обычно добивался. Попал, но только в другой район. Не поделил что - то там с местными ребятами, с которыми у ихнего района исстари были непростые тёплые соседские отношения. Потом жестоко подрался с ними, невзирая на своё явное численное меньшинство. Мотоцикл ему сломали, чтобы не мешал ходить на танцы всему соседнему району. Да и не путался с ним у них под ногами на танцплощадке во время белого танца. А уж тем более не пускал из него дым в лицо всего местного высшего общества во время вечернего отдыха.
Всё воскресенье Андрей настойчиво вёл свой многострадальный мотоцикл до отчего дома, под палящими лучами жаркого летнего солнца, разнообразно и виртуозно ругаясь, оттачивая свой язык на настоящее и будущее. На починку мотоцикла ушла вся последующая неделя.
Но об этом Цыпляков узнал только в понедельник. От возмущённого долгим путешествием пешком с мотоциклом на руках Охламонова, который торжественно поклялся сломать трактор у своего главного обидчика, как только его мотоцикл будет полностью восстановлен. Так оно собственно и произошло. Через некоторое время в местной газете Цыпляков прочитал о необычном ДТП.
На узкой просёлочной дороге встретились два транспортных средства, мотоцикл и гусеничный трактор. Как ни звучит это парадоксально, от этой встречи сильно пострадал трактор, завалившийся в кювет.
Всё воскресенье Цыпляков провёл лёжа в кровати, отдыхая от путешествия душой и промежностью. Чувство у него было такое, будто он нёс Андрея Охламонова, вместе с его замечательным мотоциклом, бегом туда и обратно, да на своих плечах. На тихо кипящую вокруг жизнь он не обращал внимания принципиально, опасаясь подвохов от доверенных лиц декана. Вдруг они что по ошибке не то напишут в своих заметках о практике. Как потом от таких записей отмазаться, какой мазью? Он даже не пытался сходить пообедать в местную столовую, которая всё равно была закрыта по поводу воскресенья. Всем известно, что по воскресеньям студенты обычно не едят. Они разъезжаются по домам, поэтому столовая может отдыхать от их надоедливого, докучливого присутствия.
Через неделю практика сильно изменилась. Теперь при встрече у крыльца аптеки Цыплякову перестали выдавать тяпку без ручки, ему выдали мешок с перочинным ножиком. Он пытался отказаться от мешка, так как не знал, как его можно правильно применить для прополки свёклы. Взял только перочинный ножик, им вполне кое - как можно было ковыряться с сорняками. Видимо, тяпка без ручки понадобилась на другом ответственном участке работы аптеки. А может быть, ею заинтересовались в более высоких инстанциях.
Во всём этом сказывалось полное отсутствие агротехнических знаний, так необходимых на практике будущему провизору. У Цыплякова даже возникла передовая мысль, что в их мединституте не хватает одного предмета, который можно назвать научно так: зачаточные основы медицинской и сельскохозяйственной агротехники прошлого и будущего.
Почему прошлого? Всё используемые практикантами приёмы обработки поля успешно применялись и две, и три тысячи лет назад. Будущие методы можно было рассматривать только через призму применения их ещё через две или три тысячи лет. Когда запыхавшийся и усталый прогресс, наконец, добредёт в эти далёкие края со своей новой технологией, уже успевшей изрядно устареть за время путешествия.
Однако выводы Цыплякова по поводу роли мешка в процессе практики были целиком неправильны, так как строились на ложном понимании хода самой практики. Оказалось, что программа практики уже сделала крутой поворот в сторону от своего магистрального свекольного направления. Теперь предстояло собирать лекарственное растительное сырьё для аптеки в промышленном масштабе.
Это было ближе к теме практики и вообще к специальности провизора, это вообще было веселее, чем свекла на поле.
Подъехала машина, грузовой фургон без окон, с одной дверью в грузовом отсеке. В машину погрузились 10 человек практикующихся, и часть персонала аптеки, все с мешками и ножами в руках.
Дверь машины закрыли снаружи, чтобы она постоянно не открывалась на ходу, а практиканты не вывалились и не выпали по неопытности на дорогу во время поездки. Каких-либо скамеек внутри кузова не было. Не было и каких-либо выступов, за которые можно было бы держаться во время долгого пути. Кузов был совершенно гладкий изнутри, отполированный в многочисленных поездках телами работников аптеки до приятного зеркального блеска. Света тоже не было. Поэтому поехали весело.
Ехали только по просёлочной дороге, без всякого покрытия. Машина переваливалась с боку на бок на многочисленных ухабах просёлка, как усталая утка, вместе с машиной по кузову переваливались сборщики сырья, мотаясь из угла в угол тесной дружной компанией, набивая синяки и шишки. То несколько женщин большого веса навалятся на щуплого Цыплякова, ломая ему рёбра со смехом. То Цыпляков с некоторыми практикантками налетит в темноте бойцовым петухом на визжащих сотрудниц аптеки. Так путешествовали примерно с тридцать минут.
Главное во время путешествия было так взять в руки нож, чтобы не порезать им окружающих и самого себя, не запутаться в мешке своем или соседки. После этого шофёр с шутками и прибаутками выпустил передавленных собирателей на волю, заниматься новым видом практической работы.
Все дружно набросились на Leonurus quinquelobatus, совершенно дико, в великом множестве, произрастающий вокруг. Перезрелый Leonurus как мог сбору сопротивлялся, выставив грозно колючки. Опытные сотрудницы аптеки собирали его в перчатках.
Цыпляков по природе своей не был снобом, летом перчаток обычно не носил. Так его учили на кафедрах института, терпеливо объясняя, что снобов в передовой стране социализма быть не должно. Поэтому на практику он перчатки с собой и не захватил.
И в связи с этим при сборе ободрал себе все руки, пытаясь порезать толстый пустырник маленьким тупым ножом. Пришлось по возвращению в аптеку купить лейкопластырь и оклеить им ладони обеих рук полностью.
Назад возвращались сидя на мешках с колючим пустырником, который мстил собирателям, за то, что его собрали, даже через толстую ткань мешков. Теперь, во время шатаний и подскоков машины, Цыпляков взлетал с мешков вверх, громко бился головой об потолок и вместе со всеми со смехом падал на колючие мешки.
Остальные до потолка не долетали, ввиду малого роста, поэтому смеялись над долетавшим до него Цыпляковым.
Иногда Цыпляков так громко бился головой о потолок кабины, что водитель останавливал машину и открывал дверь кузова, чтобы узнать, почему его просят остановиться стуком твёрдого предмета о кабину.
После таких поездок всё тело чесалось и ломило. Цыпляков пил по три раза в день аспирин от ломоты в теле, мазался вонючей скипидарной мазью, и на ночь принимал таблетку димедрола.
Разбудить его после приёма димедрола стало ещё труднее, чем в первую неделю практики, когда он отсыпался после экзаменов. Теперь он специально не закрывал на ночь дверь в свою комнату. Утром приходили практикантки во главе со старостой практики и совместными усилиями выбрасывали Цыплякова из кровати на пол, где он и просыпался от причинённых ему этим важным событием неудобств.
В связи с изменением напряжённого ритма практики Цыпляков теперь не так уставал, как во время прополки свёклы, но только стал сильно чесаться от пыли сырья и укусов комаров. Теперь вечерами он мог слушать рулады соловьёв, кур, петухов, пчел, мух и других птиц и насекомых, активно отбивался от комаров веником и полотенцем.
В местном магазине он приобрёл трёхлитровый баллон с берёзовым соком, о котором есть хорошая старая песня. Более мелкой расфасовки покупателям не предлагалось. Холодильника у Цыплякова с собой не было, поэтому после того, как он вернулся с очередного сбора пустырника, оказалось, что с соком берёзы началось, от окружающей жары, полное внутреннее гнилостное брожение.
Цыпляков его не испугался, а выпил оставшийся сок в одночасье, чтобы не выливать сей дорогой и ценный питательный продукт своей Родины, воспеваемый в песнях народом. Как пелось в песне: "Берёзовым соком его опоили". От этого сам он немного захмелел, а желудок его от такого злоупотребления сильно расстроился качеством потреблённого безалкогольного напитка. Пришлось принимать к нему традиционные меры воздействия в виде бесалола.
Цыпляков записался в местную библиотеку, сдав в залог студенческий билет и три рубля. Слушая одним ухом соловьёв, он правой рукой отгонял от себя веником комаров и читал занимательный детектив, левой рукой переворачивая страницы.
Роман был занимательным. Первых десяти листов не было, и Владимир всё время путался в межличностных отношениях героев и не мог понять, где тут главная интрига, а где второстепенная. За что кого убили или же столь подло ограбили. Этот роман сильно скрашивал его жизнь в отсутствие друзей, которых ему явно не хватало в здешних широких полях, огородах, лугах, перелесках.
Говорова, с его длинными лекциями о судьбах мироздания и пересказами философских трактатов древности, любителя цитировать Горация и Овидия, напоминать о былом величии Плутарха с его мемуарами о жизни двенадцати цезарей.
Тихого улыбчивого бунтаря Загребухина, с его здоровым скептицизмом по отношению ко всей окружающей нас жизни, которого не всякий начальник сможет во время практики отправить на прополку свёклы.
Полного внутренней доброты и гармонии Петра Беспутного, от которого можно было получить ненавязчивую помощь в любую трудную минуту.
За время прохождения практики надо было написать дневник очевидца. Однокурсницы уже активно его писали вечерами, слушая трели соловья и народные песни сиплыми голосами за окнами отеля. Так тут исполняли серенады к концу недели.
Цыпляков попросил дать ему списать написанное другими, чтобы дневник выглядел так, как этого требует программа и хочет видеть сам декан, другие представители администрации. Оказалось, что у практики есть даже название, она называлась пропедевтической.
Цыпляков тщательно выписал незнакомое научное название практики в тетрадку для отчёта, на первую страницу, рядом пририсовал пустырник в момент цветения, опыляющих его насекомых.
При переписывании дневника Цыпляков узнал много для себя занимательного. Оказывается, в отчёте практики совсем ничего не говорилось о прополке свеклы, этого пункта там совсем не было. Вместо этого было много другого интересного.
По дневнику Цыпляков был не в поле со свёклой, а в ассистентской комнате с персоналом аптеки. Где он помогал под руководством опытного провизора фармацевту в выкатывании свечей, шариков, уже мастерски самостоятельно катал пилюли. И что теперь он имеет прочные навыки в выкатывании свечей из массы и пилюль из пилюльной массы, при помощи особого хитрого специального приспособления, которое он ещё не видел, но уже красиво нарисовал, как опытный очевидец, в своём отчёте. На сбор дикорастущего лекарственного сырья было отведено всего два дня, а не неделя, как получилось в реальности практики.
Цыпляков немного поудивлялся им описываемому, но дисциплинированно переписал в свой дневник всё, что полагалось, из дневника старосты практики.
Возможно, что у неё были какие - то инструктивные материалы из деканата, вряд ли бы она выдумала отчёт сама. Дисциплина в институте была налажена хорошо, это не вызывало сомнения у студентов, и самого Цыплякова. Цыпляков совершенно доверял старосте практики, как официальному представителю деканата в поле, на грядках и в гостинице, в полном соответствии с приказом декана, некоторыми инструкциями, с которыми его ознакомили ещё до начала самой практики.
Подписав дневники в аптеке, поставив в них круглые печати, студенты тепло попрощались со ставшими теперь немного родными сотрудниками аптеки, набившими им немало синяков и шишек во время смешных путешествий, и покинули гостеприимный Придонный район навсегда.
Во время подписывания дневника Цыпляков впервые оказался внутри аптеки. Даже немного заглянул в ассистентскую комнату, из которой его удалила аналитик аптеки, как неопрятно одетого не по форме.
С практики Цыпляков вернулся в родной институт загоревший, возмужавший. Вся голова его была покрыта шишками и синяками от ударов о крышу грузовика, руки от сбора пустырника загрубели, как у сталевара, берущего горячий металл с прокатного стана голыми руками. Весь он был искусан комарами, поколот пустырником и непрерывно чесался, несмотря на употребляемый регулярно димедрол. Брюки его истрепались за время практики и требовали обоснованной безотлагательной замены, или капитального ремонта обоих брючин.
Как следствие злоупотребления берёзовым соком, которым он самоопоился в Придонном районе, ко всему прочему, теперь он ещё страдал хроническим гастритом, который удалось окончательно перебороть только через пять лет. Да и то после долгого, упорного лечения. Для этого пришлось применить все доступные новейшие импортные препараты. Но это случилось уже после того, как Цыпляков стал активно работать в аптеке.
На вокзале города его сразу же задержали сотрудники милиции, для проверки личности. Уж очень он стал походить на бомжа после второй пропедевтической практики.
Теперь Цыпляков мог не только копать ямы во дворе института и около него, но и полоть свёклу с картошкой. Можно смело сказать, что эта практика не прошла для него даром. Он набрался знаний, которые должен иметь всякий передовой провизор будущего, живущий в самом передовом государстве мира. Как себе можно представить, его ожидало чисто агротехническое будущее. Без какого-либо применения в жизни машин и других механизмов, только с употреблением изувеченной тяпки, лопаты без черенка, дефектных грабель без зубьев, да нечеловеческих мускульных усилий.